Страница:
– Ну, теперь, по крайней мере, знаю, где не надо искать этого гуся, – сказал гамен.
– Где же это? – полюбопытствовал Николь.
– Понятно, между порядочными и честными людьми ему не место.
С большим аппетитом пообедали в этот день наши приятели.
VIII
IX
X
– Где же это? – полюбопытствовал Николь.
– Понятно, между порядочными и честными людьми ему не место.
С большим аппетитом пообедали в этот день наши приятели.
VIII
Разные известия
Поль Медерик просматривал за завтраком утренние газеты. Перелистывая «Фигаро», он остановился на следующих строках, помещенных в отделе разных известий.
«Париж – город удивительный. В нем ежедневно совершаются драмы, перед которыми бледнеют произведения современных романистов. Недаром сказал Бальзак: „Каждая улица Парижа имеет свой роман“. Но теперь романы с улиц перемещаются в лес. Весь город говорит о смерти заезжего американца, который прямо с пароходной пристани отправился в Медонский лес и там застрелился. Все свое состояние он оставил молодому студенту, который не знал даже, что самоубийца его родственник. Узнал же он это от одного стряпчего, которому покойный поручил исполнить свою последнюю волю».
– Это еще что такое? – сказал себе Медерик. – Человек, умерший в Медонском лесу… Мне сдается, что это противник Марсьяка.
Он отправился к Викарио, который жил в гостинице по улице Лафайетт, а придя, положил перед ним газету. Испанец пожал плечами и улыбнулся.
– Напрасная тревога, – сказал он Медерику. – Известие это принадлежит, конечно, к разряду тех, которые вы называете…
– Вы думаете, что это ловко пущенная утка?
– Конечно.
– Однако, любезнейший Викарио, нам с вами хорошо известно, что в информации есть значительная доля правды.
– Появление этих строк в столбцах «Фигаро» служит тому доказательством. Только, переходя из уст в уста, истина была искажена и изукрашена небывалыми подробностями. Да и к тому же вам давно известно, что противник Марсьяка оправился от полученной раны и уехал из Парижа. Я вам говорил об этом, по крайней мере, десять раз, а вы все рисуете какие-то беды и опасности.
– Вам сообщил все эти подробности Марсьяк, не так ли?
– Да, он писал мне из Лондона.
– Из Лондона?
– Да. Вот подлинные слова его последнего письма: «Извещаю вас, друг мой, что человек этот не умер. Спасенный от смерти моими стараниями, он выехал из Парижа через три дня после дуэли. Но, несмотря на это, я, опасаясь полиции, решил прокатиться в Лондон, взглянуть, так ли густы туманы его, как прежде. Я увожу с собой Сусанну. Примите уверение и проч.». Удивляюсь только, для чего заставляете вы меня повторять вам одно и то же двадцать раз! – пожал он плечами.
– Да-а, любезный Викарио, скажу вам только одно: больше никогда в жизни не вмешивайте меня в свои ссоры и не зовите секундантом, – ответил Медерик.
– Не сердитесь на нас и не мучьте себя понапрасну, – засмеялся испанец.
Но Медерик не успокоился, он отправился в редакцию «Фигаро», где его приняли как старого приятеля, так как прежде он был ее сотрудником.
– Я пришел просить у вас маленькой услуги… – начал он. – Меня очень интересует известие о самоубийстве в Медонском лесу, и я желал бы узнать, из какого источника почерпнули вы его? Можете вы сообщить мне это?
– С удовольствием. Если факт этот вымышленный, редакция, конечно, не скроет этого от вас; если же он действительно верен, вам придется справиться о нем в полицейской префектуре. Все известия подобного рода доставляются нам полицией.
Медерик зашел и в префектуру. Там ему сообщили, «что в Медонском лесу, в течение уже трех месяцев, не было ни убийства, ни самоубийства и что известие, помещенное в „Фигаро“, не имеет никакого серьезного основания».
– Из этого следует только то, что и самому префекту доставлены неверные сведения. Я сам знаю больше него.
Но вечером Медерик получил записку от одного из редакторов «Фигаро», в которой тот сообщал ему, что известие о самоубийстве в Медонском лесу заимствовано из газеты «Нувель де Пари».
– Из той газеты, с которой я сотрудничаю… – удивлялся журналист. – Ну, уж это слишком невероятно.
В редакции «Нувель де Пари» Медерик узнал, что известие это доставлено одним из новых сотрудников издания Альфонсом Геденом.
– Тем самым, который напечатал недавно «Оду» в честь весны?
– Тем самым.
– Что это за личность?
– Это еще очень молодой человек, приятной наружности, развитой, начитанный.
– А известен вам его адрес?
К величайшей досаде Медерика оказалось, что адрес Гедена никому не известен.
– Но он должен зайти к нам сегодня вечером. Два дня тому назад он был здесь, такой довольный, веселый.
Половина дня для Медерика была уже потеряна, а ключ к разгадке все еще не найден.
– Посмотрим, что принесет вечер! – сказал себе журналист.
Настал этот, столь нетерпеливо ожидаемый Медериком, вечер. Геден, действительно, пришел в редакцию. Знакомство завязалось очень скоро, так как журналисты знакомятся без лишних церемоний. Да и тому же юноша был, что называется, в ударе, готов был пуститься в откровенность с каждым встречным.
– Пожалуйста, расскажите мне все это подробнее, – попросил Медерик. – Это роман, настоящий роман… Любопытно послушать, как свалилась вам с неба такая благодать.
– Да все это случилось очень просто, – сказал Геден. – Несколько дней тому назад получил я письмо, которым меня пригласили в контору, точнее, в какой-то справочный кабинет по важному делу, лично меня касающемуся. Ладно! «Не надуете, подлецы! – подумал я. – Это ловкие проделки одного из моих кредиторов!» А надо вам сказать, что у меня их немало, – улыбнулся рассказчик. – Я был настолько уверен в предположении этом, что, конечно, не побеспокоил себя неприятной прогулкой и ответил на приглашение коротко и ясно: «Напрасный труд. Денег у меня нет». Но этим дело не кончилось. На следующее утро получаю новое послание от упомянутого юриста. Да вот, не желаете ли прочесть сами это интересное письмецо?
Медерик прочел:
«Милостивый Государь,
Крайне сожалею о том, что вы не сочли нужным воспользоваться нашим приглашением. Дело идет не об уплате денег, а, напротив, о получении. Отказываюсь дать вам необходимые разъяснения письменно, могу передать их только словесно».
– Что сделали бы вы на моем месте? – спросил юноша.
– Конечно, пошел бы сейчас же к этому добродетельному человеку.
– Так и я сделал.
– Какие же дал он вам разъяснения?
– Мне было сообщено, что какой-то заезжий американец, богач, застрелился в Медонском лесу в день своего приезда в Париж и перед смертью завещал мне все свое огромное состояние. Последнюю волю свою чудак этот выразил в письме; но письмо это, по какой-то непонятной и уже совершенно не известной мне причине, сгорело, сохранился только отрывок конверта, адресованного, действительно, на мое имя.
– Все это очень странно, – сказал Медерик.
– Да, сам содержатель конторы говорил мне то же самое. «Об этом событии, можете быть уверены, прокричат все газеты», – сказал он. Не желая уступить удовольствие это другому репортеру, я поспешил пропечатать весь этот курьез в нашей газете.
– И вы полагаете, что этого клочка бумаги достаточно для того, чтобы вас признали наследником умершего американца?
– Мосье Николь, по крайней мере, говорил мне, что обрывок этот обозначает полный успех дела. Он даже выдал мне авансом сто франков. Всякий, конечно, согласится с тем, что ловкий, опытный сутяга не станет попусту сорить деньгами. Он уверен в том, что получит их обратно.
– Вы говорите мосье Николь? Это его имя?
– Да, это юрист, живущий по улице Вавен, 110.
– Странно!
– Что же тут странного?
– Вчера вечером один мой знакомый, офицер, рассказывал со смехом в ресторане, что был приглашен на днях в это самое бюро, но зачем и для чего – это осталось покрыто мраком неизвестности.
– Неужели?
– Могу вас уверить, что это правда. Юрист этот разыскивает какого-то… Мартена.
– Мартена?.. Но моя фамилия Геден… Мартена этого он, вероятно, разыскивает по какому-нибудь другому делу. Впрочем, на обрывке конверта, который он мне показывал, стоит только окончание фамилии, а ведь обе они имеют одно и то же окончание. Действительно, странно… Что бы это могло значить?
– А только то, что дело тут нечисто.
– Подшутил он, что ли, надо мной? Да, нет, не может быть! Говорю же вам, что он дал уже мне и деньги… Вот чертовщина. Решительно не могу ничего понять!
– Бросьте! – сказал Медерик. – Вы не в убытке. Стоит ли ломать голову понапрасну?
И разговор перешел на другую тему.
Но все эти сведения не могли, конечно, удовлетворить Медерика. На следующее же утро отправился он в контору Николя, улица Вавен, 110. Он застал там самого хозяина.
– Милостивый государь, – начал Медерик, – совершенно случайно я узнал, что вы разыскиваете некоего Мартена, чиновника, служащего в комиссии похоронных процессий.
– Вы уверены?
– Я повторяю только то, что вы сами сказали одному моему хорошему знакомому, офицеру Мартену, которого вы вызывали к себе по ошибке. Чиновник Мартен – это я, но я пришел сюда, чтобы узнать, какое вы имеете до меня дело.
Застигнутый врасплох, Николь совершенно не знал, что ответить.
– Мартен… постойте…
– Проглядите хорошенько бумаги, поищите… – сказал журналист. – Дело идет, может быть, о каком-нибудь наследстве… Может быть, у меня окажется какой-нибудь родственник, застрелившийся в Медонском лесу.
Николь привстал со стула и пристально поглядел на Медерика. Не страх, не удивление работали в эту минуту в душе Николя, его просто заинтересовал этот с неба свалившийся клиент, этот новый Мартен.
– Вот так сцена! – сказал он себе. – И что за любопытный субъект.
Но, сейчас же овладев собою, Николь проговорил совершенно хладнокровно:
– К сожалению, никак не могу припомнить дела, по которому вы были вызваны в мое бюро; но если вам угодно подождать немного… Секретарь мой должен сейчас вернуться, он, конечно, найдет это дело в своих бумагах.
– По всему видно, что толку будет мало, – пробормотал себе под нос недовольный Медерик.
– Кто бы это мог быть? – спрашивал себя между тем Николь.
Появление Фрике разрешило загадку.
– Господин Николь, – начал гамен, входя в комнату и не замечая Медерика, – в воскресенье на бегах…
Но Николь жестом указал ему на нового посетителя. Взглянув на Медерика, Фрике даже припрыгнул и, нисколько не скрывая своего восторга, радостно вскричал:
– Наконец-то хоть один явился! Это добрый…
– Журналист? – спросил Николь.
– Он! Он самый.
Удивляться на этот раз была очередь Медерика.
– Вы меня знаете? – спросил он.
– Я не знаю вас, – ответил Николь, – но был уверен, что вы придете. Я предвидел это. Ваше посещение вызвано заметкой Гедена. Фрике знает вас, сударь, спросите у него, прав ли я.
Медерик терялся в догадках, он ничего не мог понять. Было только ясно: история американца – искусная ловушка, и люди эти знали, что слова «Медонский лес… умерший» должны беспокоить его, Медерика. Следовательно, людям этим что-нибудь известно.
– Я не знаю, кто и что вы такое, – ответил он. – Тут есть какая-то непонятная для меня тайна; а скрыть стараются всегда что-нибудь недоброе. Потому я сочту за лучшее оставить без внимания все ваши хитросплетения и ловкие подходы. Вы говорите, что этот молодой человек меня знает; очень может быть, что это и правда, но я не имею с ним ничего общего.
– Ах, сударь! – с горечью вскричал Фрике. – А я считал вас таким добрым, великодушным… Я воображал, что вы не откажете нам в помощи, в содействии… Хорошо! Я скажу вам всю правду. Знайте же, что неделю тому назад я был в лесу во время известной вам дуэли. Я все знаю, я все видел. Приемный отец мой приютил раненого у себя и обвиняет меня в убийстве. Можете понять, что мне очень желательно доказать свою невинность.
– А я? Я ищу сюжет для драмы… – сказал себе Николь.
Искренность, звучавшая в словах юноши, поколебала недоверчивость журналиста.
– Вы все еще сомневаетесь, не верите… – продолжал Фрике. – Поедемте со мной в Кламар, и вы убедитесь, что я не лгу, что говорю истинную правду. Вам там покажут раненого.
Медерик уступил. По дороге Фрике рассказал ему все, что они сделали с Николем. Им оставалось только узнать имя противника раненого незнакомца; но Медерик не счел нужным назвать это имя. Чувство самосохранения подсказывало ему быть осторожным и не вмешиваться в это дело. В Кламар он ехал единственно из желания узнать поскорее судьбу человека, раненного Марсьяком, чтобы раз и навсегда покончить с этим беспокоившим его вопросом.
Приезжают они к Лефевру. Старик сидит у окна. Сияющий, радостный Фрике еще издали кричит своему благодетелю:
– Вы требовали доказательства, мосье Лефевр, оно у меня в руках!
– Убирайся к черту со всеми твоими доказательствами! – с досадой махнул рукой Лефевр.
– Но, сударь… Где же ваш раненый? – осторожно осведомляется Медерик.
– Раненый! Он умер и уже схоронен.
– А имя его? – умоляюще спросил Фрике. – Знаете вы его имя?
– Разве мертвые говорят свое имя? – ответил Лефевр и решительно откланялся непрошеным гостям.
Те, обменявшись растерянными взглядами, отправились обратно в Париж.
– Умер!.. – повторил про себя Медерик. – А Викарио, не далее как вчера, уверял меня, что он поправился и уехал отсюда…
– Что же теперь делать? – размышлял Фрике.
– Умер! – повторял Медерик. – А префект ничего не знает – хороша полиция!
«Париж – город удивительный. В нем ежедневно совершаются драмы, перед которыми бледнеют произведения современных романистов. Недаром сказал Бальзак: „Каждая улица Парижа имеет свой роман“. Но теперь романы с улиц перемещаются в лес. Весь город говорит о смерти заезжего американца, который прямо с пароходной пристани отправился в Медонский лес и там застрелился. Все свое состояние он оставил молодому студенту, который не знал даже, что самоубийца его родственник. Узнал же он это от одного стряпчего, которому покойный поручил исполнить свою последнюю волю».
– Это еще что такое? – сказал себе Медерик. – Человек, умерший в Медонском лесу… Мне сдается, что это противник Марсьяка.
Он отправился к Викарио, который жил в гостинице по улице Лафайетт, а придя, положил перед ним газету. Испанец пожал плечами и улыбнулся.
– Напрасная тревога, – сказал он Медерику. – Известие это принадлежит, конечно, к разряду тех, которые вы называете…
– Вы думаете, что это ловко пущенная утка?
– Конечно.
– Однако, любезнейший Викарио, нам с вами хорошо известно, что в информации есть значительная доля правды.
– Появление этих строк в столбцах «Фигаро» служит тому доказательством. Только, переходя из уст в уста, истина была искажена и изукрашена небывалыми подробностями. Да и к тому же вам давно известно, что противник Марсьяка оправился от полученной раны и уехал из Парижа. Я вам говорил об этом, по крайней мере, десять раз, а вы все рисуете какие-то беды и опасности.
– Вам сообщил все эти подробности Марсьяк, не так ли?
– Да, он писал мне из Лондона.
– Из Лондона?
– Да. Вот подлинные слова его последнего письма: «Извещаю вас, друг мой, что человек этот не умер. Спасенный от смерти моими стараниями, он выехал из Парижа через три дня после дуэли. Но, несмотря на это, я, опасаясь полиции, решил прокатиться в Лондон, взглянуть, так ли густы туманы его, как прежде. Я увожу с собой Сусанну. Примите уверение и проч.». Удивляюсь только, для чего заставляете вы меня повторять вам одно и то же двадцать раз! – пожал он плечами.
– Да-а, любезный Викарио, скажу вам только одно: больше никогда в жизни не вмешивайте меня в свои ссоры и не зовите секундантом, – ответил Медерик.
– Не сердитесь на нас и не мучьте себя понапрасну, – засмеялся испанец.
Но Медерик не успокоился, он отправился в редакцию «Фигаро», где его приняли как старого приятеля, так как прежде он был ее сотрудником.
– Я пришел просить у вас маленькой услуги… – начал он. – Меня очень интересует известие о самоубийстве в Медонском лесу, и я желал бы узнать, из какого источника почерпнули вы его? Можете вы сообщить мне это?
– С удовольствием. Если факт этот вымышленный, редакция, конечно, не скроет этого от вас; если же он действительно верен, вам придется справиться о нем в полицейской префектуре. Все известия подобного рода доставляются нам полицией.
Медерик зашел и в префектуру. Там ему сообщили, «что в Медонском лесу, в течение уже трех месяцев, не было ни убийства, ни самоубийства и что известие, помещенное в „Фигаро“, не имеет никакого серьезного основания».
– Из этого следует только то, что и самому префекту доставлены неверные сведения. Я сам знаю больше него.
Но вечером Медерик получил записку от одного из редакторов «Фигаро», в которой тот сообщал ему, что известие о самоубийстве в Медонском лесу заимствовано из газеты «Нувель де Пари».
– Из той газеты, с которой я сотрудничаю… – удивлялся журналист. – Ну, уж это слишком невероятно.
В редакции «Нувель де Пари» Медерик узнал, что известие это доставлено одним из новых сотрудников издания Альфонсом Геденом.
– Тем самым, который напечатал недавно «Оду» в честь весны?
– Тем самым.
– Что это за личность?
– Это еще очень молодой человек, приятной наружности, развитой, начитанный.
– А известен вам его адрес?
К величайшей досаде Медерика оказалось, что адрес Гедена никому не известен.
– Но он должен зайти к нам сегодня вечером. Два дня тому назад он был здесь, такой довольный, веселый.
Половина дня для Медерика была уже потеряна, а ключ к разгадке все еще не найден.
– Посмотрим, что принесет вечер! – сказал себе журналист.
Настал этот, столь нетерпеливо ожидаемый Медериком, вечер. Геден, действительно, пришел в редакцию. Знакомство завязалось очень скоро, так как журналисты знакомятся без лишних церемоний. Да и тому же юноша был, что называется, в ударе, готов был пуститься в откровенность с каждым встречным.
– Пожалуйста, расскажите мне все это подробнее, – попросил Медерик. – Это роман, настоящий роман… Любопытно послушать, как свалилась вам с неба такая благодать.
– Да все это случилось очень просто, – сказал Геден. – Несколько дней тому назад получил я письмо, которым меня пригласили в контору, точнее, в какой-то справочный кабинет по важному делу, лично меня касающемуся. Ладно! «Не надуете, подлецы! – подумал я. – Это ловкие проделки одного из моих кредиторов!» А надо вам сказать, что у меня их немало, – улыбнулся рассказчик. – Я был настолько уверен в предположении этом, что, конечно, не побеспокоил себя неприятной прогулкой и ответил на приглашение коротко и ясно: «Напрасный труд. Денег у меня нет». Но этим дело не кончилось. На следующее утро получаю новое послание от упомянутого юриста. Да вот, не желаете ли прочесть сами это интересное письмецо?
Медерик прочел:
«Милостивый Государь,
Крайне сожалею о том, что вы не сочли нужным воспользоваться нашим приглашением. Дело идет не об уплате денег, а, напротив, о получении. Отказываюсь дать вам необходимые разъяснения письменно, могу передать их только словесно».
– Что сделали бы вы на моем месте? – спросил юноша.
– Конечно, пошел бы сейчас же к этому добродетельному человеку.
– Так и я сделал.
– Какие же дал он вам разъяснения?
– Мне было сообщено, что какой-то заезжий американец, богач, застрелился в Медонском лесу в день своего приезда в Париж и перед смертью завещал мне все свое огромное состояние. Последнюю волю свою чудак этот выразил в письме; но письмо это, по какой-то непонятной и уже совершенно не известной мне причине, сгорело, сохранился только отрывок конверта, адресованного, действительно, на мое имя.
– Все это очень странно, – сказал Медерик.
– Да, сам содержатель конторы говорил мне то же самое. «Об этом событии, можете быть уверены, прокричат все газеты», – сказал он. Не желая уступить удовольствие это другому репортеру, я поспешил пропечатать весь этот курьез в нашей газете.
– И вы полагаете, что этого клочка бумаги достаточно для того, чтобы вас признали наследником умершего американца?
– Мосье Николь, по крайней мере, говорил мне, что обрывок этот обозначает полный успех дела. Он даже выдал мне авансом сто франков. Всякий, конечно, согласится с тем, что ловкий, опытный сутяга не станет попусту сорить деньгами. Он уверен в том, что получит их обратно.
– Вы говорите мосье Николь? Это его имя?
– Да, это юрист, живущий по улице Вавен, 110.
– Странно!
– Что же тут странного?
– Вчера вечером один мой знакомый, офицер, рассказывал со смехом в ресторане, что был приглашен на днях в это самое бюро, но зачем и для чего – это осталось покрыто мраком неизвестности.
– Неужели?
– Могу вас уверить, что это правда. Юрист этот разыскивает какого-то… Мартена.
– Мартена?.. Но моя фамилия Геден… Мартена этого он, вероятно, разыскивает по какому-нибудь другому делу. Впрочем, на обрывке конверта, который он мне показывал, стоит только окончание фамилии, а ведь обе они имеют одно и то же окончание. Действительно, странно… Что бы это могло значить?
– А только то, что дело тут нечисто.
– Подшутил он, что ли, надо мной? Да, нет, не может быть! Говорю же вам, что он дал уже мне и деньги… Вот чертовщина. Решительно не могу ничего понять!
– Бросьте! – сказал Медерик. – Вы не в убытке. Стоит ли ломать голову понапрасну?
И разговор перешел на другую тему.
Но все эти сведения не могли, конечно, удовлетворить Медерика. На следующее же утро отправился он в контору Николя, улица Вавен, 110. Он застал там самого хозяина.
– Милостивый государь, – начал Медерик, – совершенно случайно я узнал, что вы разыскиваете некоего Мартена, чиновника, служащего в комиссии похоронных процессий.
– Вы уверены?
– Я повторяю только то, что вы сами сказали одному моему хорошему знакомому, офицеру Мартену, которого вы вызывали к себе по ошибке. Чиновник Мартен – это я, но я пришел сюда, чтобы узнать, какое вы имеете до меня дело.
Застигнутый врасплох, Николь совершенно не знал, что ответить.
– Мартен… постойте…
– Проглядите хорошенько бумаги, поищите… – сказал журналист. – Дело идет, может быть, о каком-нибудь наследстве… Может быть, у меня окажется какой-нибудь родственник, застрелившийся в Медонском лесу.
Николь привстал со стула и пристально поглядел на Медерика. Не страх, не удивление работали в эту минуту в душе Николя, его просто заинтересовал этот с неба свалившийся клиент, этот новый Мартен.
– Вот так сцена! – сказал он себе. – И что за любопытный субъект.
Но, сейчас же овладев собою, Николь проговорил совершенно хладнокровно:
– К сожалению, никак не могу припомнить дела, по которому вы были вызваны в мое бюро; но если вам угодно подождать немного… Секретарь мой должен сейчас вернуться, он, конечно, найдет это дело в своих бумагах.
– По всему видно, что толку будет мало, – пробормотал себе под нос недовольный Медерик.
– Кто бы это мог быть? – спрашивал себя между тем Николь.
Появление Фрике разрешило загадку.
– Господин Николь, – начал гамен, входя в комнату и не замечая Медерика, – в воскресенье на бегах…
Но Николь жестом указал ему на нового посетителя. Взглянув на Медерика, Фрике даже припрыгнул и, нисколько не скрывая своего восторга, радостно вскричал:
– Наконец-то хоть один явился! Это добрый…
– Журналист? – спросил Николь.
– Он! Он самый.
Удивляться на этот раз была очередь Медерика.
– Вы меня знаете? – спросил он.
– Я не знаю вас, – ответил Николь, – но был уверен, что вы придете. Я предвидел это. Ваше посещение вызвано заметкой Гедена. Фрике знает вас, сударь, спросите у него, прав ли я.
Медерик терялся в догадках, он ничего не мог понять. Было только ясно: история американца – искусная ловушка, и люди эти знали, что слова «Медонский лес… умерший» должны беспокоить его, Медерика. Следовательно, людям этим что-нибудь известно.
– Я не знаю, кто и что вы такое, – ответил он. – Тут есть какая-то непонятная для меня тайна; а скрыть стараются всегда что-нибудь недоброе. Потому я сочту за лучшее оставить без внимания все ваши хитросплетения и ловкие подходы. Вы говорите, что этот молодой человек меня знает; очень может быть, что это и правда, но я не имею с ним ничего общего.
– Ах, сударь! – с горечью вскричал Фрике. – А я считал вас таким добрым, великодушным… Я воображал, что вы не откажете нам в помощи, в содействии… Хорошо! Я скажу вам всю правду. Знайте же, что неделю тому назад я был в лесу во время известной вам дуэли. Я все знаю, я все видел. Приемный отец мой приютил раненого у себя и обвиняет меня в убийстве. Можете понять, что мне очень желательно доказать свою невинность.
– А я? Я ищу сюжет для драмы… – сказал себе Николь.
Искренность, звучавшая в словах юноши, поколебала недоверчивость журналиста.
– Вы все еще сомневаетесь, не верите… – продолжал Фрике. – Поедемте со мной в Кламар, и вы убедитесь, что я не лгу, что говорю истинную правду. Вам там покажут раненого.
Медерик уступил. По дороге Фрике рассказал ему все, что они сделали с Николем. Им оставалось только узнать имя противника раненого незнакомца; но Медерик не счел нужным назвать это имя. Чувство самосохранения подсказывало ему быть осторожным и не вмешиваться в это дело. В Кламар он ехал единственно из желания узнать поскорее судьбу человека, раненного Марсьяком, чтобы раз и навсегда покончить с этим беспокоившим его вопросом.
Приезжают они к Лефевру. Старик сидит у окна. Сияющий, радостный Фрике еще издали кричит своему благодетелю:
– Вы требовали доказательства, мосье Лефевр, оно у меня в руках!
– Убирайся к черту со всеми твоими доказательствами! – с досадой махнул рукой Лефевр.
– Но, сударь… Где же ваш раненый? – осторожно осведомляется Медерик.
– Раненый! Он умер и уже схоронен.
– А имя его? – умоляюще спросил Фрике. – Знаете вы его имя?
– Разве мертвые говорят свое имя? – ответил Лефевр и решительно откланялся непрошеным гостям.
Те, обменявшись растерянными взглядами, отправились обратно в Париж.
– Умер!.. – повторил про себя Медерик. – А Викарио, не далее как вчера, уверял меня, что он поправился и уехал отсюда…
– Что же теперь делать? – размышлял Фрике.
– Умер! – повторял Медерик. – А префект ничего не знает – хороша полиция!
IX
Бега в Венсене
С того времени, как развилась в обществе страсть к лошадям, развилась и страсть к безобразным, чудовищным пари. Все, от мала до велика, волнуются и спорят на бегах и скачках, и потому нет ничего оживленнее, оригинальнее скачек и конского бега. Публика, посещающая бега, делилась по сословиям.
Поршефонтен, ла Марш, Фонтенебло посещались преимущественно высшим классом. В Шантильи толпа не так многочисленна, как в Лонгшане, но зато в ней господствует избранная публика, а буржуазия отсутствует.
В Венсене толпится разношерстная публика. Там можно встретить и настоящего джентльмена, ярого любителя лошадей, и простого работника, мастерового, который на последний заработанный франк выставляет литр вина на ту или другую лошадь. Тут и мы можем встретить много знакомых лиц.
У самого барьера ипподрома стоит Буа-Репон, нетерпеливо ожидающий возвращения Викарио.
Испанец отважился перешагнуть заветную преграду, чтобы обстоятельно расспросить жокея о шансах на успех своего фаворита.
Медерик расхаживал в толпе, раскланиваясь направо и налево, встречая на каждом шагу знакомых, расточая любезные улыбки дамам, пожимая руки приятелям и помечая что-то в своей записной книжке для фельетона.
Карлеваль стоял возле одного из разрисованных вензелями экипажей, представляющих загадочные иероглифы для непосвященных и служащих источником дохода для посвященных. Отставной биржевик Карлеваль заманивал нового клиента. Агентство, к которому он принадлежит, еще недавно испечено, еще не пользуется известностью; надо, чтобы публика видела, что богатые олухи вкладывают в него свои деньги, тогда и средний слой сделает то же самое.
Топтался тут и шалопай Флампен с ящиком редкостных сигар своей собственной фабрикации.
– Сигары! Сигары! – выкрикивал он гортанным голосом.
На противоположном конце ипподрома миниатюрная молоденькая девушка, с дерзким взглядом красивых голубых глаз, пробиралась между плотно сдвинутыми рядами зрителей, предлагая желающим пышные розы и душистые фиалки. Это была уже знакомая нам Этиоле.
После драки на улице Гласьер, Виржини разошлась со своим любовником, и этот ощутимый ущерб окончательно разъярил Флампена, уже и без того точившего зубы на Фрике. Ему мила и дорога была не сама Этиоле, он легко может обзавестись другой, но ему дорог ежедневный доход, который она ему доставляла. Теперь он, Флампен, не привыкший ни к какому труду, должен был зарабатывать себе кусок насущного хлеба.
Но в толпе не видно ни Марсьяка, ни Фрике, ни Николя.
Марсьяк, мы знаем, писал Викарио из Лондона. Он, вероятно, в Лондоне. Фрике с Николем тоже, может быть, пустились за ним в погоню, к берегам туманного Альбиона; а может быть, они просто захотели отдохнуть и остались дома. Во всяком случае, тут их или нет, или трудно обнаружить в этой шумной, пестрой толпе.
Наконец, раздается звонок, приветствуемый радостными выкриками нетерпеливых зрителей. Послышались ржание и топот лошадей.
Все притаили дыхание… Бег начался.
Несколько минут тревожного ожидания.
Как ураган пронеслась первая группа…
Победителем объявляют коня по кличке Мазепа.
– Вот чертовское несчастье! – восклицает Викарио. – А я стоял за Феблова, англичанина…
– Увял длинноногий англичанин! Провалился, – прокричал Флампен. – Кто желает французских сигар и химических спичек, тоже чисто французского производства?
– Вы много потеряли? – спросил у Викарио вполголоса Буа-Репон.
– Да, проиграл два луидора, – также тихо ответил тот. – Это не совсем приятно.
– Особенно в настоящую минуту. А что делает Карлеваль?
– Да ничего.
В этот самый момент раздался голос Карлеваля, кричавшего изо всей силы:
– Кто хочет за Тамерлана семь? Даю за Тамерлана семь.
Все его старания могли принести ему не более двадцати франков за рекламу Тамерлана.
– Цветочков! Цветочков, не угодно ли? – приятно ласкал слух голосок молоденькой продавщицы.
– А-а! Милашка Этиоле! Плохую же выбрала ты минуту. Фонды наши совсем упали, – посмеялся Буа-Репон.
– Купите фиалок! Они принесут вам счастье, – проговорила маленькая Этиоле.
– Ты думаешь? Ну, так давай, давай нам своих счастливых цветочков!
– А где приятель ваш, красивый брюнет, который всегда давал мне луидор за каждую розу?
– Как! У нас есть такой щедрый приятель? – удивился Буа-Репон.
– Ах, Бог мой! – нетерпеливо дернул плечом Викарио Пильвейра. – Разве же вы не знаете? Марсьяк! Он обожает эту красотку, находит в ней поразительное сходство с кем-то из прежних своих подруг или знакомых… Господин этот теперь в Лондоне, дитя мое, – ответил он цветочнице.
– Как жаль, что его не будет! – вздохнула она и, пожелав им успеха, пошла дальше.
Если бы Викарио и Буа-Репон были менее поглощены своими финансовыми проблемами, они несомненно заметили бы, что все время разговора с ними молоденькая продавщица вертелась во все стороны, как бы отыскивая кого-то в многолюдной толпе.
Между тем вывели новых скакунов.
– Ах! Будь у меня деньги, я непременно предложил бы крупное пари за Феллаха, – воскликнул Пильвейра.
– Видите, сударь, насколько мнения бывают различны, – замечает ему с улыбкой молодой человек, стоящий позади него. – А я верю в успех Тамерлана.
На бегах и на скачках, конечно, не редкость, что и совершенно незнакомые люди высказывают друг другу свои взгляды и впечатления.
– Полагаю, что вы ошибаетесь, милостивый государь, – ответил Викарио. – Смотрите, на первом же повороте ваш Тамерлан остался позади.
– Это еще ничего не доказывает! Он дает опередить себя, чтобы вернее одержать за собой победу, – уверенным тоном продолжал сосед.
Испанец улыбнулся. Улыбка эта еще более подзадорила незнакомца, и он загорячился.
– Даю десять луидоров за Тамерлана! – крикнул упрямый безумец, тогда как лошадь его отставала все больше и больше.
Буа-Репон подтолкнул локтем своего нерешительного друга.
– А если я проиграю? – шепотом спросил его испанец.
– Что за беда!
– Идет десять луидоров за Феллаха! – обратился наконец Викарио к своему неопытному соседу.
И Феллах пришел первым.
Неудача эта, однако, не обескуражила проигравшего.
– Не всегда же счастье будет на вашей стороне, – сказал он своему счастливому сопернику. – Вы, конечно, дадите мне реванш и позволите поставить еще десять луидоров за Чате-Блач?
– С удовольствием. Я стою за Ток-Тока.
– Да что он, сумашедший, что ли? – спросил вполголоса Буа-Репон. – Эта кривоногая Чате-Блач никогда еще не брала ни одного приза.
– Мне нет никакой надобности его разочаровывать, – улыбнулся испанец.
Вооружась лорнетом, вытянув шею, тревожно следил пылкий незнакомец за ходом бега. Чате-Блач выдерживает первые круги.
– Накидываю еще пятнадцать! – воскликнул он.
– Сколько угодно! – хладнокровно отреагировал Викарио, так как Ток-Ток легким, могучим порывом, как стрела, опережал всех перед финишем. Через минуту он уже выиграл приз.
Неопытный любитель расплатился аккуратно, и Викарио с удовольствием опустил в свой пустой кошелек двадцать пять луидоров.
– Удивительный субъект! – пожимал плечами Буа-Репон.
Забавный спортсмен продолжал горячиться все больше и больше, но выбирал, как нарочно, самых худших лошадей и в конце концов проиграл своему сопернику солидную сумму – двести пятнадцать луидоров. Уплатив из них испанцу сто шестьдесят пять, незнакомец любезно извинился, что не может сейчас же отдать остальных.
– Я не имею больше при себе, – объяснил он. – Попрошу вас или подождать до завтра, или заехать ко мне сейчас же, вместе со мною.
Человеку, только что уплатившему три тысячи триста франков, можно, конечно, оказать маленькое уважение и доверие, отсрочив уплату остальной тысячи на какие-нибудь двенадцать часов.
И потому Викарио Пильвейра ответил ему тоже самым любезным тоном:
– Это как вам будет угодно, милостивый государь.
– Тогда садитесь в мой экипаж, – предложил тот.
– Помилуйте! Это будет иметь такой вид, точно я боюсь отпустить вас на шаг… Я же могу подождать до завтра!
– Куда же должен я прислать эту сумму?
Викарио подал ему свою визитную карточку, незнакомец поспешил предложить ему свою.
«Викарио Пильвейра, отель де Сарагос, улица Лафайетт», – прочел проигравший.
– Вы, как я вижу, тоже иностранец, тоже заезжий, как и я? – сказал он.
На карточке незнакомца стояло: «Родриго де Нанжери». Внизу было приписано карандашом: «Гранд-отель».
– Итак, до завтра, мосье Пильвейра! – сказал де Нанжери. – Еще раз прошу извинить, что вышла задержка из-за такой безделицы.
Викарио любезно поклонился.
Родриго сел в свою карету и спросил кучера:
– Где же Жан?
– Не знаю, сударь. Он был сейчас здесь.
– Позовите его!
– Да вон он там, болтает с молоденькой цветочницей! Эй! Жан!
– Это ни на что не похоже! – проговорил с видимым нетерпением де Нанжери подбежавшему к экипажу лакею.
Жан еще очень молод, ему, кажется, нет и двадцати лет. Он, сконфузясь, торопливо извинился и ловко вскочил на козлы, рядом с кучером.
– О-о! Мосье наш не в духе, наверное, проигрался, – проворчал Жан, как бы себе под нос, но чтобы слышали другие. – Не будет соваться не в свои дела…
В то время как отъезжала карета господина де Нанжери, маленькая цветочница подошла опять к испанцу.
– А ведь твои фиалки, действительно, принесли мне счастье! – сказал ей Пильвейра.
– Правда? Очень рада, сударь.
– Вот тебе луидор за твои счастливые цветочки. Не жалей, что сегодня здесь нет Марсьяка.
Этиола кокетливо присела.
– Ты, кажется, знаешь молодого лакея, с которым сейчас разговаривала? – спросил Пильвейра.
– Как же, сударь! Это Жан. Мы воспитывались вместе в Пре-Сен-Жерве.
– Ты не знаешь, давно он служит у этого мосье?
– Уж около года, сударь. Отец мосье де Нанжери привез его в свой замок из Парижа, так как желал, чтобы сын его имел непременно лакея парижанина. Но почему расспрашиваете вы меня об этом?
– Просто так…
Возвращаясь вместе из Венсена, приятели весело рассуждали о неожиданной прибыли и не могли нахвалиться новым знакомством.
– Славный малый этот Нанжери! – говорил Викарио. – Надо заняться его образованием.
– Послушайте, Викарио, сколько дадите вы мне из этих четырех тысяч трехсот франков?
– Да берите, сколько вам нужно, любезный Буа-Репон, какие же могут быть между нами стеснения! – пожал плечами испанец.
– Я считаю, что на мою долю приходится тысяча франков.
– Тысяча… Хорошо! А что же достанется бедному Карлевалю?
– Карлевалю? Мы дадим ему пять луидоров и накормим обедом.
В то время как ловкие плуты катили по дороге к Парижу, Флампен нагнал маленькую Этиоле близ Венсенского леса.
– Ты так-таки и не хочешь помириться со мной? – спросил он ее.
– Нет! Ты прибил меня жестоко, теперь все кончено!
– Берегись, Этиоле! Я долго помню зло и всегда стараюсь отомстить обидчику.
– Да что ты можешь сделать!
– Это уж наше дело. На первый случай можно собрать побольше сведений насчет твоего нового любимца, счастливчика Фрике, – сказал с недобрым смехом гамен, лукаво подмигнув глазом в сторону карет, кативших по направлению к Парижу.
Виржини смело взглянула ему в глаза и проговорила с вызывающим видом:
– Попробуй! Этот не очень-то тебя боится.
Поршефонтен, ла Марш, Фонтенебло посещались преимущественно высшим классом. В Шантильи толпа не так многочисленна, как в Лонгшане, но зато в ней господствует избранная публика, а буржуазия отсутствует.
В Венсене толпится разношерстная публика. Там можно встретить и настоящего джентльмена, ярого любителя лошадей, и простого работника, мастерового, который на последний заработанный франк выставляет литр вина на ту или другую лошадь. Тут и мы можем встретить много знакомых лиц.
У самого барьера ипподрома стоит Буа-Репон, нетерпеливо ожидающий возвращения Викарио.
Испанец отважился перешагнуть заветную преграду, чтобы обстоятельно расспросить жокея о шансах на успех своего фаворита.
Медерик расхаживал в толпе, раскланиваясь направо и налево, встречая на каждом шагу знакомых, расточая любезные улыбки дамам, пожимая руки приятелям и помечая что-то в своей записной книжке для фельетона.
Карлеваль стоял возле одного из разрисованных вензелями экипажей, представляющих загадочные иероглифы для непосвященных и служащих источником дохода для посвященных. Отставной биржевик Карлеваль заманивал нового клиента. Агентство, к которому он принадлежит, еще недавно испечено, еще не пользуется известностью; надо, чтобы публика видела, что богатые олухи вкладывают в него свои деньги, тогда и средний слой сделает то же самое.
Топтался тут и шалопай Флампен с ящиком редкостных сигар своей собственной фабрикации.
– Сигары! Сигары! – выкрикивал он гортанным голосом.
На противоположном конце ипподрома миниатюрная молоденькая девушка, с дерзким взглядом красивых голубых глаз, пробиралась между плотно сдвинутыми рядами зрителей, предлагая желающим пышные розы и душистые фиалки. Это была уже знакомая нам Этиоле.
После драки на улице Гласьер, Виржини разошлась со своим любовником, и этот ощутимый ущерб окончательно разъярил Флампена, уже и без того точившего зубы на Фрике. Ему мила и дорога была не сама Этиоле, он легко может обзавестись другой, но ему дорог ежедневный доход, который она ему доставляла. Теперь он, Флампен, не привыкший ни к какому труду, должен был зарабатывать себе кусок насущного хлеба.
Но в толпе не видно ни Марсьяка, ни Фрике, ни Николя.
Марсьяк, мы знаем, писал Викарио из Лондона. Он, вероятно, в Лондоне. Фрике с Николем тоже, может быть, пустились за ним в погоню, к берегам туманного Альбиона; а может быть, они просто захотели отдохнуть и остались дома. Во всяком случае, тут их или нет, или трудно обнаружить в этой шумной, пестрой толпе.
Наконец, раздается звонок, приветствуемый радостными выкриками нетерпеливых зрителей. Послышались ржание и топот лошадей.
Все притаили дыхание… Бег начался.
Несколько минут тревожного ожидания.
Как ураган пронеслась первая группа…
Победителем объявляют коня по кличке Мазепа.
– Вот чертовское несчастье! – восклицает Викарио. – А я стоял за Феблова, англичанина…
– Увял длинноногий англичанин! Провалился, – прокричал Флампен. – Кто желает французских сигар и химических спичек, тоже чисто французского производства?
– Вы много потеряли? – спросил у Викарио вполголоса Буа-Репон.
– Да, проиграл два луидора, – также тихо ответил тот. – Это не совсем приятно.
– Особенно в настоящую минуту. А что делает Карлеваль?
– Да ничего.
В этот самый момент раздался голос Карлеваля, кричавшего изо всей силы:
– Кто хочет за Тамерлана семь? Даю за Тамерлана семь.
Все его старания могли принести ему не более двадцати франков за рекламу Тамерлана.
– Цветочков! Цветочков, не угодно ли? – приятно ласкал слух голосок молоденькой продавщицы.
– А-а! Милашка Этиоле! Плохую же выбрала ты минуту. Фонды наши совсем упали, – посмеялся Буа-Репон.
– Купите фиалок! Они принесут вам счастье, – проговорила маленькая Этиоле.
– Ты думаешь? Ну, так давай, давай нам своих счастливых цветочков!
– А где приятель ваш, красивый брюнет, который всегда давал мне луидор за каждую розу?
– Как! У нас есть такой щедрый приятель? – удивился Буа-Репон.
– Ах, Бог мой! – нетерпеливо дернул плечом Викарио Пильвейра. – Разве же вы не знаете? Марсьяк! Он обожает эту красотку, находит в ней поразительное сходство с кем-то из прежних своих подруг или знакомых… Господин этот теперь в Лондоне, дитя мое, – ответил он цветочнице.
– Как жаль, что его не будет! – вздохнула она и, пожелав им успеха, пошла дальше.
Если бы Викарио и Буа-Репон были менее поглощены своими финансовыми проблемами, они несомненно заметили бы, что все время разговора с ними молоденькая продавщица вертелась во все стороны, как бы отыскивая кого-то в многолюдной толпе.
Между тем вывели новых скакунов.
– Ах! Будь у меня деньги, я непременно предложил бы крупное пари за Феллаха, – воскликнул Пильвейра.
– Видите, сударь, насколько мнения бывают различны, – замечает ему с улыбкой молодой человек, стоящий позади него. – А я верю в успех Тамерлана.
На бегах и на скачках, конечно, не редкость, что и совершенно незнакомые люди высказывают друг другу свои взгляды и впечатления.
– Полагаю, что вы ошибаетесь, милостивый государь, – ответил Викарио. – Смотрите, на первом же повороте ваш Тамерлан остался позади.
– Это еще ничего не доказывает! Он дает опередить себя, чтобы вернее одержать за собой победу, – уверенным тоном продолжал сосед.
Испанец улыбнулся. Улыбка эта еще более подзадорила незнакомца, и он загорячился.
– Даю десять луидоров за Тамерлана! – крикнул упрямый безумец, тогда как лошадь его отставала все больше и больше.
Буа-Репон подтолкнул локтем своего нерешительного друга.
– А если я проиграю? – шепотом спросил его испанец.
– Что за беда!
– Идет десять луидоров за Феллаха! – обратился наконец Викарио к своему неопытному соседу.
И Феллах пришел первым.
Неудача эта, однако, не обескуражила проигравшего.
– Не всегда же счастье будет на вашей стороне, – сказал он своему счастливому сопернику. – Вы, конечно, дадите мне реванш и позволите поставить еще десять луидоров за Чате-Блач?
– С удовольствием. Я стою за Ток-Тока.
– Да что он, сумашедший, что ли? – спросил вполголоса Буа-Репон. – Эта кривоногая Чате-Блач никогда еще не брала ни одного приза.
– Мне нет никакой надобности его разочаровывать, – улыбнулся испанец.
Вооружась лорнетом, вытянув шею, тревожно следил пылкий незнакомец за ходом бега. Чате-Блач выдерживает первые круги.
– Накидываю еще пятнадцать! – воскликнул он.
– Сколько угодно! – хладнокровно отреагировал Викарио, так как Ток-Ток легким, могучим порывом, как стрела, опережал всех перед финишем. Через минуту он уже выиграл приз.
Неопытный любитель расплатился аккуратно, и Викарио с удовольствием опустил в свой пустой кошелек двадцать пять луидоров.
– Удивительный субъект! – пожимал плечами Буа-Репон.
Забавный спортсмен продолжал горячиться все больше и больше, но выбирал, как нарочно, самых худших лошадей и в конце концов проиграл своему сопернику солидную сумму – двести пятнадцать луидоров. Уплатив из них испанцу сто шестьдесят пять, незнакомец любезно извинился, что не может сейчас же отдать остальных.
– Я не имею больше при себе, – объяснил он. – Попрошу вас или подождать до завтра, или заехать ко мне сейчас же, вместе со мною.
Человеку, только что уплатившему три тысячи триста франков, можно, конечно, оказать маленькое уважение и доверие, отсрочив уплату остальной тысячи на какие-нибудь двенадцать часов.
И потому Викарио Пильвейра ответил ему тоже самым любезным тоном:
– Это как вам будет угодно, милостивый государь.
– Тогда садитесь в мой экипаж, – предложил тот.
– Помилуйте! Это будет иметь такой вид, точно я боюсь отпустить вас на шаг… Я же могу подождать до завтра!
– Куда же должен я прислать эту сумму?
Викарио подал ему свою визитную карточку, незнакомец поспешил предложить ему свою.
«Викарио Пильвейра, отель де Сарагос, улица Лафайетт», – прочел проигравший.
– Вы, как я вижу, тоже иностранец, тоже заезжий, как и я? – сказал он.
На карточке незнакомца стояло: «Родриго де Нанжери». Внизу было приписано карандашом: «Гранд-отель».
– Итак, до завтра, мосье Пильвейра! – сказал де Нанжери. – Еще раз прошу извинить, что вышла задержка из-за такой безделицы.
Викарио любезно поклонился.
Родриго сел в свою карету и спросил кучера:
– Где же Жан?
– Не знаю, сударь. Он был сейчас здесь.
– Позовите его!
– Да вон он там, болтает с молоденькой цветочницей! Эй! Жан!
– Это ни на что не похоже! – проговорил с видимым нетерпением де Нанжери подбежавшему к экипажу лакею.
Жан еще очень молод, ему, кажется, нет и двадцати лет. Он, сконфузясь, торопливо извинился и ловко вскочил на козлы, рядом с кучером.
– О-о! Мосье наш не в духе, наверное, проигрался, – проворчал Жан, как бы себе под нос, но чтобы слышали другие. – Не будет соваться не в свои дела…
В то время как отъезжала карета господина де Нанжери, маленькая цветочница подошла опять к испанцу.
– А ведь твои фиалки, действительно, принесли мне счастье! – сказал ей Пильвейра.
– Правда? Очень рада, сударь.
– Вот тебе луидор за твои счастливые цветочки. Не жалей, что сегодня здесь нет Марсьяка.
Этиола кокетливо присела.
– Ты, кажется, знаешь молодого лакея, с которым сейчас разговаривала? – спросил Пильвейра.
– Как же, сударь! Это Жан. Мы воспитывались вместе в Пре-Сен-Жерве.
– Ты не знаешь, давно он служит у этого мосье?
– Уж около года, сударь. Отец мосье де Нанжери привез его в свой замок из Парижа, так как желал, чтобы сын его имел непременно лакея парижанина. Но почему расспрашиваете вы меня об этом?
– Просто так…
Возвращаясь вместе из Венсена, приятели весело рассуждали о неожиданной прибыли и не могли нахвалиться новым знакомством.
– Славный малый этот Нанжери! – говорил Викарио. – Надо заняться его образованием.
– Послушайте, Викарио, сколько дадите вы мне из этих четырех тысяч трехсот франков?
– Да берите, сколько вам нужно, любезный Буа-Репон, какие же могут быть между нами стеснения! – пожал плечами испанец.
– Я считаю, что на мою долю приходится тысяча франков.
– Тысяча… Хорошо! А что же достанется бедному Карлевалю?
– Карлевалю? Мы дадим ему пять луидоров и накормим обедом.
В то время как ловкие плуты катили по дороге к Парижу, Флампен нагнал маленькую Этиоле близ Венсенского леса.
– Ты так-таки и не хочешь помириться со мной? – спросил он ее.
– Нет! Ты прибил меня жестоко, теперь все кончено!
– Берегись, Этиоле! Я долго помню зло и всегда стараюсь отомстить обидчику.
– Да что ты можешь сделать!
– Это уж наше дело. На первый случай можно собрать побольше сведений насчет твоего нового любимца, счастливчика Фрике, – сказал с недобрым смехом гамен, лукаво подмигнув глазом в сторону карет, кативших по направлению к Парижу.
Виржини смело взглянула ему в глаза и проговорила с вызывающим видом:
– Попробуй! Этот не очень-то тебя боится.
X
…ен…ер
Молодой провинциал де Нанжери был слишком неопытен, чтобы не попасть в ловко расставленные сети опытного Викарио Пильвейра. Испанец искал сближения со своим новым знакомцем и, конечно, должен был добиться своего.
Сближение это началось с завтрака, за которым аккуратный де Нанжери доплатил Викарио остальную тысячу франков.
Сближение это началось с завтрака, за которым аккуратный де Нанжери доплатил Викарио остальную тысячу франков.