Шадрилье Анри. Тайна Медонского леса

   Страшное слово не сходило с губ, и баронесса приостановилась.
   Но слово это договорил тот, кто ее слушал.
   – Приговорили к галерам, – подсказал Марсьяк.
   – Барон д'Анжель – каторжник! О! Ничто на свете не сравнится с ударом, поразившим нас… Испытание было слишком жестоко. Несчастный отец твой был так поражен, так уничтожен, что был близок к самоубийству. Но он был добрым христианином, Арман, он был примерным отцом и мужем. Барон пожалел беспомощную малютку Лену, пожалел жену… Его помутившийся взор как бы спрашивал моего совета.
   – Арман сказал, что он невинен, – попробовала я его успокоить.
   – И простые слова эти, действительно, успокоили твоего бедного отца. Мы бросили Париж, бросили друзей и знакомых и бежали сюда, чтобы укрыться от позора и людской молвы… Пятнадцать лет не видели мы постороннего лица… Один Доминик был для нас поддержкой и утешением. Да, это редкий, преданный человек, и ты первый должен теперь дружески протянуть руку честному старику, так как ты нанес ему жестокую обиду. Ты должен дорожить таким человеком, а не выгонять его. На руках этого самого Доминика выросла твоя сестра. Хорошо, что она не знает, как опозорено, как замарано имя, которое она носит.
   Надо во что бы то ни стало восстановить попранную честь, смыть позорное пятно. Над этим-то трудился и работал до последнего часа отец твой. Один в целом вражеском войске, с единственным жалким оружием в руке – твоим словом – с надеждой только на помощь Божию, отец твой был уже близок к достижению своей заветной цели, как внезапная смерть сразила все его надежды.
   Не буду напоминать тебе ужасные подробности этого нового удара, я писала тебе о том, как он угас, писала в… в Кайенну. Немного времени спустя нас постигло новое несчастье… Но этот раз Господь направил уже прямо на меня свою карающую руку… Я вдруг ослепла… Это было, конечно, наказанием, заслуженной карой небесной, так как бывали минуты, что я изнемогала, дух ослабевал и в сердце закрадывалось неверие и сомнение…
   Бог послал мне Лену, конечно, для того, чтобы облегчить мои страдания. Благодаря только этому ребенку могла я еще жить, Арман. Только благодаря Лене увидел ты опять свою мать – помни это! Но вернемся к твоему отцу.
   Не знаю уже, благодаря каким стараниям или благодаря какой счастливой случайности, удалось барону достать кольцо, которое играло очень важную роль в твоем деле. Кольцу этому отец твой придавал большую цену.
   В этом месте рассказа глаза внимательно слушавшего Марсьяка как-то странно блеснули.
   – А это кольцо у вас? – спросил он.
   – Постой, дай досказать, – строго остановила его баронесса. – Кольцо это, как говорил мне муж, может нам указать настоящего убийцу. По его мнению, ты был невинен и нес незаслуженное наказание. Кольцо это лежит в моей шкатулке. Вот ключ… Шкатулка стоит, должно быть, на маленьком бюро, в простенке, у окна… Лена всегда ставит ее там… Открой шкатулку, оно там. Ну, что же, нашел ты его, Арман?
   – Ищу, ищу, матушка. До только тут какие-то бумаги…
   – Да это же твои письма, оттуда…
   – Но, кроме писем, тут лежат еще другие бумаги.
   – А это все заметки, собранные твоим отцом по этому делу. Само же дело было у нашего адвоката, Баратена, старого друга твоего покойного отца. Этот несчастный старик найден недавно мертвым в своей квартире, на улице де ла Сурдьер.
   – Ах, вот оно! – вскричал Марсьяк, открывая маленький футляр. – Какой славный изумруд и какие крупные бриллианты!
   – Знакомо тебе это кольцо?
   – Нет, – ответил он без запинки.
   – Ты найдешь еще там маленькую заметку насчет этой вещи.
   – Да… Но что же намерены вы делать с этим кольцом, как думаете повести это дело далее?
   – Отцу твоему Бог не судил довести его до конца. Имя наше осталось опозоренным, обесчещенным; на тебе лежит теперь святая обязанность оправдать себя перед Богом и людьми, мой милый Арман, и ты, конечно, постараешься сделать это как можно скорее.
   – Но это невозможно, матушка.
   – Что ты сказал?
   Что-то тоскливое, страдальческое прозвучало в этом вопросе.
   Тогда Марсьяк, резко отчеканивая каждое слово, проговорил вполголоса, почти над самым ухом баронессы:
   – Понимаете – отец ошибался… Он заблуждался до последней минуты… Он не мог смыть позора, он не мог восстановить честь нашего имени, потому что правосудие не ошиблось, я был виновен.
   Глаза его, устремленные на баронессу, хищно ловили впечатление, произведенное таким неожиданным признанием. Он рассчитал верно: сюрприз произвел желанное действие.
   Слепая баронесса разом поднялась с места, вытянувшаяся, бледная, как мраморное изваяние. Она произнесла одно, только одно слово, но и то произнесла не голосом, а едва шевелившимися, помертвелыми губами:
   – Убийца!
   И затем, без крика, без стона, как мертвая, упала в кресло.
   Марсьяк засуетился, стал звать на помощь. Сейчас же прибежали: Елена, Сусанна и Доминик.
   Баронесса д'Анжель не умерла, с ней сделался только обморок.
   Благодаря стараниям домашних, старушка пришла наконец в себя, но обморок ее был очень продолжителен, и немало выстрадала в этот долгий час бедненькая Елена. Когда больная была приведена в чувство, Доминик и Елена осыпали ее расспросами, но она не ответила им ни слова.
   За ужином она ни до чего не дотронулась и опять ни с кем не сказала ни слова. Когда все стали расходиться и подошли к ней прощаться, она и тут не пошевелила губами.
   На следующий день повторилось то же самое.
   Тяжелое впечатление производила бедная баронесса на окружающих. Слепая, безмолвная, неподвижная, как статуя, она походила на мертвеца, не принятого землею. Углубленная в свои мрачные думы, она, казалось, не существовала более для мира, да и самый мир, казалось, погиб для нее.
   Горько плакала бедная Лена. Сусанна ее утешала, как умела.
   – О! Мама словно умерла! – качала головой девушка. Тут только объявил Марсьяк, что не отошлет Доминика.
   Ловкий негодяй имел свои расчеты: преданный слуга был теперь нужен ему самому для его еженедельной переписки с Викарио.
   Первое известие, пришедшее от испанца, очень ободрило и обрадовало Марсьяка. Ему сообщали шифрованным письмом, что раненый умер, подтверждая это известие статьей того журнала, в котором сотрудничал его приятель Медерик.
   – Что произошло у тебя с баронессой? – спросила его Сусанна.
   – Пустяки… Сын ее, как оказывается, был сослан на каторгу. Ей хотелось, чтобы я признал его невинным и принялся бы разыскивать настоящего злодея. Слуга покорный! Стану я тратить столько времени… Да и к тому же показываться, лезть на вид не имею ни малейшего желания. Ну, я и сказал ей, что он был виноват, что он понес заслуженное наказание.
   – Но ведь ты же этого не знаешь? – с укором спросила Сусанна.
   – Н-нет… Но сделать иначе было невозможно. Это, конечно, было ей не совсем приятно, но… тем лучше для нас: она умрет скорее и развяжет нам руки. Мы, во всяком случае, выиграли, а не проиграли.
   – Значит, ты носишь теперь имя, принадлежащее каторжнику? – с ужасом поглядела на него Сусанна.
   – Эка важность! Он богат, – цинично заметил ей Марсьяк.
   – А-а, – как-то неопределенно протянула его подруга жизни.
   Итак, по соображениям Марсьяка, все обстояло благополучно.
   Фрике не входил, конечно, в его расчеты.

XVIII
Два Армана

   Однажды утром у калитки раздался громкий звонок. Доминик поспешил отворять, рассуждая про себя, кто бы это мог быть.
   У садовой ограды стоял прилично одетый молодой человек. Он вежливо поклонился и спросил:
   – Могу ли я видеть самого хозяина дома?
   – Право, не знаю… Дома ли барин… – замялся Доминик.
   – Да вон он, выглядывает из-за приподнятой шторы в крайнем окне, – указал ему неизвестный.
   – И все же я не могу сказать, пожелает ли господин мой принять вас, сударь.
   – О! Меня-то он, конечно, примет, – уверенно продолжал тот.
   – Позвольте узнать ваше имя?
   – Не к чему.
   – Но как же, сударь… – затруднился старый служитель.
   – Доложите просто, что я пришел из переулка Гласьер, этого будет вполне достаточно.
   Встревоженный Доминик пошел доложить о странном посетителе, оставив его у садовой решетки. Марсьяк струсил и кинулся к Сусанне.
   – Слышала ты? – спросил он.
   – Да.
   – Как же быть?
   – А ты не знаешь этого человека?
   – Нет. Я видел его сейчас из окна.
   – Каков он из себя?
   – Мальчишка лет двадцати, не больше.
   – Не припомнишь ли, не видал ли ты его где?
   – Кажется, нет. Совсем незнакомая физиономия. Фамилии своей не называет. Спрашивает не д'Анжеля, а «хозяина этого дома»… Черт знает что такое!
   – Что он хочет видеть именно тебя, в том, конечно, нет ни малейшего сомнения, – продолжала Сусанна.
   – А следует ли принимать его? Будет ли это благоразумно? – продолжал Марсьяк.
   – Во всяком случае, благоразумнее принять, чем отказать. Он же говорит, что прислан из переулка Гласьер… Ведь это же, значит, кто-нибудь из наших. Верно, Викарио послал его сюда. Надо же посмотреть, спросить его…
   – Осел же этот Викарио, если он вздумал рассылать ко мне каких-то незнакомых мальчишек! Что за дурацкая неосторожность! Но не может этого быть, потому что он и сам не знает, что мы здесь. Я вижусь с ним раз в неделю на бульваре Латур-Мобур и веду с ним шифрованную переписку через Доминика – и только. Так что едва ли это от Викарио. Тут пахнет недобрым. Помяни мое слово…
   – Во-первых, он уже потому не страшен, что еще слишком молод, – попробовала успокоить его Сусанна.
   Раздался новый звонок, сильнее прежнего. Молодой посетитель выражал нетерпение.
   – Впусти его, – сказали наконец Доминику, – и проведи в гостиную.
   Слуга исполнил приказание.
   – Как же доложить о вас? – спросил он опять загадочного гостя.
   – Да скажите просто, что какой-то неизвестный желает видеть вашего барина.
   Проходя по саду, странный посетитель встретил старую баронессу с дочерью и приветствовал их самым почтительным поклоном.
   Оставшись один в гостиной, он беглым взглядом окинул комнату и, убедившись, что никого нет, поспешно подошел к окну, чтобы взглянуть еще раз на миловидное личико проходившей по саду Елены.
   – Что за прелесть! – прошептал он, провожая ее восхищенными глазами. – И она… она тоже должна была сделаться жертвой этого негодяя? Но этого не будет! Фрике не допустит. Фрике защитит невинного ребенка.
   Итак, Фрике – а это, действительно, был он – возымел дерзость смело явиться в дом врага, вызвать этого опасного врага на открытый бой. Гамен уже призывал мысленно Николя, своего наставника, друга и покровителя, и уже прощался с ним…
   Но вот идут… Входит Марсьяк и, холодно поклонившись, небрежно указывает незваному гостю на стул, садится в кресло и обращается к незнакомцу с небрежным вопросом:
   – Что вам угодно?
   Фрике узнает в нем убийцу из Медонского леса и начинает вглядываться в его лицо пристальнее, чем бы следовало. Марсьяк морщится и нетерпеливо переспрашивает:
   – Что вам угодно? С кем имею честь?
   – Вас удивляет мое посещение? Вы меня не знаете, но зато я знаю вас. Чтобы положить конец всяким недоразумениям, должен сказать вам, сударь, что я Арман д'Анжель.
   Слова эти были произнесены самым уверенным тоном. Фрике говорил их, глядя прямо в глаза своему противнику.
   Ошеломленный, застигнутый врасплох, Марсьяк не нашелся сразу. – Вы говорите… – невнятно пробормотал он.
   – Я говорю, что я – Арман д'Анжель, – с любезной улыбкой проговорил Фрике. – Приезд мой не должен, кажется, удивлять вас, так как возвращения моего уже давно ждали в этом доме.
   – Что за глупая, неуместная шутка! – нетерпеливо дернул плечом Марсьяк. – Я полагал, признаюсь, что вы имеете до меня какое-нибудь дело…
   – Но я и не думаю шутить, – серьезно поглядел на него Фрике.
   – В таком случае, кто же я? – уставился на него Марсьяк.
   – Что за вопрос! Вы знаете это, конечно, лучше меня. Вы человек умный и ловкий, но только не Арман д'Анжель.
   – Забавная комедия! – усмехнулся Марсьяк. – Совершенно не известный мне человек врывается в мой дом, оспаривает мою личность, называется моим именем! Курьезно! Весьма курьезно! Во всяком случае, должен вам сказать, что вы затеяли неравную борьбу, так как для удостоверения того, что я Арман д'Анжель, могу сейчас же представить все необходимые документы. Советовал бы вам назвать свое настоящее имя, в противном случае я буду вынужден прибегнуть…
   – Позвольте узнать, к кому?
   – К полицейской власти. Вас арестуют – вот и все.
   – Полно, так ли? – усмехнулся в свою очередь Фрике. – Впрочем, посылайте, посылайте за полицией. Чем скорее, тем лучше. Я – Арман д'Анжель, и другого имени у меня нет.
   Фрике знал отлично, что Марсьяк никогда бы не решился послать за полицией.
   Как ни силен был противник, как ни храбрился он, некоторое смущение уже проглядывало в его жестких чертах. Внимательно вглядывался он в лицо своего молодого собеседника, стараясь угадать, что это за птица. Не агент ли сыскной полиции?
   – Должен заметить вам, что вы играете в опасную игру.
   – Я не веду никакой игры, – отвечал Фрике и, зная, что попадет в больное место, прибавил:
   – Представьте себе, что меня обвиняют в убийстве Армана д'Анжеля. Очень естественно, что я стараюсь найти свидетелей, которые могли бы подтвердить мою невинность. Вам ведь хорошо известно, что не я убил д'Анжеля, и потому вы, конечно, не откажетесь подтвердить и на суде, что обвинение, возведенное на меня, гнусная, недостойная клевета.
   Однако долговязый юноша знал гораздо больше, чем ему следовало бы знать, и Марсьяку это показалось очень подозрительным; но он умел владеть собой и потому ответил совершенно спокойно и хладнокровно:
   – Кто же может заподозрить вас в убийстве, когда Арман д'Анжель цел и невредим. Не выходец же я с того света! – попробовал он даже улыбнуться.
   – Итак, вы продолжаете утверждать, что вы Арман д'Анжель? – пристально посмотрел на него Фрике.
   – Говорю же вам, что ношу это имя с самой минуты появления своего на свет.
   – Экая чертовская неудача! – с досадой проговорил Фрике. – Ну, будь по-вашему. Уступаю вам д'Анжеля, а вы зовите меня Марсьяком.
   Враг был обезоружен, он встретил достойного противника. С искаженным лицом, со стиснутыми зубами медленно подошел он к Фрике и прошипел, задыхаясь от бешенства:
   – А если я тебя убью!..
   – Вы, верно, забываете, что у меня тоже здоровые кулаки и здоровое горло, – усмехнулся гамен. – Я буду защищаться, кричать, и вас заберут в полицию. Да и к тому же меня ждут в Париже, если я не вернусь в назначенное время, сейчас же будет подана жалоба государственному прокурору.
   – Говорите же, наконец, кто вы, и что вам нужно? – резко крикнул Марсьяк.
   – Я не скажу вам, кто я, потому что вы не хотите, чтобы я был д'Анжелем, и в то же время выходите из себя, когда я называю себя Марсьяком.
   – Но говорите же, наконец, что вам надо? – нетерпеливо крикнул Марсьяк.
   – Извольте. Мне надо, чтобы вы оставили этот дом и вернулись, под своим прежним именем, в свою квартиру на Итальянском бульваре, в переулке Гласьер.
   Притворствовать долее было бесполезно.
   – Уйти… Уступить место? Нет!.. Оно слишком прибыльно для того, чтобы я когда-нибудь решился от него отказаться. Да и к тому же считаю положительно невозможным объяснить старой баронессе ее ошибку.
   – Но ведь она, действительно, ошиблась, признав за сына совершенно постороннее лицо.
   – Однако, послушайте, комедия эта мне страшно надоела! Говорите: вам нужны деньги? Я дам вам денег. Мне, конечно, неизвестно, откуда могли вы узнать все это… Меня выдал, вероятно, этот подлец, этот негодяй Викарио. Ну, да это еще не уйдет от нас… Настоящий момент требует от меня маленькой уступки. Что ж, почему не уступить?
   – Приятно иметь дело с понимающим человеком! – осклабился Фрике.
   – Не так ли, юноша? – улыбнулся и Марсьяк. – Честь вам и слава, что в такие молодые годы вы успели уже пройти огонь и воду. Не ожидал, признаюсь, не ожидал встретить в вас такого ловкого противника.
   – О-о! Я далеко не так опытен и ловок, как вы полагаете, – вздохнул Фрике. – Вы уже слишком возвышаете мои скромные способности. Я беден, но честен – вот и все.
   Настоящий смысл слов этих ускользнул от Марсьяка; он принял их за шутку и рассмеялся. В эту минуту в комнату вошла Сусанна, уже давно стоявшая за дверью. Она не проронила ни одного слова из этого интересного разговора, она все слышала.
   – Это, конечно, мадам Мулен? – полюбопытствовал Фрике.
   – Он знает все! – пронеслось в голове Марсьяка. – Дурак! Сам лезешь в яму, так уж не пеняй на других. Пощады тебе не будет!

XIX
Добродетель Фрике подвергается опасности

   Пташки спелись, и потому все обошлось прекрасно. Фрике скрыл от Марсьяка свое настоящее имя, он назвался Николем и, на случай, оставил свой адрес: улица Вавен, 110. Главное было сделано. Рубикон был перейден.
   Странное дело! Фрике не остановился на этом первом посещении уединенного домика баронессы д'Анжель. Он заезжал в Версаль, заезжал довольно часто и, к немалому своему удивлению, встречал там всегда самый ласковый прием со стороны Марсьяка и Сусанны. Его тянуло в этот домик и тянуло уже не потому только, что он добивался раскрытия ужасной тайны, что он старался доказать свою невинность, нет. Незаметно, сам не зная как, юноша увлекся ясными глазками молоденькой Лены, ее веселой детской болтовней. Для девушки же, не видевшей никогда никого, кроме матери и Доминика, появление молодого человека было, конечно, веселым праздником. Молодых людей оставляли очень часто наедине. Казалось, чья-то дружеская рука покровительствовала молодому чувству.
   Сама старая баронесса невольно способствовала сближению молодых людей. С самого рокового дня объяснения с сыном она почти не выходила из своей комнаты и, казалось, наложила на себя обет молчания.
   А старый Доминик был так рад, что его милая барышня весела и довольна, что, конечно, и не подумал бы мешать невинной болтовне шестнадцатилетнего ребенка с восемнадцатилетним юношей.
   Но почему же не замечали или, вернее, не хотели заметить этого Марсьяк и Сусанна? Чтобы получить ответ на этот вопрос, заглянем на несколько минут в комнату Сусанны. Ловкие сообщники заняты там в эту самую минуту обсуждением важного вопроса: как и что предпринять, чтобы скорее отделаться от навязчивого мальчишки.
   – Что там ни говори, а рано или поздно сядет нам на шею этот поросенок! – говорил Марсьяк.
   – Да как же с ним развязаться? – пожала плечами Сусанна.
   – Смять, стереть с лица земли… Неужели я не справлюсь с таким мозгляком!
   – Говорить-то легко, а как это сделать? Ты воображаешь, что так легко убить? Попробуй – сам и пропадешь. Ведь мы живем не в пустыне, кругом люди, полиция…
   – О! Полиция теперь так занята политическими делами, что, поверь, ей не до нас с тобой. Момент, напротив, весьма и весьма благоприятный.
   – А я повторяю тебе, что все это вздор, чистейшая нелепость. И куда девался твой ум, Марсьяк, решительно не понимаю! Из-за какого-то дрянного наследства ты убиваешь на дуэли д'Анжеля, которого здесь ждали с таким нетерпением; ты собираешься убить и его старую мать; убьешь, может быть, и бедную сестру! И этого еще мало… Встречается тебе на пути помеха, какое-нибудь препятствие, и ты опять, не задумываясь, говоришь о новом убийстве! Ведь так бывает только в романах, в театре, но не в действительной жизни, Марсьяк. Ты только подумай, к какую опасную игру ты играешь, подумай… Опомнись, пока еще есть время! До сих пор все идет хорошо, зачем же портить дело?
   – Видишь, и сама сознаешься, что все идет хорошо, – довольным тоном проговорил Марсьяк.
   – Я всегда беспристрастна, всегда отдаю тебе во всем должную справедливость, но согласись, что теперь ты рассуждаешь, как последний, погибший бродяга, злодей… Но ты же ведь не пал еще так низко.
   – Ну, а ты, такая умная, такая находчивая, что бы ты сделала на моем месте? Научи меня, пожалуйста, я буду тебе очень благодарен.
   – Из врага я бы сделала союзника, соучастника.
   – Ну, кого нам найти лучше Викарио!.. Он за деньги готов в огонь и воду.
   – Но ведь ты же говоришь, что состояние Армана д'Анжеля громадно?
   – Да, около 160 000 франков ежегодного дохода.
   – В таком случае тебе нечего жалеть денег. Викарио обойдется тебе тысяч в пятнадцать – не больше. У тебя найдется, чем заплатить и другому.
   – Мальчишке-то этому, Николю?
   – Назвался-то он Николем, но я думаю, что это вымышленное имя. Но солгал он или нет, в этом молодом человеке есть что-то правдивое, располагающее. И какое у него доброе, кроткое лицо, когда он говорит с Еленой.
   – Тем он опаснее для нас с тобой. Я надеялся уговорить девчонку отказаться от причитающейся ей части наследства и упрятать ее в монастырь, одним преступлением было бы меньше. Хотел тебе же угодить. А если она втюрится в этого долговязого прохвоста, тогда уже прости-прощай, добра не будет.
   – А если ему предложат Елену вместо наследства?
   – Нашла дурака! Выпустит он из рук большие деньги из-за голубых глаз вашей Елены! Он ищет денег, работает для денег; видна птица по полету!
   – Говори, что хочешь, а в молодые годы любовь сильна. Никогда не променяет он голубые глазки на деньги. Послушайся меня, Марсьяк, выдай за него Елену, дай им двадцать или тридцать тысяч в год, и ты завладеешь всем капиталом д'Анжелей, не марая рук в крови.
   – Ты думаешь, так будет лучше?
   – Без сомнения. И к тому же, скажу тебе откровенно, мне очень понравился этот мальчик. Смело, прямо идет на врага, не трусит. Мне было бы жаль, если бы его убили.
   – Вот оно куда поехало… Успел околдовать и тебя. Обошел обоих… Недурно! – И Марсьяк расхохотался.
   Вот почему покровительствовала так влюбленному Фрике Сусанна Мулен.
   Значит, брошенный всеми, бессемейный, бездомный Фрике мог еще рассчитывать на счастье, мог сделаться мужем голубоглазой Лены.
   Бедняк не знал теперь покоя, честная натура и сознание долго боролись в нем с любовью, с мечтами о счастье, может быть уже близком. Сусанна не раз намекала ему на сбыточность его надежд, она как бы поощряла робкого, несмелого новичка. Но однажды, когда он решился наконец открыть свою тайну Николю, тот безжалостно разбил его юные мечты.
   – Бедный мальчик! Ты не подумал о том, что истинная, высокая любовь основана на уважении. Не удивлюсь тому, что ты полюбил эту девушку, и не порицаю твоего чувства; но подумай только, из каких рук, какой ценой купишь ты это счастье. Настанет день, в который этот милый ребенок, это чистое, невинное создание узнает о том, что было призом гадкой, низкой сделки, – и что тогда? Чем оправдаешь ты себя в ее глазах.
   – Вы правы… – прошептал Фрике.
   – Окажи ей, ее семейству услугу, которую ты должен им оказать, доведи нашу трудную задачу до конца и уже тогда смело и уверенно иди прямо к ней и скажи: «Я мелкий ничтожный человек, но вы обязаны мне всем. Я беден, но честен, и потому могу сказать вам, что я люблю вас, Елена».
   – Вы, конечно, создали эту сцену для своей драмы? – усмехнулся Фрике.
   – Понятно. Четвертое действие, а дальше – наказание злодея. Но я думаю, дружок Фрике, что все эти заманчивые сети, расставляемые Марсьяком и этой Сусанной Мулен, не более как искусная ловушка. Они рассчитывают на твою молодость, неопытность. Поверь, что так.
   – И в западне этой, без вашей помощи, погибла бы моя добродетель на веки, не так ли?
   – Ну, теперь можешь уходить, дружок Фрике, у меня есть дело, надо заняться. Давно уже старался я припомнить, где слышал эту фамилию д'Анжель, и сегодня только вспомнил: у адвоката Баратена с улицы Сурдьер. Странное совпадение! Надо будет разобрать…
   – Вы, значит, будете писать? – спросил Фрике, прощаясь со своим другом.
   – Напротив, – ответил Николь, – я буду читать… – А про себя добавил: – Читать рукопись, которую мне дал этот Баратен, называя меня д'Анжелем.

XX
Общество Канайль и К°

   Итак, для всех своих знакомых Марсьяк был все еще в Лондоне. Переписку с Викарио он вел так же аккуратно.
   В один из понедельников от испанца пришла шифрованная записка следующего содержания: «Есть новости, довольно важные. В среду приходите непременно».
   Марсьяк, всегда аккуратный и пунктуальный, и в этот раз явился в виноторговлю вдовы Сулайль в условленный час, в обычное время. Викарио был уже там, но пришел не один, он привел с собой какого-то блузника-оборванца. Это уже знакомый нам Флампен. Из ненависти к Фрике он сделался сообщником его врагов. В сущности, он был всегда таким же мошенником, как Викарио и Марсьяк, и превосходил их только своими лохмотьями.
   Марсьяк покосился недоверчиво на незнакомое лицо.
   – Не бойтесь! Это человек очень полезный. Он имеет сообщить вам кое-что.
   И Флампен приступает к рассказу. Он сообщил Марсьяку все, что знал о тайных преследованиях его врагов. Он рассказал ему, как выследил барбиста и зуава.
   – Да вы уже давно должны были знать все это, сударь, так как по возвращении своем из Версаля на задке экипажа я сейчас же послал вам анонимное письмо.
   – Я не получал этого письма. Куда же оно было адресовано?
   – Я сам передал его привратнику в переулке Гласьер на Итальянском бульваре.
   – Что же это значит? – повернулся Марсьяк к испанцу.