Страница:
Лаг Баомер на горе Мерон – несколько диковатый, но впечатляющий праздник. Среди собравшихся многих тысяч пилигримов почти никто не говорит на иврите – только на языках Восточного рассеяния, от муграби до ладино, и на всех говорах арабского. Машины стоят плотными рядами на километры по сторонам дороги, семьи сидят прямо рядом с ними на огромном многотысячном пикнике на лоне природы. Праздник напоминает палестинские зияры, исламские паломничества к Неби Салех и Неби Муса. У гробницы Рашби старухи и бородатые молодые люди истово молятся и просят милости угодника. Сама гробница, старый, двухтысячелетний сенотаф, осиянная сотнями свечей и лампад, – вали, местная святыня.
Рашби был человеком резких и непримиримых суждений, наподобие шейха Яссина, лидера «Хамаса». Однажды собрались вместе четыре мудреца. Один из них, р. Иегуда, сказал: молодцы римляне, принесли нам цивилизацию. Мосты построили, дороги, бани – как в Европе. Ответил ему Рашби: они это сделали не для нас, а для себя. Улицы украсили – чтобы блядей посадить. Бани построили – чтобы себя нежить. Мосты возвели – чтобы налоги собирать. Третий промолчал, а четвертый побежал доносить. Римляне каждому воздали по заслугам: того, кто их похвалил, поставили начальником над иудеями, того, кто промолчал – сослали, а того, кто их осудил, приговорили к смертной казни.
Пришлось Рашби бежать. Он провел 14 лет в пещере возле горы Мерон, вместе со своим сыном. Ели они рожки дерева «харув» (рожкового дерева), козье лакомство, пили родниковую воду, вместо одежды сидели в песке по уши и изумали эзотерические науки. За это время озлобился Рашби невероятно. На тринадцатом году вышел он из пещеры, куда ни глянет – все испепеляет взором. Тут он сказал: «лучшего гоя (иноверца) убей». Вернулся он в пещеру, и провел там еще один год. Потом вышел, несколько смирившись.
За день до празднования на горе Мерон восточные евреи празднуют несколько менее популярный праздник р. Меира Чудотворца у гробницы этого святого к востоку от Тиверии. Само ивритское имя святого угодника: Меир Баал Га-Нес – напоминает о Ваале, пишет Анри Волохонский, ленинградский поэт, живший одно время в Тиверии. Гробница р.Меира с ее голубым двойным куполом видна издалека, и с ее окрестностями связано много легенд – против нее в море бьет источник святой Мириам, сестры Моисея. Набожные восточные евреи посещают гробницу р. Меира прежде чем подняться на гробницу р. Шимона на горе Мерон.
Рабби Меир, как и Рашби – один из дюжины Мудрецов – основателей новой веры – нового (талмудического) иудаизма. Он был Ланселотом этого братства, и рассказ о нем был бы рассказом о всех рыцарях иудейского Круглого Стола. Он был учеником р. Элиша бен Абуя, знаменитого книжника и еретика, получившего прозвище Другой (Ахер). Р. Элиша вместе с р. Акибой смогли осуществить мечту каждого мистика и погрузиться в колодезь духа. На простом языке тех времен, они побывали в раю. Это высшее мистическое переживание испытало много людей; его можно считать целью эзотерической веры.
На самой заре человечества люди узнали о высшем блаженстве души. Мы говорим о той несказанной радости, подъеме, счастье, которое мы называем апофеозом души, вхождением в райские кущи, вознесением души, слиянием с Богом. Самая высшая земная радость, достигаемая в слиянии с женщиной, меркнет по сравнению с ликованием души при слиянии с Господом. «Что может быть лучше секса с пятнадцатилетней блондинкой? – спрашивал себя Вуди Аллен, и отвечал: секс с двумя пятнадцатилетними блондинками». Апофеоз души настолько же лучше высшего достижения Вуди Аллена, насколько две пятнадцатилетние блондинки лучше заполнения годового отчета о подоходном налоге.
Но не так-то легко снискать блаженство. Люди искали способы от аскезы до медитации, от молитвы до жертвоприношений, от грибов до трав. Хотя, видимо, потенциальная способность вступить в контакт с высшими сферами заложена в каждом сыне Адама, реализовать ее нелегко. Лишь немногим удавалось добиться откровения. Дорога к Богу и к райскому блаженству непроста, и не всем удается ее пройти и вернуться в наш мир. Дорога в рай лежит через смерть. Малая смерть, которую помогают испытать разные средства, может обернуться и просто смертью, и безумием. Так, из четырех Мудрецов, «побывавших в раю», один умер, другой сошел с ума, третий лишился веры в исполнение Закона, и лишь р. Акива вернулся невредимым.
Если до нашего времени понимание реальности духовного мира было уделом немногих, то сейчас можно найти эти мысли в романах Пелевина и Кастанеды, и они все более и более становятся всеобщим достоянием. Недавно (в 1991 году) вышла замечательная книга русского мистика и поэта Даниила Андреева «Роза мира», подытоживающая его личный опыт откровения.
За сбивчивыми и туманными описаниями мистиков стоит реальность, ничуть не уступающая реальности зримого мира, но куда менее понятная. Видимо, религии мира отражают на свой манер эту реальность. Высшее и безграничное блаженство и есть рай, но огромное стремление к Богу – не просто стремление к высшему наслаждению. Мы можем сравнить это со взаимным притяжением капелек ртути на поверхности стола.
Р. Акива вышел укрепившимся в вере из этого мистического переживания, а р. Элиша оставил веру мудрецов и книжников. Великий мудрец и знаток иудейского гнозиса, он разуверился в пользе исполнения Закона, как и св. Павел до него. Но он не пришел и в юную церковь, а остался одинокой и непонятой личностью на краю общины Мудрецов. Он был учителем р. Меира. После смерти, из гробницы р. Элиши Другого повалил дым – знак Геенны Огненной. Тогда р. Меир сотворил свое первое чудо – его молитва спасла его учителя для жизни вечной.
Р. Меир был женат на замечательной женщине по имени Брурия, которая превосходила умом, знанием Закона и остротой языка своих современников. Она могла научиться тремстам законам у трехсот учителей в один день, говорили о ней. Талмуд сохранил много ее остроумных и едких замечаний. Однажды р. Иосе, мудрец из Галилеи, спросил ее: «Не подскажете ли вы мне, где дорога на Лидду?» «Глупый галилеянин, – ответила она, – скажи просто «Как пройти в Лидду?» ибо нельзя говорить лишнее с мужними женами».
Их брак завершился трагично. Все женщины слабы и неверны, считал р. Меир. Сдуру он решил проверить, является ли его Брурия исключением. Он не знал мудрости Сервантеса, гласящей «Не испытывай алмаз молотком. Если он не разобьется, испытание не прибавит ему цены, а если разобьется, у тебя не станет алмаза». Он подговорил своего молодого коллегу поухаживать за ней, и уехал в другой город. Увы, он был прав – Брурия пала. Когда эта история раскрылась, Брурия покончила собой от стыда, а р. Меир бежал в Вавилон, но со временем вернулся и был погребен в Тиверии.
Восточные евреи посещают и прочие гробницы Мудрецов, щедро рассеянные по Галилее. Новый марокканский праздник и культ возник вокруг гробницы святого Баба-сали в городке Сдерот. Там живет преемник и потомок святого, и там собираются десятки тысяч верующих на поклонение, к великому неудовольствию ашкеназийских “израильтян”.
Замечательная новая марокканская еврейская святыня возникла у источника Эн-Джалуд, где войско Байбарса остановило монголов. Этот источник (Эн-Харод на иврите) журчит и по сей день в маленьком заповедном парке у подножья гор Гильбоа, а над ним стоит гробница Ольги Ханкиной, любимой жены богатого еврея-сиониста Иешуа Ханкина. Ханкин скупал владения арабских помещиков, сгонял с земли палестинских крестьян, и получил у евреев звание «избавитель земель Долины». Жену он похоронил в пещере над источником, а потом и его похоронили рядом с ней.
Когда палестинцев в Долине не осталось, на их место были завезены евреи из стран Востока – из Марокко и Курдистана. Им больше всего не хватало гробницы святого, где можно было бы обратиться к Богу с мольбами. Поискавши вокруг, восточные еврейские женщины выбрали гробницу Ольги, и сейчас у этой могилы зажигают свечи, приносят приношения, завязывают ленточки обетов и просят помочь при родах. Ольга и при жизни занималась акушерской практикой, и после смерти продолжает помогать роженицам.
Восточные евреи – не монстры, привезенные вместо ангелов-палестинцев. Они довольно похожи на арабов-горожан, что заметил и Бялик в свое время. Этот “внутренний пролетариат” израильской империи стал в последние годы все более активно влиять на ход израильской культуры, и только в его среде возникла интересная новая музыка. Музыкальная культура “первого Израиля” состоит из сплава восточно-европейских и американских мотивов. Второй Израиль – как и американские негры 20-30-х годов – нашел свое самовыражение в музыке, и эта музыка захватывает и ашкеназийский “первый Израиль”, и палестинцев.
Почему “израильтянам”, европейским евреям, не удалось окультурить, ассимилировать восточное еврейство? Одна, простая, причина заключалась в относительных размерах общин. Восточное еврейство не уступало, а то и превосходило численностью “израильтян”, и, как и любая еврейская община, восточные евреи были адептами в искусстве борьбы с ассимиляцией. Но была еще одна дополнительная причина: без ассимиляции палестинцев не было возможно ассимилировать восточных евреев. Пока сегрегированное существование арабов оставалось принципом существования Израиля, из этого следовало и сегрегированное существование других общин.
Сегрегировав палестинцев, израильтяне запустили в ход старую восточную динамику сегрегации. Ведь на востоке одни и те же общины существуют в течение сотен лет, не смешиваясь, они разделены стеной, каждая живет по-своему и не вмешивается в дела другой: армяне торгуют, греки правят от имени турок, арабы пашут, бедуины воюют. Только исключительные обстоятельства – вроде вторжений Иисуса Навина и Омара ибн Хаттаба – могли сломить эту систему на какое-то время. Сохранив старую систему, израильтяне просто приобщили новые цвета еврейской эмиграции к ближневосточной мозаике.
Возникающая сейчас восточно-еврейская нация с ее преобладающей магрибской группой посягает на гегемонию европейских евреев. А это – залог конфликта. Восточные евреи не ощущают близости с европейскими евреями. Недавно Тель-Авивский университет провел социологический эксперимент: членам различных групп было предложено дать милостыню (“оказать помощь”) нуждающейся еврейской семье. Менее 5% восточных евреев проявили готовность дать милостыню нуждающейся семье “Абрамовича”, хотя 90% тех же восточных евреев были готовы помочь нуждающемуся “Абузагло”. Европейские евреи (на словах) не проводили различия между “Абрамовичем” и “Абузагло” – 75% были готовы помочь хоть тому, хоть другому. Это показывает, что до последнего времени европейские евреи стыдились признаться в этнических предрассудках, а восточные евреи не стыдились, то есть восточные евреи ощущали себя особой этнической группой, а “израильтяне” все еще надеялись их ассимилировать.
В будущей борьбе за господство в Стране Израиля будут участвовать не только израильтяне и палестинцы, но и еще отдельная этническая группа восточно-магрибского еврейства, а в таком треугольнике расстановка сил неясна. После убийства Гринцвайга и последующего кризиса в отношениях между еврейскими общинами у многих израильтян возникло ощущение совершенной ошибки – возможно, с палестинцами было бы не труднее ужиться и скольких войн удалось бы избежать.
“Это тебя, чертова сефарда, надо было прогнать, а не палестинцев,– говорит герой Коби Нива (“Гаарец”, 24.8.1984). Впрочем, в истории последнего слова не бывает – через двадцать лет, может, мой сын убежит в эль Джиб или Абуд от межеврейских столкновений в Иерусалиме. Когда образующаяся в наши дни восточно-еврейская нация станет реальностью – кто знает, какие народы окажутся друзьями, а какие – врагами в ближневосточной мешанине мусульман, христиан, друзов, ашкеназов, сефардов, бедуинов, феллахов?
В наши дни восточные евреи утратили влияние и власть. «Израильтянам» удалось расколоть общину, посадить в тюрьму Арье Дери, лидера ШАС, и поставить на его место приемлемого для них, но не владеющего техникой политической игры человека.
За несколько недель до начала интифиды я подехал к стенам тюрьмы, где томился Дери, и «увидел там живописный табор – самостийную ешиву «Шеагат Арье» («Рык Льва»). Главным героем сцены был, правда, не лев, но хорошенький осленок в золоченой попонке – в этот день в синагогах читают правила посвящения первенца ослицы.
Вокруг микрофона здоровые сефардские работяги в маечках, с крутыми плечами и заскорузлыми ручищами, постигали Талмуд, и чернявый бородатый раввин рассказывал им замечательную историю о писаном красавце р. Иоханане, который сидел у ворот женских бань в теплой Тиверии IV века. В те времена женщины попусту мыться не ходили, но лишь по делу – перед соитием, и таким образом р. Иоханан улучшал галилейский фенотип.
Как ни пытались вытравить эту привычку израильские модернисты, пуще Библии иудеи любят читать Талмуд, созданный их предками. Так, знаменем бунта сефардов против устаревшего модернизма старых элит стало изучение Талмуда у толстых бетонных стен тюрьмы «Маасиягу», где заключен Арье Дери. Сюда съезжаются сотнями и тысячами не только религиозные восточные евреи, но и недовольные диктатурой элит, или просто исполняющие заповедь утешения узника. С осленком в руках они семижды обходили стены тюрьмы, но те (пока!) оказались прочнее стен Иерихона» – писал я.
Через несколько дней полыхнула интифада, и бунт восточных евреев снова угас, как угас бунт Черных Пантер во время войны 1973 года. Тем временем израильская элита подняла знамя неолиберализма, восточные евреи оказались вне правительства, и его лидеры – в блистательной изоляции. Вместе с палестинцами и русскими они смогли бы скинуть власть элит, но хватит ли у них политической зрелости пойти на такой шаг – трудно судить.
ГЛАВА XXVIII. РУССКИЕ ЕВРЕИ
Рашби был человеком резких и непримиримых суждений, наподобие шейха Яссина, лидера «Хамаса». Однажды собрались вместе четыре мудреца. Один из них, р. Иегуда, сказал: молодцы римляне, принесли нам цивилизацию. Мосты построили, дороги, бани – как в Европе. Ответил ему Рашби: они это сделали не для нас, а для себя. Улицы украсили – чтобы блядей посадить. Бани построили – чтобы себя нежить. Мосты возвели – чтобы налоги собирать. Третий промолчал, а четвертый побежал доносить. Римляне каждому воздали по заслугам: того, кто их похвалил, поставили начальником над иудеями, того, кто промолчал – сослали, а того, кто их осудил, приговорили к смертной казни.
Пришлось Рашби бежать. Он провел 14 лет в пещере возле горы Мерон, вместе со своим сыном. Ели они рожки дерева «харув» (рожкового дерева), козье лакомство, пили родниковую воду, вместо одежды сидели в песке по уши и изумали эзотерические науки. За это время озлобился Рашби невероятно. На тринадцатом году вышел он из пещеры, куда ни глянет – все испепеляет взором. Тут он сказал: «лучшего гоя (иноверца) убей». Вернулся он в пещеру, и провел там еще один год. Потом вышел, несколько смирившись.
За день до празднования на горе Мерон восточные евреи празднуют несколько менее популярный праздник р. Меира Чудотворца у гробницы этого святого к востоку от Тиверии. Само ивритское имя святого угодника: Меир Баал Га-Нес – напоминает о Ваале, пишет Анри Волохонский, ленинградский поэт, живший одно время в Тиверии. Гробница р.Меира с ее голубым двойным куполом видна издалека, и с ее окрестностями связано много легенд – против нее в море бьет источник святой Мириам, сестры Моисея. Набожные восточные евреи посещают гробницу р. Меира прежде чем подняться на гробницу р. Шимона на горе Мерон.
Рабби Меир, как и Рашби – один из дюжины Мудрецов – основателей новой веры – нового (талмудического) иудаизма. Он был Ланселотом этого братства, и рассказ о нем был бы рассказом о всех рыцарях иудейского Круглого Стола. Он был учеником р. Элиша бен Абуя, знаменитого книжника и еретика, получившего прозвище Другой (Ахер). Р. Элиша вместе с р. Акибой смогли осуществить мечту каждого мистика и погрузиться в колодезь духа. На простом языке тех времен, они побывали в раю. Это высшее мистическое переживание испытало много людей; его можно считать целью эзотерической веры.
На самой заре человечества люди узнали о высшем блаженстве души. Мы говорим о той несказанной радости, подъеме, счастье, которое мы называем апофеозом души, вхождением в райские кущи, вознесением души, слиянием с Богом. Самая высшая земная радость, достигаемая в слиянии с женщиной, меркнет по сравнению с ликованием души при слиянии с Господом. «Что может быть лучше секса с пятнадцатилетней блондинкой? – спрашивал себя Вуди Аллен, и отвечал: секс с двумя пятнадцатилетними блондинками». Апофеоз души настолько же лучше высшего достижения Вуди Аллена, насколько две пятнадцатилетние блондинки лучше заполнения годового отчета о подоходном налоге.
Но не так-то легко снискать блаженство. Люди искали способы от аскезы до медитации, от молитвы до жертвоприношений, от грибов до трав. Хотя, видимо, потенциальная способность вступить в контакт с высшими сферами заложена в каждом сыне Адама, реализовать ее нелегко. Лишь немногим удавалось добиться откровения. Дорога к Богу и к райскому блаженству непроста, и не всем удается ее пройти и вернуться в наш мир. Дорога в рай лежит через смерть. Малая смерть, которую помогают испытать разные средства, может обернуться и просто смертью, и безумием. Так, из четырех Мудрецов, «побывавших в раю», один умер, другой сошел с ума, третий лишился веры в исполнение Закона, и лишь р. Акива вернулся невредимым.
Если до нашего времени понимание реальности духовного мира было уделом немногих, то сейчас можно найти эти мысли в романах Пелевина и Кастанеды, и они все более и более становятся всеобщим достоянием. Недавно (в 1991 году) вышла замечательная книга русского мистика и поэта Даниила Андреева «Роза мира», подытоживающая его личный опыт откровения.
За сбивчивыми и туманными описаниями мистиков стоит реальность, ничуть не уступающая реальности зримого мира, но куда менее понятная. Видимо, религии мира отражают на свой манер эту реальность. Высшее и безграничное блаженство и есть рай, но огромное стремление к Богу – не просто стремление к высшему наслаждению. Мы можем сравнить это со взаимным притяжением капелек ртути на поверхности стола.
Р. Акива вышел укрепившимся в вере из этого мистического переживания, а р. Элиша оставил веру мудрецов и книжников. Великий мудрец и знаток иудейского гнозиса, он разуверился в пользе исполнения Закона, как и св. Павел до него. Но он не пришел и в юную церковь, а остался одинокой и непонятой личностью на краю общины Мудрецов. Он был учителем р. Меира. После смерти, из гробницы р. Элиши Другого повалил дым – знак Геенны Огненной. Тогда р. Меир сотворил свое первое чудо – его молитва спасла его учителя для жизни вечной.
Р. Меир был женат на замечательной женщине по имени Брурия, которая превосходила умом, знанием Закона и остротой языка своих современников. Она могла научиться тремстам законам у трехсот учителей в один день, говорили о ней. Талмуд сохранил много ее остроумных и едких замечаний. Однажды р. Иосе, мудрец из Галилеи, спросил ее: «Не подскажете ли вы мне, где дорога на Лидду?» «Глупый галилеянин, – ответила она, – скажи просто «Как пройти в Лидду?» ибо нельзя говорить лишнее с мужними женами».
Их брак завершился трагично. Все женщины слабы и неверны, считал р. Меир. Сдуру он решил проверить, является ли его Брурия исключением. Он не знал мудрости Сервантеса, гласящей «Не испытывай алмаз молотком. Если он не разобьется, испытание не прибавит ему цены, а если разобьется, у тебя не станет алмаза». Он подговорил своего молодого коллегу поухаживать за ней, и уехал в другой город. Увы, он был прав – Брурия пала. Когда эта история раскрылась, Брурия покончила собой от стыда, а р. Меир бежал в Вавилон, но со временем вернулся и был погребен в Тиверии.
Восточные евреи посещают и прочие гробницы Мудрецов, щедро рассеянные по Галилее. Новый марокканский праздник и культ возник вокруг гробницы святого Баба-сали в городке Сдерот. Там живет преемник и потомок святого, и там собираются десятки тысяч верующих на поклонение, к великому неудовольствию ашкеназийских “израильтян”.
Замечательная новая марокканская еврейская святыня возникла у источника Эн-Джалуд, где войско Байбарса остановило монголов. Этот источник (Эн-Харод на иврите) журчит и по сей день в маленьком заповедном парке у подножья гор Гильбоа, а над ним стоит гробница Ольги Ханкиной, любимой жены богатого еврея-сиониста Иешуа Ханкина. Ханкин скупал владения арабских помещиков, сгонял с земли палестинских крестьян, и получил у евреев звание «избавитель земель Долины». Жену он похоронил в пещере над источником, а потом и его похоронили рядом с ней.
Когда палестинцев в Долине не осталось, на их место были завезены евреи из стран Востока – из Марокко и Курдистана. Им больше всего не хватало гробницы святого, где можно было бы обратиться к Богу с мольбами. Поискавши вокруг, восточные еврейские женщины выбрали гробницу Ольги, и сейчас у этой могилы зажигают свечи, приносят приношения, завязывают ленточки обетов и просят помочь при родах. Ольга и при жизни занималась акушерской практикой, и после смерти продолжает помогать роженицам.
Восточные евреи – не монстры, привезенные вместо ангелов-палестинцев. Они довольно похожи на арабов-горожан, что заметил и Бялик в свое время. Этот “внутренний пролетариат” израильской империи стал в последние годы все более активно влиять на ход израильской культуры, и только в его среде возникла интересная новая музыка. Музыкальная культура “первого Израиля” состоит из сплава восточно-европейских и американских мотивов. Второй Израиль – как и американские негры 20-30-х годов – нашел свое самовыражение в музыке, и эта музыка захватывает и ашкеназийский “первый Израиль”, и палестинцев.
Почему “израильтянам”, европейским евреям, не удалось окультурить, ассимилировать восточное еврейство? Одна, простая, причина заключалась в относительных размерах общин. Восточное еврейство не уступало, а то и превосходило численностью “израильтян”, и, как и любая еврейская община, восточные евреи были адептами в искусстве борьбы с ассимиляцией. Но была еще одна дополнительная причина: без ассимиляции палестинцев не было возможно ассимилировать восточных евреев. Пока сегрегированное существование арабов оставалось принципом существования Израиля, из этого следовало и сегрегированное существование других общин.
Сегрегировав палестинцев, израильтяне запустили в ход старую восточную динамику сегрегации. Ведь на востоке одни и те же общины существуют в течение сотен лет, не смешиваясь, они разделены стеной, каждая живет по-своему и не вмешивается в дела другой: армяне торгуют, греки правят от имени турок, арабы пашут, бедуины воюют. Только исключительные обстоятельства – вроде вторжений Иисуса Навина и Омара ибн Хаттаба – могли сломить эту систему на какое-то время. Сохранив старую систему, израильтяне просто приобщили новые цвета еврейской эмиграции к ближневосточной мозаике.
Возникающая сейчас восточно-еврейская нация с ее преобладающей магрибской группой посягает на гегемонию европейских евреев. А это – залог конфликта. Восточные евреи не ощущают близости с европейскими евреями. Недавно Тель-Авивский университет провел социологический эксперимент: членам различных групп было предложено дать милостыню (“оказать помощь”) нуждающейся еврейской семье. Менее 5% восточных евреев проявили готовность дать милостыню нуждающейся семье “Абрамовича”, хотя 90% тех же восточных евреев были готовы помочь нуждающемуся “Абузагло”. Европейские евреи (на словах) не проводили различия между “Абрамовичем” и “Абузагло” – 75% были готовы помочь хоть тому, хоть другому. Это показывает, что до последнего времени европейские евреи стыдились признаться в этнических предрассудках, а восточные евреи не стыдились, то есть восточные евреи ощущали себя особой этнической группой, а “израильтяне” все еще надеялись их ассимилировать.
В будущей борьбе за господство в Стране Израиля будут участвовать не только израильтяне и палестинцы, но и еще отдельная этническая группа восточно-магрибского еврейства, а в таком треугольнике расстановка сил неясна. После убийства Гринцвайга и последующего кризиса в отношениях между еврейскими общинами у многих израильтян возникло ощущение совершенной ошибки – возможно, с палестинцами было бы не труднее ужиться и скольких войн удалось бы избежать.
“Это тебя, чертова сефарда, надо было прогнать, а не палестинцев,– говорит герой Коби Нива (“Гаарец”, 24.8.1984). Впрочем, в истории последнего слова не бывает – через двадцать лет, может, мой сын убежит в эль Джиб или Абуд от межеврейских столкновений в Иерусалиме. Когда образующаяся в наши дни восточно-еврейская нация станет реальностью – кто знает, какие народы окажутся друзьями, а какие – врагами в ближневосточной мешанине мусульман, христиан, друзов, ашкеназов, сефардов, бедуинов, феллахов?
В наши дни восточные евреи утратили влияние и власть. «Израильтянам» удалось расколоть общину, посадить в тюрьму Арье Дери, лидера ШАС, и поставить на его место приемлемого для них, но не владеющего техникой политической игры человека.
За несколько недель до начала интифиды я подехал к стенам тюрьмы, где томился Дери, и «увидел там живописный табор – самостийную ешиву «Шеагат Арье» («Рык Льва»). Главным героем сцены был, правда, не лев, но хорошенький осленок в золоченой попонке – в этот день в синагогах читают правила посвящения первенца ослицы.
Вокруг микрофона здоровые сефардские работяги в маечках, с крутыми плечами и заскорузлыми ручищами, постигали Талмуд, и чернявый бородатый раввин рассказывал им замечательную историю о писаном красавце р. Иоханане, который сидел у ворот женских бань в теплой Тиверии IV века. В те времена женщины попусту мыться не ходили, но лишь по делу – перед соитием, и таким образом р. Иоханан улучшал галилейский фенотип.
Как ни пытались вытравить эту привычку израильские модернисты, пуще Библии иудеи любят читать Талмуд, созданный их предками. Так, знаменем бунта сефардов против устаревшего модернизма старых элит стало изучение Талмуда у толстых бетонных стен тюрьмы «Маасиягу», где заключен Арье Дери. Сюда съезжаются сотнями и тысячами не только религиозные восточные евреи, но и недовольные диктатурой элит, или просто исполняющие заповедь утешения узника. С осленком в руках они семижды обходили стены тюрьмы, но те (пока!) оказались прочнее стен Иерихона» – писал я.
Через несколько дней полыхнула интифада, и бунт восточных евреев снова угас, как угас бунт Черных Пантер во время войны 1973 года. Тем временем израильская элита подняла знамя неолиберализма, восточные евреи оказались вне правительства, и его лидеры – в блистательной изоляции. Вместе с палестинцами и русскими они смогли бы скинуть власть элит, но хватит ли у них политической зрелости пойти на такой шаг – трудно судить.
ГЛАВА XXVIII. РУССКИЕ ЕВРЕИ
Государство Израиля было построено на ожидании массовой иммиграции. Без этого Бен Гурион не пошел бы на изгнание палестинцев в 1948 году и на захват арабских земель. Первые волны иммиграции в Израиль из Восточной Европы охватили беженцев, переживших гитлеровскую гекатомбу – они принесли триста тысяч «перемещенных лиц» из лагерей беженцев, которым было некуда ехать. Америка закрыла свои ворота, а возвращаться на родные пепелища они не хотели. Несколько позднее из стран Арабского Востока прибыло полмиллиона человек. Изгнание палестинцев отравило отношения между местными иудеями и их соседями, и мессианские чаяния вкупе с активной пропагандой сионистов направили эту волну к нашим берегам. Возможность поехать в другое место была лишь у немногих североафриканских евреев, и те, кто могли, воспользовались этой возможностью и уехали – во Францию.
Последняя относительно большая волна иммиграции в Израиль пришла из России. Выходцы из СССР поселились в новых районах Иерусалима. Эти районы похожи друг на друга – стандартные многоквартирные дома, сделанные из бетона и облицованные белым иерусалимским камнем, вокруг асфальт и газоны, стоянки для машин, многорядные дороги, как в любом современном пригороде.
Русским евреям такие дома нравятся. Как-то я возил целый автобус русских евреев из Америки по старым районам Западного Иерусалима, по Тальбие и Слободе. Они фыркали при виде дворцов и вилл Иерусалима и вежливо говорили мне:
“Да, у вас с вашим климатом и так жить можно”; но многоэтажные дома пригородов Гило или Маале Адумим приводили их в восторг – “Вот это современные дома!”, восклицали они. Желание построить себе дом на вершине холма и посадить вокруг виноградник, горящее и поныне в сердце каждого палестинца, им неведомо, что и к лучшему, потому что такому желанию в безземельном Израиле не дано было б осуществиться.
Израильтяне оторваны от земли, но у русских евреев эта оторванность достигает трагического размаха. Прожившие здесь более десяти лет иммигранты никогда не гуляли по зеленым холмам вокруг своих жилмассивов, их дети не бегают по окрестным вади,но играют меж машин на стоянке или в огромных торговых центрах – «каньонах». У большинства нет или почти нет друзей-израильтян.
Тем не менее, большинство “устроилось”, работает, зарабатывает, вживается в быт, хотя особенных успехов русская волна не стяжала. Можно сказать, что русская волна осталась непонятой и не поняла Израиля, даже причины приезда русских в Израиль были непонятны израильтянам. А жаль – мы (мы, ибо к этой волне я причисляю и себя) были совсем неплохи.
Незапальчивая правда Третьей волны мало кому известна, даже имя Моисея еврейского исхода из России 70-х годов практически неведомо. Хотя он сам дошел до Земли Обетованной, и даже живет в одном из дальних пригородов Иерусалима, его слава не перешла Иордана. Основателем и первым лидером сионистского движения в России шестидесятых годов был Давид Хавкин, коренастый, широкоплечий инженер, с широким лицом, короткими, сильными руками, no nonsense man, человек редкой силы воли, но мало духовный, практический, с циничной иронией старого зэка, он оказался нужным человеком на нужном месте. Его выпустили из России осенью 1969 года, первой ласточкой подготовленного им потока 1970-х годов.
Только задним числом можно понять и оценить уникальность Давида Хавкина – в сионистском движении и после него не было нехватки в вождях, более субтильных, интеллектуальных, честолюбивых, чем он, но куда менее подлинных, способных сочетать работу в подполье с показухой, не забывающих о цели и не сбивающихся на авантюры. Он боролся против робости, господствовавшей среди евреев до него, и против авантюризма, восторжествовавшего после его отъезда.
В его квартире в Москве встречались евреи из всех городов Союза – евреи Грузии, Украины, Прибалтики у него узнавали друг о друге. Он устраивал маевки у костра, пляски у синагоги на Симхат Тора,лихо плясал “Жив царь Израиля”, похожий на бычка минойских изображений, организовывал первые коллективные письма, налаживал связь с заграницей. Меня, молодого мальчишку, и он, и его движение безумно увлекли. Я ездил с его поручениями из Риги в Одессу и Киев, из Ленинграда в Минск и Москву, и повсюду меня принимали друзья и соратники по борьбе. Борьба эта была веселая и жизнерадостная, полная надежд, совсем не похожая на отчаяние диссидентского движения, где и пили только “за успех нашего безнадежного дела”.
Еврейское дело не казалось безнадежным даже до начала исхода. Веселый дух бурлил вовсю. Мы собирались на Лимане близ Одессы, на Рижском взморье, в лесах Подмосковья, радостные, как скауты и приветливые, как поклонники Кришны. Наше движение обладало всей прелестью религиозной секты и национально-освободительной борьбы, и мне, сыну шестидесятых годов, это было так же близко, как моим сверстникам, бунтовщикам Парижа и Беркли, – национально-освободительное движение Юго-Восточной Азии и религиозные секты Индии. Нет, конечно, еще ближе – как будто я сам оказался вьетнамцем и индусом, если уж продолжать параллель.
Для человека моего темперамента еврейское дело подходило: оно привлекало осуществимостью, простой и очевидной справедливостью идеи исхода. Так и американские бунтовщики увлеклись национально-освободительными движениями за рубежом, вместо того, чтоб бороться с Желтым Дьяволом в его городе.
Почему евреи собрались уехать из России? Принято считать, что Исход из России был плодом разрядки, уступкой советских американцам, а сам подъем национальных страстей был связан с воодушевлением Шестидневной войной. Этот миф влияет и на сегодняшнюю реальность: полагаясь на него, еврейские организации и израильское правительство по сей день пытаются возобновить исход, симулируя внешние факторы – демонстрации за границей, американское давление, израильскую пропаганду. По сей день израильтяне пытаются собирать деньги в Америке под лозунгом, обращенным к России: “Отпусти мой народ”, потому что Россия – это единственное место, про которое можно сказать,что оттуда не выпускают евреев, иначе они поехали бы в Израиль.
Но еврейское движение в России не было связано с Шестидневной войной и с израильской пропагандой (которая никогда никого убедить не могла), но с той Весной Народов, Веселыми Шестидесятыми, когда планета волновалась, студенты Парижа бунтовали, а чехи требовали свободы. В России шестидесятые породили диссидентское движение и несколько национальных движений – в первую очередь еврейское и татарское.
Шестидесятые окончились, диссиданс окончился, национальные движения в России угасли. Они могут возникнуть снова, но пока их нет, и я не верю в экспорт революции или национальной борьбы. Советское руководство тех лет отпустило евреев, потому что внутреннее брожение дошло до точки, когда его нельзя было сдержать – надо было либо рубить головы, либо спустить давление, выпустив желающих. Если сейчас в России были бы евреи, желающие уехать в Израиль, они могли бы продолжать борьбу – если б шла речь о широком национальном движении. Но движения нет, и борьбы нет, а значит, видимо, пока нет и желающих.
Впоследствии мы упомянем Саббатая Цеви, мессию XVII века, увлекшего евреев так, как их не смог увлечь Иисус. Общепринятая концепция объясняла успех Саббатая страшной резней Хмельницкого, когда полмиллиона евреев погибло на Украине и в Польше в 1648 году. Отвергая это объяснение, Гершом Шолем объяснил, что в местах, пострадавших от Хмельницкого, саббатианство не привилось; что подлинной причиной было появление лурианской каббалы, то есть не внешний, но внутренний фактор развития еврейской жизни. Так и еврейское движение 60-х годов – оно было основано на внутренних, российских факторах.
Однако прекратилось оно благодаря внешнему фактору, как и саббатианство. Русские евреи, приехавшие в Израиль, пережили страшное разочарование, и когда в тысячах писем весть об этом дошла до еще не уехавших, движение изменило свое направление, началась эмиграция в Америку – а за эмиграцию в Америку люди не идут на баррикады. Поэтому власти смогли остановить волну выезда – евреи не хотели больше ехать в Израиль; они были готовы ехать в Америку, но не рискуя.
Разочарование приезда в Израиль было неизбежным – в некоторой степени. Переезд из страны в страну – процесс болезненный, и даже деньги только частично облегчают его. Мы тешили себя иллюзиями, что иммигрант в Израиле окажется среди друзей, “потому что там все евреи”. Это было бы ошибкой для любого иммигранта из любой страны: в Израиле сложилось наиболее замкнутое общество, типичное для страны массовой иммиграции. Для иммигранта вступить в живой контакт с привилегированными израильтянами – “иерусалимцами” предшествующей главы – так же легко, или также трудно, как с потомками колонистов “Мэйфлауэра”. Израильтяне, т.е. потомки приехавших до войны в страну европейских евреев, ощущают себя существами высшего сорта, иммигрант навеки останется иммигрантом в их глазах. По сей день израильтяне говорят о некоторых районах, что они населены “новыми иммигрантами”, хотя живущие там приехали сразу после Войны за Независимость. В этом обществе “школьного галстука”, как говорят англичане, нет места для новоприбывших – кроме как у подножия общественной пирамиды.
Дезинтеграция израильской еврейской общины, о которой часто пишут, не коснулась спаянного общества израильтян, потомков первых колонистов. Дезинтеграция эта – скорее фикция, потому что разные слои израильского общества никогда не интегрировались, но в прошлом, когда восточное еврейство не претендовало на влияние и положение в государстве, общество могло показаться сплоченным, связным и функционирующим. Сейчас, под давлением восточных евреев (“внутренний пролетариат”, в отличие от “внешнего пролетариата” палестинцев) израильтяне оказались меньшинством, по-прежнему спаянным, но уже не всемогущим. Потеря позиций сделала его еще более замкнутым и изолированным.
Это не значит, что новый иммигрант не может пробиться к власти, получить хорошую работу или разбогатеть – хоть нечасто, но это случается. Социально он навеки останется вне израильского общества, его друзья будут и впредь только люди вне общества. Как сказал Раймонд Чандлер: “Socially this a tough town to break into. And it is damn dull town if you are on the outside looking in”.
На пути иммигранта из любой страны в Израиле много препон. Одна из них – скрытый комплекс неполноценности израильтян, уживающихся с чувством собственного превосходства. Израильтяне не верят, что человек, который чего-то стоит, может приехать в Израиль. Это касается не только эмигрантов.
Когда Ла Скала приезжала на иерусалимский фестиваль, в газетах писали: наверняка приедет второй состав с третьесортной оперой. Не может быть, чтобы хороший театр приехал в нашу провинцию. Организатор фестиваля двухметроворостый Авиталь Мосинзон безумствовал, клялся, что приезжает самая что ни на есть лучшая миланская опера, но ничто не помогло: после выступления Ла Скалы газеты писали, что это был а) второй состав, б)не та ла Скала, в) все время пели, г) по-непонятному, д)сюжет был дурацкий и е) вообще это оказалась опера.
Иммигранты страдают от этого же отношения. Не успели приземлиться в Лоде первые самолеты с русскими иммигрантами, как в газете “Гаарец” появилась статья одного из ведущих журналистов газеты: “Приезжающие русские студенты – второй сорт, недоучки, бесталанные и безграмотные”. Вслед за этим последовала серия статей, разоблачавших русских инженеров, зубных врачей, грузин любой профессии и прочих иммигрантов. Иммигранты страдали от обычных проблем иммиграции: инженеры были вынуждены работать техниками или рабочими, хотя они ощущали себя более знающими, чем израильские техники. “Нам не нужны инженеры, нам нужны чернорабочие”, – сказал один из министров Израиля в дни приема массовой иммиграции из России. Государственная помощь, оказываемая на средства американских евреев, только усугубляла эксплуатацию. В смешной книге Эфраима Севелы “Остановите самолет, я слезу”, описывается разработанный в те дни метод “одноразовой эксплуатации иммигранта”: капиталист нанимал иммигранта. Еврейское Агентство платило ему зарплату, чтобы помочь трудоустроиться, затем, когда зарплата Агентства кончалась, иммигранта увольняли и брали нового. В более мрачной книге Григория Свирского “Прорыв” описаны приемы объегоривания иммигрантов в научных учреждениях и университетах.
Последняя относительно большая волна иммиграции в Израиль пришла из России. Выходцы из СССР поселились в новых районах Иерусалима. Эти районы похожи друг на друга – стандартные многоквартирные дома, сделанные из бетона и облицованные белым иерусалимским камнем, вокруг асфальт и газоны, стоянки для машин, многорядные дороги, как в любом современном пригороде.
Русским евреям такие дома нравятся. Как-то я возил целый автобус русских евреев из Америки по старым районам Западного Иерусалима, по Тальбие и Слободе. Они фыркали при виде дворцов и вилл Иерусалима и вежливо говорили мне:
“Да, у вас с вашим климатом и так жить можно”; но многоэтажные дома пригородов Гило или Маале Адумим приводили их в восторг – “Вот это современные дома!”, восклицали они. Желание построить себе дом на вершине холма и посадить вокруг виноградник, горящее и поныне в сердце каждого палестинца, им неведомо, что и к лучшему, потому что такому желанию в безземельном Израиле не дано было б осуществиться.
Израильтяне оторваны от земли, но у русских евреев эта оторванность достигает трагического размаха. Прожившие здесь более десяти лет иммигранты никогда не гуляли по зеленым холмам вокруг своих жилмассивов, их дети не бегают по окрестным вади,но играют меж машин на стоянке или в огромных торговых центрах – «каньонах». У большинства нет или почти нет друзей-израильтян.
Тем не менее, большинство “устроилось”, работает, зарабатывает, вживается в быт, хотя особенных успехов русская волна не стяжала. Можно сказать, что русская волна осталась непонятой и не поняла Израиля, даже причины приезда русских в Израиль были непонятны израильтянам. А жаль – мы (мы, ибо к этой волне я причисляю и себя) были совсем неплохи.
Незапальчивая правда Третьей волны мало кому известна, даже имя Моисея еврейского исхода из России 70-х годов практически неведомо. Хотя он сам дошел до Земли Обетованной, и даже живет в одном из дальних пригородов Иерусалима, его слава не перешла Иордана. Основателем и первым лидером сионистского движения в России шестидесятых годов был Давид Хавкин, коренастый, широкоплечий инженер, с широким лицом, короткими, сильными руками, no nonsense man, человек редкой силы воли, но мало духовный, практический, с циничной иронией старого зэка, он оказался нужным человеком на нужном месте. Его выпустили из России осенью 1969 года, первой ласточкой подготовленного им потока 1970-х годов.
Только задним числом можно понять и оценить уникальность Давида Хавкина – в сионистском движении и после него не было нехватки в вождях, более субтильных, интеллектуальных, честолюбивых, чем он, но куда менее подлинных, способных сочетать работу в подполье с показухой, не забывающих о цели и не сбивающихся на авантюры. Он боролся против робости, господствовавшей среди евреев до него, и против авантюризма, восторжествовавшего после его отъезда.
В его квартире в Москве встречались евреи из всех городов Союза – евреи Грузии, Украины, Прибалтики у него узнавали друг о друге. Он устраивал маевки у костра, пляски у синагоги на Симхат Тора,лихо плясал “Жив царь Израиля”, похожий на бычка минойских изображений, организовывал первые коллективные письма, налаживал связь с заграницей. Меня, молодого мальчишку, и он, и его движение безумно увлекли. Я ездил с его поручениями из Риги в Одессу и Киев, из Ленинграда в Минск и Москву, и повсюду меня принимали друзья и соратники по борьбе. Борьба эта была веселая и жизнерадостная, полная надежд, совсем не похожая на отчаяние диссидентского движения, где и пили только “за успех нашего безнадежного дела”.
Еврейское дело не казалось безнадежным даже до начала исхода. Веселый дух бурлил вовсю. Мы собирались на Лимане близ Одессы, на Рижском взморье, в лесах Подмосковья, радостные, как скауты и приветливые, как поклонники Кришны. Наше движение обладало всей прелестью религиозной секты и национально-освободительной борьбы, и мне, сыну шестидесятых годов, это было так же близко, как моим сверстникам, бунтовщикам Парижа и Беркли, – национально-освободительное движение Юго-Восточной Азии и религиозные секты Индии. Нет, конечно, еще ближе – как будто я сам оказался вьетнамцем и индусом, если уж продолжать параллель.
Для человека моего темперамента еврейское дело подходило: оно привлекало осуществимостью, простой и очевидной справедливостью идеи исхода. Так и американские бунтовщики увлеклись национально-освободительными движениями за рубежом, вместо того, чтоб бороться с Желтым Дьяволом в его городе.
Почему евреи собрались уехать из России? Принято считать, что Исход из России был плодом разрядки, уступкой советских американцам, а сам подъем национальных страстей был связан с воодушевлением Шестидневной войной. Этот миф влияет и на сегодняшнюю реальность: полагаясь на него, еврейские организации и израильское правительство по сей день пытаются возобновить исход, симулируя внешние факторы – демонстрации за границей, американское давление, израильскую пропаганду. По сей день израильтяне пытаются собирать деньги в Америке под лозунгом, обращенным к России: “Отпусти мой народ”, потому что Россия – это единственное место, про которое можно сказать,что оттуда не выпускают евреев, иначе они поехали бы в Израиль.
Но еврейское движение в России не было связано с Шестидневной войной и с израильской пропагандой (которая никогда никого убедить не могла), но с той Весной Народов, Веселыми Шестидесятыми, когда планета волновалась, студенты Парижа бунтовали, а чехи требовали свободы. В России шестидесятые породили диссидентское движение и несколько национальных движений – в первую очередь еврейское и татарское.
Шестидесятые окончились, диссиданс окончился, национальные движения в России угасли. Они могут возникнуть снова, но пока их нет, и я не верю в экспорт революции или национальной борьбы. Советское руководство тех лет отпустило евреев, потому что внутреннее брожение дошло до точки, когда его нельзя было сдержать – надо было либо рубить головы, либо спустить давление, выпустив желающих. Если сейчас в России были бы евреи, желающие уехать в Израиль, они могли бы продолжать борьбу – если б шла речь о широком национальном движении. Но движения нет, и борьбы нет, а значит, видимо, пока нет и желающих.
Впоследствии мы упомянем Саббатая Цеви, мессию XVII века, увлекшего евреев так, как их не смог увлечь Иисус. Общепринятая концепция объясняла успех Саббатая страшной резней Хмельницкого, когда полмиллиона евреев погибло на Украине и в Польше в 1648 году. Отвергая это объяснение, Гершом Шолем объяснил, что в местах, пострадавших от Хмельницкого, саббатианство не привилось; что подлинной причиной было появление лурианской каббалы, то есть не внешний, но внутренний фактор развития еврейской жизни. Так и еврейское движение 60-х годов – оно было основано на внутренних, российских факторах.
Однако прекратилось оно благодаря внешнему фактору, как и саббатианство. Русские евреи, приехавшие в Израиль, пережили страшное разочарование, и когда в тысячах писем весть об этом дошла до еще не уехавших, движение изменило свое направление, началась эмиграция в Америку – а за эмиграцию в Америку люди не идут на баррикады. Поэтому власти смогли остановить волну выезда – евреи не хотели больше ехать в Израиль; они были готовы ехать в Америку, но не рискуя.
Разочарование приезда в Израиль было неизбежным – в некоторой степени. Переезд из страны в страну – процесс болезненный, и даже деньги только частично облегчают его. Мы тешили себя иллюзиями, что иммигрант в Израиле окажется среди друзей, “потому что там все евреи”. Это было бы ошибкой для любого иммигранта из любой страны: в Израиле сложилось наиболее замкнутое общество, типичное для страны массовой иммиграции. Для иммигранта вступить в живой контакт с привилегированными израильтянами – “иерусалимцами” предшествующей главы – так же легко, или также трудно, как с потомками колонистов “Мэйфлауэра”. Израильтяне, т.е. потомки приехавших до войны в страну европейских евреев, ощущают себя существами высшего сорта, иммигрант навеки останется иммигрантом в их глазах. По сей день израильтяне говорят о некоторых районах, что они населены “новыми иммигрантами”, хотя живущие там приехали сразу после Войны за Независимость. В этом обществе “школьного галстука”, как говорят англичане, нет места для новоприбывших – кроме как у подножия общественной пирамиды.
Дезинтеграция израильской еврейской общины, о которой часто пишут, не коснулась спаянного общества израильтян, потомков первых колонистов. Дезинтеграция эта – скорее фикция, потому что разные слои израильского общества никогда не интегрировались, но в прошлом, когда восточное еврейство не претендовало на влияние и положение в государстве, общество могло показаться сплоченным, связным и функционирующим. Сейчас, под давлением восточных евреев (“внутренний пролетариат”, в отличие от “внешнего пролетариата” палестинцев) израильтяне оказались меньшинством, по-прежнему спаянным, но уже не всемогущим. Потеря позиций сделала его еще более замкнутым и изолированным.
Это не значит, что новый иммигрант не может пробиться к власти, получить хорошую работу или разбогатеть – хоть нечасто, но это случается. Социально он навеки останется вне израильского общества, его друзья будут и впредь только люди вне общества. Как сказал Раймонд Чандлер: “Socially this a tough town to break into. And it is damn dull town if you are on the outside looking in”.
На пути иммигранта из любой страны в Израиле много препон. Одна из них – скрытый комплекс неполноценности израильтян, уживающихся с чувством собственного превосходства. Израильтяне не верят, что человек, который чего-то стоит, может приехать в Израиль. Это касается не только эмигрантов.
Когда Ла Скала приезжала на иерусалимский фестиваль, в газетах писали: наверняка приедет второй состав с третьесортной оперой. Не может быть, чтобы хороший театр приехал в нашу провинцию. Организатор фестиваля двухметроворостый Авиталь Мосинзон безумствовал, клялся, что приезжает самая что ни на есть лучшая миланская опера, но ничто не помогло: после выступления Ла Скалы газеты писали, что это был а) второй состав, б)не та ла Скала, в) все время пели, г) по-непонятному, д)сюжет был дурацкий и е) вообще это оказалась опера.
Иммигранты страдают от этого же отношения. Не успели приземлиться в Лоде первые самолеты с русскими иммигрантами, как в газете “Гаарец” появилась статья одного из ведущих журналистов газеты: “Приезжающие русские студенты – второй сорт, недоучки, бесталанные и безграмотные”. Вслед за этим последовала серия статей, разоблачавших русских инженеров, зубных врачей, грузин любой профессии и прочих иммигрантов. Иммигранты страдали от обычных проблем иммиграции: инженеры были вынуждены работать техниками или рабочими, хотя они ощущали себя более знающими, чем израильские техники. “Нам не нужны инженеры, нам нужны чернорабочие”, – сказал один из министров Израиля в дни приема массовой иммиграции из России. Государственная помощь, оказываемая на средства американских евреев, только усугубляла эксплуатацию. В смешной книге Эфраима Севелы “Остановите самолет, я слезу”, описывается разработанный в те дни метод “одноразовой эксплуатации иммигранта”: капиталист нанимал иммигранта. Еврейское Агентство платило ему зарплату, чтобы помочь трудоустроиться, затем, когда зарплата Агентства кончалась, иммигранта увольняли и брали нового. В более мрачной книге Григория Свирского “Прорыв” описаны приемы объегоривания иммигрантов в научных учреждениях и университетах.