Валери Шервуд
В сладком плену
Под толстым одеялом океана,
Зарыв бушприты гордые в песок,
Морскою солью промывая раны,
Ждут каравеллы, что придет их срок.
Свершится чудо, вознесутся к волнам
И поплывут, как прежде, под луной,
Неся вино и злато в трюмах полных,
И чайка резко крикнет за кормой.
Так выпьем за людей, что в вечном море
Нашли могилу, и помянем тех,
Кто ждал на берегу, с судьбою споря.
И кто делил их боль, и соль, и грех.
Валери Шервуд
Пролог
Остров Тортуга. Лето 1688 года
— Келлз, не подходите, — сказала девушка, когда буканьер шагнул к ней.
Тот замер на месте, и лунный свет упал на его суровое лицо с прищуренными серыми глазами. Он был красив, высок, в белоснежной рубашке с широкими рукавами, расстегнутой па груди и подчеркивавшей его загар; у крепкого бедра небрежно болталась абордажная сабля, угрюмое выражение лица не сулило ничего хорошего.
— Почему же именно я остался не у дел? — вызывающе спросил Келлз. — Раз вы готовы предложить себя этим негодяям…
Девушка растерянно смотрела на буканьера, позабыв о том, что стоит перед ним в одной тонкой ночной рубашке.
— О чем вы говорите? Я никому себя не предлагала.
— Да? На кого же тогда бросали монету Череп с О'Рурком? Разве не на вас?
— Они бросили монету, чтобы решить, кому из них везти меня. — Девушка покраснела. — Вы же отказываетесь это делать.
Келлз снова шагнул к собеседнице, заставив ее испуганно попятиться. В недоброй улыбке сверкнули ровные белые зубы.
— Вы не смеете меня обвинять! Они пообещали отвезти меня куда пожелаю.
— Пообещали? И вы им поверили?
— А почему бы и нет? — спросила она, сбитая с толку угрозой, прозвучавшей в голосе буканьера.
— Вы согласились на матлотаж! — взорвался тот. — Неужели вам не известно, что это такое?
По правде говоря, она не понимала, о чем идет речь, хотя ни за что бы не согласилась признаться в своей неосведомленности.
— Конечно, известно. — Девушка вскинула голову, и лунный свет превратил ее волосы в каскад белого золота, падающего на округлые плечи. — Это… какое-то испанское слово, которое означает «делить металл». Я обещала им золото…
— Чье золото? — прервал ее Келлз.
— Доньи Эрнанды, конечно. Правда, у нее самой нет, но она может достать. — Видя, что Келлз приближается, девушка отступила за большое кресло. — А поскольку оба предложили мне помощь, то имели право делить золото, то есть металл.
По-моему, так, — неуверенно закончила она, проклиная себя за то, что сразу не выяснила у О'Рурка значение непонятного слова «матлотаж».
— Делить металл… — озадаченно пробормотал Келлз. — Но ведь «матлотаж» — французское слово, Кристабель, а не испанское. Матлотаж — это старинный обычай буканьеров, которые подолгу страдают без женщины. И они берут жену «по-матросски». Двое бросают монету, кому жениться на девушке. Проигравший в утешение получает ее первым.
Девушка чуть не схватилась за голову. Так вот что означала кривая усмешка Черепа: «Ты проиграл!» — и торжество О'Рурка, прячущего монету в карман: «Нет, черт побери, я выиграл!» Вот почему его зеленые глаза с такой жадностью оглядывали ее фигуру в шелковом платье с глубоким вырезом на груди. Боже правый! Неужели те буканьеры думали, что она согласилась выйти замуж за одного из них?
— Кажется, вы еще не все поняли, Кристабель, — холодно произнес Келлз. — Если два приятеля хотят одну женщину и она согласна на матлотаж, то один берет ее в жены и остается с ней, пока второй находится море. Во время отсутствия супруга его место занимает второй, а потом они снова меняются местами. И так далее. Второго называют по-французски matelot, то есть матрос. Это давний обычай у буканьеров.
Когда ужасный смысл ее опрометчивого поступка дошел до Кристабель, она почувствовала, что сейчас упадет. Значит, те два разбойника посмели думать… Девушка оперлась на спинку кресла.
— Господи, я не хотела… не поняла, — в ужасе бормотала она.
— Вы так спешили убежать с О'Рурком и Черепом… А он» собираются поделить вас.
— Они не посмеют!
— И кто же их остановит? — тихо спросил Келлз.
Ей хотелось закричать, но она только прошептала:
— Вы… не станете вмешиваться? О, Келлз, неужели вы отдадите меня им?
Серые глаза холодно изучали ее, и Кристабель не подозревала, какие муки испытывает суровый буканьер. «Отдать ее? Да сначала им придется меня зарезать!» — думал Келлз, понимая, что ради нее сам готов придушить кого угодно. Однако ей не следует знать о его чувствах, иначе эта заносчивая Серебряная девушка быстро осознает свою власть над ним.
Когда он заговорил, его ответ прозвучал для Кристабель пощечиной:
— Значит, вы готовы признать, что принадлежите мне?
— Нет-нет! Я не то имею в виду! Я хочу… хочу сказать, что вы могли бы притвориться…
— Я не стану притворяться. Или они, или я. Выбор за вами, Кристабель. Обещаю освободить вас от них, но только если вы добровольно придете в мою постель.
Девушка похолодела. Он и впрямь допустит такую ужасную вещь, этот матлотаж, если она не уступит!
— Я сделаю то, о чем вы просите, — наконец чуть слышно произнесла Кристабель.
Воцарилась тишина, которую нарушал только шум морского прибоя. Даже луна, древний и мудрый спутник влюбленных, деликатно скрылась за облаком, оставив их наедине в благоухающей темноте самого опасного места на свете, на Тортуге, цитадели берегового братства.
«Боже милостивый, как я могла сказать такое? — удивлялась Кристабель. — Да еще после всего, что произошло?»
Когда молодой капитан буканьеров погладил ее по обнаженному плечу, она вдруг на краткий миг словно опять стала Каролиной Лайтфут, беззаботной четырнадцатилетней девочкой, живущей в американских колониях на Восточном побережье, в Виргинии.
— Келлз, не подходите, — сказала девушка, когда буканьер шагнул к ней.
Тот замер на месте, и лунный свет упал на его суровое лицо с прищуренными серыми глазами. Он был красив, высок, в белоснежной рубашке с широкими рукавами, расстегнутой па груди и подчеркивавшей его загар; у крепкого бедра небрежно болталась абордажная сабля, угрюмое выражение лица не сулило ничего хорошего.
— Почему же именно я остался не у дел? — вызывающе спросил Келлз. — Раз вы готовы предложить себя этим негодяям…
Девушка растерянно смотрела на буканьера, позабыв о том, что стоит перед ним в одной тонкой ночной рубашке.
— О чем вы говорите? Я никому себя не предлагала.
— Да? На кого же тогда бросали монету Череп с О'Рурком? Разве не на вас?
— Они бросили монету, чтобы решить, кому из них везти меня. — Девушка покраснела. — Вы же отказываетесь это делать.
Келлз снова шагнул к собеседнице, заставив ее испуганно попятиться. В недоброй улыбке сверкнули ровные белые зубы.
— Вы не смеете меня обвинять! Они пообещали отвезти меня куда пожелаю.
— Пообещали? И вы им поверили?
— А почему бы и нет? — спросила она, сбитая с толку угрозой, прозвучавшей в голосе буканьера.
— Вы согласились на матлотаж! — взорвался тот. — Неужели вам не известно, что это такое?
По правде говоря, она не понимала, о чем идет речь, хотя ни за что бы не согласилась признаться в своей неосведомленности.
— Конечно, известно. — Девушка вскинула голову, и лунный свет превратил ее волосы в каскад белого золота, падающего на округлые плечи. — Это… какое-то испанское слово, которое означает «делить металл». Я обещала им золото…
— Чье золото? — прервал ее Келлз.
— Доньи Эрнанды, конечно. Правда, у нее самой нет, но она может достать. — Видя, что Келлз приближается, девушка отступила за большое кресло. — А поскольку оба предложили мне помощь, то имели право делить золото, то есть металл.
По-моему, так, — неуверенно закончила она, проклиная себя за то, что сразу не выяснила у О'Рурка значение непонятного слова «матлотаж».
— Делить металл… — озадаченно пробормотал Келлз. — Но ведь «матлотаж» — французское слово, Кристабель, а не испанское. Матлотаж — это старинный обычай буканьеров, которые подолгу страдают без женщины. И они берут жену «по-матросски». Двое бросают монету, кому жениться на девушке. Проигравший в утешение получает ее первым.
Девушка чуть не схватилась за голову. Так вот что означала кривая усмешка Черепа: «Ты проиграл!» — и торжество О'Рурка, прячущего монету в карман: «Нет, черт побери, я выиграл!» Вот почему его зеленые глаза с такой жадностью оглядывали ее фигуру в шелковом платье с глубоким вырезом на груди. Боже правый! Неужели те буканьеры думали, что она согласилась выйти замуж за одного из них?
— Кажется, вы еще не все поняли, Кристабель, — холодно произнес Келлз. — Если два приятеля хотят одну женщину и она согласна на матлотаж, то один берет ее в жены и остается с ней, пока второй находится море. Во время отсутствия супруга его место занимает второй, а потом они снова меняются местами. И так далее. Второго называют по-французски matelot, то есть матрос. Это давний обычай у буканьеров.
Когда ужасный смысл ее опрометчивого поступка дошел до Кристабель, она почувствовала, что сейчас упадет. Значит, те два разбойника посмели думать… Девушка оперлась на спинку кресла.
— Господи, я не хотела… не поняла, — в ужасе бормотала она.
— Вы так спешили убежать с О'Рурком и Черепом… А он» собираются поделить вас.
— Они не посмеют!
— И кто же их остановит? — тихо спросил Келлз.
Ей хотелось закричать, но она только прошептала:
— Вы… не станете вмешиваться? О, Келлз, неужели вы отдадите меня им?
Серые глаза холодно изучали ее, и Кристабель не подозревала, какие муки испытывает суровый буканьер. «Отдать ее? Да сначала им придется меня зарезать!» — думал Келлз, понимая, что ради нее сам готов придушить кого угодно. Однако ей не следует знать о его чувствах, иначе эта заносчивая Серебряная девушка быстро осознает свою власть над ним.
Когда он заговорил, его ответ прозвучал для Кристабель пощечиной:
— Значит, вы готовы признать, что принадлежите мне?
— Нет-нет! Я не то имею в виду! Я хочу… хочу сказать, что вы могли бы притвориться…
— Я не стану притворяться. Или они, или я. Выбор за вами, Кристабель. Обещаю освободить вас от них, но только если вы добровольно придете в мою постель.
Девушка похолодела. Он и впрямь допустит такую ужасную вещь, этот матлотаж, если она не уступит!
— Я сделаю то, о чем вы просите, — наконец чуть слышно произнесла Кристабель.
Воцарилась тишина, которую нарушал только шум морского прибоя. Даже луна, древний и мудрый спутник влюбленных, деликатно скрылась за облаком, оставив их наедине в благоухающей темноте самого опасного места на свете, на Тортуге, цитадели берегового братства.
«Боже милостивый, как я могла сказать такое? — удивлялась Кристабель. — Да еще после всего, что произошло?»
Когда молодой капитан буканьеров погладил ее по обнаженному плечу, она вдруг на краткий миг словно опять стала Каролиной Лайтфут, беззаботной четырнадцатилетней девочкой, живущей в американских колониях на Восточном побережье, в Виргинии.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
КРАСАВИЦА АМЕРИКАНКА И АНГЛИЙСКИЙ ЛОРД
Платьем твоим играет бриз,
Кони несут нас в Мэрридж-Триз.
Двадцать миль из конца в конец,
Лес этот — храм влюбленных сердец!
Глава 1
Восточное побережье, Виргиния Усадьба Фарвью 1685 год
Надвигалась гроза, и Каролина помогала слугам поскорее управиться с развешанным бельем. Сделав передышку, девочка посмотрела на север, в сторону Мэрридж-Триз. Она знала, что там, за лугами, за качающимися на ветру соснами, за горизонтом, над которым ползли мохнатые тучи, была полоса вековых дубов, обозначающая границу между Виргинией и Мэрилендом. И там, уже на мэрилендской стороне, под этими дубами сидели пасторы и судьи, поджидая влюбленные пары с юга, мчащиеся к ним, чтобы пожениться.
В эту минуту Пенни скачет к границе на лучшем жеребце из отцовской конюшни, а рядом с ней ее долговязый парень.
Каролина представила, как старшая сестра еще до рассвета потихоньку выбиралась из дома в одном шелковом платье, захватив с Особой только легкую шаль да корзинку с завтраком. Два дня назад, когда любящие сестры вручили ей все свои сбережения. Пенни обрадовалась: «Теперь мы с Эмметом сможем купить все необходимое».
И сегодня они с самого утра прикрывали бегство Пенни, но, как и следовало ожидать, отсутствие старшей дочери вскоре было замечено. Слуги обыскали весь дом, пристройки и окрестности, после чего родители заподозрили худшее, ведь их супружеская жизнь тоже началась с бегства в Мэрридж-Триз. И вот спустя двадцать лет разъяренный Филдинг Лайтфут, теперь уже отец пяти дочерей, в сопровождении лучших наездников с плантации Фарвью мчался на взмыленной лошади за беглецами вдоль узкого полуострова, отделяющего Чесапикский залив от Атлантического океана.
Каролина всей душой желала, чтобы сестра с Эмметом успели произнести клятву супружеской верности и затеряться на просторах Мэриленда, прежде чем отец догонит их, в противном случае он выпорет Эммета кнутом. Таков у него характер, к тому же рыжеволосая Пенни — его старшая и любимая дочь.
Каролине и самой вдруг захотелось помчаться на лошади к Мэрридж-Тризу. В последнее время она часто замирала, когда бледное сияние луны превращало знакомые пейзажи Восточного побережья в романтические картины необычайной красоты. И хотя она была только в начале пути, который зовется взрослением, сладкое волнение, такое же древнее, как сама природа, уже тронуло ее сердце подобно манящей песне сирены.
А недели две назад Каролине приснилось нечто удивительное. В разгар дневной жары она заснула прямо в гамаке, поскольку накануне всю ночь читала интересный роман под названием «Жена внаем», который тайком одолжила у своей подруги Салли Монтроз. Та успела запастись подобной литературой, пока училась в Лондоне.
Жара плыла над раскаленной землей, все звуки на плантации смолкли, как будто тоже устали, и Каролина, раскинув влажные от пота волосы поверх вытянутой руки, быстро уснула.
Ей снилось, что она плывет одна, совсем голая, в теплом синем море, а потом выходит из воды на белый песок с розовыми ракушками, чтобы обсохнуть. Ее платье унес ветер, но это не имело значения. Едва солнце осушило кожу, она надела прозрачную рубашку и села, зарыв ноги в горячий песок. Пальмы на отдаленных утесах махали ей своими ветками, стая коричневых пеликанов ринулась с высоты к воде, по белому песку к ее ногам заковылял рак-отшельник.
Но Каролина смотрела только на человека, причалившего к берегу. Он перепрыгнул через борт шлюпки и решительно зашагал в ее сторону. На солнце его волосы отливали золотом, глаза цвета морской волны приветливо глядели на нее. Каролину не удивила ни роскошь его щегольского камзола, расшитого золотом, ни крупная жемчужина, покачивающаяся в ухе незнакомца, ни равнодушие к ее наготе, прикрытой лишь тонкой рубашкой, поскольку во сне такие вещи кажутся вполне естественными.
— Я знал, что найду тебя здесь, — произнес незнакомец.
Каролина не смогла ответить, только протянула к нему руки, и он пришел в ее объятия, словно это тоже было вполне естественным. Губы незнакомца, скользнув по ее шее, прижались к упругой маленькой груди, нетерпеливые пальцы развязали тесемки, и тонкая рубашка упала к ногам Каролины, чего та даже не заметила.
— Я ждала тебя, — ответила она, как будто голос свыше дал ей знать, что этому человеку назначено стать ее возлюбленным, а трепет предвкушения у нее внутри и есть любовь.
Но тут в сон ворвался голос Вирджинии, которая звала сестру ужинать.
Каролине страшно не хотелось расставаться с удивительным сновидением, поэтому она еще долго лежала в гамаке, думая о жизни, о любви, о будущем. О человеке, вышедшем из моря, чтобы найти ее. Об идеальном герое, который однажды непременно отыщет ее и даст ей счастье на всю жизнь.
С тех пор Каролина постоянно думала о человеке из сна и всегда называла его золотым незнакомцем.
На прошлой неделе ей даже показалось, что она видела своего золотого незнакомца на балу у Радклиффов в Йорктауне, куда они поехали всей семьей. Ее мать, необычайная красавица, неизменно появлялась в обществе, гордо расправив плечи, ибо в этом городе живут родственники мужа, вернее, жили. Родители Филдинга умерли прошлой зимой, так и не приняв сумасбродную Петицию Рэндолф, а та, в свою очередь, предпочла не иметь никаких отношений с ними.
Закончилось все тем, что старый Лайтфут не преминул нанести последний удар, как говорится, из-за гробовой доски, сделав наследником младшего сына Даррена, а о вражде Летиции с братом ее мужа говорили все кому не лень, ведь даже на многолюдных раутах высокомерная госпожа Лайтфут не упускала случая высказать Даррену пренебрежение и, гордо подняв аристократический подбородок, проходила мимо, не замечая его.
Именно в такой момент, следуя за своей царственной матерью, Каролина и увидела незнакомца. Его золотые волосы словно притягивали свет всех горевших в зале свечей, отчего казались сверкающим нимбом.
У Каролины даже захватило дух. Но когда человек повернулся, то выяснилось, что это лишь долговязый Джимми Радклифф, вечно путающийся в собственных ногах и ужасно косноязычный в присутствии девушек.
Разочарованно вздохнув, она отправилась выпить холодного сидра или фруктового пунша; стоя с бокалом, думала:
«Ничего, в другой раз. Когда-нибудь!..»
На противоположном конце зала Каролина увидела мать, снова танцующую со своим бывшим предметом страсти и дальним родственником Сэнди Рэндолфом, а также отца, который, успев изрядно напиться, угрюмо смотрел на жену.
Воспользовавшись тем, что родители заняты собой, сестры Лайтфут не теряли времени даром. Пенни улизнула в сад, чтобы повидаться с дорогим Эмметом и обговорить последние детали побега. Вирджиния, которой мать строго-настрого запретила объедаться сладким, отошла в сторонку и, пока никто не видел, поглощала пирожные, которых немало поместилось на ее десертной тарелочке. Каролина была погружена в мечты о своем золотом незнакомце.
Поскольку они ночевали у Радклиффов, то на следующее утро Каролина стояла перед матерью, глядя, как та старательно укладывает волосы.
— По-моему, кто-то стучит? Да, так и есть. — Петиция указала щеткой на дверь. — Ты не могла бы посмотреть, Каролина? А то, похоже, никто не собирается открывать. Сэнди Рэндолф обещал заехать за мной. Так мило с его стороны, не правда ли? Я призналась ему, что в последнее время редко выбираюсь на прогулку.
Каролина побежала вниз. Она знала, что у элегантного, улыбчивого Сэнди Рэндолфа сумасшедшая жена, но в обществе ходили слухи о его романе с Петицией Лайтфут.
Будучи еще совсем маленькой, Каролина гостила в Уильямсберге у тетушки Пет и однажды, сидя у окна в Зеленой гостиной, слышала, как тетя, прикрывая лицо веером, тихо говорила своей знакомой, что родителям Петиции не следовало доводить дочь до необходимости бежать с Филдингом Лайтфутом. Своими недовольными высказываниями и попытками насильно выдать ее за старого вдовца они превратили невинное девичье увлечение очаровательным кузеном Рэндолфом в открытое неповиновение родителям. И пострадали все. Почему они не могли подождать, пока красавица Летти не устанет от своей привязанности к женатому человеку? В конце концов она бы все равно вышла замуж. Но тогда хотя бы Филдинг благополучно женился на мисс Брамвей, которая сходила по нему с ума. А Летти могла бы стать прекрасной женой любому из местных плантаторов. Любому, только не Филдингу. Ему нужна женщина, похожая на виноградную лозу, чтобы послушно склоняла хорошенькую головку, поддакивала каждому его слову, но уж никак не Петиция, готовая спорить до конца, если с чем-то не согласна. И что из этого получилось? Два сильных характера никак не могут ужиться, до сих пор еще не поладили, их препирательствам нет конца!
В тот день Каролина с любопытством поглядывала на Сэнди Рэндолфа, который ехал верхом на большой серой лошади под окнами тетушкиного дома. Высокий и красивый, он держался в седле с грацией истинного наездника. Настоящее имя Рэндолфа было Лизандр. Его мать, весьма образованная дама, читавшая по-гречески и по-латыни, всех сыновей назвала именами героев Эллады. Как и те герои, все ее сыновья погибли, став жертвами индейских набегов, во время которых на еще не укрепленных западных границах Виргинии сгорели их дома и погибли все домочадцы. Та же участь постигла и их мать. Остался только Сэнди, получивший свое прозвище за необычайно светлые волосы.
В юности они были у него почти белыми, как песок на берегу, но со временем стали походить на белый металл.
Когда любопытные глаза маленькой Каролины изучали всадника из окна тетушкиной гостиной, его волосы неожиданно блеснули на солнце, словно рыцарский шлем, ибо в тот момент Сэнди повернул голову в сторону их дома и приподнял шляпу. Наверное, приветствовал кого-то, возможно, ее мать, вышедшую в сад прогуляться среди благоухающих цветов.
«Жилось бы ей счастливее с Сэнди?» — подумала девочка. Даже ребенок мог заметить волнение Петиции, когда та оказывалась в одной комнате с Рэндолфом. Ее темно-голубые глаза вспыхивали, она горделивее, чем обычно, несла свою красивую голову.
В детской головке Каролины выбор матери был как-то связан с цветом волос Сэнди. Девочка считала, что если бы ее светловолосая мать вышла замуж за блондина, то все у них стало бы хорошо. Так же как у темноволосого Филдинга Лайтфута и жгучей брюнетки Аманды Брамвей, которая сходила по нему с ума. И тогда не возникло бы никакой войны между ее родителями.
Эта мысль так прочно засела у нее в голове, что Каролина стала испытывать неприязнь ко всем темноволосым мужчинам.
Петиция вернулась с прогулки веселая, разрумянившаяся и была встречена грозным окриком мужа:
— Тебе непременно требуется скандал, Летти!
Филдинг бросился к жене, грубо отпихнув с дороги Каролину и бросив на нее такой взгляд, что девочка просто оторопела. Зато на Пенни, стоявшую в дверях гостиной, он взглянул совсем по-другому. Как же это несправедливо и жестоко, ведь Каролина искренне старалась любить своего отца.
— Сегодня в таверне все умолкли при моем появлении.
Не сомневаюсь, что они болтали о твоей прогулке с Сэнди! — еще больше разъярился Филдинг.
Петиция покраснела от гнева. Ну конечно, им нет дела до событий в мире. Пусть в феврале внезапно умер Карл II, пусть со дня на день ожидается возвращение из Голландии его незаконнорожденного сына, герцога Монмута, который собирается воевать со своим дядей, недавно коронованным Яковом II. Но жителей Уильямсберга больше всего интересуют скандалы у Лайтфутов.
— Ты не можешь обвинять меня за дневную прогулку с моим кузеном! — высокомерно заявила Петиция.
— Когда я имел несчастье с тобой познакомиться, вы уже были не просто родственниками! — с горечью бросил Филдинг, поднимаясь по лестнице.
— Несчастье? — возмутилась его супруга. — Надеюсь, сплетни о твоих заигрываниях с девицей Роланд — всего лишь досужие домыслы!
— У молодой госпожи Роланд и без меня хватает обожателей, — рявкнул с верхней площадки Филдинг. — А ты, Летти, просто хочешь отвлечь меня от своего собственного поведения!
Каролина с Пенни молча смотрели, как мать, подхватив юбки, вихрем промчалась мимо дочерей по лестнице и начала молотить кулаками в грудь мужа.
— Я не позволю тебе так разговаривать со мной! — кричала она, задыхаясь от гнева. — Я не бросила тебя в самые тяжелые времена! Была хорошей женой!
Тут Филдинг утащил ее в спальню, откуда доносились только громкие выкрики.
— С какой радостью я уеду от всего этого, — сказала Пенни. — Наконец-то избавлюсь от постоянных ссор из-за мелочей, от этой ненависти!
«Дело тут не столько в ненависти, сколько в ярости, которая привела к несчастливому браку», — подумала тогда Каролина. Сначала запретная любовь матери к женатому кузену, потом отъезд Сэнди Рэндолфа и желание родителей выдать непокорную дочь за старика, а в результате ее неожиданное бегство с Филдингом Лайтфутом. Ничего хорошего из этого не вышло. У обоих слишком вспыльчивый характер и чересчур острый язык.
— И ты должна уехать отсюда. — Пенни с тревогой взглянула на младшую сестру. — Обещай, что сделаешь это при первой же возможности! Тебе нельзя оставаться здесь ни одного лишнего дня, Кэрол.
— Мне не с кем бежать, — возразила та, удивляясь горячности Пенни.
— Всему свое время. Но как только появится такой человек, не теряй ни минуты, сразу беги. Ты никогда не будешь счастлива в этом доме. Разве ты не видишь, что отец… — Пенни осеклась.
— Нет, не вижу, — ответила Каролина, встревоженная ее тоном.
— Я имела в виду… — Сестра внимательно посмотрела на нее, словно впервые осознала, как еще юна и невинна стоящая рядом девочка. — Я имела в виду эти постоянные ссоры. Тебе не кажется, что наше присутствие лишь подогревает их?
— Твое присутствие — нет, — откровенно сказала Каролина. — Но я, похоже, их раздражаю.
— Бедная маленькая Кэрол, — вздохнула Пенни, крепко обнимая сестру.
И больше они на эту тему не разговаривали.
Пытаясь ухватить отчаянно рвущуюся с веревки мокрую простыню, Каролина снова подумала о Мэрридж-Триз. Ей бы тоже хотелось убежать, только не с бестолочью вроде Эммета, а с золотым незнакомцем из ее сна.
— Ну же, Кэрол! — нетерпеливо крикнула Вирджиния. — Что ты возишься с этой тряпкой? Снимай ее поскорее и не гляди все время на север, а то мама еще больше разозлится. Из-за Пенни она уже переколотила чуть ли не половину посуды.
Летицию девочки очень боялись, хотя, может, не так, как своего красивого, но вспыльчивого и вечно сердитого отца.
Упоминание о матери подстегнуло Каролину, она быстро сдернула простыню с веревки, ветер в отместку сорвал с ее головы ленту, отчего длинные волосы разлетелись, а подол голубого платья вместе с накрахмаленной нижней юбкой задрался выше колен. Девочка принялась укрощать его, потому что из окна столовой могла смотреть мать, которая не одобрила бы такого конфуза. Петиция частенько выказывала недовольство по поводу легкомыслия дочери, столь похожей на нее в юности.
Между тем непокорная мокрая простыня никак не хотела сдаваться и безжалостно хлестала девочку прямо по лицу.
«Ну и денек выбрала Пенни», — думала Каролина, хотя все было рассчитано заранее. Сестры выбрали именно день большой стирки, которая устраивалась каждые два месяца, и все с утра до вечера занимались делом, включая Летицию. Но погода вдруг оказалась не менее ретивой, чем сердца влюбленных: с Карибского моря приближался настоящий ураган. Деревянный хозяйский дом, стоящий почти у самого берега, давно не видел ремонта, ибо Лайтфуты собирались вскоре переехать в новый кирпичный особняк, который Филдинг строил недалеко от Йорктауна.
Слуги уже развесили снятое белье на чердаке, поэтому Каролина, поднявшаяся туда со своей злополучной простыней, увидела в полутьме только Вирджи.
— Очень романтично бежать с любимым человеком, правда? — восторженно прошептала та, хихикнув от волнения.
Она была на два дюйма ниже Каролины и гораздо полнее, с синими, как у матери, глазами, но без присущего Петиции огня, а чертами лица Вирджи напоминала тетушку Пет. Столь непримечательное лицо подходило больше старой женщине, чем молоденькой девушке.
— Как жаль, что это не я убежала в Мэрридж-Триз, — вздохнула она.
— Ты еще даже не нашла себе жениха, — возразила Каролина, ошеломленно глядя на старшую сестру. Пенни, Вирджи и она всегда были заодно, младшие пока не входили в их компанию из-за своего малолетства.
— Знаю. Но все-таки умчалась бы отсюда в любую минуту! Ты слышала, как мама бьет посуду? Наверное, уже не осталось ни одной тарелки, придется нам сегодня есть из оловянных мисок. — Ветер завыл, ища какую-нибудь щелку, чтобы пробраться в дом, и Вирджи настороженно прислушалась. — В конце концов, ураган даже кстати, он помешает лошадям, и папа вряд ли сумеет догнать Пенни.
— Но ведь Пенни с Эмметом ветер тоже мешает, — заметила Каролина.
— Не забывай, они выехали раньше, когда погода еще не испортилась, — пожала плечами Вирджи, помогая сестре расправиться с простыней. — Вряд ли папа вернется сегодня, если только не простится с надеждой. Хотя ты же знаешь, он никогда не сдается.
Не успели девочки спуститься в холл, как услышали повелительный голос матери:
— Каролина, Вирджиния, идите сюда.
Дочери послушно направились в столовую, где возле обшитой сосновыми панелями стены замерли в благоговейном молчании их младшие сестры, Делла и Фло, а напротив, среди осколков посуды, стояла мать.
Летиция Лайтфут, высокая, стройная и грозная, устремила взгляд на старших дочерей. Гневное выражение ее синих глаз не шло ни в какое сравнение с кротостью взора Каролины. Даже когда та сердилась, ее глаза становились лишь немного ярче и холоднее, а сейчас она невинно смотрела на мать.
«В чем я ошиблась? — спрашивала себя Летиция. — Почему моя дочь бежала, да еще с таким никудышным мальчишкой!»
Но, может, все еще поправимо. Даже если Филдинг не успеет до венчания, то остается надежда на аннулирование брака. Ведь Пенсильвания (Петиция никогда не называла дочерей уменьшительными именами, которые они сами себе придумали), выйдя замуж в другом штате, наверняка вернется в Уильямсберг, где Эммет служит клерком.
— Вирджиния, — наконец обратилась она ко второй и теперь старшей из оставшихся дочерей, — я хочу, чтобы вы с Каролиной рассказали мне все о побеге вашей сестры Пенсильвании. — Она кивнула в сторону девочек, молча подпиравших стенку. — Делавэр и Флорида уже рассказали мне то, что знают они.
Старшая поморщилась. В свое время даже кроткая тетушка Пет возмутилась, когда племянница вместо имен для своих дочерей выбрала названия колоний. В глубине души тетушка надеялась, что девочек назовут Петула (в ее честь), Саманта (в честь матери Филдинга) или по крайней мере дадут им какие-нибудь человеческие имена. Сестры быстро переименовали себя, и только Летиция упорно называла их по-своему.
— Но я правда ничего не знаю, мама, — забеспокоилась Вирджи.
— Вздор! Конечно, знаешь!
— Нам известно, что Пенни и Эммет поехали на север, — вступила в разговор Каролина.
— Тогда вы знали о побеге, — холодно сказала Летиция.
— Но, мама, откуда нам было знать? — дрожащим голосом отозвалась Вирджиния.
Каролина бросила на сестру насмешливый взгляд и не менее холодно, чем мать, заявила:
Надвигалась гроза, и Каролина помогала слугам поскорее управиться с развешанным бельем. Сделав передышку, девочка посмотрела на север, в сторону Мэрридж-Триз. Она знала, что там, за лугами, за качающимися на ветру соснами, за горизонтом, над которым ползли мохнатые тучи, была полоса вековых дубов, обозначающая границу между Виргинией и Мэрилендом. И там, уже на мэрилендской стороне, под этими дубами сидели пасторы и судьи, поджидая влюбленные пары с юга, мчащиеся к ним, чтобы пожениться.
В эту минуту Пенни скачет к границе на лучшем жеребце из отцовской конюшни, а рядом с ней ее долговязый парень.
Каролина представила, как старшая сестра еще до рассвета потихоньку выбиралась из дома в одном шелковом платье, захватив с Особой только легкую шаль да корзинку с завтраком. Два дня назад, когда любящие сестры вручили ей все свои сбережения. Пенни обрадовалась: «Теперь мы с Эмметом сможем купить все необходимое».
И сегодня они с самого утра прикрывали бегство Пенни, но, как и следовало ожидать, отсутствие старшей дочери вскоре было замечено. Слуги обыскали весь дом, пристройки и окрестности, после чего родители заподозрили худшее, ведь их супружеская жизнь тоже началась с бегства в Мэрридж-Триз. И вот спустя двадцать лет разъяренный Филдинг Лайтфут, теперь уже отец пяти дочерей, в сопровождении лучших наездников с плантации Фарвью мчался на взмыленной лошади за беглецами вдоль узкого полуострова, отделяющего Чесапикский залив от Атлантического океана.
Каролина всей душой желала, чтобы сестра с Эмметом успели произнести клятву супружеской верности и затеряться на просторах Мэриленда, прежде чем отец догонит их, в противном случае он выпорет Эммета кнутом. Таков у него характер, к тому же рыжеволосая Пенни — его старшая и любимая дочь.
Каролине и самой вдруг захотелось помчаться на лошади к Мэрридж-Тризу. В последнее время она часто замирала, когда бледное сияние луны превращало знакомые пейзажи Восточного побережья в романтические картины необычайной красоты. И хотя она была только в начале пути, который зовется взрослением, сладкое волнение, такое же древнее, как сама природа, уже тронуло ее сердце подобно манящей песне сирены.
А недели две назад Каролине приснилось нечто удивительное. В разгар дневной жары она заснула прямо в гамаке, поскольку накануне всю ночь читала интересный роман под названием «Жена внаем», который тайком одолжила у своей подруги Салли Монтроз. Та успела запастись подобной литературой, пока училась в Лондоне.
Жара плыла над раскаленной землей, все звуки на плантации смолкли, как будто тоже устали, и Каролина, раскинув влажные от пота волосы поверх вытянутой руки, быстро уснула.
Ей снилось, что она плывет одна, совсем голая, в теплом синем море, а потом выходит из воды на белый песок с розовыми ракушками, чтобы обсохнуть. Ее платье унес ветер, но это не имело значения. Едва солнце осушило кожу, она надела прозрачную рубашку и села, зарыв ноги в горячий песок. Пальмы на отдаленных утесах махали ей своими ветками, стая коричневых пеликанов ринулась с высоты к воде, по белому песку к ее ногам заковылял рак-отшельник.
Но Каролина смотрела только на человека, причалившего к берегу. Он перепрыгнул через борт шлюпки и решительно зашагал в ее сторону. На солнце его волосы отливали золотом, глаза цвета морской волны приветливо глядели на нее. Каролину не удивила ни роскошь его щегольского камзола, расшитого золотом, ни крупная жемчужина, покачивающаяся в ухе незнакомца, ни равнодушие к ее наготе, прикрытой лишь тонкой рубашкой, поскольку во сне такие вещи кажутся вполне естественными.
— Я знал, что найду тебя здесь, — произнес незнакомец.
Каролина не смогла ответить, только протянула к нему руки, и он пришел в ее объятия, словно это тоже было вполне естественным. Губы незнакомца, скользнув по ее шее, прижались к упругой маленькой груди, нетерпеливые пальцы развязали тесемки, и тонкая рубашка упала к ногам Каролины, чего та даже не заметила.
— Я ждала тебя, — ответила она, как будто голос свыше дал ей знать, что этому человеку назначено стать ее возлюбленным, а трепет предвкушения у нее внутри и есть любовь.
Но тут в сон ворвался голос Вирджинии, которая звала сестру ужинать.
Каролине страшно не хотелось расставаться с удивительным сновидением, поэтому она еще долго лежала в гамаке, думая о жизни, о любви, о будущем. О человеке, вышедшем из моря, чтобы найти ее. Об идеальном герое, который однажды непременно отыщет ее и даст ей счастье на всю жизнь.
С тех пор Каролина постоянно думала о человеке из сна и всегда называла его золотым незнакомцем.
На прошлой неделе ей даже показалось, что она видела своего золотого незнакомца на балу у Радклиффов в Йорктауне, куда они поехали всей семьей. Ее мать, необычайная красавица, неизменно появлялась в обществе, гордо расправив плечи, ибо в этом городе живут родственники мужа, вернее, жили. Родители Филдинга умерли прошлой зимой, так и не приняв сумасбродную Петицию Рэндолф, а та, в свою очередь, предпочла не иметь никаких отношений с ними.
Закончилось все тем, что старый Лайтфут не преминул нанести последний удар, как говорится, из-за гробовой доски, сделав наследником младшего сына Даррена, а о вражде Летиции с братом ее мужа говорили все кому не лень, ведь даже на многолюдных раутах высокомерная госпожа Лайтфут не упускала случая высказать Даррену пренебрежение и, гордо подняв аристократический подбородок, проходила мимо, не замечая его.
Именно в такой момент, следуя за своей царственной матерью, Каролина и увидела незнакомца. Его золотые волосы словно притягивали свет всех горевших в зале свечей, отчего казались сверкающим нимбом.
У Каролины даже захватило дух. Но когда человек повернулся, то выяснилось, что это лишь долговязый Джимми Радклифф, вечно путающийся в собственных ногах и ужасно косноязычный в присутствии девушек.
Разочарованно вздохнув, она отправилась выпить холодного сидра или фруктового пунша; стоя с бокалом, думала:
«Ничего, в другой раз. Когда-нибудь!..»
На противоположном конце зала Каролина увидела мать, снова танцующую со своим бывшим предметом страсти и дальним родственником Сэнди Рэндолфом, а также отца, который, успев изрядно напиться, угрюмо смотрел на жену.
Воспользовавшись тем, что родители заняты собой, сестры Лайтфут не теряли времени даром. Пенни улизнула в сад, чтобы повидаться с дорогим Эмметом и обговорить последние детали побега. Вирджиния, которой мать строго-настрого запретила объедаться сладким, отошла в сторонку и, пока никто не видел, поглощала пирожные, которых немало поместилось на ее десертной тарелочке. Каролина была погружена в мечты о своем золотом незнакомце.
Поскольку они ночевали у Радклиффов, то на следующее утро Каролина стояла перед матерью, глядя, как та старательно укладывает волосы.
— По-моему, кто-то стучит? Да, так и есть. — Петиция указала щеткой на дверь. — Ты не могла бы посмотреть, Каролина? А то, похоже, никто не собирается открывать. Сэнди Рэндолф обещал заехать за мной. Так мило с его стороны, не правда ли? Я призналась ему, что в последнее время редко выбираюсь на прогулку.
Каролина побежала вниз. Она знала, что у элегантного, улыбчивого Сэнди Рэндолфа сумасшедшая жена, но в обществе ходили слухи о его романе с Петицией Лайтфут.
Будучи еще совсем маленькой, Каролина гостила в Уильямсберге у тетушки Пет и однажды, сидя у окна в Зеленой гостиной, слышала, как тетя, прикрывая лицо веером, тихо говорила своей знакомой, что родителям Петиции не следовало доводить дочь до необходимости бежать с Филдингом Лайтфутом. Своими недовольными высказываниями и попытками насильно выдать ее за старого вдовца они превратили невинное девичье увлечение очаровательным кузеном Рэндолфом в открытое неповиновение родителям. И пострадали все. Почему они не могли подождать, пока красавица Летти не устанет от своей привязанности к женатому человеку? В конце концов она бы все равно вышла замуж. Но тогда хотя бы Филдинг благополучно женился на мисс Брамвей, которая сходила по нему с ума. А Летти могла бы стать прекрасной женой любому из местных плантаторов. Любому, только не Филдингу. Ему нужна женщина, похожая на виноградную лозу, чтобы послушно склоняла хорошенькую головку, поддакивала каждому его слову, но уж никак не Петиция, готовая спорить до конца, если с чем-то не согласна. И что из этого получилось? Два сильных характера никак не могут ужиться, до сих пор еще не поладили, их препирательствам нет конца!
В тот день Каролина с любопытством поглядывала на Сэнди Рэндолфа, который ехал верхом на большой серой лошади под окнами тетушкиного дома. Высокий и красивый, он держался в седле с грацией истинного наездника. Настоящее имя Рэндолфа было Лизандр. Его мать, весьма образованная дама, читавшая по-гречески и по-латыни, всех сыновей назвала именами героев Эллады. Как и те герои, все ее сыновья погибли, став жертвами индейских набегов, во время которых на еще не укрепленных западных границах Виргинии сгорели их дома и погибли все домочадцы. Та же участь постигла и их мать. Остался только Сэнди, получивший свое прозвище за необычайно светлые волосы.
В юности они были у него почти белыми, как песок на берегу, но со временем стали походить на белый металл.
Когда любопытные глаза маленькой Каролины изучали всадника из окна тетушкиной гостиной, его волосы неожиданно блеснули на солнце, словно рыцарский шлем, ибо в тот момент Сэнди повернул голову в сторону их дома и приподнял шляпу. Наверное, приветствовал кого-то, возможно, ее мать, вышедшую в сад прогуляться среди благоухающих цветов.
«Жилось бы ей счастливее с Сэнди?» — подумала девочка. Даже ребенок мог заметить волнение Петиции, когда та оказывалась в одной комнате с Рэндолфом. Ее темно-голубые глаза вспыхивали, она горделивее, чем обычно, несла свою красивую голову.
В детской головке Каролины выбор матери был как-то связан с цветом волос Сэнди. Девочка считала, что если бы ее светловолосая мать вышла замуж за блондина, то все у них стало бы хорошо. Так же как у темноволосого Филдинга Лайтфута и жгучей брюнетки Аманды Брамвей, которая сходила по нему с ума. И тогда не возникло бы никакой войны между ее родителями.
Эта мысль так прочно засела у нее в голове, что Каролина стала испытывать неприязнь ко всем темноволосым мужчинам.
Петиция вернулась с прогулки веселая, разрумянившаяся и была встречена грозным окриком мужа:
— Тебе непременно требуется скандал, Летти!
Филдинг бросился к жене, грубо отпихнув с дороги Каролину и бросив на нее такой взгляд, что девочка просто оторопела. Зато на Пенни, стоявшую в дверях гостиной, он взглянул совсем по-другому. Как же это несправедливо и жестоко, ведь Каролина искренне старалась любить своего отца.
— Сегодня в таверне все умолкли при моем появлении.
Не сомневаюсь, что они болтали о твоей прогулке с Сэнди! — еще больше разъярился Филдинг.
Петиция покраснела от гнева. Ну конечно, им нет дела до событий в мире. Пусть в феврале внезапно умер Карл II, пусть со дня на день ожидается возвращение из Голландии его незаконнорожденного сына, герцога Монмута, который собирается воевать со своим дядей, недавно коронованным Яковом II. Но жителей Уильямсберга больше всего интересуют скандалы у Лайтфутов.
— Ты не можешь обвинять меня за дневную прогулку с моим кузеном! — высокомерно заявила Петиция.
— Когда я имел несчастье с тобой познакомиться, вы уже были не просто родственниками! — с горечью бросил Филдинг, поднимаясь по лестнице.
— Несчастье? — возмутилась его супруга. — Надеюсь, сплетни о твоих заигрываниях с девицей Роланд — всего лишь досужие домыслы!
— У молодой госпожи Роланд и без меня хватает обожателей, — рявкнул с верхней площадки Филдинг. — А ты, Летти, просто хочешь отвлечь меня от своего собственного поведения!
Каролина с Пенни молча смотрели, как мать, подхватив юбки, вихрем промчалась мимо дочерей по лестнице и начала молотить кулаками в грудь мужа.
— Я не позволю тебе так разговаривать со мной! — кричала она, задыхаясь от гнева. — Я не бросила тебя в самые тяжелые времена! Была хорошей женой!
Тут Филдинг утащил ее в спальню, откуда доносились только громкие выкрики.
— С какой радостью я уеду от всего этого, — сказала Пенни. — Наконец-то избавлюсь от постоянных ссор из-за мелочей, от этой ненависти!
«Дело тут не столько в ненависти, сколько в ярости, которая привела к несчастливому браку», — подумала тогда Каролина. Сначала запретная любовь матери к женатому кузену, потом отъезд Сэнди Рэндолфа и желание родителей выдать непокорную дочь за старика, а в результате ее неожиданное бегство с Филдингом Лайтфутом. Ничего хорошего из этого не вышло. У обоих слишком вспыльчивый характер и чересчур острый язык.
— И ты должна уехать отсюда. — Пенни с тревогой взглянула на младшую сестру. — Обещай, что сделаешь это при первой же возможности! Тебе нельзя оставаться здесь ни одного лишнего дня, Кэрол.
— Мне не с кем бежать, — возразила та, удивляясь горячности Пенни.
— Всему свое время. Но как только появится такой человек, не теряй ни минуты, сразу беги. Ты никогда не будешь счастлива в этом доме. Разве ты не видишь, что отец… — Пенни осеклась.
— Нет, не вижу, — ответила Каролина, встревоженная ее тоном.
— Я имела в виду… — Сестра внимательно посмотрела на нее, словно впервые осознала, как еще юна и невинна стоящая рядом девочка. — Я имела в виду эти постоянные ссоры. Тебе не кажется, что наше присутствие лишь подогревает их?
— Твое присутствие — нет, — откровенно сказала Каролина. — Но я, похоже, их раздражаю.
— Бедная маленькая Кэрол, — вздохнула Пенни, крепко обнимая сестру.
И больше они на эту тему не разговаривали.
Пытаясь ухватить отчаянно рвущуюся с веревки мокрую простыню, Каролина снова подумала о Мэрридж-Триз. Ей бы тоже хотелось убежать, только не с бестолочью вроде Эммета, а с золотым незнакомцем из ее сна.
— Ну же, Кэрол! — нетерпеливо крикнула Вирджиния. — Что ты возишься с этой тряпкой? Снимай ее поскорее и не гляди все время на север, а то мама еще больше разозлится. Из-за Пенни она уже переколотила чуть ли не половину посуды.
Летицию девочки очень боялись, хотя, может, не так, как своего красивого, но вспыльчивого и вечно сердитого отца.
Упоминание о матери подстегнуло Каролину, она быстро сдернула простыню с веревки, ветер в отместку сорвал с ее головы ленту, отчего длинные волосы разлетелись, а подол голубого платья вместе с накрахмаленной нижней юбкой задрался выше колен. Девочка принялась укрощать его, потому что из окна столовой могла смотреть мать, которая не одобрила бы такого конфуза. Петиция частенько выказывала недовольство по поводу легкомыслия дочери, столь похожей на нее в юности.
Между тем непокорная мокрая простыня никак не хотела сдаваться и безжалостно хлестала девочку прямо по лицу.
«Ну и денек выбрала Пенни», — думала Каролина, хотя все было рассчитано заранее. Сестры выбрали именно день большой стирки, которая устраивалась каждые два месяца, и все с утра до вечера занимались делом, включая Летицию. Но погода вдруг оказалась не менее ретивой, чем сердца влюбленных: с Карибского моря приближался настоящий ураган. Деревянный хозяйский дом, стоящий почти у самого берега, давно не видел ремонта, ибо Лайтфуты собирались вскоре переехать в новый кирпичный особняк, который Филдинг строил недалеко от Йорктауна.
Слуги уже развесили снятое белье на чердаке, поэтому Каролина, поднявшаяся туда со своей злополучной простыней, увидела в полутьме только Вирджи.
— Очень романтично бежать с любимым человеком, правда? — восторженно прошептала та, хихикнув от волнения.
Она была на два дюйма ниже Каролины и гораздо полнее, с синими, как у матери, глазами, но без присущего Петиции огня, а чертами лица Вирджи напоминала тетушку Пет. Столь непримечательное лицо подходило больше старой женщине, чем молоденькой девушке.
— Как жаль, что это не я убежала в Мэрридж-Триз, — вздохнула она.
— Ты еще даже не нашла себе жениха, — возразила Каролина, ошеломленно глядя на старшую сестру. Пенни, Вирджи и она всегда были заодно, младшие пока не входили в их компанию из-за своего малолетства.
— Знаю. Но все-таки умчалась бы отсюда в любую минуту! Ты слышала, как мама бьет посуду? Наверное, уже не осталось ни одной тарелки, придется нам сегодня есть из оловянных мисок. — Ветер завыл, ища какую-нибудь щелку, чтобы пробраться в дом, и Вирджи настороженно прислушалась. — В конце концов, ураган даже кстати, он помешает лошадям, и папа вряд ли сумеет догнать Пенни.
— Но ведь Пенни с Эмметом ветер тоже мешает, — заметила Каролина.
— Не забывай, они выехали раньше, когда погода еще не испортилась, — пожала плечами Вирджи, помогая сестре расправиться с простыней. — Вряд ли папа вернется сегодня, если только не простится с надеждой. Хотя ты же знаешь, он никогда не сдается.
Не успели девочки спуститься в холл, как услышали повелительный голос матери:
— Каролина, Вирджиния, идите сюда.
Дочери послушно направились в столовую, где возле обшитой сосновыми панелями стены замерли в благоговейном молчании их младшие сестры, Делла и Фло, а напротив, среди осколков посуды, стояла мать.
Летиция Лайтфут, высокая, стройная и грозная, устремила взгляд на старших дочерей. Гневное выражение ее синих глаз не шло ни в какое сравнение с кротостью взора Каролины. Даже когда та сердилась, ее глаза становились лишь немного ярче и холоднее, а сейчас она невинно смотрела на мать.
«В чем я ошиблась? — спрашивала себя Летиция. — Почему моя дочь бежала, да еще с таким никудышным мальчишкой!»
Но, может, все еще поправимо. Даже если Филдинг не успеет до венчания, то остается надежда на аннулирование брака. Ведь Пенсильвания (Петиция никогда не называла дочерей уменьшительными именами, которые они сами себе придумали), выйдя замуж в другом штате, наверняка вернется в Уильямсберг, где Эммет служит клерком.
— Вирджиния, — наконец обратилась она ко второй и теперь старшей из оставшихся дочерей, — я хочу, чтобы вы с Каролиной рассказали мне все о побеге вашей сестры Пенсильвании. — Она кивнула в сторону девочек, молча подпиравших стенку. — Делавэр и Флорида уже рассказали мне то, что знают они.
Старшая поморщилась. В свое время даже кроткая тетушка Пет возмутилась, когда племянница вместо имен для своих дочерей выбрала названия колоний. В глубине души тетушка надеялась, что девочек назовут Петула (в ее честь), Саманта (в честь матери Филдинга) или по крайней мере дадут им какие-нибудь человеческие имена. Сестры быстро переименовали себя, и только Летиция упорно называла их по-своему.
— Но я правда ничего не знаю, мама, — забеспокоилась Вирджи.
— Вздор! Конечно, знаешь!
— Нам известно, что Пенни и Эммет поехали на север, — вступила в разговор Каролина.
— Тогда вы знали о побеге, — холодно сказала Летиция.
— Но, мама, откуда нам было знать? — дрожащим голосом отозвалась Вирджиния.
Каролина бросила на сестру насмешливый взгляд и не менее холодно, чем мать, заявила: