Ши Майкл. Восьмая нога бога

   Я взял нескольких копейщиков, и мы бросились наверх. На середине лестницы мы встретились, во главе отряда была Мав. Она начала кричать и тыкать пальцем в сторону площади еще раньше, чем я поравнялся с ней.
   – Смотри, видишь, что он задумал? – выкрикнула она, едва я оказался рядом. – Да смотри же ты, он собирается кожу сбросить! Для этого он и скормил своему отродью столько человечины, а теперь сам ими обжирается! Смерч его воли затягивает их, и самые толстые спешат к нему, а он их поедает. Он как водоворот! Ни одна кроха не пролетит мимо его пасти, видишь, как он раздулся, словно его распирает изнутри? Так оно и есть! Шкура уже лопается, там, и вон там! Он жрет себе на погибель, хочет, чтобы линька началась раньше положенного! Но если он все же выживет, то переходящее всякие границы обжорство и впрямь поможет ему сменить кожу, и тогда на свет появится тварь, равной которой не знала даже его раса. Опасную игру он затеял, – чтобы уцелеть, он должен, не сходя с места, тянуть остальных к себе. Мы тоже пойдем к нему, а по дороге освободим людей, осажденных в своих жилищах.
   Утес оказался прекрасным наблюдательным пунктом, откуда хорошо было видно, где еще нас ждет работа: везде, где пауки карабкались по стенам и клыками срывали ставни или отскакивали от проломленных дверей, откуда им навстречу высовывались острия пик, жители города, способные пополнить наши ряды, ждали освобождения.
   Туда мы и побежали. Пик и копий у земляков Мав было в достатке, ибо горцы с давних пор прибегали к этому оружию в партизанской войне против А-Рака. Кривые широкие ножи, которыми так удобно обрубать паукам лапы, тоже весьма кстати были при них. Теперь, когда нас стало больше, мы разделились на отряды с двумя – тремя копьями-мачтами в середине, по четыре копейщика на каждое, и продвигались вперед гораздо быстрее. Наловчившись, мы с разбегу вгоняли копье пауку в брюхо, – хрясть! – переворачивали его на бок и отрубали ему ноги.
   Скоро нас было уже не меньше тысячи, и по мере нашего приближения к* площади все больше спасенных жителей города поворачивали назад и уходили по подвесным тропкам к крепости, где собралось уже не меньше пятисот человек – количество, вполне достаточное для обороны. Солнце близилось к зениту, и эта дьявольская война тоже.
   То есть по крайней мере по краям это походило на войну. В центре, боюсь, продолжался колоссальный, непристойный в своем размахе пир, где огромная толпа людей билась в колючих объятиях орды пауков, высасывавших из них жизнь, а тех, в свою очередь, рвал клыками титан А-Рак, восседая на груде сухих скорлупок, которые совсем недавно были его отпрысками. Но зато хоть на улицах пауков не осталось, не считая тех, которых мы закололи. Решив объединить свои силы для нападения, мы выстроились по трое в ряд и вошли на площадь с юго-востока.
   Озеро смерти и неземного ужаса предстало перед нами. От одной стены до другой площадь заполняли курганы иссушенных останков, паучьих и человеческих. На них громоздился чудовищно раздутый А-Рак, а его брюхо, такое громадное, что даже могучие ноги не выдерживали его веса, пошло пузырями, которые совершенно уничтожили его некогда изящную округлость. Не менее тысячи отпрысков, последних из своего поколения, окружили его плотным кольцом: подняв щупальца, выставив вперед огромные клыки, они прикрывали от нас родителя, не решаясь напасть. Мы тоже замерли и уставились на них.
   – Гляди, как у него глаза помутнели, – сказала Мав. – Он уже начал сбрасывать кожу! А остальным придется его защищать. Вот когда нам надо бросить против него все силы, ибо он не в состоянии пошевелиться, а другие не могут оставить его здесь одного.
   – Сжечь чудовище! – завопил слепой от ярости Сампций, доведенный резней до полного исступления.– Под ним же готовый костер. Бочки с горючим из крепости сюда! Грузите на телеги и везите скорее! Обольем их жиром и спиртом да спалим всех разом!
   Мы с жаром принялись за дело: казалось, долгожданный час отмщения близок!
   Всех плодов и других тягловых животных смела еще та первая хищная волна, которая вырвалась из реки. Поэтому люди сами схватились за оглобли стоявших посреди площади подвод – а их там было чуть ли не сто, – уволокли их к нашим воздушным крепостям, где выстроили между пакгаузами в шеренги, и, бешено вращая лебедки, сгрузили в них еще совсем недавно с такими трудами поднятый наверх запас горючих веществ. Горожане почти бегом тащили обратно нагруженные до отказа телеги, – столько ужаса довелось испытать им за один день, что все их чувства притупились, и теперь ими двигала лишь порожденная горем жажда мести. Одна за другой телеги прибывали в юго-восточный угол площади, откуда мы планировали начать наступление.
   Главная и самая трудная задача заключалась в том, чтобы облить горючим не только края выстроенной из трупов крепости нашего противника, но и ее середину тоже. Пауки, оберегая сон своего гигантского родителя, выстроились вдоль самого края необъятного моря трупов и яростно отбивали любые наши попытки пронести горючее в глубь царства смерти, которое представляла собой площадь.
   Кто-то вспомнил о телегах с помпами для тушения пожаров, которые стояли во дворе городской ратуши, и их немедленно приволокли на площадь. Однако водометы, хотя и предназначенные для борьбы с огнем в высотных постройках, оказались не столь действенными на практике. Возможно, виной тому было то, что спиртовые и маслянистые субстанции, которые мы пытались распылять, по плотности превосходили воду. Нам удалось как следует промочить лишь крайние холмы трупов и авангард защитников на глубину не более десятка саженей. От наших зажигательных стрел край площади вспыхнул жарким полумесяцем.
   Но тут пауки, действуя щупальцами и передними ногами как катапультами, начали швырять горящие останки и тела своих собратьев обратно, нагромоздили дымящийся вал в три человеческих роста высотой и, упершись в него головами, стали двигать его вперед, вынуждая наши отряды отступить вместе с повозками.
   Тут уж нам самим пришлось сражаться с горящими останками, разбрасывая их в разные стороны, чтобы проложить сквозь вал трупов тропинку для следующей атаки. Все это время безобразно обрюзгший А-Рак не двигался с места, и с каждой секундой эта неподвижность становилась все более и более пугающей. Ожерелья мутных глаз были мертвы, как и колючки, которыми ощетинилось его тело. Снаружи могло показаться, что всякая искра жизни погасла в нем, пока наконец какое-то движение не возникло внутри этого огромного саркофага. Колоссальное раздутое брюхо медленно, трудно всколыхнулось, точно по нему прошла рябь, и сразу же две ноги начали вытягиваться, кривые, как картофельные ростки.
   Короче говоря, отчаянная попытка бога удалась: магия нового превращения клокотала внутри его раздутого обжорством трупа. Пока мы разгребли пылающие останки, бывшие некогда живыми существами, и приготовили помпы к очередной атаке на авангард противника, брюхо А-Рака уже покрылось новыми, похожими на опухоли наростами.
   И опять град огненных стрел разжег бушующее пламя, в котором погибли, может быть, с десяток пауков. И опять собратья выбросили из своих рядов их тела, и мы оказались перед горящей стеной. Отчаяние начинало овладевать нами. Пока мы убивали пауков по капле, А-Рак – это было видно по могучим содроганиям его тела, – усиленно готовился к преждевременному перерождению.
   Нестройные возгласы радости донеслись со стороны отдаленной воздушной крепости, и тут же засевшие на крышах вокруг площади отряды разразились криками еще более громкими. Паанджа Пандагон и Фурстен Младший спешили нам на подмогу во главе пятнадцати сотен вооруженных пиками и алебардами наемников, а за ними тяжело вышагивал, сминая железными шипами своих давилок мостовую на бульваре, отряд подкованных титаноплодов!
   Накричавшись до хрипоты, мы расступились, давая дорогу новому авангарду.
   Помощь прибыла как раз вовремя, ибо бесформенная туша А-Рака колыхалась и вздрагивала все чаще, потом вдруг вспучилась с такой силой, что вся земля загудела, заглушив даже тяжкую поступь титаноплодов.

ЛАГАДАМИЯ 9

   Шелковый саван белизной не уступал бы луне, если бы не лихорадочные цветные вспышки, то и дело пробегавшие по нему. Пока шел воздушный бой, переливающаяся сфера, как маяк, притягивала чудовищ, которые надвигались со всех сторон, кромсая ногами озерную гладь, а мы налетали на них сверху, отсекали им ноги, выкалывали глаза и оставляли тонуть. Горячечное свечение шелка превратилось в пламя, которому нет названия на земле, и тогда ведьма воскликнула:
   – Глядите! Он крутится и вертится! Что это – она просыпается или шелк защищает ее?
   Белая глыба и впрямь замерцала, вращаясь, и из воды поднялся ее мокрый бок со здоровенным пауком, который уже примеривался к шелковой волокнистой поверхности, нестерпимо сверкавшей там, где острия клыков прикасались к ней.
   Мы спикировали на него. Сначала в разные стороны полетели клыки. Но чудище все цеплялось за кокон, и тогда мы (не без некоторых усилий, паук и впрямь был очень большой) отрубили ему ноги, а шелк помогал нам, приподнимая и крутя его так и этак, одну за другой подставляя под удар его конечности. Тем временем клыки, которые повисли, зацепившись за шелк, задымились и съежились, а потом и вовсе растаяли в призрачном пламени, как свечные фитильки.
   – Ее присутствие пробуждает в них боевой дух! – провозгласила Желтушница. – Это души, плененные паутиной, это они жгут и не пускают паучье отродье! Они защищают Пам-Пель. Она пробуждается, и они чувствуют, что она – орудие отмщения!
   И хорошо, что плененные паутиной призраки встали на нашу защиту, ибо ужасным тварям, которые спешили к нам отовсюду, не было, казалось, конца. Когда легкие перистые облачка, предвестники зари, серебряным веером раскинулись на полнеба, мы увидели, что целое войско ужасных исчадий ада бредет к нам по воде, и еще столько же их ползало по дну. Кокон крутился не переставая, то и дело выбрасывая на поверхность все новых и новых пауков.
   Мы рубили и кололи не покладая рук, а они все прибывали и прибывали, пока вся поверхность озера не заискрилась одной мыслью, но теперь это был не тот членораздельный, насмешливый мыслепоток, к которому мы привыкли, нет, одна навязчивая мысль, как пожар, охватила всех, набатным звоном отдаваясь в наших головах, но все, что мы могли разобрать, это: «Oна! Враг!»
   Солнце встало, а мы все дрались, поднялось на две, на три пяди над горизонтом, а мы все дрались. Руки двигались словно сами по себе, как в лихорадочном бреду, глаза ни на миг не отрывались от шелковой сферы, – мы давно уже перестали обращать внимание на прочих чудовищ, сосредоточив свои усилия лишь на тех, которым удалось зацепиться и повиснуть на ней. Сверкающий шар крутился не переставая, и не успевали мы изрубить одного паука, как он подбрасывал еще двоих. С безупречно синего неба лились щедрые потоки солнечного света, в которых кошмарные твари на озере стали еще ужаснее, а кокон из паутины обрел прозрачность, так что сквозь него был виден наш замерший в неподвижности пленник – точная, хотя и увеличенная в несколько раз копия тех, кто так стремился к нему прорваться.
   Он лежал в той же самой позе, в какой мы его оставили, а спасительница-младенец, замурованная в его внутренностях, все не показывалась, и тогда нам стало ясно как день: еще немного, и пауки задавят нас числом, а плот вместе со всем, что на нем находится, достанется им. Едва мы успевали покончить с одним нападающим, как на его место являлись еще двое и яростно вцеплялись клыками в ткань. Призрачный огонь жалил их в ответ, но ими владела безрассудная храбрость живых тварей, сражающихся за существование самой своей породы, и ткань уже зияла множеством прорех. Края рваных ран, рдея и дымясь, постепенно смыкались снова, но слишком медленно, паутина не успевала залатать одни дыры, как появлялись другие.
   Тут ведьма кликнула вторую лодку и поставила оба суденышка в воздухе борт о борт.
   – Пошевеливайтесь! – крикнула она, и мы поспешно сгрузились на одно из них – то, на котором не было паруса. – Мои силы на исходе, еще не время тратить все без остатка, – объяснила она нам. – Вниз! Забодай эту скотину! – Лодка послушно показала киль, упала мачтой вниз на громадного паука, который вскарабкался на осажденный кокон, и проткнула ему брюхо.
   Некоторое время мы впятером еще защищали драгоценную сферу, чувствуя, как все неуклюжее поворачивается с каждым разом наше суденышко и как оно дрожит от напряжения, зависая над очередной жертвой, пока мы выкалываем ей глаза и отрубаем ноги.
   Но тут – слишком скоро, как нам показалась, – ведьма грязно выругалась, с видимым усилием развернула лодку в воздухе и направила ее прямо к берегу, туда, где раскинул ветви над лесным воинством старый дуб-великан. Мы вскарабкались на его вершину, не выпуская из рук весел, которые без магической поддержки с каждой секундой все больше наливались тяжестью. Ведьма взмахом руки отослала лодку, та рухнула на паука, который только что выкарабкался на берег, и вышибла из него дух.
   Сбежавшихся к озеру пауков притягивал, конечно, всепобеждающий запах врага, но и аромат человечины тоже не оставил их равнодушными, так что, не успели мы усесться в ветвях большого дуба, как они тут же полезли за нами. Зубастые весла-мечи оттягивали нам руки, ночь беспощадной рубки отзывалась ломотой в каждой косточке. Вот когда я пожалела, что Ниффта и Мав нет с нами, – свирепая радость, с которой эти двое орудовали мечами, наверняка подогрела бы наш угасающий пыл. Хорошо хоть солнце светило во всю мочь, не давая паукам подобраться к нам незамеченными.
   И тут в паутинном коконе, насквозь пронизанном солнечными лучами, произошло нечто такое, отчего мы все в один голос издали крик ужаса и отчаяния. Даже с того расстояния, которое разделяло нас и нашего громадного пленника теперь, мы ясно увидели, как тот очнулся от своего паралича, мощно встряхнулся, разорвав сковывавшие его узы, и угрожающе поднял клыки и передние лапы.
   Глухая ненависть наполнила наши сердца, ибо мы знали, каков будет наш конец. Чудовищные клыки обрушились на кокон изнутри, шелковая ткань треснула, три паука помельче закувыркались в воздухе, сбитые с ног могучим ударом.
   – Мы пропали! – Этот крик исторгло из моей груди отчаяние.
   – Подожди! – заверещала ведьма, и в ту же секунду гигант на плоту рванулся вновь, но на этот раз как-то судорожно. Его клыки выскользнули из своих ножен наружу, точно для удара, но тут ноги чудовища разом выпрямились, плоская передняя часть тела расселась на две половины, и оттуда, могучая и ужасная, вышла Пам-Пель.
   Она стряхнула паука, как изношенный плащ; его опустевшая оболочка складками осела позади нее. Ее крылья, влажные и сморщенные после утробы, затрепетали. Разогревшись до прозрачного голубоватого сияния, они подняли ее в воздух. Взлетая, она полоснула жалом своего брюшка остатки шелкового кокона.
   Пузырь взорвался мириадами радужных брызг, разноцветная метель заплясала в воздухе, испепеляя паучье отродье. Покончив с ним, призраки, свободные, взмыли к солнцу, оставив тонюсенькие ниточки дыма, которые, звеня и вздыхая на разные голоса, таяли, пока призраки не исчезли в поднебесье.
   Пам-Пель висела в воздухе над озером. Могучая и прекрасная, она казалась неуязвимой, точно огромный черный ятаган. И все же, несмотря на то что она на наших глазах одним легким движением истребила пауков без счету, а уцелевшие, включая и тех, которые атаковали нас в нашей воздушной крепости, в ужасе мчались от нее без оглядки, сомнение закралось в мое сердце, настолько она была хрупка. Тело мертвого паука, из которого она только что появилась на свет, и теперь скрыло бы ее, живую, целиком. Где уж ей тягаться с гигантом А-Раком, о мощи которого слагают легенды!
   – Берегись, она летит сюда! – раздался предостерегающий визг ведьмы. – Вниз! Скорее!
   И в самом деле, нам пришлось пошевеливаться, ибо маленькая-то маленькая, но ростиком она все-таки была с небольшой деревенский дом и направлялась прямо к нашему дубу, причем в огромных черных жемчужинах ее глаз не было и намека на то, что она вообще заметила наше присутствие.
   Описав порядочную дугу вдоль берега, мы оглянулись и увидели, как отважная пришелица со звезд, прильнув к дубу и расправив крылья, упивается солнечным светом. Пам-Пель подросла, размах крыльев стал шире, и все же она еще так мала, ныло мое сердце, слишком мала!
   – Скоро она полетит на охоту, – сказала ведьма, – так что нам надо поторапливаться, а то все пропустим. Кое-какие крохи магии перемещения в пространстве еще при мне. Придется поломать голову, чтобы выжать из них все что можно.
   Когда мы подошли к рыбацкой деревушке, ведьма взмахом руки подняла в воздух еще одну лодчонку и заставила ее перекувырнуться, отчего наружу выпорхнула парочка мумий. Потом ведьма перенесла лодку на дорогу, велела нам усаживаться, призвала какое-то существо, и мы затряслись на его невидимой спине. Нас подбрасывало так, будто мы скакали на плоде-тяжеловозе, бегущем со скоростью костлявки-рысака, – я боялась, что во мне ни одной косточки целой не останется, да к тому же проклятый демон вонял, как свежезаполненный склеп в жаркий летний день. Таким вот манером мы и понеслись к Большой Гавани.

НИФФТ 10

   Готовый к осадным работам титаноплод облачен в огромный рогатый шлем, который защищает его голову с вытянутыми челюстями, и широкий стальной воротник, покрывающий часть спины и плечи. А против давилок – стальных котурнов с когтями – бессильны любые твари, кроме самых крупных отпрысков А-Рака. Эти перескакивали иной раз через доспехи, сминали погонщиков и погружали убийственные клыки в крупы гигантов. Мы, правда, быстро научились окружать титаноплодов отрядами наших копейщиков, которые и насаживали многоногих чудищ, когда те спускались на землю, на длинные мачты-копья, и все-таки продолжали терять и животных, и погонщиков.
   Часть плодов мы отрядили сносить здания, которые замыкали юго-восточный угол площади, чтобы проложить дорогу для более массированного наступления, в то время как еще одна фаланга тяжеловесов теснила вражеский клин, давая нам возможность все шире распылять горючие вещества. Наши лучники поливали врага с крыш настоящим дождем из зажигательных стрел, и огненное полукружие горящих трупов, паучьих и человеческих, становилось все шире.
   Но и самые яростные наши атаки, и стена огня не могли пока приблизиться к громадному изуродованному саркофагу туши А-Рака, хотя его внешние покровы стали совсем пепельными, точно пламя уже прошлось по нему своим жадным языком, а ноги, искореженные и сморщенные, в точности походили на обугленные лианы и древесные корни, которые оставляет по себе лесной пожар.
   Краткий военный совет, который я, Мав, Пандагон и Фурстен провели в полевых условиях, закончился решением удариться в отчаянную импровизацию. Сампций и я с небольшим отрядом лучников для прикрытия прикатили из порта два подвижных грузовых крана и прикрепили к их стропам две телеги с помпами, с которых предварительно сняли колеса. Первосвященник приказал двоим погонщикам заставить своих животных стоять по возможности смирно, и мы погрузили телеги им на спины.
   Я, Сампций и наши копейщики повисли на покрытых защитной сеткой боках одного титаноплода, Пандагон и его телохранители оседлали другого, и мы поскакали, трясясь и подпрыгивая.
   Вот наш скакун нагнул голову и рогом своего шлема поддел нападающего паука. Тот замолотил ногами и клыками по стальному ошейнику плода, но тут копейщики взялись за мехи, и Сампций окатил чудовищ струей колодрианской аквавиты. От факела, прикрепленного к тележной оси, я зажигал стрелы и посылал их вслед щедрому потоку спиртного так часто, что первая еще не успевала упасть, как вторая срывалась с тетивы и летела за ней. Наконец-то нам удалось засеять поле огня в глубине рядов противника.
   Но тут А-Рак содрогнулся так мощно, что вся площадь задрожала вместе с ним – или, точнее, вместе с тем, чем была теперь заполнена его оболочка. Кажется, что-то похожее на яркую вспышку осветило на мгновение ряды его потухших глаз изнутри.
   И точно, созвездия мертвых глаз раскололись, и сквозь них на свет полезли холмики, да что там, настоящие курганы новых. Трещина побежала дальше, через головогрудь и брюшную часть тела гиганта, ноги которого меж тем извивались и бешено молотили по воздуху, точно огромные змеи.
   Вырвавшееся на свободу существо, которое скрывал до поры могучий панцирь прежнего А-Рака, было раза в полтора больше, так что старая кожа, не выдержав напора, разлетелась в клочья.
   Новый А-Рак был черен как ночь и влажно блестел, как свежий деготь. Сквозь эту черноту прорывались то тут, то там малиновые пятна, так что в ярком полуденном свете казалось, будто вся гигантская туша тлеет изнутри. Шестьдесят два глаза, шестьдесят два черных бриллианта, бездонных и мерцающих искрами звезд, точно космос, рядами опоясывали теперь его тело, и каждое гигантское выпуклое око пылало разумной злобой, от которой ручеек ледяных мурашек заструился у меня по спине. Ноги паука удлинились на одну фалангу каждая, и ряды этих новых, барочно-причудливых контрфорсов позволяли ему перемещаться куда быстрее, чем раньше. Узкий конец живота, более обтекаемого, чем прежде, ощетинился целой батареей сопл прядильного органа.
   Эти сопла мелькали сейчас туда-сюда с быстротой, неуловимой для человеческого глаза, и выбрасывали сгустки поблескивающего вещества, которое немедленно застывало, превращаясь в полотнища и знамена призрачного шелка. Точно приливные волны, громоздились они одна на другую, заслоняя и заполняя собой небо, пока чудовище раскачивалось из стороны в сторону, и нависали над нами, пронизанные сиянием того самого светила, которое тщились затмить, так что мне даже почудилось, будто я вижу заломленные бесплотные руки и страдальчески искаженные лица, нопроверять, так ли это, было некогда.
   – Прыгай! – взревел я и сам немедленно присовокупил к слову дело.
   Поздно, ибо мы уже были в воздухе. По грудь провалившись в холмы иссохших паучьих и человеческих останков, мы увидели, что площадь сверху донизу заполняют тенета: титаноплоды бьются в них на земле, а верхние слои цепляются за крыши.
   Началось беспорядочное отступление: наши отряды отходили, бросая титаноплодов, телеги с насосами и портовые краны, уже закутанные в саваны из липкой паутины. Нескольких минут рожденному заново А-Раку хватило, чтобы окружить всю площадь паутиной, которая облепила фасады и перекрыла улицы, занавесив их страшными мертвенно-бледными гобеленами. Затем, как только его отпрыски сомкнулись вокруг него еще теснее, паук дал еще один шелковый залп прямо в небо. На этот раз прозрачные нити зигзагами прошили воздух, и через несколько мгновений над площадью повисла решетчатая крыша. Покончив с этим, А-Рак послал своим отпрыскам таинственный мыслительный сигнал, и они устремились по его поднятым на манер лестниц ногам к только что построенному куполу и уселись на нем, угрожающе выставив клыки и передние лапы в небо, точно защищая от этой бездонной прозрачной синевы своего родителя.
   Еще некоторое время А-Рак выбрасывал паутину, которая причудливыми петлями и арабесками ложилась вокруг уже существующей основы, укрепляя ее. Мы, выбравшись из-под груды иссохших тел, беспомощно созерцали сквозь отливающую всеми цветами радуги шелковую стену карикатурно искаженного гиганта за работой.
   Нас поразила мысль о том, что все это прозрачное изобилие, которое А-Рак выстреливает в воздух с грацией и изяществом целой батареи осадных машин, есть не что иное, как сам город Большая Гавань, точнее, его жители, не менее трех четвертей его населения, чьи плоть и дух непостижимым, таинственным образом превратились в эту жуткую материю, которая, кажется, искрится, заряженная их горем и скорбью. Обитатели крупнейшего торгового порта Южного полушария заплатили своему богу последнюю десятину, и веретена его ужасных клыков превратили их в материю, из которой он изготовил себе доспехи для защиты от врага. В ту минуту, вспомнив, что поведал мне сам бог, я отчетливо понял – уж не знаю, как остальные, – что именно для этого решающего мига он холил, лелеял и взращивал их так долго.
   Но даже когда А-Рак закончил свои совершенные, покрытые, для пущей надежности, коростой мелких пауков защитные сооружения, мы так и не могли взять в толк, зачем они ему понадобились. Он глядел прямым воплощением неуязвимости. Еще более долгоногий и устрашающе-клыкастый, чем раньше, он и сам мог сойти за живую крепость, к тому же теперь в его облике появилось какое-то дьявольское щегольство. Даже волоски, которыми щетинилась его шкура, удлинились, превратившись в замысловатые остроконечные устройства – они сгибались и разгибались наподобие щупальцев, улавливая малейшие признаки движения вокруг, так что вся махина его тела напоминала взъерошенный ветром луг. Точно огромный черно-красный уголь, в котором бьется мысль, застыл он посреди площади, балансируя на длинных ногах, едва заметно подрагивая в предчувствии опасности.
   Впервые за все многочасовое побоище он заговорил с нами. Поток его мыслей вибрировал потаенной энергией, точно резонатором его усиленных умственных процессов служило дно циклопического провала, подобного тому самому Бессолнечному морю, бездне, скрытой в недрах обреченного Артро-Пан-долорона, о котором он мне рассказывал.