Страница:
– Помогите нам с мутовками! – воскликнули сестренки. Мутовок и сбивалок в кухне было огромное количество: для всякого масла, сливок и пенки своя. – Бантрик! Шинчик! Помогите мне сбить глиитовые сливочки! – пропела Гладкуша.
– Оломбончик, мутовка для масла такая тяжелая, без тебя никак! – колокольчиком прозвенел голосок Сладкуши.
– Лугодомия! – разразилась трелью их матушка, – иди сюда, будем сбивать яички!
Мутовки и венчики, постукивая и причмокивая, весело отплясывали в чашках и мисках то джигу, то рил, то колодрианскую плясовую, и поочередно то мужская рука, то женская опускалась в густеющую массу попробовать, не пора ли.
– Насколько же больше проку, когда мужчина берет мутовку в руки! – проворковала Гладкуша.
– И впрямь, все шелковое делается, стоит вам только прикоснуться! – пролепетала Сладкуша.
– Какие у тебя красивые жилочки вот тут, на запястьях, и дальше, на руках, дражайшая Ликодамия! – прерывающимся голосом вторила вдова Боззм.
Сквозь беспрерывное воркование и возню до меня то и дело доносился дробный топот копыт по дощатому настилу, размеченный сухими трескучими ударами кнута, и еще какие-то странные звуки, похожие на сдавленный, злорадный смех. Это, понятное дело, Помпилла взялась за работу, и все же у меня по спине нет-нет да и пробегал странный холодок, как будто этот шум в амбаре имел непосредственное отношение ко мне. Но я тут же выбросила эту фантазию из головы. Вот еще, стану я тратить время на дребедень, которой занята Помпилла, когда можно полюбоваться роскошными корсажами сестер и матушки Боззм, соблазнительно вздувающимися и опадающими под напором их грудей, которые так и ходят то вниз, то вверх в такт движениям мутовок.
Белки были готовы, их разлили по глиняным крынкам и поставили застывать.
– А теперь пастила! – раздался клич. Пастила и была тем самым шелковым основанием пирога.
И в погребе снова закипела работа. Жаровню наполнили древесными углями и поставили на середину, сверху водрузили огромную глиняную миску, в которой предстояло топить мед, сдабривая его сливками, а тем. временем надо было ошпарить кипятком сливовые плоды и подсластить их лавандовыми выжимками сахарных ленивцев – огромных жуков, чьими расплющенными телами скоро был усыпан весь пол. Сестренки, которым моя команда усердно помогала управляться с кухонными причиндалами, распевали шуточные песенки:
Снова вдалеке ударили копыта, просвистел хлыст, и вместе с приглушенной дробью до меня долетело какое-то дикое кудахтанье. И опять вернулось ощущение причастности к происходящему в амбаре, запах прелой соломы, перемешанный с острой вонью самок глиитов во время течки, ударил в нос. Но вмешательство только раздразнило меня, и я с головой кинулась в водоворот наслаждения, скинув для большего удобства тунику и оставшись в одной короткой тонкой сорочке. Сестренки, увидав это, заверещали от восторга и тоже скинули свои пышные платья и корсажи, так что полушария грудей и бедер неудержимо засверкали сквозь тонкое полотно сорочек.
Стряпали мы после этого или нет? Смутно припоминаю, что пастилу, кажется, поставили… остывать? Или, наоборот, греться? Знаю одно: закончилось все страстными объятиями. Шинн и Бантрил, голые, как ящерицы, пировали на Сладкуше, смакуя каждый свое полушарие, а она знай себе постанывала:
ЛАГАДАМИЯ 4
НИФФТ 3
– Оломбончик, мутовка для масла такая тяжелая, без тебя никак! – колокольчиком прозвенел голосок Сладкуши.
– Лугодомия! – разразилась трелью их матушка, – иди сюда, будем сбивать яички!
Мутовки и венчики, постукивая и причмокивая, весело отплясывали в чашках и мисках то джигу, то рил, то колодрианскую плясовую, и поочередно то мужская рука, то женская опускалась в густеющую массу попробовать, не пора ли.
– Насколько же больше проку, когда мужчина берет мутовку в руки! – проворковала Гладкуша.
– И впрямь, все шелковое делается, стоит вам только прикоснуться! – пролепетала Сладкуша.
– Какие у тебя красивые жилочки вот тут, на запястьях, и дальше, на руках, дражайшая Ликодамия! – прерывающимся голосом вторила вдова Боззм.
Сквозь беспрерывное воркование и возню до меня то и дело доносился дробный топот копыт по дощатому настилу, размеченный сухими трескучими ударами кнута, и еще какие-то странные звуки, похожие на сдавленный, злорадный смех. Это, понятное дело, Помпилла взялась за работу, и все же у меня по спине нет-нет да и пробегал странный холодок, как будто этот шум в амбаре имел непосредственное отношение ко мне. Но я тут же выбросила эту фантазию из головы. Вот еще, стану я тратить время на дребедень, которой занята Помпилла, когда можно полюбоваться роскошными корсажами сестер и матушки Боззм, соблазнительно вздувающимися и опадающими под напором их грудей, которые так и ходят то вниз, то вверх в такт движениям мутовок.
Белки были готовы, их разлили по глиняным крынкам и поставили застывать.
– А теперь пастила! – раздался клич. Пастила и была тем самым шелковым основанием пирога.
И в погребе снова закипела работа. Жаровню наполнили древесными углями и поставили на середину, сверху водрузили огромную глиняную миску, в которой предстояло топить мед, сдабривая его сливками, а тем. временем надо было ошпарить кипятком сливовые плоды и подсластить их лавандовыми выжимками сахарных ленивцев – огромных жуков, чьими расплющенными телами скоро был усыпан весь пол. Сестренки, которым моя команда усердно помогала управляться с кухонными причиндалами, распевали шуточные песенки:
и прочие непристойности в том же роде. И так мы все разогрелись, да раскраснелись, да расшалились, любо-дорого глядеть!
У моего да пирога
Чтоб стояли так бока,
Как на случке у быка! —
Снова вдалеке ударили копыта, просвистел хлыст, и вместе с приглушенной дробью до меня долетело какое-то дикое кудахтанье. И опять вернулось ощущение причастности к происходящему в амбаре, запах прелой соломы, перемешанный с острой вонью самок глиитов во время течки, ударил в нос. Но вмешательство только раздразнило меня, и я с головой кинулась в водоворот наслаждения, скинув для большего удобства тунику и оставшись в одной короткой тонкой сорочке. Сестренки, увидав это, заверещали от восторга и тоже скинули свои пышные платья и корсажи, так что полушария грудей и бедер неудержимо засверкали сквозь тонкое полотно сорочек.
Стряпали мы после этого или нет? Смутно припоминаю, что пастилу, кажется, поставили… остывать? Или, наоборот, греться? Знаю одно: закончилось все страстными объятиями. Шинн и Бантрил, голые, как ящерицы, пировали на Сладкуше, смакуя каждый свое полушарие, а она знай себе постанывала:
Гладкуша оседлала Оломбо, который опустился под этим сладким грузом на пол, довольный, как наевшийся момиль, а Гладкуша напевала:
Ой, матушки! Ой, батюшки!
Ой, Шинтик! Ой, Бантрик!
А надо мной нависла во всем своем великолепии госпожа Боззм, нагая и прекрасная, как полная луна, и мы с ней принялись наслаждаться друг другом с таким пылом, что не раз и не два мне казалось, будто душа моя расстается с телом, и все же я вновь и вновь чудесным образом возрождалась к жизни…
Оооп, ааап! Ууух, йэээх!
Ии ох, ии ах, и внииз, и ввеерх!
ЛАГАДАМИЯ 4
Помпилла сама выбралась из своей шаткой темницы и разбудила нас еще до рассвета. Оставив мирно посапывающих красоток Боззм, мы вышли из погреба. Вдова повернула на дорогу, гоня перед собой призрачное в предрассветных сумерках стадо, в котором, на первый взгляд, было не меньше двух десятков голов. Поначалу мы без зазрения совести плелись позади, бездельничая и радуясь, что непонятная заминка в начале пути по крайней мере обернулась для нас неожиданным удовольствием. По правде говоря, даже когда немного времени спустя нам объяснили, что нас нагло обманули и использовали, выпавшее на нашу долю любовное приключение отнюдь не утратило в наших глазах своей ценности, – напротив, мы дорожили им как единственным воспоминанием о нашей потерпевшей крушение профессиональной чести.
Тем временем стало светать, и мы убедились, что наша вдова и впрямь собрала нешуточный урожай: не меньше двадцати маток, и каждая раздута, как шар. Удивительно, но все они, несмотря на свое положение, без устали семенили перед Помпиллой, ни одна не отстала.
– Она и впрямь умеет лечить! – прошептал Оломбо, и мне оставалось лишь согласиться, хотя для нас обоих было загадкой, как это мы умудрились просмотреть такое количество беременных самок, готовых вот-вот разродиться.
Мы перебрались через реку Черную раньше, чем солнце встало над деревьями, и еще до полуденного прилива оставили позади Гремучую. Вдова неутомимо трусила впереди, ни разу не сбившись с шага, – впрочем, к этому мы уже привыкли, но лишь теперь впервые за все наше совместное путешествие почувствовали к ней настоящее уважение, убедившись, что ее похвалы – не пустой звук. И все же, вновь вступив в Большую Гавань в сопровождении стада раздутых, как шары, глииток, которые бодро трусили по Северной дороге, и семенившей за ними толстой коротышки в развевающейся черной вуали, мы почувствовали себя крайне неловко. Вдова же, не моргнув глазом, гнала животных по самым оживленным улицам города, не ведая ни колебаний, ни столкновений, хотя последние иной раз казались неминуемыми, так что мы даже смущаться забывали от страха.
Только теперь, когда непредвиденное приключение почти подошло к концу, меня вдруг осенило, что наша клиентка прошла пешком чуть ли не двадцать лиг ради того, чтобы сократить наш путь всего на десять. Если уж это называется удачной сделкой, то какие же опасности поджидают нас впереди? И почему мне раньше не пришло это в голову, хотела бы я знать? Хотя бы в тот момент, когда мы добрались до подворья Боззма и стало ясно, как далеко мы уклонились от оговоренного маршрута?
Да и эта потеха с красотками Боззм, не странно ли, в самом деле? То есть, конечно, все было просто очаровательно, но вообще-то ни мне, ни моей команде не свойственно вот так, без малейших сомнений или угрызений совести, пускаться во все тяжкие, в особенности когда нам только что заплатили за еще не сделанную работу. И где только была моя голова?
Но вот АХРАНЯЕМЫЙ КАРАБЕЛЬНЫЙ ДВОР КЛАММОКА ПРИЧАЛ И АРЕНДА СУДОВ ПОЧАСАВАЯ И ПОНИДЕЛЬНАЯ ОПЛАТА вновь вырос перед нами. Так забавно совпало, что Кламмок перед нашим появлением снова уселся на гроб, причем в той же самой позе, в какой мы оставили его вчера, и мы с Оломбо не могли удержаться от смеха.
Помпилла велела нам отдохнуть у ворот, а сама, взмахнув руками, точно разгоняла птиц, послала странно послушное стадо вниз по причалу. Когда животные, топоча копытцами и блея, поравнялись с Кламмоком, тот вздрогнул, словно и впрямь только что очнулся от двадцатичетырехчасового сна, и с трудом поднялся на ноги. Весь внимание и покорность, он навис своей громадной тушей над коротышкой-вдовой. Сначала брови его поползли вверх, словно от удивления. Потом он кивнул, повернулся и скрылся в плавучем сарае, служившем ему конторой. Немного погодя он вышел оттуда с огромным ключом, вне всякого сомнения, от замка, который висел на цепи, удерживавшей нужный нам плот возле причала. В это мгновение сзади раздались звон и лязг, и мы обернулись на шум.
Щегольской открытый экипаж притормозил рядом с нами, запряженная в него костлявка была увешана серебряными колокольчиками, что твоя вдовствующая герцогиня браслетами. Из него вышла изысканная худощавая дама – без браслетов, зато с гребнем из серебристых волос на голове, жирно подведенными черным глазами и драгоценными кольцами, которые переливались на пальцах в такт ее волнообразным движениям. Стоило этой змееподобной особе появиться, как Помпилла в вихре черной вуали оглянулась в ее сторону, потом снова обратилась к Кламмоку и заговорила еще быстрее. Худощавая дама приближалась, натянуто улыбаясь узким, как у рептилии, ртом.
– Дражайшая нунция! Меня зовут госпожа Змеескользкая. Ваша, эээ, вдова Помпилла – моя ученица, она готовится к защите, чтобы получить высокую степень в нашем Академинарском Школледже. Сожалею, но я вынуждена похитить ее у вас. Ей предстоит держать Вступительный Экзамен перед комиссией Старших Дремотоборцев. Однако, как я вижу, она уже завершила все необходимые переговоры, и вы готовы приняться за дело, а значит, я никому не помешала.
Я бросила взгляд на дальний конец причала, где все еще совещались Помпилла и Кламмок.
– Боюсь, госпожа Змеескользкая, мы не сможем отправиться в путь, пока не найдем второго копейщика. По дороге сюда с нашим случилась маленькая неприятность.
– Подумать только! Как удачно, что вы об этом упомянули! На набережной, у южного конца балюстрады, прямо напротив Морского Музея, каждое утро бывает Рынок Наемников. Благодаря войне в Шамнеанских Трясинах, которую Демонарх Геенна-Гаада, претендуя на владычество над северной оконечностью этого острова, развязал против Шамнеанских Сестер, недостатка в солдатах, желающих продать свое копье или меч, там нет. Вы не ошибетесь, если поищете копейщика там.
– Очень вам признательны, госпожа, – поблагодарила я, нисколько не погрешив против истины. – Но сначала заказчица должна дать нам официальное разрешение приступить к исполнению ее поручения, а также снабдить нас картами или словесными указаниями относительно нашего маршрута…
Взгляды, которые госпожа Змеескользкая бросала на занятую разговором Помпиллу, становились тем временем все более и более свирепыми.
– Прошу меня простить, – перебила она, еле сдерживая нетерпение. – По-моему, мне придется поторопить мою ученицу… – И она зашагала по причалу, пленяя взгляд своей устрашающей змеиной грацией.
Не буду утверждать, что две дамы, сойдясь лицом к лицу, разразились воплями, но они приняли такие воинственные позы и так злобно зашипели друг на друга, что даже верзила Кламмок отпрянул, ошарашенный. Сила, похоже, была на стороне Змеескользкой, и она продолжала шипеть, когда Помпилла давно умолкла. О чем шла речь, не знаю, в этом смерче шипящих и свистящих я смогла разобрать только «та, которая тебе известна», но перепалка кончилась тем, что наша вдова раздраженно зашагала по причалу к воротам. Поравнявшись с нами, она сунула мне в руки испещренный какими-то каракулями пергамент.
– Ваш маршрут показан на этой карте красными чернилами. Как бы вы ни полагались на свою память, не ленитесь заглядывать в карту у каждой развилки или поворота. Каждый раз, когда дорога будет разветвляться или делать поворот, смотрите в карту снова. Понятно? Замечательно. Грузите гроб на повозку и загоняйте ее на плот. Когда будете нанимать копейщика, плот без присмотра не оставляйте, а как справитесь с этим, отваливайте от берега, выруливайте на середину реки и правьте против течения. В десяти лигах отсюда, четвертая по северному берегу, будет деревушка Чесальная Запруда, там и пристанете. Да, вот еще что: от Кламмока и его стада держитесь подальше, а если он станет вас окликать или погонится за вами, не отзывайтесь и уходите прочь. За его плот плачено и переплачено!
Раздраженные дамы погрузились в экипаж, госпожа Змеескользкая чуть заметно взмахнула ресницами, и костлявка рванулась вперед, бренча и звеня так громко, что почти заглушила свистящую перепалку, которую немедленно возобновили пассажирки.
Не успели мы избавиться от этой невозможной женщины, как мне стало казаться, что она слишком уж неожиданно скрылась. Развернув карту, я обнаружила, что держу в руках каллиграфически точный, изобилующий подробностями документ: острые треугольники на нем изображали холмы, елочки – леса, а серебристые и темно-синие прожилки в голубых руслах рек указывали на омуты и броды. Ярко-красная стежка, наш маршрут, пересекала нарисованную местность и обрывалась у противоположного края карты, где стоял восьмиугольный значок, подписанный мелкими, с сильным нажимом выведенными буквами: ХРАМ ЭНДОН ТИОЗ.
Я бережно спрятала карту за пазуху. Ну вот, теперь я держу в руках все, кроме себя самой: голова ватная, воля ослабла. Ощущение такое, будто до сих пор я, как марионетка, выставляла себя на посмешище, подчиняясь чужому влиянию, и вдруг оно исчезло, – наверное, выражение лица у меня было столь же отсутствующее, как у моих компаньонов. Все же мы выкатили нашу повозку из Кламмокова амбара, где оставляли ее на время путешествия, загнали на плот и прикрепили к ней гроб. Между ее высоких колес как раз хватило для него места, и мы, еще подивились, какой он легкий, несмотря на прямо-таки богатырские размеры. Когда мы закрепили повозку, Оломбо и Шинн встали к веслу, и плот, пятясь, вышел на большую воду.
Кламмок тоже не сидел сложа руки: он загнал своих раздутых самок на обнесенный веревочной загородкой плот для перевозки скота и теперь с мальчиком-помощником готовился отчалить. Когда мы проплывали мимо, он дрожащим голосом, никак не вязавшимся с массивной солидностью его облика, выкрикнул:
– Они на меня смотрят! Видишь? Они разговаривают со мной без слов, глазами!
С этими словами он, как ни странно, принялся тыкать пальцем в своих глиитов. И тут, как раз когда мы поравнялись с ними, я тоже увидела: столпившиеся у края плота животные действительно не сводили с владельца корабельного двора пристального, немигающего и совсем не характерного для травоядных взгляда.
Мы с моими людьми угрюмо гребли против течения. Перед украшенным шпилями фасадом Морского Музея, у сложного сооружения, где причаливали в основном небольшие суда, принадлежавшие мелким торговцам, которые снабжали провизией и разными мелочами моряков, мы остановились. Пришвартовали нашу лодку. Я оставила погонщиков присматривать за повозкой, а сама в сопровождении Оломбо зашагала по каменным ступеням в Гавань.
Пока мы карабкались наверх, подошел плот Кламмока. Но он пристал к берегу довольно далеко от нас, возле заведения мясника, где коптили мясо и готовили солонину для моряков, уходивших в дальний рейс. Похоже, хозяин корабельного двора решил, не теряя времени даром, превратить живой товар в звонкую монету.
Тем временем стало светать, и мы убедились, что наша вдова и впрямь собрала нешуточный урожай: не меньше двадцати маток, и каждая раздута, как шар. Удивительно, но все они, несмотря на свое положение, без устали семенили перед Помпиллой, ни одна не отстала.
– Она и впрямь умеет лечить! – прошептал Оломбо, и мне оставалось лишь согласиться, хотя для нас обоих было загадкой, как это мы умудрились просмотреть такое количество беременных самок, готовых вот-вот разродиться.
Мы перебрались через реку Черную раньше, чем солнце встало над деревьями, и еще до полуденного прилива оставили позади Гремучую. Вдова неутомимо трусила впереди, ни разу не сбившись с шага, – впрочем, к этому мы уже привыкли, но лишь теперь впервые за все наше совместное путешествие почувствовали к ней настоящее уважение, убедившись, что ее похвалы – не пустой звук. И все же, вновь вступив в Большую Гавань в сопровождении стада раздутых, как шары, глииток, которые бодро трусили по Северной дороге, и семенившей за ними толстой коротышки в развевающейся черной вуали, мы почувствовали себя крайне неловко. Вдова же, не моргнув глазом, гнала животных по самым оживленным улицам города, не ведая ни колебаний, ни столкновений, хотя последние иной раз казались неминуемыми, так что мы даже смущаться забывали от страха.
Только теперь, когда непредвиденное приключение почти подошло к концу, меня вдруг осенило, что наша клиентка прошла пешком чуть ли не двадцать лиг ради того, чтобы сократить наш путь всего на десять. Если уж это называется удачной сделкой, то какие же опасности поджидают нас впереди? И почему мне раньше не пришло это в голову, хотела бы я знать? Хотя бы в тот момент, когда мы добрались до подворья Боззма и стало ясно, как далеко мы уклонились от оговоренного маршрута?
Да и эта потеха с красотками Боззм, не странно ли, в самом деле? То есть, конечно, все было просто очаровательно, но вообще-то ни мне, ни моей команде не свойственно вот так, без малейших сомнений или угрызений совести, пускаться во все тяжкие, в особенности когда нам только что заплатили за еще не сделанную работу. И где только была моя голова?
Но вот АХРАНЯЕМЫЙ КАРАБЕЛЬНЫЙ ДВОР КЛАММОКА ПРИЧАЛ И АРЕНДА СУДОВ ПОЧАСАВАЯ И ПОНИДЕЛЬНАЯ ОПЛАТА вновь вырос перед нами. Так забавно совпало, что Кламмок перед нашим появлением снова уселся на гроб, причем в той же самой позе, в какой мы оставили его вчера, и мы с Оломбо не могли удержаться от смеха.
Помпилла велела нам отдохнуть у ворот, а сама, взмахнув руками, точно разгоняла птиц, послала странно послушное стадо вниз по причалу. Когда животные, топоча копытцами и блея, поравнялись с Кламмоком, тот вздрогнул, словно и впрямь только что очнулся от двадцатичетырехчасового сна, и с трудом поднялся на ноги. Весь внимание и покорность, он навис своей громадной тушей над коротышкой-вдовой. Сначала брови его поползли вверх, словно от удивления. Потом он кивнул, повернулся и скрылся в плавучем сарае, служившем ему конторой. Немного погодя он вышел оттуда с огромным ключом, вне всякого сомнения, от замка, который висел на цепи, удерживавшей нужный нам плот возле причала. В это мгновение сзади раздались звон и лязг, и мы обернулись на шум.
Щегольской открытый экипаж притормозил рядом с нами, запряженная в него костлявка была увешана серебряными колокольчиками, что твоя вдовствующая герцогиня браслетами. Из него вышла изысканная худощавая дама – без браслетов, зато с гребнем из серебристых волос на голове, жирно подведенными черным глазами и драгоценными кольцами, которые переливались на пальцах в такт ее волнообразным движениям. Стоило этой змееподобной особе появиться, как Помпилла в вихре черной вуали оглянулась в ее сторону, потом снова обратилась к Кламмоку и заговорила еще быстрее. Худощавая дама приближалась, натянуто улыбаясь узким, как у рептилии, ртом.
– Дражайшая нунция! Меня зовут госпожа Змеескользкая. Ваша, эээ, вдова Помпилла – моя ученица, она готовится к защите, чтобы получить высокую степень в нашем Академинарском Школледже. Сожалею, но я вынуждена похитить ее у вас. Ей предстоит держать Вступительный Экзамен перед комиссией Старших Дремотоборцев. Однако, как я вижу, она уже завершила все необходимые переговоры, и вы готовы приняться за дело, а значит, я никому не помешала.
Я бросила взгляд на дальний конец причала, где все еще совещались Помпилла и Кламмок.
– Боюсь, госпожа Змеескользкая, мы не сможем отправиться в путь, пока не найдем второго копейщика. По дороге сюда с нашим случилась маленькая неприятность.
– Подумать только! Как удачно, что вы об этом упомянули! На набережной, у южного конца балюстрады, прямо напротив Морского Музея, каждое утро бывает Рынок Наемников. Благодаря войне в Шамнеанских Трясинах, которую Демонарх Геенна-Гаада, претендуя на владычество над северной оконечностью этого острова, развязал против Шамнеанских Сестер, недостатка в солдатах, желающих продать свое копье или меч, там нет. Вы не ошибетесь, если поищете копейщика там.
– Очень вам признательны, госпожа, – поблагодарила я, нисколько не погрешив против истины. – Но сначала заказчица должна дать нам официальное разрешение приступить к исполнению ее поручения, а также снабдить нас картами или словесными указаниями относительно нашего маршрута…
Взгляды, которые госпожа Змеескользкая бросала на занятую разговором Помпиллу, становились тем временем все более и более свирепыми.
– Прошу меня простить, – перебила она, еле сдерживая нетерпение. – По-моему, мне придется поторопить мою ученицу… – И она зашагала по причалу, пленяя взгляд своей устрашающей змеиной грацией.
Не буду утверждать, что две дамы, сойдясь лицом к лицу, разразились воплями, но они приняли такие воинственные позы и так злобно зашипели друг на друга, что даже верзила Кламмок отпрянул, ошарашенный. Сила, похоже, была на стороне Змеескользкой, и она продолжала шипеть, когда Помпилла давно умолкла. О чем шла речь, не знаю, в этом смерче шипящих и свистящих я смогла разобрать только «та, которая тебе известна», но перепалка кончилась тем, что наша вдова раздраженно зашагала по причалу к воротам. Поравнявшись с нами, она сунула мне в руки испещренный какими-то каракулями пергамент.
– Ваш маршрут показан на этой карте красными чернилами. Как бы вы ни полагались на свою память, не ленитесь заглядывать в карту у каждой развилки или поворота. Каждый раз, когда дорога будет разветвляться или делать поворот, смотрите в карту снова. Понятно? Замечательно. Грузите гроб на повозку и загоняйте ее на плот. Когда будете нанимать копейщика, плот без присмотра не оставляйте, а как справитесь с этим, отваливайте от берега, выруливайте на середину реки и правьте против течения. В десяти лигах отсюда, четвертая по северному берегу, будет деревушка Чесальная Запруда, там и пристанете. Да, вот еще что: от Кламмока и его стада держитесь подальше, а если он станет вас окликать или погонится за вами, не отзывайтесь и уходите прочь. За его плот плачено и переплачено!
Раздраженные дамы погрузились в экипаж, госпожа Змеескользкая чуть заметно взмахнула ресницами, и костлявка рванулась вперед, бренча и звеня так громко, что почти заглушила свистящую перепалку, которую немедленно возобновили пассажирки.
Не успели мы избавиться от этой невозможной женщины, как мне стало казаться, что она слишком уж неожиданно скрылась. Развернув карту, я обнаружила, что держу в руках каллиграфически точный, изобилующий подробностями документ: острые треугольники на нем изображали холмы, елочки – леса, а серебристые и темно-синие прожилки в голубых руслах рек указывали на омуты и броды. Ярко-красная стежка, наш маршрут, пересекала нарисованную местность и обрывалась у противоположного края карты, где стоял восьмиугольный значок, подписанный мелкими, с сильным нажимом выведенными буквами: ХРАМ ЭНДОН ТИОЗ.
Я бережно спрятала карту за пазуху. Ну вот, теперь я держу в руках все, кроме себя самой: голова ватная, воля ослабла. Ощущение такое, будто до сих пор я, как марионетка, выставляла себя на посмешище, подчиняясь чужому влиянию, и вдруг оно исчезло, – наверное, выражение лица у меня было столь же отсутствующее, как у моих компаньонов. Все же мы выкатили нашу повозку из Кламмокова амбара, где оставляли ее на время путешествия, загнали на плот и прикрепили к ней гроб. Между ее высоких колес как раз хватило для него места, и мы, еще подивились, какой он легкий, несмотря на прямо-таки богатырские размеры. Когда мы закрепили повозку, Оломбо и Шинн встали к веслу, и плот, пятясь, вышел на большую воду.
Кламмок тоже не сидел сложа руки: он загнал своих раздутых самок на обнесенный веревочной загородкой плот для перевозки скота и теперь с мальчиком-помощником готовился отчалить. Когда мы проплывали мимо, он дрожащим голосом, никак не вязавшимся с массивной солидностью его облика, выкрикнул:
– Они на меня смотрят! Видишь? Они разговаривают со мной без слов, глазами!
С этими словами он, как ни странно, принялся тыкать пальцем в своих глиитов. И тут, как раз когда мы поравнялись с ними, я тоже увидела: столпившиеся у края плота животные действительно не сводили с владельца корабельного двора пристального, немигающего и совсем не характерного для травоядных взгляда.
Мы с моими людьми угрюмо гребли против течения. Перед украшенным шпилями фасадом Морского Музея, у сложного сооружения, где причаливали в основном небольшие суда, принадлежавшие мелким торговцам, которые снабжали провизией и разными мелочами моряков, мы остановились. Пришвартовали нашу лодку. Я оставила погонщиков присматривать за повозкой, а сама в сопровождении Оломбо зашагала по каменным ступеням в Гавань.
Пока мы карабкались наверх, подошел плот Кламмока. Но он пристал к берегу довольно далеко от нас, возле заведения мясника, где коптили мясо и готовили солонину для моряков, уходивших в дальний рейс. Похоже, хозяин корабельного двора решил, не теряя времени даром, превратить живой товар в звонкую монету.
НИФФТ 3
Встав с постели, когда утро было в разгаре, я обнаружил, что не прочь последовать настойчивой рекомендации этой загадочной Илриттер продать свое копье. В стране, где боги обладают особым чутьем на воров, затеряться в большой компании, чтобы, по возможности, не привлекать лишнего внимания к своей особе, было бы благоразумно. За завтраком я узнал, что до разгара торгов на Рынке Наемников еще далеко, и потому посетил для начала одну из многочисленных бирж города, чтобы собственными глазами увидеть, как бьет ключом прославленная финансовая жизнь Хагии. Под просторными сводами здания Биржи бурлила толпа безупречно одетых людей, причем каждый из них старался перекричать другого, энергично потрясая в воздухе разноцветными пластинками, по форме напоминавшими лопаточки, в то время как на широком балконе над ними какие-то люди с длинными шестами беспрестанно перекидывали с места на место костяшки (того же цвета, что и лопаточки в руках у нижних), нанизанные, точно бусы, на длинные проволоки внутри какой-то замысловатой рамы, – все вместе, очевидно, представляло собой некий счетный аппарат.
Энергия и мастерство этих людей вскоре меня утомили, и я направился в городские бани проверить найденное мною объяснение тому неуловимо неприятному ощущению, которое оставили у меня бани в гостинице Вескитта и Фобба. Здесь раздевалки и комнаты для игр располагались на первом этаже, но сами бани опять-таки помещались ниже. Я слонялся по ним, пока не забрел в котельную, где стояли также цистерны с водой и насосы. Там было то же самое – холодок тревоги заполнял все помещение, и я скоро понял почему. Наполнявшая цистерны вода сочилась прямо из солидных размеров естественного отверстия в голой скале, и находившийся тут же истопник объяснил мне, что весь городской водопровод искусно проложен через систему естественных пещер, которые пронизывают скальную породу в этих местах. Я поблагодарил его и вышел, размышляя об алтарной яме в главном Храме и о подземных ходах, которыми А-Рак и его отпрыски источили основания великого города.
Из складских помещений на территории гавани я забрал оружие, которое оставил там вчера утром, после того как сошел на берег. С собой я привез колчан с пятью легкими метательными копьями, который висел теперь наискось у меня за спиной, в районе поясницы, и пару более тяжелых копий, какими пользуются в тундре, но усовершенствованных мною. От тупого конца древка до наконечника в форме листа каждое из них было как раз в мой рост длиной, причем древки я выбрал чуточку потолще, чем обычно делают в тундре, хотя и из того же карналианского хлыстового дерева. Каждое древко я в нескольких местах обернул полосами железа, чтобы добавить веса и сбалансировать оружие как следует, кроме того, в середину каждого копья я вставил сочленение, чтобы копье можно было складывать пополам и с удобством носить в специальном футляре. Одно из этих копий я положил в колчан вместе с более легкими, а другое собрал, так как решил, что наступает время показать свой товар лицом.
Рынок Наемников располагался там, где обнесенная балюстрадой терраса напротив Морского Музея значительно расширяла Пристань. Желающие наняться на работу собирались вокруг террасы, на которую выкатывали деревянную платформу, – с нее оптовые торговцы, судовладельцы, погонщики и другие подрядчики подобного рода объявляли, кто им нужен и за какую плату. Желающие поработать – а их набралось человек триста-четыреста – стояли, привалившись к балюстраде, и дружелюбно болтали меж собой; насколько я мог судить, они распределились по группам в зависимости от рода занятий. Те, что были с оружием в руках, толпились в основном у верхнего по течению края террасы, туда я и направился.
Здесь голоса подрядчиков, выкрикивавших с деревянного помоста свои требования, были слышны плохо, но я вскоре заметил, что вербовщики и сами ходили по рядам: тут пара стратегов, там центурион люлюмийских наемников, чуть дальше погонщик тягловых животных с плюмажем ингенского драгуна на голове постукивал стилем по восковой табличке, обсуждая что-то с группой людей, вооруженных кнутами и сетями. Такая осторожность показалась мне вполне уместной в делах военных, где противники могут воспользоваться случаем и разузнать, что затевает другая сторона.
Безработица тут, похоже, никому не грозила, и я, все больше углубляясь в толпу, не услышал ни одной задиристой остроты, которые обычно в изобилии звучат в местах, где мало работы, но слишком много желающих ее получить, так что все время приходится проявлять осторожность, чтобы не ввязаться в драку. Здесь все только улыбались и сплетничали. Оно и понятно – война в Шамнеанских Трясинах приняла поистине угрожающие размеры, и именно поэтому громадное большинство вооруженных разномастными, выкованными в кузницах всего света пиками, луками, мечами, сетями и топорами людей прибыли сюда в надежде найти работу на полях ее сражений. Один арбалетчик рассказал мне, что артиллерия Геенны-Гаады пробивает бреши и трещины в мощных базальтовых сводах подземного мира, так что в задачу наемников входит истребление демонов, которые просачиваются сквозь эти отверстия в верхний мир. Погонщик, чьи тяжеловесные плоды применялись во время осадных работ, потрясая огромным кнутом, подтвердил это сообщение: гнусная война, солдат пожирает целыми отрядами. Настоящие же армии – силы Ведьм с одной стороны и войска Геенны-Гаады с другой – состоят из таких тварей, против которых ни один человек выйти не отважится.
Я облокотился о балюстраду и стал ждать. Немного погодя я услышал, как погонщик, с которым я говорил совсем недавно, описывает кому-то «плодов с толкушками на лапах». Я лениво пытался представить себе животину размером с дом, подкованную таким образом, – впечатляющее зрелище, что подтвердит всякий, кому довелось когда-либо видеть такое, – как вдруг мне показалось, что я уже слышал где-то негромкий голос человека, с которым беседовал погонщик. Я осторожно оглянулся и увидел Фурстена Младшего, коллегу Пандагона, который расспрашивал плодовода очень тихо, почему я и не услышал его раньше. Странно было видеть служителя церкви, занимающегося покупками такого рода, и совсем не удивительно, что. он старался остаться неузнанным. Я тоже принял все меры, чтобы не попасться ему на глаза. Мне еще предстояло узнать о беседе, которая совсем недавно имела место между Первосвященником и божеством, и эта информация должна была дать мне новую пищу для размышлений.
Я отошел подальше и продолжал ждать. Пока я лениво разглядывал воду у самого края пристани, где стояли на якоре суденышки торговцев всяким мелким товаром: свечников, коптильщиков мяса, пекарей, которые специализируются на изготовлении галет, – я вдруг увидел несколько необычную картину. Среди суденышек пришвартовался плот, к которому был крепко привязан экипаж нунция, а в нем лежало что-то длинное и темное, более всего похожее на гроб. Рядом с экипажем застыли двое сопровождающих нунция, их взгляды были прикованы к нагруженному глиитами плоту, что стоял на якоре двумя доками дальше, у заведения, владелец которого скупал скот, забивал его и делал из мяса солонину. Внимание, которое они оказывали погрузочному доку мясозаготовительного предприятия, заставило и меня взглянуть туда, и я увидел крупного мужчину, который, бурно жестикулируя, обсуждал что-то с мясником в заляпанном кровью фартуке. Немного погодя мясник нехотя кивнул и удалился в свою лавку. Здоровяк окинул тревожным взглядом свое беспокойное стадо, и в то же мгновение что-то большое и черное вырвалось из задней части одного из глиитов и взмыло в небо, бешено взмахивая кожистыми, как у летучей мыши, крыльями. Владелец стада вздрогнул и повернулся к животным спиной, точно ректальный взрыв не столько поразил его, сколько подтвердил некое ужасное подозрение, давно уже мучившее его.
Но тут прямо рядом со мной раздался голос:
– …Копейщик? – Я обернулся и, извинившись, попросил повторить вопрос.
– Я спрашиваю, – произнесла худощавая женщина с серебряной гривой волос и крохотным золотым значком нунция, покачивавшимся в мочке ее левого уха, – не копейщик ли ты, случайно? То есть я хочу сказать, не нужна ли тебе работа?
Она была не одна, а в сопровождении вооруженного спутника. Взгляд, который она устремила на меня, был до странности пристальным, точно она знала обо мне что-то еще, помимо тех двух фактов, которые мое снаряжение и местонахождение и без того делали достаточно очевидными. Хотя, возможно, все дело было в ее серых глазах, взгляд которых отличался прямотой и выдавал свойственную их обладательнице бескомпромиссность суждений по любому поводу.
Всепоглощающее чувство благодарности к загадочной Илриттер за ее совет прийти сюда охватило меня. Какую удачу мне это принесло! Присоединиться к миссии нунция – это, пожалуй, лучшее, что может сделать чужестранец для того, чтобы, не привлекая к себе ничьего внимания, узнать страну и разведать местонахождение ее золотых подвалов.
– Еще раз прошу вашего прощения, – повторил я. – Я здесь впервые, вот и увлекся местными видами. Я и в самом деле ищу службу копейщика и, если мне позволено будет так выразиться, являюсь непревзойденным мастером этого искусства.
Но она продолжала смотреть на меня с какой-то рассеянной сосредоточенностью, – может быть, ее настроила на скептический лад моя похвала самому себе, являвшаяся, в сущности, преуменьшением моих истинных достоинств во всем, что касается владения любыми видами копий, длинных или коротких, тяжелых или легких.
– Пожалуйста, испытайте меня, – поторопился добавить я. – Вы, господин? – обратился я к ее мускулистому бритому наголо сопровождающему, который держал в руках копье с зазубренным, на тааргский манер, наконечником. – Выберите для меня какую-нибудь мишень, прошу.
Но пока он любезно озирался по сторонам в поисках подходящего объекта, я и сам кое-что нашел.
– Вон, – показал я, – пустой грузовой фургон тащится, ступицу заднего колеса видите?
Выбор столь сложной мишени его ошеломил, но я без малейших колебаний метнул копье. Чуть слышно звякнув, его наконечник вошел в окруженную стальным ободком деревянную ось, причем мне удалось всадить копье почти горизонтально, так что древко еле заметно вздрагивало, пока колесо катилось вперед. Я припустил за фургоном и вызволил копье прежде, чем погонщик успел что-нибудь заметить, показав нанимателям, что я и бегать тоже умею – навык, который наверняка нужен им не меньше, чем меткая рука.
Энергия и мастерство этих людей вскоре меня утомили, и я направился в городские бани проверить найденное мною объяснение тому неуловимо неприятному ощущению, которое оставили у меня бани в гостинице Вескитта и Фобба. Здесь раздевалки и комнаты для игр располагались на первом этаже, но сами бани опять-таки помещались ниже. Я слонялся по ним, пока не забрел в котельную, где стояли также цистерны с водой и насосы. Там было то же самое – холодок тревоги заполнял все помещение, и я скоро понял почему. Наполнявшая цистерны вода сочилась прямо из солидных размеров естественного отверстия в голой скале, и находившийся тут же истопник объяснил мне, что весь городской водопровод искусно проложен через систему естественных пещер, которые пронизывают скальную породу в этих местах. Я поблагодарил его и вышел, размышляя об алтарной яме в главном Храме и о подземных ходах, которыми А-Рак и его отпрыски источили основания великого города.
Из складских помещений на территории гавани я забрал оружие, которое оставил там вчера утром, после того как сошел на берег. С собой я привез колчан с пятью легкими метательными копьями, который висел теперь наискось у меня за спиной, в районе поясницы, и пару более тяжелых копий, какими пользуются в тундре, но усовершенствованных мною. От тупого конца древка до наконечника в форме листа каждое из них было как раз в мой рост длиной, причем древки я выбрал чуточку потолще, чем обычно делают в тундре, хотя и из того же карналианского хлыстового дерева. Каждое древко я в нескольких местах обернул полосами железа, чтобы добавить веса и сбалансировать оружие как следует, кроме того, в середину каждого копья я вставил сочленение, чтобы копье можно было складывать пополам и с удобством носить в специальном футляре. Одно из этих копий я положил в колчан вместе с более легкими, а другое собрал, так как решил, что наступает время показать свой товар лицом.
Рынок Наемников располагался там, где обнесенная балюстрадой терраса напротив Морского Музея значительно расширяла Пристань. Желающие наняться на работу собирались вокруг террасы, на которую выкатывали деревянную платформу, – с нее оптовые торговцы, судовладельцы, погонщики и другие подрядчики подобного рода объявляли, кто им нужен и за какую плату. Желающие поработать – а их набралось человек триста-четыреста – стояли, привалившись к балюстраде, и дружелюбно болтали меж собой; насколько я мог судить, они распределились по группам в зависимости от рода занятий. Те, что были с оружием в руках, толпились в основном у верхнего по течению края террасы, туда я и направился.
Здесь голоса подрядчиков, выкрикивавших с деревянного помоста свои требования, были слышны плохо, но я вскоре заметил, что вербовщики и сами ходили по рядам: тут пара стратегов, там центурион люлюмийских наемников, чуть дальше погонщик тягловых животных с плюмажем ингенского драгуна на голове постукивал стилем по восковой табличке, обсуждая что-то с группой людей, вооруженных кнутами и сетями. Такая осторожность показалась мне вполне уместной в делах военных, где противники могут воспользоваться случаем и разузнать, что затевает другая сторона.
Безработица тут, похоже, никому не грозила, и я, все больше углубляясь в толпу, не услышал ни одной задиристой остроты, которые обычно в изобилии звучат в местах, где мало работы, но слишком много желающих ее получить, так что все время приходится проявлять осторожность, чтобы не ввязаться в драку. Здесь все только улыбались и сплетничали. Оно и понятно – война в Шамнеанских Трясинах приняла поистине угрожающие размеры, и именно поэтому громадное большинство вооруженных разномастными, выкованными в кузницах всего света пиками, луками, мечами, сетями и топорами людей прибыли сюда в надежде найти работу на полях ее сражений. Один арбалетчик рассказал мне, что артиллерия Геенны-Гаады пробивает бреши и трещины в мощных базальтовых сводах подземного мира, так что в задачу наемников входит истребление демонов, которые просачиваются сквозь эти отверстия в верхний мир. Погонщик, чьи тяжеловесные плоды применялись во время осадных работ, потрясая огромным кнутом, подтвердил это сообщение: гнусная война, солдат пожирает целыми отрядами. Настоящие же армии – силы Ведьм с одной стороны и войска Геенны-Гаады с другой – состоят из таких тварей, против которых ни один человек выйти не отважится.
Я облокотился о балюстраду и стал ждать. Немного погодя я услышал, как погонщик, с которым я говорил совсем недавно, описывает кому-то «плодов с толкушками на лапах». Я лениво пытался представить себе животину размером с дом, подкованную таким образом, – впечатляющее зрелище, что подтвердит всякий, кому довелось когда-либо видеть такое, – как вдруг мне показалось, что я уже слышал где-то негромкий голос человека, с которым беседовал погонщик. Я осторожно оглянулся и увидел Фурстена Младшего, коллегу Пандагона, который расспрашивал плодовода очень тихо, почему я и не услышал его раньше. Странно было видеть служителя церкви, занимающегося покупками такого рода, и совсем не удивительно, что. он старался остаться неузнанным. Я тоже принял все меры, чтобы не попасться ему на глаза. Мне еще предстояло узнать о беседе, которая совсем недавно имела место между Первосвященником и божеством, и эта информация должна была дать мне новую пищу для размышлений.
Я отошел подальше и продолжал ждать. Пока я лениво разглядывал воду у самого края пристани, где стояли на якоре суденышки торговцев всяким мелким товаром: свечников, коптильщиков мяса, пекарей, которые специализируются на изготовлении галет, – я вдруг увидел несколько необычную картину. Среди суденышек пришвартовался плот, к которому был крепко привязан экипаж нунция, а в нем лежало что-то длинное и темное, более всего похожее на гроб. Рядом с экипажем застыли двое сопровождающих нунция, их взгляды были прикованы к нагруженному глиитами плоту, что стоял на якоре двумя доками дальше, у заведения, владелец которого скупал скот, забивал его и делал из мяса солонину. Внимание, которое они оказывали погрузочному доку мясозаготовительного предприятия, заставило и меня взглянуть туда, и я увидел крупного мужчину, который, бурно жестикулируя, обсуждал что-то с мясником в заляпанном кровью фартуке. Немного погодя мясник нехотя кивнул и удалился в свою лавку. Здоровяк окинул тревожным взглядом свое беспокойное стадо, и в то же мгновение что-то большое и черное вырвалось из задней части одного из глиитов и взмыло в небо, бешено взмахивая кожистыми, как у летучей мыши, крыльями. Владелец стада вздрогнул и повернулся к животным спиной, точно ректальный взрыв не столько поразил его, сколько подтвердил некое ужасное подозрение, давно уже мучившее его.
Но тут прямо рядом со мной раздался голос:
– …Копейщик? – Я обернулся и, извинившись, попросил повторить вопрос.
– Я спрашиваю, – произнесла худощавая женщина с серебряной гривой волос и крохотным золотым значком нунция, покачивавшимся в мочке ее левого уха, – не копейщик ли ты, случайно? То есть я хочу сказать, не нужна ли тебе работа?
Она была не одна, а в сопровождении вооруженного спутника. Взгляд, который она устремила на меня, был до странности пристальным, точно она знала обо мне что-то еще, помимо тех двух фактов, которые мое снаряжение и местонахождение и без того делали достаточно очевидными. Хотя, возможно, все дело было в ее серых глазах, взгляд которых отличался прямотой и выдавал свойственную их обладательнице бескомпромиссность суждений по любому поводу.
Всепоглощающее чувство благодарности к загадочной Илриттер за ее совет прийти сюда охватило меня. Какую удачу мне это принесло! Присоединиться к миссии нунция – это, пожалуй, лучшее, что может сделать чужестранец для того, чтобы, не привлекая к себе ничьего внимания, узнать страну и разведать местонахождение ее золотых подвалов.
– Еще раз прошу вашего прощения, – повторил я. – Я здесь впервые, вот и увлекся местными видами. Я и в самом деле ищу службу копейщика и, если мне позволено будет так выразиться, являюсь непревзойденным мастером этого искусства.
Но она продолжала смотреть на меня с какой-то рассеянной сосредоточенностью, – может быть, ее настроила на скептический лад моя похвала самому себе, являвшаяся, в сущности, преуменьшением моих истинных достоинств во всем, что касается владения любыми видами копий, длинных или коротких, тяжелых или легких.
– Пожалуйста, испытайте меня, – поторопился добавить я. – Вы, господин? – обратился я к ее мускулистому бритому наголо сопровождающему, который держал в руках копье с зазубренным, на тааргский манер, наконечником. – Выберите для меня какую-нибудь мишень, прошу.
Но пока он любезно озирался по сторонам в поисках подходящего объекта, я и сам кое-что нашел.
– Вон, – показал я, – пустой грузовой фургон тащится, ступицу заднего колеса видите?
Выбор столь сложной мишени его ошеломил, но я без малейших колебаний метнул копье. Чуть слышно звякнув, его наконечник вошел в окруженную стальным ободком деревянную ось, причем мне удалось всадить копье почти горизонтально, так что древко еле заметно вздрагивало, пока колесо катилось вперед. Я припустил за фургоном и вызволил копье прежде, чем погонщик успел что-нибудь заметить, показав нанимателям, что я и бегать тоже умею – навык, который наверняка нужен им не меньше, чем меткая рука.