Страница:
Крапивин вздрогнул.
— Откуда ты знаешь? — тихо спросил он.
— Это самое логичное в сложившейся ситуации, — улыбнулся Басов.
— И ты не хочешь нам помочь?
— Нет. Это ничего не изменит. Чтобы прекратить смуту, поддержки войска недостаточно. Нужна единая воля народа, которой хотя бы на минуту перестанет считать себя холопом и возьмет свою судьбу в собственные руки. Этого ждать еще четыре года.
— Не смей нам мешать, — с угрозой в голосе проговорил Крапивин. — Я уже сыт по горло твоими теориями о балансе.
— Не буду, — пообещал Басов. — Я же сказал, это ничего не изменит. Ладно, бывай. У меня дела в полку.
Он ушёл, позвякивая шпорами.
Крапивин оглянулся и вдруг увидел стоящего неподалёку Федора, который внимательно наблюдал за удаляющимся Басовым. Спохватившись, спецназовец подошел к своему боевому товарищу.
— Что скажешь, друг?
— Ты давно его знаешь? — Федор показал глазами вслед уходящему Басову.
— Встречался прежде. А что?
— Кто он?
Крапивин на несколько секунд задумался.
— Совершенный боец, — проговорил он. — Фехтовальщик. Все остальное в нем — игра.
— Пожалуй, — пробормотал Федор. — А он это… человек? Ты точно знаешь?
— То есть как это, человек или нет? Человек, как и мы с тобой.
— Э, не скажи, — отрицательно покачал головой Федор. — Мы-то православные, а он веры лютерской, так что уже не такой. Но вот сдается мне, что видел я его прежде на Москве, в день, когда первого самозванца убили. Шел он тогда с одним слугой отрепьевским. Хотели мы их схватить тогда, да не смогли. Знакомец твой тогда в одиночку с тремя десятками моих стрельцов сражался. Троих до смерти убил, двоих покалечил. Меня ударом тайным движения лишил, так что я вздохнуть не мог. Только сдается мне, что жалел он нас тогда. Коли хотел бы, всех бы там положил. Правда, одет он был тогда как дворянин московский, да борода лопатой была. Но я его по глазам признал. Скажи, могло такое быть?
— Могло, — неуверенно сказал Крапивин.
— Так он человек? — повторил свой вопрос Федор. — Не ведал я, что в людях может быть сила такая. Может, думал, адом низвергнут? Так ведь пожалел он нас. А нечистая сила к истинной вере люта, всякий знает. Может, с неба ниспослан? Так меч его в крови православной. А нынче сказывает, что веры лютерской, стало быть, точно не от Христа.
— Человек он, будь покоен, — заверил сослуживца Крапивин.
— Так а в войске свейском он почто?
— Да пес его знает, — с наигранной небрежностью бросил Крапивин. — Славы да денег ищет.
— Не скажи. Коли не видал бы я его на Москве, так, может, и поверил бы тебе. А так… Послушай, Владимир, не станет ли он супротив нас? Он ведь на Москве тогда неспроста был. Видать, зуб на кого-то имеет, а кому-то и служит.
— Не знаю…
— Послушай, — Федор понизил голос, — если опасение есть, что он супротив нас встанет, давай его нынче же убьем. В час опасности такой человек цельного полка стоить может.
Крапивин внимательно посмотрел на Федора.
— Может, и так, — произнес он после продолжительной паузы. — Только прежде я увериться должен, что он враг нам. Видишь ли, многим уж больно обязан я ему. Так что прежде чем убивать, дай мне с ним поговорить.
— Хорошо, — немного подумав, согласился Федор — Поговори. А как знак дашь, так мы и начнем. Я против него два десятка стрельцов с мушкетами выставлю. Уж против согласного залпа да с десяти шагов ему не спастись, это верное.
— Только делать это надо в канун самого выступления, — возразил Крапивин. — Иначе Делагарди со всем своим корпусом супротив нас встанет.
— И то верно. Но ты смотри за ним, следи в оба.
— Хорошо. Только прежде нам с князем говорить надо, и нынче же. А то уж сколь ден воевода в неведении, что мы заговор удумали. Воровство это.
— Твоя правда. Делать надо как уговорено. Я-то нынче на молебне за успех дела нашего только и молился. А ты просил ли господа нашего о заступничестве?
— Просил, — соврал Крапивин, который в течение всего молебна думал только о предстоящем разговоре с князем.
— Ну так пошли, — предложил Федор. — Чего время-то тянуть?
Они медленно двинулись по направлению к палатам, в которых разместился князь Михаил Скопин-Шуйский.
— Послушай, Федор, — сказал вдруг Крапивин, — а ведь может статься, что и на смерть верную идем. Как прознает князь, что мы супротив государя — сродича его мятеж удумали, так и повелит казнить нас тут же.
— Может, оно и так, — согласился Федор. — Тока я за отчизну свою рад и живот положить.
— За отчизну? — переспросил Крапивин. — Не за государя?
— Так ведь нет его, государя природного, — внезапно остановился Федор. — Как царь Федор Иоаннович помер, так и не стало. Я уж, грешный, когда Гришка-расстрига на Русь пришел, думал: вот он, государь природный, чудом спасенный. Ан нет, оказалось.
— А как оказалось?
— Так бояре крест целовали, что самозванец он. Как же тут не поверить? Я тогда за Шуйского и встал, поелику он за веру православную, супротив ляхов был.
— Так ведь ныне ты супротив государя зло умышляешь. А ведь сам ты мне сказывал, что государь Руси Богом дается. Так выходит, ты нынче против Бога?
Федор потупился, а потом неожиданно поднял на собеседника глаза, полные слез.
— Не мучь ты меня, Владимир, — тихо произнес он. — Я и сам в смятении. Да ты еще с речами лукавыми: заменить-де Шубника на Скопина надо. Вроде измена, а вроде и складно у тебя все получается. Раньше-то оно просто было. Был царь православный, Богом данный, от дедов трон получивший. Было все ясно. А ныне всяк в свою сторону гнет. И все православные, и все во имя Христа. Только вижу я, что Шубник не во славу веры истинной, а в прибыток своей мошне государством правит. Стало быть, отвернулся от нас Господь. Должны мы пока своим умом жить. Значит, надобно нам нынче избирать самим себе государя, какой о вере православной да о народе радеть будет.
— А дале как?
— А дале, — лицо Федора словно осветилось изнутри, — молиться нам надо, чтобы Господь вернул нам милость свою. И дарует он нам нового природного государя, коего семя до страшного суда нами править будет.
— Ясно, — вздохнул Крапивин. — Ну так пошли. Будем верить, что нынче нас сам Господь направляет.
«Да, ребята, не готовы вы еще своим умом жить, — добавил он про себя. — И царя вам надо поспособнее сейчас подобрать. Иначе и вправду на триста лет себя в тупик загоните. Может, в чем и прав Чигирев?»
— Дай-то Бог, — истово перекрестился Федор и снова зашагал к княжеским палатам.
Князь ждал их. Смерил грозным взглядом:
— Явились! Сколь ждать-то вас?! Коль в битве так поспешать будете, смертью тотчас казню. Нам нынче мешкать некогда. Донесли мне, что вор тушинский высылает супротив нас рать под командой пана Зборовского. Здесь его ждать не будем, навстречу выступим. Вскоре ко мне Делагарди прийти должен. А нынче хочу от вас слышать, готовы ли мы к походу.
— Готовы, князь, — ответил Федор. — Пороха и пуль запас пополнили вдосталь. Солонины да сухарей людям хватит. А лошадям много сена тащить за собой нынче не надобно. Трава уж на лугах.
— Добро, — удовлетворенно проговорил Скопин. — А ратники к битве готовы ли?
— За тебя, князь, живот положить все рады, — сказал Крапивин. — А вот царя не жалуют. Не хотим помирать за Шубника, говорят.
— Что сие означает? — грозно сверкнул на него глазами Скопин.
— А то означает, князь, что нет земле русской счастья под царем Василием, — рухнул ему в ноги Федор. — Мор один, да вороги теснят. Ты один народ православный спасти можешь. Прими скипетр царский. Мы за тебя все как один постоим, а если надобно, то и умрем. Шубника мы в монастырь сами спровадим. На тебе греха не будет. Ты, главное, не побрезгуй царский венец принять.
— Не мы одни, командиры числом сорок душ тебя на престол возвести желают, — Крапивин встал на колени рядом с боевым товарищем. — От остальных мы в тайне держим, чтобы доносов не было. Но доподлинно знаем, что желает твоего воцарения почитай каждый.
Глаза князя в ужасе округлились.
— Да как вы смели сказать мне такое, сучьи дети! — заорал он. — Да я вам за речи такие сей же час головы срублю!
— Руби! — решительно сказал Федор. — За Русь, за веру православную мы помереть рады. Да и не за себя радеем. Ведаем, что погубит Русь святую Шубник. Только ты — надежа наша.
— Пойдите прочь, — как-то необычайно нервно махнул рукой Скопин. — Более от вас я речей таких слышать не желаю. Да как вы подумать могли, что я государю нашему крестное целование нарушу?! Коль еще раз от вас подобное услышу, сей час казню.
— Воля твоя, князь, — Крапивин медленно поднялся с колен во весь свой гигантский рост. Теперь он смотрел на Скопина сверху вниз, хотя и князь был человеком немаленьким. — Не хочешь, не услышишь. Дозволь только последнее слово молвить, а дале казни, ежели пожелаешь. Прав ты про крестное целование, однако сам знаешь: на Руси нынче почти каждый трем царям крест целовал, да двух предавал. А тот, за кого ты смерть принять готов, сам сколько раз и клятвам изменял, и врал прилюдно. Кто по смерти царевича Дмитрия в Угличе прилюдно говорил, что зарезался царевич в припадке болезни падучей? Кто то же самое с лобного места повторял, когда расстрига на Москву шел? А кто по смерти Годунова с того же лобного места клялся, что спасён царевич? А ведь не было тогда еще Гришки на Москве, и можно было рать против него собрать. Кто крест самозванцу целовал, а потом нашептывал по углам, что не подлинный он царевич? И кто государем его в вечеру называл, а поутру с ножом к нему пришел? И знаешь ты, князь, что корыстен Василий и честолюбив. И ведомо тебе, что не будет Руси счастья под его рукой. И все мы знаем, что бездарен в деле ратном его брат Дмитрий, но мошну свою ставит превыше блага народного. Честен ты, вот в чем беда. Ведаешь ты, что с клятвопреступниками знаешься, но сам клятвы, данной им, преступить не можешь. Так знай вот еще что. Ведун мне иноземный наворожил, что большие победы ждут тебя в походе на вора тушинского. Но как придешь ты на Москву, отравят тебя по приказу государя. Испужается Шубник за скипетр свой и повелит извести тебя. И быть после того еще четыре года смуте на Руси. Но ежели возьмешь ты царский скипетр, так быть миру вскорости. Коли страна тебе не мила, о животе своем подумай. Коли жизнь безразлична, о государстве помысли. Но доколе же честные люди за мразь всякую костьми ложиться будут? А нынче казни, коли желаешь. Я все сказал.
Князь тяжело оперся на стол.
— Пойдите прочь, — тихим голосом не то приказал, не то попросил он.
Полковники молча поклонились в пояс и вышли из комнаты. Закрывая за собой дверь, Крапивин увидел, как рухнул перед образами молодой князь. «Значит, в точку попал», — отметил про себя Крапивин.
— А ведь я знаю, что за колдун тебе наворожил, — тихо шепнул ему на ухо Федор.
ГЛАВА 34
— Откуда ты знаешь? — тихо спросил он.
— Это самое логичное в сложившейся ситуации, — улыбнулся Басов.
— И ты не хочешь нам помочь?
— Нет. Это ничего не изменит. Чтобы прекратить смуту, поддержки войска недостаточно. Нужна единая воля народа, которой хотя бы на минуту перестанет считать себя холопом и возьмет свою судьбу в собственные руки. Этого ждать еще четыре года.
— Не смей нам мешать, — с угрозой в голосе проговорил Крапивин. — Я уже сыт по горло твоими теориями о балансе.
— Не буду, — пообещал Басов. — Я же сказал, это ничего не изменит. Ладно, бывай. У меня дела в полку.
Он ушёл, позвякивая шпорами.
Крапивин оглянулся и вдруг увидел стоящего неподалёку Федора, который внимательно наблюдал за удаляющимся Басовым. Спохватившись, спецназовец подошел к своему боевому товарищу.
— Что скажешь, друг?
— Ты давно его знаешь? — Федор показал глазами вслед уходящему Басову.
— Встречался прежде. А что?
— Кто он?
Крапивин на несколько секунд задумался.
— Совершенный боец, — проговорил он. — Фехтовальщик. Все остальное в нем — игра.
— Пожалуй, — пробормотал Федор. — А он это… человек? Ты точно знаешь?
— То есть как это, человек или нет? Человек, как и мы с тобой.
— Э, не скажи, — отрицательно покачал головой Федор. — Мы-то православные, а он веры лютерской, так что уже не такой. Но вот сдается мне, что видел я его прежде на Москве, в день, когда первого самозванца убили. Шел он тогда с одним слугой отрепьевским. Хотели мы их схватить тогда, да не смогли. Знакомец твой тогда в одиночку с тремя десятками моих стрельцов сражался. Троих до смерти убил, двоих покалечил. Меня ударом тайным движения лишил, так что я вздохнуть не мог. Только сдается мне, что жалел он нас тогда. Коли хотел бы, всех бы там положил. Правда, одет он был тогда как дворянин московский, да борода лопатой была. Но я его по глазам признал. Скажи, могло такое быть?
— Могло, — неуверенно сказал Крапивин.
— Так он человек? — повторил свой вопрос Федор. — Не ведал я, что в людях может быть сила такая. Может, думал, адом низвергнут? Так ведь пожалел он нас. А нечистая сила к истинной вере люта, всякий знает. Может, с неба ниспослан? Так меч его в крови православной. А нынче сказывает, что веры лютерской, стало быть, точно не от Христа.
— Человек он, будь покоен, — заверил сослуживца Крапивин.
— Так а в войске свейском он почто?
— Да пес его знает, — с наигранной небрежностью бросил Крапивин. — Славы да денег ищет.
— Не скажи. Коли не видал бы я его на Москве, так, может, и поверил бы тебе. А так… Послушай, Владимир, не станет ли он супротив нас? Он ведь на Москве тогда неспроста был. Видать, зуб на кого-то имеет, а кому-то и служит.
— Не знаю…
— Послушай, — Федор понизил голос, — если опасение есть, что он супротив нас встанет, давай его нынче же убьем. В час опасности такой человек цельного полка стоить может.
Крапивин внимательно посмотрел на Федора.
— Может, и так, — произнес он после продолжительной паузы. — Только прежде я увериться должен, что он враг нам. Видишь ли, многим уж больно обязан я ему. Так что прежде чем убивать, дай мне с ним поговорить.
— Хорошо, — немного подумав, согласился Федор — Поговори. А как знак дашь, так мы и начнем. Я против него два десятка стрельцов с мушкетами выставлю. Уж против согласного залпа да с десяти шагов ему не спастись, это верное.
— Только делать это надо в канун самого выступления, — возразил Крапивин. — Иначе Делагарди со всем своим корпусом супротив нас встанет.
— И то верно. Но ты смотри за ним, следи в оба.
— Хорошо. Только прежде нам с князем говорить надо, и нынче же. А то уж сколь ден воевода в неведении, что мы заговор удумали. Воровство это.
— Твоя правда. Делать надо как уговорено. Я-то нынче на молебне за успех дела нашего только и молился. А ты просил ли господа нашего о заступничестве?
— Просил, — соврал Крапивин, который в течение всего молебна думал только о предстоящем разговоре с князем.
— Ну так пошли, — предложил Федор. — Чего время-то тянуть?
Они медленно двинулись по направлению к палатам, в которых разместился князь Михаил Скопин-Шуйский.
— Послушай, Федор, — сказал вдруг Крапивин, — а ведь может статься, что и на смерть верную идем. Как прознает князь, что мы супротив государя — сродича его мятеж удумали, так и повелит казнить нас тут же.
— Может, оно и так, — согласился Федор. — Тока я за отчизну свою рад и живот положить.
— За отчизну? — переспросил Крапивин. — Не за государя?
— Так ведь нет его, государя природного, — внезапно остановился Федор. — Как царь Федор Иоаннович помер, так и не стало. Я уж, грешный, когда Гришка-расстрига на Русь пришел, думал: вот он, государь природный, чудом спасенный. Ан нет, оказалось.
— А как оказалось?
— Так бояре крест целовали, что самозванец он. Как же тут не поверить? Я тогда за Шуйского и встал, поелику он за веру православную, супротив ляхов был.
— Так ведь ныне ты супротив государя зло умышляешь. А ведь сам ты мне сказывал, что государь Руси Богом дается. Так выходит, ты нынче против Бога?
Федор потупился, а потом неожиданно поднял на собеседника глаза, полные слез.
— Не мучь ты меня, Владимир, — тихо произнес он. — Я и сам в смятении. Да ты еще с речами лукавыми: заменить-де Шубника на Скопина надо. Вроде измена, а вроде и складно у тебя все получается. Раньше-то оно просто было. Был царь православный, Богом данный, от дедов трон получивший. Было все ясно. А ныне всяк в свою сторону гнет. И все православные, и все во имя Христа. Только вижу я, что Шубник не во славу веры истинной, а в прибыток своей мошне государством правит. Стало быть, отвернулся от нас Господь. Должны мы пока своим умом жить. Значит, надобно нам нынче избирать самим себе государя, какой о вере православной да о народе радеть будет.
— А дале как?
— А дале, — лицо Федора словно осветилось изнутри, — молиться нам надо, чтобы Господь вернул нам милость свою. И дарует он нам нового природного государя, коего семя до страшного суда нами править будет.
— Ясно, — вздохнул Крапивин. — Ну так пошли. Будем верить, что нынче нас сам Господь направляет.
«Да, ребята, не готовы вы еще своим умом жить, — добавил он про себя. — И царя вам надо поспособнее сейчас подобрать. Иначе и вправду на триста лет себя в тупик загоните. Может, в чем и прав Чигирев?»
— Дай-то Бог, — истово перекрестился Федор и снова зашагал к княжеским палатам.
Князь ждал их. Смерил грозным взглядом:
— Явились! Сколь ждать-то вас?! Коль в битве так поспешать будете, смертью тотчас казню. Нам нынче мешкать некогда. Донесли мне, что вор тушинский высылает супротив нас рать под командой пана Зборовского. Здесь его ждать не будем, навстречу выступим. Вскоре ко мне Делагарди прийти должен. А нынче хочу от вас слышать, готовы ли мы к походу.
— Готовы, князь, — ответил Федор. — Пороха и пуль запас пополнили вдосталь. Солонины да сухарей людям хватит. А лошадям много сена тащить за собой нынче не надобно. Трава уж на лугах.
— Добро, — удовлетворенно проговорил Скопин. — А ратники к битве готовы ли?
— За тебя, князь, живот положить все рады, — сказал Крапивин. — А вот царя не жалуют. Не хотим помирать за Шубника, говорят.
— Что сие означает? — грозно сверкнул на него глазами Скопин.
— А то означает, князь, что нет земле русской счастья под царем Василием, — рухнул ему в ноги Федор. — Мор один, да вороги теснят. Ты один народ православный спасти можешь. Прими скипетр царский. Мы за тебя все как один постоим, а если надобно, то и умрем. Шубника мы в монастырь сами спровадим. На тебе греха не будет. Ты, главное, не побрезгуй царский венец принять.
— Не мы одни, командиры числом сорок душ тебя на престол возвести желают, — Крапивин встал на колени рядом с боевым товарищем. — От остальных мы в тайне держим, чтобы доносов не было. Но доподлинно знаем, что желает твоего воцарения почитай каждый.
Глаза князя в ужасе округлились.
— Да как вы смели сказать мне такое, сучьи дети! — заорал он. — Да я вам за речи такие сей же час головы срублю!
— Руби! — решительно сказал Федор. — За Русь, за веру православную мы помереть рады. Да и не за себя радеем. Ведаем, что погубит Русь святую Шубник. Только ты — надежа наша.
— Пойдите прочь, — как-то необычайно нервно махнул рукой Скопин. — Более от вас я речей таких слышать не желаю. Да как вы подумать могли, что я государю нашему крестное целование нарушу?! Коль еще раз от вас подобное услышу, сей час казню.
— Воля твоя, князь, — Крапивин медленно поднялся с колен во весь свой гигантский рост. Теперь он смотрел на Скопина сверху вниз, хотя и князь был человеком немаленьким. — Не хочешь, не услышишь. Дозволь только последнее слово молвить, а дале казни, ежели пожелаешь. Прав ты про крестное целование, однако сам знаешь: на Руси нынче почти каждый трем царям крест целовал, да двух предавал. А тот, за кого ты смерть принять готов, сам сколько раз и клятвам изменял, и врал прилюдно. Кто по смерти царевича Дмитрия в Угличе прилюдно говорил, что зарезался царевич в припадке болезни падучей? Кто то же самое с лобного места повторял, когда расстрига на Москву шел? А кто по смерти Годунова с того же лобного места клялся, что спасён царевич? А ведь не было тогда еще Гришки на Москве, и можно было рать против него собрать. Кто крест самозванцу целовал, а потом нашептывал по углам, что не подлинный он царевич? И кто государем его в вечеру называл, а поутру с ножом к нему пришел? И знаешь ты, князь, что корыстен Василий и честолюбив. И ведомо тебе, что не будет Руси счастья под его рукой. И все мы знаем, что бездарен в деле ратном его брат Дмитрий, но мошну свою ставит превыше блага народного. Честен ты, вот в чем беда. Ведаешь ты, что с клятвопреступниками знаешься, но сам клятвы, данной им, преступить не можешь. Так знай вот еще что. Ведун мне иноземный наворожил, что большие победы ждут тебя в походе на вора тушинского. Но как придешь ты на Москву, отравят тебя по приказу государя. Испужается Шубник за скипетр свой и повелит извести тебя. И быть после того еще четыре года смуте на Руси. Но ежели возьмешь ты царский скипетр, так быть миру вскорости. Коли страна тебе не мила, о животе своем подумай. Коли жизнь безразлична, о государстве помысли. Но доколе же честные люди за мразь всякую костьми ложиться будут? А нынче казни, коли желаешь. Я все сказал.
Князь тяжело оперся на стол.
— Пойдите прочь, — тихим голосом не то приказал, не то попросил он.
Полковники молча поклонились в пояс и вышли из комнаты. Закрывая за собой дверь, Крапивин увидел, как рухнул перед образами молодой князь. «Значит, в точку попал», — отметил про себя Крапивин.
— А ведь я знаю, что за колдун тебе наворожил, — тихо шепнул ему на ухо Федор.
ГЛАВА 34
Победа
Сумерки стремительно спускались на поле. Прищурясь, Крапивин присматривался к кострам на противоположной стороне. Там готовилось к битве вражеское войско. «Ну что ж, померяемся силами, — подумал полковник. — Сейчас, по крайней мере, я за тыл спокоен. Скопин — не Дмитрий Шуйский. Полк в охрану не поставит. И ожидает вашу конницу, пан Зборовский, шквал огня, к которому вы не готовы. Нечего по чужой земле ходить».
— Господин полковник, вас воевода к себе требует, — склонился перед ним порученец князя.
Крапивин коротко кивнул и направился к шатру Скопина-Шуйского. Еще на подходах он заметил, как удаляются от ставки Якоб Делагарди и Басов. «Стало быть, последний инструктаж перед боем. Что ж, послушаем».
Он вошел в шатер, где за походным столом в кресле сидел Скопин-Шуйский. Перед воеводой была разложена карта предстоящего сражения. Части царского русско-шведского войска обозначались красным цветом, а тушинского, русско-польско-казацкого — синим. От синих прямоугольников к красным тянулись стрелки возможных атак, а от красных более короткими показывались направления планируемых контрударов. При этом, как сразу оценил Крапивин, на плане достаточно точно был соблюден масштаб и прорисован рельеф местности. Разумеется, с точки зрения выпускника академии Генерального штаба, лежавшая перед воеводой карта выглядела весьма примитивно, но для русской, да и для европейской армии начала семнадцатого века это было настоящим прорывом. «Что-то новое в здешнем планировании военных кампаний», — подумал Крапивин. Вслух же он, низко кланяясь, спросил:
— Звал, князь?
— Звал, — буркнул Скопин и жестом указал на лавку перед собой. — Вон, погляди какую картинку мне шведы принесли. Хитры они, басурмане. Все сражение завтрашнее как на ладони видно. Вон наши войска. Все как мы задумали поутру. А вон тушинцы: тут пехота по центру, тут казаки, а тут польская конница. Пригорки, глянь, и лес, и кустарник видны. Все это полковник Басовсон нарисовал. Складно. Впредь завсегда так бой грядущий рисовать будем.
— А откель полковник сей положение воровских полков предсказал? — поинтересовался Крапивин.
— Так ведомо же, как поляки воюют. Да и лазутчики пособили. Ворогам с биваков именно на сии места сподручнее всего выйти. Пехоту они свою в центре поставят. Супротив них свейская пехота стоит. Авось сдюжат. На правом фланге супротив нас казаки малоросские и донские выйдут. Их наша конница встретит. А вот слева польская конница пойдет. Здесь простор, чтобы развернуться, здесь легче всего по ровному полю свеям в тыл зайти. Тут ты их и встретишь огнем своего сводного полка. И Федор тебя прикроет.
— Добро, — кивнул Крапивин. — Все как и говорено было.
— Не добро, — неожиданно возразил князь. — Полковник Басовсон сказывал, что немало и с ляхами и против оных дрался. Не выстоять тебе. Сколь много картечи по полякам ни пошлешь, все одно хоть половина до тебя доскачет. Здесь Басовсон прав. А у тебя одни стрелки, ни копейщиков, ни алебардщиков. Сомнут тебя.
— Так перед строем тын установим, возы сомкнем, — возразил Крапивин. — Препятствие сие мои уж готовят.
— Тын да возы — не крепостные стены. Я тоже Басовсону сказал, так он правду рек, что ляхи ограду сию без труда перемахнут. Конники они отменные, а препятствие такое средний ездок берет.
— Так Федор меня прикроет.
— Не прикроет — поляки не дураки. Как только ты сильный огонь на них обрушишь, они прямо на тебя повернут. Вот смотри. Сколь быстр конь в галопе, сам знаешь, — князь на карте одной рукой показал возможное продвижение польской конницы, а другой — значительно более медленное продвижение полка Федора. — Не поспеет Федор тебя заслонить. А потом, гляди, ляхи твой строй сомнут, вы побежите и сами строй Федорова полка смешаете. Поляки на скаку вас порубят да в тыл свеям выйдут. Побьют нас так.
— Что же делать? — Крапивин в задумчивости склонился над картой.
Он уже понял, что князь, а вернее, Басов совершенно правильно оценил опасность, которую он в своей надежде на высокую плотность огня совершенно не учел. Конечно, план Крапивина безусловно сработал бы, будь у его стрелков хотя бы берданки. Но меч все еще не хотел уступать место пороху, и рассчитывать, что даже отборные стрелки смогут залпами из мушкетов остановить кавалерийскую лаву, не имело смысла.
— А мы сюда, — палец князя ткнул в точку на карте чуть слева и сзади крапивинского полка, — свейский конный полк Басовсона поставим. Делагарди согласен. Как ляхи приблизятся к тебе, он в них сбоку ударит. А коли стрельцы твои к тому времени ляху большой урон нанесут, так и побьет он их. Тогда уж мы воровскому войску со спины зайдем. Что скажешь, полковник?
— Неплохо, — в задумчивости кивнул Крапивин. — А можно, чтобы меня наша дворянская конница прикрывала?
— Она мне против казаков нужна, — возразил Скопин.
— Ладно, коль так, будь по-твоему, князь, — проговорил Крапивин. — Все ли ты сказал мне, что хотел? Мне бы к полку идти, завтра битва.
— О битве все, — растягивая слова, проговорил Скопин и внимательно посмотрел на полковника. — Спросил я, однако ж, у Делагарди, что делать он будет, коль царь Василий в монастырь уйдет, а на престоле родич его окажется … Ну я, положим. Сам ведаешь, слабо еще наше войско. Без шведов нам против ляхов не выстоять.
Крапивин вздрогнул.
— И что же швед изрек? — еле ворочая языком, спросил он.
— Сказал, что коли новый русский царь все статьи выборгского договора соблюдет, так им безразлично, кем он будет.
— Значит решился ты, князь, — выдохнул Крапивин.
— Скажи мне, — князь просительно посмотрел в глаза полковнику, — истину ли ты сказал про ведуна иноземного? Правду ли говорил сей колдун?
— Вот те крест, князь, все так и было,
— Знаешь, был при Гришке-расстриге один человек, — задумчиво сказал Скопин. — Его самозванец за день до своей смерти от себя отдалил. Так вот, кричал он тогда злые речи. И предрек он, что Басманов убит будет на службе самозванцу, а меня сам Василий отравит. С Басмановым все так и сталось. Где сейчас тот человек, не ведаю, погиб, верно, в другой день. Но как ты сказал про пророчество иноземного колдуна… понял я, что не лживые речи слышал.
Крапивин внимательно посмотрел на командира. Он уже понял, о каком человеке говорил Скопин, но сейчас ему было не до того.
— Решайся, князь.
Скопин резко повернулся к висящим на стене образам и истово перекрестился.
— Бог свидетель, — проговорил он, — не ради себя, но ради спасения отечества. Ежели дарует нам Господь победу над ворами да позволит Москву оборонить, кричите меня на царство. Но до того ни звука. Коли поддержат вас воины, походом пойдем на Москву и Василия низложим. В столице нет ныне войска, чтобы нам противиться. А коли не пожелает меня войско на царство, я в монастырь уйду. А вы уж как знаете. Хотите, на суд и расправу оставайтесь, хотите, в земли заморские от гнева царя бегите. Он-то вам мятежа не простит. Ну а хотите, в иноки ступайте, дело ваше. Бог вам судья.
— Вот так и сказал, — завершил свой рассказ о беседе с князем Крапивин. — А покуда к Москве не подойдем, велел в тайне все держать.
— Добро, — на лице Федора заиграла довольная улыбка. — Значит, так тому и быть. Вот только точно ли колдун свейский тебе грядущее напророчил?
— Напророчил, — эхом отозвался Крапивин. — Все так будет.
— Так значит, от колдовства у него сила великая, — нахмурился Федор. — А ныне он про заговор наш знает. Слушай, Владимир, истину тебе говорю, порешить нам его надо. Будет худо от ведуна.
— Так, может, он на нашу сторону еще встанет, — возразил Крапивин. — Тогда и нашей силы прибудет.
— С божьей помощью справимся, — перекрестился Федор. — Сам не хочешь, так я его порешу. Не можно дело царя православного ведуну заморскому поручать.
— Подожди, — ухватил его за руку Крапивин. — Дай мне с ним поговорить сперва.
— Ладно, — с сомнением протянул Федор. — Но ежели откажет, порешим.
Крапивин откинул полог басовской палатки и заглянул внутрь. Фехтовальщик словно ждал его, сидел в центре, поджав под себя ноги по-японски. Его сабля лежала слева от хозяина.
— Здоров, заговорщик! — весело приветствовал он гостя.
— Здравствуй, — Крапивин прошел в палатку и уселся напротив старого приятеля по-турецки. — Ты все знаешь о заговоре?
— В общих чертах. Князь рассказал нам. Он умный человек и понимает, что без поддержки шведского корпуса ему пока не справиться.
— Минин и Пожарский сделают все и без шведов, — заметил Крапивин.
— Через четыре года, когда нация снова объединится. А пока в стране смута. Без шведов вам не выстоять. Скопин это знает и действует соответственно. Он будет хорошим царем, Вадим.
— Так ты не будешь нам мешать? — с надеждой в голосе спросил Крапивин.
— Зачем? Это не нарушит глобального баланса. Более того, может быть, Москва не будет оккупирована поляками, а сценарий смуты кажется менее кровавым.
— Так присоединяйся к нам, — предложил Крапивин.
— Упаси боже, — усмехнулся Басов. — Вы и сами не понимаете, что затеяли! В государстве, где власть священна, вы вводите традицию военных переворотов. За сто пятьдесят лет до Елизаветы! Я надеюсь только на то, что страна устала от смуты и не войдет в штопор из серии путчей.
— Но мы ведь выкликнем его на царство. И Шуйского, и Годунова выкликал на царство народ. По крайней мере, формально было так.
— Вы — армия. Вы приведете к власти своего главнокомандующего, и вся страна будет знать об этом.
— И здесь нашел что покритиковать, — скривился Крапивин.
— А что ты хочешь? Лекарств без побочных эффектов не бывает. Особенно таких радикальных лекарств, которые применяете вы. Когда же ты поймешь, что быт людей определяется сознанием, а не условиями жизни?
— Значит, ты остаешься в стороне, — вздохнул Крапивин.
— Примерно.
— А может, тебе вообще уехать?
— Не могу, видишь. Я на службе у его величества короля Швеции.
— Зачем тебе все это надо? Сидел бы в своей Ченстохове, торговал солью, тискал барышень.
— Бесконечный покой так же надоедает, как и вечное беспокойство, — усмехнулся Басов. — У тебя свои игры, у меня — свои.
— Я пытаюсь спасти страну.
— Тебе это только кажется. На самом деле все мы лишь плывем по течению. Дай Бог каждому из нас спасти хотя бы себя.
— Кстати, Федор считает тебя колдуном, — предупредил Крапивин. — Он хочет тебя убить.
— Бог не выдаст, свинья не съест, — отмахнулся Басов. — Мы уже сражались с ним. Он проиграл.
— Он хочет выставить против тебя два десятка стрелков.
— Пока они будут заряжать и целиться, я уже десять раз смоюсь, — расхохотался Басов. — Не зря я в кавалерии.
— Как знаешь. Кстати, спасибо, что заметил огрехи моего плана. Действительно мог получиться конфуз.
— Всегда пожалуйста, — расцвел в улыбке Басов. — Просто в военном деле, как и в любом другом, надо мыслить категориями текущего века. Неплохо заглянуть чуточку вперед, но и отрываться от почвы не следует.
— Что ты думаешь о завтрашнем сражении?
— Мы победим, — уверенно сказал Басов. — Скопин-Шуйский выиграл его и в нашем мире.
— Как это было?
— Поляки и казаки смяли русских на флангах. Но шведская пехота отбросила тушинцев до самой реки. Соответственно пришлось ретироваться и кавалерии. В нашем случае, полагаю, при моей поддержке твой полк выстоит. Твоя идея о соединениях с повышенной огневой мощью действительно неплоха. Так что победа будет еще более впечатляющей.
— Выходит, победу одержим за счет шведов?
— Почти. Я же говорил тебе, русские еще не созрели для настоящей войны. Главное — психологически быть готовым к сражению. Дисциплина, умение воевать, отвага появляются только там, где люди идут в бой сознательно. Смута, мой друг. Она начинается со смятения в умах и завершается только их успокоением. Ни раньше, ни позже. Московия созреет для этого только через четыре года, увы.
— И изберут Романовых, — криво усмехнулся Крапивин. — Этих властолюбцев, которые уже больше десятка лет рвутся к власти и которые заварили ради этого смуту.
— Когда народ понимает, что достойного человека избрать не может, он избирает подлеца, который хотя бы в состоянии прекратить гражданскую войну. Это тоже выбор нации, и его стоит уважать. В конце концов, ты знаешь, что дом Романовых сделает для России немало хорошего. Великой империей она станет именно под их управлением.
— Меня удивляет твой фатализм.
— Да нет, я просто принимаю мир таким, какой он есть. Как Чигирев безрезультатно читал Отрепьеву лекции по политэкономии, так и тебе не удастся построить крепкое государство во время смуты. Для некоторых вещей надо созреть. Подумай об этом. Ладно, полковник, заболтались мы с тобой. Ночь уж на дворе. Завтра битва, спать пора. А о судьбах народов после поговорим, когда времени больше будет.
— Спокойной ночи, господин Басовсон, — поднялся со своего места Крапивин.
— Бывай, Вадим.
Крапивин вышел из палатки. Федор ждал его метрах в ста.
— Ну что? — тихо спросил он Крапивина.
— Он не вмешается.
— Но он и не с нами?
— Нет, он будет в стороне.
— Ой, не верю я в это, — с сомнением покачал головой Федор. — Может, лучше порешить его, и концы в воду?
— Не смей, — строго приказал Крапивин.
Утром, как только рассеялся туман, две армии встали друг напротив друга. Из-за выстроенного бойцами тына Крапивин наблюдал за расположенной напротив его полка польской кавалерией.
— А что, господин полковник, дадим жару ляхам? — весело спросил командир первой сотни.
— Бог даст, поддадим, — отозвался Крапивин, понимая, что собеседник, как и остальные стрельцы, смертельно боится и ждёт ободрения.
«Да что говорить, — подумал он, — перед боем только дурак не боится. Просто один гонит от себя страх, делает что должен и поэтому зовется храбрецом, а другой поддается панике и получает прозвище труса. Эх, мне бы первых побольше!»
На противоположной стороне взвыли боевые трубы и ударили барабаны, и тут же польская конница медленно двинулась на русских. Вначале шляхтичи пустили коней шагом, потом перешли на рысь и лишь после сорвались в безудержный галоп. Засверкали на солнце поднятые сабли.
Крапивин в который раз залюбовался невообразимой красотой польской конной атаки, но тут же спиной ощутил страх своих бойцов. Выхватив саблю и вскочив на тын, полковник громко прокричал:
— Господин полковник, вас воевода к себе требует, — склонился перед ним порученец князя.
Крапивин коротко кивнул и направился к шатру Скопина-Шуйского. Еще на подходах он заметил, как удаляются от ставки Якоб Делагарди и Басов. «Стало быть, последний инструктаж перед боем. Что ж, послушаем».
Он вошел в шатер, где за походным столом в кресле сидел Скопин-Шуйский. Перед воеводой была разложена карта предстоящего сражения. Части царского русско-шведского войска обозначались красным цветом, а тушинского, русско-польско-казацкого — синим. От синих прямоугольников к красным тянулись стрелки возможных атак, а от красных более короткими показывались направления планируемых контрударов. При этом, как сразу оценил Крапивин, на плане достаточно точно был соблюден масштаб и прорисован рельеф местности. Разумеется, с точки зрения выпускника академии Генерального штаба, лежавшая перед воеводой карта выглядела весьма примитивно, но для русской, да и для европейской армии начала семнадцатого века это было настоящим прорывом. «Что-то новое в здешнем планировании военных кампаний», — подумал Крапивин. Вслух же он, низко кланяясь, спросил:
— Звал, князь?
— Звал, — буркнул Скопин и жестом указал на лавку перед собой. — Вон, погляди какую картинку мне шведы принесли. Хитры они, басурмане. Все сражение завтрашнее как на ладони видно. Вон наши войска. Все как мы задумали поутру. А вон тушинцы: тут пехота по центру, тут казаки, а тут польская конница. Пригорки, глянь, и лес, и кустарник видны. Все это полковник Басовсон нарисовал. Складно. Впредь завсегда так бой грядущий рисовать будем.
— А откель полковник сей положение воровских полков предсказал? — поинтересовался Крапивин.
— Так ведомо же, как поляки воюют. Да и лазутчики пособили. Ворогам с биваков именно на сии места сподручнее всего выйти. Пехоту они свою в центре поставят. Супротив них свейская пехота стоит. Авось сдюжат. На правом фланге супротив нас казаки малоросские и донские выйдут. Их наша конница встретит. А вот слева польская конница пойдет. Здесь простор, чтобы развернуться, здесь легче всего по ровному полю свеям в тыл зайти. Тут ты их и встретишь огнем своего сводного полка. И Федор тебя прикроет.
— Добро, — кивнул Крапивин. — Все как и говорено было.
— Не добро, — неожиданно возразил князь. — Полковник Басовсон сказывал, что немало и с ляхами и против оных дрался. Не выстоять тебе. Сколь много картечи по полякам ни пошлешь, все одно хоть половина до тебя доскачет. Здесь Басовсон прав. А у тебя одни стрелки, ни копейщиков, ни алебардщиков. Сомнут тебя.
— Так перед строем тын установим, возы сомкнем, — возразил Крапивин. — Препятствие сие мои уж готовят.
— Тын да возы — не крепостные стены. Я тоже Басовсону сказал, так он правду рек, что ляхи ограду сию без труда перемахнут. Конники они отменные, а препятствие такое средний ездок берет.
— Так Федор меня прикроет.
— Не прикроет — поляки не дураки. Как только ты сильный огонь на них обрушишь, они прямо на тебя повернут. Вот смотри. Сколь быстр конь в галопе, сам знаешь, — князь на карте одной рукой показал возможное продвижение польской конницы, а другой — значительно более медленное продвижение полка Федора. — Не поспеет Федор тебя заслонить. А потом, гляди, ляхи твой строй сомнут, вы побежите и сами строй Федорова полка смешаете. Поляки на скаку вас порубят да в тыл свеям выйдут. Побьют нас так.
— Что же делать? — Крапивин в задумчивости склонился над картой.
Он уже понял, что князь, а вернее, Басов совершенно правильно оценил опасность, которую он в своей надежде на высокую плотность огня совершенно не учел. Конечно, план Крапивина безусловно сработал бы, будь у его стрелков хотя бы берданки. Но меч все еще не хотел уступать место пороху, и рассчитывать, что даже отборные стрелки смогут залпами из мушкетов остановить кавалерийскую лаву, не имело смысла.
— А мы сюда, — палец князя ткнул в точку на карте чуть слева и сзади крапивинского полка, — свейский конный полк Басовсона поставим. Делагарди согласен. Как ляхи приблизятся к тебе, он в них сбоку ударит. А коли стрельцы твои к тому времени ляху большой урон нанесут, так и побьет он их. Тогда уж мы воровскому войску со спины зайдем. Что скажешь, полковник?
— Неплохо, — в задумчивости кивнул Крапивин. — А можно, чтобы меня наша дворянская конница прикрывала?
— Она мне против казаков нужна, — возразил Скопин.
— Ладно, коль так, будь по-твоему, князь, — проговорил Крапивин. — Все ли ты сказал мне, что хотел? Мне бы к полку идти, завтра битва.
— О битве все, — растягивая слова, проговорил Скопин и внимательно посмотрел на полковника. — Спросил я, однако ж, у Делагарди, что делать он будет, коль царь Василий в монастырь уйдет, а на престоле родич его окажется … Ну я, положим. Сам ведаешь, слабо еще наше войско. Без шведов нам против ляхов не выстоять.
Крапивин вздрогнул.
— И что же швед изрек? — еле ворочая языком, спросил он.
— Сказал, что коли новый русский царь все статьи выборгского договора соблюдет, так им безразлично, кем он будет.
— Значит решился ты, князь, — выдохнул Крапивин.
— Скажи мне, — князь просительно посмотрел в глаза полковнику, — истину ли ты сказал про ведуна иноземного? Правду ли говорил сей колдун?
— Вот те крест, князь, все так и было,
— Знаешь, был при Гришке-расстриге один человек, — задумчиво сказал Скопин. — Его самозванец за день до своей смерти от себя отдалил. Так вот, кричал он тогда злые речи. И предрек он, что Басманов убит будет на службе самозванцу, а меня сам Василий отравит. С Басмановым все так и сталось. Где сейчас тот человек, не ведаю, погиб, верно, в другой день. Но как ты сказал про пророчество иноземного колдуна… понял я, что не лживые речи слышал.
Крапивин внимательно посмотрел на командира. Он уже понял, о каком человеке говорил Скопин, но сейчас ему было не до того.
— Решайся, князь.
Скопин резко повернулся к висящим на стене образам и истово перекрестился.
— Бог свидетель, — проговорил он, — не ради себя, но ради спасения отечества. Ежели дарует нам Господь победу над ворами да позволит Москву оборонить, кричите меня на царство. Но до того ни звука. Коли поддержат вас воины, походом пойдем на Москву и Василия низложим. В столице нет ныне войска, чтобы нам противиться. А коли не пожелает меня войско на царство, я в монастырь уйду. А вы уж как знаете. Хотите, на суд и расправу оставайтесь, хотите, в земли заморские от гнева царя бегите. Он-то вам мятежа не простит. Ну а хотите, в иноки ступайте, дело ваше. Бог вам судья.
— Вот так и сказал, — завершил свой рассказ о беседе с князем Крапивин. — А покуда к Москве не подойдем, велел в тайне все держать.
— Добро, — на лице Федора заиграла довольная улыбка. — Значит, так тому и быть. Вот только точно ли колдун свейский тебе грядущее напророчил?
— Напророчил, — эхом отозвался Крапивин. — Все так будет.
— Так значит, от колдовства у него сила великая, — нахмурился Федор. — А ныне он про заговор наш знает. Слушай, Владимир, истину тебе говорю, порешить нам его надо. Будет худо от ведуна.
— Так, может, он на нашу сторону еще встанет, — возразил Крапивин. — Тогда и нашей силы прибудет.
— С божьей помощью справимся, — перекрестился Федор. — Сам не хочешь, так я его порешу. Не можно дело царя православного ведуну заморскому поручать.
— Подожди, — ухватил его за руку Крапивин. — Дай мне с ним поговорить сперва.
— Ладно, — с сомнением протянул Федор. — Но ежели откажет, порешим.
Крапивин откинул полог басовской палатки и заглянул внутрь. Фехтовальщик словно ждал его, сидел в центре, поджав под себя ноги по-японски. Его сабля лежала слева от хозяина.
— Здоров, заговорщик! — весело приветствовал он гостя.
— Здравствуй, — Крапивин прошел в палатку и уселся напротив старого приятеля по-турецки. — Ты все знаешь о заговоре?
— В общих чертах. Князь рассказал нам. Он умный человек и понимает, что без поддержки шведского корпуса ему пока не справиться.
— Минин и Пожарский сделают все и без шведов, — заметил Крапивин.
— Через четыре года, когда нация снова объединится. А пока в стране смута. Без шведов вам не выстоять. Скопин это знает и действует соответственно. Он будет хорошим царем, Вадим.
— Так ты не будешь нам мешать? — с надеждой в голосе спросил Крапивин.
— Зачем? Это не нарушит глобального баланса. Более того, может быть, Москва не будет оккупирована поляками, а сценарий смуты кажется менее кровавым.
— Так присоединяйся к нам, — предложил Крапивин.
— Упаси боже, — усмехнулся Басов. — Вы и сами не понимаете, что затеяли! В государстве, где власть священна, вы вводите традицию военных переворотов. За сто пятьдесят лет до Елизаветы! Я надеюсь только на то, что страна устала от смуты и не войдет в штопор из серии путчей.
— Но мы ведь выкликнем его на царство. И Шуйского, и Годунова выкликал на царство народ. По крайней мере, формально было так.
— Вы — армия. Вы приведете к власти своего главнокомандующего, и вся страна будет знать об этом.
— И здесь нашел что покритиковать, — скривился Крапивин.
— А что ты хочешь? Лекарств без побочных эффектов не бывает. Особенно таких радикальных лекарств, которые применяете вы. Когда же ты поймешь, что быт людей определяется сознанием, а не условиями жизни?
— Значит, ты остаешься в стороне, — вздохнул Крапивин.
— Примерно.
— А может, тебе вообще уехать?
— Не могу, видишь. Я на службе у его величества короля Швеции.
— Зачем тебе все это надо? Сидел бы в своей Ченстохове, торговал солью, тискал барышень.
— Бесконечный покой так же надоедает, как и вечное беспокойство, — усмехнулся Басов. — У тебя свои игры, у меня — свои.
— Я пытаюсь спасти страну.
— Тебе это только кажется. На самом деле все мы лишь плывем по течению. Дай Бог каждому из нас спасти хотя бы себя.
— Кстати, Федор считает тебя колдуном, — предупредил Крапивин. — Он хочет тебя убить.
— Бог не выдаст, свинья не съест, — отмахнулся Басов. — Мы уже сражались с ним. Он проиграл.
— Он хочет выставить против тебя два десятка стрелков.
— Пока они будут заряжать и целиться, я уже десять раз смоюсь, — расхохотался Басов. — Не зря я в кавалерии.
— Как знаешь. Кстати, спасибо, что заметил огрехи моего плана. Действительно мог получиться конфуз.
— Всегда пожалуйста, — расцвел в улыбке Басов. — Просто в военном деле, как и в любом другом, надо мыслить категориями текущего века. Неплохо заглянуть чуточку вперед, но и отрываться от почвы не следует.
— Что ты думаешь о завтрашнем сражении?
— Мы победим, — уверенно сказал Басов. — Скопин-Шуйский выиграл его и в нашем мире.
— Как это было?
— Поляки и казаки смяли русских на флангах. Но шведская пехота отбросила тушинцев до самой реки. Соответственно пришлось ретироваться и кавалерии. В нашем случае, полагаю, при моей поддержке твой полк выстоит. Твоя идея о соединениях с повышенной огневой мощью действительно неплоха. Так что победа будет еще более впечатляющей.
— Выходит, победу одержим за счет шведов?
— Почти. Я же говорил тебе, русские еще не созрели для настоящей войны. Главное — психологически быть готовым к сражению. Дисциплина, умение воевать, отвага появляются только там, где люди идут в бой сознательно. Смута, мой друг. Она начинается со смятения в умах и завершается только их успокоением. Ни раньше, ни позже. Московия созреет для этого только через четыре года, увы.
— И изберут Романовых, — криво усмехнулся Крапивин. — Этих властолюбцев, которые уже больше десятка лет рвутся к власти и которые заварили ради этого смуту.
— Когда народ понимает, что достойного человека избрать не может, он избирает подлеца, который хотя бы в состоянии прекратить гражданскую войну. Это тоже выбор нации, и его стоит уважать. В конце концов, ты знаешь, что дом Романовых сделает для России немало хорошего. Великой империей она станет именно под их управлением.
— Меня удивляет твой фатализм.
— Да нет, я просто принимаю мир таким, какой он есть. Как Чигирев безрезультатно читал Отрепьеву лекции по политэкономии, так и тебе не удастся построить крепкое государство во время смуты. Для некоторых вещей надо созреть. Подумай об этом. Ладно, полковник, заболтались мы с тобой. Ночь уж на дворе. Завтра битва, спать пора. А о судьбах народов после поговорим, когда времени больше будет.
— Спокойной ночи, господин Басовсон, — поднялся со своего места Крапивин.
— Бывай, Вадим.
Крапивин вышел из палатки. Федор ждал его метрах в ста.
— Ну что? — тихо спросил он Крапивина.
— Он не вмешается.
— Но он и не с нами?
— Нет, он будет в стороне.
— Ой, не верю я в это, — с сомнением покачал головой Федор. — Может, лучше порешить его, и концы в воду?
— Не смей, — строго приказал Крапивин.
Утром, как только рассеялся туман, две армии встали друг напротив друга. Из-за выстроенного бойцами тына Крапивин наблюдал за расположенной напротив его полка польской кавалерией.
— А что, господин полковник, дадим жару ляхам? — весело спросил командир первой сотни.
— Бог даст, поддадим, — отозвался Крапивин, понимая, что собеседник, как и остальные стрельцы, смертельно боится и ждёт ободрения.
«Да что говорить, — подумал он, — перед боем только дурак не боится. Просто один гонит от себя страх, делает что должен и поэтому зовется храбрецом, а другой поддается панике и получает прозвище труса. Эх, мне бы первых побольше!»
На противоположной стороне взвыли боевые трубы и ударили барабаны, и тут же польская конница медленно двинулась на русских. Вначале шляхтичи пустили коней шагом, потом перешли на рысь и лишь после сорвались в безудержный галоп. Засверкали на солнце поднятые сабли.
Крапивин в который раз залюбовался невообразимой красотой польской конной атаки, но тут же спиной ощутил страх своих бойцов. Выхватив саблю и вскочив на тын, полковник громко прокричал: