Страница:
– Минутку! – он подозвал к себе бербера и попросил Абера быть переводчиком.
– Попробуем устроить международные соревнования. Кто еще?
Его тут же окружила толпа мальчишек, примерно в возрасте Патрика. Новицкий критически их осмотрел и выбрал еще двоих. Черного, как смоль, нубийца и невысокого парнишку с индусскими чертами лица. Затем он подошел к остальным, пригляделся к их странным плавсредствам и выбрал нечто вроде плоской, крохотной, одноместной лодчонки. Еще у кого-то взял весла с лопастями по обеим сторонам.
– Что ты хочешь делать? – забеспокоился Вильмовский.
– Ты сам хотел, чтобы я как-то развеселил Салли, – шепнул ему моряк по-польски, а по-английски громко заявил:
– Когда-то плавали мы по Висле прямо на досках либо в корытах. И неплохо у меня получалось… Не бойтесь за меня!
Он разделся до пояса.
– Скажи этим соплякам, что первый, кто сюда вернется, получит двойной бакшиш, – попросил Новицкий Абера. – Начнем по твоему сигналу.
– Сдурел, ей-Богу, сдурел, – шепнул Вильмовский Смуге.
Патрик и Абер в одинаковом изумлении изрядно заволновались. Салли как будто несколько оживилась. Вильмовский в сомнении качал головой, а Смуга смотрел на все это с чем-то вроде улыбки в уголках губ.
Тройка местных пловцов выглядела гномами рядом с Голиафом из Варшавы.
– Готовы? – спросил Абер.
Все серьезно кивнули.
– Начали! – скомандовал он.
Уже на старте моряк всех опередил. Другие сразу оседлали своих водных «скакунов», стараясь, балансируя, удержаться на них. Поскольку течение поначалу не было быстрым, они немало потеряли. Новицкий же выбрал другой вариант. Сперва он плыл, придерживая лодку и весла перед собой. Только когда течение стало сильным, он сел в свою «игрушку» и, удерживая равновесие с помощью весел, первым достиг противоположной стороны. Он опередил на пару секунд юного нубийца, за которым финишировали остальные.
– Гром тебя разрази, медведь ты эдакий, – приветствовал Новицкого Вильмовский. – Я был уверен, что ты проиграешь.
– Я же говорил, что у меня есть опыт, – возразил Новицкий. – сколько лет я учился разным морским штучкам.
– Но ведь не на реке же? – заметил Абер.
– Да ну… Чем тут хвалиться… Когда-то на такой крутой реке пришлось играть со смертью… Здесь-то что, забава… – произнес он совершенно серьезно.
И приятное настроение развеялось как дым.
XVIII
XIX
– Попробуем устроить международные соревнования. Кто еще?
Его тут же окружила толпа мальчишек, примерно в возрасте Патрика. Новицкий критически их осмотрел и выбрал еще двоих. Черного, как смоль, нубийца и невысокого парнишку с индусскими чертами лица. Затем он подошел к остальным, пригляделся к их странным плавсредствам и выбрал нечто вроде плоской, крохотной, одноместной лодчонки. Еще у кого-то взял весла с лопастями по обеим сторонам.
– Что ты хочешь делать? – забеспокоился Вильмовский.
– Ты сам хотел, чтобы я как-то развеселил Салли, – шепнул ему моряк по-польски, а по-английски громко заявил:
– Когда-то плавали мы по Висле прямо на досках либо в корытах. И неплохо у меня получалось… Не бойтесь за меня!
Он разделся до пояса.
– Скажи этим соплякам, что первый, кто сюда вернется, получит двойной бакшиш, – попросил Новицкий Абера. – Начнем по твоему сигналу.
– Сдурел, ей-Богу, сдурел, – шепнул Вильмовский Смуге.
Патрик и Абер в одинаковом изумлении изрядно заволновались. Салли как будто несколько оживилась. Вильмовский в сомнении качал головой, а Смуга смотрел на все это с чем-то вроде улыбки в уголках губ.
Тройка местных пловцов выглядела гномами рядом с Голиафом из Варшавы.
– Готовы? – спросил Абер.
Все серьезно кивнули.
– Начали! – скомандовал он.
Уже на старте моряк всех опередил. Другие сразу оседлали своих водных «скакунов», стараясь, балансируя, удержаться на них. Поскольку течение поначалу не было быстрым, они немало потеряли. Новицкий же выбрал другой вариант. Сперва он плыл, придерживая лодку и весла перед собой. Только когда течение стало сильным, он сел в свою «игрушку» и, удерживая равновесие с помощью весел, первым достиг противоположной стороны. Он опередил на пару секунд юного нубийца, за которым финишировали остальные.
– Гром тебя разрази, медведь ты эдакий, – приветствовал Новицкого Вильмовский. – Я был уверен, что ты проиграешь.
– Я же говорил, что у меня есть опыт, – возразил Новицкий. – сколько лет я учился разным морским штучкам.
– Но ведь не на реке же? – заметил Абер.
– Да ну… Чем тут хвалиться… Когда-то на такой крутой реке пришлось играть со смертью… Здесь-то что, забава… – произнес он совершенно серьезно.
И приятное настроение развеялось как дым.
XVIII
Макбарах
От минарета к минарету несся плачущий голос муэдзина. «Ла Иллаха илла Аллах! Ва Мухаммад Расул Аллах»
[131], призывающий к вечерней молитве. Уже на пороге гостиницы Смуга с Абером в изумлении увидели знакомую фигуру. Минуту спустя их уже приветствовал Юсуф Медхат эль-Хадж, но как же он изменился! Сгорбившийся, с постаревшим лицом.
– Аллах керим! – обратился он к прибывшим. – Наконец-то я вас нашел. Догоняю вас уже от Луксора.
– Что-нибудь случилось? – забеспокоился Смуга, его испугал вид друга.
Но Юсуф сперва сильно пожал руку Вильмовского, по-отцовски прижал к себе Салли.
– Мне все известно, – сказал он.
Они расположились в гостиничном ресторане, чтобы спокойно поговорить. Юсуф, как обычно, начал с изречения:
– Временами тот, кто хочет помочь, сам требует помощи.
– Да что случилось? – с нетерпением повторил Смуга.
– Случилось?.. Старая пословица говорит, что лучше всех тот, кто замечает свои ошибки. Я вот мог иметь сыновей при себе, да не удержал. Позволил им уехать на юг, скитаться по Африке. И теперь я плачу. Мои сыновья… Дорогие мои Наджиб и Маджид… Они не вернулись из поездки.
– Застряли где-то в Черной Африке… – догадался Смуга.
– Должны были вернуться два-три месяца тому назад. Старые люди говорят, что мудрый ищет совершенства, а глупый – богатства. Они отправились туда, где опаснее всего. В Черную Африку, дальше Судана. Хорошо, хоть прислали весточку из Судана. По крайней мере я знаю, что они хотели попасть на озеро Альберта, какое-то там у них выгодное дело.
Присутствующие переглянулись. Опять это название: озеро Альберта.
– В этой части Африки все может случиться. Официально в районе восточных африканских озер сферы влияния поделены, но на самом деле там соперничают французы, англичане, бельгийцы, немцы, – объяснил Абер. – Да к тому же еще противоборство племен. И людоедство там случается, и торговля рабами.
– Да ведь с этим давно покончено, – возмутился Вильмовский.
– Официально – да! Но кто знает, что творится в укромных углах джунглей, – покачал головой Юсуф.
– Я слышал, вы отправляетесь на юг. Для меня это последняя надежда. Я все свое состояние отдам, только спасите моих детей! – умоляюще проговорил он.
– Дружище, – с теплотой в голосе отвечал ему Смуга. – Да, мы идем туда, в неизвестность, чтобы разыскать преступника. Сами не знаем, вернемся ли мы. Но клянусь тебе, если только что-нибудь узнаю, после того, как покончу с нашим делом, пойду по следу, как гончая. Если найдем след… Обещаю тебе…
Притихший Вильмовский испытал вдруг чувство облегчения и сам был этим удивлен. Он очень сочувствовал Юсуфу и так хорошо понимал, что тот переживает. Но только теперь он осознал, как тяжело давалась ему завладевшая ими ненависть. Не меньше, чем воздух, ему требовался иной повод для экспедиции. Неожиданно для самого себя он произнес:
– Если мы нападем на след… Если в этой Черной Африке мы нападем на след, мы готовы даже отложить наши планы, чтобы отыскать твоих сыновей.
У Юсуфа на глазах заблестели слезы:
– Пусть тебя вознаградит Аллах, брат, – сказал он, и Вильмовский принял к сердцу это исключительное, предназначенное лишь для близких, обращение.
А Юсуф продолжал:
– Я пошел бы с вами, но уже слишком стар…
– Ты расскажи нам подробнее, чем занимались твои сыновья, – прервал его Смуга.
– Мне мало что известно, они никому, даже самым близким, ничего не рассказывали. Просто привозили товар…
Смуга сменил тему.
– Откуда ты знал, что Ахмаду аль-Саиду нельзя доверять? – спросил он.
– Я его хорошо знал. И догадался, потому что он не раз уже оказывался замешанным в разные подозрительные дела. «Нельзя доверять коту ключи от голубятни». А он из таких котов, что подкрадутся, притаятся и ухватят, что получше.
– Он предал нас. Все наши неприятности из-за него пошли, – произнес Вильмовский, а Смуга добавил:
– Мы с ним еще рассчитаемся.
Новицкий и Салли сидели молча. Экспедиция, задуманная как погоня за преступником, на глазах меняла характер. Не только месть и чувство справедливости будут вести вперед ее участников. Они будут искать пропавших в Черной Африке сыновей Юсуфа.
Новицкий старался понять Вильмовского. Томека уже не вернуть, а Юсуф получает надежду. Но прощение было не в природе моряка. Нет, он не откажется от погони за «фараонами», даже если из-за этого придется поссориться с друзьями. Ему не удавалось сосредоточиться, хватит с него всяких соображений. Он чувствовал удушье, жаждал оказаться в одиночестве. В конце концов, Новицкий попросил извинения и вышел на улицу.
Он нервно прохаживался перед гостиницей и неожиданно столкнулся с каким-то выходящим из ближайшей кофейни человеком.
– Поосторожнее! – воскликнул Новицкий.
Тот поднял голову, снял шляпу и Новицкий узнал Гарри. Он тут же схватил его за пиджак, но Гарри вырвался и побежал по песчаному угору. Моряк без колебаний бросился за ним. Так они пробежали три, может, четыре километра и вдруг оказались среди развалин древнего Суана. Новицкий, не привыкший к быстрому бегу, начал уставать и, хотя не потерял Гарри из виду, но и не приблизился к нему. Теперь они бежали вдоль старой стены, и моряку удалось сократить дистанцию. Гарри понял, что ему не скрыться, и остановился. Он принял молниеносное нападение Новицкого, умело уклонился от удара и сам попал моряку в плечо.
– Что, соскучился по мне, мерзавец? – прошипел Новицкий сквозь стиснутые зубы.
Гарри, все еще тяжело дышавшего после быстрого бега, хватило на издевательскую усмешку. Он взял себя за ухо и спросил:
– Помнишь?
Сказав это, он молниеносно замахнулся ножом. Новицкий сумел уклониться от удара, резко откинувшись назад, но в эту же минуту получил сокрушительный удар в челюсть и упал на спину. Он еще услышал смех и слово: «Ады» – «Прощай». И заметил, что Гарри исчез в какой-то расселине. Новицкий осторожно заглянул туда, но в расселине царила такая темнота, что он заколебался, а потом решил вернуться сюда днем.
Утром с ним пошли Абер, Салли и Смуга. Перед ними раскинулись развалины древнего Суана, а за ними – гранитная пустыня, величественная, страшная, дикая. Розовый, серый, зеленоватый гранит в блеске солнечных лучей казался одинаково черным. Компания увидела какую-то стену, а Абер сказал:
– Это макбарах!
– Макбарах? – удивился Новицкий.
– Древнее мусульманское кладбище, устроенное по образцу захоронений фараонов.
– Давайте заглянем внутрь.
– Не советую, – предостерег Абер. – Не стоит нарушать покоя мусульманских кладбищ, если не хочешь остаться в Египте навсегда… с ножом в спине.
– Благодарю за предупреждение, – ответил моряк, которого эти слова не убедили. – Если тому можно было, так могу и я.
Они подошли поближе, туда, где стена была ниже.
– А вон те домики – это что? – спросил Новицкий, поднявшись на цыпочки.
– Это как раз гробницы, – ответил Абер.
– Какие интересные, – продолжал Новицкий. – Совсем как жилые дома. А как хоронят в них покойников? Раскладывают по этажам?
Абер ответил не сразу:
– Умершие покоятся в нижней части, а наверху – помещения для приходящих семей.
– И часто приходят?
– Раза два в год и на целые сутки.
– Покойники лежат в гробах? – не унимался Новицкий.
– Это уникальное кладбище, такие арабские кладбища существуют только в Египте, – араб как будто не слышал обращенных к нему вопросов.
Догадавшись, что Абер, как магометанин, не хочет дальше об этом говорить, Новицкий поспешно проговорил:
– Мы отмечаем день умерших в ноябре и тоже посещаем тогда кладбища, чтобы почтить память ушедших близких. По-моему, ваши обычаи показывают, как вы чтите своих умерших родных.
– Да, мусульмане относятся к ним с величайшим почтением, – Абер снова дал втянуть себя в разговор.
Как следовало из его рассказа, мусульмане складывали покойников в подземной части гробницы в двух помещениях, одно предназначалось для мужчин, другое – для женщин. Обмотанный простыней труп укладывают на посыпанную пеплом землю. В надземной части гробницы находятся помещения для живых членов семьи, которые два раза в год, по случаю малого и большого рамадана, приходят навестить мертвых и побыть с ними весь день и ночь. Люди побогаче даже обставляют эти комнаты мебелью, чтобы было на чем спать и есть.
– Сейчас арабы уже не возводят таких дорогих гробниц, – говорил Абер. – Этот обычай ушел в прошлое из-за общего обеднения.
Слушая рассказ, Новицкий одновременно пытался заглянуть на кладбище через стену. Оглядевшись, он подозвал своих спутников.
– Смотрите-ка, что там за этой стеной, – он явно был возбужден. – Подождите меня здесь. Если кто-то появится, дайте мне знать. Я войду и осмотрюсь там немножко. Нет ли там следов Гарри?
– Арабы в это время дня сидят дома, – заметила Салли. – Только туристы могут таскаться в такую жару.
– Лучше уж войдем все вместе, – решил Смуга.
Абер не возражал, только подозрительно огляделся.
Одноэтажные гробницы были закрыты. Как у большинства жилых домов в Асуане, у них не было крыш. Компания обошла кладбище в поисках какого-нибудь тайника. Однако все гробницы были заперты. Вдруг Абер сказал:
– Внимание, вон у той гробницы кто-то сидит.
– Интересная гробница, – заметил Новицкий. – Хоть какое-то разнообразие в этой мрачной пустыне.
Одинокий пожилой человек в тюрбане, в просторной полосатой галабии никак не мог представлять угрозы. Он сидел на пороге гробницы. Лицо окаймляла буйная растительность. Гробница, перед которой он сидел, напоминала часовенку с овальным входом. И вход был открыт. В середине стоял покрытый красной тканью катафалк.
Абер подошел к старику-арабу, почтительно с ним поздоровался, заверил, что христиане с великим уважением относятся к почестям, какие мусульмане отдают своим умершим, и попросил разрешения как следует осмотреть оригинальную гробницу. Протянул ему бакшиш. Старец гневным жестом отказался, порывисто поднялся, отошел в сторону.
– Можете осмотреть гробницу, но поспешите, – сказал Абер. – И не входите внутрь!
Тем временем по другую сторону гробницы стали появляться люди. Поначалу их было только двое, но совсем скоро уже более десяти человек, выросших как из-под земли, недружелюбными взглядами провожали каждое движение чужеземцев.
– Что-то тут начинает затеваться, – по-польски произнес Новицкий. – Давайте отсюда уходить!
– Еще минуточку, – запротестовала Салли. – Гробница открыта. На всех остальных основательные замки, а здесь приоткрыта калитка. Надо бы войти внутрь. Возможно, это тайник…
– Вряд ли, но проверить не мешало.
Абер подошел к наблюдавшим и стал раздавать бакшиш. Все брали, не благодаря ни единым словом. Вперед вышел низенький, худой, сгорбленный старик в грязной галабии. Абер вступил с ним в разговор, тот с пониманием кивал головой. Когда Абер спросил, лежит ли в этой гробнице покойник, старец протянул руку и откинул занавеску, прикрывавшую продолговатый предмет, который они приняли за катафалк. Увидя это, араб, разрешивший осмотреть гробницу, подхватил с земли большой камень и двинулся к ним.
Абер тут же отошел, стал прощаться с рассерженным арабом, еще раз раздал всем бакшиш. Руки за ним протягивались медленно, как-то неуверенно, угрюмый блеск в глазах не сулил ничего хорошего.
Новицкий и Салли со Смугой медленно начали отступать в глубину кладбища, к пролому в ограждении. Абер отстал от них на несколько шагов, сгорбленный старик топтался возле него. Толпа арабов поначалу тоже потянулась за ними, потом стала рассеиваться и в конце концов исчезла так же неожиданно, как и появилась.
Абер подал не отходившему от него старику пачку папирос, немного сладостей. Тот, пряча подношения в галабии, прохрипел:
– Я здесь сторож, у меня есть ключи от больших гробниц…
Говоря это, он чуть распахнул галабию, показав два больших ключа, заткнутых за шнур, которым он был обвязан. Новицкий не удержался. Не говоря ни слова, он вытащил бумажник, и два египетских фунта перешли из рук в руки. Старец тревожно огляделся, кивнул и пробормотал:
– Ладно, пущу вас и послежу, чтобы те не пришли. Плохо бы вам было. Давайте, только быстрее.
Наконец-то они смогли попасть внутрь гробницы. Строение состояло из нескольких палат, полом в них служил вездесущий песок, а вместо крыши – лазурное, сверкающее небо. В первых помещениях остались довольно свежие следы трапезы живых. В последней палате, самой большой, хоронили покойников. У левой стены – мужчин, у правой – женщин, между ними – детей.
Старик страшно их подгонял, но все же впустил еще в три гробницы. Ни в одной никаких следов не было обнаружено. Когда компания покинула последнюю гробницу, расположенную у самого пролома в стене, Смуга поблагодарил старика, а Салли вручила какую-то мелочь. Прощаясь, Абер спросил, не навещал ли кто покойников в последнее время, но сторож ничего не ответил, лишь пожал плечами. Тайна осталась ненарушенной.
Рядом с гробницей, вызвавшей у них наибольший интерес, росла финиковая пальма. Старый араб сорвал зеленые продолговатые плоды, протянул их Смуге.
– Они съедобны? – спросил путешественник.
– Да, да! – подтвердил араб и жестами поощрил попробовать.
Смуга разгрыз плод. Финик оказался без косточки и довольно твердым. Он немного его пожевал, но через минуту рот его заполнился пеной странного неприятного вкуса. . Смуга быстро отошел за гробницу и выплюнул эту гадость.
– Идемте отсюда, идемте, – поторапливал он своих спутников, хотя они уже миновали стену. По дороге он рассказал об этом несчастном финике. Десна и язык немного одеревенели, рот все еще заполняла желтоватая пена.
– Какого черта ты берешь в рот всякую гадость, растущую на кладбище? – рассердился Новицкий.
– Идемте быстрей в гостиницу, – торопила всех Салли.
Смуга, постоянно отплевываясь, догнал Абера, шедшего чуть впереди.
– Ты можешь сказать, что это за гадость? – спросил он.
– Разновидность финика, – ответил Абер. – Неужели тебя, человека, хорошо знающего Египет, нужно предупреждать?
– Самые умные люди совершают самые глупые ошибки, – вздохнул Смуга.
– Ты хоть скажи, разновидность эта съедобна?
– Вовсе нет! Выбрось ты их поскорее! – воскликнул Абер. – Это же яд!
Всю ночь и следующий день Смуге было нехорошо. Он все-таки проглотил немного этой пены, образовавшейся во рту, но ничего серьезного с ним не случилось. Одеревенение прошло. По какой причине старый араб заставил его попробовать ядовитый плод, Смуга так никогда и не узнал.
На следующий день, сообщив полиции о последних событиях, группа выехала в Вади Халф. В Асуане в семье Юсуфа остался Патрик, ему поручили опекать Динго. Все с сожалением простились с Абером. Он был неопытен в таких делах и мог не выдержать тягот экспедиции.
– Аллах керим! – обратился он к прибывшим. – Наконец-то я вас нашел. Догоняю вас уже от Луксора.
– Что-нибудь случилось? – забеспокоился Смуга, его испугал вид друга.
Но Юсуф сперва сильно пожал руку Вильмовского, по-отцовски прижал к себе Салли.
– Мне все известно, – сказал он.
Они расположились в гостиничном ресторане, чтобы спокойно поговорить. Юсуф, как обычно, начал с изречения:
– Временами тот, кто хочет помочь, сам требует помощи.
– Да что случилось? – с нетерпением повторил Смуга.
– Случилось?.. Старая пословица говорит, что лучше всех тот, кто замечает свои ошибки. Я вот мог иметь сыновей при себе, да не удержал. Позволил им уехать на юг, скитаться по Африке. И теперь я плачу. Мои сыновья… Дорогие мои Наджиб и Маджид… Они не вернулись из поездки.
– Застряли где-то в Черной Африке… – догадался Смуга.
– Должны были вернуться два-три месяца тому назад. Старые люди говорят, что мудрый ищет совершенства, а глупый – богатства. Они отправились туда, где опаснее всего. В Черную Африку, дальше Судана. Хорошо, хоть прислали весточку из Судана. По крайней мере я знаю, что они хотели попасть на озеро Альберта, какое-то там у них выгодное дело.
Присутствующие переглянулись. Опять это название: озеро Альберта.
– В этой части Африки все может случиться. Официально в районе восточных африканских озер сферы влияния поделены, но на самом деле там соперничают французы, англичане, бельгийцы, немцы, – объяснил Абер. – Да к тому же еще противоборство племен. И людоедство там случается, и торговля рабами.
– Да ведь с этим давно покончено, – возмутился Вильмовский.
– Официально – да! Но кто знает, что творится в укромных углах джунглей, – покачал головой Юсуф.
– Я слышал, вы отправляетесь на юг. Для меня это последняя надежда. Я все свое состояние отдам, только спасите моих детей! – умоляюще проговорил он.
– Дружище, – с теплотой в голосе отвечал ему Смуга. – Да, мы идем туда, в неизвестность, чтобы разыскать преступника. Сами не знаем, вернемся ли мы. Но клянусь тебе, если только что-нибудь узнаю, после того, как покончу с нашим делом, пойду по следу, как гончая. Если найдем след… Обещаю тебе…
Притихший Вильмовский испытал вдруг чувство облегчения и сам был этим удивлен. Он очень сочувствовал Юсуфу и так хорошо понимал, что тот переживает. Но только теперь он осознал, как тяжело давалась ему завладевшая ими ненависть. Не меньше, чем воздух, ему требовался иной повод для экспедиции. Неожиданно для самого себя он произнес:
– Если мы нападем на след… Если в этой Черной Африке мы нападем на след, мы готовы даже отложить наши планы, чтобы отыскать твоих сыновей.
У Юсуфа на глазах заблестели слезы:
– Пусть тебя вознаградит Аллах, брат, – сказал он, и Вильмовский принял к сердцу это исключительное, предназначенное лишь для близких, обращение.
А Юсуф продолжал:
– Я пошел бы с вами, но уже слишком стар…
– Ты расскажи нам подробнее, чем занимались твои сыновья, – прервал его Смуга.
– Мне мало что известно, они никому, даже самым близким, ничего не рассказывали. Просто привозили товар…
Смуга сменил тему.
– Откуда ты знал, что Ахмаду аль-Саиду нельзя доверять? – спросил он.
– Я его хорошо знал. И догадался, потому что он не раз уже оказывался замешанным в разные подозрительные дела. «Нельзя доверять коту ключи от голубятни». А он из таких котов, что подкрадутся, притаятся и ухватят, что получше.
– Он предал нас. Все наши неприятности из-за него пошли, – произнес Вильмовский, а Смуга добавил:
– Мы с ним еще рассчитаемся.
Новицкий и Салли сидели молча. Экспедиция, задуманная как погоня за преступником, на глазах меняла характер. Не только месть и чувство справедливости будут вести вперед ее участников. Они будут искать пропавших в Черной Африке сыновей Юсуфа.
Новицкий старался понять Вильмовского. Томека уже не вернуть, а Юсуф получает надежду. Но прощение было не в природе моряка. Нет, он не откажется от погони за «фараонами», даже если из-за этого придется поссориться с друзьями. Ему не удавалось сосредоточиться, хватит с него всяких соображений. Он чувствовал удушье, жаждал оказаться в одиночестве. В конце концов, Новицкий попросил извинения и вышел на улицу.
Он нервно прохаживался перед гостиницей и неожиданно столкнулся с каким-то выходящим из ближайшей кофейни человеком.
– Поосторожнее! – воскликнул Новицкий.
Тот поднял голову, снял шляпу и Новицкий узнал Гарри. Он тут же схватил его за пиджак, но Гарри вырвался и побежал по песчаному угору. Моряк без колебаний бросился за ним. Так они пробежали три, может, четыре километра и вдруг оказались среди развалин древнего Суана. Новицкий, не привыкший к быстрому бегу, начал уставать и, хотя не потерял Гарри из виду, но и не приблизился к нему. Теперь они бежали вдоль старой стены, и моряку удалось сократить дистанцию. Гарри понял, что ему не скрыться, и остановился. Он принял молниеносное нападение Новицкого, умело уклонился от удара и сам попал моряку в плечо.
– Что, соскучился по мне, мерзавец? – прошипел Новицкий сквозь стиснутые зубы.
Гарри, все еще тяжело дышавшего после быстрого бега, хватило на издевательскую усмешку. Он взял себя за ухо и спросил:
– Помнишь?
Сказав это, он молниеносно замахнулся ножом. Новицкий сумел уклониться от удара, резко откинувшись назад, но в эту же минуту получил сокрушительный удар в челюсть и упал на спину. Он еще услышал смех и слово: «Ады» – «Прощай». И заметил, что Гарри исчез в какой-то расселине. Новицкий осторожно заглянул туда, но в расселине царила такая темнота, что он заколебался, а потом решил вернуться сюда днем.
Утром с ним пошли Абер, Салли и Смуга. Перед ними раскинулись развалины древнего Суана, а за ними – гранитная пустыня, величественная, страшная, дикая. Розовый, серый, зеленоватый гранит в блеске солнечных лучей казался одинаково черным. Компания увидела какую-то стену, а Абер сказал:
– Это макбарах!
– Макбарах? – удивился Новицкий.
– Древнее мусульманское кладбище, устроенное по образцу захоронений фараонов.
– Давайте заглянем внутрь.
– Не советую, – предостерег Абер. – Не стоит нарушать покоя мусульманских кладбищ, если не хочешь остаться в Египте навсегда… с ножом в спине.
– Благодарю за предупреждение, – ответил моряк, которого эти слова не убедили. – Если тому можно было, так могу и я.
Они подошли поближе, туда, где стена была ниже.
– А вон те домики – это что? – спросил Новицкий, поднявшись на цыпочки.
– Это как раз гробницы, – ответил Абер.
– Какие интересные, – продолжал Новицкий. – Совсем как жилые дома. А как хоронят в них покойников? Раскладывают по этажам?
Абер ответил не сразу:
– Умершие покоятся в нижней части, а наверху – помещения для приходящих семей.
– И часто приходят?
– Раза два в год и на целые сутки.
– Покойники лежат в гробах? – не унимался Новицкий.
– Это уникальное кладбище, такие арабские кладбища существуют только в Египте, – араб как будто не слышал обращенных к нему вопросов.
Догадавшись, что Абер, как магометанин, не хочет дальше об этом говорить, Новицкий поспешно проговорил:
– Мы отмечаем день умерших в ноябре и тоже посещаем тогда кладбища, чтобы почтить память ушедших близких. По-моему, ваши обычаи показывают, как вы чтите своих умерших родных.
– Да, мусульмане относятся к ним с величайшим почтением, – Абер снова дал втянуть себя в разговор.
Как следовало из его рассказа, мусульмане складывали покойников в подземной части гробницы в двух помещениях, одно предназначалось для мужчин, другое – для женщин. Обмотанный простыней труп укладывают на посыпанную пеплом землю. В надземной части гробницы находятся помещения для живых членов семьи, которые два раза в год, по случаю малого и большого рамадана, приходят навестить мертвых и побыть с ними весь день и ночь. Люди побогаче даже обставляют эти комнаты мебелью, чтобы было на чем спать и есть.
– Сейчас арабы уже не возводят таких дорогих гробниц, – говорил Абер. – Этот обычай ушел в прошлое из-за общего обеднения.
Слушая рассказ, Новицкий одновременно пытался заглянуть на кладбище через стену. Оглядевшись, он подозвал своих спутников.
– Смотрите-ка, что там за этой стеной, – он явно был возбужден. – Подождите меня здесь. Если кто-то появится, дайте мне знать. Я войду и осмотрюсь там немножко. Нет ли там следов Гарри?
– Арабы в это время дня сидят дома, – заметила Салли. – Только туристы могут таскаться в такую жару.
– Лучше уж войдем все вместе, – решил Смуга.
Абер не возражал, только подозрительно огляделся.
Одноэтажные гробницы были закрыты. Как у большинства жилых домов в Асуане, у них не было крыш. Компания обошла кладбище в поисках какого-нибудь тайника. Однако все гробницы были заперты. Вдруг Абер сказал:
– Внимание, вон у той гробницы кто-то сидит.
– Интересная гробница, – заметил Новицкий. – Хоть какое-то разнообразие в этой мрачной пустыне.
Одинокий пожилой человек в тюрбане, в просторной полосатой галабии никак не мог представлять угрозы. Он сидел на пороге гробницы. Лицо окаймляла буйная растительность. Гробница, перед которой он сидел, напоминала часовенку с овальным входом. И вход был открыт. В середине стоял покрытый красной тканью катафалк.
Абер подошел к старику-арабу, почтительно с ним поздоровался, заверил, что христиане с великим уважением относятся к почестям, какие мусульмане отдают своим умершим, и попросил разрешения как следует осмотреть оригинальную гробницу. Протянул ему бакшиш. Старец гневным жестом отказался, порывисто поднялся, отошел в сторону.
– Можете осмотреть гробницу, но поспешите, – сказал Абер. – И не входите внутрь!
Тем временем по другую сторону гробницы стали появляться люди. Поначалу их было только двое, но совсем скоро уже более десяти человек, выросших как из-под земли, недружелюбными взглядами провожали каждое движение чужеземцев.
– Что-то тут начинает затеваться, – по-польски произнес Новицкий. – Давайте отсюда уходить!
– Еще минуточку, – запротестовала Салли. – Гробница открыта. На всех остальных основательные замки, а здесь приоткрыта калитка. Надо бы войти внутрь. Возможно, это тайник…
– Вряд ли, но проверить не мешало.
Абер подошел к наблюдавшим и стал раздавать бакшиш. Все брали, не благодаря ни единым словом. Вперед вышел низенький, худой, сгорбленный старик в грязной галабии. Абер вступил с ним в разговор, тот с пониманием кивал головой. Когда Абер спросил, лежит ли в этой гробнице покойник, старец протянул руку и откинул занавеску, прикрывавшую продолговатый предмет, который они приняли за катафалк. Увидя это, араб, разрешивший осмотреть гробницу, подхватил с земли большой камень и двинулся к ним.
Абер тут же отошел, стал прощаться с рассерженным арабом, еще раз раздал всем бакшиш. Руки за ним протягивались медленно, как-то неуверенно, угрюмый блеск в глазах не сулил ничего хорошего.
Новицкий и Салли со Смугой медленно начали отступать в глубину кладбища, к пролому в ограждении. Абер отстал от них на несколько шагов, сгорбленный старик топтался возле него. Толпа арабов поначалу тоже потянулась за ними, потом стала рассеиваться и в конце концов исчезла так же неожиданно, как и появилась.
Абер подал не отходившему от него старику пачку папирос, немного сладостей. Тот, пряча подношения в галабии, прохрипел:
– Я здесь сторож, у меня есть ключи от больших гробниц…
Говоря это, он чуть распахнул галабию, показав два больших ключа, заткнутых за шнур, которым он был обвязан. Новицкий не удержался. Не говоря ни слова, он вытащил бумажник, и два египетских фунта перешли из рук в руки. Старец тревожно огляделся, кивнул и пробормотал:
– Ладно, пущу вас и послежу, чтобы те не пришли. Плохо бы вам было. Давайте, только быстрее.
Наконец-то они смогли попасть внутрь гробницы. Строение состояло из нескольких палат, полом в них служил вездесущий песок, а вместо крыши – лазурное, сверкающее небо. В первых помещениях остались довольно свежие следы трапезы живых. В последней палате, самой большой, хоронили покойников. У левой стены – мужчин, у правой – женщин, между ними – детей.
Старик страшно их подгонял, но все же впустил еще в три гробницы. Ни в одной никаких следов не было обнаружено. Когда компания покинула последнюю гробницу, расположенную у самого пролома в стене, Смуга поблагодарил старика, а Салли вручила какую-то мелочь. Прощаясь, Абер спросил, не навещал ли кто покойников в последнее время, но сторож ничего не ответил, лишь пожал плечами. Тайна осталась ненарушенной.
Рядом с гробницей, вызвавшей у них наибольший интерес, росла финиковая пальма. Старый араб сорвал зеленые продолговатые плоды, протянул их Смуге.
– Они съедобны? – спросил путешественник.
– Да, да! – подтвердил араб и жестами поощрил попробовать.
Смуга разгрыз плод. Финик оказался без косточки и довольно твердым. Он немного его пожевал, но через минуту рот его заполнился пеной странного неприятного вкуса. . Смуга быстро отошел за гробницу и выплюнул эту гадость.
– Идемте отсюда, идемте, – поторапливал он своих спутников, хотя они уже миновали стену. По дороге он рассказал об этом несчастном финике. Десна и язык немного одеревенели, рот все еще заполняла желтоватая пена.
– Какого черта ты берешь в рот всякую гадость, растущую на кладбище? – рассердился Новицкий.
– Идемте быстрей в гостиницу, – торопила всех Салли.
Смуга, постоянно отплевываясь, догнал Абера, шедшего чуть впереди.
– Ты можешь сказать, что это за гадость? – спросил он.
– Разновидность финика, – ответил Абер. – Неужели тебя, человека, хорошо знающего Египет, нужно предупреждать?
– Самые умные люди совершают самые глупые ошибки, – вздохнул Смуга.
– Ты хоть скажи, разновидность эта съедобна?
– Вовсе нет! Выбрось ты их поскорее! – воскликнул Абер. – Это же яд!
Всю ночь и следующий день Смуге было нехорошо. Он все-таки проглотил немного этой пены, образовавшейся во рту, но ничего серьезного с ним не случилось. Одеревенение прошло. По какой причине старый араб заставил его попробовать ядовитый плод, Смуга так никогда и не узнал.
На следующий день, сообщив полиции о последних событиях, группа выехала в Вади Халф. В Асуане в семье Юсуфа остался Патрик, ему поручили опекать Динго. Все с сожалением простились с Абером. Он был неопытен в таких делах и мог не выдержать тягот экспедиции.
XIX
По следам исследователей истоков Нила
За Асуаном Нил разливался в тристакилометровое озеро. Экспедиция вступала на территорию Нубии, тянувшуюся от первой до четвертой катаракты страны с самым жарким во всей Африке климатом. Правда, считалось, что песок ее пустынь помогает лечить раны, но пути караванов и армий были густо помечены костями людей и животных.
Пароход плыл вдоль низких песчаных берегов, минуя затопленные до самых султанов пальмы, нубийские деревни, приветствуя встречные нагруженные самым разным товаром фелюги, настоящие лавки на воде. Вся компания с восторгом смотрела на возвышавшиеся на западном берегу величественные храмы Абу Симбел [132].
Скала оказалась затоплена водами искусственного озера Насера, возникшего в результате возведения большой плотины. В результате Вади Халфа – цель их путешествия – находилась уже в Судане. Пока к перрону не подошел желто-красный поезд с кондиционированием, они вспоминали первое время своего пребывания в Африке. В просторном купе все вздохнули с облегчением. Если бы не тщательно закрытые окна с голубоватыми стеклами, наши герои чувствовали бы себя, как в Европе. Два случайных попутчика, британские офицеры, оказались очень симпатичными и предупредительными людьми, особенно по отношению к Салли.
После двух часов езды поезд остановился. Новицкий выглянул в окно. В совершенно пустынном месте стояло несколько белых конической формы кирпичных бараков с черными верхушками. Иных строений нигде не было видно. Люди, собравшиеся около поезда, действовали очень умело, споро справившись с разгрузкой. Новицкого очень заинтересовали емкости с какой-то жидкостью, которые выгружали из багажного вагона. Вернувшись, он поделился своими соображениями со спутниками.
– Может, это ямайский ром? – подозрительно громким шепотом спросил он.
Оба англичанина расхохотались, один из них объяснил:
– Нет, это всего лишь вода. В Нубийской пустыне через каждые 75 километров построены такие станции. И лишь на каждой шестой есть природный водный источник. А сюда воду привозят только на поезде.
– Неплохо это англичане придумали, – одобрительно закивал Новицкий.
– Дальше дорога станет гораздо приятней. Пройдя по пустыне, в Абу Ахмед поезд выйдет к Нилу, минует пятую, затем, перед Хартумом, шестую катаракту и через Бербер достигнет конечной станции, – дополнил рассказ второй офицер.
– Все вместе составит около девятисот километров, – сказал Смуга.
Этот обмен сведениями окончательно сломал барьер отчуждения. Британцы представились. Капитан Томас Блейк и поручик Александр Гордон возвращались из отпуска в свой родной гарнизон в Хартуме.
Когда путники представились друг другу, один из офицеров заметил:
– Прошу прощения, но ваши фамилии как-то странно звучат, даже трудно их произнести.
– Естественно, – улыбнулся Смуга. – Мы – поляки.
– Поляки? Ну-ну… И каким же ветром вас сюда занесло? – удивился Гордон.
– Это долгий рассказ.
– Вы знаете, что встреча для меня особенно приятна, потому что в моих жилах течет польская кровь. Моя мать родилась во Франции, но ее отец был поляком. Так что по дедушке я ваш соотечественник.
– Нам это тоже приятно, – Новицкий, тем не менее, принял это известие довольно сдержанно.
– Раз уж мы затеяли этот разговор, я могу еще сказать, что меня интересует история миссионерства. Известно ли вам, что первым папским посланником в Центральной Африке был поляк, Максимилиан Рылло? [133]
– Что вы говорите? – Новицкий никак этого не ожидал. – Опять наши!
– Мужественный человек был этот Рылло, – продолжал Гордон. – До этого он действовал на Ближнем Востоке и так досадил туркам, что они приговорили его к смерти, а правитель Египта, Ибрагим Паша, считал Рылло своим личным врагом и назначил цену за его голову.
– И Рылло, зная об этом, приехал в Египет?
– Да, это ведь так по-польски, – улыбнулся Гордон. – Попросил аудиенции у Ибрагима и начал со слов: «Я знаю величие твоей души и потому пришел к тебе добровольно». Его слова произвели такое громадное впечатление, что правитель дал экспедиции разрешение на выезд в Хартум.
– Тогда путешествовать было гораздо труднее, чем сейчас, – вставил Вильмовский.
– Нечего и сравнивать. Путешествия на лодке и верблюдах длились пять месяцев. Рылло достиг Хартума, но умер там от истощения в феврале 1848 года.
– Как вы прекрасно знакомы с его биографией, – Вильмовский не скрывал удивления.
– Да потому что я живу в Хартуме уже много лет и несколько раз был на его могиле. Рылло похоронили в садах миссии.
– Этот миссионер внес немалый вклад в историю этой земли, – резюмировал Вильмовский.
– Жаль, что нам он мало известен, – добавил Смуга.
Поляки с трудом скрывали свое волнение. Наверное, они были обречены каждый раз, когда до них дойдет весть о разбросанных по разным материкам поляках, внутренним взором видеть Томека, то, как он с энтузиазмом впитывает в себя информацию.
Чтобы не поддаваться унынию, все с благодарностью приняли приглашение Блейка пройти в вагон-ресторан.
– В поезде даже есть вагон-ресторан? – не мог поверить Новицкий.
– Ха! И еще какой! – ответил Гордон и, склонившись к уху моряка, шепнул:
– Там точно есть ром!
– Вот это мне подходит! – обрадовался Новицкий.
Обильный, из семи блюд ужин был подан на столиках, покрытых белыми скатертями. Обслуживал, демонстрируя просто невероятную почтительность, черный официант в необычной униформе. В центре Африки все почувствовали себя так, будто оказались в современнейшем парижском ресторане.
Однообразно текло время: сон, еда и основное развлечение – разговоры. Если бы они были одни, все крутилось бы вокруг одной темы – «фараона». Присутствие британцев позволяло немного отвлечься, забыться.
Тем для бесед хватало. Как-то Смуга завел разговор о тех кровавых событиях, которые происходили в Судане. Смуга с самого начала был заинтригован фамилией одного из офицеров и теперь решил, что настал момент, когда можно задать личный вопрос:
– Прошу прощения, но вы не родственник «того» Гордона?
– Нет. Не имею ничего общего, – усмехнулся офицер. – Ну, за исключением того, что иногда извлекаю выгоду из того впечатления, которое производит моя фамилия, – добавил он шутливым тоном. – Особенно когда я представляюсь, она неизменно вызывает почтение.
– О ком вы говорите? – спросил вырванный из дремоты Новицкий.
– Давайте начнем с начала, – вступил в разговор Блейк. – С того, как в 1819 году Мухаммад Али покорил Судан и в нем стали править продажные, жестокие египетские власти.
– Вечная история. Одни завоевывают, другие сражаются за свободу, – вздохнул Вильмовский.
– Так произошло и здесь. В 1881 году блестящий фанатик Мухаммад Ахмед призвал к священной войне против египтян и англичан. Он провозгласил себя потомком самого Магомета, присланным им мессией, Махди. Как Махди, он и вошел в историю. Махди сколотил войско из дервишей [134]и двинулся на Хартум, грабя и убивая по дороге. Египтяне позвали на помощь англичан. После долгих колебаний послали, наконец, генерала Чарльза Джорджа Гордона, чтобы он помог египтянам покинуть Хартум. Вскоре город, а в нем и Гордон, был окружен повстанческой армией. О том, что он намеревался атаковать город, сам Махди известил Гордона в весьма характерном для себя письме: «Я сжалился над своими людьми и позволю им умереть, чтобы они могли вступить в рай». После долгой осады город пал. Гордон погиб на ступенях губернаторского дворца, пронзенный копьями, а его отрезанную голову с триумфом носили по городу.
– Лучше войти в историю, как наш Рылло, чем как Махди, – не удержался от комментария Новицкий.
– Чем, как не иронией судьбы, оказался факт, – продолжал Блек, – что Гордон погиб, когда посланные на подмогу войска были в трех днях марша от города. Сам Махди погиб через несколько месяцев в том же 1885 году, ему было 37 лет.
Пароход плыл вдоль низких песчаных берегов, минуя затопленные до самых султанов пальмы, нубийские деревни, приветствуя встречные нагруженные самым разным товаром фелюги, настоящие лавки на воде. Вся компания с восторгом смотрела на возвышавшиеся на западном берегу величественные храмы Абу Симбел [132].
Скала оказалась затоплена водами искусственного озера Насера, возникшего в результате возведения большой плотины. В результате Вади Халфа – цель их путешествия – находилась уже в Судане. Пока к перрону не подошел желто-красный поезд с кондиционированием, они вспоминали первое время своего пребывания в Африке. В просторном купе все вздохнули с облегчением. Если бы не тщательно закрытые окна с голубоватыми стеклами, наши герои чувствовали бы себя, как в Европе. Два случайных попутчика, британские офицеры, оказались очень симпатичными и предупредительными людьми, особенно по отношению к Салли.
После двух часов езды поезд остановился. Новицкий выглянул в окно. В совершенно пустынном месте стояло несколько белых конической формы кирпичных бараков с черными верхушками. Иных строений нигде не было видно. Люди, собравшиеся около поезда, действовали очень умело, споро справившись с разгрузкой. Новицкого очень заинтересовали емкости с какой-то жидкостью, которые выгружали из багажного вагона. Вернувшись, он поделился своими соображениями со спутниками.
– Может, это ямайский ром? – подозрительно громким шепотом спросил он.
Оба англичанина расхохотались, один из них объяснил:
– Нет, это всего лишь вода. В Нубийской пустыне через каждые 75 километров построены такие станции. И лишь на каждой шестой есть природный водный источник. А сюда воду привозят только на поезде.
– Неплохо это англичане придумали, – одобрительно закивал Новицкий.
– Дальше дорога станет гораздо приятней. Пройдя по пустыне, в Абу Ахмед поезд выйдет к Нилу, минует пятую, затем, перед Хартумом, шестую катаракту и через Бербер достигнет конечной станции, – дополнил рассказ второй офицер.
– Все вместе составит около девятисот километров, – сказал Смуга.
Этот обмен сведениями окончательно сломал барьер отчуждения. Британцы представились. Капитан Томас Блейк и поручик Александр Гордон возвращались из отпуска в свой родной гарнизон в Хартуме.
Когда путники представились друг другу, один из офицеров заметил:
– Прошу прощения, но ваши фамилии как-то странно звучат, даже трудно их произнести.
– Естественно, – улыбнулся Смуга. – Мы – поляки.
– Поляки? Ну-ну… И каким же ветром вас сюда занесло? – удивился Гордон.
– Это долгий рассказ.
– Вы знаете, что встреча для меня особенно приятна, потому что в моих жилах течет польская кровь. Моя мать родилась во Франции, но ее отец был поляком. Так что по дедушке я ваш соотечественник.
– Нам это тоже приятно, – Новицкий, тем не менее, принял это известие довольно сдержанно.
– Раз уж мы затеяли этот разговор, я могу еще сказать, что меня интересует история миссионерства. Известно ли вам, что первым папским посланником в Центральной Африке был поляк, Максимилиан Рылло? [133]
– Что вы говорите? – Новицкий никак этого не ожидал. – Опять наши!
– Мужественный человек был этот Рылло, – продолжал Гордон. – До этого он действовал на Ближнем Востоке и так досадил туркам, что они приговорили его к смерти, а правитель Египта, Ибрагим Паша, считал Рылло своим личным врагом и назначил цену за его голову.
– И Рылло, зная об этом, приехал в Египет?
– Да, это ведь так по-польски, – улыбнулся Гордон. – Попросил аудиенции у Ибрагима и начал со слов: «Я знаю величие твоей души и потому пришел к тебе добровольно». Его слова произвели такое громадное впечатление, что правитель дал экспедиции разрешение на выезд в Хартум.
– Тогда путешествовать было гораздо труднее, чем сейчас, – вставил Вильмовский.
– Нечего и сравнивать. Путешествия на лодке и верблюдах длились пять месяцев. Рылло достиг Хартума, но умер там от истощения в феврале 1848 года.
– Как вы прекрасно знакомы с его биографией, – Вильмовский не скрывал удивления.
– Да потому что я живу в Хартуме уже много лет и несколько раз был на его могиле. Рылло похоронили в садах миссии.
– Этот миссионер внес немалый вклад в историю этой земли, – резюмировал Вильмовский.
– Жаль, что нам он мало известен, – добавил Смуга.
Поляки с трудом скрывали свое волнение. Наверное, они были обречены каждый раз, когда до них дойдет весть о разбросанных по разным материкам поляках, внутренним взором видеть Томека, то, как он с энтузиазмом впитывает в себя информацию.
Чтобы не поддаваться унынию, все с благодарностью приняли приглашение Блейка пройти в вагон-ресторан.
– В поезде даже есть вагон-ресторан? – не мог поверить Новицкий.
– Ха! И еще какой! – ответил Гордон и, склонившись к уху моряка, шепнул:
– Там точно есть ром!
– Вот это мне подходит! – обрадовался Новицкий.
Обильный, из семи блюд ужин был подан на столиках, покрытых белыми скатертями. Обслуживал, демонстрируя просто невероятную почтительность, черный официант в необычной униформе. В центре Африки все почувствовали себя так, будто оказались в современнейшем парижском ресторане.
Однообразно текло время: сон, еда и основное развлечение – разговоры. Если бы они были одни, все крутилось бы вокруг одной темы – «фараона». Присутствие британцев позволяло немного отвлечься, забыться.
Тем для бесед хватало. Как-то Смуга завел разговор о тех кровавых событиях, которые происходили в Судане. Смуга с самого начала был заинтригован фамилией одного из офицеров и теперь решил, что настал момент, когда можно задать личный вопрос:
– Прошу прощения, но вы не родственник «того» Гордона?
– Нет. Не имею ничего общего, – усмехнулся офицер. – Ну, за исключением того, что иногда извлекаю выгоду из того впечатления, которое производит моя фамилия, – добавил он шутливым тоном. – Особенно когда я представляюсь, она неизменно вызывает почтение.
– О ком вы говорите? – спросил вырванный из дремоты Новицкий.
– Давайте начнем с начала, – вступил в разговор Блейк. – С того, как в 1819 году Мухаммад Али покорил Судан и в нем стали править продажные, жестокие египетские власти.
– Вечная история. Одни завоевывают, другие сражаются за свободу, – вздохнул Вильмовский.
– Так произошло и здесь. В 1881 году блестящий фанатик Мухаммад Ахмед призвал к священной войне против египтян и англичан. Он провозгласил себя потомком самого Магомета, присланным им мессией, Махди. Как Махди, он и вошел в историю. Махди сколотил войско из дервишей [134]и двинулся на Хартум, грабя и убивая по дороге. Египтяне позвали на помощь англичан. После долгих колебаний послали, наконец, генерала Чарльза Джорджа Гордона, чтобы он помог египтянам покинуть Хартум. Вскоре город, а в нем и Гордон, был окружен повстанческой армией. О том, что он намеревался атаковать город, сам Махди известил Гордона в весьма характерном для себя письме: «Я сжалился над своими людьми и позволю им умереть, чтобы они могли вступить в рай». После долгой осады город пал. Гордон погиб на ступенях губернаторского дворца, пронзенный копьями, а его отрезанную голову с триумфом носили по городу.
– Лучше войти в историю, как наш Рылло, чем как Махди, – не удержался от комментария Новицкий.
– Чем, как не иронией судьбы, оказался факт, – продолжал Блек, – что Гордон погиб, когда посланные на подмогу войска были в трех днях марша от города. Сам Махди погиб через несколько месяцев в том же 1885 году, ему было 37 лет.