- Колюня, не махайся на него, а вдруг он не с больницы, а то посадит еще! - предостерегающе сказала Ольгина мать, появившись на пороге кухни.
- Щенок еще, таких как я сажать! - прохрипел Колюня и размахнулся другой рукой, но его опередила Ольга.
Она стояла, не принимая участия в ссоре, но увидев движение руки Николая, мягко взвилась в воздух, и нога ее совершила резкое хлыстообразное движение, кончик ее стопы коснулся Колюниного паха и отдернулся назад. Мужик согнулся пополам, скрючился и сел на пол. Ольга быстро и мягко, по-кошачьи придвинулась к нему и коротким жестким движением врезала ему ребром ладони наотмашь сзади по шее. Колюня с хаканьем выпустил воздух, как при ударе топором, и упал лицом на пол, а Ольга, как ни в чем ни бывало, встала в прежней позе. Ольгина мать стояла на пороге кухни и тихонько плакала сухими глазами, судорожно уперев костяшки пальцев в щеки, всхлипывая и едва слышно подвывая.
Минут через пять Николай пришел в себя и начал медленно разворачиваться из скрюченного состояния, как разворачивается свернувшийся в минуту опасности еж. Удивительно, как быстро изменяет подлецам их наглость и апломб, когда они встречают неожиданное и серьезное сопротивление. На мужика жалко было смотреть, хотя мне, честно говоря, было его совсем не жалко.
- Так вот, Колюня, или как там тебя - наставительно сказал я. Я действительно из психбольницы, и я работаю там врачом. И хотя я пока не могу доказать в суде, что в действительности произошло в этой квартире в день Олиной госпитализации, но я использую все средства, чтобы испортить тебе жизнь в этой квартире и сделать ее невыносимой. Короче, Колюня, где дверь ты знаешь, вот и мотай отсюда со всей скоростью по месту прописки. А если ты, урод, заявишься сюда еще раз, то я лично порекомендую Олечке тебя убить или на всю жизнь искалечить - это как раз то, что ты заслужил. А она потом полечится у меня - не сильно долго - поправит здоровье, и я ее выпишу. А вот тебя, гнида, с кладбища уже не выпишут. Так что мотай поскорее, подонок!
Николай кое-как встал, поохивая, потирая шею, сгибаясь и хватаясь за отбитую промежность, а в промежутке между стонами вопил, обращая свои взгляды на кухню, где стояла с окаменевшим лицом Ольгина мать:
- Ну, Зинуля, все! Спасибо тебе, Зина! За все спасибо! За любовь, за ласку, Зин, за заботу! За доченьку твою особое спасибо! Ты думаешь, я себе бабу не найду? А ты еще придешь ко мне потом, еще придешь! На пузе приползешь и подолом полы мыть будешь! Только я теперь в гробу видал и тебя, и твои котлеты картофельные, и платье твое в горошек, и твою отрыжку, и твою квартиру, ебись вы все по нотам! Ищи вот теперь, кому по вечерам сиськи-то в руки пихать, когда перед теликом сидишь! Вполголоса бормоча угрозы, жалобы и ругательства, Николай оделся, собрал чемодан и ушел, выматерившись напоследок и демонстративно хлопнув дверью. Ольгина мать молча сидела на кухне, ни во что не вмешиваясь, положив локти на кухонный стол и подперев щеки руками. Лицо ее почернело, а глаза горели лютой ненавистью и неукротимой траурной злобой, но она продолжала молчать.
Я прошел по коридору, направляясь вслед за Ольгой в ее комнату, и вдруг увидел лежащий на полу красный прямоугольник, очертания которого мне показались очень знакомыми.
- Оля, это не ты паспорт потеряла в суматохе?- спросил я.
- Нет, Алеша, я свои документы уже давно дома не храню.
- Тогда чей это паспорт тут на полу валяется?
Ольгина мать неожиданно сорвалась с места как кошка и метнулась в коридор, но я уже и сам понял, кто потерял паспорт. Ольгина мать нырком нагнулась к полу и резко выбросила вперед руку, чтобы схватить документ, но я наступил на него ногой, чуть не отдавив ей пальцы, и сухо скомандовал:
- А ну, быстро сядьте на место! Женщина злобно посмотрела на меня, и я вдруг увидел, как ненависть на ее лице сменилась страхом, она отшатнулась, ушла на кухню и уселась на свою табуретку, не проронив ни слова. Видимо, что-то пугающее появилось в выражении моего лица.
Я сунул паспорт в карман и прошел в Олину комнату. Ольга сидела на сером полосатом диванчике в своей любимой позе, скрестив ноги перед собой и положив руки на бедра. Посмотрев на меня, она сказала:
- Алеша! Я вас таким никогда не видела! У вас на лице такое выражение, как будто вы хотите кого-то убить. Я вытащил из кармана паспорт и энергично потряс им в воздухе:
- Не кого-то, а конкретно вот его, это самое "никто", которое завелось в твоем доме! Оказывается, клопы и тараканы - не самая опасная и не самая мерзкая живность, которая заводится в квартирах. Я глубоко вздохнул, стараясь расслабиться, вспомнил про Универсальный успокоитель и постарался не думать ни о чем, кроме Успокоителя в течении пяти вдохов и выдохов. После этого я почувствовал себя более сносно. Гнев почти разжал сжимавшие меня тиски. Сев рядом с Ольгой на диван, я уже более спокойно вздохнул, затем открыл паспорт, изучил его содержание, а также пробежал глазами справку из домоуправления, вложенную в паспорт, после чего резюмировал:
- Щелдаков Николай Викторович, русский, пятидесяти двух лет, москвич, вдовец, имеет дочь Анну двадцати шести лет, дочь прописана у отца. Ольга скучающе зевнула. Я еще раз пролистал паспорт и обнаружил за его обложкой небольшую фотографию молодой женщины, похожей на Николая, с маленьким ребенком на руках.
- Оля, ты зря зеваешь, ты так прозеваешь квартиру. Ты же видишь, какой это мерзавец! Он же тебя хочет из дому выгнать, чтобы прописаться к твоей матери, а свою квартиру - своей дочери с внуком оставить!
- Алеша! - в Ольгином голосе появилось легкое раздражение - Он же не Вас хочет выгнать ихз дому, а меня! Давайте я сама буду с этим разбираться, а! В конце концов, Вы мой доктор, а не мой адвокат!
- Боже мой, Оленька, как же с тобой трудно! И когда ты бросишь свою дурацкую привычку называть меня на "вы". Мы же уже не в больнице, а дома, у тебя в гостях! Я бросил взгляд на Ольгу.
- В гостя-а-а-а-х…- протянула Ольга, и вдруг неожиданно залилась смехом - Алешенька! Нет, это бесподобно! Положительно, ты просто прелесть! Хорошенькие "гости" получились, со скандалом и мордобоем! И зачем ты вмешивался? Он же тебе чуть лицо не разбил, хорошо, что я рядом стояла. Ах ты, мой рыцарь! Ужасно ты смешной. Ольга со смехом поцеловала меня в краешек губ, как всегда слегка прикусила за подбородок и легко спрыгнула с дивана. Я подошел к окну, отдернул плотную штору и огляделся в комнате. Кроме дивана, в Ольгиной комнате стоял большой старомодный письменный стол с двумя массивными тумбами, настольной лампой и затейливым пресс-папье из черного мрамора, платяной шкаф с полуоткрытой дверцей, на которой тускло поблескивал край внутреннего зеркала, книжный шкаф, беспорядочно и пестро заполненный книгами разнообразного формата и цвета, книжные полки, уставленные книгами и журналами, на одной из полок высился большой голубой глобус, на другой стояла изящная китайская фарфоровая ваза. На стенах висели репродукции старинных голландских гравюр в простых картонных рамках. Середину паркетного пола в комнате закрывал плотный ковер с неярким восточным орнаментом. В свободном углу, дальнем от окна, ближе к входной двери стоял массивный деревянный этюдник, а рядом с ним мольберт. Чуть поодаль в том же углу лежал пыльный оранжевый баскетбольный мяч, волан для бадмингтона, теннисная ракетка в чехле и боксерский мешок, который, видимо, часто били, судя по его потертому виду.
- Оля, почему в истории болезни написано, что ты продавала вещи из дому, чтобы покупать вино? Я вижу, что все вещи на своих местах. Ольга усмехнулась и покачала головой:
- Ну как, в последний раз, когда мне приспичило выпить мой ящик шампанского, я продала пару своих картин, которые жили у меня в комнате вон на той стене, где сейчас пусто, а деньги оставила у себя в столе. А голова-то дырявая и к тому же болела уже не на шутку. Короче, я забыла стол запереть. Тут мамка с Николаем увидели, что картин на стене нет, сразу поняли, залезли ко мне в стол, пока меня дома не было, и денежки мои тю-тю! Я велела матери деньги отдать, а они мне говорят: "Ты психбольная, а психбольным деньги ни к чему". Ну, а мне, сам понимаешь, обидно, да и организм требует свой ящик - вынь да положь. Я дождалась, пока мамка уйдет, вынула из серванта ее любимый фарфоровый кофейный сервиз и продала на рынке - короче, восстановила справедливость, правда всего лишь на десятую часть, за картины-то я получила раз в десять больше… А потом закупила свой ящик шампанского и уселась вот тут, на этом самом коврике, праздновать День Треснутых Черепов.
- Праздновать, прости, что?
- То, что слышал. День Треснутых Черепов - это я выдумала себе такой праздник. Не может же приличная девушка выпить ящик шампанского просто так, без повода! После травмы и операции меня головные боли доконали. Я жить не могла. Временами ничего, а временами - хоть вешайся. Таблетки помогали плохо. Потом вместе с болью стало приходить плохое настроение - тоска и какая-то непонятная злоба на весь мир, когда хочется всех поубивать, начиная с себя. И вот, когда я пребывала в этом тусклом состоянии, подружки меня как-то раз угостили шампанским. Первый фужер влили почти насильно. А потом я выпила за вечер две с половиной бутылки, и все сняло как рукой - и боль и тоску. Хоть в опере пой, хоть в космос лети. Радость, облегченность!.. Ну вот, девушка обрадовалась, закупила ящик, благо средства были, с той поры и пошла эта традиция. Вот уже года три как я отмечаю этот праздник, где-то примерно раз в три месяца. Иногда по полгода не праздную. Зато в промежутках между загулами не делаю ни глотка спиртного. Даже глядеть на него противно. А вот как только организм подаст сигнал - вот тут и начинается оргия с вакнахалией.
- Ты хочешь сказать, с вакханалией?
- Если бы я так хотела сказать, я бы так и сказала. А "вакнахалия" - это так Кнюша говорит, подруга моя. Она скульптор, довольно известный. Мы иногда празднуем вместе, когда у нас фаза совпадает. Только она предпочитает коньяк. Если мы с ней собираемся вдвоем, то празднуем День оленевода.
- Почему именно оленевода?
- Ну как-то по ассоциации: коньяк, шампанское, световые эффекты крайнего Севера…
- А что это за имя такое - Кнюша?
- Это не имя, это фамилия. Ее зовут Маринка Кнюшко. Марина Семеновна. А я зову ее просто Кнюша, а когда злюсь на нее, то Кнюха. Я вдруг вспомнил, что пару лет назад видел на выставке во Дворце молодежи изящные маленькие глиняные скульптуры, изображавшие забавных человечков и животных, с табличками, на которой значилось имя скульптора: Марина Кнюшко. Эти статуэтки мне тогда очень понравились: у каждого человечка и зверюшки был свой, узнаваемый и непохожий на других характер. Особенно понравилась мне маленькая ящерица, изящно застывшая с поднятыми передними лапами и выражением крайнего удивления на мордочке. Я минут пять думал, что могла увидеть эта ящерица, что заставило ее так удивиться, но так и не придумал.
- Оля, а ты не спрашивала у своей Кнюши, чему удивилась ящерица?
- Ну как же я могла не спросить? Я целый год Кнюху пытала, пока она не раскололась. Однажды, когда мы были уже хорошо уквашенные, Кнюха вдруг вспомнила, как я рассказала ей легенду про ваятеля и ящерицу.
- А что это за легенда?
- Это японская легенда. Значит, дело было так: однажды давным-давно в Японии один ваятель увидел на холме ящерицу, которая играла и резвилась на солнце. Она была так изумительно красива, что ваятель изваял ее из камня. Ящерица получилась, как живая, и ваятель продал ее за большие деньги. Тогда ваятель изваял новую ящерицу, и ее тоже немедленно купили. Слава о замечательной ящерице прокатилась по всей Японии, и ваятеля даже призвали к микадо, и он постепенно стал богат и всеми уважаем. Каждый день ваятель ходил на тот холм, и ящерица казалась ему все более прекрасной. Красота и гармоничность ее облика действовали на него столь сильно, что однажды душа ваятеля не выдержала, и в ней поднялись и стали бушевать демоны. И тогда ваятель в помрачении ума схватил камень и убил ту ящерицу. В тот же миг все его изделия потеряли прежнюю красоту. Никто с того дня не хотел покупать ящериц, вытесанных из камня, и ваятель в короткий срок вновь впал в безвестность и нищету.
- Оля, я что-то все еще не понимаю, чему удивилась ящерица.
- А ты слушай дальше и не перебивай. Когда я рассказала Кнюше эту легенду много лет назад, еще в Строгановке, она ужасно ей не понравилась. Кнюша даже побледнела, так испугалась. И вот, чтобы больше не бояться, она сочинила свою собственную легенду про ящерицу. Это - неправильная ящерица. Кнюша ее так и называет: "неправильная ящерица". Только она много лет про это никому ничего не говорила.
- А чем она неправильная? - насторожился я.
- А тем, что она увидела своего ваятеля сразу после того, как он ее изваял. Правильные ящерицы никогда его не видят, а неправильная - увидела. Вот от этого у нее на морде такое изумление. Она никак не может понять, кто такой этот ваятель, зачем он ее изваял, и что она теперь должна делать. Ты представляешь, какая тварь эта Кнюха! Столько лет никому ничего не рассказывать. Она ведь только случайно по большой пьянке раскололась! Хорошо, что мы решили в тот день отпраздновать вместе.
- Олечка! А ты знаешь, как называются твои празнества? Это ведь не алкоголизм, это - дипсомания.
- Знаю, Алеша, конечно знаю. Я все уже про свою болезнь прочитала. Все хорошо, да только "бито" назад не вынешь. Голова дырявая, штопанная, как что ни называй, а порой с ней приходится туговато. Иногда и празнества не помогают. Вот тогда приходится ложиться в больницу, приводить голову в порядок. Я обычно всегда сама просила своего участкового психиатра в диспансере положить меня на месячишко к Эсфири Александровне. Она меня любит, я ей подарила с полсотни своих эскизов и карандашных набросков. Однажды я нарисовала ее в виде юной принцессы, танцующей на роскошном балу, так она просто была в восторге! Я над ней, признаться, немножко подхихикнула этим рисунком, а она не поняла… Ну что поделать, не хочет женщина стареть!..
А вот в последний раз я прокололась. Намыла я тогда яблочек, груш, дыньку порезала, поставила свой ящик поближе и уселась вот на этот коврик праздновать. Села девушка, расслабилась, дверь не закрыла. А мамка тем временем обнаружила пропажу сервиза. Стала голосить, на меня ругаться, какая дочка стерва, а тут еще Николай ей лицо подсветил со злости в нескольких местах - он ведь уже все мамкино имущество описал до последней вилки, и вдруг такая пропажа обнаружилась. Ну я сижу, поправляю здоровье, и мне все сугубо фиолетово. А они, видать, тем временем кое о чем договорились. Ну а потом, как в песне Высоцкого "Тут они подъехали, показали аспиду"… Мать побитая голосит, дочка сидит на полу рядом с выпивкой и закуской, и уже хорошая-хорошая. А Николая и след простыл. Расслабилась девушка, вот и поплатилась! Положили меня в четвертое отделение, как в мусорную яму кинули. А там сами знаете, какой контингент в четвертом. У Машки Корякиной и Надьки Комраковой по три ходки было до того, как они в четвертое попали, и статьи совсем не детские. А у Вали Липатовой - ходка всего одна, зато какая!
- А какая? Это же принудчицы и судебные больные, я их истории не смотрел, они в сейфе хранятся.
- А вот такая. Изнасилование, Алеша. Поймали за городом мужика, перевязали ему яйца и прыгали на нем часов шесть, по очереди. Под конец кирпичом ему член натирали, чтобы стоял… Валька говорила, мужик-то уж помер, а они все на нем елозили, до того они в раж вошли… Да, съездил мужчинка в лес за грибами! Вот какие у нас девочки отдыхают, Алексей Валерьевич! Правда тебе-то что! Я видела, как Валька тебе масленые глазки строила и лизнуть пыталась. Валька симпатичная. Ты ей нравился. Вообще, ты там всем нравился… Ходит такое глупое дитя в белом халате, ростом под потолок, интеллигентный, ладони большие, нежные, розовые, а губы пухлые… Вот и я, грешная, не удержалась… Только это они с тобой такие все ласковые. А между собой… Законы волчьи, как в тюрьме. Не поставишь себя как надо - будет плохо. Вот и пришлось маленько подмолотить - надо было как-то выживать. Не хотелось выйти из этого гребаного четвертого отделения без половины зубов и со шрамами. Я помолчал, а потом мне пришла в голову мысль:
- Олечка, теперь тебе ложиться в больницу необязательно, у тебя теперь я есть.
- Ну и?
- Я же могу тебе весь курс дома проколоть. Вены у тебя отличные, вон они прямо под кожей. Препараты купить - не проблема. Кроме того, есть еще один способ облегчить твое состояние.
- Какой же?
- Ты знаешь, во многих случаях беременность, роды и кормление грудью могут дать положительные результаты. Это большая физиологическая встряска для женского организма, и часто после нее проходят многие болезни, которые в девичестве не дают покоя.
- А что потом с ребенком делать?
- Как что, Оля? Будем его вместе растить!
- Так что, Алеша, ты хочешь от меня ребенка? Это правда?
- Правда, Олечка. Конечно, правда!
- Ты же меня почти не знаешь.
- Зато я тебя очень хорошо чувствую, а это даже важнее. Это значит, что и наш ребенок будет нас хорошо чувствовать, а мы его. Я так чувствую своих родителей, вообще мне с ними ужасно повезло. Это так редко бывает, когда чувствуешь другого как продолжение себя!..
- Верю, Алеша! Я тоже тебя сразу почувствовала, как только ты вошел тогда в палату, еще раньше, чем ты меня - Ольга мягко прошла к двери и тихонько накинула крючок на петлю.
- Зачем это, Оля?
- Как зачем? Будем репетировать зачатие. Или ты уже передумал? - Ольга наклонилась к шкафу, вынула с нижней полки аккуратно сложенную простыню и стала расстилать ее на полосатом диванчике.
Я вздохнул и стал раздеваться, последовав Ольгиному примеру. Неожиданно я вспомнил об Ольгиной матери и беспокойно повел взглядом вокруг. В ответ Ольга, уже раздетая, также молча и значительно показала мне глазами на дверной крючок, мягко провела руками по моей груди, сверху вниз, до бедер, и слегка толкнула меня на диван. Я улегся на спину, а Ольга легко улеглась на меня. Улегшись, она плавно и широко развела бедра и приложила мою ладонь к своей влажной, горячей киске с коротенькой шерсткой, и я почувствовал, как она раскрывается под моей ладонью все глубже и глубже. Ольга мягко взяла мою руку, потянула вверх, и моя ладонь оказалась на ее груди. Я стал тихонько ласкать ее соски, и они стали острыми и твердыми. Ольга развела бедра еще шире и погрузила в себя моего утенка. Не сводя бедер вместе, она сжала моего утенка внутренними мышцами промежности, мягко и нежно, горячим влажным кольцом, и это кольцо плавно и ритмично передвигалось по всей его длине вверх и вниз, от корня до головки и назад. В ответ на мой удивленный взгляд Ольга сказала:
- Это элемент тантрического секса, рекомендуется специально для зачатия. Древние считали, что эта техника обеспечивает наиболее полное семяизвержение у мужчины.
Ольга говорила, водя пальчиком по моим губам, а бедра ее работали совершенно независимо, в своем прежнем ритме. Мне становилось все сладостнее и приятнее, и я стал искать Ольгины губы, чтобы впиться в них страстным поцелуем, но она ловко увернулась от моих губ и отодвинула свое лицо подальше:
- Нет-нет! Не сейчас, Алеша! Сейчас сосредоточь внимание на своем животе, бедрах и промежности. И при этом внимательно смотри мне в глаза, чтобы я чувствовала, что ты чувствуешь. Я смотрел Ольге в глаза и пытался помогать ей в ее танце живота, но она отрицательно покачала головой, и я замер и стал прислушиваться к своим ощущениям. Приятное, сладостное ощущение в промежности плавно переходило на бедра, живот, затем на грудь, кончики пальцев рук и ног, я весь наполнялся им до предела, а волшебное кольцо все также легко, упруго и неторопливо скользило вдоль моего утенка в прежнем ритме, как бы накачивая меня этим ощущением все больше и больше. Упругий пульсирующий ритм танцующих бедер неожиданно оформился в мелодию, которая вдруг зазвучала у меня внутри. Я тотчас же узнал ее. Это было "Болеро" Равеля. Ольгины внимательные улыбающиеся глаза, не мигая, смотрели сквозь мои глаза и казалось, фиксировали все мои ощущения, и от льющейся из этих глаз прямо мне в душу Ольгиной внутренней улыбки, от ее все понимающего взгляда, сила моих ощущений увеличивалась еще вдесятеро. В какой-то момент я почувствовал, что невероятное наслаждение заполняет меня с такой силой, которую я уже не способен выдержать. Мне вдруг показалось, что из комнаты выкачали весь воздух, и мое сердце сейчас остановится.
Ольгин взгляд вдруг изменился, в нем усилилось выражение напряженного внимания, глубокой женской таинственности и ожидания чего-то совсем близкого, что произойдет уже в следующее мгновение, и в это следующее мгновение мне показалось, что я умираю от чудовищно сильного наслаждения, несовместимого с жизнью. Мое сердце остановилось, воздух в комнате пропал совсем, остался вакуум, и мое тело лопнуло в этом вакууме с такой неимоверной силой, с какой лопается перекачанная шина грузовика. Это был настоящий взрыв. Точнее, это был направленный взрыв моего утенка прямо в Ольгу.
Ольгины колдовские глаза вернули меня к жизни, и я вновь почувствовал свое тело. Закачанное в меня Ольгой под высоким давлением наслаждение теперь мощной струей возвращалось из моего тела в недра Ольгиной плоти, вместе с горячим пульсирующим потоком моего семени. Ольга, не переставая смотреть мне прямо в глаза, медленно приблизила лицо ко мне и поцеловала меня глубоким влажным поцелуем, и вместе с этим длиным, непрекращающимся поцелуем она плавно и крепко сжала бедра, и издав через нос низкий, вибрирующий, воркующий стон, еще крепче прижалась ко мне и приняла глубоко внутрь себя весь кипящий поток, без остатка. Да, эта женщина была совсем не Леночка-Пеночка.
Мы снова полежали, как тогда в ординаторской, испытывая состояние опьянения и легкости. Ольга лежала на мне, не выпуская моего утенка из себя, слегка вздрагивая, и гладила мое лицо, шею и плечи. Наконец мой утенок обессиленно сложил крылышки, опустил клюв и выпал из гнезда. Ольга осторожно сползла с меня, легла рядом, а затем протянула руку и вернула ее назад с маленьким пушистым розовым полотенечком, которое она аккуратно положила между бедер, после чего плотно свела бедра и изящно переплела ноги между собой.
- Как ты думаешь, Оля, кто у нас с тобой родится, мальчик или девочка? Ольга глубоко вздохнула, затем хмыкнула и озадаченно посмотрела на меня:
- Вообще-то, пока никто. Я же тебе объяснила, что сегодня у нас с тобой только репетиция. У меня сегодня абсолютно безопасный день: завтра должны месячные придти. Ну а дальше, если ты не передумаешь, можно будет когда-нибудь повторить. Ольга взъерошила мои волосы, игриво куснула меня за нос и встала, удерживая ладошкой полотенце между покачивающихся бедер, открыла шкаф и вынула оттуда китайский шелковый халатик, весь в ажурных драконах и каких-то необыкновенных рыбах с человеческими глазами. Ольга надела халатик, завязала длинный шелковый пояс, и подождав, пока я оденусь, отперла крючок. Мы вышли в коридор. На кухне никого не было. Во всей квартире никого не было, кроме нас. Ольгина мать, видимо, ушла к Николаю молить его о прощении.
Мы с Ольгой постояли под душем, нам вдвоем было очень тесно стоять в небольшой ванне, особенно учитывая мои немаленькие габариты, что все же не помешало нам изласкать и излизать друг друга, стоя под струей теплой воды, пока у нас не заболели губы и языки. На моей груди, плечах, спине и даже на бедрах и на ягодицах остались следы Ольгиных зубов, которые она в экстазе погружала в меня иногда даже чуть сильнее, чем мне хотелось бы. После водных процедур и взаимного эротического массажа мой бедняга утенок висел как охотничий трофей и уже не думал поднимать клюва. Ольгина киска тоже получила все, что хотела. Мы кое-как втащились на кухню, вскипятили чайник и заварили себе по пакетику чая. Ольга сидела на том самом табурете, где еще недавно сидела ее мать, и я вдруг подумал, что счастье иногда играет с людьми ужасно злую шутку. Например, в этой маленькой квартире мать и дочь не могли быть счастливы одновременно. Когда мы поднимались в лифте, Ольгина мать была еще счастлива со своим Николаем. А теперь счастлива Ольга, но несчастна ее мать.
- Сама виновата! - грубовато сказала Ольга, перехватив мой выразительный взгляд на табурет - Мужчину в любом возрасте надо выбирать осмотрительно. А она влюбилась как дура в этого жлоба, и он ей крутит как хочет. Пока он меня не трогал, я терпела. Ну, если бы он меня просто обворовал, я могла бы еще простить. Но он после этого еще и использовал мою собственную мать как орудие, чтобы избавиться от меня. Хотел выкинуть меня из моего же дома, как ссаный мешок! Мать у меня - влюбчивая старушка, я в нее пошла. Но все равно я не могу понять, как она, после того, как он набил ей лицо, согласилась вызвать психовоз и сдать меня своими руками… Нет, мамке я мстить, конечно, не буду, я надеюсь, что она одумается, а уж вот ее Ромео я доставлю несколько очень неприятных минут!
- Оля, что ты собираешься делать?
- Алеша, я же сказала - это сугубо мои проблемы!
- Оля, обещай мне, что ты этого жлоба не будешь увечишь! Обещаешь? Ты же не хочешь, чтобы тебя положили на принудлечение? Ольга открыла рот, набрала воздуха, и кажется, собралась сказать что-то резкое, но вдруг легко выдохнула, и в ее глазах загорелись какие-то дьявольские искры:
- Хорошо! Обещаю, Алешенька. Клянусь, я его даже пальцем не трону! Тебя это устроит?
- Щенок еще, таких как я сажать! - прохрипел Колюня и размахнулся другой рукой, но его опередила Ольга.
Она стояла, не принимая участия в ссоре, но увидев движение руки Николая, мягко взвилась в воздух, и нога ее совершила резкое хлыстообразное движение, кончик ее стопы коснулся Колюниного паха и отдернулся назад. Мужик согнулся пополам, скрючился и сел на пол. Ольга быстро и мягко, по-кошачьи придвинулась к нему и коротким жестким движением врезала ему ребром ладони наотмашь сзади по шее. Колюня с хаканьем выпустил воздух, как при ударе топором, и упал лицом на пол, а Ольга, как ни в чем ни бывало, встала в прежней позе. Ольгина мать стояла на пороге кухни и тихонько плакала сухими глазами, судорожно уперев костяшки пальцев в щеки, всхлипывая и едва слышно подвывая.
Минут через пять Николай пришел в себя и начал медленно разворачиваться из скрюченного состояния, как разворачивается свернувшийся в минуту опасности еж. Удивительно, как быстро изменяет подлецам их наглость и апломб, когда они встречают неожиданное и серьезное сопротивление. На мужика жалко было смотреть, хотя мне, честно говоря, было его совсем не жалко.
- Так вот, Колюня, или как там тебя - наставительно сказал я. Я действительно из психбольницы, и я работаю там врачом. И хотя я пока не могу доказать в суде, что в действительности произошло в этой квартире в день Олиной госпитализации, но я использую все средства, чтобы испортить тебе жизнь в этой квартире и сделать ее невыносимой. Короче, Колюня, где дверь ты знаешь, вот и мотай отсюда со всей скоростью по месту прописки. А если ты, урод, заявишься сюда еще раз, то я лично порекомендую Олечке тебя убить или на всю жизнь искалечить - это как раз то, что ты заслужил. А она потом полечится у меня - не сильно долго - поправит здоровье, и я ее выпишу. А вот тебя, гнида, с кладбища уже не выпишут. Так что мотай поскорее, подонок!
Николай кое-как встал, поохивая, потирая шею, сгибаясь и хватаясь за отбитую промежность, а в промежутке между стонами вопил, обращая свои взгляды на кухню, где стояла с окаменевшим лицом Ольгина мать:
- Ну, Зинуля, все! Спасибо тебе, Зина! За все спасибо! За любовь, за ласку, Зин, за заботу! За доченьку твою особое спасибо! Ты думаешь, я себе бабу не найду? А ты еще придешь ко мне потом, еще придешь! На пузе приползешь и подолом полы мыть будешь! Только я теперь в гробу видал и тебя, и твои котлеты картофельные, и платье твое в горошек, и твою отрыжку, и твою квартиру, ебись вы все по нотам! Ищи вот теперь, кому по вечерам сиськи-то в руки пихать, когда перед теликом сидишь! Вполголоса бормоча угрозы, жалобы и ругательства, Николай оделся, собрал чемодан и ушел, выматерившись напоследок и демонстративно хлопнув дверью. Ольгина мать молча сидела на кухне, ни во что не вмешиваясь, положив локти на кухонный стол и подперев щеки руками. Лицо ее почернело, а глаза горели лютой ненавистью и неукротимой траурной злобой, но она продолжала молчать.
Я прошел по коридору, направляясь вслед за Ольгой в ее комнату, и вдруг увидел лежащий на полу красный прямоугольник, очертания которого мне показались очень знакомыми.
- Оля, это не ты паспорт потеряла в суматохе?- спросил я.
- Нет, Алеша, я свои документы уже давно дома не храню.
- Тогда чей это паспорт тут на полу валяется?
Ольгина мать неожиданно сорвалась с места как кошка и метнулась в коридор, но я уже и сам понял, кто потерял паспорт. Ольгина мать нырком нагнулась к полу и резко выбросила вперед руку, чтобы схватить документ, но я наступил на него ногой, чуть не отдавив ей пальцы, и сухо скомандовал:
- А ну, быстро сядьте на место! Женщина злобно посмотрела на меня, и я вдруг увидел, как ненависть на ее лице сменилась страхом, она отшатнулась, ушла на кухню и уселась на свою табуретку, не проронив ни слова. Видимо, что-то пугающее появилось в выражении моего лица.
Я сунул паспорт в карман и прошел в Олину комнату. Ольга сидела на сером полосатом диванчике в своей любимой позе, скрестив ноги перед собой и положив руки на бедра. Посмотрев на меня, она сказала:
- Алеша! Я вас таким никогда не видела! У вас на лице такое выражение, как будто вы хотите кого-то убить. Я вытащил из кармана паспорт и энергично потряс им в воздухе:
- Не кого-то, а конкретно вот его, это самое "никто", которое завелось в твоем доме! Оказывается, клопы и тараканы - не самая опасная и не самая мерзкая живность, которая заводится в квартирах. Я глубоко вздохнул, стараясь расслабиться, вспомнил про Универсальный успокоитель и постарался не думать ни о чем, кроме Успокоителя в течении пяти вдохов и выдохов. После этого я почувствовал себя более сносно. Гнев почти разжал сжимавшие меня тиски. Сев рядом с Ольгой на диван, я уже более спокойно вздохнул, затем открыл паспорт, изучил его содержание, а также пробежал глазами справку из домоуправления, вложенную в паспорт, после чего резюмировал:
- Щелдаков Николай Викторович, русский, пятидесяти двух лет, москвич, вдовец, имеет дочь Анну двадцати шести лет, дочь прописана у отца. Ольга скучающе зевнула. Я еще раз пролистал паспорт и обнаружил за его обложкой небольшую фотографию молодой женщины, похожей на Николая, с маленьким ребенком на руках.
- Оля, ты зря зеваешь, ты так прозеваешь квартиру. Ты же видишь, какой это мерзавец! Он же тебя хочет из дому выгнать, чтобы прописаться к твоей матери, а свою квартиру - своей дочери с внуком оставить!
- Алеша! - в Ольгином голосе появилось легкое раздражение - Он же не Вас хочет выгнать ихз дому, а меня! Давайте я сама буду с этим разбираться, а! В конце концов, Вы мой доктор, а не мой адвокат!
- Боже мой, Оленька, как же с тобой трудно! И когда ты бросишь свою дурацкую привычку называть меня на "вы". Мы же уже не в больнице, а дома, у тебя в гостях! Я бросил взгляд на Ольгу.
- В гостя-а-а-а-х…- протянула Ольга, и вдруг неожиданно залилась смехом - Алешенька! Нет, это бесподобно! Положительно, ты просто прелесть! Хорошенькие "гости" получились, со скандалом и мордобоем! И зачем ты вмешивался? Он же тебе чуть лицо не разбил, хорошо, что я рядом стояла. Ах ты, мой рыцарь! Ужасно ты смешной. Ольга со смехом поцеловала меня в краешек губ, как всегда слегка прикусила за подбородок и легко спрыгнула с дивана. Я подошел к окну, отдернул плотную штору и огляделся в комнате. Кроме дивана, в Ольгиной комнате стоял большой старомодный письменный стол с двумя массивными тумбами, настольной лампой и затейливым пресс-папье из черного мрамора, платяной шкаф с полуоткрытой дверцей, на которой тускло поблескивал край внутреннего зеркала, книжный шкаф, беспорядочно и пестро заполненный книгами разнообразного формата и цвета, книжные полки, уставленные книгами и журналами, на одной из полок высился большой голубой глобус, на другой стояла изящная китайская фарфоровая ваза. На стенах висели репродукции старинных голландских гравюр в простых картонных рамках. Середину паркетного пола в комнате закрывал плотный ковер с неярким восточным орнаментом. В свободном углу, дальнем от окна, ближе к входной двери стоял массивный деревянный этюдник, а рядом с ним мольберт. Чуть поодаль в том же углу лежал пыльный оранжевый баскетбольный мяч, волан для бадмингтона, теннисная ракетка в чехле и боксерский мешок, который, видимо, часто били, судя по его потертому виду.
- Оля, почему в истории болезни написано, что ты продавала вещи из дому, чтобы покупать вино? Я вижу, что все вещи на своих местах. Ольга усмехнулась и покачала головой:
- Ну как, в последний раз, когда мне приспичило выпить мой ящик шампанского, я продала пару своих картин, которые жили у меня в комнате вон на той стене, где сейчас пусто, а деньги оставила у себя в столе. А голова-то дырявая и к тому же болела уже не на шутку. Короче, я забыла стол запереть. Тут мамка с Николаем увидели, что картин на стене нет, сразу поняли, залезли ко мне в стол, пока меня дома не было, и денежки мои тю-тю! Я велела матери деньги отдать, а они мне говорят: "Ты психбольная, а психбольным деньги ни к чему". Ну, а мне, сам понимаешь, обидно, да и организм требует свой ящик - вынь да положь. Я дождалась, пока мамка уйдет, вынула из серванта ее любимый фарфоровый кофейный сервиз и продала на рынке - короче, восстановила справедливость, правда всего лишь на десятую часть, за картины-то я получила раз в десять больше… А потом закупила свой ящик шампанского и уселась вот тут, на этом самом коврике, праздновать День Треснутых Черепов.
- Праздновать, прости, что?
- То, что слышал. День Треснутых Черепов - это я выдумала себе такой праздник. Не может же приличная девушка выпить ящик шампанского просто так, без повода! После травмы и операции меня головные боли доконали. Я жить не могла. Временами ничего, а временами - хоть вешайся. Таблетки помогали плохо. Потом вместе с болью стало приходить плохое настроение - тоска и какая-то непонятная злоба на весь мир, когда хочется всех поубивать, начиная с себя. И вот, когда я пребывала в этом тусклом состоянии, подружки меня как-то раз угостили шампанским. Первый фужер влили почти насильно. А потом я выпила за вечер две с половиной бутылки, и все сняло как рукой - и боль и тоску. Хоть в опере пой, хоть в космос лети. Радость, облегченность!.. Ну вот, девушка обрадовалась, закупила ящик, благо средства были, с той поры и пошла эта традиция. Вот уже года три как я отмечаю этот праздник, где-то примерно раз в три месяца. Иногда по полгода не праздную. Зато в промежутках между загулами не делаю ни глотка спиртного. Даже глядеть на него противно. А вот как только организм подаст сигнал - вот тут и начинается оргия с вакнахалией.
- Ты хочешь сказать, с вакханалией?
- Если бы я так хотела сказать, я бы так и сказала. А "вакнахалия" - это так Кнюша говорит, подруга моя. Она скульптор, довольно известный. Мы иногда празднуем вместе, когда у нас фаза совпадает. Только она предпочитает коньяк. Если мы с ней собираемся вдвоем, то празднуем День оленевода.
- Почему именно оленевода?
- Ну как-то по ассоциации: коньяк, шампанское, световые эффекты крайнего Севера…
- А что это за имя такое - Кнюша?
- Это не имя, это фамилия. Ее зовут Маринка Кнюшко. Марина Семеновна. А я зову ее просто Кнюша, а когда злюсь на нее, то Кнюха. Я вдруг вспомнил, что пару лет назад видел на выставке во Дворце молодежи изящные маленькие глиняные скульптуры, изображавшие забавных человечков и животных, с табличками, на которой значилось имя скульптора: Марина Кнюшко. Эти статуэтки мне тогда очень понравились: у каждого человечка и зверюшки был свой, узнаваемый и непохожий на других характер. Особенно понравилась мне маленькая ящерица, изящно застывшая с поднятыми передними лапами и выражением крайнего удивления на мордочке. Я минут пять думал, что могла увидеть эта ящерица, что заставило ее так удивиться, но так и не придумал.
- Оля, а ты не спрашивала у своей Кнюши, чему удивилась ящерица?
- Ну как же я могла не спросить? Я целый год Кнюху пытала, пока она не раскололась. Однажды, когда мы были уже хорошо уквашенные, Кнюха вдруг вспомнила, как я рассказала ей легенду про ваятеля и ящерицу.
- А что это за легенда?
- Это японская легенда. Значит, дело было так: однажды давным-давно в Японии один ваятель увидел на холме ящерицу, которая играла и резвилась на солнце. Она была так изумительно красива, что ваятель изваял ее из камня. Ящерица получилась, как живая, и ваятель продал ее за большие деньги. Тогда ваятель изваял новую ящерицу, и ее тоже немедленно купили. Слава о замечательной ящерице прокатилась по всей Японии, и ваятеля даже призвали к микадо, и он постепенно стал богат и всеми уважаем. Каждый день ваятель ходил на тот холм, и ящерица казалась ему все более прекрасной. Красота и гармоничность ее облика действовали на него столь сильно, что однажды душа ваятеля не выдержала, и в ней поднялись и стали бушевать демоны. И тогда ваятель в помрачении ума схватил камень и убил ту ящерицу. В тот же миг все его изделия потеряли прежнюю красоту. Никто с того дня не хотел покупать ящериц, вытесанных из камня, и ваятель в короткий срок вновь впал в безвестность и нищету.
- Оля, я что-то все еще не понимаю, чему удивилась ящерица.
- А ты слушай дальше и не перебивай. Когда я рассказала Кнюше эту легенду много лет назад, еще в Строгановке, она ужасно ей не понравилась. Кнюша даже побледнела, так испугалась. И вот, чтобы больше не бояться, она сочинила свою собственную легенду про ящерицу. Это - неправильная ящерица. Кнюша ее так и называет: "неправильная ящерица". Только она много лет про это никому ничего не говорила.
- А чем она неправильная? - насторожился я.
- А тем, что она увидела своего ваятеля сразу после того, как он ее изваял. Правильные ящерицы никогда его не видят, а неправильная - увидела. Вот от этого у нее на морде такое изумление. Она никак не может понять, кто такой этот ваятель, зачем он ее изваял, и что она теперь должна делать. Ты представляешь, какая тварь эта Кнюха! Столько лет никому ничего не рассказывать. Она ведь только случайно по большой пьянке раскололась! Хорошо, что мы решили в тот день отпраздновать вместе.
- Олечка! А ты знаешь, как называются твои празнества? Это ведь не алкоголизм, это - дипсомания.
- Знаю, Алеша, конечно знаю. Я все уже про свою болезнь прочитала. Все хорошо, да только "бито" назад не вынешь. Голова дырявая, штопанная, как что ни называй, а порой с ней приходится туговато. Иногда и празнества не помогают. Вот тогда приходится ложиться в больницу, приводить голову в порядок. Я обычно всегда сама просила своего участкового психиатра в диспансере положить меня на месячишко к Эсфири Александровне. Она меня любит, я ей подарила с полсотни своих эскизов и карандашных набросков. Однажды я нарисовала ее в виде юной принцессы, танцующей на роскошном балу, так она просто была в восторге! Я над ней, признаться, немножко подхихикнула этим рисунком, а она не поняла… Ну что поделать, не хочет женщина стареть!..
А вот в последний раз я прокололась. Намыла я тогда яблочек, груш, дыньку порезала, поставила свой ящик поближе и уселась вот на этот коврик праздновать. Села девушка, расслабилась, дверь не закрыла. А мамка тем временем обнаружила пропажу сервиза. Стала голосить, на меня ругаться, какая дочка стерва, а тут еще Николай ей лицо подсветил со злости в нескольких местах - он ведь уже все мамкино имущество описал до последней вилки, и вдруг такая пропажа обнаружилась. Ну я сижу, поправляю здоровье, и мне все сугубо фиолетово. А они, видать, тем временем кое о чем договорились. Ну а потом, как в песне Высоцкого "Тут они подъехали, показали аспиду"… Мать побитая голосит, дочка сидит на полу рядом с выпивкой и закуской, и уже хорошая-хорошая. А Николая и след простыл. Расслабилась девушка, вот и поплатилась! Положили меня в четвертое отделение, как в мусорную яму кинули. А там сами знаете, какой контингент в четвертом. У Машки Корякиной и Надьки Комраковой по три ходки было до того, как они в четвертое попали, и статьи совсем не детские. А у Вали Липатовой - ходка всего одна, зато какая!
- А какая? Это же принудчицы и судебные больные, я их истории не смотрел, они в сейфе хранятся.
- А вот такая. Изнасилование, Алеша. Поймали за городом мужика, перевязали ему яйца и прыгали на нем часов шесть, по очереди. Под конец кирпичом ему член натирали, чтобы стоял… Валька говорила, мужик-то уж помер, а они все на нем елозили, до того они в раж вошли… Да, съездил мужчинка в лес за грибами! Вот какие у нас девочки отдыхают, Алексей Валерьевич! Правда тебе-то что! Я видела, как Валька тебе масленые глазки строила и лизнуть пыталась. Валька симпатичная. Ты ей нравился. Вообще, ты там всем нравился… Ходит такое глупое дитя в белом халате, ростом под потолок, интеллигентный, ладони большие, нежные, розовые, а губы пухлые… Вот и я, грешная, не удержалась… Только это они с тобой такие все ласковые. А между собой… Законы волчьи, как в тюрьме. Не поставишь себя как надо - будет плохо. Вот и пришлось маленько подмолотить - надо было как-то выживать. Не хотелось выйти из этого гребаного четвертого отделения без половины зубов и со шрамами. Я помолчал, а потом мне пришла в голову мысль:
- Олечка, теперь тебе ложиться в больницу необязательно, у тебя теперь я есть.
- Ну и?
- Я же могу тебе весь курс дома проколоть. Вены у тебя отличные, вон они прямо под кожей. Препараты купить - не проблема. Кроме того, есть еще один способ облегчить твое состояние.
- Какой же?
- Ты знаешь, во многих случаях беременность, роды и кормление грудью могут дать положительные результаты. Это большая физиологическая встряска для женского организма, и часто после нее проходят многие болезни, которые в девичестве не дают покоя.
- А что потом с ребенком делать?
- Как что, Оля? Будем его вместе растить!
- Так что, Алеша, ты хочешь от меня ребенка? Это правда?
- Правда, Олечка. Конечно, правда!
- Ты же меня почти не знаешь.
- Зато я тебя очень хорошо чувствую, а это даже важнее. Это значит, что и наш ребенок будет нас хорошо чувствовать, а мы его. Я так чувствую своих родителей, вообще мне с ними ужасно повезло. Это так редко бывает, когда чувствуешь другого как продолжение себя!..
- Верю, Алеша! Я тоже тебя сразу почувствовала, как только ты вошел тогда в палату, еще раньше, чем ты меня - Ольга мягко прошла к двери и тихонько накинула крючок на петлю.
- Зачем это, Оля?
- Как зачем? Будем репетировать зачатие. Или ты уже передумал? - Ольга наклонилась к шкафу, вынула с нижней полки аккуратно сложенную простыню и стала расстилать ее на полосатом диванчике.
Я вздохнул и стал раздеваться, последовав Ольгиному примеру. Неожиданно я вспомнил об Ольгиной матери и беспокойно повел взглядом вокруг. В ответ Ольга, уже раздетая, также молча и значительно показала мне глазами на дверной крючок, мягко провела руками по моей груди, сверху вниз, до бедер, и слегка толкнула меня на диван. Я улегся на спину, а Ольга легко улеглась на меня. Улегшись, она плавно и широко развела бедра и приложила мою ладонь к своей влажной, горячей киске с коротенькой шерсткой, и я почувствовал, как она раскрывается под моей ладонью все глубже и глубже. Ольга мягко взяла мою руку, потянула вверх, и моя ладонь оказалась на ее груди. Я стал тихонько ласкать ее соски, и они стали острыми и твердыми. Ольга развела бедра еще шире и погрузила в себя моего утенка. Не сводя бедер вместе, она сжала моего утенка внутренними мышцами промежности, мягко и нежно, горячим влажным кольцом, и это кольцо плавно и ритмично передвигалось по всей его длине вверх и вниз, от корня до головки и назад. В ответ на мой удивленный взгляд Ольга сказала:
- Это элемент тантрического секса, рекомендуется специально для зачатия. Древние считали, что эта техника обеспечивает наиболее полное семяизвержение у мужчины.
Ольга говорила, водя пальчиком по моим губам, а бедра ее работали совершенно независимо, в своем прежнем ритме. Мне становилось все сладостнее и приятнее, и я стал искать Ольгины губы, чтобы впиться в них страстным поцелуем, но она ловко увернулась от моих губ и отодвинула свое лицо подальше:
- Нет-нет! Не сейчас, Алеша! Сейчас сосредоточь внимание на своем животе, бедрах и промежности. И при этом внимательно смотри мне в глаза, чтобы я чувствовала, что ты чувствуешь. Я смотрел Ольге в глаза и пытался помогать ей в ее танце живота, но она отрицательно покачала головой, и я замер и стал прислушиваться к своим ощущениям. Приятное, сладостное ощущение в промежности плавно переходило на бедра, живот, затем на грудь, кончики пальцев рук и ног, я весь наполнялся им до предела, а волшебное кольцо все также легко, упруго и неторопливо скользило вдоль моего утенка в прежнем ритме, как бы накачивая меня этим ощущением все больше и больше. Упругий пульсирующий ритм танцующих бедер неожиданно оформился в мелодию, которая вдруг зазвучала у меня внутри. Я тотчас же узнал ее. Это было "Болеро" Равеля. Ольгины внимательные улыбающиеся глаза, не мигая, смотрели сквозь мои глаза и казалось, фиксировали все мои ощущения, и от льющейся из этих глаз прямо мне в душу Ольгиной внутренней улыбки, от ее все понимающего взгляда, сила моих ощущений увеличивалась еще вдесятеро. В какой-то момент я почувствовал, что невероятное наслаждение заполняет меня с такой силой, которую я уже не способен выдержать. Мне вдруг показалось, что из комнаты выкачали весь воздух, и мое сердце сейчас остановится.
Ольгин взгляд вдруг изменился, в нем усилилось выражение напряженного внимания, глубокой женской таинственности и ожидания чего-то совсем близкого, что произойдет уже в следующее мгновение, и в это следующее мгновение мне показалось, что я умираю от чудовищно сильного наслаждения, несовместимого с жизнью. Мое сердце остановилось, воздух в комнате пропал совсем, остался вакуум, и мое тело лопнуло в этом вакууме с такой неимоверной силой, с какой лопается перекачанная шина грузовика. Это был настоящий взрыв. Точнее, это был направленный взрыв моего утенка прямо в Ольгу.
Ольгины колдовские глаза вернули меня к жизни, и я вновь почувствовал свое тело. Закачанное в меня Ольгой под высоким давлением наслаждение теперь мощной струей возвращалось из моего тела в недра Ольгиной плоти, вместе с горячим пульсирующим потоком моего семени. Ольга, не переставая смотреть мне прямо в глаза, медленно приблизила лицо ко мне и поцеловала меня глубоким влажным поцелуем, и вместе с этим длиным, непрекращающимся поцелуем она плавно и крепко сжала бедра, и издав через нос низкий, вибрирующий, воркующий стон, еще крепче прижалась ко мне и приняла глубоко внутрь себя весь кипящий поток, без остатка. Да, эта женщина была совсем не Леночка-Пеночка.
Мы снова полежали, как тогда в ординаторской, испытывая состояние опьянения и легкости. Ольга лежала на мне, не выпуская моего утенка из себя, слегка вздрагивая, и гладила мое лицо, шею и плечи. Наконец мой утенок обессиленно сложил крылышки, опустил клюв и выпал из гнезда. Ольга осторожно сползла с меня, легла рядом, а затем протянула руку и вернула ее назад с маленьким пушистым розовым полотенечком, которое она аккуратно положила между бедер, после чего плотно свела бедра и изящно переплела ноги между собой.
- Как ты думаешь, Оля, кто у нас с тобой родится, мальчик или девочка? Ольга глубоко вздохнула, затем хмыкнула и озадаченно посмотрела на меня:
- Вообще-то, пока никто. Я же тебе объяснила, что сегодня у нас с тобой только репетиция. У меня сегодня абсолютно безопасный день: завтра должны месячные придти. Ну а дальше, если ты не передумаешь, можно будет когда-нибудь повторить. Ольга взъерошила мои волосы, игриво куснула меня за нос и встала, удерживая ладошкой полотенце между покачивающихся бедер, открыла шкаф и вынула оттуда китайский шелковый халатик, весь в ажурных драконах и каких-то необыкновенных рыбах с человеческими глазами. Ольга надела халатик, завязала длинный шелковый пояс, и подождав, пока я оденусь, отперла крючок. Мы вышли в коридор. На кухне никого не было. Во всей квартире никого не было, кроме нас. Ольгина мать, видимо, ушла к Николаю молить его о прощении.
Мы с Ольгой постояли под душем, нам вдвоем было очень тесно стоять в небольшой ванне, особенно учитывая мои немаленькие габариты, что все же не помешало нам изласкать и излизать друг друга, стоя под струей теплой воды, пока у нас не заболели губы и языки. На моей груди, плечах, спине и даже на бедрах и на ягодицах остались следы Ольгиных зубов, которые она в экстазе погружала в меня иногда даже чуть сильнее, чем мне хотелось бы. После водных процедур и взаимного эротического массажа мой бедняга утенок висел как охотничий трофей и уже не думал поднимать клюва. Ольгина киска тоже получила все, что хотела. Мы кое-как втащились на кухню, вскипятили чайник и заварили себе по пакетику чая. Ольга сидела на том самом табурете, где еще недавно сидела ее мать, и я вдруг подумал, что счастье иногда играет с людьми ужасно злую шутку. Например, в этой маленькой квартире мать и дочь не могли быть счастливы одновременно. Когда мы поднимались в лифте, Ольгина мать была еще счастлива со своим Николаем. А теперь счастлива Ольга, но несчастна ее мать.
- Сама виновата! - грубовато сказала Ольга, перехватив мой выразительный взгляд на табурет - Мужчину в любом возрасте надо выбирать осмотрительно. А она влюбилась как дура в этого жлоба, и он ей крутит как хочет. Пока он меня не трогал, я терпела. Ну, если бы он меня просто обворовал, я могла бы еще простить. Но он после этого еще и использовал мою собственную мать как орудие, чтобы избавиться от меня. Хотел выкинуть меня из моего же дома, как ссаный мешок! Мать у меня - влюбчивая старушка, я в нее пошла. Но все равно я не могу понять, как она, после того, как он набил ей лицо, согласилась вызвать психовоз и сдать меня своими руками… Нет, мамке я мстить, конечно, не буду, я надеюсь, что она одумается, а уж вот ее Ромео я доставлю несколько очень неприятных минут!
- Оля, что ты собираешься делать?
- Алеша, я же сказала - это сугубо мои проблемы!
- Оля, обещай мне, что ты этого жлоба не будешь увечишь! Обещаешь? Ты же не хочешь, чтобы тебя положили на принудлечение? Ольга открыла рот, набрала воздуха, и кажется, собралась сказать что-то резкое, но вдруг легко выдохнула, и в ее глазах загорелись какие-то дьявольские искры:
- Хорошо! Обещаю, Алешенька. Клянусь, я его даже пальцем не трону! Тебя это устроит?