Страница:
Ну что же, арифметика достаточно внушительная. Но если он договорится с папой, и она может измениться: он, Фан Юй-тан, отдаст приказ по своей армии об обязательном крещении солдат и офицеров. Впрочем, насчёт офицеров нужно ещё подумать. А вот солдатам он пообещает за это прибавку рисового пайка. Вопрос о том, что он сам получит взамен этого от святейшего?..
В приёмной появился монсиньор Доменико Тардини и сообщил, что общий церемониал для приёма Фан Юй-тана отменён. Святейший отец даст его превосходительству частную аудиенцию в обстановке, которой удостаиваются лишь самые редкие, самые почётные гости апостольского двора. Фан Юй-тан не выразил ни смущения, ни радости: ему было уже безразлично, где будут происходить переговоры о сделке с Ватиканом. Он шёл переваливаясь, как гусак, за степенно вышагивающим впереди него «секретарём по чрезвычайным делам». Фану пришла мысль, что чем больше он приближается к святейшему, тем быстрее улетучиваются остатки его веры.
Фан и Тардини медленно миновали залы, переходы дворца и длиннейшую галлерею, покрытую росписью. Она показалась китайцу не столь божественной, сколь фривольной: потолок и стены были усеяны фигурами обнажённых мужчин и женщин. Наконец перед ним бесшумно распахнулась широкая, кованная золотыми украшениями дверь. Генерал увидел великолепный сад. Сквозь пальмы светился золотом купол святого Петра. Сад казался висящим в воздухе, с его террас открывался вид на весь Рим.
Среди почти тропической роскоши сада тёмная фигура вдали, одиноко двигавшаяся по аллее, показалась Фан Юй-тану неправдоподобно постной. При виде её Тардини поспешно отвёл китайца в боковую аллею. Там они обогнали прогуливавшегося Пия и вышли ему навстречу.
После церемонии благословения и нескольких вопросов о здоровье, путешествии и о том, как понравилась Фану Италия и Рим, заданных через Тардини, Пий с улыбкой обратился прямо к генералу на английском языке:
— Полагаете ли вы, что нам понадобится переводчик?
Услышав отрицательный ответ китайца, папа сделал знак и Тардини удалился.
Фан Юй-тан даже несколько испугался такой интимности: с глазу на глаз не заключишь сделки, от которой потом нельзя было бы отпереться. Но тут же, подумав, решил: если сделка выгодна для обеих сторон, то не нужны ни письменные договоры, ни свидетели. Если сделка не выгодна, то чем заставишь контрагента выполнять её, когда он заартачится? Тем более, когда речь идёт о таком контрагенте, как этот худой старик с пронизывающими глазами и таким проникновенно ласковым голосом, что руки наивных людей, вероятно, сами поднимаются, чтобы сложиться для молитвы.
Фан сказал папе, что, побывав в Штатах, убедился в лживости и нечестности американцев в отношении Китая. Он заявил Пию, что пресловутая политика открытых дверей, провозглашаемая Штатами, — не что иное, как самый лёгкий способ изгнать с китайского рынка своих соперников — японцев и англичан. Принципиального отличия между американской политикой открытых дверей и экспансией Англии, а пожалуй, даже и откровенной агрессией японцев нет. Все дело в методологии, а цель одна: закабаление Китая, превращение его в рынок для своих товаров и в резерв живой силы для будущего замышляемого генерального наступления на коммунизм, на Россию.
— …Если мы на минуту отрешимся от показной фразеология американских правителей и прислушаемся к тому, что говорят практические политики Штатов, их дельцы и генералы, все станет на свои места. Американцы не думают о помощи Китаю против Японии. — Фан на секунду умолк и, потупившись, закончил: — Они дают Японии всё, что ей нужно, стремясь затянуть войну, стоящую нам сотен тысяч, миллионов человеческих жизней…
При этих словах китайца Пий поднял взгляд к небу и тихо произнёс:
— Мы будем молиться о страдальцах. Да примет их господь в свои объятия, и ангелы божьи да утешат их.
Фая подумал, что было бы гораздо больше пользы, если бы папа попросту приказал кардиналу Спеллману воздействовать на американских католиков, чтобы те прекратили поставки военных материалов японцам. Цифры, способные убедить самого недоверчивого слушателя, быстрой чередой замелькали в мозгу китайца. Не давая папе перебить или остановить себя, генерал заговорил с поспешностью:
— Из нескольких бесед в Америке я понял, что снабжение Японии военными материалами и стратегическим сырьём из Америки происходит по двум причинам, которые кажутся американцам достаточно основательными и ясными: во-первых, они считают, что прекращение такого снабжения способствовало бы сближению Японии с Англией. Американцы ни за что этого не допустят. Они считают, что сближение Японии с Англией означало бы безусловное усиление японской агрессивности по отношению к Соединённым Штатам. Второй причиной, толкающей американцев на оказание японцам военной помощи в борьбе с Китаем, является надежда, что, преодолев наше сопротивление и поставив себе на службу правительство Чан Кай-ши, японцы смогут повернуть Китай на запад. А ни для кого не секрет: американцы хотели бы, чтобы японцы осуществили, наконец, то, что им так долго не удаётся, — большую войну с Советским Союзом.
Пий исподлобья посмотрел на китайца:
— Тяжкое обвинение возводите вы, сын мой, на своих американских братьев во Христе. Уверены ли вы в том, что говорите?
— Не только в этом, святой отец! Я уверен и в том, что совершенно так же рассуждают и англичане. Они тоже оказывают помощь Японии ради того, чтобы не дать ей пасть в объятия Америки и чтобы помочь ей обратить своё оружие против Советского Союза.
— Вы рассуждаете так, словно ни у Америки, ни у Англии, ни у их японских и китайских друзей нет более насущных задач, чем нападение на Россию.
— Конечно, есть, отец мой! Есть! Такой насущной задачей является ликвидация освободительного движения в Китае, физическое уничтожение коммунистов и прежде всего их вождей — Мао Цзе-дуна, Чжу Дэ, Чжоу Энь-лая и других.
— Вы… коммунист, сын мой? — И взгляд папы впился в лицо китайца.
— Нет, отец мой.
— Почему же вы так близко принимаете к сердцу беды этих безбожников, отвергнутых церковью и властями земными, установленными господом-богом?
— Потому, что святая католическая церковь учила меня быть справедливым и милосердным, отец мой, — не сморгнув, отпарировал Фан Юй-тан.
— Прекрасные чувства, — сухо ответил Пий. — Но расточать их попустому не следует. Бывают обстоятельства, при которых и вся наша святая церковь и её отдельные сыны должны проявлять твёрдость в отношении грешников. Лучше временные страдания на земле, чем вечные муки за гробом.
— Китайский народ достаточно страдал, чтобы получить хоть немного счастья и на земле, отец мой.
— Хорошо, оставим это… — уклончиво ответил Пий. — Чего вы просите?
— Я прошу, отец мой, чтобы вы выслушали меня до конца. Только об этом.
— Говорите…
— Я хочу, ваше святейшество, привести вам слова господина Стимсона, бывшего государственного секретаря Соединённых Штатов. Он сказал не так давно: «В настоящее время японский агрессор получает поддержку со стороны США и Британской империи. Однако мы не просто помогаем Японии. Наша помощь настолько эффективна, что без неё японская агрессия была бы немыслима и прекратилась бы очень скоро». Вероятно, мистер Стимсон имел в виду, что если бы, скажем, не тридцать пять миллионов баррелей американской нефти, посланные в Японию в тридцать седьмом году, то японский флот замер бы, остановились бы и танки. Если бы не два миллиона тонн американского железного лома, ввезённые в том же году для нужд японской промышленности, она не смогла бы послать своей армии в Китае ни одного снаряда. Если бы не американские станки и машины, проданные Японии на сумму в сто пятьдесят миллионов долларов в том же тридцать седьмом году, военное производство японцев сократилось бы наполовину. Вот что хотел, вероятно, сказать мистер Стимсон. А в тридцать восьмом году американцы оборудовали в Японии авиационный завод Кавасаки; в тридцать девятом году в Японию прибыли американские специалисты самолетостроительных фирм «Локхид» и «Дуглас», чтобы помочь японцам наладить массовое производство боевых машин. Склады Квантунской армии в Дайрене и Порт-Артуре ломятся от американских военных материалов…
По мере того как говорил китаец, выражение лица Пия делалось все более холодным. Воспользовавшись моментом, когда Фан умолк, чтобы набрать воздуха для следующей тирады, папа строго сказал:
— Я не разбираюсь в таких вещах, сын мой. Это не дело церкви.
Фан понял, что план-максимум, родившийся у него при взгляде на величественный купол собора святого Петра, — вмешательством Ватикана хоть немного обуздать американских пособников Японии, — химера. Оставалось сделать попытку осуществить план-минимум. Здесь Пий уже не сможет ответить Фану, будто ничего не понимает в подобных делах. Это были его собственные католические дела: бесчисленные католические миссии в Китае превратились в гнезда американо-англо-японского шпионажа. Миссионеры были не только разведчиками, они вели широчайшие коммерческие операции, выбивая почву из-под ног китайской торговли, они ввозили тысячи тонн контрабанды и прежде всего опиум. Они торговали всем, чем только можно было торговать в дезорганизованной, порабощённой иностранным капиталом и японской военщиной стране. Они грабили китайский народ, расхищая природные богатства Китая и беспощадно эксплуатируя полурабский труд людей.
Фан говорил в той мере горячо, в какой способен говорить китаец. На этот раз папа слушал его с интересом. Но едва ли его обмануло притворство генерала, когда Фан в заключение своей речи прочувствованным голосом произнёс:
— За вашу помощь, святой отец, я обещаю привести к вам сорок-пятьдесят миллионов новых католиков.
Что-то похожее на огонёк усмешки промелькнуло в чёрных глазах Пия, когда он спросил:
— Вы искренно верите тому, что можно привести в лоно святой церкви и миллионы китайцев, сражающихся под безбожными знамёнами коммунистов? Вы верите такой возможности?
Фан ответил неопределённо:
— Это зависит от многих обстоятельств. И прежде всего, ваше святейшество, от вашего собственного отношения к этим людям. Они очень хорошие люди.
— Хорошо, сын мой, — спокойно сказал Пий, — я распоряжусь, чтобы единственным орденом, который должен вести миссионерскую работу в Китае, было «Общество Иисуса».
— Ах, отец мой, — воскликнул Фан, — я был бы счастлив, если бы это не были иезуиты!
Пий сделал вид, что хочет улыбнуться.
— "Выбирайте между иезуитами и социализмом!" — сказал когда-то Тьер.
— Они называют себя миссионерами, а на деле являются комиссионерами… американских фирм.
— Ваши слова печалят меня, — Пий покачал головой. — Я поручу конгрегации пропаганды веры проверить состав миссий… Вы не знакомы с кардиналом Фумазони-Бионди?
— Не имел счастья… — сумрачно пробормотал Фан Юй-тан, поняв, что сказал лишнее.
— Я попрошу отца Фумазони, — вкрадчиво проговорил Пий, — посетить вас и выяснить детально, какие миссии, каких людей вы имели в виду… — И, подумав немного, продолжал: — Мне хотелось спросить: кого бы вы считали достойным стать кардиналом из числа китайских священнослужителей нашей веры?.. Что бы вы сказали о преподобном Томасе Тьене?
Фан вскинул взгляд на папу:
— Тьен — американский человек!
— Ах, вот как! — ответил Пий. И подумав: — В данное время вы являетесь формально подданным китайского государства, возглавляемого генералиссимусом Чан Кай-ши?
Фан Юй-тану почудилась в вопросе какая-то каверза. Он не сразу ответил:
— Когда-то я клялся в верности гоминдану…
— Если эта клятва связывает вас, мы освободим вас от неё, как и от всяких обязательств перед властями земными — в настоящем и в будущем… Это развяжет вам руки, сын мой.
— Я клялся служить гоминдану, отец мой, — повторил Фан. — Но от прежнего гоминдана, партии великого Сун Ят-сена, ничего не осталось. Так что… я не считаю себя больше связанным…
Пий поднялся со скамьи. Аудиенция была окончена.
Фан Юй-тан склонил голову. Папа выпростал руку из-под накидки, и Фану предстала белизна его одеяний — такая светлая, такая не вяжущаяся ни с этой чёрной мантией, ни с мрачным, нахмуренным лицом Пия. Фан Юй-тан прикоснулся губами к узкой, но крепкой руке папы и стал пятиться в боковую аллейку.
Брови папы были нахмурены, он говорил, не глядя на кардиналов. Каждый должен был угадывать, к кому из них относятся его слова, произносимые все тем же, раз навсегда для всех обстоятельств усвоенным вкрадчивым голосом. По мере того как инструкции, относящиеся к кому-либо из них, заканчивались, папа едва заметным кивком головы отпускал его и приступал к наставлению следующего.
Монсеньор Винченцо-Бианки-Канлиэзи, управляющий апостольской канцелярией, уже удалился, чтобы заготовить рескрипт о пожаловании генералу Евгению Фану ордена святого Григория Великого третьего класса за гражданские и военные заслуги перед святым престолом и католической церковью.
Вторым был отпущен монсеньор Доменико Тардини — секретарь конгрегации чрезвычайных дел. Его скромная задача заключалась в том, чтобы пересказать статс-секретарю, кардиналу Мальоне, содержание беседы папы с китайцем, которую монсеньор Тардини слушал из-за кустов. Мальоне предстояло принять срочные меры к тому, чтобы отменить все займы, выданные Фану американцами, задержать транспорты закупленного им оружия и открыть государственному департаменту США истинные намерения Фан Юй-тана в отношении американцев в Китае.
В небольшом кабинете Пия остался секретарь священной инквизиции кардинал Франческо Сельваджиани. Он стоял поодаль от письменного стола, сложивши руки на животе и привычными пальцами машинально перебирая чётки. Лицо его при этом ничего не выражало. Вероятно, вот так же, по привычке двигая челюстями, американский клерк жуёт резинку, далёкий мыслями от надоевшей ему работы. Только тогда, когда дверь затворилась за Тардини и Пий молчаливым движением подбородка указал старику на кресло напротив себя, тот уселся и сунул чётки в широкий карман сутаны. Несколько минут в комнате царило молчание. Наконец Пий бросил:
— Что нам с ним делать?
Пристально глядя в лицо папы, старый кардинал пытался отгадать его намерения, чтобы не попасть в просак со своим предложением.
— Он может принести очень большой вред, — сумрачно пояснил Пий.
Опытному старику стали ясны намерения папы.
— Если вашему святейшеству будет угодно предоставить это дело мне?..
Пий посмотрел вопросительно.
— На том самом пароходе, на котором он намерен ехать в Советский Союз, отправится до Стамбула один из людей конгрегации пропаганды, — пояснил кардинал и сквозь зубы добавил: — Советский теплоход «Максим Горький»…
При этом имени брови Пия сошлись ещё больше. Он ни словом, ни движением не дал понять Сальваджиани, угадал ли до конца смысл его предложения.
Сальваджиани сказал:
— Надёжный человек — священник Аугусто Гаусс, немец.
Кардинал знал, что святейший любит немцев.
Наморщенные брови папы действительно разошлись, и одна из складок над переносицей исчезла. Он слегка кивнул головой:
— Знаю…
— Ему будет поручено…
Пий прервал его лёгким движением пальца, как если бы ему досаждали дальнейшие подробности. Сальваджиани тотчас умолк. Через минуту он покинул папский кабинет. Ни тот, ни другой ни разу не произнесли имени Фана.
Через два дня в генуэзском порту одновременно с генералом Фан Юй-таном и его спутниками на борт советского теплохода «Максим Горький» взошёл Август Гаусс. Он наблюдал за тем, как шла погрузка нескольких небольших ящиков с порученными ему кинолентами. Третьему помощнику капитана теплохода, молодому красавцу южного типа, Август вкрадчиво сказал:
— Я буду весьма признателен сеньору, если мои ящики будут погружены в трюм. Этот груз боится сырости.
2
Через два месяца происшествие на «Горьком» вспоминалось Стилу и Джойсу, как кинофильм.
В Пирее вся кают-компания «Горького» была опечалена тем, что весёлый католический патер, взошедший на борт теплохода ещё в Генуе, опоздал к отходу. Капитан задержал на полчаса отплытие, в надежде, что отец Август подоспеет, но тот не появился. Радиорубка «Горького» уже в море приняла радиограмму:
Пассажиры немного посмеялись над милой наивностью священника, которому пустяковый переход Пирей-Одесса представлялся «долгим плаванием».
Никто не подозревал о сокровенном смысле, вложенном отцом Августом в эти, отнюдь не случайные, слова. Путешествие, в которое он собирался отправить Фан Юй-тана и его спутников, действительно обещало быть долгим: с выходом в Эгейское море должен был прийти в действие зажигательный снаряд, вложенный в коробки с фильмами для пропаганды веры Христовой. Пожар, возникший в трюме, обещал привести к катастрофе теплохода. Правда, в открытом море это грозило гибелью и всем пассажирам, но такие мелочи не тревожили отца Августа. Приказ святейшего отца гласил, что его превосходительство генерал Фан Юй-тан должен как можно скорее и независимо от его личного желания предстать перед святым Петром. То, что китайцу предстояло именно сгореть, было, по мнению Августа, великой милостью провидения. Сквозь пламя Фан войдёт в царствие небесное, очищенный от земной скверны, и ангельское сияние мученика будет вечно сиять вокруг его генеральской головы.
Всего этого, разумеется, не мог знать молодой помощник капитана. Но он не напрасно плавал уже несколько лет на зарубежных линиях советского торгового флота и не напрасно был не каким-нибудь, а именно советским помощником на советском теплоходе. Эта обстоятельства обусловили то, что не все произошло так, как предполагал отец Август. Помощник капитана ещё в Генуе при погрузке «Горького» рассудил, что если, попав на советский теплоход, католический монах просит спрятать груз поглубже в трюм, значит в этом грузе заключено нечто боящееся глаза советских людей.
Помощник вежливо козырнул отцу Августу и отдал команду:
— В трюм номер два, поглубже… Вира!
Лебёдка загрохотала. Ящики с надписями «Порт назначения Стамбул» быстро поднимались на стреле. Потом так же быстро стали опускаться. Отец Август, удовлетворённый, отправился в свою каюту.
Но ящик не был уложен под другие грузы. Он остался на виду. И когда пришла неожиданная телеграмма монаха, помощник капитана пробормотал:
— Знаем мы этих воронов!.. Тут что-нибудь не так.
Он приказал вытащить груз на палубу и держать на глазах вахтенного.
Была глубокая ночь. Теплоход «Горький» спокойно резал воды Эгейского моря на пути к Дарданеллам, когда с бака вдруг повалил густой дым, потом ярко вспыхнули коробки с картинами святейшей конгрегации пропаганды веры, загорелись доски одного ящика.
Понадобилось несколько минут на то, чтобы покончить с этим несостоявшимся пожаром теплохода «Горький».
Утром помощник капитана сделал пассажирам доклад о современных способах пропаганды католицизма.
Единственной жертвой замысла отца Августа явился Тони Спинелли. Итальянец хотел сохранить доказательства преступления своего соотечественника папы. Он самоотверженно пытался погасить один из ящиков. Но доказательств он так и не сохранил, а получил столь тяжёлые ожоги, что пришлось оставить его в одесском госпитале. Стил и Джойс отправились в Китай без приятеля.
С тех пор прошло больше полутора месяцев. Маленький секретарь Фан Юй-тана по поручению генерала связал Стила и Джойса с командиром одного из отрядов китайской Народной армии, которого звали Фу Би-чен. И вот уже две недели как они носили на груди большие значки воинов 8-й армии.
Победа была тем более радостной, что явилась совершенной неожиданностью. Один японец догорал на земле — это Джойс видел собственными глазами. Другой, дымя простреленным мотором, улепётывал в тщетной надежде перетянуть линию фронта. Это Джойс тоже видел совершенно отчётливо. Но он готов был клятвенно заверить, что японскому лётчику не удастся уйти к своим: из его мотора уже било пламя.
Эта победа была одержана над двумя японскими самолётами на дряхлом японском же разведчике, доставшемся отряду в виде трофея нивесть когда. Стил потому и разрешил Джойсу отправиться в этот полет, что совершенно не был уверен в надёжности мотора. Этика отношений, установившихся между лётчиком-китайцем и двумя американскими механиками, говорила, что механику — хозяину машины — следует своею собственной головой гарантировать жизнь лётчика в первом полёте отремонтированной машины. Было совершенной случайностью, что из пробного этот полет превратился в боевой.
Японцы появились неожиданно. Переключившись с обязанности механика на роль пулемётчика, Джойс отлично справился с делом. Победа была налицо, хотя Чэну впервые пришлось вести воздушный бой на разведчике.
Ложкой дёгтя в радости, заливавшей существо Джойса, было то, что, едва убедившись в результатах своего огня, он был вынужден прибегнуть к парашюту: подоспевший третий японец очередью в упор начисто срезал разведчику оперение. Искусство Чэна было бессильно справиться с самолётом, лишившимся управления.
Джойс покинул самолёт на секунду раньше Чэна. Он видел, как парашют китайца раскачивается несколькими метрами выше его собственного. Ветер относил их обоих к большому гаолянному полю.
Тем временем третий японец практиковался в меткости стрельбы по медленно опускающимся парашютистам. Он успел сделать два захода. Джойс потянул за левые стропы, чтобы ускорить своё падение. Парашют совершил быстрое скольжение. По расчётам негра, высокий гаолян должен был амортизировать удар.
Над самой землёй Джойс огляделся, надеясь увидеть Чэна, но того уже не было в воздухе. В то же мгновение большое тело негра прочесало в зарослях гаоляна борозду, по которой свободно могла бы проехать пушка. После получасовых поисков Джойс нашёл Чэна в гаоляне. Лётчик сидел скорчившись. Голова его была опущен" на грудь так, как будто он что-то внимательно рассматривал у себя на животе.
— Эй, Чэнни, что ты там так внимательно разглядываешь? Просто удивительно, что этот имперский снайпер не сделал из нас решето…
Чэн не поднял головы. Он оставался все в той же позе, с рукою, прижатой к плечу. Из-под пальцев сочилась кровь.
Механик поднял голову лётчика и потрепал его по щекам, чтобы привести в чувство. Осмотрев рану, Джойс ободряюще сказал:
— Пустяки, старичок. На твою долю пришлась бронебойка. Ей просто нечего было делать в таком материале. Стоило бы тебе ошибиться и подставить плечо под выстрел этой обезьяны десятой долей секунды раньше или позже, и ты получил бы зажигательную или разрывную… Эффект был бы другой… Можешь встать?
Чэн уцепился здоровой рукой за негра. Так они шли некоторое время, но Джойс решил, что это чересчур медленно, и попросту поднял маленького китайца на руки.
Когда голова лётчика в бессилии опускалась на плечо негра, Джойс начинал подпевать:
— Ну, ну, старичок, больше бодрости. Мы ещё полетаем.
Солнце стояло уже высоко, когда они добрались до расположения отряда Фу.
Теперь времени у Джойса было сколько угодно — сбитый разведчик был единственным самолётом, приданным отряду Фу. Впредь до получения новой материальной части Джойс стал безработным. А материальную часть можно было ждать только с той стороны — от противника.
Негр сидел перед фанзой и хмуро рассматривал неказистую обстановку вокруг штаба Фу.
Прошло едва две недели с тех пор, как Джойс со Стилом присоединились к его отряду. Сначала предполагалось, что они пробудут здесь всего несколько дней, пока не откроется возможность пробраться к главным силам Чжу Дэ. Но такая возможность все не открывалась. Отряд Фу Би-чена действовал отдельно от главных сил 8-й армии. Стил и Джойс успели отремонтировать доставшийся отряду трофей — старый японский разведчик, и этот разведчик закончил свою короткую лётную жизнь.
В приёмной появился монсиньор Доменико Тардини и сообщил, что общий церемониал для приёма Фан Юй-тана отменён. Святейший отец даст его превосходительству частную аудиенцию в обстановке, которой удостаиваются лишь самые редкие, самые почётные гости апостольского двора. Фан Юй-тан не выразил ни смущения, ни радости: ему было уже безразлично, где будут происходить переговоры о сделке с Ватиканом. Он шёл переваливаясь, как гусак, за степенно вышагивающим впереди него «секретарём по чрезвычайным делам». Фану пришла мысль, что чем больше он приближается к святейшему, тем быстрее улетучиваются остатки его веры.
Фан и Тардини медленно миновали залы, переходы дворца и длиннейшую галлерею, покрытую росписью. Она показалась китайцу не столь божественной, сколь фривольной: потолок и стены были усеяны фигурами обнажённых мужчин и женщин. Наконец перед ним бесшумно распахнулась широкая, кованная золотыми украшениями дверь. Генерал увидел великолепный сад. Сквозь пальмы светился золотом купол святого Петра. Сад казался висящим в воздухе, с его террас открывался вид на весь Рим.
Среди почти тропической роскоши сада тёмная фигура вдали, одиноко двигавшаяся по аллее, показалась Фан Юй-тану неправдоподобно постной. При виде её Тардини поспешно отвёл китайца в боковую аллею. Там они обогнали прогуливавшегося Пия и вышли ему навстречу.
После церемонии благословения и нескольких вопросов о здоровье, путешествии и о том, как понравилась Фану Италия и Рим, заданных через Тардини, Пий с улыбкой обратился прямо к генералу на английском языке:
— Полагаете ли вы, что нам понадобится переводчик?
Услышав отрицательный ответ китайца, папа сделал знак и Тардини удалился.
Фан Юй-тан даже несколько испугался такой интимности: с глазу на глаз не заключишь сделки, от которой потом нельзя было бы отпереться. Но тут же, подумав, решил: если сделка выгодна для обеих сторон, то не нужны ни письменные договоры, ни свидетели. Если сделка не выгодна, то чем заставишь контрагента выполнять её, когда он заартачится? Тем более, когда речь идёт о таком контрагенте, как этот худой старик с пронизывающими глазами и таким проникновенно ласковым голосом, что руки наивных людей, вероятно, сами поднимаются, чтобы сложиться для молитвы.
Фан сказал папе, что, побывав в Штатах, убедился в лживости и нечестности американцев в отношении Китая. Он заявил Пию, что пресловутая политика открытых дверей, провозглашаемая Штатами, — не что иное, как самый лёгкий способ изгнать с китайского рынка своих соперников — японцев и англичан. Принципиального отличия между американской политикой открытых дверей и экспансией Англии, а пожалуй, даже и откровенной агрессией японцев нет. Все дело в методологии, а цель одна: закабаление Китая, превращение его в рынок для своих товаров и в резерв живой силы для будущего замышляемого генерального наступления на коммунизм, на Россию.
— …Если мы на минуту отрешимся от показной фразеология американских правителей и прислушаемся к тому, что говорят практические политики Штатов, их дельцы и генералы, все станет на свои места. Американцы не думают о помощи Китаю против Японии. — Фан на секунду умолк и, потупившись, закончил: — Они дают Японии всё, что ей нужно, стремясь затянуть войну, стоящую нам сотен тысяч, миллионов человеческих жизней…
При этих словах китайца Пий поднял взгляд к небу и тихо произнёс:
— Мы будем молиться о страдальцах. Да примет их господь в свои объятия, и ангелы божьи да утешат их.
Фая подумал, что было бы гораздо больше пользы, если бы папа попросту приказал кардиналу Спеллману воздействовать на американских католиков, чтобы те прекратили поставки военных материалов японцам. Цифры, способные убедить самого недоверчивого слушателя, быстрой чередой замелькали в мозгу китайца. Не давая папе перебить или остановить себя, генерал заговорил с поспешностью:
— Из нескольких бесед в Америке я понял, что снабжение Японии военными материалами и стратегическим сырьём из Америки происходит по двум причинам, которые кажутся американцам достаточно основательными и ясными: во-первых, они считают, что прекращение такого снабжения способствовало бы сближению Японии с Англией. Американцы ни за что этого не допустят. Они считают, что сближение Японии с Англией означало бы безусловное усиление японской агрессивности по отношению к Соединённым Штатам. Второй причиной, толкающей американцев на оказание японцам военной помощи в борьбе с Китаем, является надежда, что, преодолев наше сопротивление и поставив себе на службу правительство Чан Кай-ши, японцы смогут повернуть Китай на запад. А ни для кого не секрет: американцы хотели бы, чтобы японцы осуществили, наконец, то, что им так долго не удаётся, — большую войну с Советским Союзом.
Пий исподлобья посмотрел на китайца:
— Тяжкое обвинение возводите вы, сын мой, на своих американских братьев во Христе. Уверены ли вы в том, что говорите?
— Не только в этом, святой отец! Я уверен и в том, что совершенно так же рассуждают и англичане. Они тоже оказывают помощь Японии ради того, чтобы не дать ей пасть в объятия Америки и чтобы помочь ей обратить своё оружие против Советского Союза.
— Вы рассуждаете так, словно ни у Америки, ни у Англии, ни у их японских и китайских друзей нет более насущных задач, чем нападение на Россию.
— Конечно, есть, отец мой! Есть! Такой насущной задачей является ликвидация освободительного движения в Китае, физическое уничтожение коммунистов и прежде всего их вождей — Мао Цзе-дуна, Чжу Дэ, Чжоу Энь-лая и других.
— Вы… коммунист, сын мой? — И взгляд папы впился в лицо китайца.
— Нет, отец мой.
— Почему же вы так близко принимаете к сердцу беды этих безбожников, отвергнутых церковью и властями земными, установленными господом-богом?
— Потому, что святая католическая церковь учила меня быть справедливым и милосердным, отец мой, — не сморгнув, отпарировал Фан Юй-тан.
— Прекрасные чувства, — сухо ответил Пий. — Но расточать их попустому не следует. Бывают обстоятельства, при которых и вся наша святая церковь и её отдельные сыны должны проявлять твёрдость в отношении грешников. Лучше временные страдания на земле, чем вечные муки за гробом.
— Китайский народ достаточно страдал, чтобы получить хоть немного счастья и на земле, отец мой.
— Хорошо, оставим это… — уклончиво ответил Пий. — Чего вы просите?
— Я прошу, отец мой, чтобы вы выслушали меня до конца. Только об этом.
— Говорите…
— Я хочу, ваше святейшество, привести вам слова господина Стимсона, бывшего государственного секретаря Соединённых Штатов. Он сказал не так давно: «В настоящее время японский агрессор получает поддержку со стороны США и Британской империи. Однако мы не просто помогаем Японии. Наша помощь настолько эффективна, что без неё японская агрессия была бы немыслима и прекратилась бы очень скоро». Вероятно, мистер Стимсон имел в виду, что если бы, скажем, не тридцать пять миллионов баррелей американской нефти, посланные в Японию в тридцать седьмом году, то японский флот замер бы, остановились бы и танки. Если бы не два миллиона тонн американского железного лома, ввезённые в том же году для нужд японской промышленности, она не смогла бы послать своей армии в Китае ни одного снаряда. Если бы не американские станки и машины, проданные Японии на сумму в сто пятьдесят миллионов долларов в том же тридцать седьмом году, военное производство японцев сократилось бы наполовину. Вот что хотел, вероятно, сказать мистер Стимсон. А в тридцать восьмом году американцы оборудовали в Японии авиационный завод Кавасаки; в тридцать девятом году в Японию прибыли американские специалисты самолетостроительных фирм «Локхид» и «Дуглас», чтобы помочь японцам наладить массовое производство боевых машин. Склады Квантунской армии в Дайрене и Порт-Артуре ломятся от американских военных материалов…
По мере того как говорил китаец, выражение лица Пия делалось все более холодным. Воспользовавшись моментом, когда Фан умолк, чтобы набрать воздуха для следующей тирады, папа строго сказал:
— Я не разбираюсь в таких вещах, сын мой. Это не дело церкви.
Фан понял, что план-максимум, родившийся у него при взгляде на величественный купол собора святого Петра, — вмешательством Ватикана хоть немного обуздать американских пособников Японии, — химера. Оставалось сделать попытку осуществить план-минимум. Здесь Пий уже не сможет ответить Фану, будто ничего не понимает в подобных делах. Это были его собственные католические дела: бесчисленные католические миссии в Китае превратились в гнезда американо-англо-японского шпионажа. Миссионеры были не только разведчиками, они вели широчайшие коммерческие операции, выбивая почву из-под ног китайской торговли, они ввозили тысячи тонн контрабанды и прежде всего опиум. Они торговали всем, чем только можно было торговать в дезорганизованной, порабощённой иностранным капиталом и японской военщиной стране. Они грабили китайский народ, расхищая природные богатства Китая и беспощадно эксплуатируя полурабский труд людей.
Фан говорил в той мере горячо, в какой способен говорить китаец. На этот раз папа слушал его с интересом. Но едва ли его обмануло притворство генерала, когда Фан в заключение своей речи прочувствованным голосом произнёс:
— За вашу помощь, святой отец, я обещаю привести к вам сорок-пятьдесят миллионов новых католиков.
Что-то похожее на огонёк усмешки промелькнуло в чёрных глазах Пия, когда он спросил:
— Вы искренно верите тому, что можно привести в лоно святой церкви и миллионы китайцев, сражающихся под безбожными знамёнами коммунистов? Вы верите такой возможности?
Фан ответил неопределённо:
— Это зависит от многих обстоятельств. И прежде всего, ваше святейшество, от вашего собственного отношения к этим людям. Они очень хорошие люди.
— Хорошо, сын мой, — спокойно сказал Пий, — я распоряжусь, чтобы единственным орденом, который должен вести миссионерскую работу в Китае, было «Общество Иисуса».
— Ах, отец мой, — воскликнул Фан, — я был бы счастлив, если бы это не были иезуиты!
Пий сделал вид, что хочет улыбнуться.
— "Выбирайте между иезуитами и социализмом!" — сказал когда-то Тьер.
— Они называют себя миссионерами, а на деле являются комиссионерами… американских фирм.
— Ваши слова печалят меня, — Пий покачал головой. — Я поручу конгрегации пропаганды веры проверить состав миссий… Вы не знакомы с кардиналом Фумазони-Бионди?
— Не имел счастья… — сумрачно пробормотал Фан Юй-тан, поняв, что сказал лишнее.
— Я попрошу отца Фумазони, — вкрадчиво проговорил Пий, — посетить вас и выяснить детально, какие миссии, каких людей вы имели в виду… — И, подумав немного, продолжал: — Мне хотелось спросить: кого бы вы считали достойным стать кардиналом из числа китайских священнослужителей нашей веры?.. Что бы вы сказали о преподобном Томасе Тьене?
Фан вскинул взгляд на папу:
— Тьен — американский человек!
— Ах, вот как! — ответил Пий. И подумав: — В данное время вы являетесь формально подданным китайского государства, возглавляемого генералиссимусом Чан Кай-ши?
Фан Юй-тану почудилась в вопросе какая-то каверза. Он не сразу ответил:
— Когда-то я клялся в верности гоминдану…
— Если эта клятва связывает вас, мы освободим вас от неё, как и от всяких обязательств перед властями земными — в настоящем и в будущем… Это развяжет вам руки, сын мой.
— Я клялся служить гоминдану, отец мой, — повторил Фан. — Но от прежнего гоминдана, партии великого Сун Ят-сена, ничего не осталось. Так что… я не считаю себя больше связанным…
Пий поднялся со скамьи. Аудиенция была окончена.
Фан Юй-тан склонил голову. Папа выпростал руку из-под накидки, и Фану предстала белизна его одеяний — такая светлая, такая не вяжущаяся ни с этой чёрной мантией, ни с мрачным, нахмуренным лицом Пия. Фан Юй-тан прикоснулся губами к узкой, но крепкой руке папы и стал пятиться в боковую аллейку.
Брови папы были нахмурены, он говорил, не глядя на кардиналов. Каждый должен был угадывать, к кому из них относятся его слова, произносимые все тем же, раз навсегда для всех обстоятельств усвоенным вкрадчивым голосом. По мере того как инструкции, относящиеся к кому-либо из них, заканчивались, папа едва заметным кивком головы отпускал его и приступал к наставлению следующего.
Монсеньор Винченцо-Бианки-Канлиэзи, управляющий апостольской канцелярией, уже удалился, чтобы заготовить рескрипт о пожаловании генералу Евгению Фану ордена святого Григория Великого третьего класса за гражданские и военные заслуги перед святым престолом и католической церковью.
Вторым был отпущен монсеньор Доменико Тардини — секретарь конгрегации чрезвычайных дел. Его скромная задача заключалась в том, чтобы пересказать статс-секретарю, кардиналу Мальоне, содержание беседы папы с китайцем, которую монсеньор Тардини слушал из-за кустов. Мальоне предстояло принять срочные меры к тому, чтобы отменить все займы, выданные Фану американцами, задержать транспорты закупленного им оружия и открыть государственному департаменту США истинные намерения Фан Юй-тана в отношении американцев в Китае.
В небольшом кабинете Пия остался секретарь священной инквизиции кардинал Франческо Сельваджиани. Он стоял поодаль от письменного стола, сложивши руки на животе и привычными пальцами машинально перебирая чётки. Лицо его при этом ничего не выражало. Вероятно, вот так же, по привычке двигая челюстями, американский клерк жуёт резинку, далёкий мыслями от надоевшей ему работы. Только тогда, когда дверь затворилась за Тардини и Пий молчаливым движением подбородка указал старику на кресло напротив себя, тот уселся и сунул чётки в широкий карман сутаны. Несколько минут в комнате царило молчание. Наконец Пий бросил:
— Что нам с ним делать?
Пристально глядя в лицо папы, старый кардинал пытался отгадать его намерения, чтобы не попасть в просак со своим предложением.
— Он может принести очень большой вред, — сумрачно пояснил Пий.
Опытному старику стали ясны намерения папы.
— Если вашему святейшеству будет угодно предоставить это дело мне?..
Пий посмотрел вопросительно.
— На том самом пароходе, на котором он намерен ехать в Советский Союз, отправится до Стамбула один из людей конгрегации пропаганды, — пояснил кардинал и сквозь зубы добавил: — Советский теплоход «Максим Горький»…
При этом имени брови Пия сошлись ещё больше. Он ни словом, ни движением не дал понять Сальваджиани, угадал ли до конца смысл его предложения.
Сальваджиани сказал:
— Надёжный человек — священник Аугусто Гаусс, немец.
Кардинал знал, что святейший любит немцев.
Наморщенные брови папы действительно разошлись, и одна из складок над переносицей исчезла. Он слегка кивнул головой:
— Знаю…
— Ему будет поручено…
Пий прервал его лёгким движением пальца, как если бы ему досаждали дальнейшие подробности. Сальваджиани тотчас умолк. Через минуту он покинул папский кабинет. Ни тот, ни другой ни разу не произнесли имени Фана.
Через два дня в генуэзском порту одновременно с генералом Фан Юй-таном и его спутниками на борт советского теплохода «Максим Горький» взошёл Август Гаусс. Он наблюдал за тем, как шла погрузка нескольких небольших ящиков с порученными ему кинолентами. Третьему помощнику капитана теплохода, молодому красавцу южного типа, Август вкрадчиво сказал:
— Я буду весьма признателен сеньору, если мои ящики будут погружены в трюм. Этот груз боится сырости.
2
Через два месяца происшествие на «Горьком» вспоминалось Стилу и Джойсу, как кинофильм.
В Пирее вся кают-компания «Горького» была опечалена тем, что весёлый католический патер, взошедший на борт теплохода ещё в Генуе, опоздал к отходу. Капитан задержал на полчаса отплытие, в надежде, что отец Август подоспеет, но тот не появился. Радиорубка «Горького» уже в море приняла радиограмму:
"Мой груз сдайте в Стамбуле точка.Радиограмма тронула всех. Даже молодой помощник капитана с восточной наружностью удовлетворённо улыбнулся, слушая депешу. Он, правда, не верил ни в бога, ни в его служителей, но оценил бы доброе слово, даже если бы оно исходило от сатаны.
Господь да пребудет с вами в долгом плавании точка.
Преподобный Август".
Пассажиры немного посмеялись над милой наивностью священника, которому пустяковый переход Пирей-Одесса представлялся «долгим плаванием».
Никто не подозревал о сокровенном смысле, вложенном отцом Августом в эти, отнюдь не случайные, слова. Путешествие, в которое он собирался отправить Фан Юй-тана и его спутников, действительно обещало быть долгим: с выходом в Эгейское море должен был прийти в действие зажигательный снаряд, вложенный в коробки с фильмами для пропаганды веры Христовой. Пожар, возникший в трюме, обещал привести к катастрофе теплохода. Правда, в открытом море это грозило гибелью и всем пассажирам, но такие мелочи не тревожили отца Августа. Приказ святейшего отца гласил, что его превосходительство генерал Фан Юй-тан должен как можно скорее и независимо от его личного желания предстать перед святым Петром. То, что китайцу предстояло именно сгореть, было, по мнению Августа, великой милостью провидения. Сквозь пламя Фан войдёт в царствие небесное, очищенный от земной скверны, и ангельское сияние мученика будет вечно сиять вокруг его генеральской головы.
Всего этого, разумеется, не мог знать молодой помощник капитана. Но он не напрасно плавал уже несколько лет на зарубежных линиях советского торгового флота и не напрасно был не каким-нибудь, а именно советским помощником на советском теплоходе. Эта обстоятельства обусловили то, что не все произошло так, как предполагал отец Август. Помощник капитана ещё в Генуе при погрузке «Горького» рассудил, что если, попав на советский теплоход, католический монах просит спрятать груз поглубже в трюм, значит в этом грузе заключено нечто боящееся глаза советских людей.
Помощник вежливо козырнул отцу Августу и отдал команду:
— В трюм номер два, поглубже… Вира!
Лебёдка загрохотала. Ящики с надписями «Порт назначения Стамбул» быстро поднимались на стреле. Потом так же быстро стали опускаться. Отец Август, удовлетворённый, отправился в свою каюту.
Но ящик не был уложен под другие грузы. Он остался на виду. И когда пришла неожиданная телеграмма монаха, помощник капитана пробормотал:
— Знаем мы этих воронов!.. Тут что-нибудь не так.
Он приказал вытащить груз на палубу и держать на глазах вахтенного.
Была глубокая ночь. Теплоход «Горький» спокойно резал воды Эгейского моря на пути к Дарданеллам, когда с бака вдруг повалил густой дым, потом ярко вспыхнули коробки с картинами святейшей конгрегации пропаганды веры, загорелись доски одного ящика.
Понадобилось несколько минут на то, чтобы покончить с этим несостоявшимся пожаром теплохода «Горький».
Утром помощник капитана сделал пассажирам доклад о современных способах пропаганды католицизма.
Единственной жертвой замысла отца Августа явился Тони Спинелли. Итальянец хотел сохранить доказательства преступления своего соотечественника папы. Он самоотверженно пытался погасить один из ящиков. Но доказательств он так и не сохранил, а получил столь тяжёлые ожоги, что пришлось оставить его в одесском госпитале. Стил и Джойс отправились в Китай без приятеля.
С тех пор прошло больше полутора месяцев. Маленький секретарь Фан Юй-тана по поручению генерала связал Стила и Джойса с командиром одного из отрядов китайской Народной армии, которого звали Фу Би-чен. И вот уже две недели как они носили на груди большие значки воинов 8-й армии.
Победа была тем более радостной, что явилась совершенной неожиданностью. Один японец догорал на земле — это Джойс видел собственными глазами. Другой, дымя простреленным мотором, улепётывал в тщетной надежде перетянуть линию фронта. Это Джойс тоже видел совершенно отчётливо. Но он готов был клятвенно заверить, что японскому лётчику не удастся уйти к своим: из его мотора уже било пламя.
Эта победа была одержана над двумя японскими самолётами на дряхлом японском же разведчике, доставшемся отряду в виде трофея нивесть когда. Стил потому и разрешил Джойсу отправиться в этот полет, что совершенно не был уверен в надёжности мотора. Этика отношений, установившихся между лётчиком-китайцем и двумя американскими механиками, говорила, что механику — хозяину машины — следует своею собственной головой гарантировать жизнь лётчика в первом полёте отремонтированной машины. Было совершенной случайностью, что из пробного этот полет превратился в боевой.
Японцы появились неожиданно. Переключившись с обязанности механика на роль пулемётчика, Джойс отлично справился с делом. Победа была налицо, хотя Чэну впервые пришлось вести воздушный бой на разведчике.
Ложкой дёгтя в радости, заливавшей существо Джойса, было то, что, едва убедившись в результатах своего огня, он был вынужден прибегнуть к парашюту: подоспевший третий японец очередью в упор начисто срезал разведчику оперение. Искусство Чэна было бессильно справиться с самолётом, лишившимся управления.
Джойс покинул самолёт на секунду раньше Чэна. Он видел, как парашют китайца раскачивается несколькими метрами выше его собственного. Ветер относил их обоих к большому гаолянному полю.
Тем временем третий японец практиковался в меткости стрельбы по медленно опускающимся парашютистам. Он успел сделать два захода. Джойс потянул за левые стропы, чтобы ускорить своё падение. Парашют совершил быстрое скольжение. По расчётам негра, высокий гаолян должен был амортизировать удар.
Над самой землёй Джойс огляделся, надеясь увидеть Чэна, но того уже не было в воздухе. В то же мгновение большое тело негра прочесало в зарослях гаоляна борозду, по которой свободно могла бы проехать пушка. После получасовых поисков Джойс нашёл Чэна в гаоляне. Лётчик сидел скорчившись. Голова его была опущен" на грудь так, как будто он что-то внимательно рассматривал у себя на животе.
— Эй, Чэнни, что ты там так внимательно разглядываешь? Просто удивительно, что этот имперский снайпер не сделал из нас решето…
Чэн не поднял головы. Он оставался все в той же позе, с рукою, прижатой к плечу. Из-под пальцев сочилась кровь.
Механик поднял голову лётчика и потрепал его по щекам, чтобы привести в чувство. Осмотрев рану, Джойс ободряюще сказал:
— Пустяки, старичок. На твою долю пришлась бронебойка. Ей просто нечего было делать в таком материале. Стоило бы тебе ошибиться и подставить плечо под выстрел этой обезьяны десятой долей секунды раньше или позже, и ты получил бы зажигательную или разрывную… Эффект был бы другой… Можешь встать?
Чэн уцепился здоровой рукой за негра. Так они шли некоторое время, но Джойс решил, что это чересчур медленно, и попросту поднял маленького китайца на руки.
Когда голова лётчика в бессилии опускалась на плечо негра, Джойс начинал подпевать:
И ласково приговаривал:
Кэйзи Джонс слетает в ад, как мячик,
Кэйзи Джонса черти ждут во мгле…
И теперь швыряет серу в пламя
Он за то, что делал на земле…
— Ну, ну, старичок, больше бодрости. Мы ещё полетаем.
Солнце стояло уже высоко, когда они добрались до расположения отряда Фу.
Теперь времени у Джойса было сколько угодно — сбитый разведчик был единственным самолётом, приданным отряду Фу. Впредь до получения новой материальной части Джойс стал безработным. А материальную часть можно было ждать только с той стороны — от противника.
Негр сидел перед фанзой и хмуро рассматривал неказистую обстановку вокруг штаба Фу.
Прошло едва две недели с тех пор, как Джойс со Стилом присоединились к его отряду. Сначала предполагалось, что они пробудут здесь всего несколько дней, пока не откроется возможность пробраться к главным силам Чжу Дэ. Но такая возможность все не открывалась. Отряд Фу Би-чена действовал отдельно от главных сил 8-й армии. Стил и Джойс успели отремонтировать доставшийся отряду трофей — старый японский разведчик, и этот разведчик закончил свою короткую лётную жизнь.