Страница:
Мельник насторожённо, исподлобья оглядел сидящих. Глаза его были полуприкрыты воспалёнными красными веками. Все лицо казалось неопрятным и колючим, как старая щётка. Почти чёрная от загара шея была похожа на свилеватое полено, побывавшее в огне. Кадык выдавался острым сучком.
Говорил мельник то неохотно, робко, то вдруг начинал торопиться, точно боясь, что ему не дадут досказать. При этом кадык его под распахнутым воротом ватника ходил быстро-быстро.
— Зачем вы пришли к нам? — спросил Фу Би-чен.
Не поднимая глаз, мельник негромко ответил:
— Если вы не верите мне, прикажите убить меня.
— Зачем же мне убивать вас?
— Все генералы убивают нас.
— Вы же знаете — тут ваши друзья.
Напрасно подождав ответа, Фу Би-чен спросил:
— Ведь вы пришли к нам как друг, не правда ли?
Мельник молча обернулся спиною к сидящим. Все увидели, что руки его связаны у локтей.
Фу Би-чен перегнулся через стол и разрезал верёвку.
В фанзе долго царило молчание. Наконец Фу Би-чен поднял взгляд на мельника:
— Ну?
— Что же мне сказать человеку, который и так знает все?
— Вы не у японцев. Говорите, что есть на сердце.
— Не выжжено ли из сердца бедняка все, чем живёт человек?
— Разве нет у вас дома, где согревается самое холодное сердце?
— Дом мой — там! — мельник махнул рукой в пространство.
— Но в доме есть жена, разделяющая труд и горе бедного человека, — ласково проговорил Фу Би-чен.
— Да… в доме бедняка есть жена.
— И в доме есть дитя — надежда опустошённой души, — уверенно сказал Фу Би-чен.
Рябое лицо мельника впервые осветилось слабой улыбкой.
— Скоро два года как жена родила мне девочку — нежный цветок большой радости… — Мельник посмотрел на пальцы своих босых ног и проговорил почти про себя: — Она лепечет «мяу-мяу».
— Мяу-мяу?
— Мельница давно стоит. То, что собирают бедняки, они могут истолочь и в маленькой ступе…
— Ну, ну…
— Мы с женою работаем в поле. Дитя остаётся в доме с котёнком. От зверя наш цветок и научился своему первому слову: мяу-мяу…
Голова мельника упала на грудь, и улыбка сбежала с его лица. Оно снова стало тёмным и сухим, как кусок обгоревшего дерева.
Фу Би-чен подвинул мельнику табак. Шансиец не шевельнулся. Фу Би-чен вынул свою трубку и протянул ему.
Мельник опустился на корточки перед ящиком, служившим Фу Би-чену столом, и стал набивать трубку.
— Мяу-мяу! — повторил Фу Би-чен и улыбнулся. — Сердце ваше полно, как весенняя река. Разве вы пришли сюда не для того, чтобы защищать эту полноводную радость?
— Так говорят все генералы, господин, — со вздохом ответил мельник.
— Я не господин, а друг ваш и товарищ.
Ничего не ответив, мельник затянулся трубкой.
Фу Би-чен дал ему сделать несколько затяжек, потом спросил:
— Вам знакомы эти места?
— Вы сами знаете больше, чем спрашиваете.
— Вы исходили тут каждую тропку?
— Исходил, господин.
— Называйте меня «товарищ».
— Хорошо, госп…
Фу Би-чен подошёл к выходу и откинул цыновку.
— Идёмте!
Оставшимся в фанзе было видно, как командир подвёл мельника к стоявшей под пригорком стереотрубе.
Фу Би-чен взял мельника за плечо и пригнул к окуляру.
— Видите дом?
— Да… товарищ.
— В нем и остался ваш маленький цветок радости.
Мельник подался вперёд всем тощим длинным телом так, что едва не свалил трубу. Долго смотрел, потом в нерешительности сказал:
— Если вы говорите, значит так.
— А разве это не ваша фанза?
— Не знаю…
— Это не дом возле мельницы? — терпеливо спросил Фу Би-чен.
Мельник бросил ещё взгляд в стереотрубу.
— Не знаю…
— Не узнаете своего дома? На вашей мельнице — японский наблюдатель.
— Может быть…
— Вы не знаете?
— Не знаю…
Чэну, внимательно следившему за разговором, было ясно: перебежчик лжёт. Лётчик уже пришёл к выводу, что это вовсе не перебежчик, а японский лазутчик. Он подослан, чтобы узнать намерения Фу Би-чена. Величайшей ошибкой со стороны командира было бы заговорить о тропе. Но именно тут Фу Би-чен и сказал:
— Здесь есть тропа, по которой можно подойти к мельнице.
«Теперь, если он убежит, японцы будут знать, что мы намерены воспользоваться тропой», — подумал Чэн и почти с ненавистью посмотрел на мельника. Если бы не дисциплина, он выхватил бы пистолет и уложил бы долговязого парня на месте. Но Чэн сидел неподвижно и молчал. А Фу Би-чен, словно смеясь над его сомнениями, говорил:
— Этой тропой можно подойти к мельнице так, что японцы не заметят?
Мельник несколько мгновений смотрел в сторону.
— Не знаю…
Фу Би-чен пожал плечами.
— Жаль… Знай вы тропу, мы выбили бы отсюда японцев… — И после некоторого раздумья прибавил: — Так приказал Чжу Дэ.
Мельник подался всем корпусом к Фу Би-чену:
— Чжу Дэ?!
— Чжу Дэ.
Казалось, мельник не верил своим ушам:
— "Один из четырех"?
— А разве есть ещё один такой спутник у Мао Цзе-дуна?
Мельник вскочил:
— Мао Цзе-дун? Если бы я мог верить своим ушам!..
Фу Би-чен отвернулся с напускным равнодушием. Мельник просительно сложил руки:
— Как отличить тех, кому можно верить, от тех, кого надо бояться?
Все с тем же равнодушием Фу Би-чен пожал плечами, а мельник умоляюще воскликнул:
— Я хочу верить, но… нас научили бояться…
— И «Чжу Мао»? — Фу Би-чен укоризненно покачал головой. — И этих львов храбрости и правды?
— Только не их!
— Вы хотите, чтобы ваш цветок никогда больше не увидел лица японского солдата?
— О-о!
— Вы хотите, чтобы ни один разбойник никогда не подошёл к вашим дверям?
— Товарищ!
— Тогда верьте мне: я человек «Чжу Мао».
Мельник покачал головой и словно про себя пробормотал:
— Лица японцев похожи на морды бешеных собак.
— Вы их боитесь?
— Стоит ли бояться смерти?
— Смерть? Каждый убитый японец — победа над смертью.
— Я хотел бы быть солдатом Чжу Дэ, чтобы прогнать смерть с полей, где растёт цветок моей жизни. — Мельник скрестил руки на груди и нараспев произнёс: — Ростом Чжу Дэ выше деревьев. Он всех умнее, сильней и смелей. Он прост и добр. Он видит все на сто ли вокруг. Он угадывает мысли врагов. Он может наслать на них дым и ветер…
— Откуда вы знаете?
— Когда он бодрствует, народ ждёт его приказов. Когда он говорит, его слушает весь Китай. Когда он спит, народ охраняет его сон… — Он помолчал и закончил как песню: — Его армия в ста сражениях побеждает сто раз… Я хочу быть солдатом Чжу Дэ!
— Путь к нему прям, — проговорил Фу Би-чен. — Он ведёт по тропе, на ту сторону болота.
— Если бы я мог верить…
— Тропа нужна вам так же, как мне. Подумайте… — С этими словами Фу Би-чен вошёл в фанзу и опустил за собою цыновку. Мельник остался один в сгустившейся тьме ночи. Из фанзы его не было видно. Чэн подошёл к цыновке и отогнул её край, но Фу Би-чен остановил его повелительным жестом.
— Мне он совсем не нравится, — тихо сказал Чэн.
Фу Би-чен неопределённо пожал плечами.
В фанзе царило молчание.
Первым опять заговорил лётчик.
— Он знает тропу… я уверен.
— Я тоже, — сказал командир.
— Так отправьте же его в трибунал!
Стил произнёс по-английски:
— Этот тип и мне не нравится.
— Едва ли он, переходя к нам, рассчитывал на то, что придётся всем по сердцу, — сказал Фу Би-чен.
— В трибунале разобрались бы, не подослан ли он японцами. Если так, унция свинца — и все, — сказал Стил.
— А тропа? — спросил Фу Би-чен.
— Быть может, можно найти другого человека? — предложил Джойс.
— Как хорошо, что вы все только авиаторы, — иронически сказал Фу Би-чен.
— Бросьте философию, Фу, — раздражённо проговорил Стил. — Нам нужна тропа. Пусть этот парень поворачивается и идёт вперёд. Я готов итти за ним с пистолетом. Посмотрим, поведёт он нас или нет.
Мельник стоял по другую сторону цыновки. Опершись одной рукой о притолоку, он прислушивался к голосам, раздававшимся в фанзе. По его лицу никто не мог бы сказать, понимает ли он то, что говорится там по-английски. Когда умолк голос Стила, мельник приподнял цыновку. Вытянувшись, по-солдатски прижал руки к бёдрам и обратился к Фу Би-чену:
— Я хочу вам много сказать.
— Говорите.
Шансиец посмотрел на Стила.
— Не при этом человеке.
— Он не понимает по-китайски.
— Вы не можете этого знать.
Это были первые слова, произнесённые мельником тоном полной уверенности.
Когда командир перевёл его слова американцу, тот молча поднялся и вышел из фанзы.
Мельник посмотрел в глаза Фу Би-чену.
— Я скажу, зачем меня прислали.
— Кто прислал? — удивлённо спросил командир.
— Японцы.
При этих словах из тёмного угла вынырнул Чэн.
— Я говорил вам!
Движением руки Фу Би-чен заставил его замолчать. Лётчик нехотя опустился на кан.
— Зачем же они вас прислали? — спросил Фу Би-чен таким тоном, как будто все это было самым обыкновенным делом.
— Чтобы я показал вам дорогу к мельнице, но не той тропой, о которой вы спрашиваете, — о ней японцы ничего не знают, — а по краю болота.
— Зачем же вы повели бы нас по краю болота?
— Чтобы вы попали в ловушку… чтобы японцы могли уничтожить ваш отряд.
— Покажите, где проходит вторая дорога.
Фу Би-чен поспешно вышел из фанзы, сопровождаемый мельником. Следом за ними, вынув пистолет, вышел Чэн. Рядом тяжело шагал Джойс.
Через несколько минут они вернулись в фанзу.
— Теперь я буду вашим солдатом. У меня есть всё, что нужно солдату: ненависть в груди, отвага в сердце и преданность в мыслях, — высокопарно проговорил мельник.
— Солдату необходимо ещё ружьё, — ответил Фу Би-чен.
— Вы дадите мне ружьё. — Теперь тон мельника стал уверенным, как у человека знающего себе цену.
— Хорошо, возьми, — проговорил Фу Би-чен, как будто тут же протягивая мельнику ружьё.
Тот удивлённо огляделся:
— Где?
— Там, — и Фу Би-чен махнул рукой по направлению к двери, — на мельнице.
— На мельнице нет оружия, — обиженно произнёс шансиец.
— Оно есть там у японцев.
Мельник рассмеялся:
— Я понял!
Фу Би-чен спросил:
— Когда вы должны были провести нас по боковой дороге в ловушку японцев?
— Завтра, к часу, когда зайдёт луна.
Фу Би-чен не надолго задумался.
— Идите отдыхайте. Я распоряжусь: вам дадут рису.
— Я возьму его с собой… Цветок голоден.
— Для цветка дадут отдельно. Поешьте и ложитесь.
Едва мельник успел выйти, как Чэн поспешно сказал:
— Позвольте мне лечь рядом с ним.
Фу Би-чен отрицательно покачал головой:
— Если бы вы не были ранены, для вас нашлось бы совсем другое дело.
— Пусть мысль о моей ране не мешает вам отдать боевой приказ, — возразил Чэн. — Я так же здоров, как был вчера.
Фу подождал, пока в фанзу вернулся Стил, и обвёл троих авиаторов взглядом своих добрых, покрасневших от лихорадки глаз.
— В моем отряде вы единственные люди, знающие, что такое машина… Никто из вас никогда не имел дела с броневым автомобилем?
Джойс и Стил одновременно вскочили с кана.
— Остальное понятно, командир, — проговорил Стил и, кивнув Джойсу, направился к выходу.
— Вы думаете, что его можно починить? — крикнул ему вслед Фу Би-чен.
Стил только махнул рукой и вместе с Джойсом выбежал прочь.
Через полчаса Джойс вернулся в фанзу.
— Эта старая японская телега почти исправна, — возбуждённо доложил он. — Кое-какие пустяки мы починим в течение одного-двух часов.
— Как хорошо, что мы не бросили этот трофей, — радостно произнёс Фу Би-чен. — А сколько усилий стоило притащить его сюда… Когда он может быть готов?
Джойс глянул на часы.
— К полуночи, командир.
— Значит, через час после полуночи мы выступаем.
5
6
7
Говорил мельник то неохотно, робко, то вдруг начинал торопиться, точно боясь, что ему не дадут досказать. При этом кадык его под распахнутым воротом ватника ходил быстро-быстро.
— Зачем вы пришли к нам? — спросил Фу Би-чен.
Не поднимая глаз, мельник негромко ответил:
— Если вы не верите мне, прикажите убить меня.
— Зачем же мне убивать вас?
— Все генералы убивают нас.
— Вы же знаете — тут ваши друзья.
Напрасно подождав ответа, Фу Би-чен спросил:
— Ведь вы пришли к нам как друг, не правда ли?
Мельник молча обернулся спиною к сидящим. Все увидели, что руки его связаны у локтей.
Фу Би-чен перегнулся через стол и разрезал верёвку.
В фанзе долго царило молчание. Наконец Фу Би-чен поднял взгляд на мельника:
— Ну?
— Что же мне сказать человеку, который и так знает все?
— Вы не у японцев. Говорите, что есть на сердце.
— Не выжжено ли из сердца бедняка все, чем живёт человек?
— Разве нет у вас дома, где согревается самое холодное сердце?
— Дом мой — там! — мельник махнул рукой в пространство.
— Но в доме есть жена, разделяющая труд и горе бедного человека, — ласково проговорил Фу Би-чен.
— Да… в доме бедняка есть жена.
— И в доме есть дитя — надежда опустошённой души, — уверенно сказал Фу Би-чен.
Рябое лицо мельника впервые осветилось слабой улыбкой.
— Скоро два года как жена родила мне девочку — нежный цветок большой радости… — Мельник посмотрел на пальцы своих босых ног и проговорил почти про себя: — Она лепечет «мяу-мяу».
— Мяу-мяу?
— Мельница давно стоит. То, что собирают бедняки, они могут истолочь и в маленькой ступе…
— Ну, ну…
— Мы с женою работаем в поле. Дитя остаётся в доме с котёнком. От зверя наш цветок и научился своему первому слову: мяу-мяу…
Голова мельника упала на грудь, и улыбка сбежала с его лица. Оно снова стало тёмным и сухим, как кусок обгоревшего дерева.
Фу Би-чен подвинул мельнику табак. Шансиец не шевельнулся. Фу Би-чен вынул свою трубку и протянул ему.
Мельник опустился на корточки перед ящиком, служившим Фу Би-чену столом, и стал набивать трубку.
— Мяу-мяу! — повторил Фу Би-чен и улыбнулся. — Сердце ваше полно, как весенняя река. Разве вы пришли сюда не для того, чтобы защищать эту полноводную радость?
— Так говорят все генералы, господин, — со вздохом ответил мельник.
— Я не господин, а друг ваш и товарищ.
Ничего не ответив, мельник затянулся трубкой.
Фу Би-чен дал ему сделать несколько затяжек, потом спросил:
— Вам знакомы эти места?
— Вы сами знаете больше, чем спрашиваете.
— Вы исходили тут каждую тропку?
— Исходил, господин.
— Называйте меня «товарищ».
— Хорошо, госп…
Фу Би-чен подошёл к выходу и откинул цыновку.
— Идёмте!
Оставшимся в фанзе было видно, как командир подвёл мельника к стоявшей под пригорком стереотрубе.
Фу Би-чен взял мельника за плечо и пригнул к окуляру.
— Видите дом?
— Да… товарищ.
— В нем и остался ваш маленький цветок радости.
Мельник подался вперёд всем тощим длинным телом так, что едва не свалил трубу. Долго смотрел, потом в нерешительности сказал:
— Если вы говорите, значит так.
— А разве это не ваша фанза?
— Не знаю…
— Это не дом возле мельницы? — терпеливо спросил Фу Би-чен.
Мельник бросил ещё взгляд в стереотрубу.
— Не знаю…
— Не узнаете своего дома? На вашей мельнице — японский наблюдатель.
— Может быть…
— Вы не знаете?
— Не знаю…
Чэну, внимательно следившему за разговором, было ясно: перебежчик лжёт. Лётчик уже пришёл к выводу, что это вовсе не перебежчик, а японский лазутчик. Он подослан, чтобы узнать намерения Фу Би-чена. Величайшей ошибкой со стороны командира было бы заговорить о тропе. Но именно тут Фу Би-чен и сказал:
— Здесь есть тропа, по которой можно подойти к мельнице.
«Теперь, если он убежит, японцы будут знать, что мы намерены воспользоваться тропой», — подумал Чэн и почти с ненавистью посмотрел на мельника. Если бы не дисциплина, он выхватил бы пистолет и уложил бы долговязого парня на месте. Но Чэн сидел неподвижно и молчал. А Фу Би-чен, словно смеясь над его сомнениями, говорил:
— Этой тропой можно подойти к мельнице так, что японцы не заметят?
Мельник несколько мгновений смотрел в сторону.
— Не знаю…
Фу Би-чен пожал плечами.
— Жаль… Знай вы тропу, мы выбили бы отсюда японцев… — И после некоторого раздумья прибавил: — Так приказал Чжу Дэ.
Мельник подался всем корпусом к Фу Би-чену:
— Чжу Дэ?!
— Чжу Дэ.
Казалось, мельник не верил своим ушам:
— "Один из четырех"?
— А разве есть ещё один такой спутник у Мао Цзе-дуна?
Мельник вскочил:
— Мао Цзе-дун? Если бы я мог верить своим ушам!..
Фу Би-чен отвернулся с напускным равнодушием. Мельник просительно сложил руки:
— Как отличить тех, кому можно верить, от тех, кого надо бояться?
Все с тем же равнодушием Фу Би-чен пожал плечами, а мельник умоляюще воскликнул:
— Я хочу верить, но… нас научили бояться…
— И «Чжу Мао»? — Фу Би-чен укоризненно покачал головой. — И этих львов храбрости и правды?
— Только не их!
— Вы хотите, чтобы ваш цветок никогда больше не увидел лица японского солдата?
— О-о!
— Вы хотите, чтобы ни один разбойник никогда не подошёл к вашим дверям?
— Товарищ!
— Тогда верьте мне: я человек «Чжу Мао».
Мельник покачал головой и словно про себя пробормотал:
— Лица японцев похожи на морды бешеных собак.
— Вы их боитесь?
— Стоит ли бояться смерти?
— Смерть? Каждый убитый японец — победа над смертью.
— Я хотел бы быть солдатом Чжу Дэ, чтобы прогнать смерть с полей, где растёт цветок моей жизни. — Мельник скрестил руки на груди и нараспев произнёс: — Ростом Чжу Дэ выше деревьев. Он всех умнее, сильней и смелей. Он прост и добр. Он видит все на сто ли вокруг. Он угадывает мысли врагов. Он может наслать на них дым и ветер…
— Откуда вы знаете?
— Когда он бодрствует, народ ждёт его приказов. Когда он говорит, его слушает весь Китай. Когда он спит, народ охраняет его сон… — Он помолчал и закончил как песню: — Его армия в ста сражениях побеждает сто раз… Я хочу быть солдатом Чжу Дэ!
— Путь к нему прям, — проговорил Фу Би-чен. — Он ведёт по тропе, на ту сторону болота.
— Если бы я мог верить…
— Тропа нужна вам так же, как мне. Подумайте… — С этими словами Фу Би-чен вошёл в фанзу и опустил за собою цыновку. Мельник остался один в сгустившейся тьме ночи. Из фанзы его не было видно. Чэн подошёл к цыновке и отогнул её край, но Фу Би-чен остановил его повелительным жестом.
— Мне он совсем не нравится, — тихо сказал Чэн.
Фу Би-чен неопределённо пожал плечами.
В фанзе царило молчание.
Первым опять заговорил лётчик.
— Он знает тропу… я уверен.
— Я тоже, — сказал командир.
— Так отправьте же его в трибунал!
Стил произнёс по-английски:
— Этот тип и мне не нравится.
— Едва ли он, переходя к нам, рассчитывал на то, что придётся всем по сердцу, — сказал Фу Би-чен.
— В трибунале разобрались бы, не подослан ли он японцами. Если так, унция свинца — и все, — сказал Стил.
— А тропа? — спросил Фу Би-чен.
— Быть может, можно найти другого человека? — предложил Джойс.
— Как хорошо, что вы все только авиаторы, — иронически сказал Фу Би-чен.
— Бросьте философию, Фу, — раздражённо проговорил Стил. — Нам нужна тропа. Пусть этот парень поворачивается и идёт вперёд. Я готов итти за ним с пистолетом. Посмотрим, поведёт он нас или нет.
Мельник стоял по другую сторону цыновки. Опершись одной рукой о притолоку, он прислушивался к голосам, раздававшимся в фанзе. По его лицу никто не мог бы сказать, понимает ли он то, что говорится там по-английски. Когда умолк голос Стила, мельник приподнял цыновку. Вытянувшись, по-солдатски прижал руки к бёдрам и обратился к Фу Би-чену:
— Я хочу вам много сказать.
— Говорите.
Шансиец посмотрел на Стила.
— Не при этом человеке.
— Он не понимает по-китайски.
— Вы не можете этого знать.
Это были первые слова, произнесённые мельником тоном полной уверенности.
Когда командир перевёл его слова американцу, тот молча поднялся и вышел из фанзы.
Мельник посмотрел в глаза Фу Би-чену.
— Я скажу, зачем меня прислали.
— Кто прислал? — удивлённо спросил командир.
— Японцы.
При этих словах из тёмного угла вынырнул Чэн.
— Я говорил вам!
Движением руки Фу Би-чен заставил его замолчать. Лётчик нехотя опустился на кан.
— Зачем же они вас прислали? — спросил Фу Би-чен таким тоном, как будто все это было самым обыкновенным делом.
— Чтобы я показал вам дорогу к мельнице, но не той тропой, о которой вы спрашиваете, — о ней японцы ничего не знают, — а по краю болота.
— Зачем же вы повели бы нас по краю болота?
— Чтобы вы попали в ловушку… чтобы японцы могли уничтожить ваш отряд.
— Покажите, где проходит вторая дорога.
Фу Би-чен поспешно вышел из фанзы, сопровождаемый мельником. Следом за ними, вынув пистолет, вышел Чэн. Рядом тяжело шагал Джойс.
Через несколько минут они вернулись в фанзу.
— Теперь я буду вашим солдатом. У меня есть всё, что нужно солдату: ненависть в груди, отвага в сердце и преданность в мыслях, — высокопарно проговорил мельник.
— Солдату необходимо ещё ружьё, — ответил Фу Би-чен.
— Вы дадите мне ружьё. — Теперь тон мельника стал уверенным, как у человека знающего себе цену.
— Хорошо, возьми, — проговорил Фу Би-чен, как будто тут же протягивая мельнику ружьё.
Тот удивлённо огляделся:
— Где?
— Там, — и Фу Би-чен махнул рукой по направлению к двери, — на мельнице.
— На мельнице нет оружия, — обиженно произнёс шансиец.
— Оно есть там у японцев.
Мельник рассмеялся:
— Я понял!
Фу Би-чен спросил:
— Когда вы должны были провести нас по боковой дороге в ловушку японцев?
— Завтра, к часу, когда зайдёт луна.
Фу Би-чен не надолго задумался.
— Идите отдыхайте. Я распоряжусь: вам дадут рису.
— Я возьму его с собой… Цветок голоден.
— Для цветка дадут отдельно. Поешьте и ложитесь.
Едва мельник успел выйти, как Чэн поспешно сказал:
— Позвольте мне лечь рядом с ним.
Фу Би-чен отрицательно покачал головой:
— Если бы вы не были ранены, для вас нашлось бы совсем другое дело.
— Пусть мысль о моей ране не мешает вам отдать боевой приказ, — возразил Чэн. — Я так же здоров, как был вчера.
Фу подождал, пока в фанзу вернулся Стил, и обвёл троих авиаторов взглядом своих добрых, покрасневших от лихорадки глаз.
— В моем отряде вы единственные люди, знающие, что такое машина… Никто из вас никогда не имел дела с броневым автомобилем?
Джойс и Стил одновременно вскочили с кана.
— Остальное понятно, командир, — проговорил Стил и, кивнув Джойсу, направился к выходу.
— Вы думаете, что его можно починить? — крикнул ему вслед Фу Би-чен.
Стил только махнул рукой и вместе с Джойсом выбежал прочь.
Через полчаса Джойс вернулся в фанзу.
— Эта старая японская телега почти исправна, — возбуждённо доложил он. — Кое-какие пустяки мы починим в течение одного-двух часов.
— Как хорошо, что мы не бросили этот трофей, — радостно произнёс Фу Би-чен. — А сколько усилий стоило притащить его сюда… Когда он может быть готов?
Джойс глянул на часы.
— К полуночи, командир.
— Значит, через час после полуночи мы выступаем.
5
Когда Чэн вернулся в фанзу, там опять сидел мельник. Несмотря на то, что Фу Би-чен, повидимому, проникся полным доверием к этому человеку, Чэну не хотелось говорить при нем о предстоящей операции.
— Говорите, Чэн, не бойтесь: это верный человек, — сказал Фу Би-чен.
Чэну хотелось спросить: «Откуда вы это знаете?!». Он сухо доложил о близкой готовности машины и спросил:
— Тропа достаточно широка для броневика?
— И достаточно тверда.
— Но мне говорили, что там есть и ложные тропы, ведущие в трясину.
— Я все знаю, Чэн, — строго сказал командир. В тоне его лётчику послышалось: «Довольно сомнений! Пора приниматься за дело, чем бы оно нам ни грозило».
Фу Би-чен спросил шансийца:
— Сколько японцев на мельнице?
— Много.
С таким видом, что можно было подумать, будто этот ответ его удовлетворил, командир снова спросил:
— А офицеров?
Мельник закинул голову. Его острый кадык выдался вперёд огромной шишкой.
— О, много!
— Много офицеров? — переспросил Фу Би-чен.
— Почти одни офицеры. Солдаты только так, для охраны.
Утратив обычное спокойствие, Фу Би-чен даже приподнялся на кане: если это верно, значит на мельнице расположен не только наблюдательный пункт японцев, а и их штаб. Он переглянулся с лётчиком. Тот едва заметным кивком показал, что понял мысль командира.
— Там только японцы?
— Китайцев я не видел, — сказал мельник.
— А… других иностранцев?
Мельник пренебрежительно махнул рукой:
— Какой-то маленький старикашка.
— Кто такой?
— Откуда мне знать?
— И больше никого?
— Никого.
— Идите. Я позову вас.
— Когда?
Фу Би-чен строго взглянул на него:
— Солдат не спрашивает.
— Значит, я уже солдат?!
— Идите.
Глядя вслед удаляющемуся шансийцу, Фу Би-чен задумчиво проговорил:
— Если бы вы знали, Чэн, как мне нехватает самолёта. Одного-единственного самолёта… Ни один японец не ушёл бы из-под удара.
Чэн охотно верил, что самолёт был бы очень уместен в такого рода операции: они могли бы связаться с главными силами и сообща нанести удар противнику. Но зачем было думать о самолёте, когда его не было, и лётчик спросил:
— Вы не намерены привлечь к участию в операции силы Янь Ши-фана?
— Мы будем действовать одни.
— Чего вы ждёте от моего броневика?
— Обойдётся без вас. Вы больны и вы не можете итти в бой.
— Я пойду, хотя бы мне пришлось бежать рядом с автомобилем, — твёрдо проговорил Чэн. — Ваши указания, командир?..
Фу Би-чен стал быстро набрасывать карандашом контур болота и расположение троп, как ему объяснил мельник.
— Вот направление вашего движения в голове колонны. Дойдя до края тропы, вот здесь, ждёте моей ракеты.
— Вы не идёте с нами? — удивлённо вырвалось у Чэна.
— Я иду по обходной тропе, где японцы готовят засаду. Задача: зажечь мельницу и, если удастся, захватить тех, кто там сидит. Я должен отвлечь противника на себя, чтобы дать вам возможность уничтожить наблюдательный пункт…
Пока Чэн был у командира, Стил и Джойс при свете костра работали над приведением в порядок машины. Она была в хорошем состоянии, и было странно, что японцы бросили её в грязи, не подорвав. Это можно было объяснить только поспешностью их отступления.
Стил, обтирая масло с рук, посмотрел на небо. За низко бежавшими облаками не светилось ни единой звёздочки.
— Погодка подходящая, — сказал Джойс.
— Чтобы влипнуть в ловушку.
Подошедший Чэн поддержал Стила:
— У нас проводник вполне подходящий для прогулки в ад.
— Пустяки, — сказал Джойс, — мы возьмём джапов за глотку.
— Наша задача только поджечь мельницу и захватить тех, кто там сидит.
— Значит, мы подожжём мельницу и захватим тех, кто там сидит, — ответил негр. — Я ещё никогда не чувствовал себя так в своей тарелке, хотя занимаюсь вовсе не своим делом.
В темноте послышались шаги. Чэн различил высокого солдата. У него были широкие плечи и длинное лицо. Он взял под козырёк и представился Чэну как командир группы, которая пойдёт с броневиком. Из-за его спины показалась сутулая фигура мельника.
Через полчаса броневик медленно обогнул холм и двинулся к болоту. На его капоте сидел мельник и движениями руки указывал Стилу путь. Джойс поместился у пушки. Чэн стоял в командирском люке. За погромыхивающим на ухабах броневиком почти бегом следовал отряд солдат.
Дымка тумана в низине казалась чёрной. Приближаясь к ней, Стил невольно придержал машину. Мельник соскочил с капота и побежал вперёд. Стил думал только о том, чтобы не потерять в тумане его едва заметный силуэт и не свернуть с тропы в топь.
Броневик потряхивало на кочках. Чэн придерживал здоровой рукой раненую, чтобы умерить боль от толчков.
— Эй, Хамми, — послышался голос Стила, — ты там держишься за свой пугач?
— Ты только не утопи нас, а уж моя стрелялка своё дело сделает.
Чэн приказал замолчать. Он боялся, что, отвлечённый разговором, он может не уследить за бежавшим перед машиной мельником. Теперь лётчик перестал поддерживать больную руку, так как правая была занята пистолетом, который Чэн собирался, не раздумывая, разрядить в спину мельника, как только поймёт, что тот завёл их в трясину.
Джойс напрасно пытался разглядеть в смотровую щель фигуру мельника — её не было видно. «Интересно, видит ли его Чэн?» — подумал он.
— Говорите, Чэн, не бойтесь: это верный человек, — сказал Фу Би-чен.
Чэну хотелось спросить: «Откуда вы это знаете?!». Он сухо доложил о близкой готовности машины и спросил:
— Тропа достаточно широка для броневика?
— И достаточно тверда.
— Но мне говорили, что там есть и ложные тропы, ведущие в трясину.
— Я все знаю, Чэн, — строго сказал командир. В тоне его лётчику послышалось: «Довольно сомнений! Пора приниматься за дело, чем бы оно нам ни грозило».
Фу Би-чен спросил шансийца:
— Сколько японцев на мельнице?
— Много.
С таким видом, что можно было подумать, будто этот ответ его удовлетворил, командир снова спросил:
— А офицеров?
Мельник закинул голову. Его острый кадык выдался вперёд огромной шишкой.
— О, много!
— Много офицеров? — переспросил Фу Би-чен.
— Почти одни офицеры. Солдаты только так, для охраны.
Утратив обычное спокойствие, Фу Би-чен даже приподнялся на кане: если это верно, значит на мельнице расположен не только наблюдательный пункт японцев, а и их штаб. Он переглянулся с лётчиком. Тот едва заметным кивком показал, что понял мысль командира.
— Там только японцы?
— Китайцев я не видел, — сказал мельник.
— А… других иностранцев?
Мельник пренебрежительно махнул рукой:
— Какой-то маленький старикашка.
— Кто такой?
— Откуда мне знать?
— И больше никого?
— Никого.
— Идите. Я позову вас.
— Когда?
Фу Би-чен строго взглянул на него:
— Солдат не спрашивает.
— Значит, я уже солдат?!
— Идите.
Глядя вслед удаляющемуся шансийцу, Фу Би-чен задумчиво проговорил:
— Если бы вы знали, Чэн, как мне нехватает самолёта. Одного-единственного самолёта… Ни один японец не ушёл бы из-под удара.
Чэн охотно верил, что самолёт был бы очень уместен в такого рода операции: они могли бы связаться с главными силами и сообща нанести удар противнику. Но зачем было думать о самолёте, когда его не было, и лётчик спросил:
— Вы не намерены привлечь к участию в операции силы Янь Ши-фана?
— Мы будем действовать одни.
— Чего вы ждёте от моего броневика?
— Обойдётся без вас. Вы больны и вы не можете итти в бой.
— Я пойду, хотя бы мне пришлось бежать рядом с автомобилем, — твёрдо проговорил Чэн. — Ваши указания, командир?..
Фу Би-чен стал быстро набрасывать карандашом контур болота и расположение троп, как ему объяснил мельник.
— Вот направление вашего движения в голове колонны. Дойдя до края тропы, вот здесь, ждёте моей ракеты.
— Вы не идёте с нами? — удивлённо вырвалось у Чэна.
— Я иду по обходной тропе, где японцы готовят засаду. Задача: зажечь мельницу и, если удастся, захватить тех, кто там сидит. Я должен отвлечь противника на себя, чтобы дать вам возможность уничтожить наблюдательный пункт…
Пока Чэн был у командира, Стил и Джойс при свете костра работали над приведением в порядок машины. Она была в хорошем состоянии, и было странно, что японцы бросили её в грязи, не подорвав. Это можно было объяснить только поспешностью их отступления.
Стил, обтирая масло с рук, посмотрел на небо. За низко бежавшими облаками не светилось ни единой звёздочки.
— Погодка подходящая, — сказал Джойс.
— Чтобы влипнуть в ловушку.
Подошедший Чэн поддержал Стила:
— У нас проводник вполне подходящий для прогулки в ад.
— Пустяки, — сказал Джойс, — мы возьмём джапов за глотку.
— Наша задача только поджечь мельницу и захватить тех, кто там сидит.
— Значит, мы подожжём мельницу и захватим тех, кто там сидит, — ответил негр. — Я ещё никогда не чувствовал себя так в своей тарелке, хотя занимаюсь вовсе не своим делом.
В темноте послышались шаги. Чэн различил высокого солдата. У него были широкие плечи и длинное лицо. Он взял под козырёк и представился Чэну как командир группы, которая пойдёт с броневиком. Из-за его спины показалась сутулая фигура мельника.
Через полчаса броневик медленно обогнул холм и двинулся к болоту. На его капоте сидел мельник и движениями руки указывал Стилу путь. Джойс поместился у пушки. Чэн стоял в командирском люке. За погромыхивающим на ухабах броневиком почти бегом следовал отряд солдат.
Дымка тумана в низине казалась чёрной. Приближаясь к ней, Стил невольно придержал машину. Мельник соскочил с капота и побежал вперёд. Стил думал только о том, чтобы не потерять в тумане его едва заметный силуэт и не свернуть с тропы в топь.
Броневик потряхивало на кочках. Чэн придерживал здоровой рукой раненую, чтобы умерить боль от толчков.
— Эй, Хамми, — послышался голос Стила, — ты там держишься за свой пугач?
— Ты только не утопи нас, а уж моя стрелялка своё дело сделает.
Чэн приказал замолчать. Он боялся, что, отвлечённый разговором, он может не уследить за бежавшим перед машиной мельником. Теперь лётчик перестал поддерживать больную руку, так как правая была занята пистолетом, который Чэн собирался, не раздумывая, разрядить в спину мельника, как только поймёт, что тот завёл их в трясину.
Джойс напрасно пытался разглядеть в смотровую щель фигуру мельника — её не было видно. «Интересно, видит ли его Чэн?» — подумал он.
6
Шверер был зол на всех и вся. Он злился на Геринга, которому взбрело на ум заниматься бактериологией. Это, разумеется, чрезвычайно интересное и полезное дело, но Шверер боялся, что оно так же останется втуне, как боевые газы. Ведь их так и не удалось полностью использовать в прошлой войне. Шверер добивался тогда разрешения у императорской ставки пустить в ход все запасы, какие у него были. Но, боясь репрессий, Вильгельм ограничился полумерой: газами отравили несколько десятков тысяч русских и этим ограничились. Влияния на ход восточной кампании газы не оказали. А сколько надежд Шверер возлагал тогда на это новое оружие, против которого у русских не было принято почти никаких действительных мер!
Шверер злился на Гаусса, в который уже раз подкладывавшего ему свинью. То одно поручение, то другое. Даже недавняя командировка в Чехословакию оказалась мало похожей на почётную миссию завоевателя Праги. Задним числом до Шверера доходили отвратительные слухи, будто бы его предназначали в жертвы провокации. Её удалось предотвратить только благодаря вмешательству совершенно случайного человека, чуть ли не его бывшего шофёра. Как его звали?.. Да, как его, в самом деле, звали? Не Курц ли?
Но воспоминание о Лемке было тут же заслонено раздражением против Гаусса — виновника второй поездки Шверера в Китай.
Неприязнь Шверера распространилась и на генерала Накамура, втянувшего его в детальное изучение вопроса о бактериологическом оружии японцев. Швереру показалось недостаточным то, что он видел на опытном полигоне, где с самолётов метали недавно изобретённые доктором Исии фарфоровые бомбы в привязанных к железным столбам людей. Бомбы были наполнены заражёнными чумою блохами. Экспериментаторов интересовало, как велико поле, покрываемое паразитами при падении бомбы. Для этого в разные дни людей привязывали к столбам на различном расстоянии друг от друга. Это были главным образом пленные китайцы. После каждой такой бомбардировки поверхность полигона заливалась горючей смесью и сжигалось всё, что на ней было, во избежание распространения страшной заразы, Шверер видел, как после установления числа паразитов, пришедшихся на долю привязанного к столбу китайца, его тоже обливали керосином и он сгорал вместе с опытным инвентарём. Для следующего опыта оставались только врытые в землю обрезки рельсов.
Швереру не верилось, что лёгочная чума так эффективна, как уверяли японцы. Специально для него был проведён эксперимент, когда подопытного человека не сожгли, а со всеми предосторожностями сохранили для дальнейших наблюдений. Наряжённый в непроницаемый резиновый костюм и маску, Шверер имел возможность воочию убедиться в том, как скоро заражённый умер. Швереру бросилось в глаза, что, умирая, больной находился в полном сознании и понимал, что с ним происходит. Это его несколько беспокоило.
— А не боитесь ли вы, — спросил он Накамуру, что заражённые солдаты противника, сознавая свою обречённость и исполненные ненависти к виновникам своей гибели, будут способны произвести ошеломляющие атаки? Это имело бы вдвойне страшные последствия для вас, генерал.
Накамура улыбнулся и проговорил, сопровождая каждую фразу вежливым шипением:
— Мы все учитываем. Бомбы должны бросаться только в глубоком тылу противника, куда мы не можем рассчитывать попасть.
— Значит, объектом нападения при помощи чумных блох всегда будут служит мирные жители, а не войска? — с разочарованием спросил Шверер.
— Не всегда… Я имел удовольствие докладывать вам об авиационных бомбах. Но как раз сейчас мы намерены произвести испытание некоторого подобия ручных гранат. Они будут пригодны на участках, поспешно оставляемых нашими войсками и переходящих в руки врага.
— Условием применения такого снаряда должна быть уверенность, что ваши войска быстро оторвутся от войск противника и что данные войска противника нигде больше не войдут в соприкосновение с вашими, — глубокомысленно проговорил Шверер. — Боюсь, что в Европе это оружие неприменимо. Наши пространства ничтожны по сравнению с театром, на котором оперируете вы. У нас инфекция непременно оказалась бы занесённой на нашу собственную территорию.
— Это очень печально, экселенц, — тоном самого искреннего огорчения сказал японец. — Но арсенал бактериологических средств отнюдь не ограничивается чумой. Можно подумать о других средствах, столь же действительных, но не столь молниеносных и не в такой мере опасных для собственных войск. А кроме того, осмелюсь напомнить вашему превосходительству: вы едва ли ограничились бы воздействием только на войска русских. Разве вас не интересуют такие глубокие тылы, как Заволжье, Урал, Сибирь, — все те районы, которые будут служить Красной Армии резервом людского материала и источниками её материального снабжения?
— А можно ли приготовить такое количество блох, чтобы усеять ими Сибирь? — с оживлением спросил Шверер.
Накамура издал только протяжное:
— О-о-о!
По его мнению, это должно было означать, что возможности производства вполне достаточны для самых широких замыслов.
Через несколько дней военный лётчик ротмистр фон Кольбе повёл в воздух самолёт, в котором сидел сам Шверер. Японец-бомбардир управлял сбрасыванием бомб, начинённых бактериями тифа и холеры. Шверер, впервые находившийся на борту военного самолёта, с интересом наблюдал разрывы и поражался декоративной красоте чёрных клубков, возникавших на месте падения снарядов, хотя в действительности эти разрывы не имели ничего общего с разрывами боевых авиабомб — они содержали заряд, достаточный лишь для разрушения оболочки и разбрасывания состава с бактериями. Шверер вылез из самолёта приятно возбуждённый.
С того дня прошло довольно много времени, и настроение у Шверера успело сильно испортиться. Он был зол на весь мир, включая самого себя. Он раскаивался в том, что дал увезти себя на фронт. Участок считался безнадёжным — со дня на день японские войска должны были его покинуть, чтобы успеть выйти из окружения, методически замыкаемого китайцами. Перед уходом предполагалось заразить чумой какую-нибудь наступающую часть противника, которая, по данным разведки, была лишена механизированных средств передвижения и не могла бы помешать японцам оторваться от преследования.
Все здесь было совсем не похоже на его представления о войне. Все двигалось и казалось более чем ненадёжным. Правда, с фронта японскую часть прикрывало обширное болото, но Шверер чересчур много наслышался о котлах, которые китайская 8-я армия повсеместно устраивала японцам. Он очень ясно представлял себе, как подвижные китайские части, отлично знакомые с местностью, охватывают японцев и, прижав их к непроходимому болоту, поголовно уничтожают. Вместе с японцами попадает в этот котёл и он…
Ко всему, местопребывание группы Исии на какой-то полузаброшенной мельнице оказалось лишённым самых элементарных удобств. Все вокруг провоняло крысами. При каждом неосторожном движении с полов и стен поднимались тучи серой, затхлой муки. Начищенные, как зеркало, сапоги Шверера стали похожи на полотняные. Мука забиралась в нос, и Шверер уже несколько раз чихнул. Нет, положительно такая война не нравилась Швереру, и он с нетерпением ждал, когда японцы начнут действовать. Сообщение о том, что операция отложена до следующей ночи, привело Шверера в уныние. Провести в таких условиях ночь и весь завтрашний день? За одно это можно было бы возненавидеть Гаусса!
Во сне Шверер видел долговязую фигуру своего врага в штатском, с зонтиком и в галошах…
Шверер злился на Гаусса, в который уже раз подкладывавшего ему свинью. То одно поручение, то другое. Даже недавняя командировка в Чехословакию оказалась мало похожей на почётную миссию завоевателя Праги. Задним числом до Шверера доходили отвратительные слухи, будто бы его предназначали в жертвы провокации. Её удалось предотвратить только благодаря вмешательству совершенно случайного человека, чуть ли не его бывшего шофёра. Как его звали?.. Да, как его, в самом деле, звали? Не Курц ли?
Но воспоминание о Лемке было тут же заслонено раздражением против Гаусса — виновника второй поездки Шверера в Китай.
Неприязнь Шверера распространилась и на генерала Накамура, втянувшего его в детальное изучение вопроса о бактериологическом оружии японцев. Швереру показалось недостаточным то, что он видел на опытном полигоне, где с самолётов метали недавно изобретённые доктором Исии фарфоровые бомбы в привязанных к железным столбам людей. Бомбы были наполнены заражёнными чумою блохами. Экспериментаторов интересовало, как велико поле, покрываемое паразитами при падении бомбы. Для этого в разные дни людей привязывали к столбам на различном расстоянии друг от друга. Это были главным образом пленные китайцы. После каждой такой бомбардировки поверхность полигона заливалась горючей смесью и сжигалось всё, что на ней было, во избежание распространения страшной заразы, Шверер видел, как после установления числа паразитов, пришедшихся на долю привязанного к столбу китайца, его тоже обливали керосином и он сгорал вместе с опытным инвентарём. Для следующего опыта оставались только врытые в землю обрезки рельсов.
Швереру не верилось, что лёгочная чума так эффективна, как уверяли японцы. Специально для него был проведён эксперимент, когда подопытного человека не сожгли, а со всеми предосторожностями сохранили для дальнейших наблюдений. Наряжённый в непроницаемый резиновый костюм и маску, Шверер имел возможность воочию убедиться в том, как скоро заражённый умер. Швереру бросилось в глаза, что, умирая, больной находился в полном сознании и понимал, что с ним происходит. Это его несколько беспокоило.
— А не боитесь ли вы, — спросил он Накамуру, что заражённые солдаты противника, сознавая свою обречённость и исполненные ненависти к виновникам своей гибели, будут способны произвести ошеломляющие атаки? Это имело бы вдвойне страшные последствия для вас, генерал.
Накамура улыбнулся и проговорил, сопровождая каждую фразу вежливым шипением:
— Мы все учитываем. Бомбы должны бросаться только в глубоком тылу противника, куда мы не можем рассчитывать попасть.
— Значит, объектом нападения при помощи чумных блох всегда будут служит мирные жители, а не войска? — с разочарованием спросил Шверер.
— Не всегда… Я имел удовольствие докладывать вам об авиационных бомбах. Но как раз сейчас мы намерены произвести испытание некоторого подобия ручных гранат. Они будут пригодны на участках, поспешно оставляемых нашими войсками и переходящих в руки врага.
— Условием применения такого снаряда должна быть уверенность, что ваши войска быстро оторвутся от войск противника и что данные войска противника нигде больше не войдут в соприкосновение с вашими, — глубокомысленно проговорил Шверер. — Боюсь, что в Европе это оружие неприменимо. Наши пространства ничтожны по сравнению с театром, на котором оперируете вы. У нас инфекция непременно оказалась бы занесённой на нашу собственную территорию.
— Это очень печально, экселенц, — тоном самого искреннего огорчения сказал японец. — Но арсенал бактериологических средств отнюдь не ограничивается чумой. Можно подумать о других средствах, столь же действительных, но не столь молниеносных и не в такой мере опасных для собственных войск. А кроме того, осмелюсь напомнить вашему превосходительству: вы едва ли ограничились бы воздействием только на войска русских. Разве вас не интересуют такие глубокие тылы, как Заволжье, Урал, Сибирь, — все те районы, которые будут служить Красной Армии резервом людского материала и источниками её материального снабжения?
— А можно ли приготовить такое количество блох, чтобы усеять ими Сибирь? — с оживлением спросил Шверер.
Накамура издал только протяжное:
— О-о-о!
По его мнению, это должно было означать, что возможности производства вполне достаточны для самых широких замыслов.
Через несколько дней военный лётчик ротмистр фон Кольбе повёл в воздух самолёт, в котором сидел сам Шверер. Японец-бомбардир управлял сбрасыванием бомб, начинённых бактериями тифа и холеры. Шверер, впервые находившийся на борту военного самолёта, с интересом наблюдал разрывы и поражался декоративной красоте чёрных клубков, возникавших на месте падения снарядов, хотя в действительности эти разрывы не имели ничего общего с разрывами боевых авиабомб — они содержали заряд, достаточный лишь для разрушения оболочки и разбрасывания состава с бактериями. Шверер вылез из самолёта приятно возбуждённый.
С того дня прошло довольно много времени, и настроение у Шверера успело сильно испортиться. Он был зол на весь мир, включая самого себя. Он раскаивался в том, что дал увезти себя на фронт. Участок считался безнадёжным — со дня на день японские войска должны были его покинуть, чтобы успеть выйти из окружения, методически замыкаемого китайцами. Перед уходом предполагалось заразить чумой какую-нибудь наступающую часть противника, которая, по данным разведки, была лишена механизированных средств передвижения и не могла бы помешать японцам оторваться от преследования.
Все здесь было совсем не похоже на его представления о войне. Все двигалось и казалось более чем ненадёжным. Правда, с фронта японскую часть прикрывало обширное болото, но Шверер чересчур много наслышался о котлах, которые китайская 8-я армия повсеместно устраивала японцам. Он очень ясно представлял себе, как подвижные китайские части, отлично знакомые с местностью, охватывают японцев и, прижав их к непроходимому болоту, поголовно уничтожают. Вместе с японцами попадает в этот котёл и он…
Ко всему, местопребывание группы Исии на какой-то полузаброшенной мельнице оказалось лишённым самых элементарных удобств. Все вокруг провоняло крысами. При каждом неосторожном движении с полов и стен поднимались тучи серой, затхлой муки. Начищенные, как зеркало, сапоги Шверера стали похожи на полотняные. Мука забиралась в нос, и Шверер уже несколько раз чихнул. Нет, положительно такая война не нравилась Швереру, и он с нетерпением ждал, когда японцы начнут действовать. Сообщение о том, что операция отложена до следующей ночи, привело Шверера в уныние. Провести в таких условиях ночь и весь завтрашний день? За одно это можно было бы возненавидеть Гаусса!
Во сне Шверер видел долговязую фигуру своего врага в штатском, с зонтиком и в галошах…
7
Потерять из поля зрения силуэт мельника — это была катастрофа. Чэн ясно представлял себе, как мельник сломя голову бежит к японскому штабу, как предупреждает о приближении отряда по тропе, о движении Фу Би-чена в обход японского фланга. Он уже ясно видел всю картину провала операции. И в этом не был виноват никто, кроме него, Чэна. Не стоять тут, изображая из себя командира, а итти рядом с мельником, не спускать с него мушки пистолета — вот что он должен был делать!