Страница:
Мы быстро соображаем. Пусть западная часть пустыни немного лучше, но у нас все равно нет шансов преодолеть 350 километров на наших мопедах.
За плотиной нас ждет пароход, идущий вверх по течению.
ПРОЩАНИЕ С АБУ-СИМБЕЛОМ
"Когда пророк Магомет был вынужден бежать из Мекки в Медину, его отъезд был настолько поспешным, что он смог взять с собой только самое необходимое: своих семь жен и пять верблюдов с домашним скарбом".
Этот стилистический перл из ученического сочинений пришел нам на память, когда мы вступили на причал в Шаллале. Среди огромной груды узлов, ящиков и мешков расположились целые семьи арабов. Куры и дети словно соревновались кто кого перекричит. Носильщики проталкивались сквозь толпу, волоча за собой тяжелые заокеанские чемоданы. В этой страшной неразберихе мы с величайшим трудом добрались до таможни и паспортного стола, где от нас потребовали международные свидетельства водителей, чековые книжки, страховые полисы и справки о прививках, - можно было подумать, что мы находимся на пограничной заставе в Европе.
В багажном помещении каждая часть мопедов должна быть демонтирована и взвешена отдельно. Эта работа у нас еще в самом разгаре, когда до нас доносится рев пароходной сирены. Стрелки часов угрожающе быстро приближаются к моменту отплытия.
Наблюдающий за нашей спешкой судовой офицер покачивает головой:
- Не торопитесь. Пароход не отойдет до тех пор, пока на борт не взойдет последний пассажир.
К шуму, производимому людьми и животными, примешиваются звонки машинного телеграфа и тяжелый ритмический гул дизеля. По обе стороны судна под лопастями колес бурлит и шипит коричневая вода Нила. Наш пароход выходит на стрежень.
Прибрежный ландшафт почти не меняется. Десятки километров тянутся отвесные, лишенные растительности скалы, за которыми расстилается выжженная солнцем непроходимая Нубийская пустыня. Лишь изредка скалы отступают, и безотрадное однообразие ландшафта нарушают несколько хижин, лужайка и две-три финиковые пальмы. Нубийцы, рослые темнокожие люди в светлых галабиях, стоят на берегу и машут нам вслед.
Проходит час за часом. Наша посудина, спокойно пыхтя, поднимается вверх по течению. Мы готовимся к ночлегу. Вокруг нас - арабы, они едут по делам на юг, где все дешевле; нубийские крестьяне со шрамами от татуировки, принятой у суданских народов; пастухи из восточных степей. И хотя все они из разных мест, у них есть одна общая черта: чистота и свежесть верхней одежды и ослепляющая белизна тюрбанов, которые резко выделяются на фоне вечернего темного неба.
Впереди нашего парохода укреплена понтонообразная баржа. Под обыкновенным навесом прямо на верхней палубе лежат на полу пассажиры четвертого класса, под ними в трюме - козы и овцы. Вдоль правого борта размещаются роскошные каюты первого и второго классов. Путешествующих в этих салонах мы почти не видим. Арабских женщин не стоит искать: они сидят в похожей на клетку закрытой надстройке на палубе. Плотные занавески надежно защищают их от посторонних взглядов. Лишь изредка маленькая коричневая, почти детская, рука просовывается через решетку словно для того, чтобы прикоснуться к внешнему миру. Мужчинам туда вход запрещен. Гарем на корабле...
На следующий день утром все бросаются к поручням правого борта. Перед нами Абу-Симбел с его гробницами, высеченными в скалах. Самый интересный пункт путешествия по Нилу. Пассажиры спешат на берег.
Вначале мы горячо спорим с продавцами сувениров, которые норовят навязать нам зеленые шапочки и талисманы Абу-Симбела. Потом останавливаемся перед мощными каменными статуями высотой почти 20 метров. Они охраняют вход в храм. Глубоко в скалах вырублена галерея. Стены украшены барельефами, сценами охоты, изображениями из жизни царицы Нефертити. И всюду иероглифический знак "аньх" - эмблема плодородия и благоденствия, которые дарит людям Нил. В конце галереи некогда богато убранная часовня. Но и она была разграблена задолго до того, как этот памятник более 120 лет назад вновь открыли европейские ученые.
Какая-то дама не поленилась забраться на цоколь. Она фотографируется, сидя на пальце ноги монументальной фигуры. Еще один наглядный пример "почтительного" отношения снобствующих туристов к великим памятникам древнейшей культуры. Вокруг нас щелкают затворы аппаратов из всех стран света. Но вот корабельный колокол напоминает об отплытии. Один из путешественников вертит в руках только что купленную шапочку.
- Память об Абу-Симбеле!
Старания продавцов сувениров не пропали даром!
Около нас у поручней стоит молодой египтянин и задумчиво смотрит на скальные храмы.
- Может быть, вы в последний раз видите Абу-Симбел, - говорит он. Через несколько лет плотина в Асуане будет закончена, вода в реке поднимется и скроет статуи.
- Нам рассказывали в Каире, что собираются принять меры, сделать насыпь перед входом.
- Да, я знаю, есть разные проекты. Эксперты оценивают стоимость таких работ в 30 миллионов долларов. Этим сказано все. Последним проектом предусматривалось отделить весь массив вместе с храмом от скал, поднять гидравлическим прессом на несколько десятков метров и передвинуть. Установленные на новом основании монументы будут возвышаться над поверхностью воды. Но пока это, к сожалению, всего лишь проект.
- А что делает ваше правительство, чтобы спасти гробницы?
- Увы! Для этого у нас не хватает денег [17]. Зато этот район открыт для ученых всего мира. Их работы координируются комиссией ЮНЕСКО. Поставленные нами условия обычны: половина всех находок должна быть безвозмездно передана государству, а вторая половина выставлена в музеях для всеобщего обозрения. Но каких-либо особо богатых кладов ждать не приходится. Речь идет главным образом о скульптурах и иероглифических надписях.
ТРУДНОПРОХОДИМЫЕ ПЕСКИ
В Вади-Хальфа мы снимаем с парохода мопеды. Длинный, как жердь, темный нубиец в форме цвета хаки и широкополой черной войлочной шляпе сопровождает нас к комиссару - высшему должностному лицу северной провинции.
В Судане, как и в соседнем с ним Египте, проезд по дорогам требует особого разрешения. Это сделано для облегчения дорожной службы, а также контроля за перевозками. Первые ходатайства Германской Демократической Республики, посланные еще год назад, постигла судьба всех последующих, погребенных в каком-то из учреждений Хартума. Дальнейшие попытки выяснить что-нибудь в суданском консульстве в Каире оказались безуспешными. В Судане нет надежных дорог, тропы в пустыне часто не имеют дорожных знаков, а в период дождей более половины из них вовсе не проходимы.
В информационном бюллетене государственного туристического бюро стоит черным по белому: "Преодолеть район песков можно лишь на специальной машине, у которой все колеса ведущие".
Дежурный берет с полки толстую папку...
"Отказы" - читаем мы на потертой обложке.
- Поверьте мне - вы не проедете. Правда, в исключительных случаях мы пропускали по северному тракту караваны машин, но они были специально приспособлены для пустыни. Все остальные ходатайства, - его рука взвешивает тяжелую папку, - находятся здесь.
Мы не отступаем. Уговариваем чиновника, энергично жестикулируем. Наконец идем на компромисс:
- Хорошо, первые триста километров мы проедем по железной дороге, а далее - на своих мопедах.
Дежурный чиновник пожимает плечами.
- Взгляните на карту, повсюду одно и то же: непроходимый песок. Дорога от Абу-Хамеда до Хартума столь же плоха, как и на севере. Кроме того, вы первые, кто хочет преодолеть ее на двухколесных машинах.
- Всю ответственность мы берем на себя, мы едем на свой страх и риск.
- Если с вами что-нибудь случится и вы не сможете уведомить об этом какой-либо пост вдоль железной дороги, я буду обязан вас найти и доставить к месту назначения. За ваш счет, конечно. Подпишите, пожалуйста, вот здесь, он пододвигает нам бланк, - что вы поставлены об этом в известность.
Мы утвердительно киваем головами. В этот момент мы подписали бы что угодно.
- И все же я должен сперва телеграфировать в Хартум. О принятом решении вам сообщат еще до отхода поезда.
Время летит, а Хартум не дает о себе знать. Мы сидим как на иголках. До отправления поезда остается полчаса. Наши мопеды уже в багажном отделении. Какой-то водитель "Лэндровера" [так] из Южно-Африканской Республики сидит, посмеиваясь, на краю платформы.
- Утешьтесь, мне тоже запрещен проезд.
Сигнал к отправлению звучит для нас вдвойне неприятно. Поезд трогается. Удрученные, мы прыгаем на ходу в вагон - без разрешения. Поезд прошел уже с добрый километр, когда дверь в купе вдруг резко распахивается. Врывается запыхавшийся от быстрого бега человек в форме и передает запечатанный пакет. Короткое приветствие - и он, спрыгнув на ходу, бежит обратно к станции.
Рюдигер разрывает конверт. Оттуда выпадает небольшая бумажка: "Мы разрешаем вам..." Это согласие властей на проезд по дороге Абу-Хамед Хартум. Однако тут же ставится условие, чтобы мы обязательно отчитались в своей поездке перед Министерством внутренних дел в Хартуме.
Понемногу осматриваемся. Вагоны совсем непохожи на европейские. Светло-желтая окраска отражает солнечные лучи, двойная крыша также защищает от прямого облучения. От ослепительного солнечного света предохраняют путешественников и маленькие окошки с темными стеклами.
Эта железнодорожная линия - единственная, связывающая Северную и Южную Африку, если не считать нескольких грунтовых дорог через Сахару. Всеми путями сообщений ведает Управление суданских железных дорог - самое крупное государственное предприятие Судана. В вагоне встречаем англичан и французов; время коротаем за беседой с какой-то датской туристкой, собирательницей фольклора африканских народов.
Поезд неуклюже ползет по Нубийской пустыне. Жиденькая насыпь железнодорожного полотна и узкая колея не позволяют развивать большую скорость.
На коленях у наших попутчиков появляются салфетки. Они приступают к еде. Каждый выкладывает то, что у него есть: сыр, кукурузные лепешки, маслины, финики, несколько яиц и кусок жареной курицы. Наш вклад - банка сардин в масле. Мы пробуем остроприправленный рис, которым нам еще долгое время предстоит питаться в Африке.
За несколько минут до захода солнца наш поезд останавливается в чистом поле. Купе пустеют - мусульмане становятся на колени, чтобы совершить вечернюю молитву. Мы же прогуливаемся. Два-три полузанесенных следа от шин на зыбучем песке - вот та трасса, которая на дорожных картах отмечена толстой красной линией. Тут даже пешком трудно идти. Увязая в песке по щиколотку, возвращаемся к поезду. Того, что мы видим, для нас достаточно. Просыпаемся мы уже за полночь. Монотонный стук колес утих. На здании вокзала рядом с арабскими буквами (которые мы еще не все выучили) стоит надпись на английском языке: "Абу-Хамед" - наша станция.
Спутники передают нам через окно багаж: сумки, брезентовые ведра для воды, канистры для бензина, футляры с фотоаппаратами. Сильные мужские руки извлекают из багажного вагона мопеды. И нас сразу же окружают любопытные. Из толпы выходит старший офицер:
- Мне сообщили о вас из Хартума. Ехать вам разрешено, но вы все же не должны этого делать. Я знаю пустыню - она не для ваших машин.
"Зыбучие пески!" - это предупреждение звучит снова и снова. Завтра будет видно.
Нас провожают в правительственную гостиницу. Дорога идет вдоль деревни. Мы проходим всего 500 метров пешком, держа в руках мопеды, но, прибыв на место, чувствуем себя разбитыми и сразу же садимся. И это только 500 метров мягкого податливого песка, в который машины погружаются до ободов колес. А до Хартума еще далеко...
ЗЫБУЧИЙ ПЕСОК, ВАДИ, ПОЛЯ ЩЕБНЯ
[Фото: 18.jpg]
Дорожные эксперты египетского автоклуба и суданский чиновник не без основания предостерегали нас от поездки по Нубийской пустыне. Едва мы оставляем за собой коменданта в Абу-Хамеде, как сразу же врезаемся в зыбучий песок. Ревут моторы, горят сцепления. Так начинается наш путь по расстилающейся вокруг пустыне. В провожающих нехватки нет, вокруг нас собралась половина деревни.
- Только бы не застрять, иначе комендант аннулирует разрешение!
Слабые, еле заметные следы от шин разбегаются в разные стороны, как только мы покидаем селение. Ищем нужную нам дорогу. Трасса обозначена каменными пирамидками высотой с полметра. Но по сути дела нет никакой разницы, каким путем пробираться в этом лабиринте песков и скал.
Первые километры ужасны. Каждые 200 метров мы вынуждены сходить с мопедов и вытаскивать их из ям. Необозримая долина изборождена складками барханов. Они перемежаются с целыми полями щебня. Остроконечные, величиной с голову, камни разбивают покрышки и камеры. Но особенно туго нам приходится, когда мы пересекаем вади [18]. Берега высохшей реки в большинстве своем отвесные и вынуждают нас ехать медленно и осторожно. Поэтому нам не хватает скорости, чтобы пробиться сквозь гальку и пыль. Объединенными усилиями вталкиваем машины, одну за другой, на косогор и с тихой грустью вспоминаем твердую почву Сирийской пустыни.
За два часа этой адской работы мы преодолеваем всего три километра. А до Хартума еще 650.
Нет, так не пойдет. Держим большой военный совет. Зубчатую цепь, которой мы пользовались до сих пор, заменяем более мелкой, меняем и насадки карбюраторов. Так нам удается проехать почти 70 километров, после чего мы вынуждены остановиться: на сегодня хватит. И все же мы довольны достигнутым. Начало положено. Солнце стоит у горизонта и заливает дюны и каменистые поля пурпурным светом. Через 20 минут наступит ночь. Расстилаем спальные мешки прямо на горячем песке. Хорошо еще, что в это время года нет скорпионов.
В последующие дни грунт улучшается. Мы накопили кое-какой опыт, и бездонные песчаные ямы уже не приводят нас в ужас.
Наши мопеды проходят за день даже больше, чем их четырехколесные коллеги. Мы не раз попадаем в глубокие впадины, из которых вряд ли бы выбрались тяжелые грузовики. Их водителям приходится брать с собой в пустыню лопаты и широкие цепи, в то время как мы на своих легких машинах быстро преодолеваем любое препятствие.
Теперь мы едем вдоль железной дороги. Пытаемся частично использовать твердую почву насыпи, но несомненно такая же гениальная мысль приходила в голову и другим водителям. Поэтому, чтобы сохранить насыпь для ее прямого назначения, инженеры суданских железных дорог приказали прорыть в ней через каждые 50 метров поперечные канавы. И если мы хотим прибыть в Хартум с исправными рессорами, то должны довольствоваться утомительной ездой со скоростью пешехода. И все же в особо труднопроходимых местах железнодорожная насыпь всегда остается для нас якорем спасения. Поезда опасаться нечего. Он проходит один раз в сутки.
Следуя вдоль железнодорожной линии, мы встречаем небольшие поселки. Отсюда осуществляется надзор за железной дорогой. Плоские глинобитные дома производят хорошее впечатление. Длинный забор окружает вместительный двор. Внутри помещения приятная прохлада. Серовато-белые кирпичи из глины и соломенной сечки хорошо отражают солнечные лучи. Дома железнодорожников имеют конусообразную форму и окрашены в белый цвет. Мы представляемся начальнику станции. Эта церемония состоит из двух частей. Первая официальная: в папке с телеграммами ищут и в большинстве случаев находят уведомление о нашей поездке. Служебный долг в Судане - дело священное, тем более что телеграмма пришла прямо из столицы. И поэтому наш визави - весь воплощение бюрократизма.
Вторая часть - сугубо неофициальная. Служебная фуражка летит в угол. Нас приглашают сесть. Начинается длительная беседа. Коробка сигарет ходит по кругу. Мальчик бежит за чаем.
Достать продовольствие здесь довольно трудно. Иногда проходят часы, пока удается купить две плоские, величиной с тарелку, лепешки. За несколько пиастров мы получаем горсть сухих фиников - единственные фрукты, которые имеются в этом районе. А если посчастливится, то в каком-нибудь заброшенном углу сельского магазина обнаруживаются дремавшие здесь в течение многих лет консервы.
С питьевой водой дело обстоит еще хуже. В поселках зачастую нет колодцев, и жители пьют воду прямо из Нила. Вспоминаем врачей, которые предупреждали нас, чтобы мы не купались в Ниле. В его медленно текущих мутных водах живет червь Бильгарца - коварный, широко распространенный паразит. Большинство египтян болеют неизлечимой болезнью печени - результат употребления нильской воды.
Начальник станции приносит полный бак воды. По его лицу нетрудно догадаться, что речь идет о драгоценности, - путь до реки далек. Но одного взгляда на содержимое бака достаточно, чтобы наши опасения подтвердились. Вода глинистая, темная. Дно посуды едва различимо. Мы озабоченно смотрим друг на друга.
Ничего не поделаешь - пить-то мы все же должны.
"Ни в коем случае не экономьте халазона", - советовали нам врачи. И мы не экономим. Двойная доза хлорных таблеток нисколько не улучшает вкус тепловатой воды.
ПОЯВЛЯЕТСЯ НОВЫЙ ВРАГ
В Атбаре мы переезжаем по новому стальному мосту единственный приток самой длинной на нашей планете реки.
Ландшафт постепенно меняется. Мы попали в район, который изрезан потоками тропических дождей. Первые сухие кустарники оповещают нас о том, что Нубийская пустыня осталась позади. Почва тверда и удобна для проезда. С песней въезжаем мы в степь, заросшую терновником. И, конечно, не можем себе представить что ждет нас впереди.
Первые три прокола камер мы принимаем безропотно. Поездка по местности, поросшей кустарником, полна впечатлениями. Тропа змеится между огородами и полями. Стоит нам выключить моторы, как издали доносится глухой рокот воды у нильских порогов. Затем железнодорожная линия, а вместе с ней и трасса вновь отдаляются от реки. Обжитая местность остается позади. На горизонте, подобно проволочному заграждению, сплошной стеной стоит терновник. Дорога с трудом пробивается между кустами. К первым трем проколам вскоре прибавляются еще три. Мы начинаем ворчать. Материал для починки перекладывается поближе - в нагрудные карманы. В течение последующего часа нам приходится пользоваться им еще дважды. Да, веселенькая история.
Земля вокруг кустов усеяна сухими прутьями, и на протяжении многих километров мы едем по хрустящему ковру из высохших трескучих веток. Твердые как сталь колючки несколько сантиметров длиной без всякого труда прокалывают шины. Время от времени мы сходим с машин и тщательно очищаем покрышки. Но отломившиеся кончики все же незаметно проникают в резину.
Движение здесь более чем редкое. За день мы встречаем две, от силы три машины. Товарищеская выручка в пустыне на высоте. Никто не проедет мимо, не справившись, всего ли у вас в достатке. Шоферы сообщают друг другу разные новости, дают советы.
С каждым новым километром нашего продвижения на юг растительность становится все гуще. До Хартума, видимо, уже недалеко. По карте - максимум 130 километров. Если ничего не случится - четыре часа езды.
Ехали мы действительно всего четыре часа, но зато восемь часов чинили камеры, сплошь покрывшиеся заплатами. Одиннадцать проколов за день! Работать к тому же приходилось при температуре плюс 45 градусов в тени, что доставляло нам очень мало удовольствия. Когда мы в седьмой раз меняли камеры, проезжавший мимо шофер снабдил нас бутылкой пепси-колы, что несколько подняло наше упавшее настроение, и все же наши путевые заметки за эти дни почти сплошь заполнились "теневыми сторонами". Быстро наступил вечер, четвертый после нашего отъезда из Абу-Хамеда.
Где-то за горизонтом, там, где час назад скрылось солнце, вспыхивает зарево. Огни Хартума освещают небо расплывчатым беловато-желтым светом. По нашим расчетам, до него осталось 15 километров, но расстояние не согласуется со временем. Наш дневной пробег завершается шестисантиметровой колючкой, которую мы вытаскиваем из переднего колеса машины Рюдигера. Эта колючка, последняя в серии многих ее предшественниц, как достойный удивления экземпляр занимает место в нашем дорожном архиве.
Наши мысли летят навстречу цели.
Хартум, тот самый Хартум, до которого еще три недели назад было добрые 2 тысячи километров, теперь совсем близко, так близко, что до огней аэродрома кажется рукой подать. Каждый из нас тайно подсчитывает в уме письма из предприятий, от родных и друзей, которые ожидают его в представительстве нашей республики. Думать о завтрашнем дне очень приятно. Однако следующее утро начинается с того, что Вольфганг после беглого взгляда на мопеды спрашивает:
- Угадай, на скольких колесах за ночь спустились камеры?
- Что ж тут долго гадать, вероятно, на всех четырех.
За последние дни покрышки и камеры наших мопедов вконец износились. Но Хартум уже близок. Еще час - и первые прибывшие с севера мопеды въезжают в столицу Судана.
Да, местные власти правы, когда они рекомендуют путешественникам избегать троп и пользоваться железной дорогой, - вот то главное, что мы вынесли из нашей поездки по Нубийской пустыне.
МЕЖДУ ХАРТУМОМ И ОМДУРМАНОМ
Еще 100 лет назад вряд ли кто-нибудь в Европе слышал о Хартуме. Этот город вспоминали лишь в связи с торговлей рабами. Здесь был перевалочный пункт торговли "черной слоновой костью" на пути из Центральной Африки в Египет и Эфиопию.
Тридцатью годами позже, а именно в 1885 году, о Хартуме вдруг заговорили, но совсем по иному поводу: под его стенами произошел решающий бой между махдистами и англичанами. Ряд блестящих побед суданцев закончился триумфом под Хартумом. Вооруженные дубинками и копьями последователи Махди изгнали из своей страны египетское войско под командой английских офицеров.
В середине прошлого столетия [XIX век] Судан был придатком Османской империи. Ей был подвластен и Египет, хотя Англия уже оказывала на него значительное влияние.
Рабовладение, беспримерное взвинчивание налогов и дикий произвол вызвали возмущение народа, которое вскоре достигло предела. Достаточно было малейшего толчка, чтобы тлеющий огонь превратился в пламя.
Такой толчок вскоре последовал. Мухаммед-Ахмед, сын крестьянина из степей, призвал к борьбе с чужеземным гнетом. И так как он провозгласил себя махди - посланником Аллаха, - число его последователей вскоре удвоилось. При первом же столкновении с армией, находившейся под командованием английских офицеров, Махди одержал победу. В последующих боях махдисты тоже вышли победителями, и английские части, которые тем временем захватили Египет, были вынуждены отступить. После взятия Хартума махдистами Судан стал независимым.
Но народ недолго наслаждался своей свободой. Французы заняли Экваториальную Африку и, двигаясь на восток, достигли Белого Нила, сделав своей штаб-квартирой Фашоду (Кодок). Лишь небольшой коридор связывал теперь английские владения на юге и на севере Африки. Для Англии это было серьезным предупреждением, ибо возникла угроза ее планам создания колониальной империи от Египта до мыса Доброй Надежды. В верховья Нила был срочно отправлен экспедиционный корпус под командованием лорда Китченера. Насильственно согнанные со всех сторон рабочие в рекордно короткий срок (прокладывали по полтора километра в день) построили железную дорогу от Вади-Хальфа до Хартума. Махди и его люди [19] могли противопоставить пулеметам и пушкам англичан лишь копья. Хартум, а вместе с ним и весь Судан пали. Страна была вновь подчинена Англии и Египту [20].
Если в наши дни перейти на другой берег Белого Нила по стальному мосту, ведущему к Омдурману - двойнику столицы, - то справа можно увидеть земляные валы с бойницами. Солнце давно превратило в камень остатки этих укреплений, уцелевших после обстрела английских кораблей. Простая деревянная табличка на стенах напоминает: "В 1898 году здесь защищали свою родину 50 тысяч вооруженных копьями суданцев".
В последующие годы Судан использовался как опорный пункт против Египта. Англия своевременно поняла, что ее положение в Египте крайне непрочно. Поэтому все ее усилия были направлены на то, чтобы отделить Судан (во многих отношениях похожий на своего северного соседа) от Египта и создать здесь свою сырьевую базу. Этим было положено начало многим противоречиям, которые существуют между этими государствами и по сей день. Созданная новая зона орошения между Белым и Голубым Нилом - Гезира [21] - уменьшила долю Египта в распределении нильской воды. Англичане все больше и больше вытесняли египетских чиновников с руководящих постов в Судане. Результатом этого явились антибританские демонстрации и убийство английского губернатора в Каире. Поэтому в договоре 1929 года об использовании вод Нила Англия - в качестве выразительницы мнения Судана - была вынуждена пойти на уступки. Из ежегодного водного баланса в 80 миллионов кубических метров Судан получил только 4 миллиона, а Египет - 60 миллионов. В обоснование своих требований каирское правительство выдвигало то обстоятельство, что Египет полностью зависит от нильских вод, а Судан может использовать влагу дождей, выпадающих ежегодно на юге страны.
За плотиной нас ждет пароход, идущий вверх по течению.
ПРОЩАНИЕ С АБУ-СИМБЕЛОМ
"Когда пророк Магомет был вынужден бежать из Мекки в Медину, его отъезд был настолько поспешным, что он смог взять с собой только самое необходимое: своих семь жен и пять верблюдов с домашним скарбом".
Этот стилистический перл из ученического сочинений пришел нам на память, когда мы вступили на причал в Шаллале. Среди огромной груды узлов, ящиков и мешков расположились целые семьи арабов. Куры и дети словно соревновались кто кого перекричит. Носильщики проталкивались сквозь толпу, волоча за собой тяжелые заокеанские чемоданы. В этой страшной неразберихе мы с величайшим трудом добрались до таможни и паспортного стола, где от нас потребовали международные свидетельства водителей, чековые книжки, страховые полисы и справки о прививках, - можно было подумать, что мы находимся на пограничной заставе в Европе.
В багажном помещении каждая часть мопедов должна быть демонтирована и взвешена отдельно. Эта работа у нас еще в самом разгаре, когда до нас доносится рев пароходной сирены. Стрелки часов угрожающе быстро приближаются к моменту отплытия.
Наблюдающий за нашей спешкой судовой офицер покачивает головой:
- Не торопитесь. Пароход не отойдет до тех пор, пока на борт не взойдет последний пассажир.
К шуму, производимому людьми и животными, примешиваются звонки машинного телеграфа и тяжелый ритмический гул дизеля. По обе стороны судна под лопастями колес бурлит и шипит коричневая вода Нила. Наш пароход выходит на стрежень.
Прибрежный ландшафт почти не меняется. Десятки километров тянутся отвесные, лишенные растительности скалы, за которыми расстилается выжженная солнцем непроходимая Нубийская пустыня. Лишь изредка скалы отступают, и безотрадное однообразие ландшафта нарушают несколько хижин, лужайка и две-три финиковые пальмы. Нубийцы, рослые темнокожие люди в светлых галабиях, стоят на берегу и машут нам вслед.
Проходит час за часом. Наша посудина, спокойно пыхтя, поднимается вверх по течению. Мы готовимся к ночлегу. Вокруг нас - арабы, они едут по делам на юг, где все дешевле; нубийские крестьяне со шрамами от татуировки, принятой у суданских народов; пастухи из восточных степей. И хотя все они из разных мест, у них есть одна общая черта: чистота и свежесть верхней одежды и ослепляющая белизна тюрбанов, которые резко выделяются на фоне вечернего темного неба.
Впереди нашего парохода укреплена понтонообразная баржа. Под обыкновенным навесом прямо на верхней палубе лежат на полу пассажиры четвертого класса, под ними в трюме - козы и овцы. Вдоль правого борта размещаются роскошные каюты первого и второго классов. Путешествующих в этих салонах мы почти не видим. Арабских женщин не стоит искать: они сидят в похожей на клетку закрытой надстройке на палубе. Плотные занавески надежно защищают их от посторонних взглядов. Лишь изредка маленькая коричневая, почти детская, рука просовывается через решетку словно для того, чтобы прикоснуться к внешнему миру. Мужчинам туда вход запрещен. Гарем на корабле...
На следующий день утром все бросаются к поручням правого борта. Перед нами Абу-Симбел с его гробницами, высеченными в скалах. Самый интересный пункт путешествия по Нилу. Пассажиры спешат на берег.
Вначале мы горячо спорим с продавцами сувениров, которые норовят навязать нам зеленые шапочки и талисманы Абу-Симбела. Потом останавливаемся перед мощными каменными статуями высотой почти 20 метров. Они охраняют вход в храм. Глубоко в скалах вырублена галерея. Стены украшены барельефами, сценами охоты, изображениями из жизни царицы Нефертити. И всюду иероглифический знак "аньх" - эмблема плодородия и благоденствия, которые дарит людям Нил. В конце галереи некогда богато убранная часовня. Но и она была разграблена задолго до того, как этот памятник более 120 лет назад вновь открыли европейские ученые.
Какая-то дама не поленилась забраться на цоколь. Она фотографируется, сидя на пальце ноги монументальной фигуры. Еще один наглядный пример "почтительного" отношения снобствующих туристов к великим памятникам древнейшей культуры. Вокруг нас щелкают затворы аппаратов из всех стран света. Но вот корабельный колокол напоминает об отплытии. Один из путешественников вертит в руках только что купленную шапочку.
- Память об Абу-Симбеле!
Старания продавцов сувениров не пропали даром!
Около нас у поручней стоит молодой египтянин и задумчиво смотрит на скальные храмы.
- Может быть, вы в последний раз видите Абу-Симбел, - говорит он. Через несколько лет плотина в Асуане будет закончена, вода в реке поднимется и скроет статуи.
- Нам рассказывали в Каире, что собираются принять меры, сделать насыпь перед входом.
- Да, я знаю, есть разные проекты. Эксперты оценивают стоимость таких работ в 30 миллионов долларов. Этим сказано все. Последним проектом предусматривалось отделить весь массив вместе с храмом от скал, поднять гидравлическим прессом на несколько десятков метров и передвинуть. Установленные на новом основании монументы будут возвышаться над поверхностью воды. Но пока это, к сожалению, всего лишь проект.
- А что делает ваше правительство, чтобы спасти гробницы?
- Увы! Для этого у нас не хватает денег [17]. Зато этот район открыт для ученых всего мира. Их работы координируются комиссией ЮНЕСКО. Поставленные нами условия обычны: половина всех находок должна быть безвозмездно передана государству, а вторая половина выставлена в музеях для всеобщего обозрения. Но каких-либо особо богатых кладов ждать не приходится. Речь идет главным образом о скульптурах и иероглифических надписях.
ТРУДНОПРОХОДИМЫЕ ПЕСКИ
В Вади-Хальфа мы снимаем с парохода мопеды. Длинный, как жердь, темный нубиец в форме цвета хаки и широкополой черной войлочной шляпе сопровождает нас к комиссару - высшему должностному лицу северной провинции.
В Судане, как и в соседнем с ним Египте, проезд по дорогам требует особого разрешения. Это сделано для облегчения дорожной службы, а также контроля за перевозками. Первые ходатайства Германской Демократической Республики, посланные еще год назад, постигла судьба всех последующих, погребенных в каком-то из учреждений Хартума. Дальнейшие попытки выяснить что-нибудь в суданском консульстве в Каире оказались безуспешными. В Судане нет надежных дорог, тропы в пустыне часто не имеют дорожных знаков, а в период дождей более половины из них вовсе не проходимы.
В информационном бюллетене государственного туристического бюро стоит черным по белому: "Преодолеть район песков можно лишь на специальной машине, у которой все колеса ведущие".
Дежурный берет с полки толстую папку...
"Отказы" - читаем мы на потертой обложке.
- Поверьте мне - вы не проедете. Правда, в исключительных случаях мы пропускали по северному тракту караваны машин, но они были специально приспособлены для пустыни. Все остальные ходатайства, - его рука взвешивает тяжелую папку, - находятся здесь.
Мы не отступаем. Уговариваем чиновника, энергично жестикулируем. Наконец идем на компромисс:
- Хорошо, первые триста километров мы проедем по железной дороге, а далее - на своих мопедах.
Дежурный чиновник пожимает плечами.
- Взгляните на карту, повсюду одно и то же: непроходимый песок. Дорога от Абу-Хамеда до Хартума столь же плоха, как и на севере. Кроме того, вы первые, кто хочет преодолеть ее на двухколесных машинах.
- Всю ответственность мы берем на себя, мы едем на свой страх и риск.
- Если с вами что-нибудь случится и вы не сможете уведомить об этом какой-либо пост вдоль железной дороги, я буду обязан вас найти и доставить к месту назначения. За ваш счет, конечно. Подпишите, пожалуйста, вот здесь, он пододвигает нам бланк, - что вы поставлены об этом в известность.
Мы утвердительно киваем головами. В этот момент мы подписали бы что угодно.
- И все же я должен сперва телеграфировать в Хартум. О принятом решении вам сообщат еще до отхода поезда.
Время летит, а Хартум не дает о себе знать. Мы сидим как на иголках. До отправления поезда остается полчаса. Наши мопеды уже в багажном отделении. Какой-то водитель "Лэндровера" [так] из Южно-Африканской Республики сидит, посмеиваясь, на краю платформы.
- Утешьтесь, мне тоже запрещен проезд.
Сигнал к отправлению звучит для нас вдвойне неприятно. Поезд трогается. Удрученные, мы прыгаем на ходу в вагон - без разрешения. Поезд прошел уже с добрый километр, когда дверь в купе вдруг резко распахивается. Врывается запыхавшийся от быстрого бега человек в форме и передает запечатанный пакет. Короткое приветствие - и он, спрыгнув на ходу, бежит обратно к станции.
Рюдигер разрывает конверт. Оттуда выпадает небольшая бумажка: "Мы разрешаем вам..." Это согласие властей на проезд по дороге Абу-Хамед Хартум. Однако тут же ставится условие, чтобы мы обязательно отчитались в своей поездке перед Министерством внутренних дел в Хартуме.
Понемногу осматриваемся. Вагоны совсем непохожи на европейские. Светло-желтая окраска отражает солнечные лучи, двойная крыша также защищает от прямого облучения. От ослепительного солнечного света предохраняют путешественников и маленькие окошки с темными стеклами.
Эта железнодорожная линия - единственная, связывающая Северную и Южную Африку, если не считать нескольких грунтовых дорог через Сахару. Всеми путями сообщений ведает Управление суданских железных дорог - самое крупное государственное предприятие Судана. В вагоне встречаем англичан и французов; время коротаем за беседой с какой-то датской туристкой, собирательницей фольклора африканских народов.
Поезд неуклюже ползет по Нубийской пустыне. Жиденькая насыпь железнодорожного полотна и узкая колея не позволяют развивать большую скорость.
На коленях у наших попутчиков появляются салфетки. Они приступают к еде. Каждый выкладывает то, что у него есть: сыр, кукурузные лепешки, маслины, финики, несколько яиц и кусок жареной курицы. Наш вклад - банка сардин в масле. Мы пробуем остроприправленный рис, которым нам еще долгое время предстоит питаться в Африке.
За несколько минут до захода солнца наш поезд останавливается в чистом поле. Купе пустеют - мусульмане становятся на колени, чтобы совершить вечернюю молитву. Мы же прогуливаемся. Два-три полузанесенных следа от шин на зыбучем песке - вот та трасса, которая на дорожных картах отмечена толстой красной линией. Тут даже пешком трудно идти. Увязая в песке по щиколотку, возвращаемся к поезду. Того, что мы видим, для нас достаточно. Просыпаемся мы уже за полночь. Монотонный стук колес утих. На здании вокзала рядом с арабскими буквами (которые мы еще не все выучили) стоит надпись на английском языке: "Абу-Хамед" - наша станция.
Спутники передают нам через окно багаж: сумки, брезентовые ведра для воды, канистры для бензина, футляры с фотоаппаратами. Сильные мужские руки извлекают из багажного вагона мопеды. И нас сразу же окружают любопытные. Из толпы выходит старший офицер:
- Мне сообщили о вас из Хартума. Ехать вам разрешено, но вы все же не должны этого делать. Я знаю пустыню - она не для ваших машин.
"Зыбучие пески!" - это предупреждение звучит снова и снова. Завтра будет видно.
Нас провожают в правительственную гостиницу. Дорога идет вдоль деревни. Мы проходим всего 500 метров пешком, держа в руках мопеды, но, прибыв на место, чувствуем себя разбитыми и сразу же садимся. И это только 500 метров мягкого податливого песка, в который машины погружаются до ободов колес. А до Хартума еще далеко...
ЗЫБУЧИЙ ПЕСОК, ВАДИ, ПОЛЯ ЩЕБНЯ
[Фото: 18.jpg]
Дорожные эксперты египетского автоклуба и суданский чиновник не без основания предостерегали нас от поездки по Нубийской пустыне. Едва мы оставляем за собой коменданта в Абу-Хамеде, как сразу же врезаемся в зыбучий песок. Ревут моторы, горят сцепления. Так начинается наш путь по расстилающейся вокруг пустыне. В провожающих нехватки нет, вокруг нас собралась половина деревни.
- Только бы не застрять, иначе комендант аннулирует разрешение!
Слабые, еле заметные следы от шин разбегаются в разные стороны, как только мы покидаем селение. Ищем нужную нам дорогу. Трасса обозначена каменными пирамидками высотой с полметра. Но по сути дела нет никакой разницы, каким путем пробираться в этом лабиринте песков и скал.
Первые километры ужасны. Каждые 200 метров мы вынуждены сходить с мопедов и вытаскивать их из ям. Необозримая долина изборождена складками барханов. Они перемежаются с целыми полями щебня. Остроконечные, величиной с голову, камни разбивают покрышки и камеры. Но особенно туго нам приходится, когда мы пересекаем вади [18]. Берега высохшей реки в большинстве своем отвесные и вынуждают нас ехать медленно и осторожно. Поэтому нам не хватает скорости, чтобы пробиться сквозь гальку и пыль. Объединенными усилиями вталкиваем машины, одну за другой, на косогор и с тихой грустью вспоминаем твердую почву Сирийской пустыни.
За два часа этой адской работы мы преодолеваем всего три километра. А до Хартума еще 650.
Нет, так не пойдет. Держим большой военный совет. Зубчатую цепь, которой мы пользовались до сих пор, заменяем более мелкой, меняем и насадки карбюраторов. Так нам удается проехать почти 70 километров, после чего мы вынуждены остановиться: на сегодня хватит. И все же мы довольны достигнутым. Начало положено. Солнце стоит у горизонта и заливает дюны и каменистые поля пурпурным светом. Через 20 минут наступит ночь. Расстилаем спальные мешки прямо на горячем песке. Хорошо еще, что в это время года нет скорпионов.
В последующие дни грунт улучшается. Мы накопили кое-какой опыт, и бездонные песчаные ямы уже не приводят нас в ужас.
Наши мопеды проходят за день даже больше, чем их четырехколесные коллеги. Мы не раз попадаем в глубокие впадины, из которых вряд ли бы выбрались тяжелые грузовики. Их водителям приходится брать с собой в пустыню лопаты и широкие цепи, в то время как мы на своих легких машинах быстро преодолеваем любое препятствие.
Теперь мы едем вдоль железной дороги. Пытаемся частично использовать твердую почву насыпи, но несомненно такая же гениальная мысль приходила в голову и другим водителям. Поэтому, чтобы сохранить насыпь для ее прямого назначения, инженеры суданских железных дорог приказали прорыть в ней через каждые 50 метров поперечные канавы. И если мы хотим прибыть в Хартум с исправными рессорами, то должны довольствоваться утомительной ездой со скоростью пешехода. И все же в особо труднопроходимых местах железнодорожная насыпь всегда остается для нас якорем спасения. Поезда опасаться нечего. Он проходит один раз в сутки.
Следуя вдоль железнодорожной линии, мы встречаем небольшие поселки. Отсюда осуществляется надзор за железной дорогой. Плоские глинобитные дома производят хорошее впечатление. Длинный забор окружает вместительный двор. Внутри помещения приятная прохлада. Серовато-белые кирпичи из глины и соломенной сечки хорошо отражают солнечные лучи. Дома железнодорожников имеют конусообразную форму и окрашены в белый цвет. Мы представляемся начальнику станции. Эта церемония состоит из двух частей. Первая официальная: в папке с телеграммами ищут и в большинстве случаев находят уведомление о нашей поездке. Служебный долг в Судане - дело священное, тем более что телеграмма пришла прямо из столицы. И поэтому наш визави - весь воплощение бюрократизма.
Вторая часть - сугубо неофициальная. Служебная фуражка летит в угол. Нас приглашают сесть. Начинается длительная беседа. Коробка сигарет ходит по кругу. Мальчик бежит за чаем.
Достать продовольствие здесь довольно трудно. Иногда проходят часы, пока удается купить две плоские, величиной с тарелку, лепешки. За несколько пиастров мы получаем горсть сухих фиников - единственные фрукты, которые имеются в этом районе. А если посчастливится, то в каком-нибудь заброшенном углу сельского магазина обнаруживаются дремавшие здесь в течение многих лет консервы.
С питьевой водой дело обстоит еще хуже. В поселках зачастую нет колодцев, и жители пьют воду прямо из Нила. Вспоминаем врачей, которые предупреждали нас, чтобы мы не купались в Ниле. В его медленно текущих мутных водах живет червь Бильгарца - коварный, широко распространенный паразит. Большинство египтян болеют неизлечимой болезнью печени - результат употребления нильской воды.
Начальник станции приносит полный бак воды. По его лицу нетрудно догадаться, что речь идет о драгоценности, - путь до реки далек. Но одного взгляда на содержимое бака достаточно, чтобы наши опасения подтвердились. Вода глинистая, темная. Дно посуды едва различимо. Мы озабоченно смотрим друг на друга.
Ничего не поделаешь - пить-то мы все же должны.
"Ни в коем случае не экономьте халазона", - советовали нам врачи. И мы не экономим. Двойная доза хлорных таблеток нисколько не улучшает вкус тепловатой воды.
ПОЯВЛЯЕТСЯ НОВЫЙ ВРАГ
В Атбаре мы переезжаем по новому стальному мосту единственный приток самой длинной на нашей планете реки.
Ландшафт постепенно меняется. Мы попали в район, который изрезан потоками тропических дождей. Первые сухие кустарники оповещают нас о том, что Нубийская пустыня осталась позади. Почва тверда и удобна для проезда. С песней въезжаем мы в степь, заросшую терновником. И, конечно, не можем себе представить что ждет нас впереди.
Первые три прокола камер мы принимаем безропотно. Поездка по местности, поросшей кустарником, полна впечатлениями. Тропа змеится между огородами и полями. Стоит нам выключить моторы, как издали доносится глухой рокот воды у нильских порогов. Затем железнодорожная линия, а вместе с ней и трасса вновь отдаляются от реки. Обжитая местность остается позади. На горизонте, подобно проволочному заграждению, сплошной стеной стоит терновник. Дорога с трудом пробивается между кустами. К первым трем проколам вскоре прибавляются еще три. Мы начинаем ворчать. Материал для починки перекладывается поближе - в нагрудные карманы. В течение последующего часа нам приходится пользоваться им еще дважды. Да, веселенькая история.
Земля вокруг кустов усеяна сухими прутьями, и на протяжении многих километров мы едем по хрустящему ковру из высохших трескучих веток. Твердые как сталь колючки несколько сантиметров длиной без всякого труда прокалывают шины. Время от времени мы сходим с машин и тщательно очищаем покрышки. Но отломившиеся кончики все же незаметно проникают в резину.
Движение здесь более чем редкое. За день мы встречаем две, от силы три машины. Товарищеская выручка в пустыне на высоте. Никто не проедет мимо, не справившись, всего ли у вас в достатке. Шоферы сообщают друг другу разные новости, дают советы.
С каждым новым километром нашего продвижения на юг растительность становится все гуще. До Хартума, видимо, уже недалеко. По карте - максимум 130 километров. Если ничего не случится - четыре часа езды.
Ехали мы действительно всего четыре часа, но зато восемь часов чинили камеры, сплошь покрывшиеся заплатами. Одиннадцать проколов за день! Работать к тому же приходилось при температуре плюс 45 градусов в тени, что доставляло нам очень мало удовольствия. Когда мы в седьмой раз меняли камеры, проезжавший мимо шофер снабдил нас бутылкой пепси-колы, что несколько подняло наше упавшее настроение, и все же наши путевые заметки за эти дни почти сплошь заполнились "теневыми сторонами". Быстро наступил вечер, четвертый после нашего отъезда из Абу-Хамеда.
Где-то за горизонтом, там, где час назад скрылось солнце, вспыхивает зарево. Огни Хартума освещают небо расплывчатым беловато-желтым светом. По нашим расчетам, до него осталось 15 километров, но расстояние не согласуется со временем. Наш дневной пробег завершается шестисантиметровой колючкой, которую мы вытаскиваем из переднего колеса машины Рюдигера. Эта колючка, последняя в серии многих ее предшественниц, как достойный удивления экземпляр занимает место в нашем дорожном архиве.
Наши мысли летят навстречу цели.
Хартум, тот самый Хартум, до которого еще три недели назад было добрые 2 тысячи километров, теперь совсем близко, так близко, что до огней аэродрома кажется рукой подать. Каждый из нас тайно подсчитывает в уме письма из предприятий, от родных и друзей, которые ожидают его в представительстве нашей республики. Думать о завтрашнем дне очень приятно. Однако следующее утро начинается с того, что Вольфганг после беглого взгляда на мопеды спрашивает:
- Угадай, на скольких колесах за ночь спустились камеры?
- Что ж тут долго гадать, вероятно, на всех четырех.
За последние дни покрышки и камеры наших мопедов вконец износились. Но Хартум уже близок. Еще час - и первые прибывшие с севера мопеды въезжают в столицу Судана.
Да, местные власти правы, когда они рекомендуют путешественникам избегать троп и пользоваться железной дорогой, - вот то главное, что мы вынесли из нашей поездки по Нубийской пустыне.
МЕЖДУ ХАРТУМОМ И ОМДУРМАНОМ
Еще 100 лет назад вряд ли кто-нибудь в Европе слышал о Хартуме. Этот город вспоминали лишь в связи с торговлей рабами. Здесь был перевалочный пункт торговли "черной слоновой костью" на пути из Центральной Африки в Египет и Эфиопию.
Тридцатью годами позже, а именно в 1885 году, о Хартуме вдруг заговорили, но совсем по иному поводу: под его стенами произошел решающий бой между махдистами и англичанами. Ряд блестящих побед суданцев закончился триумфом под Хартумом. Вооруженные дубинками и копьями последователи Махди изгнали из своей страны египетское войско под командой английских офицеров.
В середине прошлого столетия [XIX век] Судан был придатком Османской империи. Ей был подвластен и Египет, хотя Англия уже оказывала на него значительное влияние.
Рабовладение, беспримерное взвинчивание налогов и дикий произвол вызвали возмущение народа, которое вскоре достигло предела. Достаточно было малейшего толчка, чтобы тлеющий огонь превратился в пламя.
Такой толчок вскоре последовал. Мухаммед-Ахмед, сын крестьянина из степей, призвал к борьбе с чужеземным гнетом. И так как он провозгласил себя махди - посланником Аллаха, - число его последователей вскоре удвоилось. При первом же столкновении с армией, находившейся под командованием английских офицеров, Махди одержал победу. В последующих боях махдисты тоже вышли победителями, и английские части, которые тем временем захватили Египет, были вынуждены отступить. После взятия Хартума махдистами Судан стал независимым.
Но народ недолго наслаждался своей свободой. Французы заняли Экваториальную Африку и, двигаясь на восток, достигли Белого Нила, сделав своей штаб-квартирой Фашоду (Кодок). Лишь небольшой коридор связывал теперь английские владения на юге и на севере Африки. Для Англии это было серьезным предупреждением, ибо возникла угроза ее планам создания колониальной империи от Египта до мыса Доброй Надежды. В верховья Нила был срочно отправлен экспедиционный корпус под командованием лорда Китченера. Насильственно согнанные со всех сторон рабочие в рекордно короткий срок (прокладывали по полтора километра в день) построили железную дорогу от Вади-Хальфа до Хартума. Махди и его люди [19] могли противопоставить пулеметам и пушкам англичан лишь копья. Хартум, а вместе с ним и весь Судан пали. Страна была вновь подчинена Англии и Египту [20].
Если в наши дни перейти на другой берег Белого Нила по стальному мосту, ведущему к Омдурману - двойнику столицы, - то справа можно увидеть земляные валы с бойницами. Солнце давно превратило в камень остатки этих укреплений, уцелевших после обстрела английских кораблей. Простая деревянная табличка на стенах напоминает: "В 1898 году здесь защищали свою родину 50 тысяч вооруженных копьями суданцев".
В последующие годы Судан использовался как опорный пункт против Египта. Англия своевременно поняла, что ее положение в Египте крайне непрочно. Поэтому все ее усилия были направлены на то, чтобы отделить Судан (во многих отношениях похожий на своего северного соседа) от Египта и создать здесь свою сырьевую базу. Этим было положено начало многим противоречиям, которые существуют между этими государствами и по сей день. Созданная новая зона орошения между Белым и Голубым Нилом - Гезира [21] - уменьшила долю Египта в распределении нильской воды. Англичане все больше и больше вытесняли египетских чиновников с руководящих постов в Судане. Результатом этого явились антибританские демонстрации и убийство английского губернатора в Каире. Поэтому в договоре 1929 года об использовании вод Нила Англия - в качестве выразительницы мнения Судана - была вынуждена пойти на уступки. Из ежегодного водного баланса в 80 миллионов кубических метров Судан получил только 4 миллиона, а Египет - 60 миллионов. В обоснование своих требований каирское правительство выдвигало то обстоятельство, что Египет полностью зависит от нильских вод, а Судан может использовать влагу дождей, выпадающих ежегодно на юге страны.