Страница:
Выпили пока за Андропова, а почему – неизвестно.
– Ну и надоел же я Сидору! – продолжал майор, не закусывая. – С прежним своим телохранителем Сидор сам справлялся – только тот зевнул (лейтенант уже в летах был и отягощен семьей), на ворон засмотрелся – ау, Сидор! Нету Сидора! Умел, как Ленин, от хвоста избавляться. Или честно договаривались: Сидор – налево, по своим кобелиным делам – силен был старик по этому делу, всегда у него в штанах стояло; а телохранитель – направо, в кино или домой к семье, к телевизору. А вот со мной, со стажером – фиг вам! Очень уж я ответственно относился к порученной работе. Сидор утром из дому выходит, на работу в институт или в свой почтовый ящик – я уже тут как тут, дверцу в персональной «Волге» распахиваю; он в кабинете кулаком на министров стучит, кричит: «Доколе!!!» – я в приемной делаю вид, что книжку читаю, а сам – секу! Он по цехам – я за ним, он посрать – я дверь туалета телом прикрываю, он – туда-сюда, я – туда же. Он меня гонит в дверь – я лезу в окно. Наконец Сидор взмолился:
«Нураз, – говорит, – дурак ты узкоглазый, татаро-монгол, эфиоп твою мать, я тебя как сына люблю, но что же ты со мной в мирное время делаешь?! Ты же Киева еще не видел! Мать городов русских! Что ты за мной, как верблюд за иголкой, ходишь? Делать тебе больше нечего? Иди, погуляй! Смотри, какие женщины! Иди, поставь! Весна! Каштаны! Украина! Крещатик! Схылы Днепра! Денег нет – вот тебе на ресторан. Оставь ты меня в покое, у меня свои интимные дела есть… Николай Степанович, может быть, вам сразу полный стакан водки налить, чтоб потеплело?
– Полный… стакан? – переспросил Шкфорцопф, уныло ковыряя вилкой в гречневой каше. – Я… подумаю.
– Подумайте. В общем, не сразу, но постепенно, Сидор меня уговорил, приручил, перевербовал в свою веру – да и как иначе: я – мальчишка, а он – старый потертый Сидор. Объяснил он мне, как надо жить, чтобы по утрам не было мучительно больно: главное в жизни, говорил Сидор, Свобода, и если работа тебе надоела, то работу – направо, а сам – налево, чтобы сполна использовать все степени Свободы, присущие человеку, включая свободу слова. Философия Сидора была простая: «ничегонеделанье». Что? Труд? Сидору не нравилась коммунистическая идея, что основой для счастья есть труд. Он вспоминал хиньского философа Лао-дзы, который учил, что высшее счастье и отдельных личностей, и народов есть последствие не труда, а, наоборот, «ничегонеделания». Все зло людей, говорил Сидор словами Лао-дзы, начинается с того, что они делают то, чего не надо делать. И поэтому люди избавились бы от всего зла личного и общественного, если бы они ничего не делали. И я думаю, говорил Сидор, что он полностью не ошибается. «Когда мне говорить с вами про философию, мораль и религию? Мне надо издавать газету с тремя с половиной миллионов подписчиками, надо строить железную магистраль, рыть Панамский перешеек, проектировать лунный челнок, идти на партсобрание, дописать 28-й том своих сочинений». Так говорит каждый из нас. А вот что говорил мудрейший Экклесиаст: «Кто передвигает камни, тот может надсадить себя, и кто рубит дерево, тот может подвергнуться опасности от него». Точно! Уже настало время изменить понимание жизни, отказаться от ее поганского устройства, заняться собой. «Сойдет за мировоззрение», – любил говорить Сидор. «На Луну на челноке не долетишь, – говорил Сидор. – Тут нужна особая сила, вроде кейворита у Уэллса. Тут трэба помиркуваты». И зажили мы с ним душа в душу: Сидор – направо, я – палево. Вернее, наоборот – все чаще «налево» он; очень уж старый кобель это дело любил… «Без женщин жить не мог на свете, нет, в них солнце мая, в них весны привет», – пропел майор. – Что надумали, Николай Степанович?
– Что ж, налейте мне… Нураз Нуразбекович… полный стакан… водки, – раздумчиво произнес Шкфорцопф. – Я, пожалуй, выпью… за вашего Сидора. Он мудрый человек.
– Правильно, пьем за Сидора! – тотчас согласился майор. – А советскую милицию держим в уме.
– Насчет труда и ничегопеделанья ваш Сидор абсолютно прав, – говорил Шкфорцопф, пока майор наливал. – Тот же Лао-цзы учил: достаточно сделать одно дело в день – но сделать его хорошо, – второе дело можно оставить на завтра.
– В мире мудрых мыслей! Я это запишу. Это ж сколько дел можно за год переделать? – прикинул майор. – 365 дел! А в високосном – 366!
Опять выпили, причем майор Нуразбеков налил Шкфорцопфу водку в тонкий стакан по-трясогузски, по «марусин поясок», и Николай Степанович, к восхищению Гайдамаки, без глотков залил в себя полный стакан водяры и даже не вздрогнул. Поставил стакан на стол, задумался, чем закусить; да так задумался, что закусить забыл; выбрался из больничного халата, стащил с худющих ягодиц больничные же черные трусы и, зачем-то прикрывая ладонью свои мужские достоинства, задумался над одеждой: с чего начать надевать?
Начал с надевания вязаных носков.
«Воду, что ли, пьет вместо водки? – вдруг засомневался Гайдамака. – Ну не может же человек с такими тощими ягодицами так дуть водку!»
– А целую бутылку водки сможете в себя залить, а, Николай Степанович? – спросил Гайдамака, вспомнив отца Павла.
– Смогу… – равнодушно ответил Шкфорцопф, выворачивая выстиранные трусы па правую сторону.
И Гайдамака поверил этому равнодушию: сможет!
– Сможет, сможет, – подтвердил майор Нуразбеков. – Время есть, сами увидите. Вы у нас еще и не такого насмотритесь.
– Что там дальше было, Нураз, с вашим Сидором? – спросил Шкфорцопф, прыгая одноногой цаплей посреди кабинета при надевании трусов.
ГЛАВА 9. Война
Эфиопы, темный, обожженный солнцем народ, почему-то никак не хотели принимать итальянский ограниченный воинский контингент с хлебом-солью. Маршал Бадольо хотел как лучше, но эфиопы совсем озверели и бросались на проходящие танки мирных культурных итальянцев, которые хотели, чтобы тихо было. Муссолини думал, что ему это так сойдет, что итальянцы прошагают по Эфиопии, как на параде мимо его дворца, не видя кукишей в карманах чернокожего населения, и все будет хорошо. Он был не прав – у полуголых эфиопов кукишей в карманах не было, а началось отчаянное сопротивление, эфиопы защищали не только родину, но и Офир за своей спиной.
За убийство итальянского генерал-губернатора маршал Бадольо приказал казнить 30 тысяч эфиопов, развешал трупы на столбах вдоль железной дороги.
Маршал Бадольо был как две капли похож па доброго безногого дедушку Максюту (тот ездил с Марусей Никифоровой и Сашком по Гуляй-граду на тачанке с двумя «Максимами» и ящиком водки и палил в окна обывателей из пулемета. Тачанка была увешана дорогими персидскими коврами, на дышле реял Марусин кружевной бюстгальтер, конфискованный во время грабежа екатеринославского магазина дамского белья. Кучер хлестал лошадей, Сашко играл «Интернационал», дед Максюта сидел на коленях у Маруси. У дедушки Максюты не было обеих ног, но все остальное было при нем, и это самое главное – иначе зачем бы он понадобился Марусе? Без ног даже лучше, удобней. Максюта очень походил на итальянского маршала, безумный был инвалид и великий дофенист). Но речь сейчас о Бадольо. У него было две ноги. Вооруженная до зубов 500-тысячная армия итальянцев ворвалась в Эфиопию из Эритреи, а на эфиопском побережье высадила красноморские десанты и двинулась в глубь страны на Аддис-Абебу, чтобы потом развить наступление на Офир и окружить Лунные горы. Муссолини наконец-то решился захватить Офир – «Эдемом» эту страну он называть не решался. Гамилькар III эвакуировался в свою резиденцию в Лунные горы и оттуда руководил сопротивлением. Райские врата замаскировали, а после налетов итальянской авиации демонтировали, смазали машинным маслом и надежно спрятали. Лига Наций бросила Эфиопию на произвол судьбы, никто не хотел вмешиваться. Правда, русские предлагали помощь, но взамен потребовали подписать секретный протокол о пропуске Красной Армии к Красному морю через Румынию, Болгарию, Турцию, Палестину и Египет. Речь шла о рае земном.
Сераль Гайдамаки превратился в передвижной образцово-показательный гарем-броненоезд и воодушевлял всю Африку, поднимая ее на борьбу с захватчиком, – жены Гайдамаки к тому времени уже являлись символами, святыми матронами каждого африканского племени. Они обладали всевозможными женскими прелестями, умениями и достоинствами. Краткая характеристика каждой невесты напоминала Песнь Песней (даем в сокращенном, грубом и испорченном цензурой подстрочном переводе):
«Агау пользуется потрясающим сексуальным успехом на юге Африки, особенно у берберов, потому что по ходу любовного процесса умеет так напрягать свою громадную чугунную задницу, что звон от нее разносится вверх по всему континенту и даже достигает берегов Европы; Амхара надевает спереди маленький вышиванный передничек с изображением райских птичек по эскизу самого Пабло Пикассо, а сзади – задничек с райскими яблочками по наброску Сальвадора Дали; цветастые птички спереди призывно подрыгивают крылышками, а пурпурные яблочки сзади соблазнительно подпрыгивают; груди Ануак, как две толстые анаконды, свисают до колен; когда она кружится или исполняет танец живота, груди разлетаются, и кажется, что у нее четыре руки; ее груди можно завязать на спине, и этим все сказано; нежнозеленые, как знамя шариата, глаза Арабы сводят с ума мусульман; все естественные отверстия в теле Аргоббы напоминают входы в станции московского метрополитена (загадка! откуда в Африке такие сравнения?! – Прим. Автора) – войдешь навеселе, уже не выйдешь, не найдешь дороги назад; живот Афар упруг и мягок, как трехсотлетний английский газон для игры в гольф или как спортивный батут, на ее животе можно кувыркаться и прыгать до потолка; Бареа умеет закидывать ноги за голову, как цирковая гимнастка, и удовлетворять себя языком; самым главным сокровищем Беджи является…; талия Берты…; шея Гимирры…; пупок Гожи имеет свойство растягиваться и является дополнительным сексуальным отверстием, что ошеломило доктора Фрейда; курчавые волосы Гураге напоминают пупырчастую кратерную поверхность Луны…; Каффа умеет готовить борщ и вареники с вишнями; от нее пахнет луком и чесноком, ее вареники удивительно напоминают женские влагалища, из них сочится сладкий вишневый сок; когда люди видят эти вареники, у них…; Кома – умеет ткать, вязать и плести корзинки для кошек; Консо научилась читать и писать по-украински, и все африканские гайдамаки не упускают случая… и пользуется успехом у сельских грамотеев; Кунама через каждые семь месяцев рожает нормальных девятимесячных детей, и за это была внесена в книгу рекордов Гиннесса; Мурле одна может полноценно удовлетворить сразу дюжину мужчин; для этого она укладывает их па спины и действует семью естественными отверстиями (ртом, передком, аналом, двумя ноздрями и двумя ушными раковинами), двумя руками, между грудями и двумя подмышками – итого 12; язык Нуэр умеет все: лизать, говорить, облизывать, слизывать, вылизывать, прилизывать, зализывать, сплевывать и т. д.; Омето ходит на четвереньках…; жирная и черная, как свежий асфальт, спина Оромо манит африканский пролетариат укатать ее…; Сахо носит очки с толстыми стеклами, и на ней любят млеть интеллигентные японцы; Сидомо оправдывает свое имя и сидомо на всем, на чем можно сидомо…; Сомали может обходиться без сна и не может без мужчин, она принимает любых мужчин в любое время – даже тоскливым утром в сезон дождей; Тиграи – садистка, она…; Тигре – мазохистка; а то, что вытворяет в постели Эдем, вообще не поддается описанию».
Все жены Гайдамаки пели русские революционные песни и прославляли своего русского мужа, начальника дверей при Гамилькаре III. По одной легенде в реальности (ОСЕФ) гибель Сашка Гайдамаки последовала на железной дороге между Джибути и Офиром; он был распят и сожжен итальянцами на телеграфном столбе.
– Хлопцi! – орал Гайдамака со столба согнанным на показательную казнь эфиопам. – Нема раю на землi, та нема й на небi!
В этой же реальности среди эфиопских христиан сохранилась очень милая легенда об украинском происхождении Иисуса Христа – о том, как какой-то украинський хлопчик – то ли Назарчик Ивасюк, то ли Ивасик Назарчук – две тысячи лет тому назад попал в турецкий плен с одной лишь гармошкой и велосипедом. Назарчик понравился султану, был взят в султанский гарем, услаждал там султана игрой на невиданном и неслыханном инструменте, набрался у турков всяческой премудрости, но некорректно повел себя со своим покровителем (услаждал, слух не только султана, но и его фавориток), удрал от султанского гнева в Египет к фараону, там також не ужился, перебрался в Карфаген к Ганнибалу, участвовал в северном антиримском походе брата Ганнибала Гасдрубала в Испанию в качестве заместителя командующего, а потом и командующего отрядом боевых слонов, что соответствовало генеральскому званию и должности командующего танковой армии – вроде Рыбалко, Лелюшенко или Гудериана. После злосчастного поражения Ганнибала в битве при Заме Назарчик бежал от итальянского (читай: римского) преследования в иудейский городок, который впоследствии был назван в честь его Назаретом, проповедовал там, влюбился в красивую еврейскую девушку Мариам и каким-то хитроумным способом, не лишая ее невинности, – во что действительно трудно поверить – произвел на свет Ивасика Назареянина. И т. д. Остальное известно. Его последователи назывались назареянами, а сам Ивасик был распят итальянцами (читай: римлянами), против которых поднял бунт. И т. д.
По другой версии в реальности А(ЗАКЕН) Сашко Гайдамака остался жив и с армией гайдамак с луками, копьями и мушкетами, на тачанках, запряженных верблюдами и лошадьми, гнал от Офира маршала Бадольо в хвост и в гриву через всю Эфиопию до самого Джибути, который напоминал тогда осажденный Севастополь, и сбросил итальянскую армию в Красное море, а вскоре добрался до самого Муссолини.
Война же решилась знаменитой атакой на итальянскую армию стадом не боевых слонов или верблюдов, а молодых тиранозавров, которых колдун-акустик вызвал при помощи обыкновенного граммофона – он с Гайдамакой забрался в тыл итальянцам, установил граммофон и проиграл на нем обыкновенную долгоиграющую пластинку с записью любовного призыва самки тиранозавра. Колдун давно и тайно работал над этим страшным биологическим оружием, он изучал устройство гортани костных останков этих страшилищ – составлял диаграммы носоглоток, восстанавливал нёбо, горловые щели и задние язычки; это был тонкий генетический эксперимент, опыт прекрасно удался, призыв самки тиранозавра получился даже лучше натурального – несколько десятков взбесившихся самцов, внезапно появившихся из реальности «СЕКСТИУМА-666» – PRO-ALPHA 2GGZ 5GB O3Y(RAM) 666-КГБ, – атаковали итальянскую армию, разметали ее в клочья (колдун с Гайдамакой едва успели удрать) и в недоумении стали бродить вокруг заигрывающего перед ними граммофона. Потом разбрелись по Африке и опять вымерли. Но все это было потом, а пока Муссолини (Муссолини, конечно, подставил вместо себя маршала Бадольо, а сам сидел в Венецианском дворце), навербовав в итальянскую армию черных сомалийцев – этих предателей чернокожего дела, – шел по Эфиопии.
ГЛАВА 10. Обед в доме с химерами (продолжение)
– Продолжаю про Сидора, – сказал майор Нуразбеков, наливая какую-то там по счету рюмку. – Однажды…
Но в дверь постучали условным стуком лейтенанта Вовы Родригеса.
– Заходи, Вовчик! – крикнул майор. – Опять кого-то привел? Майор ошибся – в кабинет вошел не дежурный лейтенант Вова Родригес, а сам генерал Акимушкин.
– У вас все в порядке? – спросил Николай Николаевич, неодобрительно разглядывая голую задницу Шкфорцопфа – неодобрительно не потому, что голую, а потому, что тощую.
– Выпейте с нами, товарищ генерал! – тут же пригласил майор Нуразбеков.
– Пейте, пейте без меня. Это вам на работе можно, а мне – нельзя, – отвечал генерал Акимушкин недавними словами Гайдамаки. То ли подслушал, то ли эти слова сами напрашивались.
– Так за Андропова же пьем, не за кого-нибудь. Такой тост пропускаете!
– Не отвлекайтесь, продолжайте работать. Я просто шел мимо, дай, думаю, загляну – не нужно ли чего? Если нужно – скажите. Мое дело вас всем обеспечить.
– «Мороз-воевода дозором обходит владенья свои», – продекламировал майор Нуразбеков, как видно, неплохо разбиравшийся в школьном курсе русской литературы. – Обеспечить, всего-то. Непременно скажем, если чего будет нужно. Шампанского пришлите на вечер. Бургундского не надо. А в общем, все идет но плану. Люсьену еще на одну ночь оставьте – с двойными отгулами. Наблюдателей на крыше тоже надо удвоить – да скажите им, чтоб не палили по одиночным целям почем зря, как в прошлый раз, так ведь и убить можно! И ПВО в ОдВО [69] строго предупредите – одиночные самолеты не сбивать! Два бронированных «форда» – к подъезду. Эскорт мотоциклистов – само собой. Сегодня будет буйная ночь, та самая. Готовность – помер «ноль». Даже «два ноля».
– Все помню. Я ночью домой не уйду. Но вы уверены, что ЭТО состоится именно сегодня ночью?
– Была бы только ночка, да ночка потемней, – пропел майор. – Погода тоже соответствует.
– А ОН согласен?
Николай Степанович опять прыгал на одной ноге, просовывая вторую ногу в штанину, и неизвестно было, согласен ли он; как вдруг Гайдамака понял, что вопрос «а ОН согласен?» относится не к Шкфорцопфу, а к нему, Гайдамаке, – к нему, Гайдамаке, к нему и только к нему.
– Я ЕМУ еще не говорил, но куда ОН денется? – успокоил генерала майор.
О нем, о нем говорят… «ОН» – это и есть он.
– Ну, на ваше усмотрение, – согласился генерал и подмигнул Гайдамаке, совсем как Вова Родригес – Я на вас надеюсь. Теперь от вас все зависит.
Безусловно, Гайдамака был в этом кабинете центральной фигурой – американскому шпиону так не подмигивали, как ему. Но что, что именно от него «все зависит»?
– Да, чуть не забыл, – вдруг вспомнил майор. – Три билета на футбол достаньте, товарищ генерал. Не знаю точно, но очень может быть, что мы сегодня на футбол пойдем, «Черноморец» с Киевом играет. Матч смерти, ничья «три-три», у них там все схвачено. Блохин два мяча забьет, а остальные – как получится.
– Сейчас позвоню, – засуетился генерал Акимушкии. – Вас проведут в Центральную ложу без всяких билетов.
– Ото гарно! Будем как жидомасоны в ложе сидеть. Будем французское шампанское пить – «Мадам Помпадур».
– Ну… «Мадам де Помпадур» вы поздно заказали, Нураз, – сказал Акимушкии. – Могу послать за «Советским».
Генерал уже был на выходе, когда охмелевшего Гайдамаку будто черт за язык дернул. Он вскочил со стула, подтянул трусы и сказал:
– А у нас тут не все в порядке, товарищ генерал!
Генерал тут же обернулся, майор Нуразбеков неловко поставил полную рюмку коньяка прямо в пиалу с остатками бульона, а Шкфорцопф перестал застегивать пуговички па рубашке – так и остался расхристанным.
– А что именно не в порядке? – обидчиво спросил генерал. – У вас ко мне претензии? Жалобы? С вами тут плохо обращаются? Обед не понравился?
– Нет, все хорошо, но одно плохо…
– Выкладывайте!
Гайдамака схватил свою рюмку, опрокинул ее в себя без всякого тоста и выпалил:
– Освободите Трясогуза, товарищ генерал!
– Не понял. Объясните, – удивился тот.
Майор Нуразбеков заулыбался, а Шкфорцопф наконец-то надел свои знаменитые очки и сделался похожим на самого себя.
– Иван ни в чем не виноват! – горячо начал доказывать Гайдамака.
– «Она сама его морочила, а он ни в чем не виноват», – подсказал майор.
– Он же просто дурак, ванька! Ну, разволновался тут у вас – как же у вас тут не разволноваться? – потом выпил, не закусил, развезло, с кем не бывает? Он вечером на футбол собирался, зачем его в вытрезвитель?
– Ага, понял! – тоже заулыбался Николай Николаевич, – что вы, что вы! Вы думаете, это мы Трясогуза милиции сдали и в вытрезвитель засадили?… За кого вы нас принимаете! Нехорошо-с! Мы уже позвонили, Иван Трясогуз спит в вытрезвителе в чистой постельке, милиция над ним на цыпочках ходит, а когда он проспится, опохмелится, позавтракает – или поужинает – и придет в себя, то будет доставлен домой в Гуляй-град с синей мигалкой на зеленый свет в лучшем виде в любое время дня или ночи. А вот к футболу вряд ли проспится – очень уж нехорош был. Несло, как из бочки.
– Так он же целую бочку и выпил.
– Милиция жаловалась – нетранспортабелен был, мягко говоря. Из подвала подъемным краном вытаскивали. Впрочем, посмотрим.
– И на работу не сообщайте! – потребовал Гайдамака.
– Как можно! Не в наших правилах. А то, что за друга беспокоитесь, – похвально. Я сейчас туда еще позвоню, нагоню страху. Обедайте спокойно. Ну, я пошел. Да, Нураз, а Блохин в самом деле два мяча забьет?
– Забить-то он, конечно, забьет, да кто ж ему даст забить, – философски ответил майор Нуразбеков.
ГЛАВА 11. Советы эфиопам
Все войны в Африке – это попытки завладеть Офиром. Португалия, Англия, Франция, Италия, арабы – все рвались в Офир, но не знали, что Офир не только непобедим, он даже недоступен для захватчиков. Итальянцы, пытаясь захватить Офир, высадили десанты в Эфиопии, захватили побережье и начали продвижение в глубь страны к Аддис-Абебе, как на прогулке. Пусть Гитлер воюет с Европой и Россией. А он, Муссолини, захватит небольшую, но самую заветную территорию – Офир. Он еще не знает, на кого напал. История показала, что на русских нельзя нападать из-за морозов и просторов, на афганцев из-за жары и гористой местности, а на эфиопов – из-за того, что у них самые длинные болты в мире. Эфиопские женщины могут изменять своим мужьям с другими эфиопами, у которых болты больше, но они никогда не отдаются завоевателям. Мужчин с самыми железными болтами в мире и женщин, не отдающихся завоевателям, покорить нельзя. Вот гимн народной, партизанской войны:
– Ну и надоел же я Сидору! – продолжал майор, не закусывая. – С прежним своим телохранителем Сидор сам справлялся – только тот зевнул (лейтенант уже в летах был и отягощен семьей), на ворон засмотрелся – ау, Сидор! Нету Сидора! Умел, как Ленин, от хвоста избавляться. Или честно договаривались: Сидор – налево, по своим кобелиным делам – силен был старик по этому делу, всегда у него в штанах стояло; а телохранитель – направо, в кино или домой к семье, к телевизору. А вот со мной, со стажером – фиг вам! Очень уж я ответственно относился к порученной работе. Сидор утром из дому выходит, на работу в институт или в свой почтовый ящик – я уже тут как тут, дверцу в персональной «Волге» распахиваю; он в кабинете кулаком на министров стучит, кричит: «Доколе!!!» – я в приемной делаю вид, что книжку читаю, а сам – секу! Он по цехам – я за ним, он посрать – я дверь туалета телом прикрываю, он – туда-сюда, я – туда же. Он меня гонит в дверь – я лезу в окно. Наконец Сидор взмолился:
«Нураз, – говорит, – дурак ты узкоглазый, татаро-монгол, эфиоп твою мать, я тебя как сына люблю, но что же ты со мной в мирное время делаешь?! Ты же Киева еще не видел! Мать городов русских! Что ты за мной, как верблюд за иголкой, ходишь? Делать тебе больше нечего? Иди, погуляй! Смотри, какие женщины! Иди, поставь! Весна! Каштаны! Украина! Крещатик! Схылы Днепра! Денег нет – вот тебе на ресторан. Оставь ты меня в покое, у меня свои интимные дела есть… Николай Степанович, может быть, вам сразу полный стакан водки налить, чтоб потеплело?
– Полный… стакан? – переспросил Шкфорцопф, уныло ковыряя вилкой в гречневой каше. – Я… подумаю.
– Подумайте. В общем, не сразу, но постепенно, Сидор меня уговорил, приручил, перевербовал в свою веру – да и как иначе: я – мальчишка, а он – старый потертый Сидор. Объяснил он мне, как надо жить, чтобы по утрам не было мучительно больно: главное в жизни, говорил Сидор, Свобода, и если работа тебе надоела, то работу – направо, а сам – налево, чтобы сполна использовать все степени Свободы, присущие человеку, включая свободу слова. Философия Сидора была простая: «ничегонеделанье». Что? Труд? Сидору не нравилась коммунистическая идея, что основой для счастья есть труд. Он вспоминал хиньского философа Лао-дзы, который учил, что высшее счастье и отдельных личностей, и народов есть последствие не труда, а, наоборот, «ничегонеделания». Все зло людей, говорил Сидор словами Лао-дзы, начинается с того, что они делают то, чего не надо делать. И поэтому люди избавились бы от всего зла личного и общественного, если бы они ничего не делали. И я думаю, говорил Сидор, что он полностью не ошибается. «Когда мне говорить с вами про философию, мораль и религию? Мне надо издавать газету с тремя с половиной миллионов подписчиками, надо строить железную магистраль, рыть Панамский перешеек, проектировать лунный челнок, идти на партсобрание, дописать 28-й том своих сочинений». Так говорит каждый из нас. А вот что говорил мудрейший Экклесиаст: «Кто передвигает камни, тот может надсадить себя, и кто рубит дерево, тот может подвергнуться опасности от него». Точно! Уже настало время изменить понимание жизни, отказаться от ее поганского устройства, заняться собой. «Сойдет за мировоззрение», – любил говорить Сидор. «На Луну на челноке не долетишь, – говорил Сидор. – Тут нужна особая сила, вроде кейворита у Уэллса. Тут трэба помиркуваты». И зажили мы с ним душа в душу: Сидор – направо, я – палево. Вернее, наоборот – все чаще «налево» он; очень уж старый кобель это дело любил… «Без женщин жить не мог на свете, нет, в них солнце мая, в них весны привет», – пропел майор. – Что надумали, Николай Степанович?
– Что ж, налейте мне… Нураз Нуразбекович… полный стакан… водки, – раздумчиво произнес Шкфорцопф. – Я, пожалуй, выпью… за вашего Сидора. Он мудрый человек.
– Правильно, пьем за Сидора! – тотчас согласился майор. – А советскую милицию держим в уме.
– Насчет труда и ничегопеделанья ваш Сидор абсолютно прав, – говорил Шкфорцопф, пока майор наливал. – Тот же Лао-цзы учил: достаточно сделать одно дело в день – но сделать его хорошо, – второе дело можно оставить на завтра.
– В мире мудрых мыслей! Я это запишу. Это ж сколько дел можно за год переделать? – прикинул майор. – 365 дел! А в високосном – 366!
Опять выпили, причем майор Нуразбеков налил Шкфорцопфу водку в тонкий стакан по-трясогузски, по «марусин поясок», и Николай Степанович, к восхищению Гайдамаки, без глотков залил в себя полный стакан водяры и даже не вздрогнул. Поставил стакан на стол, задумался, чем закусить; да так задумался, что закусить забыл; выбрался из больничного халата, стащил с худющих ягодиц больничные же черные трусы и, зачем-то прикрывая ладонью свои мужские достоинства, задумался над одеждой: с чего начать надевать?
Начал с надевания вязаных носков.
«Воду, что ли, пьет вместо водки? – вдруг засомневался Гайдамака. – Ну не может же человек с такими тощими ягодицами так дуть водку!»
– А целую бутылку водки сможете в себя залить, а, Николай Степанович? – спросил Гайдамака, вспомнив отца Павла.
– Смогу… – равнодушно ответил Шкфорцопф, выворачивая выстиранные трусы па правую сторону.
И Гайдамака поверил этому равнодушию: сможет!
– Сможет, сможет, – подтвердил майор Нуразбеков. – Время есть, сами увидите. Вы у нас еще и не такого насмотритесь.
– Что там дальше было, Нураз, с вашим Сидором? – спросил Шкфорцопф, прыгая одноногой цаплей посреди кабинета при надевании трусов.
ГЛАВА 9. Война
«Почему глава без эпиграфа?»
Редактор
Нападение. – Маршал Бадольо. – Маруся Никифорова. – Операция «Эдем». – Русская помощь. – Гарем-бронепоезд. – Песнь песней. – Гибель Сашка. – Легенда о хлопчике Назарчике. – Воскрешение Сашка. – По долинам и по взгорьям.
Нападение Италии на Эфиопию с дальнейшим прорывом к Офиру было подгадано Муссолини в день национального офирского праздника исхода Адама и Евы из рая между 12 и 14 декабря. Дуче занял важнейший порт – Джибути – и двинулся с 500-тысячной армией по железной дороге (которую гайдамаки то и дело взрывали) к Аддис-Абебе. Применялись бомбежки, иприт, у эфиопов не было огнестрельного оружия, они с копьями бросались па танки.Эфиопы, темный, обожженный солнцем народ, почему-то никак не хотели принимать итальянский ограниченный воинский контингент с хлебом-солью. Маршал Бадольо хотел как лучше, но эфиопы совсем озверели и бросались на проходящие танки мирных культурных итальянцев, которые хотели, чтобы тихо было. Муссолини думал, что ему это так сойдет, что итальянцы прошагают по Эфиопии, как на параде мимо его дворца, не видя кукишей в карманах чернокожего населения, и все будет хорошо. Он был не прав – у полуголых эфиопов кукишей в карманах не было, а началось отчаянное сопротивление, эфиопы защищали не только родину, но и Офир за своей спиной.
За убийство итальянского генерал-губернатора маршал Бадольо приказал казнить 30 тысяч эфиопов, развешал трупы на столбах вдоль железной дороги.
Маршал Бадольо был как две капли похож па доброго безногого дедушку Максюту (тот ездил с Марусей Никифоровой и Сашком по Гуляй-граду на тачанке с двумя «Максимами» и ящиком водки и палил в окна обывателей из пулемета. Тачанка была увешана дорогими персидскими коврами, на дышле реял Марусин кружевной бюстгальтер, конфискованный во время грабежа екатеринославского магазина дамского белья. Кучер хлестал лошадей, Сашко играл «Интернационал», дед Максюта сидел на коленях у Маруси. У дедушки Максюты не было обеих ног, но все остальное было при нем, и это самое главное – иначе зачем бы он понадобился Марусе? Без ног даже лучше, удобней. Максюта очень походил на итальянского маршала, безумный был инвалид и великий дофенист). Но речь сейчас о Бадольо. У него было две ноги. Вооруженная до зубов 500-тысячная армия итальянцев ворвалась в Эфиопию из Эритреи, а на эфиопском побережье высадила красноморские десанты и двинулась в глубь страны на Аддис-Абебу, чтобы потом развить наступление на Офир и окружить Лунные горы. Муссолини наконец-то решился захватить Офир – «Эдемом» эту страну он называть не решался. Гамилькар III эвакуировался в свою резиденцию в Лунные горы и оттуда руководил сопротивлением. Райские врата замаскировали, а после налетов итальянской авиации демонтировали, смазали машинным маслом и надежно спрятали. Лига Наций бросила Эфиопию на произвол судьбы, никто не хотел вмешиваться. Правда, русские предлагали помощь, но взамен потребовали подписать секретный протокол о пропуске Красной Армии к Красному морю через Румынию, Болгарию, Турцию, Палестину и Египет. Речь шла о рае земном.
Сераль Гайдамаки превратился в передвижной образцово-показательный гарем-броненоезд и воодушевлял всю Африку, поднимая ее на борьбу с захватчиком, – жены Гайдамаки к тому времени уже являлись символами, святыми матронами каждого африканского племени. Они обладали всевозможными женскими прелестями, умениями и достоинствами. Краткая характеристика каждой невесты напоминала Песнь Песней (даем в сокращенном, грубом и испорченном цензурой подстрочном переводе):
«Агау пользуется потрясающим сексуальным успехом на юге Африки, особенно у берберов, потому что по ходу любовного процесса умеет так напрягать свою громадную чугунную задницу, что звон от нее разносится вверх по всему континенту и даже достигает берегов Европы; Амхара надевает спереди маленький вышиванный передничек с изображением райских птичек по эскизу самого Пабло Пикассо, а сзади – задничек с райскими яблочками по наброску Сальвадора Дали; цветастые птички спереди призывно подрыгивают крылышками, а пурпурные яблочки сзади соблазнительно подпрыгивают; груди Ануак, как две толстые анаконды, свисают до колен; когда она кружится или исполняет танец живота, груди разлетаются, и кажется, что у нее четыре руки; ее груди можно завязать на спине, и этим все сказано; нежнозеленые, как знамя шариата, глаза Арабы сводят с ума мусульман; все естественные отверстия в теле Аргоббы напоминают входы в станции московского метрополитена (загадка! откуда в Африке такие сравнения?! – Прим. Автора) – войдешь навеселе, уже не выйдешь, не найдешь дороги назад; живот Афар упруг и мягок, как трехсотлетний английский газон для игры в гольф или как спортивный батут, на ее животе можно кувыркаться и прыгать до потолка; Бареа умеет закидывать ноги за голову, как цирковая гимнастка, и удовлетворять себя языком; самым главным сокровищем Беджи является…; талия Берты…; шея Гимирры…; пупок Гожи имеет свойство растягиваться и является дополнительным сексуальным отверстием, что ошеломило доктора Фрейда; курчавые волосы Гураге напоминают пупырчастую кратерную поверхность Луны…; Каффа умеет готовить борщ и вареники с вишнями; от нее пахнет луком и чесноком, ее вареники удивительно напоминают женские влагалища, из них сочится сладкий вишневый сок; когда люди видят эти вареники, у них…; Кома – умеет ткать, вязать и плести корзинки для кошек; Консо научилась читать и писать по-украински, и все африканские гайдамаки не упускают случая… и пользуется успехом у сельских грамотеев; Кунама через каждые семь месяцев рожает нормальных девятимесячных детей, и за это была внесена в книгу рекордов Гиннесса; Мурле одна может полноценно удовлетворить сразу дюжину мужчин; для этого она укладывает их па спины и действует семью естественными отверстиями (ртом, передком, аналом, двумя ноздрями и двумя ушными раковинами), двумя руками, между грудями и двумя подмышками – итого 12; язык Нуэр умеет все: лизать, говорить, облизывать, слизывать, вылизывать, прилизывать, зализывать, сплевывать и т. д.; Омето ходит на четвереньках…; жирная и черная, как свежий асфальт, спина Оромо манит африканский пролетариат укатать ее…; Сахо носит очки с толстыми стеклами, и на ней любят млеть интеллигентные японцы; Сидомо оправдывает свое имя и сидомо на всем, на чем можно сидомо…; Сомали может обходиться без сна и не может без мужчин, она принимает любых мужчин в любое время – даже тоскливым утром в сезон дождей; Тиграи – садистка, она…; Тигре – мазохистка; а то, что вытворяет в постели Эдем, вообще не поддается описанию».
Все жены Гайдамаки пели русские революционные песни и прославляли своего русского мужа, начальника дверей при Гамилькаре III. По одной легенде в реальности (ОСЕФ) гибель Сашка Гайдамаки последовала на железной дороге между Джибути и Офиром; он был распят и сожжен итальянцами на телеграфном столбе.
– Хлопцi! – орал Гайдамака со столба согнанным на показательную казнь эфиопам. – Нема раю на землi, та нема й на небi!
В этой же реальности среди эфиопских христиан сохранилась очень милая легенда об украинском происхождении Иисуса Христа – о том, как какой-то украинський хлопчик – то ли Назарчик Ивасюк, то ли Ивасик Назарчук – две тысячи лет тому назад попал в турецкий плен с одной лишь гармошкой и велосипедом. Назарчик понравился султану, был взят в султанский гарем, услаждал там султана игрой на невиданном и неслыханном инструменте, набрался у турков всяческой премудрости, но некорректно повел себя со своим покровителем (услаждал, слух не только султана, но и его фавориток), удрал от султанского гнева в Египет к фараону, там також не ужился, перебрался в Карфаген к Ганнибалу, участвовал в северном антиримском походе брата Ганнибала Гасдрубала в Испанию в качестве заместителя командующего, а потом и командующего отрядом боевых слонов, что соответствовало генеральскому званию и должности командующего танковой армии – вроде Рыбалко, Лелюшенко или Гудериана. После злосчастного поражения Ганнибала в битве при Заме Назарчик бежал от итальянского (читай: римского) преследования в иудейский городок, который впоследствии был назван в честь его Назаретом, проповедовал там, влюбился в красивую еврейскую девушку Мариам и каким-то хитроумным способом, не лишая ее невинности, – во что действительно трудно поверить – произвел на свет Ивасика Назареянина. И т. д. Остальное известно. Его последователи назывались назареянами, а сам Ивасик был распят итальянцами (читай: римлянами), против которых поднял бунт. И т. д.
По другой версии в реальности А(ЗАКЕН) Сашко Гайдамака остался жив и с армией гайдамак с луками, копьями и мушкетами, на тачанках, запряженных верблюдами и лошадьми, гнал от Офира маршала Бадольо в хвост и в гриву через всю Эфиопию до самого Джибути, который напоминал тогда осажденный Севастополь, и сбросил итальянскую армию в Красное море, а вскоре добрался до самого Муссолини.
Война же решилась знаменитой атакой на итальянскую армию стадом не боевых слонов или верблюдов, а молодых тиранозавров, которых колдун-акустик вызвал при помощи обыкновенного граммофона – он с Гайдамакой забрался в тыл итальянцам, установил граммофон и проиграл на нем обыкновенную долгоиграющую пластинку с записью любовного призыва самки тиранозавра. Колдун давно и тайно работал над этим страшным биологическим оружием, он изучал устройство гортани костных останков этих страшилищ – составлял диаграммы носоглоток, восстанавливал нёбо, горловые щели и задние язычки; это был тонкий генетический эксперимент, опыт прекрасно удался, призыв самки тиранозавра получился даже лучше натурального – несколько десятков взбесившихся самцов, внезапно появившихся из реальности «СЕКСТИУМА-666» – PRO-ALPHA 2GGZ 5GB O3Y(RAM) 666-КГБ, – атаковали итальянскую армию, разметали ее в клочья (колдун с Гайдамакой едва успели удрать) и в недоумении стали бродить вокруг заигрывающего перед ними граммофона. Потом разбрелись по Африке и опять вымерли. Но все это было потом, а пока Муссолини (Муссолини, конечно, подставил вместо себя маршала Бадольо, а сам сидел в Венецианском дворце), навербовав в итальянскую армию черных сомалийцев – этих предателей чернокожего дела, – шел по Эфиопии.
ГЛАВА 10. Обед в доме с химерами (продолжение)
Важнейшим из искусств для нас является кино, поэтому нам нужен строй цивилизованных кинооператоров.
В. Ленин.
ОСВОБОЖДЕНИЕ ИВАНА ТРЯСОГУЗА
Что делать?– Продолжаю про Сидора, – сказал майор Нуразбеков, наливая какую-то там по счету рюмку. – Однажды…
Но в дверь постучали условным стуком лейтенанта Вовы Родригеса.
– Заходи, Вовчик! – крикнул майор. – Опять кого-то привел? Майор ошибся – в кабинет вошел не дежурный лейтенант Вова Родригес, а сам генерал Акимушкин.
– У вас все в порядке? – спросил Николай Николаевич, неодобрительно разглядывая голую задницу Шкфорцопфа – неодобрительно не потому, что голую, а потому, что тощую.
– Выпейте с нами, товарищ генерал! – тут же пригласил майор Нуразбеков.
– Пейте, пейте без меня. Это вам на работе можно, а мне – нельзя, – отвечал генерал Акимушкин недавними словами Гайдамаки. То ли подслушал, то ли эти слова сами напрашивались.
– Так за Андропова же пьем, не за кого-нибудь. Такой тост пропускаете!
– Не отвлекайтесь, продолжайте работать. Я просто шел мимо, дай, думаю, загляну – не нужно ли чего? Если нужно – скажите. Мое дело вас всем обеспечить.
– «Мороз-воевода дозором обходит владенья свои», – продекламировал майор Нуразбеков, как видно, неплохо разбиравшийся в школьном курсе русской литературы. – Обеспечить, всего-то. Непременно скажем, если чего будет нужно. Шампанского пришлите на вечер. Бургундского не надо. А в общем, все идет но плану. Люсьену еще на одну ночь оставьте – с двойными отгулами. Наблюдателей на крыше тоже надо удвоить – да скажите им, чтоб не палили по одиночным целям почем зря, как в прошлый раз, так ведь и убить можно! И ПВО в ОдВО [69] строго предупредите – одиночные самолеты не сбивать! Два бронированных «форда» – к подъезду. Эскорт мотоциклистов – само собой. Сегодня будет буйная ночь, та самая. Готовность – помер «ноль». Даже «два ноля».
– Все помню. Я ночью домой не уйду. Но вы уверены, что ЭТО состоится именно сегодня ночью?
– Была бы только ночка, да ночка потемней, – пропел майор. – Погода тоже соответствует.
– А ОН согласен?
Николай Степанович опять прыгал на одной ноге, просовывая вторую ногу в штанину, и неизвестно было, согласен ли он; как вдруг Гайдамака понял, что вопрос «а ОН согласен?» относится не к Шкфорцопфу, а к нему, Гайдамаке, – к нему, Гайдамаке, к нему и только к нему.
– Я ЕМУ еще не говорил, но куда ОН денется? – успокоил генерала майор.
О нем, о нем говорят… «ОН» – это и есть он.
– Ну, на ваше усмотрение, – согласился генерал и подмигнул Гайдамаке, совсем как Вова Родригес – Я на вас надеюсь. Теперь от вас все зависит.
Безусловно, Гайдамака был в этом кабинете центральной фигурой – американскому шпиону так не подмигивали, как ему. Но что, что именно от него «все зависит»?
– Да, чуть не забыл, – вдруг вспомнил майор. – Три билета на футбол достаньте, товарищ генерал. Не знаю точно, но очень может быть, что мы сегодня на футбол пойдем, «Черноморец» с Киевом играет. Матч смерти, ничья «три-три», у них там все схвачено. Блохин два мяча забьет, а остальные – как получится.
– Сейчас позвоню, – засуетился генерал Акимушкии. – Вас проведут в Центральную ложу без всяких билетов.
– Ото гарно! Будем как жидомасоны в ложе сидеть. Будем французское шампанское пить – «Мадам Помпадур».
– Ну… «Мадам де Помпадур» вы поздно заказали, Нураз, – сказал Акимушкии. – Могу послать за «Советским».
Генерал уже был на выходе, когда охмелевшего Гайдамаку будто черт за язык дернул. Он вскочил со стула, подтянул трусы и сказал:
– А у нас тут не все в порядке, товарищ генерал!
Генерал тут же обернулся, майор Нуразбеков неловко поставил полную рюмку коньяка прямо в пиалу с остатками бульона, а Шкфорцопф перестал застегивать пуговички па рубашке – так и остался расхристанным.
– А что именно не в порядке? – обидчиво спросил генерал. – У вас ко мне претензии? Жалобы? С вами тут плохо обращаются? Обед не понравился?
– Нет, все хорошо, но одно плохо…
– Выкладывайте!
Гайдамака схватил свою рюмку, опрокинул ее в себя без всякого тоста и выпалил:
– Освободите Трясогуза, товарищ генерал!
– Не понял. Объясните, – удивился тот.
Майор Нуразбеков заулыбался, а Шкфорцопф наконец-то надел свои знаменитые очки и сделался похожим на самого себя.
– Иван ни в чем не виноват! – горячо начал доказывать Гайдамака.
– «Она сама его морочила, а он ни в чем не виноват», – подсказал майор.
– Он же просто дурак, ванька! Ну, разволновался тут у вас – как же у вас тут не разволноваться? – потом выпил, не закусил, развезло, с кем не бывает? Он вечером на футбол собирался, зачем его в вытрезвитель?
– Ага, понял! – тоже заулыбался Николай Николаевич, – что вы, что вы! Вы думаете, это мы Трясогуза милиции сдали и в вытрезвитель засадили?… За кого вы нас принимаете! Нехорошо-с! Мы уже позвонили, Иван Трясогуз спит в вытрезвителе в чистой постельке, милиция над ним на цыпочках ходит, а когда он проспится, опохмелится, позавтракает – или поужинает – и придет в себя, то будет доставлен домой в Гуляй-град с синей мигалкой на зеленый свет в лучшем виде в любое время дня или ночи. А вот к футболу вряд ли проспится – очень уж нехорош был. Несло, как из бочки.
– Так он же целую бочку и выпил.
– Милиция жаловалась – нетранспортабелен был, мягко говоря. Из подвала подъемным краном вытаскивали. Впрочем, посмотрим.
– И на работу не сообщайте! – потребовал Гайдамака.
– Как можно! Не в наших правилах. А то, что за друга беспокоитесь, – похвально. Я сейчас туда еще позвоню, нагоню страху. Обедайте спокойно. Ну, я пошел. Да, Нураз, а Блохин в самом деле два мяча забьет?
– Забить-то он, конечно, забьет, да кто ж ему даст забить, – философски ответил майор Нуразбеков.
ГЛАВА 11. Советы эфиопам
Носороги топчут наше дурро,
Обезьяны обрывают смоквы,
Хуже обезьян и носорогов
Белые шакалы итальянцы.
Кто добудет в битве больше ружей,
Кто зарежет больше итальянцев,
Люди назовут того ашкером
Самой белой лошади негуса.
Н. Гумилев
ПЕРВОЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ ЭРНЕСТО ХЕМИНГУЭЯ ПО РАДИОСТАНЦИИ «ЭХО ЭДЕМА»
– Муссолини – величайший шарлатан Европы, – так начал Хемингуэй свое выступление. – Даже если он схватит меня и расстреляет завтра на рассвете, я все равно останусь при этом мнении. Сам расстрел будет шарлатанством. Возьмите хорошую фотографию синьора Муссолини и попристальней вглядитесь в нее: вы увидите, что у него слабый рот, и это заставляет его хмуриться, выпячивать нижнюю губу, надувать щеки – этой знаменитой гримасе Муссолини подражает каждый девятнадцатилетний сопливый фашистик в Италии. Приглядитесь к его биографии. Вдумайтесь в компромисс между капиталом и трудом, каким является фашизм, и вспомните историю подобных компромиссов. Приглядитесь к его способности облачать мелкие идеи в пышные слова. К его склонности к дуэлям. По-настоящему храбрым людям незачем драться на дуэли, но это постоянно делают многие трусы, чтобы уверить себя в собственной храбрости. И наконец, взгляните на его черную рубашку и белые гетры. В человеке, носящем белые гетры при черной рубашке, что-то неладно даже с актерской точки зрения.Все войны в Африке – это попытки завладеть Офиром. Португалия, Англия, Франция, Италия, арабы – все рвались в Офир, но не знали, что Офир не только непобедим, он даже недоступен для захватчиков. Итальянцы, пытаясь захватить Офир, высадили десанты в Эфиопии, захватили побережье и начали продвижение в глубь страны к Аддис-Абебе, как на прогулке. Пусть Гитлер воюет с Европой и Россией. А он, Муссолини, захватит небольшую, но самую заветную территорию – Офир. Он еще не знает, на кого напал. История показала, что на русских нельзя нападать из-за морозов и просторов, на афганцев из-за жары и гористой местности, а на эфиопов – из-за того, что у них самые длинные болты в мире. Эфиопские женщины могут изменять своим мужьям с другими эфиопами, у которых болты больше, но они никогда не отдаются завоевателям. Мужчин с самыми железными болтами в мире и женщин, не отдающихся завоевателям, покорить нельзя. Вот гимн народной, партизанской войны:
Эх, яблочко с померанцами!
Воевать идем с итальянцами!