Страница:
Утром он вызвал портье и попросил:
– Bringen Sie mir, bitte, bier, wurstchen und sauerkraut. Sehr gut [38]?
И получил в ответ:
– Еще чего? Где я тебе возьму все это?
ГЛАВА 2. Железный ежик
Здесь, на унитазе, происходило озарение, над Гайдамакой возникло даже подобие ореола, вроде стульчака под задницей. Но дальше заседать в женском туалете было уже совсем неудобно. «Летопись» писал, несомненно, отец Павло, в ней не было никакого политического компромата – разве что бытовуха, – и Гайдамаке начинало казаться, вспоминаться, представляться, что все описанное отцом Павлом с ним так или иначе происходило.
Не успел Гайдамака в глубокой задумчивости от «Летописи» умыть руки и подобрать оторванную в спешке пуговицу от ширинки (а тут еще от длительного сиденья на унитазе разболелся пораненный фашистом копчик), как вдруг распахнулась дверь с сосущей Бриджитт Бардо («оправиться не дадут спокойно!»), быстрым шагом, как к себе домой, вошел в женский туалет (туалет, кстати, как туалет, только без этих кафельных мужских лоханок) майор Нуразбеков, обнял Гайдамаку за плечи и сказал:
– Ну, как вы тут без меня?… Управились? Все прочитали? Потом, потом, там немного, потом дочитаете… У вас все в порядке? Застегните ширинку и идемте скорее, командир, дорогой вы мой человек!
Майор Нуразбеков одной рукой взял Гайдамаку под локоток, вторую положил ему на плечо и завел совсем обалдевшего от такого нежного обращения Гайдамаку обратно в кабинет.
А в кабинете!
Пока Гайдамака облегчал в женском туалете тело и душу, в кабинет майора Нуразбекова успела набежать толпа добрых молодцев в штатском, не продохнуть, – ну, толпа не толпа, а на футбольную команду с запасной скамейкой хватало, – кто сидел, кто стоял, кто на подоконнике примостился, и Вова Родригес тут, все были разнолицые и ясноглазые, и все Гайдамаку так разглядывали, будто впервые, бля, обнаружили жизнь ли Марсе; а Гайдамака, попятно, чувствовал себя последним микробом под микроскопом, к тому же микробом с недозастегнутой ширинкой. Тогда, видя такое дело, майор Нуразбеков разрядил обстановку шуткой:
– Что, посравшего человека никогда не видели? Вот он – Командир Гайдамака, какой есть, такой есть, другого Командира у нас нет. – Слово «командир» майор произносил с нажимом, как бы с большой буквы. – Поглазели, запомнили – и хватит. Всё! Все выметайтесь отсюда к чертовой матери, быстренько! И вас, товарищ генерал, извините уж, это тоже касается.
И увидел Гайдамака: штатские молодцы все до единого послушно начали выходить из кабинета, поглядывая на него, Гайдамаку, какими-то провожающими доброжелательными взглядами, будто на всю жизнь хотели запомнить; а последним катился седой подтянутый старик – единственный из всех в военной форме (с погонами генерал-лейтенанта) – из породы железных ежиков, вроде пепельницы на майорском столе. Проходя мимо Гайдамаки, ежик похлопал его по плечу, подмигнул и спросил:
– Что, не узнаете меня, Командир? («Командир» он тоже сказал с большой буквы.)
– Нет, извините, – развел руками Гайдамака.
– Не помнит, не узнает, – весело сказал генерал-лейтенант. – Как я вам слева в челюсть заехал, а потом прощения просил, – не помните?
– А потом ночью в Москве вы водку пили и частушки пели, – подсказал майор Нуразбеков.
«Дурдом какой-то», – подумал Гайдамака, почесал челюсть и покачал головой.
Генерал– лейтенант доверительно зашептал:
– Вы Нураза Нуразбековича во всем слушайтесь. Слушайте его внимательно, он вам плохого не присоветует. У товарища майора не голова, а Дом Советов!
И чуть ли не на цыпочках устремился вон, по на пороге
был остановлен.
– Обед не забудьте прислать, товарищ генерал! – недовольно напомнил майор Нуразбеков в спину генерала. – Уже половина первого, со вчера не жрал, оцень кусать хоцется!
– Обед на двух?… На двоих? – охотно обернулся генерал, будто ему хотелось остаться в этом кабинете еще ненадолго.
– Почему на двоих? На троих, на троих… На трех персон. Как договаривались.
– А, ну да, ну да…
– Но только не комплексный! Скажите Люське – надоел ее борщ с ее котлетами. И теплый компот надоел. Пришлите, что ли, какой-нибудь минералки… «Куяльник» там… Или сифон с газированной водой.
– Сейчас все устроим в лучшем виде! – отвечал уже не железный ежик, а официант шестого разряда. – «Боржоми» вместо компота годится? Холодненький «Боржоми» из холодильника?
– Пойдет, – разрешил майор. – И коньяк не забудьте, товарищ генерал. И конфеты «Красная Шапочка».
Гайдамака присутствовал на каком-то кагэбистском цирковом представлении, его втягивали в соучастие, играли специально для него; но он не мог понять жанр: клоунада? воздушная акробатика? дрессировка хищников?… Сам-то он чувствовал себя мудаком на канате.
– Сейчас пришлю из неприкосновенного запаса бутылку «Армянского». Сами ВВ [39] пили и нахваливали.
– «Армянского»? Ни в коем разе! – запротестовал майор Нуразбеков. – Только молдавский, что на углу Маркса и Чижикова. Две бутылки… Нет, три! На каждого.
– Доставим ящик, – решил железный ежик. – А «Красной Шапочки» сколько?
– Килограмм. Достаточно.
Гайдамака смотрел па это представление, то и дело поправлял ширинку и размышлял: интересно, шутят они над ним или издеваются? Или у него на нервной почве начались слуховые галлюцинации?
– Сейчас, кажется, в бадэге обеденный перерыв, – вдруг засомневался железный ежик.
– Ну какой может быть в ба-дэ-ге обеденный перерыв, если мы в ка-гэ-бэ еще не обедали! – поиграл словами майор Нуразбеков. – Просто вам хочется язык почесать, товарищ генерал. Мне ли вас учить? Поставьте оперативное задание, пошлите гонца с комитетским удостоверением – Вову хотя бы. Сразу подвал откроют. Пусть на «Волге», на «Волге» подкатят! На черной. Сразу откроют, вот увидите!
– Сделаем, товарищ майор!
(Это генерал сказал: «Сделаем, товарищ майор!») Когда суетливый железный ежик прикрыл за собой дверь, майор Нуразбеков походил вдоль окна, потирая руки и глотая слюну в предвкушении обеда, и сказал:
– Дорогой мой командир! Он на вас клюнул! Клюнул, клюнул, клюнул… Только на вас и клюнул! А вы на него? Вы рыбу удили когда-нибудь? Удили, удили. Вот вы забросили… Ждете… Ее нет еще… А вот круги по воде. Клюнула… Клюет, клюет, клюет… Вы ее р-раз… И вот она есть… Трепыхается! Вы приносите удачу – на живца и зверь бежит. Не понимаете? Да вы обернитесь, оставьте свою ширинку в покое. Посмотрите – кто там у вас за спиной?
ГЛАВА 3. Колдун Мендейла Алемайеху
Пока Гамилькар охотился на Муссолини и беседовал с Лениным в Горках, негусу донесли, что Мендейла вылечил Фрейда от запора, и Фрейд даже запросил пива, сосисок и кислой капусты. Фитаурари призадумался и вызвал к себе обоих лекарей. Колдун даже умылся и приоделся, надел засаленную рубашку и шапочку из домотканной материи, а передник сменил на длинную юбку из пуха купидона, прикрыл, что называется, задницу. Фрейд пришел в котелке и в расстегнутом приталенном демисезонном пальто с бархатным воротничком, он не снимал пальто, его мучила желтая лихорадка. Регент решил устроить небольшой врачебный консилиум, послушать докторов, подумать. Это ристалище происходило во дворце в присутствии нгусе-негуса. Он пил свой молочный коктейль. По обычаю врачи должны были сначала похвастаться своими успехами, рассказать о достижениях, потом изложить свои методы лечения и, если нужно, словесно сразиться. Колдун начал первым:
– Как-то раз жители одной деревни не доплатили мне положенного, а один из них, самый некультурный, не уступил мне на ночь свою жену! Я так разгневался, что потерял голову, дунул в самый сильный волшебный рог и предал их деревню небесному огню. Но, покинув ее, вспомнил, что забыл этот рог в хижине, где провел ночь. Это был подарок моего учителя. Я поспешно вернулся в хижину, но тут как раз подоспела молния, которую я сам же накликал. Троих убило наповал, меня оглушило, а человек, смерти которого я желал больше всего, остался невредим. Именно в его хижину меня перенесли. Трое суток его жена ухаживала за мной, как за любовником. Вывод: Божья рука сильней шаманьего рога. Надо знать, когда можно поддаться искушению, а когда нельзя. История была не в пользу колдуна, в ней Мендейла представал в смешном виде, и уже это должно было насторожить такого тонкого психоаналитика, как Фрейд, – зачем, ну зачем колдун поведал будущему Pohouyam'y невыгодный эпизод из своей жизни? Возможно, запор не окончательно прошел, а сублимировался из задницы в голову Фрейда, и он не вовремя осознал опасность. Фрейд же повел разговор аб ово – от яйца, значит. Он долго и со знанием дела рассуждал о бананах, апельсинах, фаллосах, анусах, промежностях и влагалищах, а также о сексуальных поездках в железнодорожном транспорте – цитировать его здесь нет никакой возможности (см. предыдущие главы).
Колдун откровенно скучал и слушал Фрейда вполуха, Фитаурари попивал коньяк с молоком и поглядывал на обоих.
Колдун сказал: лиульте нужен муж с кнутом; под кнутом он разумел мужской член особой формы – очень длинный, очень тонкий и очень гибкий, – такие кнуты вызывают у некоторых женщин особое уважение. Вообще, колдун был себе на уме и не промах в психоанализе; лечение горохом от запора – это высокая ступень врачевания, но Фрейд еще не понял, что в лице Мендейлы Алемайеху он приобрел опасного конкурента. (Ни Фрейд, ни колдун еще не знали, что конкурс на излечение лиульты всего лишь являлся испытанием, прелюдией перед селекционным заказом на выведение африканского Пушкина.)
Между Фрейдом и колдуном произошел словесный поединок. Фитаурари внимательно выслушивал каждую реплику.
– Одной рукой узел не развязать, – сказал Мендейла.
– Но можно разрубить, – сказал Фрейд.
– Поищи блох у леопарда и станешь мудрее, – посоветовал колдун.
– Если пет лука, не хватайся за стрелы.
– Шофер не грузчик, – изрек Мендейла.
– Писатель не издатель, – ответил Фрейд.
– Есть мудрая африканская пословица: «Колдун не любит худого человека».
– Врач не колдун, – ответил Фрейд.
– Зато колдун – врач.
– Чем дешевле еда, тем больше живот.
– Засунь банан себе в задницу, – присоветовал Мендейла Фрейду, а сам подумал: «C'est un sujet nerveux et bilieux – il n'en rechahhera pas» [40].
«Mais que diable allait il faire dans cette galere?» [41] – подумал Фрейд по-французски, но сказал по-немецки:
– Zum Henker diese Russen! [42]
При чем тут русские, никто так и не понял. Колдун заговорил о миражах, планетах, о шаровых молниях.
Фитаурари придвинул ему стакан коньяка с молоком.
– Склонись перед карликом, – сказал Фитаурари колдуну на суахили. – Ты снова сможешь выпрямиться во весь рост, а он – никогда.
– Выставленное на продажу становится грязным, – сказал колдун о психоанализе.
Фитаурари и колдун поняли друг друга. Фрейда следовало вежливо спровадить, чтобы не нанести ему психологической травмы. Колдун повел Фрейда в дворцовые закрома, вы-' писал у имперского казначея аванс в счет гонорара – полный котелок (шляпу) электрума, килограмма три («Этого gouvn'a нам не жалко, пусть только сваливает», – тихо сказал Фитаурари колдуну), – Мендейла насыпал золотой песок в котелок Фрейду и утрамбовывал, чтобы побольше влезло, наконец взял котелок за поля, нахлобучил его на голову Фрейду и дружелюбно поддал коленом под зад. Обошлось без травмы. Тот и уехал с полным котелком гонорара в свою распадавшуюся Австро-Венгрию (и перешел все границы, никто не догадался заглянуть под котелок) лечить психоанализом бравых австрийских солдат Швейков (что, конечно, нонсенс – лечил богатеньких австро-венгерских генералов) и дожидаться своего щастя. Но последовали послевоенный кризис, предвоенный аншлюс, баварская авантюра, остальное известно. Таким образом, Фрейд был вежливо удалей из Офира, но он повадился возвращаться – кто хоть раз побывал в Офире, тот всю жизнь стремится в Офир. Он сделал вид, что отплыл в Америку читать лекции, а сам мотанул в Офир. Теперь он уважал колдуна и не выпендривался при встречах с ним.
Состоялся консилиум с Фрейдом насчет поэтического эксперимента – что он присоветует? Фрейд не любил стихи и поэтов, хотя и не отказался применить свой психоанализ к перспективам выведения африканского Пушкина, но, конечно, за дополнительную плату.
– Забавно. Лихо. Покажите вашего мальчика, – пробормотал Фрейд.
Ему привели Сашка.
– Где вы такого взяли? – удивился Фрейд. – В Украине? Где находится эта страна? Папу помнишь? Маму помнишь?
Сашку Фрейд не понравился, Сашко молчал и ковырял в носу.
– Вам надо поторопиться, – сказал Фрейд Гамилькару. – Мальчик в 12 лет уже мужчина, а первые соки самые драгоценные, как молодое вино. К старости сперма устает.
Тут Фрейд был прав.
ГЛАВА 4. Обыск без ордера на обыск
Гайдамака осторожно оглянулся. За его спиной ничего особенного не происходило, но в углу кабинета неприметно сидел на стуле человек… наверно, не человек, а товарищ… возможно, не товарищ, а гражданин… – Гайдамака в этой иерархии окончательно запутался – в синем, вроде бы больничном, халате с закатанными рукавами, закинув голые ногу за ногу в поношенных шлепанцах. Сидел он неподвижно, как к стулу приклеенный, с легкой дрожью в босом колене, и смотрел строго перед собой в одну точку куда-то под стул Гайдамаки, на его стоптанные каблуки, и как будто здесь не присутствовал.
– Здравствуйте! – поздоровался Гайдамака.
(А как же, как в детстве учили.)
Гражданин не ответил.
Хоть бы кивнул, невежа. Даже лицо не дрогнуло. Сидит, как истукан, сомнамбула или восковая статуя. Взгляд опустил под стул, глаз не видно…
«Подсобник! – внезапно догадался Гайдамака. – Товарищ майор ручки не будет пачкать, а этот – мастер-исполнитель на все руки. Пришел на работу и переоделся в рабочую спецовку для исполнения служебных обязанностей. Вот только сапоги нужны, а не шлепанцы, чтоб бить ногами удобней. Вот они какие, мастера заплечных дел – товарищи Малюты Скуратовы и Лаврентии Берии! Закатают синие рукава, в морду дадут, жилы вытянут, мужское достоинство растопчут… – Гайдамака в очередной раз поправил ширинку, – а потом халат снимут, переоденутся в чистенькое и отправятся на матч сезона „Черноморец“ (Одесса) – „Динамо“ (Киев)».
– Вам опять поплохело? – тревожно спросил майор. – Может быть, еще на горшок сходите?
– Нет, спасибо, благодарю.
– Пожалуйста. Мое дело – предложить… На что же он клюет, интересно?… Может быть, он не на вас лично клюет, а на какой-нибудь предмет в ваших карманах? – засомневался майор. – Извините, ради Бога, командир, не подумайте ничего такого плохого, но не могли бы вы показать, что у вас в карманах?
«Обыск, – меланхолично отметил Гайдамака. – А после обыска – ордер на арест. А после ордера – сразу в морду. А ты как думал?»
– Зря, зря вы так думаете, – продолжал читать мысли майор Нуразбеков. – У меня никаких ордеров нет, типография бланки не напечатала. Хотите, я перед вами свои карманы выверну?…
– Хочу, – вякнул Гайдамака.
– Вот, пожалуйста… – Майор с готовностью вывернул пустые карманы своих белых брюк и объяснил: – Я в карманах ничего не ношу, а только в сумке. Так что берите с меня пример – никакой это не обыск, а дружеская просьба: сделайте мне одолжение – выверните карманы. Как в песне поется: «А что у вас, ребята, в рюкзаках?»
Против личного примера и дружеской просьбы возразить было нечего. Гайдамака выложил на стол перед майором все добро, что было в карманах штанов. Вот что там было (даже самому интересно взглянуть – ну-с, что мы таскаем в карманах, идя на собеседование в КГБ?): желтая примятая пачка папирос «Сальве», коробок спичек с красным петухом, задрипанный носовой платок, пробитый трамвайный талон, груда липкой мелочи, труха какая-то…
– А сказали, что не курите. – Майор Нуразбеков укоризненно указал па пачку «Сальве».
– С утра бросил.
– А в заднем кармане что?
Достал из заднего кармана видавший виды паспорт «Гражданина СССР» с билетом на футбол «Черноморец» – «Динамо».
– А здесь что у вас?
Из нагрудного кармана рубашки появились записная книжка, пластмассовая расческа и американская шариковая ручка с механически обнажающейся купальщицей. Стыдоба… И носовой платок, и паспорт в разводах, и авторучка-дешевка.
– Так… Давайте вместе подумаем: на что же он здесь клюет? На обнаженную натуру, что ли?… – с сомнением проговорил майор Нуразбеков, поднял неприличную авторучку над головой, перевернул ее вверх ногами, черный купальник с девицы сполз и обнажил эту самую натуру.
Майор ждал.
Но никто не собирался клевать на эту дешевку.
– Не клюет он на голых баб, – окончательно решил майор, отложил авторучку (девица тут же оделась) и продолжил изучение барахла на столе. Ненароком открыл, проверил паспорт, обнаружил в паспорте билет на футбол. – Что, на футбол собрались? Кто сегодня играет?
– «Черноморец» с Киевом.
– А, матч сезона… Можно не ходить. Будет ничья, «три-три», опять сговорились… А где ваши деньги? Денег вы с собой не взяли? – наблюдательно заметил майор. – Как же так: в Одессу на футбол и без денег?
– Взял… Но все утром с Трясогузом на коньяк потратил, – вывернулся Гайдамака.
– То есть, пропили. Как же обратно в Гуляй-град уедете? Вы ведь не на машине? Или вы уже домой не собираетесь, решили здесь у нас в КГБ заночевать? Может, некуда уже и ехать, может, Гуляй-града уже и нету…
«Все ему шуточки-смехуечки, – подумал Гайдамака. – На шуточки пытается взять майор».
– Нет, спасибо, мне сегодня надо домой. Придумаю что-нибудь. Одолжу у кого-нибудь на обратный путь.
– У кого? У вас в Одессе друзья есть? Родственники? Никого вроде нет – мы выясняли. Надо было на своем служебном самосвале приехать. У вас какой самосвал? «ОГУ 23-63»?… Водителя отпустили бы на пляж, сами – к нам в гости, потом – на футбол, а вечером на самосвале – в Гуляй-град. Домой ведь хочется? Кому не хочется… А может быть, вы решили, что негоже государственный транспорт по личным делам гонять? – опять снасмешничал майор Нуразбеков, продолжая разгребать указательным пальцем липкую мелочь.
Все– то он знал, майор; очень уж проницательно попадал Гайдамаке под дых.
– Вызов в КГБ – не личное дело каждого, – попробовал отшутиться Гайдамака.
– Очень точно подмечено. Вот и приехали бы в КГБ на служебном самосвале. Ладно, я вам одолжу денег на обратный проезд, а в следующий раз встретимся – отдадите.
«Значит, будет следующий раз…»
– Да, а где ваши ключи от квартиры? Как вы в собственный дом попадете?
Опять под дых!
– Ключи… Ключи я товарищу оставил. Товарищ ко мне приехал… С Дальнего Севера, – придумал себе товарища Гайдамака.
– Ага. Товарищ приехал, с Дальнего Севера. Бывает. Чего только иа свете не бывает, – согласился майор Нуразбеков. – Есть такая народная песенка – она поется медленно, тягостно и уныло… – и майор заунывно пропел:
– Примерно так, – согласился Гайдамака. – А я вот знаю похожую…
– Тоже народную? Спойте! – потребовал майор. Гайдамака спел:
– Это… Андрюхой его зовут.
– Андрюха. И такие имена бывают. Чего только на свете не бывает… Стоп, а это что?!
И майор Нуразбеков с алчной страстью золотоискателя выкатил указательным пальцем из груды мелочи и табачной трухи стеклоподобный прозрачно-мутно-белесый шаровидно-овальный камешек.
– Это… Как его… Реголит.
– Реголит, реголит… – забормотал майор, жадно разглядывая камешек на просвет. – Он что, еврей?
– Кто еврей? – удивился Гайдамака.
– Андрюха ваш.
– Почему?!. Андрюха?!. Щирый украинец!
– Аидрюха Реголит… Странная фамилия. Еврейская? Или немецкая?
– Да не!… При чем тут… Лукьяненко его фамилия. Реголит – это то, что вы в руках держите.
– Да ну?! – Майор Нуразбеков внимательнейшим образом продолжил изучение барахолки на столе. – Реголит, реголит… Напомните, забыл… Это что, реголит?
– Такой строительный дорожный матерьял, вроде щебенки. Хороший, качественный, дефицитный. Даже на Луне есть, а у нас не достанешь. Случайно завалялся в кармане.
– Ну, это вы загнули – на Луне!… О! А вот еще один реголит случайно завалялся! – Майор с азартом выкатил из барахла второй камешек и принялся сдувать с него табачную пыль. Желтоватое лицо майора то ли подсвечивалось из окна солнцем, то ли самолюминесцировало от удовольствия. – Не реголит, а целая реголитина!… Дороги, что ли, из этого реголита строите?
– Сильно сказано – «строим»… Ремонтируем, подсыпаем потихоньку…
– Значит, это и есть тот знаменитый дефицитный доброкачественный реголит в первозданном виде? – Майор Нуразбеков бережно держал двумя пальцами прозрачный камешек на уровне глаз и, будто разрезая узким взглядом, смотрел сквозь него за спину Гайдамаки. – Значит, вы утверждаете, что этот реголит даже на Луне есть, а у нас не достать? Ну, насчет Луны – это вы загнули, загнули!
За спиной Гайдамаки затрещал стул – Гайдамака спиной увидел, как Малюта Скуратов в больничном халате тяжело поднимался со стула.
«Вот сейчас…» – спинным мозгом подумал Гайдамака, ожидая первого страшного удара сзади.
– Точно… Это… реголит… – подтвердил за его спиной Малюта Скуратов.
Голос и интонация царского сатрапа показались Гайдамаке знакомыми.
Опять затрещал стул, опять человек сел.
– Что, голос знакомый? – тут же прицепился к Гайдамаке майор Нуразбеков. – Да вы оглянитесь, оглянитесь – может быть, узнаете!
Гайдамака опять послушно оглянулся. Голос был знакомый, но Гайдамаку сбивали с толку этот стираный-перестираный больничный халат, эти шлепанцы, просящие каши, и это лицо мертвенно-серого цвета…
ГЛАВА 5. Штормовое предупреждение автора
ГЛАВА 6 Гаданье на горохе, или розыски мужской и женской линий Пушкина
В генплан Гамилькара но выведению Пушкина лиульта Люси входила как невеста для Гайдамаки, но после никакого лечения у Фрейда ее отдали то ли в жены, то ли в наложницы колдуну Мендейле. Люська поначалу перепугалась, вид колдуна был устрашающ: жирные черные губы-пиявки, выпученные глаза, в носу янтарный мундштук, мочки ушей оттянуты до сосков, в мочки вставлены блюдца. Но его доброе сердце и, самое главное, увесистая мужественность, привели Люську в такой восторг, что инфантильная нимфетка, которая так измучила ее, ушла из нее в реальность БКР Й, и Люська, наконец-то заимев то, что хотела, – стабильно, каждый день и но нескольку раз, – пошла на выздоровление, что не только не противоречило учению Фрейда, но подтверждало его: найти в подсознании психический корень своей болезни (Люська нашла этот корень у колдуна) и не бояться его (Люська его не боялась). Колдун был тоже доволен Люськой. Ему предложили отложить горох и дрозофил и разобраться с генезисом Пушкина как по мужской, так и по женской линии. Мендейла обложился книгами и вот что выяснил (этот документ есть в «Деле» Нуразбекова, примечания в фигурных скобках {} его же):
– Bringen Sie mir, bitte, bier, wurstchen und sauerkraut. Sehr gut [38]?
И получил в ответ:
– Еще чего? Где я тебе возьму все это?
ГЛАВА 2. Железный ежик
Где границы между прозой и поэзией, я никогда не пойму. Поэзия – стихи. Проза – не стихи.
Л. Толстой
Здесь, на унитазе, происходило озарение, над Гайдамакой возникло даже подобие ореола, вроде стульчака под задницей. Но дальше заседать в женском туалете было уже совсем неудобно. «Летопись» писал, несомненно, отец Павло, в ней не было никакого политического компромата – разве что бытовуха, – и Гайдамаке начинало казаться, вспоминаться, представляться, что все описанное отцом Павлом с ним так или иначе происходило.
Не успел Гайдамака в глубокой задумчивости от «Летописи» умыть руки и подобрать оторванную в спешке пуговицу от ширинки (а тут еще от длительного сиденья на унитазе разболелся пораненный фашистом копчик), как вдруг распахнулась дверь с сосущей Бриджитт Бардо («оправиться не дадут спокойно!»), быстрым шагом, как к себе домой, вошел в женский туалет (туалет, кстати, как туалет, только без этих кафельных мужских лоханок) майор Нуразбеков, обнял Гайдамаку за плечи и сказал:
– Ну, как вы тут без меня?… Управились? Все прочитали? Потом, потом, там немного, потом дочитаете… У вас все в порядке? Застегните ширинку и идемте скорее, командир, дорогой вы мой человек!
Майор Нуразбеков одной рукой взял Гайдамаку под локоток, вторую положил ему на плечо и завел совсем обалдевшего от такого нежного обращения Гайдамаку обратно в кабинет.
А в кабинете!
Пока Гайдамака облегчал в женском туалете тело и душу, в кабинет майора Нуразбекова успела набежать толпа добрых молодцев в штатском, не продохнуть, – ну, толпа не толпа, а на футбольную команду с запасной скамейкой хватало, – кто сидел, кто стоял, кто на подоконнике примостился, и Вова Родригес тут, все были разнолицые и ясноглазые, и все Гайдамаку так разглядывали, будто впервые, бля, обнаружили жизнь ли Марсе; а Гайдамака, попятно, чувствовал себя последним микробом под микроскопом, к тому же микробом с недозастегнутой ширинкой. Тогда, видя такое дело, майор Нуразбеков разрядил обстановку шуткой:
– Что, посравшего человека никогда не видели? Вот он – Командир Гайдамака, какой есть, такой есть, другого Командира у нас нет. – Слово «командир» майор произносил с нажимом, как бы с большой буквы. – Поглазели, запомнили – и хватит. Всё! Все выметайтесь отсюда к чертовой матери, быстренько! И вас, товарищ генерал, извините уж, это тоже касается.
И увидел Гайдамака: штатские молодцы все до единого послушно начали выходить из кабинета, поглядывая на него, Гайдамаку, какими-то провожающими доброжелательными взглядами, будто на всю жизнь хотели запомнить; а последним катился седой подтянутый старик – единственный из всех в военной форме (с погонами генерал-лейтенанта) – из породы железных ежиков, вроде пепельницы на майорском столе. Проходя мимо Гайдамаки, ежик похлопал его по плечу, подмигнул и спросил:
– Что, не узнаете меня, Командир? («Командир» он тоже сказал с большой буквы.)
– Нет, извините, – развел руками Гайдамака.
– Не помнит, не узнает, – весело сказал генерал-лейтенант. – Как я вам слева в челюсть заехал, а потом прощения просил, – не помните?
– А потом ночью в Москве вы водку пили и частушки пели, – подсказал майор Нуразбеков.
«Дурдом какой-то», – подумал Гайдамака, почесал челюсть и покачал головой.
Генерал– лейтенант доверительно зашептал:
– Вы Нураза Нуразбековича во всем слушайтесь. Слушайте его внимательно, он вам плохого не присоветует. У товарища майора не голова, а Дом Советов!
И чуть ли не на цыпочках устремился вон, по на пороге
был остановлен.
– Обед не забудьте прислать, товарищ генерал! – недовольно напомнил майор Нуразбеков в спину генерала. – Уже половина первого, со вчера не жрал, оцень кусать хоцется!
– Обед на двух?… На двоих? – охотно обернулся генерал, будто ему хотелось остаться в этом кабинете еще ненадолго.
– Почему на двоих? На троих, на троих… На трех персон. Как договаривались.
– А, ну да, ну да…
– Но только не комплексный! Скажите Люське – надоел ее борщ с ее котлетами. И теплый компот надоел. Пришлите, что ли, какой-нибудь минералки… «Куяльник» там… Или сифон с газированной водой.
– Сейчас все устроим в лучшем виде! – отвечал уже не железный ежик, а официант шестого разряда. – «Боржоми» вместо компота годится? Холодненький «Боржоми» из холодильника?
– Пойдет, – разрешил майор. – И коньяк не забудьте, товарищ генерал. И конфеты «Красная Шапочка».
Гайдамака присутствовал на каком-то кагэбистском цирковом представлении, его втягивали в соучастие, играли специально для него; но он не мог понять жанр: клоунада? воздушная акробатика? дрессировка хищников?… Сам-то он чувствовал себя мудаком на канате.
– Сейчас пришлю из неприкосновенного запаса бутылку «Армянского». Сами ВВ [39] пили и нахваливали.
– «Армянского»? Ни в коем разе! – запротестовал майор Нуразбеков. – Только молдавский, что на углу Маркса и Чижикова. Две бутылки… Нет, три! На каждого.
– Доставим ящик, – решил железный ежик. – А «Красной Шапочки» сколько?
– Килограмм. Достаточно.
Гайдамака смотрел па это представление, то и дело поправлял ширинку и размышлял: интересно, шутят они над ним или издеваются? Или у него на нервной почве начались слуховые галлюцинации?
– Сейчас, кажется, в бадэге обеденный перерыв, – вдруг засомневался железный ежик.
– Ну какой может быть в ба-дэ-ге обеденный перерыв, если мы в ка-гэ-бэ еще не обедали! – поиграл словами майор Нуразбеков. – Просто вам хочется язык почесать, товарищ генерал. Мне ли вас учить? Поставьте оперативное задание, пошлите гонца с комитетским удостоверением – Вову хотя бы. Сразу подвал откроют. Пусть на «Волге», на «Волге» подкатят! На черной. Сразу откроют, вот увидите!
– Сделаем, товарищ майор!
(Это генерал сказал: «Сделаем, товарищ майор!») Когда суетливый железный ежик прикрыл за собой дверь, майор Нуразбеков походил вдоль окна, потирая руки и глотая слюну в предвкушении обеда, и сказал:
– Дорогой мой командир! Он на вас клюнул! Клюнул, клюнул, клюнул… Только на вас и клюнул! А вы на него? Вы рыбу удили когда-нибудь? Удили, удили. Вот вы забросили… Ждете… Ее нет еще… А вот круги по воде. Клюнула… Клюет, клюет, клюет… Вы ее р-раз… И вот она есть… Трепыхается! Вы приносите удачу – на живца и зверь бежит. Не понимаете? Да вы обернитесь, оставьте свою ширинку в покое. Посмотрите – кто там у вас за спиной?
ГЛАВА 3. Колдун Мендейла Алемайеху
Черная раса, как говорят знатоки, древнее белой.
А. Терц
Негры являют проблему для палеоантропологов: пока их самые древние костные останки датируются всего лишь 6 – 7 тысячами лет.
«Журнал этнографии и антропологии»
Пока Гамилькар охотился на Муссолини и беседовал с Лениным в Горках, негусу донесли, что Мендейла вылечил Фрейда от запора, и Фрейд даже запросил пива, сосисок и кислой капусты. Фитаурари призадумался и вызвал к себе обоих лекарей. Колдун даже умылся и приоделся, надел засаленную рубашку и шапочку из домотканной материи, а передник сменил на длинную юбку из пуха купидона, прикрыл, что называется, задницу. Фрейд пришел в котелке и в расстегнутом приталенном демисезонном пальто с бархатным воротничком, он не снимал пальто, его мучила желтая лихорадка. Регент решил устроить небольшой врачебный консилиум, послушать докторов, подумать. Это ристалище происходило во дворце в присутствии нгусе-негуса. Он пил свой молочный коктейль. По обычаю врачи должны были сначала похвастаться своими успехами, рассказать о достижениях, потом изложить свои методы лечения и, если нужно, словесно сразиться. Колдун начал первым:
– Как-то раз жители одной деревни не доплатили мне положенного, а один из них, самый некультурный, не уступил мне на ночь свою жену! Я так разгневался, что потерял голову, дунул в самый сильный волшебный рог и предал их деревню небесному огню. Но, покинув ее, вспомнил, что забыл этот рог в хижине, где провел ночь. Это был подарок моего учителя. Я поспешно вернулся в хижину, но тут как раз подоспела молния, которую я сам же накликал. Троих убило наповал, меня оглушило, а человек, смерти которого я желал больше всего, остался невредим. Именно в его хижину меня перенесли. Трое суток его жена ухаживала за мной, как за любовником. Вывод: Божья рука сильней шаманьего рога. Надо знать, когда можно поддаться искушению, а когда нельзя. История была не в пользу колдуна, в ней Мендейла представал в смешном виде, и уже это должно было насторожить такого тонкого психоаналитика, как Фрейд, – зачем, ну зачем колдун поведал будущему Pohouyam'y невыгодный эпизод из своей жизни? Возможно, запор не окончательно прошел, а сублимировался из задницы в голову Фрейда, и он не вовремя осознал опасность. Фрейд же повел разговор аб ово – от яйца, значит. Он долго и со знанием дела рассуждал о бананах, апельсинах, фаллосах, анусах, промежностях и влагалищах, а также о сексуальных поездках в железнодорожном транспорте – цитировать его здесь нет никакой возможности (см. предыдущие главы).
Колдун откровенно скучал и слушал Фрейда вполуха, Фитаурари попивал коньяк с молоком и поглядывал на обоих.
Колдун сказал: лиульте нужен муж с кнутом; под кнутом он разумел мужской член особой формы – очень длинный, очень тонкий и очень гибкий, – такие кнуты вызывают у некоторых женщин особое уважение. Вообще, колдун был себе на уме и не промах в психоанализе; лечение горохом от запора – это высокая ступень врачевания, но Фрейд еще не понял, что в лице Мендейлы Алемайеху он приобрел опасного конкурента. (Ни Фрейд, ни колдун еще не знали, что конкурс на излечение лиульты всего лишь являлся испытанием, прелюдией перед селекционным заказом на выведение африканского Пушкина.)
Между Фрейдом и колдуном произошел словесный поединок. Фитаурари внимательно выслушивал каждую реплику.
– Одной рукой узел не развязать, – сказал Мендейла.
– Но можно разрубить, – сказал Фрейд.
– Поищи блох у леопарда и станешь мудрее, – посоветовал колдун.
– Если пет лука, не хватайся за стрелы.
– Шофер не грузчик, – изрек Мендейла.
– Писатель не издатель, – ответил Фрейд.
– Есть мудрая африканская пословица: «Колдун не любит худого человека».
– Врач не колдун, – ответил Фрейд.
– Зато колдун – врач.
– Чем дешевле еда, тем больше живот.
– Засунь банан себе в задницу, – присоветовал Мендейла Фрейду, а сам подумал: «C'est un sujet nerveux et bilieux – il n'en rechahhera pas» [40].
«Mais que diable allait il faire dans cette galere?» [41] – подумал Фрейд по-французски, но сказал по-немецки:
– Zum Henker diese Russen! [42]
При чем тут русские, никто так и не понял. Колдун заговорил о миражах, планетах, о шаровых молниях.
Фитаурари придвинул ему стакан коньяка с молоком.
– Склонись перед карликом, – сказал Фитаурари колдуну на суахили. – Ты снова сможешь выпрямиться во весь рост, а он – никогда.
– Выставленное на продажу становится грязным, – сказал колдун о психоанализе.
Фитаурари и колдун поняли друг друга. Фрейда следовало вежливо спровадить, чтобы не нанести ему психологической травмы. Колдун повел Фрейда в дворцовые закрома, вы-' писал у имперского казначея аванс в счет гонорара – полный котелок (шляпу) электрума, килограмма три («Этого gouvn'a нам не жалко, пусть только сваливает», – тихо сказал Фитаурари колдуну), – Мендейла насыпал золотой песок в котелок Фрейду и утрамбовывал, чтобы побольше влезло, наконец взял котелок за поля, нахлобучил его на голову Фрейду и дружелюбно поддал коленом под зад. Обошлось без травмы. Тот и уехал с полным котелком гонорара в свою распадавшуюся Австро-Венгрию (и перешел все границы, никто не догадался заглянуть под котелок) лечить психоанализом бравых австрийских солдат Швейков (что, конечно, нонсенс – лечил богатеньких австро-венгерских генералов) и дожидаться своего щастя. Но последовали послевоенный кризис, предвоенный аншлюс, баварская авантюра, остальное известно. Таким образом, Фрейд был вежливо удалей из Офира, но он повадился возвращаться – кто хоть раз побывал в Офире, тот всю жизнь стремится в Офир. Он сделал вид, что отплыл в Америку читать лекции, а сам мотанул в Офир. Теперь он уважал колдуна и не выпендривался при встречах с ним.
Состоялся консилиум с Фрейдом насчет поэтического эксперимента – что он присоветует? Фрейд не любил стихи и поэтов, хотя и не отказался применить свой психоанализ к перспективам выведения африканского Пушкина, но, конечно, за дополнительную плату.
– Забавно. Лихо. Покажите вашего мальчика, – пробормотал Фрейд.
Ему привели Сашка.
– Где вы такого взяли? – удивился Фрейд. – В Украине? Где находится эта страна? Папу помнишь? Маму помнишь?
Сашку Фрейд не понравился, Сашко молчал и ковырял в носу.
– Вам надо поторопиться, – сказал Фрейд Гамилькару. – Мальчик в 12 лет уже мужчина, а первые соки самые драгоценные, как молодое вино. К старости сперма устает.
Тут Фрейд был прав.
ГЛАВА 4. Обыск без ордера на обыск
Мне снилось – мы умерли оба.
Н. Гумилев
Гайдамака осторожно оглянулся. За его спиной ничего особенного не происходило, но в углу кабинета неприметно сидел на стуле человек… наверно, не человек, а товарищ… возможно, не товарищ, а гражданин… – Гайдамака в этой иерархии окончательно запутался – в синем, вроде бы больничном, халате с закатанными рукавами, закинув голые ногу за ногу в поношенных шлепанцах. Сидел он неподвижно, как к стулу приклеенный, с легкой дрожью в босом колене, и смотрел строго перед собой в одну точку куда-то под стул Гайдамаки, на его стоптанные каблуки, и как будто здесь не присутствовал.
– Здравствуйте! – поздоровался Гайдамака.
(А как же, как в детстве учили.)
Гражданин не ответил.
Хоть бы кивнул, невежа. Даже лицо не дрогнуло. Сидит, как истукан, сомнамбула или восковая статуя. Взгляд опустил под стул, глаз не видно…
«Подсобник! – внезапно догадался Гайдамака. – Товарищ майор ручки не будет пачкать, а этот – мастер-исполнитель на все руки. Пришел на работу и переоделся в рабочую спецовку для исполнения служебных обязанностей. Вот только сапоги нужны, а не шлепанцы, чтоб бить ногами удобней. Вот они какие, мастера заплечных дел – товарищи Малюты Скуратовы и Лаврентии Берии! Закатают синие рукава, в морду дадут, жилы вытянут, мужское достоинство растопчут… – Гайдамака в очередной раз поправил ширинку, – а потом халат снимут, переоденутся в чистенькое и отправятся на матч сезона „Черноморец“ (Одесса) – „Динамо“ (Киев)».
– Вам опять поплохело? – тревожно спросил майор. – Может быть, еще на горшок сходите?
– Нет, спасибо, благодарю.
– Пожалуйста. Мое дело – предложить… На что же он клюет, интересно?… Может быть, он не на вас лично клюет, а на какой-нибудь предмет в ваших карманах? – засомневался майор. – Извините, ради Бога, командир, не подумайте ничего такого плохого, но не могли бы вы показать, что у вас в карманах?
«Обыск, – меланхолично отметил Гайдамака. – А после обыска – ордер на арест. А после ордера – сразу в морду. А ты как думал?»
– Зря, зря вы так думаете, – продолжал читать мысли майор Нуразбеков. – У меня никаких ордеров нет, типография бланки не напечатала. Хотите, я перед вами свои карманы выверну?…
– Хочу, – вякнул Гайдамака.
– Вот, пожалуйста… – Майор с готовностью вывернул пустые карманы своих белых брюк и объяснил: – Я в карманах ничего не ношу, а только в сумке. Так что берите с меня пример – никакой это не обыск, а дружеская просьба: сделайте мне одолжение – выверните карманы. Как в песне поется: «А что у вас, ребята, в рюкзаках?»
Против личного примера и дружеской просьбы возразить было нечего. Гайдамака выложил на стол перед майором все добро, что было в карманах штанов. Вот что там было (даже самому интересно взглянуть – ну-с, что мы таскаем в карманах, идя на собеседование в КГБ?): желтая примятая пачка папирос «Сальве», коробок спичек с красным петухом, задрипанный носовой платок, пробитый трамвайный талон, груда липкой мелочи, труха какая-то…
– А сказали, что не курите. – Майор Нуразбеков укоризненно указал па пачку «Сальве».
– С утра бросил.
– А в заднем кармане что?
Достал из заднего кармана видавший виды паспорт «Гражданина СССР» с билетом на футбол «Черноморец» – «Динамо».
– А здесь что у вас?
Из нагрудного кармана рубашки появились записная книжка, пластмассовая расческа и американская шариковая ручка с механически обнажающейся купальщицей. Стыдоба… И носовой платок, и паспорт в разводах, и авторучка-дешевка.
– Так… Давайте вместе подумаем: на что же он здесь клюет? На обнаженную натуру, что ли?… – с сомнением проговорил майор Нуразбеков, поднял неприличную авторучку над головой, перевернул ее вверх ногами, черный купальник с девицы сполз и обнажил эту самую натуру.
Майор ждал.
Но никто не собирался клевать на эту дешевку.
– Не клюет он на голых баб, – окончательно решил майор, отложил авторучку (девица тут же оделась) и продолжил изучение барахла на столе. Ненароком открыл, проверил паспорт, обнаружил в паспорте билет на футбол. – Что, на футбол собрались? Кто сегодня играет?
– «Черноморец» с Киевом.
– А, матч сезона… Можно не ходить. Будет ничья, «три-три», опять сговорились… А где ваши деньги? Денег вы с собой не взяли? – наблюдательно заметил майор. – Как же так: в Одессу на футбол и без денег?
– Взял… Но все утром с Трясогузом на коньяк потратил, – вывернулся Гайдамака.
– То есть, пропили. Как же обратно в Гуляй-град уедете? Вы ведь не на машине? Или вы уже домой не собираетесь, решили здесь у нас в КГБ заночевать? Может, некуда уже и ехать, может, Гуляй-града уже и нету…
«Все ему шуточки-смехуечки, – подумал Гайдамака. – На шуточки пытается взять майор».
– Нет, спасибо, мне сегодня надо домой. Придумаю что-нибудь. Одолжу у кого-нибудь на обратный путь.
– У кого? У вас в Одессе друзья есть? Родственники? Никого вроде нет – мы выясняли. Надо было на своем служебном самосвале приехать. У вас какой самосвал? «ОГУ 23-63»?… Водителя отпустили бы на пляж, сами – к нам в гости, потом – на футбол, а вечером на самосвале – в Гуляй-град. Домой ведь хочется? Кому не хочется… А может быть, вы решили, что негоже государственный транспорт по личным делам гонять? – опять снасмешничал майор Нуразбеков, продолжая разгребать указательным пальцем липкую мелочь.
Все– то он знал, майор; очень уж проницательно попадал Гайдамаке под дых.
– Вызов в КГБ – не личное дело каждого, – попробовал отшутиться Гайдамака.
– Очень точно подмечено. Вот и приехали бы в КГБ на служебном самосвале. Ладно, я вам одолжу денег на обратный проезд, а в следующий раз встретимся – отдадите.
«Значит, будет следующий раз…»
– Да, а где ваши ключи от квартиры? Как вы в собственный дом попадете?
Опять под дых!
– Ключи… Ключи я товарищу оставил. Товарищ ко мне приехал… С Дальнего Севера, – придумал себе товарища Гайдамака.
– Ага. Товарищ приехал, с Дальнего Севера. Бывает. Чего только иа свете не бывает, – согласился майор Нуразбеков. – Есть такая народная песенка – она поется медленно, тягостно и уныло… – и майор заунывно пропел:
– Так примерно? – спросил он.
Мы с товарищем работаем на Северной Двине.
Ничего не причитается ни ему, ни мне.
– Примерно так, – согласился Гайдамака. – А я вот знаю похожую…
– Тоже народную? Спойте! – потребовал майор. Гайдамака спел:
– Браво! – захохотал майор. – Нет, с таким народом не пропадешь! Товарища-то вашего как зовут?… Фамилия у него есть?
Мы с товарищем вдвоем работаем на дизеле,
он мудак, и я мудак, у нас инструмент сп…
– Это… Андрюхой его зовут.
– Андрюха. И такие имена бывают. Чего только на свете не бывает… Стоп, а это что?!
И майор Нуразбеков с алчной страстью золотоискателя выкатил указательным пальцем из груды мелочи и табачной трухи стеклоподобный прозрачно-мутно-белесый шаровидно-овальный камешек.
– Это… Как его… Реголит.
– Реголит, реголит… – забормотал майор, жадно разглядывая камешек на просвет. – Он что, еврей?
– Кто еврей? – удивился Гайдамака.
– Андрюха ваш.
– Почему?!. Андрюха?!. Щирый украинец!
– Аидрюха Реголит… Странная фамилия. Еврейская? Или немецкая?
– Да не!… При чем тут… Лукьяненко его фамилия. Реголит – это то, что вы в руках держите.
– Да ну?! – Майор Нуразбеков внимательнейшим образом продолжил изучение барахолки на столе. – Реголит, реголит… Напомните, забыл… Это что, реголит?
– Такой строительный дорожный матерьял, вроде щебенки. Хороший, качественный, дефицитный. Даже на Луне есть, а у нас не достанешь. Случайно завалялся в кармане.
– Ну, это вы загнули – на Луне!… О! А вот еще один реголит случайно завалялся! – Майор с азартом выкатил из барахла второй камешек и принялся сдувать с него табачную пыль. Желтоватое лицо майора то ли подсвечивалось из окна солнцем, то ли самолюминесцировало от удовольствия. – Не реголит, а целая реголитина!… Дороги, что ли, из этого реголита строите?
– Сильно сказано – «строим»… Ремонтируем, подсыпаем потихоньку…
– Значит, это и есть тот знаменитый дефицитный доброкачественный реголит в первозданном виде? – Майор Нуразбеков бережно держал двумя пальцами прозрачный камешек на уровне глаз и, будто разрезая узким взглядом, смотрел сквозь него за спину Гайдамаки. – Значит, вы утверждаете, что этот реголит даже на Луне есть, а у нас не достать? Ну, насчет Луны – это вы загнули, загнули!
За спиной Гайдамаки затрещал стул – Гайдамака спиной увидел, как Малюта Скуратов в больничном халате тяжело поднимался со стула.
«Вот сейчас…» – спинным мозгом подумал Гайдамака, ожидая первого страшного удара сзади.
– Точно… Это… реголит… – подтвердил за его спиной Малюта Скуратов.
Голос и интонация царского сатрапа показались Гайдамаке знакомыми.
Опять затрещал стул, опять человек сел.
– Что, голос знакомый? – тут же прицепился к Гайдамаке майор Нуразбеков. – Да вы оглянитесь, оглянитесь – может быть, узнаете!
Гайдамака опять послушно оглянулся. Голос был знакомый, но Гайдамаку сбивали с толку этот стираный-перестираный больничный халат, эти шлепанцы, просящие каши, и это лицо мертвенно-серого цвета…
ГЛАВА 5. Штормовое предупреждение автора
Уважаемому Читателю в следующей главе предстоит разбираться с родословной Пушкина, поэтому ленивый читатель (кстати, самый любимый автором читатель), лежа на диване, может спокойно не читать ГЛАВУ 6, самую длинную главу в романе, потому что все равно ничего не поймет, – как не понял ее и сам автор, списавший эту генетическую главу из монографии Шкфорцопфа и из «Дела» Нуразбекова.
ГЛАВА 6 Гаданье на горохе, или розыски мужской и женской линий Пушкина
Не занимайтесь баснями и родословиями бесконечными.
Св. Павел. Послание к галатам
«Подумайте – что вы делаете?! Россия не ваше отечество, ваше пребывание во Франции сделало вас чуждым климату и образу жизни полудикой России. Останьтесь во Франции, за которую вы уже пролили свою кровь». Ибрагим искренне поблагодарил герцога, но остался тверд в своем намерении. «Жалею, – сказал герцог, – но, впрочем, вы правы».
А. Пушкин. Арап Петра Великого
В генплан Гамилькара но выведению Пушкина лиульта Люси входила как невеста для Гайдамаки, но после никакого лечения у Фрейда ее отдали то ли в жены, то ли в наложницы колдуну Мендейле. Люська поначалу перепугалась, вид колдуна был устрашающ: жирные черные губы-пиявки, выпученные глаза, в носу янтарный мундштук, мочки ушей оттянуты до сосков, в мочки вставлены блюдца. Но его доброе сердце и, самое главное, увесистая мужественность, привели Люську в такой восторг, что инфантильная нимфетка, которая так измучила ее, ушла из нее в реальность БКР Й, и Люська, наконец-то заимев то, что хотела, – стабильно, каждый день и но нескольку раз, – пошла на выздоровление, что не только не противоречило учению Фрейда, но подтверждало его: найти в подсознании психический корень своей болезни (Люська нашла этот корень у колдуна) и не бояться его (Люська его не боялась). Колдун был тоже доволен Люськой. Ему предложили отложить горох и дрозофил и разобраться с генезисом Пушкина как по мужской, так и по женской линии. Мендейла обложился книгами и вот что выяснил (этот документ есть в «Деле» Нуразбекова, примечания в фигурных скобках {} его же):