Шумил Павел. Караван мертвецов

   — Стой! — крикнул Крис, подбежал к горожанину, развернул, с силой толкнул спиной на стену. — Вот ты и попался! Мы тебя, вора, пятый день ищем. Дора, зови патруль!
   — Вы меня с кем-то перепутали, — возмутился горожанин.
   — Я перепутал? Дора, где патруль? Как я мог перепутать, когда вот она, Норик! Рабыня, украденная у моего друга Телима. Или ты сейчас пойдешь с нами в городской суд, или я тебе голову отрублю.
   — Эту рабыню зовут Муна. Я только сегодня ее купил. Она пыталась убежать от хозяина, поэтому и наказана.
   — Норик, как тебя зовут?
   Девушка широко открыла рот. Все увидели, что язык ее наискось обрезан. Дора заплакала и прижала к себе бедняжку.
   — Норик пять лет ходила в моем караване. Нет девушки более тихой и исполнительной, чем Норик.
   — Ты за это заплатишь! — Крис приподнял горожанина за грудки так, что ноги того повисли в воздухе.
   — Говорю вам, я ее честно купил! Я за нее золотой выложил, продавец подтвердить может.
   — Крис, я не видела его среди нападавших. Если он не врет, надо искать продавца.
   Крис сделал вид, что задумался.
   — Я покупаю ее у тебя за золотой. И ты выступишь свидетелем на суде.
   — Я вовсе не собираюсь ее продавать.
   — Послушай, эта рабыня украдена. Ты попался с поличным. Или ты сам ответишь за кражу, или укажешь продавца, — терпеливо объяснял Крис горожанину. — Но, если ты будешь упрямиться, мы отведем тебя в суд. Продавец от тебя откажется. Скажет, что в глаза тебя не видел. Ты сядешь в яму, а он смоется из города. Так что, будь умным. Возьми золотой и не упрямься. Сегодня он у меня украл рабыню, завтра у тебя украдет.
   Подумав, горожанин согласился. Дора разрезала веревки, начала растирать Норику руки, а Крис заставил горожанина записать на листе бумаги, где и как он купил рабыню, за сколько купил, за сколько продал, что претензий не имеет. Внизу записать свой адрес и поставить подпись. С чем тот и был отпущен.
   Крис и Дора повели девушку домой.
   — Вы всех рабынь города решили собрать в этом доме? — хмуро встретил их Греб.
   — Перестань. Это же особый случай, — вступилась Мириам.
   — Эти особые случаи будут плодиться как кролики. Сегодня одна, завтра две, послезавтра четыре. Через десять дней — тысяча двадцать четыре! Мы для чего здесь? За юбками бегать?
   Мириам шагнула вперед и закрыла ему рот ладонью.
   — Прекрати. Ты сейчас наговоришь такого, от чего завтра всем будет стыдно.
   Норик крепко зажмурилась.
   — Не бойся, — шепнула ей на ухо Дора. — Она свободная. Ошейник не носит, потому как чужеземка.
   — Дора, к утру придумай, куда пристроить новенькую. Есть у вас здесь женские монастыри, что ли? — приказал Греб.
   — Хозяин, я Норика в караван Телима верну.
   Норик закивала головой. Она, как и Дора в первый день, уже боялась этого дома.
   — Добре. Кстати, там, где одна украденная рабыня, могут быть и остальные.
   Норик опять закивала головой. Дора взглянула на Криса, на Греба, опустилась на колени, прижала руки к груди.
   — Не дайте погибнуть…
   — Идем в столовую. Обсудим.
   Греб принес откуда-то цилиндрик цвета слоновой кости, похожий на рукоятку ножа, прижал к гортани Норика.
   — Говори.
   — Как бы я хотела. Ой, мамочка! Не я, она за меня говорит! — послышался из цилиндрика высокий писклявый голос. Норик не на шутку испугалась.
   — Ты не бойся, — успокоила ее Дора, хотя сама изрядно струхнула. — За океаном такая волшебная штучка — обычное дело. Я знаю.
   — Я снова могу говорить?
   — В этом доме — да. В другом месте — нет, — объяснил Греб. — Держи сама и прижимай к горлу. Рассказывай, что случилось с караваном и людьми.
   Рассказ получился недолгий. Напавшие поймали всех женщин, кроме Доры, и еще одной. Одна женщина вскоре умерла. Случайная стрела попала ей в живот. Разыскали и привели назад почти всех лошаков, которых разогнали Дора и матка. Троих караванщиков Норик видела убитыми, о судьбе остальных ничего не знала. Матку каравана убили легкой смертью. Повесили на дерево за левую руку и расстреляли из луков. Она спрятала нож и, выбрав момент, убила двух воинов. Потом бросилась с ножом против мечей. Легкую смерть ей дали за храбрость. Дора умолчала о том, что тоже убила двух воинов: одного ножом в спину, второго из лука убитого, тоже в спину. Хозяева у нее хорошие, но лучше им не знать, что она прикасалась без разрешения к оружию.
   Всех пятерых женщин избили, — рассказывала Норик, — отрезали языки и волосы и отправили на продажу в Элисэт. Вместе с ними было двенадцать вьючных лошаков из каравана с товарами на продажу. В городе продавцам на рынке объявили, что женщины устроили массовый побег. Им всем продели в груди кольца и выставили на помост. Хотели продать очень дешево, но соседние продавцы возмутились. А когда подняли цену, покупатели не захотели брать рабынь с такой плохой репутацией. Поэтому за три дня продали только Норика.
   Когда рассказ окончился, Мириам увела Норика к себе, а Дора с мольбой посмотрела на мужчин и сжала под столом руку Криса. Крис тоже посмотрел на Греба.
   — Даю вам сутки, — сказал Греб. — Действовать строго в рамках закона.
   — Непривычно, но попробовать можно, — хмыкнул Крис. — Дора, ты готова?
   Он пополнил кошель и устремился к двери. Дора бросилась за ним.
   — Стойте! — крикнул Греб. — Пойдем все вместе. Дело серьезное. Мири! Ты слышишь?
   — Слышу, — донеслось со второго этажа. — Я сейчас занята. Вы идите, я по пеленгу вас найду.
 
   — Закона и справедливости! — закричал Крис, как только увидел патруль. Воинам патруля очень не хотелось останавливаться, но пришлось.
   — В чем дело?
   — Закона и справедливости! Моего друга, караванщика Телима…
   — Кэптэна Телима, — вставила Дора.
   — Кэптэна Телима ранили и ограбили прямо под стенами этого города.
   — То, что произошло за стенами, нас не касается.
   — Да, но они продают награбленное в городе! Закона и справедливости!
   Три золотые монеты исчезли в карманах патрульных.
   — Кэптэн Телим… Недавно я слышал это имя. Это не он продал рабыню, страшную, как смертный грех, за двадцать пять золотых?
   — Я страшная как смертный грех? Я тебе глаза выцарапаю! — возмутилась Дора. — Да он меня за пол цены по дружбе отдал, чтоб мой господин надел на меня ошейник!
   — Это ты? — изумился старший патрульный. — Тебя за двадцать пять? За пол цены?
   — Меня, кого же еще?! Защиты и справедливости. Там наших рабынь по-наглому, прямо у нас на глазах продают! Им языки отрезали, чтоб они правду не сказали!
   — Как же мы их допросим?
   — Задавайте вопросы, на которые надо отвечать «да» или «нет». Что может быть проще? — подсказал Греб.
   — Надо подкрепление позвать, — решил старший патрульный, все трое развернулись и, звякая доспехами, бегом направились к казармам. Мужчины и Дора пристроились за ними. Вскоре их догнала Мириам. Она бежала легко и свободно, а в руках держала меч в ножнах.
   — Дыши глубже, — бросил ей Греб. Мириам кивнула и сразу стала выглядеть усталой. Дора взяла это на заметку и решила потом расспросить.
   — Я обработала раны Норика. Скоро они заживут, — сообщила Мириам Доре.
   В казарме подняли по тревоге дежурный отряд. Воины сели по два человека на лошака и поскакали к невольничьему рынку. Греб с Крисом и девушки тоже сели позади воинов. У рынка отряд разделился на два, и с двух сторон воины одновременно поскакали к помостам рабынь черной работы. Продавец даже не понял, в чем дело, а его уже повалили, связали и засунули в мешок. Увидев Дору, девушки страшно обрадовались, столпились вокруг, каждая хотела дотронуться до нее, потрогать ошейник, поцеловать в плечо.
   — Девчонки, вас будут допрашивать, говорите правду. Вас украли из каравана, ваши хозяева — я и Телим, — инструктировала женщин Дора. Они открывали рты, показывали обрезанные языки. — Да знаю я! Норик уже в моем доме. Все рассказала. Правду на допросе говорите, только правду. Ничего не бойтесь! Ваши хозяева — я и Телим.
   Женщин освободили от цепей, кто-то предложил связать им руки, Дора накричала на него, воины сели на лошаков, рабыни взялись за стремя и побежали рядом, придерживая свободной рукой искалеченные груди и кольца. В здании суда писцы записали показания старшего патрульного и Криса, друга бедного, раненого, обиженного Телима. Потом по одной вызывали рабынь, и допрашивали по системе, предложенной Гребом. Переписали всех воинов, чтобы включить в списки на премию. Пока писцы скрипели перьями, воины группами по три-четыре человека подходили, рассматривали Дору и обсуждали ее достоинства. Сходились на том, что она не уродина, но и не красавица. Симпатичная, конечно, но слишком плоская. Двадцать пять монет не стоит. На красавицу Мириам, сидящую рядом, внимания совсем не обращали. С каждой минутой Дора все выше задирала свой красный носик. Рабыни после допроса садились на пол у ее ног и преданно смотрели в глаза. Дора стала для них божеством в ореоле славы. Она, свободная и красивая, привела целый отряд воинов, чтоб спасти их от бараков.
 
   То ли дело было насквозь прозрачным, то ли все понимали, что медлить нельзя — уйдут, то ли подействовали золотые Греба, но машина правосудия заработала быстро и четко. Оставалось последнее — выяснить, где остановились похитители и отобрать весь непроданный товар. Нападение на караван произошло за стенами города, и судить за это было нельзя. Но продавать краденное в городе запрещено. Поэтому, отобрать украденное и вернуть владельцам — законное дело. Наказать же воров — но по закону! — законное право обиженных. С этим, под неотразимым натиском доводов Доры, и еще более неотразимым звоном желтеньких, кругленьких аргументов Греба согласились все. И судья, и отряд патрульных. Судья, палач, писцы и все любопытные спустились в подвал, где начали допрашивать продавца. Тот мужественно молчал. Может, надеялся, что судье ничего не удалось узнать от женщин, а может, справедливо рассудил, что, пока молчит, жив. За продажу краденного наказание было — смерть. Строже, чем за саму кражу. Время шло, а он молчал.
   — Уважаемый судья, оставьте нас наедине, предложил Греб. — С глазу на глаз он мне все расскажет.
   — Почему — нет, — зевая, согласился судья. Он получил уже от этого дела такой доход, о котором не мог даже мечтать, и теперь торопился домой.
   Греб находился наедине с продавцом минут десять. Вышел довольный. Дора заметила, что прячет в карман знакомую черную коробочку.
   — Он сознался. Хрустальный переулок, двухэтажный наемный дом за деревянным забором. Половину дома хозяева отдают внаем, в другой живут сами.
   — Это не человек! Это дьявол! Казните его! — кричал из допросной продавец. Судья широким жестом указал на дверь одному из патрульных. Тот слегка поклонился и скрылся в допросной. Через минуту вернулся, в одной руке держа за ухо отрубленную голову, второй заботливо поддерживая под ней миску, чтоб не капать на пол, и потрусил на площадь, насаживать голову на кол для всеобщего обозрения.
   — Я знаю эту развалюху, — заявил один из патрульных. — Там на ночь во двор двух псов выпускают.
   Отряд вновь сел на лошаков и, распугивая редких вечерних прохожих, помчался в Хрустальный переулок. Воины окружили весь квартал, просочились в соседние дворы и дома. Вскоре командир получил сигнал, что дом блокирован. Он хотел уже послать людей во двор, но Греб остановил. Раздал всем, кто был рядом, знакомые уже Доре круглые твердые горошины, заставил съесть. Дора проглотила не жуя, но он выдал ей вторую и приказал разжевать. Горошина оказалась сладкая, с кислинкой. Мириам убежала кормить горошинами остальных воинов.
   — Для чего это? — удивился командир.
   — Ты, уважаемый, о сонном мхе слышал? Так это защита от него.
   Греб подошел к забору. Псы во дворе зашлись лаем. Греб перекинул темный камешек через забор, раздался негромкий хлопок, и псы замолчали. Греб с Крисом начали метать камешки во двор. Прибежала Мириам.
   — Видишь, на втором этаже окно приоткрыто? — спросил Греб. Мириам взяла у него камешек и зашвырнула в щель. Потом еще два. Дора тихонько рассмеялась. Командир патруля посмотрел на нее и тоже улыбнулся.
   — Теперь минут пять подождем, и возьмем всех сонными, — Крис положил руку на плечо Доры. Девушка накрыла его ладонь своей.
   — Как вы это делаете? — спросил командир.
   — Очень просто, — Крис протянул ему черный шарик. — Сжимаешь пальцами, чтоб внутри что-то хрустнуло, и кидаешь, пока в руке не лопнул.
   — Что там внутри?
   — Это тайна.
   Командир нахмурился.
   — Ты не понял, уважаемый, — рассмеялся Крис. — Я сто золотых отдал бы, чтобы узнать, как лесовики их делают. Собирают сонный мох, сушат, а что потом — никто не знает. Эти шарики продают совсем дешево, а те, которые мы ели, впятеро дороже.
   Командир кивнул, с интересом разглядывая шарик. Дора не поверила ни одному слову своего господина. Она много ходила с караваном, но о лесовиках услышала в первый раз. Завры в лесах живут, а не лесовики.
   Греб сделал знак, и патрульные устремились в дом. Как и говорил Крис, внутри все спали. И люди, и псы, и лошаки. Воины принялись стаскивать всех людей в большую комнату на первом этаже. Привели соседей, предварительно накормив кислыми горошинами. Дора и рабыни опознали шестерых напавших на караван, их оттащили в одну сторону комнаты. Соседи опознали хозяина дома, его детей и двух наложниц. Их оттащили в другую сторону. Остались четыре свободные женщины, одна из них была брюхата. Соседи сказали, что это жены караванщиков.
   — Какие они караванщики! — возмутилась Дора. — Это наш караван они ограбили! Моих женщин испортили, моих лошаков угнали! Матку убили. Кого я маткой назначу, если они моим языки повырезали?
   Рабыни согласно закивали головами, загугукали. Осмотрели лошаков. Крис толок горошины на лезвии ножа, ссыпал порошок лошакам в рот, заливал водой из фляжки. Животные очень скоро просыпались, поднимались на ноги. Двенадцать принадлежали каравану, один лошак — хозяйский. Старый и хромой. Дора отвела его в сторону, приказала рабыням грузить на лошаков тюки с товарами, сваленые грудой в одной из комнат. Сама вернулась в большую комнату, где ее ждали Греб и командир патрульного отряда.
   — Много добра пропало? — поинтересовался Греб.
   — Две дюжины лошаков, почти все товары. Этих троих — она указала на спящих женщин, — я возьму рабынями. У меня две рабыни погибли, одна сгинула. Брюхатая пусть остается свободной. Она свободного человека носит. — Дора взглянула на командира.
   — Это законно и справедливо, — согласился командир. Соседи тоже были не против.
   — А с этими что делать? — спросила Мириам, указав на мужчин.
   — Ворам руку отрубают! А за то, что они моих девчонок испортили, я им яйца отрежу, — Дора с ненавистью пнула под ребра ближайшего.
   — Это тоже справедливо, — согласился командир.
   Дора вытащила из ножен кинжал, но Крис ее остановил.
   — Не суйся. У Мириам это лучше получится.
   Дора бросила кинжал в ножны и прижалась лбом к холодным пластинам доспехов на груди своего мужчины. Ее начала бить крупная дрожь. Она так вжилась в образ свободной женщины, что чуть не совершила преступление. Как хорошо, что Крис ее остановил.
   Рука Криса легла на ее волосы, вторая обняла за талию. Комок щемящей нежности поднялся к горлу. Не вытерпев, Дора потянулась губами к губам Криса. За спиной послышался смешок командира. Но губы Криса уже отвечали ей, и Дора замахала на командира ладошкой, чтоб не мешал.
 
   Мириам закончила обрабатывать культю, сняла жгут выше локтя, распрямила спину и огляделась. Крис с Дорой уже кончили целоваться. Воины скучали, сидя на корточках вдоль стен. Рабыни нагрузили лошаков, одна осталась во дворе, остальные сели у ног Доры.
   — Сверху — все, — сказала Мириам. — Может, снизу не надо?
   — Надо! — сверкнула глазами Дора.
   Мириам неодобрительно покачала головой и разрезала штаны первому из похитителей. Дора сбегала на кухню, вернулась со стопкой глиняных мисок. Операция была простая. Мириам работала быстро. Рабыни окружили ее и не упускали ни одного движения. Каждый взмах ножа встречали радостным повизгиванием. Незаметно делать инъекции обезболивающего стало невозможно, и Мириам решила все делать открыто. Вряд ли рабыни поймут, что к чему, а рассказать и подавно не смогут. Рядом с каждым мужчиной Дора поставила миску, положила туда ампутированную кисть, а в нее — отрезанные гениталии. На стене углем нарисовала знак каравана.
   — Что вы теперь намерены сделать? — спросил командир Греба.
   — Сегодня уже поздно, караван заночует у меня. А завтра Дора перегонит его Телиму. Мы дня через три-четыре уезжаем, так что все вопросы к нему.
   — Я так и передам судье, кивнул командир.
 
   Дора выехала со двора во главе каравана. Она была кэптэном! На шее ошейник, в руке факел, на поясе кинжал, на ногах сапоги. За ее спиной цепочкой вытянулись вьючные лошаки, нагруженные товаром, через равные промежутки шли девушки, ведя лошаков под уздцы. Ее девушки, с которыми она не один год собирала пыль караванных троп. За караваном шел отряд, с отрядом ехал ее мужчина. Дора была счастлива, как никогда в жизни. Вот оно, исполнение всех надежд. Пусть ненадолго, но ведь счастье никогда не бывает долгим. Как жаль, что ее не видит старый кэптэн! Он бы гордился ей. Дора вертела головой, вдыхала запахи ночного города полной грудью, запоминала каждую мелочь. Такое ведь не повторится. Дора тихонько засмеялась и погладила лошака по теплой шее. Тот благодарно всхрапнул. Лошак застоялся в конюшне, и теперь тоже радовался прогулке.
   Подъехав к дому, Дора с сожалением покинула седло, открыла ворота. Рабыни завели лошаков во двор. Из дома выбежала Норик, все вместе быстро разгрузили, расседлали и напоили лошаков. Связанных спящих женщин занесли в дом. Мириам принесла откуда-то чудные ножницы с короткими лезвиями и длинными ручками и срезала с них ошейники. В доме во всех окнах загорелся свет. Мириам позвала всех обедать. В столовой два стола были сдвинуты вместе, стояли тарелки с разваристой дымящейся потэйтой и большими кусками мяса. Рядом — кружки с легким вином.
   Дора отозвала в сторонку Греба и Криса.
   — Хозяин, девушки не могут вместе с вами за одним столом сидеть. В караване так не делают.
   — У нас не караван.
   — Хозяин, но они за стол не сядут! Им кусок в горло не полезет.
   — Хорошо, будем считать, что мы с Крисом поели, улыбнулся ей Греб, похлопал по плечу и поднялся на второй этаж. Крис подмигнул ей, улыбнулся и тоже пошел наверх. Дора застыла с открытым ртом. Было до слез стыдно. Она оставила без ужина хозяев. Но Мириам очень просто решила все проблемы, унеся наверх две тарелки. Дора засеменила за ней с кружками в руках. Греб поцеловал Мириам в щеку, а Крис притянул Дору к себе и шлепнул по заду и тоже поцеловал.
   Внизу женщины уже расселись вокруг стола, радостно толкались, улыбались, пускали слюнки и ждали команды. Дора дала эту команду. Тарелки очень быстро опустели. Все хотели еще, но Мириам сказала, что после длительной голодовки нельзя сразу много есть, и занялась ранами девушек. Сверху спустился Крис с грязной посудой, некоторое время наблюдал.
   — Ты регенерин вкалываешь?
   — Нет. Антисептик, анестезию и кое-что для ускорения рубцевания.
   Дора тем временем готовила спальные места. Двоим постелила на полу своей спальни, двоим — на полу спальни Мириам, спящих женщин оттащила в пустую комнату, скрутила руки и ноги вместе за спиной. Подумав, вставила во рты кляпы. Ведь, когда женщины проснутся, наверняка начнут вопить, и могут потревожить сон хозяина. Норика положила рядом с собой на кровать. Верная, надежная Норик немного поплакала ей в плечо и уснула, держась за руку.
 
   Девушки поднялись с первыми лучами солнца, как и полагается рабыням каравана. Весело толкаясь, поспешили во двор чистить лошаков. Дора позволила себе понежиться пару минут в постели. Ощупала грудь. По словам Мириам, грудь уже два дня должна была расти. Пока незаметно. Последний раз потянувшись, Дора пружинисто вскочила с постели, набросила одежду и побежала помогать девушкам. Те сообща вычистили уже трех хозяйских лошаков и приступили к чистке лошаков каравана. На Дору замахали руками, сделали слабую попытку отобрать щетку. Рассмеявшись, Дора расстегнула ошейник, повесила на столб и выплеснула на девушек ведро холодной воды. Лошаков никто не чистил, наверно, неделю. Разбившись на пары, девушки терли и скоблили их.
   — Стойте! Замрите! — закричала вдруг Дора. — Я о новеньких забыла. Норик, за мной!
   По пути схватила ошейник, сорвала со стены плетку. Связанные женщины тихо постанывали. Одна сумела освободиться от кляпа и теперь пыталась перегрызть веревки другим.
   — Норик, развяжи им ноги, — приказала Дора. — А вы слушайте меня. Вы теперь рабыни каравана. Караван мой. — Она небрежно крутила ошейник на пальце, так как надеть без разрешения Криса боялась. — Вы — младшие рабыни, должны слушаться всех!
   — Мой муж тебя в бараки отправит, — зашипела та, которая выплюнула кляп. Дора схватила ее за волосы и приподняла с пола.
   — Твоему мужу ты больше не нужна. Я приказала ему яйца отрезать. Ему, и еще пятерым. А за то, что мой караван разграбили, приказала отрубить ворам правую руку. Так что забудь о нем. Норик, ты кончила? Гони их во двор.
   Стеная и пуская слезы, женщины завозились на полу. Затекшие ноги не слушались их. Дора освободила их от кляпов.
   — Молча страдать! — приказала она. — В доме мужчины спят. Две женщины замолчали, третья не обратила внимания. Дора приказала Норику затолкать ей в рот кляп и от души вытянула плеткой. На непослушных ногах женщины проковыляли во двор.
   — Раздеть их, — приказала Дора, — и одеть так, как принято в караване.
   Женщинам развязали руки, стащили с них платья. Син-Син подергала одну за складку жира на боку и скорчила недовольную рожицу.
   — Ты же не лучше была, — рассмеялась Дора. — Слушайте все! Новенькие теперь младшие рабыни каравана. Если они кого обидели, накажите их сейчас, чтоб в пути не было никаких обид.
   Выдра вытолкала новенькую с кляпом во рту вперед, связала только что развязанные руки длинной веревкой. Остальные с радостным энтузиазмом бросились помогать: перекинули конец веревки через сук, дружно потянули, так, что ноги женщины оторвались от земли, закрепили конец.
   — Только не больше двух ударов, — шепнула Дора Выдре, видя такое единодушие. Выдра кивнула с улыбкой, вымочила плетку в бочке. Остальные девушки выстроились в очередь. Как за едой. Норик встала последней, стегнула только один раз. Но старательно. Она все делала старательно. Две новенькие растирали кисти и наблюдали за экзекуцией довольно равнодушно. Дора решила, что они сами немалое время были рабынями. Когда Норик вернула плетку, та, которая помоложе, встала перед Дорой на колени и протянула руку. Дора дала плетку и ей, в душе уже жалея ту, что висела на дереве. Но женщина отдала плетку своей напарнице и встала перед ней на колени. Та сделала вид, что хлестнула ее, отдала плетку Доре. Дора тут же повысила обеих из младших рабынь в просто рабынь, просвистела сигнал «все ко мне» и объявила:
   — Матку убили, а без матки нельзя. Поэтому новой маткой каравана я назначаю Норика. (Норик испугалась и замахала ладошками, но ее подруги восприняли это с восторгом.) Вы, — она обвела жестом подруг, — старшие рабыни. Эти новенькие — рабыни. А та перезрелая тыква на дереве — младшая рабыня. Вы трое — обучаете новеньких чистить лошаков, остальные из платьев новеньких шьют настоящую одежду. — Она побежала наверх за нитками, иголками и ножницами.
   На подоконнике сидела Мириам и с интересом поглядывала вниз.
   — Это что за обнаженные фотомодели?
   Дора выглянула из окна. Голые новенькие чистили лошаков. Две работали хорошо, за третьей, выпоротой, наблюдала Син-Син с плеткой.
   — Госпожа, Дора не поняла, что ты сказала.
   — Обнаженная фотомодель — это красивая голая девушка.
   — А-а… Мы их караванному делу учим. Две хорошие, а третью Телим продаст, наверно. Госпожа, надень, пожалуйста, на меня ошейник.
   — Сама.
   — Я не смею. Мне нельзя.
   — Снимала тогда зачем? — Мириам защелкнула железное кольцо на шее девушки. — Дора, я очень недовольна твоим вчерашним поведением.
   — Я сейчас плетку принесу. Только не наказывай меня на глазах у девушек.
   — Стой. Ты даже не спросила, в чем ты провинилась.
   Дора, морща лоб, принялась загибать пальцы. Когда пальцев не хватило, спрятала кулак за спину и жалобно посмотрела на Мириам. Не выдержав, та улыбнулась.
   — Я недовольна тем, что ты сделала с мужчинами. Ладно, беги по своим делам. Продукт эпохи вандализма.
   На первом этаже девушки уже обошлись без ножниц. Кухонным ножом они раскроили каждое платье на короткую безрукавку, миниюбку, как называла это Мириам, и то, что осталось. Осталось много, ведь платья закрывали колени. Теперь, из дорогой материи остатков кроили себе жилетки. Дора сложила нитки, ножницы и прочее на стол и побежала на кухню готовить завтрак. Вскоре туда же спустилась Мириам. Принюхалась, поморщилась и закрыла окно. Дора тоже принюхалась. Пахло караваном. Совсем чуть-чуть, даже приятно. Но у городских другие вкусы. Дора выбежала в столовую.
   — Норик, лошаки всю ночь провели во дворе. Заставь Гнилую Тыкву убрать все кучки и яблоки. Здесь город, и этого не любят. Сама руками ничего не трогай. Ты — матка! Увижу, что сама убираешь, выпорю.