Шумил Павел. Караван мертвецов

 
   Вечером в доме был маленький праздник. Крис сказал, что это вечеринка чтоб хорошенько оттянуться и снять нервный стресс.
   — Мужикам оттянуться, а нам весь вечер у плиты стоять, — ворчала Мири, но Дора видела, что ворчит она для вида.
   Поели, выпили вина. Мириам сказала, что вино и легкие закуски со стола убирать не надо. Греб принес странный музыкальный инструмент, который назвал гитарой, и запел, глядя на Мириам.

 
Здесь лапы у елей дрожат на весу,
Здесь птицы щебечут тревожно.
Живешь в заколдованном диком лесу,
Откуда уйти невозможно. 
 
 
Пусть черемуха сохнет бельем на ветру,
Пусть дождем опадают сирени.
Все равно я отсюда тебя заберу
Во дворец, где играют свирели.
 

   Руки Криса легли сзади на плечи Доры, губы коснулись затылка, и она сразу простила ему грубость в постели. От этого еще противнее стало то, что нужно было сделать.

 
Твой мир колдунами на тысячи лет
Укрыт от меня и от света.
И думаешь ты, что прекраснее нет,
Чем лес заколдованный этот. 
 
 
Пусть на листьях не будет росы поутру,
Пусть луна с небом пасмурным в ссоре.
Все равно я отсюда тебя заберу
В светлый терем с балконом на море
 

   — Это же обо мне песня, о моем детстве, о форте нашем, — зашептала она Крису на ухо.
   — Или о моем, — шепнул Крис.

 
В какой день недели, в котором часу
Ты выйдешь ко мне осторожно?
Когда я тебя на руках унесу
Туда, где найти невозможно? 
 
 
Украду, если кража тебе по душе.
Зря ли я столько сил разбазарил?
Соглашайся хотя бы на рай в шалаше,
Если терем с дворцом кто-то занял.
 

   Нет, не для них пел песню суровый Греб. Только для Мириам. И смотрел, и видел лишь ее. И еще поняла Дора, что своя она в этом доме, и дом этот — ее. Но в эту минуту, в этой комнате они с Крисом лишние. И Крис это понял, тихонько, за руку увел на крыльцо. Они сидели на ступеньках, пили вино из глиняных кружек, закусывали ржаными лепешками, макая их в острый додот и смотрели на звезды.
   — Наклони голову сюда. Видишь, звездочка над флюгером. Это Солнце. Оттуда твои предки пришли.
   — Предки пришли с Земли.
   — Земля — это планета, которая вращается вокруг той звездочки.
   Доре было не холодно, рабыни каравана привычны к холоду, но она прижалась к теплому боку Криса. Так приятно было прижаться.
   — А ты откуда?
   — От Солнца вправо яркая звездочка, а рядом, чуть выше — слабая. Там я родился. — На плечи Доры легла кожаная куртка Криса.
   — Такая тусклая.
   — Она просто далеко.
   Крис начал собирать тарелки, кружки и бутылки, расставленные по всему крыльцу.
   — Крис… я боюсь с тобой в постель. Ты меня чуть не растерзал, — пожаловалась Дора.
   — Не бойся, звереныш, больше грубого слова не скажу.
   — Что-то еще завтра скажешь… — пробормотала Дора и прикусила язык. Но Крис воспринял ее фразу как риторическую.
 
   Когда Крис уснул, Дора выскользнула из-под одеяла, собрала одежду, прихватила и черную кожаную куртку Криса. В коридоре оделась. Стараясь не шуметь, пробралась в кабинет Греба, достала список городов с датами, стило, чистый лист бумаги и начала копировать при тусклом свете свечки. Разыскала говорящую штучку, которую Норик прижимала к горлу, спрятала в карман. Спохватившись, на чистом листе написала короткую записку, прижала сверху медальоном. На цыпочках спустилась во двор, там уже надела сапоги и поспешила на конюшню. Лошак обрадовался, ткнулся мордой в ее ладошку. Дора торопливо заседлала его, в поводу повела к воротам.
   У ворот стояла Мириам. В руках девушки поблескивал в лунном свете меч в ножнах. Дора упала на колени.
   — Госпожа, я вернусь, чем угодно клянусь. Убей меня, если хочешь, но только не сейчас. Я все расскажу, когда вернусь. Пропусти меня пожалуйста.
   — Тише говори, — зашипела на нее Мириам. — Мужчины спят. Какая же ты… Крису не поверила, мне не доверилась. Эх ты, караванщица! Ночью в город с одним ножиком. Или ошейник надоел? На, держи, — сунула в руки меч.
   — Мири, ты не сердись на меня. Очень надо.
   — Я бы тебе уши надрала. Ты медальон сняла. Погубить все дело хочешь? Крис бы тебе этого не простил. Держи, надень немедленно.
   — Это не мой.
   — Правильно. Теперь — твой. Если захочешь что-то нам сказать, нажми на эту загогулину и говори, поняла?
   — Да. Я видела, как Крис так делал. Спасибо тебе, Мири. Я пойду…
   — В город без денег? Вот кошель. А в этом — гранаты. Те самые, с сонным газом. Не раздави ненароком. А здесь — таблетки, чтоб сама не уснула. Съешь одну сейчас. Потом, может, некогда будет. Ее на пол дня хватит. Ешь по две в день, одну утром, другую вечером. Здесь их дней на десять. С мужчинами держись так, будто ты сама мужчина. И не проси, а приказывай. С оружием у тебя не получается, поэтому ругайся больше. Они это любят. Все, кажется. И последнее. Дрянь ты, Дора. Крису не сказала, но мне могла бы сказать.
   — Мири, ты святая. Я… Если я не вернусь, значит умерла.
   — Перед тем, как умереть, вспомни о медальоне и мне сообщи. Двигай, пока я тебе лишнего не наговорила.
 
   Дора гнала лошака по пустым ночным улицам и молила Белую Птицу убрать с пути патрули. Гнать лошака галопом имели право только курьеры. Громко стучали копыта. Временами эхо возвращалось к ней, и казалось, что кто-то гонится следом.
   И все-таки патруль попался. Не снижая скорости, Дора вскинула руку в воинском приветствии. Старший патрульный ответил тем же жестом. Видимо, не разглядел в темноте, что перед ним женщина. Дора шумно выдохнула, помотала головой и поблагодарила Белую Птицу.
   Улица Седельщиков. Знакомые ворота. Не слезая с лошака, Дора принялась стучать в ворота рукояткой меча. За воротами по-прежнему тишина. Зато в других домах захлопали ставни. Это было нехорошо. За шум в ночную пору полагалось наказание. Нужно было или уносить ноги, или запугать всех, пока не послали за патрулем. Дора закричала грубым голосом:
   — Хозяин, открывай! Не узнал что ли? Я была здесь вчера с отрядом патруля. Мне нужен кэптэн Телим. Открывай, или тебе тоже яйца отрезать?
   Дора даже не подозревала, каким авторитетом пользуется на этой улице. Услышав последнюю угрозу, хозяин выскочил из дома в одном исподнем, а окна начали захлопываться одно за другим. Но кэптэна Телима в доме не было. Не было его и в городе. Резонно опасаясь мести, кэптэн Телим увел свой караван в Сэт. Дора готова была кусать локти.
   — Прости меня, Мири, прости Крис, — шептала она, гоня лошака галопом по ночным улицам. Показались городские ворота.
   Семь бед, один ответ, — решила Дора и закричала еще издали:
   — Срочное сообщение кэптэну Телиму!
   — Ну что ты орешь? Сержанта разбудишь, — беззлобно обругал ее стражник. — Тум, гляди, никак баба!
   — Баба, баба, копыто тебе в брюхо, — подтвердила Дора. — Давно караван прошел?
   Из будки вышел заспанный сержант. Дора отдала ему честь, он машинально ответил, зевнул, да так и замер с открытым ртом.
   — Ты что, уснул, змеиный выкормыш? Я спрашиваю, давно караван прошел, — наседала Дора на стражника, гарцуя перед ним на горячем лошаке.
   — Дык я в ночь дежурю, когда ворота закрыты.
   — Что за караван? — пришел в себя сержант.
   — Совсем небольшой. Десятка два лошаков, восемь рабынь, гибель болотная!
   Сержант удалился в будку, зашуршал страницами журнала.
   — Кто кэптэн?
   — Телим, завры караваном!
   — Был такой. Сразу после обеда, — отозвался сержант. Дора принялась ругаться. Ни на кого, просто так, припоминая самые страшные и грязные слова, собранные за десять лет кочевой жизни. Стражники и сержант с интересом слушали.
   — Красиво, ох красиво поешь, если кто понимает, — оценил Тум. — Повтори, как там про коленку?
   — Я те повторю, а ты на обратном пути меня же и пригреешь теплым словом, — грустно отозвалась Дора. Ну что замерли? Открывайте ворота.
   Стажники вытаращили на нее глаза.
   — С тебя же первый встречный ошейник снимет.
   — Обосрется, — Дора выдвинула наполовину меч из ножен и со стуком задвинула обратно. — Надо, мужики, надо. Вы на службе, я на службе. Надо.
   — У кого ты на службе? — заинтересовался сержант. Дора погрустнела. Похоже, крепко влипла. На что надеялась? Чтоб ворота ночью открыть, наверняка бумага нужна. Как же быть-то? Что сказать?
   — Прости, сержант, забудь, что я сболтнула. Ни от кого я. Сама по себе.
   — По-о-нятно… — протянул сержант. — Тум, открой ей калитку.
   Дора не поверила своему счастью. Никогда ей не понять, как у мужчин голова работает.
   Тум отодвинул тяжелый брус, открыл маленькую дверь в створке ворот. Дора спешилась, повела лошака в поводу в темном туннеле между внешними и внутренними воротами.
   — Тебя как в журнал записать?
   — Кэптэн Дора с посланием кэптэну Телиму. А лучше никак.
   — Никак нельзя. Служба. Послание секретное?
   — Никакого секрета. В Ашене степняки собираются его в нуль отправить. Вместе со всем караваном.
   — Обнаглели, сволочи, — рассердился сержант и поковырял пальцем в ухе.
   Во внешних воротах калитки не было. Стражники приоткрыли левую створку, Дора взлетела в седло, помахала на прощание рукой и пустила лошака быстрой рысью. Тут ее и прихватило. Застучали зубы, затрясло всю крупной дрожью. Дора вспомнила о черных шариках с сонным мхом и начала безудержно истерично хихикать. Лошак удивленно скосил на нее глаз.
   — Ну не коси на меня так, я тебе не воин, чтоб в день по три раза под смертью ходить, — нервно хихикая, объясняла ему Дора. Лошак ей не поверил и сам начал нервничать. Чтоб вышибить из его головы нелепые страхи, Дора погнала его галопом километра два, а потом пустила шагом. Белая Птица явно простерла над ней крыло. Не может просто так человеку везти во всех делах подряд. Несколько дней, раз за разом. Над этим стоило подумать, но думать было страшно, и Дора стала вспоминать вечеринку. Ту песню, что пел Греб. «Живешь в заколдованном диком лесу, откуда уйти невозможно» — как это было неправильно, что Греб пел песню для Мириам. Ведь песня была про нее, каждое слово, каждая буква. И петь ее должен был Крис, в том что ее пел Греб, было нарушение гармонии. Чтоб его исправить, Дора сама запела вполголоса. То, что запомнила. Где не помнила, мурлыкала без слов. Лошаку песенка понравилась. «Украду, если кража тебе по душе» — сколько теплоты и бережной нежности было в этих словах. Как счастлива, наверно, девушка этого воина с непроизносимым именем Влади-Мир-Высоцкий. Дора готова была поклясться, что не было между ними Ритуала, что первую ночь с мужчиной провела она несвязанной. А если и связал он ей руки, то по ее же просьбе, не заламывая, мягкой веревкой и совсем несильно, для вида. И руки у него были нежные. Как у Криса… Но только не как сегодня днем!
   И кто говорил, что ночью на дороге страшно? Ночью никто не ездит, и лихие люди не ждут никого. Завры тоже ночью спят. Они тепло любят. А дикие кошки на всадников не бросаются. Вот вечером…
   Где-то недалеко заухала филна. Дора поежилась и потеплее завернулась в куртку Криса. До сих пор она чаще передвигалась пешком или бегом, держась за луку седла. Это было теплее, чем сидеть в седле. И не так скучно. От нечего делать, она обшарила карманы куртки. Карманов оказалось много, но все пустые. Только в одном нашелся какой-то непонятный предмет. Дора долго осматривала и ощупывала его, пока не нажала на кнопочку. Выскочило лезвие. Предмет оказался замысловато сделанным ножом. Но, кроме обычного лезвия, в нем нашлось еще три. Изогнутые, непонятные. И ножницы. Совсем как настоящие, только малюсенькие. Дора задумалась, что можно резать такими ножницами. Нитки обрезать, когда шьешь?
   Лошак, не хуже ее знавший караванные пути, принюхался и заржал. Где-то справа послышалось ответное ржание. Дора спрыгнул на землю и повела лошака по чуть заметной тропе. Вскоре открылась стоянка каравана. Син-Син, изображавшая часового, мирно дремала стоя, обняв ствол дерева. По тому, что рабыни сами охраняли караван, Дора поняла, что дела Телима совсем плохи. Не успел, или не смог нанять охранников. Дора тихонько потрепала девушку по плечу. Син-Син вздрогнула и чуть не вскрикнула от испуга.
   — Это я, Дора. Разбуди Телима, — приказала она, прикрыв девушке рот. Син-Син запрыгала от восторга, поцеловала ее в щеку и убежала в кусты. Через секунду оттуда появился Телим с мечом в руке.
   — Здравствуй, Телим. Опять я, и опять с нехорошими известиями, — приветствовала его Дора.
 
   — … Сожгут столько городов. Но ведь у Ашена толстые, высокие стены.
   — На этот раз и стены не помогут. Не потеряй список. Там города и даты, когда к ним степняки подступят. Не попадись как в мышеловку. И не показывай никому. Это такая страшная тайна, что я даже слов не знаю, как объяснить.
   — Но невозможно ведь знать заранее, как на войне дела сложатся.
   — Телим, ты так и не понял, каким силам они служат. Тут и Белая Птица, и Черная Птица. Я по три раза в день тень Черной Птицы над собой вижу. Скоро привыкну, наверное, под смертью ходить. А пока очень страшно.
   — Кто же они, твои хозяева? Какой Птице служат?
   — Тут так сложно все перепутано. Они сами — очень хорошие, лучше просто не бывает. И они думают, что служат Белой Птице. Но на самом деле — Черной. А меня Белая Птица оберегает, вразумение дает, смерть отводит.
   — Почему ты решила, что они Черной Птице служат?
   — Им добро делать запрещено.
   — Ашен сожгут… Сэт разрушат. Такой красивый город. Море голубое, корабли с белыми парусами…
   — В Ашене страшная резня будет. А всем, кто уцелеет, пальцы отрубят. Мужчинам — большие, а женщинам и детям — мизинцы. Этими пальцами три огромных котла наполнят. А бухта Сэта будет забита раздувшимися трупами. Но это через год. А Ашен — совсем скоро. Потом — Бахан. И так и пойдет. Один город за другим.
   — Неужели ничего нельзя сделать? Ведь мир рушится. Кому нужно города сжигать? За что люди будут гибнуть? Зачем степнякам города? Объясни мне.
   — Телим, не спрашивай. Я знаю, что будет, но не знаю, почему. У степняков появился вождь. Ну просто живой бог. Чем-то ему города помешали.
   — А что потом, Дора.
   — Все вернется на круги своя. Пройдет двадцать лет, и города отстроятся заново. Не думай об этом… Телим! Как я могла забыть! Ты почему девушкам кольца не вынул?
   — Ты не поверишь, но они сами не захотели.
   — Не поверю.
   — Норик! подойди сюда! — девушка подбежала. — Дора не верит, что вы не захотели вынимать кольца.
   Норик закивала головой, замахала руками, пытаясь что-то объяснить. Дора взяла ее за руку, отвела подальше в лес, достала из кармана говорилку. Норик прижала цилиндрик к горлу.
   — Не сердись на Телима. Он прочитал нам твое письмо вслух. Но мы решили, пусть сначала в дырках кожа нарастет, тогда кольца вынем. Если в бараки попадем, снова кольца продевать будут, а нам груди прокалывать не надо. Старые дырки есть. Правда, хорошо придумали?
   — Норик, никогда я вас в бараки не продам.
   — Нападут опять, и тебя не спросят. Караван-то маленький.
   Дора вспомнила про нашествие степняков и прикусила язык.
   Говорилку пришлось отбирать чуть ли не силой. Норик упала на колени, умоляла, целовала руки, просила оставить цилиндрик девушкам. Дора сама заплакала.
   — Что с тобой? — изумился Телим.
   — Черная Птица. Не дает добро делать. Проклята я, как и мои хозяева.
   — Ну что ты, прелесть моя. Ты уже второй раз мой караван спасаешь.
   — Я не могу девочкам голос вернуть. Могу, но права не имею.
   — Вернуть голос? — поразился Телим и посмотрел на Норика. Норик закивала головой. — Ты стала могучей, Дора. Больше я не удивляюсь, что для тебя открыли ночью городские ворота.
   — Телим, караван совсем без охраны. Раздай девочкам оружие. Мечей нет, но хоть луки. Луки даже лучше. Девку с мечом ни один мужик не испугается, а из лука стрелу пустить и ребенок может.
   — Рабыням оружие?
   — Как ты не поймешь, это не только твой, это и их караван. Когда на нас напали, матка двоих в нуль отправила, я двоих порешила. А если бы у каждой нож был, мы бы половину сволочей перебили. А помнишь, еще при старом кэптэне, когда нас засада ждала, нам кэптэн разрешил луки взять. И, без всякой стрельбы, все миром кончилось.
   — Это же ты подбила его девкам луки раздать.
   — Ага, — улыбнулась Дора. — Я думала, он мне ошейник наденет. А он умер через три дня.
   — И ты досталась мне. Знаешь, почему я тебя маткой не сделал? Как раз из-за этих луков. — Телим глубоко задумался. — Я дам твоим рабыням оружие. Пусть узнают, как голова болит за караван. Сейчас они как бы между небом и землей. В моем караване, но не мои. Продать я их не могу, а плетки они не боятся.
   — Боимся, Телим. Любая рабыня боится плетки. Но только дура это показывает.
   Некоторое время они разговаривали о делах каравана. Дора клевала носом. А потом вдруг обнаружила, что лежит на подстилке, укрытая одеялом. Норик, улыбаясь во сне, посапывает ей в подмышку. Как раньше.

ПРОВОДНИК

   — Итак, сегодня выходить, а что мы имеем? Проводника нет, а вся планета скоро будет говорить только о нас! — Греб ударил по столу ладонью.
   — Вся планета скоро будет говорить только о степняках, — возразил Крис. — А проводник скоро будет.
   — Ты веришь этому? — Греб ткнул пальцем в лист бумаги, на котором корявыми буквами было выведено: «Я ВЕРНУС».
   — Да, верю!
   — Погодите! — вмешалась Мириам. — О чем спор? У нее медальон.
   — Вот ее медальон!
   — Я дала другой, полнофункциональный. Меч, медальон, гранаты, деньги.
   — Надо засечь пеленг.
   — Я засекла. Дорога на Сэт. Пятьдесят шесть с половиной километров от нас. Судя по пульсу, два часа назад спала. Сейчас работает.
   — Прикажи ей немедленно возвращаться. Или я ликвидатором медальона воспользуюсь.
   — Греб, ты не сделаешь этого! — возмутился Крис. — Это убийство!
   — А ты не понял, для чего она удрала? Своих предупредить! Сколько ты ей наболтал? Скоро о нашествии все караваны знать будут.
   — Греб, ты уверен, что этого уже нет в ткани истории? — вмешалась Мириам. — Города ведь знали о нашествии и готовились к обороне.
   — Я ни в чем не уверен. Я только знаю, что наше влияние должно быть минимальным. Прикажи ей возвращаться.
   — Зачем? Нам в ту же сторону. Подберем по пути.
   — Бардак! Стоит появиться женщине, и все летит к чертовой матери! Дурдом!
   — Скажи прямо: не дурдом, а дом дур. Так ведь? — улыбнулась Мириам.
   — Улыбайся, улыбайся. Что будешь делать, если она кольцо причинности порвет?
   — Если порвет, скорректируем.
   — Мири, не изображай из себя дурочку. У нас нет реперных точек. Летописи нашествия утеряны. Это черная дыра в истории Сэконда. А через пятьсот лет корректировать поздно будет.
   — Я займусь летописями. Все, что уцелело, должно быть в архивах информатория.
 
   Поднявшись утром вместе с солнцем, Дора помогла собрать караван. После легкого завтрака Телим распаковал один вьюк, достал два кинжала, четыре лука и три тесака, раздал девушкам. Радостному визгу и щенячьему восторгу не было предела. Но Дора кусала губы. Рабыни с оружием смотрелись жутко и противоестесственно. Посмотрев, как испуганно сжались в сторонке новенькие, Дора убедилась в своем подозрении. В таком виде караван не мог выйти на дорогу. Телим тоже хмурился. Дора отозвала его в сторону. После короткого обсуждения Дора подозвала девушек к себе.
   — Слушайте меня, амазонки. В таком виде вы на беглых похожи. Мы с Телимом решили надеть на вас для вида кожаные ошейники. Все поняли? Кожаные, и для вида. Кто не хочет, может отойти в сторону. Это дело добровольное.
   Рабыни погрустнели, но никто не отошел. Кожаные ошейники носили незамужние девушки, старые девы и бывшие жены, выгнанные мужами из дома. Надеть кожаный ошейник после железного считалось позором. Многие предпочитали остаться в доме бывшего мужа совсем без ошейника, чем возвращаться к родителям в кожаном. И все-таки, кожаный ошейник давал права свободного человека. И у женщины в кожаном ошейнике больше шансов надеть железный, чем у рабыни.
   Изготовить ошейники было минутным делом. Телим достал кусок кожи, ножом раскроили его на полоски, в концах прокололи дырки для шнурка — и все. Недовольные вначале девушки хвастались друг перед другом обновкой, вертелись перед Телимом, подражая рабыням постели. Тот смеялся, щипал за бока, шлепал пониже спины. Новенькие сбились в кучку и, со слезами на глазах, наблюдали за примеркой ошейников.
   — А вы что сырость разводите, — прикрикнул на них Телим. — Ошейник заработать нужно.
   Пришло время собирать караван в дорогу. Дора помогла девушкам погрузить товары. Ее поразило, что Телим работал вместе со всеми, улыбался, шутил с рабынями и они отвечали ему радостными улыбками. Это был не тот караван, что знала Дора. Пусть совсем маленький, загруженный на три четверти чужим товаром, но добрый и родной. Как семья.
   Прощание было недолгим, но теплым. Дора больше не держала зла на Телима и не боялась за своих девушек. Привстав на цыпочки, ответила на его поцелуй, проводила караван до большой дороги. На груди что-то затрепетало. Словно насекомое, попавшее под одежду. Оказалось — медальон. Дора вытащила его, растерянно ощупала, надавила на выступ, который указала Мириам.
   — Зверюшки лесные, что же с тобой делать?
   — Дора, когда говоришь, держи кнопку нажатой, — раздался из медальона голос Греба. — Рядом с тобой есть люди?
   — Нет, караван ушел. Я одна осталась. Я к ужину вернусь.
   — Ты на дороге в Сэт?
   — Да. На обочине стою.
   — Возвращаться не надо. Жди нас там. Конец связи.
   Дора села под деревом и задумалась, что хотел сказать Греб. Приказал ждать — это понятно. Что возвращаться не надо, тоже понятно, если они сюда едут. Но как понять последнее слово? Почему конец? Что за связи? Связка, связать, увязать — слова понятные. А если он что-то приказал, а она не поняла?
   — Госпожа Мириам, если слышишь Дору, отзовись, — заскулила она в медальон. Волшебная вещь не подвела. Мириам отозвалась почти сразу.
   — Слышу тебя, милая.
   — Хозяин сказал: «Конец связи». Дора не поняла. Доре что-то сделать надо?
   Из медальона донеслись добродушные смешки Криса и Греба.
   — Конец связи — это значит конец разговора. Только не простого, а как мы сейчас говорим. Через медальон, — объяснила Мири.
   — Госпожа, когда лошаков грузить будете, на серого поменьше грузите. У него недавно в копыте камень застрял, пусть ногу побережет.
   Оказалось, мужчины ничего не могут сделать правильно. Дора заставила разгрузить и заново загрузить вьючных лошаков. Без нее забыли погрузить много самых необходимых вещей. А деньги они совсем считать не умели. Греб хотел расплатиться с хозяином дома золотыми. Дора велела пригласить его на второй этаж и показать зеркала в комнате Мириам. Если оценит их меньше, чем в десять золотых, гнать его в три шеи. Греб скептически хмыкнул.
   Хозяин дома оценил зеркала в пятнадцать монет, отсчитал четыре золотых сдачи и остался очень доволен.
   Наконец, маленький караван из трех верховых и двух вьючных лошаков отправился в путь. Дора спрятала медальон и, очень довольная собой, собралась отдохнуть. Никто не мог сказать, что она зря ест свой хлеб. Пусть купили ее за двадцать пять золотых, пятнадцать она уже вернула. И остальные вернет! Устроившись поудобнее, Дора принялась мечтать. Мысли ее вернулись к вечеринке, к песне, которую пел Греб. «Все равно я отсюда тебя заберу в светлый терем с балконом на море» — как она сразу не поняла, светлый терем с балконом на море может стоять только в Сэте. В единственном городе, в котором она согласилась бы жить, променяв кочевую жизнь на оседлую. Холмы Сэта, золотистые сосны Сэта, ласковые песчаные пляжи и голубое море Сэта. Легкие вина и добродушные жители Сэта… Есть ли на Секоне второе такое место? И вдруг острая боль сжала сердце — песня на этом не кончалась. Был там последний куплет — «Соглашайся хотя бы на рай в шалаше, если терем с дворцом кто-то занял». Через год прекрасный Сэт будет сожжен и разрушен. Степняки займут дома и дворцы. Трупы будут качаться на волнах лазурной бухты. У Сэта даже стен нет. Зачем сжигать мирный город, прекрасный как мечта?
 
   К обеду подъехали Греб, Крис и Мириам. Доре почти не попало. Только Крис больно ударил ладонью по щеке. Чудак. Сначала поцеловал, а потом ударил. В караване наоборот делают. Сначала наказание, а потом уже как всегда жить можно. После наказания вины как бы и нет. Греб смотрел волком. Дора скинула жилетку, протянула Гребу плетку.
   — Господин, накажи Дору.
   — Ты не моя жена.
   Дора сняла ошейник. встала перед ним на колени.
   — Накажи. В караване нельзя, чтоб друг на друга кто-то зло держал.
   Мири что-то шепнула Гребу на ухо. Он несильно, для вида стегнул по спине плеткой. Дора радостно вскочила, чмокнула Греба в щеку, защелкнула на шее ошейник.
   — Куда мы едем? — спросила после обеда. Греб развернул карту.
   — Орда подошла к Ашену с юго-востока. Откуда-то с этой равнины. Раньше о ней никто не слышал. Значит, и зародилась она здесь. Сюда нам и дорога.
   — Здесь есть очень хорошая караванная тропа на Нибус, — показала Дора. Она пересекает дорогу на Сэт. До нее часов пять пути.
   — Какие опасности на пути?
   — Для крупных караванов — никаких, — пожала плечами Дора. — А мелким везде опасно.
 
   — Крис, когда вы еще до меня лошаков покупали, вы каких купили — лесных или степных? — забеспокоилась вдруг Дора.