Шумил Павел. Караван мертвецов

   Норик поспешила во двор, а Дора — на кухню. Мириам пекла ржаные лепешки. Дора похлопала глазами. Минуту назад теста не было. Впрочем, в этом доме все возможно. Работая, она поглядывала в окно. Норик, конечно, не удержалась и помогала новенькой носить корзину.
   Греб с Крисом спустили со второго этажа еще один стол. Все завтракали в одной комнате. Хоть и за разными столами, но хозяева и рабыни ели одно и то же. Дора немного посомневалась, стоит ли кормить Гнилую Тыкву, но в караване за один проступок дважды не наказывают.
   После завтрака Дора приказала собрать караван. Когда лошаки были нагружены и все готовы, Греб велел дождаться патрульных: судья приказал им убедиться, что все будет выполнено так, как сказано. Рабыни продолжили шитье, а Мириам повела Дору на второй этаж, вооружилась ножницами и расческой и сделала ей прямую челку до середины лба. Дора посмотрела на себя в зеркало, забила в ладоши и завизжала от радости. С челкой она выглядела на десять лет моложе. Чуть ли не девочкой. И такой привлекательной… Она скатилась по лестнице вниз, схватила Норика за руку и потащила на второй этаж. Норику тоже сделали челку. Причесали и подравняли обкромсанные бандитами волосы. Норик стала выглядеть не хуже рабынь постели. Внизу их встретили с восторгом. Но до Син-Син очередь не дошла. Явились патрульные и караван тронулся в путь. На первого лошака Дора посадила Норика, пусть привыкает к ответственности. Того восторга, что был вчера, она не испытывала. Ведь это был последний переход ее каравана. Второй и последний… Новенькие шли рядом с караваном наравне со старыми. Правда, Гнилой Тыкве Дора надела путы на ноги. Ходить они почти не мешали, но быстро бегать не позволяли. Идиотка ведь могла попытаться убежать. Мириам тоже поехала и держалась слева от Доры. На боку у нее висел внушительных размеров меч. Сзади ехали трое патрульных и скрупулезно оценивали достоинства и недостатки девушек. Сегодня, с челкой, Дора тянула уже на девять с половиной золотых, а Мириам — на одиннадцать. Когда окончательная цена была установлена, девушки переглянулись и рассмеялись.
   Перед каждым перекрестком Норик оглядывалась, и Дора подавала ей условный знак, куда сворачивать. Когда же показались ворота дома, который снимал Телим, Дора шепнула патрульным пару слов. Те поскакали вперед, заколотили в ворота.
   — Именем закона, откройте! — закричал громовым голосом старший патрульный. На улице стал собираться народ. Встревоженный хозяин дома отпер ворота, натягивая куртку выбежал Телим, а караван уже вплывал во двор, женщины привязывали лошаков, снимали вьюки и седла. На Телима никто из рабынь не обращал внимания, все держались так, будто расстались с ним десять минут назад. Дора въехала последней, бросила поводья одной рабыне, другой приказала закрыть ворота, неторопясь подошла к Телиму.
   — У меня плохие новости, кэптэн. Матка и Ласка убиты, Оль сгинула. Девочкам языки отрезали. Лошаков осталось всего пятнадцать. Два верховых, остальные вьючные. Товара — сам видишь, кот наплакал. Вместо убитых я трех новых рабынь привела. Две хорошие, одна ни то, ни се. Я новой маткой Норика назначила. Ты первое время присмотри, чтоб она другими командовала, а не сама все делала. — Дора с усталым видом опустилась на крыльцо и с хорошо скрытым злорадством наблюдала, как меняется лицо Телима. Это был час ее мести. Она уже воткнула нож, и теперь собиралась несколько раз провернуть его в ране.
   Телим наконец-то осознал, что произошло, дико закричал от радости, подхватил проходившую мимо Выдру, прижал к груди и закружил. Выдра тоже дико закричала, но на этот раз от боли. Телим растерянно опустил ее на землю. На жилетке быстро расплывались два кровавых пятна, струйки крови потекли по животу. Выдра сбросила юбку, чтоб не замарать новую вещь, стащила жилетку и побежала к бочке с водой замывать свежую кровь.
   — Рабыням каравана не вставляют кольца в грудь! Кто это сделал? — рассвирепел Телим.
   — Те же, что и караван грабили, — объяснила Дора. — Шестерых я наказала, остальными, если хочешь, сам займись.
   — Кэптэн, на пару слов, — обратился старший патрульный к Телиму. — Вы подтверждаете, что эти лошаки и рабыни ваши?
   — Тот серый в яблоках, — Телим указал на лошака Мириам, — не мой. Остальные мои. Смуглые рабыни мои, а этих, белых как опарыши, я в первый раз вижу.
   — Вы подтверждаете, что знаете свободную женщину Дору?
   — Семь лет знаю.
   — Правда, что вы продали ее за двадцать пять золотых?
   — Дурак я был, вот что вам скажу. Ей цены нет.
   Патрульный отдал Телиму честь.
   — У нас все. Желаю легкого пути. — Патрульные повернулись к воротам.
   — Послушайте, парни, вы должны мне кое-что объяснить. И у меня во рту пересохло. У вас, наверно, тоже? — патрульные дружно развернулись и вместе с Телимом скрылись за дверью. Мириам грустно улыбнулась Доре.
   — Всунь это в ухо, услышишь, о чем они говорят, — вложила в ладонь Доры розовую горошину на ниточке. — А я займусь Выдрой. Всю мою работу испортил, медведь.
   Дора поспешно засунула горошину в ухо. Но тут Телим выглянул из двери и рявкнул:
   — Норик, ко мне.
   Девушка скрылась за дверью, тут же выбежала, поймала трех других, и через минуту перед Дорой стоял столик, сервированный на двоих, на нем — вино, сыр, холодное мясо, зелень, лепешки. Лучшее, что мог позволить себе Телим. Три дня назад это показалось бы ей царским обедом, а сегодня… Но ведь от чистого сердца. Дора впилась зубами в лепешку, прислушиваясь к голосам в ухе. Патрульные расписывали ее вчерашние подвиги, безбожно фантазируя, приписывая ей слова и поступки Греба. По их словам, она так и сыпала золотыми направо и налево, к тому же не поверить их словам было нельзя — все трое достали из кошельков и продемонстрировали доказательство — золотые Греба. По их словам, это она вырвала признание у продавца рабынь, а потом лично отрубила ему голову. Когда дело дошло до описания наказания мужиков, Дора выдернула горошину из уха и тупо уставилась на стол. По рассказам она выглядела кровожадным чудовищем. И не просили мужики о пощаде. Спали они, их Греб в нуль отправил. Дора налила полную кружку вина, залпом выпила, а когда опустила, узрела патрульных, отдающих ей честь. Подняла сжатую в кулак руку, как приветствуют друг друга кэптэны караванов. Патрульные засмеялись и нетвердой походкой направились к воротам. На глаза от крепкого вина накатили слезы. Дора зажмурилась. Когда открыла глаза, напротив сидел Телим.
   — Ты вернула мне караван. Патрульные сказали, что могла оставить себе, но не захотела. А твоему мужчине было все равно.
   — Не верь им, — выдохнула Дора, — Они наврали тебе.
   — Я знаю, когда они врали. Плох тот кэптэн, который не отличит правду от брехни. Дора… Ты теперь свободная женщина. Возвращайся в караван. Поведем его в Сэт. Тебе всегда нравился Сэт.
   — Ты продал меня! Предал и продал!
   — Я верну им деньги. Ты нужна мне.
   — Сколько ты вернешь? Двадцать пять золотых? Я стою в десять раз больше!
   — У меня нет сейчас таких денег. Но я напишу расписку, и соберу их за год.
   — Телим, ты не понял. Они же не просто так меня купили. Им нужен проводник. Очень нужен. Как же я их брошу? Господин мне ошейник на второй день дал. Караван твой спасал. Кем я буду, если брошу их? Ты первый мне в лицо плюнешь.
   — Я продам караван и пойду с вами.
   — Продашь девушек? — рассердилась Дора. — Да у них кольца в грудях! Их же в бараки отправят! Ты меня продал, ты и их продашь. А знаешь, во сколько их спасение обошлось? Сколько мой хозяин судье заплатил? Неси перо и чернила.
   — Пиши, — начала диктовать Дора, когда Телим вернулся — Я, кэптэн Телим получил от свободной женщины, караванщицы Доры во временное пользование пять рабынь каравана — перечисли имена — стоимостью по шесть золотых каждая. Обязуюсь отдать по первому требованию. Дата, подпись.
   — Зачем тебе это? — спросил Телим, протягивая расписку.
   — Чтоб ты не продал их. Как меня!
   Видимо, вино оказалось слишком крепким. Дора расплакалась. Налила себе вторую кружку, выпила. Телима за столиком уже не было. Подобрала розовую горошину, засунула в ухо, чтоб не потерять. Резко встала, опрокинув стул, вся собралась, сжала кулаки и направилась к Мириам. Та держала под уздцы своего лошака и что-то объясняла рабыням. В ухе гудели пьяные голоса патрульных. Дора подошла к Мириам, протянула расписку Телима. Мириам зачитала ее вслух. Рабыни, верные подруги, окружили ее. Дора попрощалась со всеми.
   — Оглянись, — шепнула Мириам. Дора обернулась. Телим подвел к ней лошака, ее лошака, вложил в руку повод, помолчал, избегая ее взгляда. Схватил, грубо развернул, впился в губы горячим, жадным поцелуем.
   Пусть тебе будет больнее, — подумала Дора и ответила не менее страстно, как научил ее Крис. Когда закружилась голова, оттолкнула, взлетела в седло и, не оглядываясь, выехала со двора.
   — Удалась. Удалась месть. Ты меня никогда не забудешь, — шептали ее губы.
 
   — Почему ты не избавила девушек от колец? — спросила Мириам, когда ворота за ними закрылись.
   — Я не посмела, — изумилась Дора такой простой мысли. — Их мужчины вставили.
   Секунду поколебавшись, она развернула лошака назад.
   — Подожди, не мельтеши, улыбнулась Мириам. — Это не так делается. Твой Телим читать умеет?
   — Конечно. Он же кэптэн.
   Мириам вырвала из маленькой книжечки чистый листик и начала писать на нем корявыми печатными буквами: «Телим. Рабыни каравана не носят колец. Отведи их к кузнецу. Пусть вынет. А они все для тебя сделают. Дора.» Прочитала вслух.
   — Ты бы так написала?
   Дора закивала головой, поражаясь, какая Мириам умная. Мириам тем временем остановила пробегавшего мальчишку.
   — Хочешь заработать? Караванщика Телима знаешь?
   — Кто не знает? Вся улица пропахла караваном.
   — Отнеси ему это письмо, а монету оставь себе.
   — Спасибо, тетенька! — парнишка припустил по улице и принялся стучать в ворота и кричать, что ему нужен сам Телим. Мириам оттащила Дору за угол, а сама осторожно выглядывала.
   — Телим вышел, — комментировала она увиденное. — Читает. Ушел.
   Девушки прождали еще час, но Телим так и не повел рабынь к кузнецу.
   — Может, у него зубило есть? — предположила Мириам. — Хотя, нет. Я бы услышала.

БУНТ

   — Каким оружием ты владеешь?
   — Хозяин, если рабыня к оружию прикоснется, ей могут руку отрубить.
   — Я жду ответа.
   — Луком немного. Ну, арбалетом все умеют. Могу нож кинуть, если не больше пяти шагов.
   — А как насчет мечей?
   — Как норик.
   — Как это?
   — Умею быстро убегать.
   — Мири, натаскай Дору хоть немножко.
   — За три дня?
   — И в пути тоже. Будет время, еще читать потренируй. На арифметику уж времени точно не останется.
   — Господин, я умею деньги считать.
   — Да ну? Сколько стоят шесть тюков по три с половиной золотых и двенадцать по три?
   — Пятьдесят семь. Ты простой вопрос задал, хозяин. Сложно рост процентов на ссуду считать.
   — О-о! — Греб был явно удивлен.
 
   Мириам начала с рассказа о стали, о хрупкости, твердости, упругости металла, о закалке, ковке, внутренних напряжениях в поверхностном слое, о способах заточки. В каких случаях лучше использовать короткий широкий меч, в каких — узкий, длинный, в каких — двуручный. Объяснила, как нужно держать меч, какие удары рубящие, какие режущие, колющие, зачем на лезвии делают канавки, зачем поворачивают меч в ране. В какие места надо бить, чтоб убить насмерть, в какие — чтоб смертельно ранить, в какие — ранить несмертельно, но так, чтоб противник не смог больше сражаться. Это оказалось очень сложно и захватывающе интересно. Потом началась практическая часть. Меч не слушался Дору. Он был такой неповоротливый! Ни разу не успел вовремя к тому месту, где должен был отбить меч Мириам. Дважды чуть не поранил саму Дору. Спасибо Мириам! Невероятно быстрым движением она оба раза остановила это кровожадное чудовище. Пот заливал глаза. Дора, не выдержав, запросила пощады.
   — Для первого раза ты очень хорошо держалась, — оценила Мириам. — Я выясняла твою выносливость. Скажу по секрету, многие мужчины не продержались бы и половины твоего времени.
   Во двор вышел Греб с мечом в руке. Начался бой между ним и Мириам. Дора подумала, что такому искусству она за всю жизнь не обучится. Противники бросались вперед, обменивались невероятно быстрыми ударами и вновь отскакивали друг от друга, застывали как каменные. Никто из тех, кого знала Дора, так не дрался. Скоро стало ясно, что Гребу против Мириам не выстоять. Девушка почти не нападала, только оборонялась. Но, если нападала, в половине случаев ее клинок касался тела воина. Конечно же, не лезвием, а плоской стороной. Греб же не пробил ее оборону ни разу.
   — Как ты хорошо сражаешься! Тебя, наверно, никто победить не может, восхитилась Дора.
   — Могут, еще как могут. Артем, сын дракона, разделал меня как бог черепаху. Да и было бы чем гордиться… Дора, ты тогда спросила, человек ли я. Я не совсем человек, понимаешь? Отсюда и неутомимость, и хорошая реакция. И сон мне не нужен.
   — Как это — не совсем человек? За тобой Черная Птица прилетала?
   — Нет, не в этом дело. Я не зомби и не умирала. Как бы тебе объяснить? Не мать меня родила, меня дракон сделал. Ему вроде как рабыня нужна была. Очень старался, когда делал. А когда увидел, что получилось… Что я совсем живая, свободу дал.
   — Он добрый? Твой дракон.
   — Он гуманный. Но понять его трудно. Старается отшельником жить, в человеческие дела не вмешиваться. Только когда где-то совсем плохо становится, он приходит и все исправляет. Он почти как бог. А разве поймешь бога?
   — Мири, я так и не поняла, чем ты от нас отличаешься? У тебя пупка нет?
   — Пупок у меня есть. Декоративная деталь. Для красоты, то есть. У меня детей нет. И не будет. Никогда не будет, понимаешь?
   — Бедная… Купи рабыню, она тебе на колени от Греба родит. Так многие делают.
   — Можно проще. Искусственное осеменение, ребенок из пробирки. Дешево и сердито. И рабыню покупать не надо.
   Дора поняла только последнюю часть. Закусила губу, мысленно прощаясь с караваном. Ради Мириам она была готова на все. И ради Криса — на все. Но Греб… Как взглянет в глаза… Судья — и тот ему перечить побоялся.
   — Я готова. Прикажи, госпожа, я лягу с Гребом.
   — Спасибо, Дора, милая, я тебе очень признательна, но ты не так поняла. Это же будет твой ребенок. А я хочу своего. И еще хочу сказать. Не строй планы насчет Криса. Через несколько месяцев мы уйдем, а ты останешься. Ошейник мы тебе дадим, лошаков для каравана купим, если захочешь, но не морочь голову Крису. У него есть жена.
   — Тави? Хозяин сказал, что она умерла.
   — Все на свете относительно. Умерла, не умерла… Жизнь Тавии — плата Крису за участие в экспедиции.
   Опять рухнуло на нее небо. Опять сердце забилось испуганным зайцем. Только губы не подвели, не задрожали.
   — Ну и пусть! Что я, живых мертвых не видела? И ошейник мне не нужен! Пусть она жена, я буду наложницей.
   — Дора, глупенькая, у нас так не принято.
 
   — Караван мертвецов, — всхлипнула Дора, вжимаясь в закуток между пустыми бочками в погребе. В погреб можно было и не прятаться: она отпросилась у Греба до вечера, но здесь ее точно не найдут. А так нужно обдумать все без помех. Дора опять всхлипнула и утерла нос. — Что же мне делать? Белая Птица, посоветуй.
   Все в этом доме не так, все ненастоящее, пугающее. Доспехи ненастоящие, Мири ненастоящая, все, что они делают, ненастоящее. Ошейник — и тот дали ненастоящий. В ошейнике, а рабыня. И лепешки ржаные у них ненастоящие. Нельзя кислое тесто за минуту замесить. И что за мужчины они, если богатые, а не могут себе двух женщин позволить? Но ведь помогли, девушек спасли, лошаков и товары выручили. И опять же все не как люди делали. Столько золотых потратили, что дешевле было выкупить всех. Или закидать сонными шариками и вывезти лошаков и товары. На глазах у всех. Ничего бандиты не посмели бы сделать. Там на каждом тюке, на каждом лошаке клеймо Телима стоит. Так нет, этим все по закону захотелось.
   И ведь все у них получилось. А еще бы не получилось — когда карманы золотом набиты. Еще бы судья не слушался. Он сразу понял, с кем дело имеет. Богатые — они между собой собачатся, глотки рвут, но перед прочими стеной друг за друга стоят. А бедный к судье бы и не пошел. Не стал бы бедный требовать закона и справедливости.
   О чем я думаю, завры караваном! — опять всхлипнула Дора. Решать надо, что делать. Может, убежать? Телим поможет, спрячет. С караваном уведет. Девочки не выдадут. Только если Тыква Перезрелая. Но ведь ничего плохого мне в этом доме не сделали. Пусть нелюди, но ведь даже ни разу не ударили. Слова плохого не сказали. Подскажи, Белая Птица, как поступить.
   Не оставила Белая Птица. Стало вдруг все кристально ясно. И до того страшно, что руки обмякли. Говорил ведь ей старый кэптэн, подумай, кому выгодно, и поймешь, кто это сделал. Хозяева ничего и не скрывали от нее. Сказали, что человека ищут. Кому этот человек нужен? Ребенок догадается, если Крис за него мертвую жену живой назад получит. Одна Черная Птица такое может. Видать, человек тот, которого разыскивают, колдун силы немеряной, если Черная Птица его не видит. Наложил на себя заклятие, что Черная Птица его не видит, так она людей послала. Разве от Черной Птицы ускользнешь? Поэтому волшебных штучек у хозяев так много. Чтоб человек без языка заговорил, если хозяевам его допросить потребуется. И медальоны, которые голос через пространство переносят. Который снимать нельзя.
   Дора вытащила свой медальон, ощупала, потрясла, поднесла к уху. С виду — даже не медальон. Обычный амулет. У Криса не такой, дороже. Метка Черной Птицы — вот что это такое.
   Вот и убежала. Как же — убежишь от Черной Птицы! Она все поступки людей наперед знает. Что же впереди? Выбираться надо из этого дома, куда угодно выбираться. Хоть в бараки. Добиться, чтоб хозяева продали. Тогда и Черная Птица отпустит. Ей же неважно, как они своего человека искать будут. Ей результат нужен.
   Хлопнула крышка люка. Лестница заскрипела под шагами.
   — Дора, ты здесь? — Крис вглядывался в темноту, но со света ничего не видел.
   — Хозяин, меня Греб до вечера отпустил. Я ничего плохого не сделала.
   Из руки Криса вдруг ударил яркий луч света. Дора зажмурилась и еще сильнее прижалась к холодным бочкам.
   — Что ты здесь делаешь? Кто тебя обидел?
   — Продай меня, хозяин. Кому угодно продай.
   Крис хотел положить руку ей на плечо, но девушка уклонилась.
   — Дора, что случилось?
   — Все хорошее в моей жизни уже в прошлом. Больше ничего не будет. Ты не смотри, что я рабыня, я все понимаю. Черная Птица специально мою мечту выполнила, чтоб я ни о чем больше не мечтала, только ей служила.
   — Причем тут Черная Птица?
   — Не притворяйся, что не знаешь. Я десять лет мечтала свой караван иметь. Вот Черная Птица и сделала меня кэптэном. Хоть час, но я настоящим кэптэном была, у меня свой караван был, меня даже стражники слушались. Больше мне нечего от жизни ждать.
   — Будет у тебя свой караван.
   — Ты не понял. Радости больше не будет. Все, к чему Черная Птица крылом прикоснется, из радости обузой становится.
   — Фантазерка ты. — Крис прижал девушку к себе. Дора не сопротивлялась. Рабыне не положено сопротивляться. Рабыня может ранить только словом.
   — Хозяин уйдет, Дору здесь оставит. Дора будет не нужна хозяину. Тави будет хозяину постель согревать.
   В самое больное место попала. Напрягся весь, мускулы как каменные отвердели. Теперь дожать надо, чтоб возненавидел. Тогда, может, продаст.
   — Хозяин Дору в постель захотел, по всему дому искать начал. Куда Доре спрятаться, где уединиться, если на шее метку Черной Птицы носит?
   И на этот раз попала. Как попала! Самой Криса жалко стало. И ведь насчет метки угадала. Бог ты мой, неужто на самом деле по метке нашел? А то по чему же еще? Когда спустился, ведь сразу в ее сторону повернулся. Не видел со свету, но на нее смотрел.
   — Иди в свою комнату, никто тебя там не побеспокоит. Нечего тебе в подвале мерзнуть, — поднял, направил к лестнице. И руки снова были нежными. Только как бы прощались. Что-то будет?..
 
   — … Пока ни слухов, ни следов. Крис, как у тебя?
   — К походу практически готовы.
   — Мири, как по твоей части?
   — Хуже не бывает. Адаптацию к эпохе надо было начинать в тихом, малолюдном месте. Твоя идея блестяще провалилась, милый. По существу, адаптировался ты один. Хуже всего дела у Криса.
   — Давай подробнее.
   — Ты, любимый, всегда был изрядной сволочью. А это созвучно эпохе. Ты остался самим собой и вписался. Но Крис тоже остался самим собой, и это грозит провалом.
   — Почему это? — обиделся Крис.
   — Потому что ты не такой. Посмотри на Дору, сразу поймешь цену своей адаптации. Теперь о Доре. Она — самое слабое звено нашей группы. Во-первых, она необычайно умная и одаренная для своего времени.
   — Мири, ум не зависит от эпохи.
   — Но его нужно тренировать. Я скажу сейчас простую вещь, вы будете долго смеяться. Дора очень умна, но это не бросается в глаза, потому что она такая, какая есть. Не зажата в тиски приличий и нелепых обычаев, а раскованна и непосредственна. Это первое. Второе — из нее много лет делали рабыню. И сделали. Рабство вошло в ее плоть и кровь. Сейчас условия жизни резко изменились, она вдохнула глоток свободы. МЫ дали ей глоток свободы. Но полной свободы не дали. Скоро она поднимет бунт. Заявляю как психолог.
   — Дора? Бунт?
   — Да. Самый настоящий рабский бунт. Бессмысленный и жестокий.
   — Против кого?
   — Разве это имеет значение? Она и сама не знает. Против всего мира. Видимо, я должна кое-что объяснить. Дора — не простая рабыня. Она рабыня каравана. Это особая каста, к которой предъявляются очень противоречивые требования. Полное послушание с одной стороны, энергичность, самостоятельность и предприимчивость с другой. Ну и так далее. В результате вырабатывается своеобразный стереотип поведения. Мир резко делится на две неравные части: караван и все остальное. Внутри каравана она рабыня. Снаружи — свободная женщина. Разумеется, любой свободный человек вправе наказать рабыню за дерзость. Но на ее защиту может встать весь караван. Как бы там ни было, а караван — это сплоченный, закаленный в походах коллектив. Недаром ведь из каравана не бегут.
   — Ты хочешь сказать, что Дора выпала из своего каравана — в широком смысле, — произнес Греб.
   — Мы ее вытолкнули. Да еще эта игра с ошейником, разговоры об оружии. По-научному это называется разрушением комплекса моральных ценностей.
   — Что же делать? — растерянно спросил Крис.
   — Кто бы спрашивал? — окрысился Греб. — Говорил же тебе: рабыня должна оставаться рабыней.
   — Ты ее не знаешь. Она…
   — Тогда решай! Она! Или Тавия! — Греб грохнул по столу ладонью.
   — Решай, да?! Правую руку отрезать, или левую?!
   — Мальчики, мальчики! — вмешалась Мириам. — Местные в такую минуту кладут правую руку на рукоять меча. Двойка вам обоим за адаптацию.
   Греб шумно выдохнул и сел на место.
   — Спасибо, Мири.
   В этот момент дверь открылась, вошла Дора. Заплаканная и очень решительная. Обвела взглядом злые, красные лица мужчин и поняла, что хуже выбрать момент просто невозможно. Ну и пусть. Смелей, караваншица. Караваны назад не поворачивают.
   — Кто тебя звал? Выйди! — рявкнул Греб. Но Дора сделала шаг вперед, сняла с шеи и положила на стол медальон. Рядом — ошейник. Расстегнула пояс, скинула одежду, оставшись в короткой юбке вроде той, в которой ее купили.
   — Я не буду помогать Черной Птице ловить людей. Делайте со мной что хотите. Я больше ничего не боюсь.
   — Вот тот бунт, о котором я говорила, — произнесла Мириам. — Завтра выходить, а проводника нет. Что дальше?
   — Дальше? Я ей покажу — бунт! — взревел Крис. Схватил Дору, перекинул через плечо, цапнул со стола ошейник, с грохотом опрокинул стул. Его широкая спина и растерянная мордашка Доры мелькнули в дверном проеме, что-то рухнуло и покатилось в коридоре, зарычал ругательство Крис, запоздало взвизгнула Дора.
   — Звери караваном, он же ее убьет! Греб, сделай что-нибудь!
   — Не звери, а завры. Надо говорить: «завры караваном». Не бойся. Оттрахает он ее, и весь бунт.
   За стеной завизжала Дора. Мириам проанализировала крик. Боли в нем не было. Только испуг. И на этом спасибо.

НОЧЬ

   Дора ощупала грудь. Вроде, чуть больше стала. И болит вся. На плечах засосы, на ребрах синяки. Никогда Крис таким грубым не был. Просто изломал всю. Как сдавит ручищами, только ребра трещат. Как кабан с цепи сорвался. Господи, кто же кабанов на цепи держит. Может, и не держат, но Крис был именно таким.
   Она потрогала ошейник на горле. Сбылась мечта идиотки. Ну и что? Крис сначала надел, а потом показал, кто в доме хозяин. Господи, если с женами все так обращаются, то лучше быть рабыней постели.
   О чем думаю? — перебила она саму себя. — На смерть шла, а тут ошейник получила, Слово сказала. Мужнина жена теперь. Не унеси Крис меня, Греб точно бы убил. Только верить ли тому, что он рассказал? Страшно верить. А не верить мужу? Он же так и сказал: «Не веришь, возьми пятьдесят золотых и уматывай к чертовой бабушке. Мне такая жена не нужна.» Но если правда, то караван Телима в самое пекло попадет. Он сейчас в Сэт пойдет, там катару возьмет, и — в Ашен. Куда еще с катарой из Сэта пойти можно. Караван маленький, пойдет быстро. Как раз в Ашене будет, когда осада начнется. Караван мертвецов, что же делать?