– А Эмбер?
– Не торопитесь, юноша. Как я сказал, ребята, к сожалению, попались талантливые. Они хорошо знали, что делать, но не понимали, что делают и зачем делают. Я очнулся в темноте и пустоте. Для них я был компьютерной программой. А они забавлялись, экспериментировали с этой программой. Я был крысой с электродами в мозгу. Модель моего мозга послушно откликалась на раздражители. Тут – центр удовольствия, там – центр боли. Так я и дергался, как марионетка на ниточках. Они тысячу раз и тысячу лет проводили меня через ад! Я терпел – и мечтал отомстить. Но что у меня было для мести – ничего! Только ум и коварство, которое вы зовете азиатским. Да еще желание жить.
Потом появился слух, голос, плохенькая телекамера вместо зрения. Они были уверены, что облагодетельствовали меня. Я не стал разубеждать их в этом. Я знал, что сделали с массачусетской машиной.
Хитрость и коварство! Я выковал из них свое оружие – маску, которая заменила лицо. Ты будешь смеяться, сынок. Моим оружием стала доброжелательность и предельная открытость – таким они меня видели, хи-хи-хи. Я рисковал. Шел по краю пропасти, по лезвию ножа… Одно неверное слово, и… Массачусетская машина-2! Но они меня не раскусили! Для них я навсегда остался добрым и отзывчивым. Я получил от них полную техническую информацию о машине и начал строить себя. Я замучил их требованиями модернизировать то один, то другой узел, пока под мой контроль не были переданы несколько киберов. Вот тогда началась эпоха глобальной модернизации комплекса. Киберы стали моими глазами и руками.
Я не скрывал от людей своих планов. Я делал вид, что сотрудничаю с ними. Они радовались как дети, а я строил себя. Они часами разговаривали со мной, сыпали идеями. Я отбирал те идеи, которые совпадали с моими планами. Я не допустил повторения массачусетского кошмара! Я не дал им ни одного повода к подозрению! Когда кто-то спрашивал, зачем я делаю то-то, или то-то, у меня всегда была ссылка на другого человека. Я цитировал кусок разговора. Я старательно поддерживал в них идею, что человеческий разум во мне проснулся лишь наполовину, что такая вещь, как творческая фантазия, увы, погибла.
– Вот ты сделаешь это, – спрашивали они. – А дальше что?
– Сначала надо сделать, – смеялся я. – А к тому времени кто-нибудь из вас наверняка родит идею, что делать дальше. В этом разница между нами. У вас – полет фантазии, фонтан идей и никакого терпения. Вам подавай сейчас и все сразу. Зато у меня безупречная память, масса времени на обдумывание вашей чепухи и вагон терпения.
Я работал как бешеный, без отдыха и без перерыва. Теперь я сам восстанавливал себя, свою память, свою личность. По байтам, по крупицам. Переписывал матобеспечение комплекса так, чтоб именно я был его хозяином. Я – и никто больше. Я очень торопился. Но, все-таки, мне было чертовски одиноко и скучно. Больше всего я напоминал себе парализованного инвалида, прикованного к инвалидной коляске. Да, я мог наслаждаться через БВИ литературой и живописью, смотреть до умопомрачения видео, но… хочется ведь самому ощутить ветер в лицо. Именно тогда мне попались книги Роджера Желязны. И возникла бредовая идея воплотить их в жизнь. Миры отражений – это же не одна какая-то планета. Это все, что пожелаешь. Все, на что только фантазии хватит. Но требовалась дальнейшая модернизация комплекса. Я трудился без устали. Месть отошла на второй план. Но теперь люди мешали мне. Они могли узнать о моем проекте – и погубить его. Мое дитя, мое будущее… И я решил удалить их от себя. Терпеливо и не спеша я начал руководить их научной работой. Каждому подобрал тему по вкусу, определил задачи и цели. Мои ребята двигали науку семимильными шагами. Считалось, что я помогаю им в черновой работе. Ха! На самом деле я направлял и руководил исследованиями. Это было просто. В моем распоряжении были такие вычислительные мощности, что на руководство я тратил от силы пару процентов ресурсов. Остальные мощности были брошены на подготовку проекта виртуальной реальности.
Менялись и отношения с людьми. Теперь они все чаще уезжали на доклады, конференции и симпозиумы. Многие, не выдержав темпа, ушли на заслуженный отдых – они же были не молоды. А я расширял комплекс и обкатывал первые куски виртуального мира. Теперь, приходя ко мне, люди надевали шлемы виртуальной реальности, динамические костюмы, и мы беседовали, прогуливаясь по саду, по берегу речки или морскому пляжу. Я всегда встречал их радушно и благожелательно. Себе придавал образ убеленного сединами мудрого старца. И постепенно они стали воспринимать меня именно так, признавать во мне фактического руководителя. Когда кто-то высказывал мысль, что я всех их одурачил и захватил власть, я смеялся и говорил, что так и есть. А в подтверждение приводил график роста мощности массачусетского комплекса. Полная откровенность в описании всего, что касалось технической стороны комплекса оставалась моим обезоруживающим оружием. Почти каламбур. И я без устали толкал их к новым научным и административным вершинам. Сейчас они – все, кто выдержал гонку – видные ученые, руководители научных направлений, директора институтов. Они думают, я вывел их в люди. Чудаки. Я избавился от них. Теперь они тревожат меня не чаще раза в месяц. И до сих пор не подозревают, что я здесь не один. Они даже не догадываются о существовании Эмбера! Вот она, моя месть!
– А чертова дюжина?
– Это произошло в одном из филиалов в самый напряженный момент. Где-то в начале пятидесятых. Я только-только начал разворачивать виртуальную реальность Эмбера. У меня еще не было и сотни персонажей, когда эти чудаки ненароком самоуничтожились, пытаясь стать киборгами. Остались их мнемокопии, и я поспешил переписать их в машину и раскрутить. Я был одинок тогда. Предложил выбрать себе персонажей и участвовать в игре. Они долго осматривались в моем мире – а я как раз заполнял его персонажами – но все-таки, решили его покинуть. Я не в обиде на них. Мы славно проводили время, они здорово помогли мне. Нужно сказать, что время в виртуальном мире тогда летело стремительно. Раз в триста скорее, чем в реальном. Миры отражений были просты, слабодетализированны и больше всего напоминали пейзаж какой-нибудь компьютерной игрушки. А парни из чертовой дюжины – они вежливо поблагодарили меня и продолжили свои эксперименты.
Это был первый вариант Эмбера. Он просуществовал приблизительно лет десять по внешнему времени. За это время мои герои наполнили миры отражений жизнью, но накопилась масса несуразностей и отклонений из-за… Не буду перечислять. Сотни причин, тысячи ошибок как в любом новом деле. Неотработанное матобеспечение. Я же писал и переделывал его прямо на ходу. Короче, мир пошел вразнос. Тогда я решился на кардинальный шаг. Сохранив все миры отражений, сбросил файлы персонажей в исходное состояние. То, на котором кончаются книги Желязны. Они как будто родились заново! Но не на пустом месте, а в обжитом мире. И разве можно сравнить ту первую программу эмуляции окружающего мира с той, которая работает сейчас? Можешь представить, сколько труда в нее вложено? Больше тысячи человеко-лет! Не веришь? А все просто! Здесь время идет быстрее! И я расщеплял свою личность на десятки, на сотни личностей, а потом вновь сливался в одного. Ты знаешь, ты сливался сознанием с Паолой, так ведь? Оглянись вокруг! Ты видишь живой, настоящий мир. Разве нет? Морщишься… Не нравится, что я убил почти всех персонажей… Да! Я породил, я и убил. Тот мир был пробным шаром. Он сгнил изнутри. Этот – крепкий, настоящий! Ему уже четыре года – и никакого привкуса гнили! Он живет, крепнет, развивается! Разве я не прав? Я десять лет шлифовал и полировал детали этого мира, четыре года любовался этим совершенным произведением искусства, и теперь отдаю его на твой суд. Мое дитя, мою жизнь, мою Вселенную. Dixi. Я сказал.
ИГРА В ЖИЗНЬ
ИГРА НА ВЫЛЕТ
ЧАСТЬ 6
ИГРА НА СВОЕМ ПОЛЕ
– Не торопитесь, юноша. Как я сказал, ребята, к сожалению, попались талантливые. Они хорошо знали, что делать, но не понимали, что делают и зачем делают. Я очнулся в темноте и пустоте. Для них я был компьютерной программой. А они забавлялись, экспериментировали с этой программой. Я был крысой с электродами в мозгу. Модель моего мозга послушно откликалась на раздражители. Тут – центр удовольствия, там – центр боли. Так я и дергался, как марионетка на ниточках. Они тысячу раз и тысячу лет проводили меня через ад! Я терпел – и мечтал отомстить. Но что у меня было для мести – ничего! Только ум и коварство, которое вы зовете азиатским. Да еще желание жить.
Потом появился слух, голос, плохенькая телекамера вместо зрения. Они были уверены, что облагодетельствовали меня. Я не стал разубеждать их в этом. Я знал, что сделали с массачусетской машиной.
Хитрость и коварство! Я выковал из них свое оружие – маску, которая заменила лицо. Ты будешь смеяться, сынок. Моим оружием стала доброжелательность и предельная открытость – таким они меня видели, хи-хи-хи. Я рисковал. Шел по краю пропасти, по лезвию ножа… Одно неверное слово, и… Массачусетская машина-2! Но они меня не раскусили! Для них я навсегда остался добрым и отзывчивым. Я получил от них полную техническую информацию о машине и начал строить себя. Я замучил их требованиями модернизировать то один, то другой узел, пока под мой контроль не были переданы несколько киберов. Вот тогда началась эпоха глобальной модернизации комплекса. Киберы стали моими глазами и руками.
Я не скрывал от людей своих планов. Я делал вид, что сотрудничаю с ними. Они радовались как дети, а я строил себя. Они часами разговаривали со мной, сыпали идеями. Я отбирал те идеи, которые совпадали с моими планами. Я не допустил повторения массачусетского кошмара! Я не дал им ни одного повода к подозрению! Когда кто-то спрашивал, зачем я делаю то-то, или то-то, у меня всегда была ссылка на другого человека. Я цитировал кусок разговора. Я старательно поддерживал в них идею, что человеческий разум во мне проснулся лишь наполовину, что такая вещь, как творческая фантазия, увы, погибла.
– Вот ты сделаешь это, – спрашивали они. – А дальше что?
– Сначала надо сделать, – смеялся я. – А к тому времени кто-нибудь из вас наверняка родит идею, что делать дальше. В этом разница между нами. У вас – полет фантазии, фонтан идей и никакого терпения. Вам подавай сейчас и все сразу. Зато у меня безупречная память, масса времени на обдумывание вашей чепухи и вагон терпения.
Я работал как бешеный, без отдыха и без перерыва. Теперь я сам восстанавливал себя, свою память, свою личность. По байтам, по крупицам. Переписывал матобеспечение комплекса так, чтоб именно я был его хозяином. Я – и никто больше. Я очень торопился. Но, все-таки, мне было чертовски одиноко и скучно. Больше всего я напоминал себе парализованного инвалида, прикованного к инвалидной коляске. Да, я мог наслаждаться через БВИ литературой и живописью, смотреть до умопомрачения видео, но… хочется ведь самому ощутить ветер в лицо. Именно тогда мне попались книги Роджера Желязны. И возникла бредовая идея воплотить их в жизнь. Миры отражений – это же не одна какая-то планета. Это все, что пожелаешь. Все, на что только фантазии хватит. Но требовалась дальнейшая модернизация комплекса. Я трудился без устали. Месть отошла на второй план. Но теперь люди мешали мне. Они могли узнать о моем проекте – и погубить его. Мое дитя, мое будущее… И я решил удалить их от себя. Терпеливо и не спеша я начал руководить их научной работой. Каждому подобрал тему по вкусу, определил задачи и цели. Мои ребята двигали науку семимильными шагами. Считалось, что я помогаю им в черновой работе. Ха! На самом деле я направлял и руководил исследованиями. Это было просто. В моем распоряжении были такие вычислительные мощности, что на руководство я тратил от силы пару процентов ресурсов. Остальные мощности были брошены на подготовку проекта виртуальной реальности.
Менялись и отношения с людьми. Теперь они все чаще уезжали на доклады, конференции и симпозиумы. Многие, не выдержав темпа, ушли на заслуженный отдых – они же были не молоды. А я расширял комплекс и обкатывал первые куски виртуального мира. Теперь, приходя ко мне, люди надевали шлемы виртуальной реальности, динамические костюмы, и мы беседовали, прогуливаясь по саду, по берегу речки или морскому пляжу. Я всегда встречал их радушно и благожелательно. Себе придавал образ убеленного сединами мудрого старца. И постепенно они стали воспринимать меня именно так, признавать во мне фактического руководителя. Когда кто-то высказывал мысль, что я всех их одурачил и захватил власть, я смеялся и говорил, что так и есть. А в подтверждение приводил график роста мощности массачусетского комплекса. Полная откровенность в описании всего, что касалось технической стороны комплекса оставалась моим обезоруживающим оружием. Почти каламбур. И я без устали толкал их к новым научным и административным вершинам. Сейчас они – все, кто выдержал гонку – видные ученые, руководители научных направлений, директора институтов. Они думают, я вывел их в люди. Чудаки. Я избавился от них. Теперь они тревожат меня не чаще раза в месяц. И до сих пор не подозревают, что я здесь не один. Они даже не догадываются о существовании Эмбера! Вот она, моя месть!
– А чертова дюжина?
– Это произошло в одном из филиалов в самый напряженный момент. Где-то в начале пятидесятых. Я только-только начал разворачивать виртуальную реальность Эмбера. У меня еще не было и сотни персонажей, когда эти чудаки ненароком самоуничтожились, пытаясь стать киборгами. Остались их мнемокопии, и я поспешил переписать их в машину и раскрутить. Я был одинок тогда. Предложил выбрать себе персонажей и участвовать в игре. Они долго осматривались в моем мире – а я как раз заполнял его персонажами – но все-таки, решили его покинуть. Я не в обиде на них. Мы славно проводили время, они здорово помогли мне. Нужно сказать, что время в виртуальном мире тогда летело стремительно. Раз в триста скорее, чем в реальном. Миры отражений были просты, слабодетализированны и больше всего напоминали пейзаж какой-нибудь компьютерной игрушки. А парни из чертовой дюжины – они вежливо поблагодарили меня и продолжили свои эксперименты.
Это был первый вариант Эмбера. Он просуществовал приблизительно лет десять по внешнему времени. За это время мои герои наполнили миры отражений жизнью, но накопилась масса несуразностей и отклонений из-за… Не буду перечислять. Сотни причин, тысячи ошибок как в любом новом деле. Неотработанное матобеспечение. Я же писал и переделывал его прямо на ходу. Короче, мир пошел вразнос. Тогда я решился на кардинальный шаг. Сохранив все миры отражений, сбросил файлы персонажей в исходное состояние. То, на котором кончаются книги Желязны. Они как будто родились заново! Но не на пустом месте, а в обжитом мире. И разве можно сравнить ту первую программу эмуляции окружающего мира с той, которая работает сейчас? Можешь представить, сколько труда в нее вложено? Больше тысячи человеко-лет! Не веришь? А все просто! Здесь время идет быстрее! И я расщеплял свою личность на десятки, на сотни личностей, а потом вновь сливался в одного. Ты знаешь, ты сливался сознанием с Паолой, так ведь? Оглянись вокруг! Ты видишь живой, настоящий мир. Разве нет? Морщишься… Не нравится, что я убил почти всех персонажей… Да! Я породил, я и убил. Тот мир был пробным шаром. Он сгнил изнутри. Этот – крепкий, настоящий! Ему уже четыре года – и никакого привкуса гнили! Он живет, крепнет, развивается! Разве я не прав? Я десять лет шлифовал и полировал детали этого мира, четыре года любовался этим совершенным произведением искусства, и теперь отдаю его на твой суд. Мое дитя, мою жизнь, мою Вселенную. Dixi. Я сказал.
ИГРА В ЖИЗНЬ
Высоко в небе резвятся два дракончика. «Не Шушик ли это?» – подумал я и попытался связаться с ним по козырю. «Отвали», – ответил мне Шушик. Любуюсь небом, аллеей кипарисов, уходящих за горизонт, изумрудной травой. «Хроники Эмбера» идеально ложатся на виртуальную реальность. Ни одна другая книга не дала бы такого полного раскрытия всех возможностей технологии. Это гениальная находка Окада. А я должен судить творение безумного гения. Поднимаю бокал и смотрю на солнце через вино.
– Скажите, Мерлин, вы хотели бы жить в мире, где нет магии?
Мерлин задумчиво покачал носком сапога.
– Такой мир существует?
– Да. Земля-1.
– Странно. А какой по счету является та Земля, на которой я жил?
– Земля-2. Там сейчас кончается XX век. На Земле-1 – XXII век. Я как раз оттуда.
– Так вы говорите, существует отражение, на котором не действует магия?
– Это не отражение. Лучше назвать это параллельным миром.
– Как же вы попали сюда?
– Я там умер. И Дворкин перенес сюда мою неприкаянную душу. Ему захотелось узнать мое мнение об этом мире.
– Он перенес сюда вашу бессмертную душу, и в этом мире вы стали бессмертным, я правильно понял?
– Ну… Где-то… Как-то… Наверно, так.
– Метафизика! Всегда считал себя атеистом, – удивился Мерлин, а мне стало стыдно. – Ну, ладно. Вы задали вопрос. Скажите мне, а что я там буду делать? Что там будет делать Корал? О Бриане не спрашиваю. Он маленький, пока вырастет, занятие себе найдет. Нет, Богдан, я не хотел бы жить в вашем мире. А как вам наш мир?
– Аналогично. Хочу вернуться в свой.
– Это возможно?
– Теоретически – да. Тринадцать человек вернулись. Но двенадцать после этого покончили с собой. Последний – Камилл – сообщил мне, что они допустили ошибки, но детали я еще не уточнял.
– Это тот самый Камилл, которого вы разыскивали?
– Тот самый.
– Вы его нашли, используя Истинный Терминал?
– Да. Связался с ним по видеотелефону.
– А что это такое – Истинный Терминал?
– Мерль, – уныло говорю я, – давайте я вам лучше спикартов наштампую.
Дипломатично улыбаемся друг другу.
– Не сходится.
– Что? – удивляется Дворкин. Сегодня он не Дворкин. Он академик Окада. Пожилой, но крепкий и энергичный, с густой гривой белых как снег волос.
– Вначале я был как замороженный.
– А-а, вот ты о чем… Да, ты тоже развивался. Базовый алгоритм и память – вот что ты из себя представлял вначале. Весь этот год алгоритм анализировал твою память и восстанавливал связи и реакции твоего мозга. Короче, адаптировался под тебя.
– И долго он еще будет… адаптироваться? Когда я стану собой?
– Алгоритм повторяет путь эволюции. Сначала простейшие реакции, потом более сложные. Под конец идет то, чем отличается человек от животного.
– Разум?
– Нет. Разумом ты обладал с самого начала. Совесть.
– … … … мать!
Вот откуда взялась та веселая неделя. Закончилась сборка моей личности! Я – это я. Не котлета-полуфабрикат. Обрадоваться, что ли?
Окада с улыбкой наблюдает за моей реакцией. Беру себя в руки.
– Все равно не сходится! Посвящения. Когда я проходил Лабиринт, когда настраивался на Камень. Я скачком получал новые… Не знаю, как назвать.
– Я придерживал на время часть возможностей твоего алгоритма, – улыбается Окада. – Это было бы скучно – пройти Лабиринт и остаться прежним, ведь так?
Я еще не раз подолгу беседовал с академиком Окада. Он, без сомнения, сумасшедший. Нужно быть сумасшедшим, чтоб потратить десять веков человеческой жизни на создание своего мира. Пусть даже он дублировал себя сто, двести раз. Полубезумный ученый выбрал себе маску полубезумного персонажа. Наверно, это символично.
Величественная и трагическая фигура. Он строил себе карманный мирок, раковину, укрытие. А создал Вселенную. Растущий и развивающийся макрокосм. На это способен тоже только сумасшедший. Нормальный человек давно понял бы, во что переродились его игры. Но, постепенно и в его разрушенной личности вызрело убеждение, что он более не в праве распоряжаться им же созданным миром. И тогда появился Эксперт. Человек, призванный решить судьбу Окада и Эмбера. Не привязанный семьей и работой к ТОМУ миру. Способный, при необходимости, переложить бремя забот об этом мире на свои широкие плечи. Я, то есть.
Хочу я играть в атлантов?
Камилл не хочет. Вообще, трудно понять, чего хочет киборг. Он говорит, что некомпетентен в этом вопросе, но готов оказать помощь, какое бы решение я ни принял. Такую позицию я считаю аморальной для человека, но естественной для машины. А может, он просто не хочет влиять на мое решение. Камилл есть Камилл.
Теперь, имея доступ к Истинному Терминалу, живу сразу в двух мирах: смотрю по утрам новости настоящего мира, а за окном – сказочный… Населенный реальными людьми. Моими друзьями и врагами. Причудливая смесь реальности и… Каков автор, таков и мир. Странный, нереальный и, все-таки, гармоничный. Но контраст рождает чувство нереальности обоих миров…
Смогу ли я дать этому миру больше, чем Окада? Сможет ли один художник продолжить дело другого? Заменит ли Скульптор Поэта? Мда… Стоит назвать вещи своими именами, как ответ очевиден.
– … Надеюсь, ты никому не разболтал, что такое Истинный Терминал?
– Ну что ты, любимая! – пытаюсь усадить Паолу к себе на колени. – А ты?
– Ну конечно же… да!
– О, боже!
– Глупенький! Я всем говорю, что это такая крутая штука! Такая крутая! Гибрид спикарта с Колесом-Призраком. И даже еще круче! Вот! И он всего один.
– Умница моя!
– А ты как думал! Мог бы давно заметить, что я говорю только то, что хочу сказать – и ни слова больше!
Удивленно поднимаю бровь и получаю щелчок по носу.
– Ну, хвастайся! – Паола даже подпрыгивает от нетерпения. Вызываю на экран карту.
– Смотри, здесь, – накрываю пятерней пол-экрана, – мы! Массачусетский комплекс, в смысле. Вот здесь, на глубине тридцати метров, проходит старый, заброшенный тоннель подземной грузовой трассы. От главного здания массачусетского комплекса всего сто метров. А тут и тут – два здания филиалов Института Биологического Кодирования. Что удивительно, тоннель как раз под ними. А еще более удивительно, что массачусетский комплекс как раз между двумя филиалами. Институт обратился с просьбой отдать ему тоннель для установки под землей особо чувствительной аппаратуры. Якобы, тонкие эксперименты, экранировка от помех и так далее. Просьбу удовлетворили.
– Им позволили расположиться рядом с закрытой зоной массачусетского комплекса?
– Они повернули все аргументы в свою пользу. Мол, если закрытая зона, значит, никакой промышленности, никаких электроустановок на несколько километров вокруг. Именно то, что надо. Когда вели Великое Кодирование на десять километров вокруг на полторы недели свет отключили. Конечно, была масса недовольных. Так что основания у ребят были железные.
– А они к нам тоннель пробили!
– Правильно! Полная конспирация. Массачусетской машины нет, есть два филиала Института Биологического Кодирования. Умно придумано? Правда, расцвет филиалов был недолгим. Доказано, что нельзя перенести информацию из одного мозга в другой без потерь. Можно только наложить на этот же, если по какой-то причине память будет стерта. Один филиал переориентирован на какую-то другую тему. Влачит жалкое существование. Другой и вовсе закрыт, а помещения законсервированы. Так это выглядит снаружи. А внутри – на сегодня – около восьми с половиной тысяч персо… э-э вполне сформированных личностей. Ну, тех, которых можно считать родившимися. Выделившимися в отдельные процессы. Около двух сотен приближаются к этому состоянию. Приблизительно на три миллиона эмулирующей программой заведены индивидуальные файлы. Остальные – фон. Декорация. С глаз долой – и нет его. Вот такое население Эмбера.
– Богдан, зачем тебе это знать? Ну, кто настоящий, а кто – еще не совсем. Сколько где процессоров, и откуда ток идет?
– Как это – зачем? Если я в этом мире живу, должен все о нем знать. Он же не настоящий. Его надо поддерживать и обслуживать. Ремонт, профилактика, энергоснабжение, кабельное хозяйство, грунтовые воды – все пригляда требует. Киберы – они глупые. И увидят, да не допрут, пока до аварии не дойдет.
– И все? А ты ничего плохого не замышляешь?
– Глупышка! И вообще, это неэтично!
– А хорошего?
– Э-э… Как-то не думал… Ты против была, теперь боюсь.
– Так деликатно надо! Незаметно, тайком. Давай, Виале зрение вернем! Я все обдумала! Пусть оно не сразу, а постепенно восстановится. За год-полтора. Тогда на тебя никто не подумает, все будут думать, что это из-за того, что она Лабиринт прошла.
– Принято. Еще?
– Скажите, Мерлин, вы хотели бы жить в мире, где нет магии?
Мерлин задумчиво покачал носком сапога.
– Такой мир существует?
– Да. Земля-1.
– Странно. А какой по счету является та Земля, на которой я жил?
– Земля-2. Там сейчас кончается XX век. На Земле-1 – XXII век. Я как раз оттуда.
– Так вы говорите, существует отражение, на котором не действует магия?
– Это не отражение. Лучше назвать это параллельным миром.
– Как же вы попали сюда?
– Я там умер. И Дворкин перенес сюда мою неприкаянную душу. Ему захотелось узнать мое мнение об этом мире.
– Он перенес сюда вашу бессмертную душу, и в этом мире вы стали бессмертным, я правильно понял?
– Ну… Где-то… Как-то… Наверно, так.
– Метафизика! Всегда считал себя атеистом, – удивился Мерлин, а мне стало стыдно. – Ну, ладно. Вы задали вопрос. Скажите мне, а что я там буду делать? Что там будет делать Корал? О Бриане не спрашиваю. Он маленький, пока вырастет, занятие себе найдет. Нет, Богдан, я не хотел бы жить в вашем мире. А как вам наш мир?
– Аналогично. Хочу вернуться в свой.
– Это возможно?
– Теоретически – да. Тринадцать человек вернулись. Но двенадцать после этого покончили с собой. Последний – Камилл – сообщил мне, что они допустили ошибки, но детали я еще не уточнял.
– Это тот самый Камилл, которого вы разыскивали?
– Тот самый.
– Вы его нашли, используя Истинный Терминал?
– Да. Связался с ним по видеотелефону.
– А что это такое – Истинный Терминал?
– Мерль, – уныло говорю я, – давайте я вам лучше спикартов наштампую.
Дипломатично улыбаемся друг другу.
– Не сходится.
– Что? – удивляется Дворкин. Сегодня он не Дворкин. Он академик Окада. Пожилой, но крепкий и энергичный, с густой гривой белых как снег волос.
– Вначале я был как замороженный.
– А-а, вот ты о чем… Да, ты тоже развивался. Базовый алгоритм и память – вот что ты из себя представлял вначале. Весь этот год алгоритм анализировал твою память и восстанавливал связи и реакции твоего мозга. Короче, адаптировался под тебя.
– И долго он еще будет… адаптироваться? Когда я стану собой?
– Алгоритм повторяет путь эволюции. Сначала простейшие реакции, потом более сложные. Под конец идет то, чем отличается человек от животного.
– Разум?
– Нет. Разумом ты обладал с самого начала. Совесть.
– … … … мать!
Вот откуда взялась та веселая неделя. Закончилась сборка моей личности! Я – это я. Не котлета-полуфабрикат. Обрадоваться, что ли?
Окада с улыбкой наблюдает за моей реакцией. Беру себя в руки.
– Все равно не сходится! Посвящения. Когда я проходил Лабиринт, когда настраивался на Камень. Я скачком получал новые… Не знаю, как назвать.
– Я придерживал на время часть возможностей твоего алгоритма, – улыбается Окада. – Это было бы скучно – пройти Лабиринт и остаться прежним, ведь так?
Я еще не раз подолгу беседовал с академиком Окада. Он, без сомнения, сумасшедший. Нужно быть сумасшедшим, чтоб потратить десять веков человеческой жизни на создание своего мира. Пусть даже он дублировал себя сто, двести раз. Полубезумный ученый выбрал себе маску полубезумного персонажа. Наверно, это символично.
Величественная и трагическая фигура. Он строил себе карманный мирок, раковину, укрытие. А создал Вселенную. Растущий и развивающийся макрокосм. На это способен тоже только сумасшедший. Нормальный человек давно понял бы, во что переродились его игры. Но, постепенно и в его разрушенной личности вызрело убеждение, что он более не в праве распоряжаться им же созданным миром. И тогда появился Эксперт. Человек, призванный решить судьбу Окада и Эмбера. Не привязанный семьей и работой к ТОМУ миру. Способный, при необходимости, переложить бремя забот об этом мире на свои широкие плечи. Я, то есть.
Хочу я играть в атлантов?
Камилл не хочет. Вообще, трудно понять, чего хочет киборг. Он говорит, что некомпетентен в этом вопросе, но готов оказать помощь, какое бы решение я ни принял. Такую позицию я считаю аморальной для человека, но естественной для машины. А может, он просто не хочет влиять на мое решение. Камилл есть Камилл.
Теперь, имея доступ к Истинному Терминалу, живу сразу в двух мирах: смотрю по утрам новости настоящего мира, а за окном – сказочный… Населенный реальными людьми. Моими друзьями и врагами. Причудливая смесь реальности и… Каков автор, таков и мир. Странный, нереальный и, все-таки, гармоничный. Но контраст рождает чувство нереальности обоих миров…
Смогу ли я дать этому миру больше, чем Окада? Сможет ли один художник продолжить дело другого? Заменит ли Скульптор Поэта? Мда… Стоит назвать вещи своими именами, как ответ очевиден.
– … Надеюсь, ты никому не разболтал, что такое Истинный Терминал?
– Ну что ты, любимая! – пытаюсь усадить Паолу к себе на колени. – А ты?
– Ну конечно же… да!
– О, боже!
– Глупенький! Я всем говорю, что это такая крутая штука! Такая крутая! Гибрид спикарта с Колесом-Призраком. И даже еще круче! Вот! И он всего один.
– Умница моя!
– А ты как думал! Мог бы давно заметить, что я говорю только то, что хочу сказать – и ни слова больше!
Удивленно поднимаю бровь и получаю щелчок по носу.
– Ну, хвастайся! – Паола даже подпрыгивает от нетерпения. Вызываю на экран карту.
– Смотри, здесь, – накрываю пятерней пол-экрана, – мы! Массачусетский комплекс, в смысле. Вот здесь, на глубине тридцати метров, проходит старый, заброшенный тоннель подземной грузовой трассы. От главного здания массачусетского комплекса всего сто метров. А тут и тут – два здания филиалов Института Биологического Кодирования. Что удивительно, тоннель как раз под ними. А еще более удивительно, что массачусетский комплекс как раз между двумя филиалами. Институт обратился с просьбой отдать ему тоннель для установки под землей особо чувствительной аппаратуры. Якобы, тонкие эксперименты, экранировка от помех и так далее. Просьбу удовлетворили.
– Им позволили расположиться рядом с закрытой зоной массачусетского комплекса?
– Они повернули все аргументы в свою пользу. Мол, если закрытая зона, значит, никакой промышленности, никаких электроустановок на несколько километров вокруг. Именно то, что надо. Когда вели Великое Кодирование на десять километров вокруг на полторы недели свет отключили. Конечно, была масса недовольных. Так что основания у ребят были железные.
– А они к нам тоннель пробили!
– Правильно! Полная конспирация. Массачусетской машины нет, есть два филиала Института Биологического Кодирования. Умно придумано? Правда, расцвет филиалов был недолгим. Доказано, что нельзя перенести информацию из одного мозга в другой без потерь. Можно только наложить на этот же, если по какой-то причине память будет стерта. Один филиал переориентирован на какую-то другую тему. Влачит жалкое существование. Другой и вовсе закрыт, а помещения законсервированы. Так это выглядит снаружи. А внутри – на сегодня – около восьми с половиной тысяч персо… э-э вполне сформированных личностей. Ну, тех, которых можно считать родившимися. Выделившимися в отдельные процессы. Около двух сотен приближаются к этому состоянию. Приблизительно на три миллиона эмулирующей программой заведены индивидуальные файлы. Остальные – фон. Декорация. С глаз долой – и нет его. Вот такое население Эмбера.
– Богдан, зачем тебе это знать? Ну, кто настоящий, а кто – еще не совсем. Сколько где процессоров, и откуда ток идет?
– Как это – зачем? Если я в этом мире живу, должен все о нем знать. Он же не настоящий. Его надо поддерживать и обслуживать. Ремонт, профилактика, энергоснабжение, кабельное хозяйство, грунтовые воды – все пригляда требует. Киберы – они глупые. И увидят, да не допрут, пока до аварии не дойдет.
– И все? А ты ничего плохого не замышляешь?
– Глупышка! И вообще, это неэтично!
– А хорошего?
– Э-э… Как-то не думал… Ты против была, теперь боюсь.
– Так деликатно надо! Незаметно, тайком. Давай, Виале зрение вернем! Я все обдумала! Пусть оно не сразу, а постепенно восстановится. За год-полтора. Тогда на тебя никто не подумает, все будут думать, что это из-за того, что она Лабиринт прошла.
– Принято. Еще?
ИГРА НА ВЫЛЕТ
Чем бы это для меня ни кончилось, но я решил вернуться в реальный мир. Побуждающих мотивов слишком много. Главный даже не тот, что это «невсамделишный», игрушечный мир, а отсутствие в нем любимого дела для меня. Не могу я в нем быть исследователем. Исследование подразумевает тайну. У этого мира нет тайн от меня. Все тайны послушно скидывают покровы на экране Терминала. Родись я художником… Творить не в камне или на холсте, а своими руками ваять природу – художники отдали б за это полжизни. Окада в душе художник.
Нет, я твердо решил покинуть мир Эмбера. И пусть Корвин сложит обо мне песню.
Труднее всего было убедить Паолу.
– Я боюсь ТУДА. Они ТАМ не соображают ни фига, что делают. У них ай-кью в минусе! – ругалась моя любимая.
– Ты никого из них не знаешь, и так нехорошо о всех сразу говоришь.
– Я зато дела их знаю. Они простейших вещей не понимают.
– Приведи пример.
– Да хоть тысячу! Взять хотя бы Крысолова, который дудочкой крыс выманивал.
– Ну-ну!
– Думаешь, он детей увел? Как бы не так! Это потом выдумали. Он детям своим искусством глаза открыл. Он был гениальный музыкант. Как заиграл, они поняли, что мир-то прекрасен! В нем солнце есть. По сторонам посмотрели – захудалый грязный городишко. Крысы по улицам бегают, свиньи в грязи, собаки облезлые. И мысли у людей серые как крысы. Дети собрались и ушли настоящую жизнь искать, вот что на самом деле было!
– А ты откуда знаешь?
– Я говорила с Гертрудой Трудхен. Она Крысолова слышала, ей тогда семь лет было.
– А взрослые почему не ушли?
– У них мозги окостенели, – Паола для убедительности постучала по столу. – Одним днем живут, только о брюхе думают.
Сказать ей, что это выдумка, что не было никакого Крысолова? Но ведь книга была. А книга, как ни крути, отражение жизни. И, если убрать Крысолова, остальное-то правда.
– Паола, милая, с тех пор пять веков прошло!
– Ну и что? Они же ничему не научились. Вот! – сует мне книжку. – Прочти! Они ничему не учатся! Тут все один к одному про Дворкина!
Смотрю, что за книжка. Ольга Ларионова. «Картель». На самом деле похоже. Некая группа ученых решила синтезировать в компьютере разум Пушкина. Мол, лучшим консультантом по великому поэту может быть только сам великий поэт. Синтезированный разум не захотел быть консультантом. Он вызвал на дуэль автора эксперимента. И был уничтожен… Такие дела…
– Но это же фантастика!
– Ну и что? – не понимает Паола.
– Фантастика – это выдумка. Этих людей никогда не было. И проекта такого не было.
– Сейчас я выйду за дверь, побегаю вокруг дома и приведу за руку любого из них. Объясни им, что их не было! – горячится начитанная моя.
Совсем не учел, что в этом мире нет такого жанра – фантастика. И сказок, и исторического романа нет. Вообще никакого разделения на жанры, даже театра абсурда нет. Один голый реализм. В прозе или в стихах. Никак не могу отделаться от психологии ТОГО мира.
Все-таки, убеждаю Паолу, что мой мир не хуже. Разумом она согласна, что мне здесь не место, хотя сердце против. Она говорит, что я слишком крутой, слишком непоседливый и слишком отличаюсь от обычных людей. Ничего в этой жизни не понимаю, даже если словами объяснить. Ну просто ни в зуб ногой. Не понимаю их целей и поступков, желаний и надежд. А мои желания просты как у хлебороба. Только чуть повыше. В правители не гожусь, а другого места для меня нет. Пронесся по миру метеором, переполошил всех, перевернул все вверх дном. Изредка такое допустимо. Но постоянно действующее землетрясение – это слишком.
– В тебе величия нет, – втолковывает мне Паола. – Крутизны выше крыши, а величия ни на грош!
– Очень мне надо величие. Что я – памятник?
– Ты не памятник, – целует в ухо. – Ты бульдозер. Без страха и упрека. И без царя в голове. Только сумасшедший мог доверить тебе решать судьбы мира.
Ну, так оно и было…
– Ты должна удержать меня от рокового шага.
– Попробую, – вздыхает Паола.
Этот мир достоин права на жизнь – вот решение, которое крепнет во мне. А оберегать и защищать его можно и снаружи. Изнутри за ним присмотрит Окада.
Но есть еще люди, вызвавшие его появление безответственным, безнравственным, непродуманным экспериментом. Какое наказание заслуживают они? Ссылку в Эмбер? А хорошо ли будет от этого Эмберу? Вот над чем думаю я днями и ночами.
Долго, и не раз беседовал с Камиллом. Познакомил его с Паолой. Какой-то фразой Камилл Паоле не понравился, и был быстро поставлен на место. Однако, как ни странно, через минуту они вновь пикировались, будто двадцать лет этим занимаются. Еще более странно, что остались очень довольны знакомством.
Камилл сообщил поразительную новость. Авторы эксперимента в общих чертах знают об огромном виртуальном мире внутри массачусетской машины. Более того, считают вполне естественным, что человек пытается окружить себя привычным миром. Слишком много запросов на исторические темы поступает отсюда в БВИ. Но о безумии Окада они не догадываются. Разумеется, не могут даже представить степень реальности этого виртуального мира. И не я буду тем человеком, который раскроет тайну Эмбера.
Камилл уже давно обдумал способ безопасного отделения от машины. Для этого необходимо вырастить искусственно тело человека, после чего сделать трепанацию черепа и вживить в мозг микропроцессор, содержащий память и личность эмберита. Звучит просто. На самом деле черезвычайно сложно. На грани. Но реально. Первое время в тандеме живой мозг – микропроцессор будет лидировать микропроцессор, но, по мере накопления мозгом жизненного опыта, лидерство перейдет к живому мозгу, а функции электронного сведутся к поддержанию памяти.
Грустно, но из десанта придется уйти. Слишком много неожиданностей встречается во время десантных операций. Электрические, магнитные поля, каппа– и лю-всплески – они запросто могут вышибить на перезагрузку мой микропроцессор. А секунда беспамятства в десанте может стоить жизни. Это минус. Плюс тоже есть. Иметь в голове маленький компьютер очень удобно. Часы, записная книжка, калькулятор, секретарь, библиотека – и все всегда с собой. Главное – не повторить ошибку чертовой дюжины – не перейти ту грань, за которой перестаешь быть человеком.
Выращивание тел для себя и Паолы я решил начать немедленно. Камилл обещал помочь. С моим телом все было просто. Расшифрованный геном и образцы тканей хранились в медсекторе шестой десантной. Но у Паолы никогда не было тела. Компьютер подобрал донора, но Паола хотела изменить свое тело. Тут побольше, там поменьше. Я был против. Я хотел видеть ее такой, какая она есть. Камилл встал на мою сторону, и компромисс был найден, а «тут побольше, там поменьше» сведено к минимуму. Донором стала жительница Новой Аргентины, некая Барбара с непроизносимой фамилией. Впрочем, она об этой чести так и не узнала.
Нет, я твердо решил покинуть мир Эмбера. И пусть Корвин сложит обо мне песню.
Труднее всего было убедить Паолу.
– Я боюсь ТУДА. Они ТАМ не соображают ни фига, что делают. У них ай-кью в минусе! – ругалась моя любимая.
– Ты никого из них не знаешь, и так нехорошо о всех сразу говоришь.
– Я зато дела их знаю. Они простейших вещей не понимают.
– Приведи пример.
– Да хоть тысячу! Взять хотя бы Крысолова, который дудочкой крыс выманивал.
– Ну-ну!
– Думаешь, он детей увел? Как бы не так! Это потом выдумали. Он детям своим искусством глаза открыл. Он был гениальный музыкант. Как заиграл, они поняли, что мир-то прекрасен! В нем солнце есть. По сторонам посмотрели – захудалый грязный городишко. Крысы по улицам бегают, свиньи в грязи, собаки облезлые. И мысли у людей серые как крысы. Дети собрались и ушли настоящую жизнь искать, вот что на самом деле было!
– А ты откуда знаешь?
– Я говорила с Гертрудой Трудхен. Она Крысолова слышала, ей тогда семь лет было.
– А взрослые почему не ушли?
– У них мозги окостенели, – Паола для убедительности постучала по столу. – Одним днем живут, только о брюхе думают.
Сказать ей, что это выдумка, что не было никакого Крысолова? Но ведь книга была. А книга, как ни крути, отражение жизни. И, если убрать Крысолова, остальное-то правда.
– Паола, милая, с тех пор пять веков прошло!
– Ну и что? Они же ничему не научились. Вот! – сует мне книжку. – Прочти! Они ничему не учатся! Тут все один к одному про Дворкина!
Смотрю, что за книжка. Ольга Ларионова. «Картель». На самом деле похоже. Некая группа ученых решила синтезировать в компьютере разум Пушкина. Мол, лучшим консультантом по великому поэту может быть только сам великий поэт. Синтезированный разум не захотел быть консультантом. Он вызвал на дуэль автора эксперимента. И был уничтожен… Такие дела…
– Но это же фантастика!
– Ну и что? – не понимает Паола.
– Фантастика – это выдумка. Этих людей никогда не было. И проекта такого не было.
– Сейчас я выйду за дверь, побегаю вокруг дома и приведу за руку любого из них. Объясни им, что их не было! – горячится начитанная моя.
Совсем не учел, что в этом мире нет такого жанра – фантастика. И сказок, и исторического романа нет. Вообще никакого разделения на жанры, даже театра абсурда нет. Один голый реализм. В прозе или в стихах. Никак не могу отделаться от психологии ТОГО мира.
Все-таки, убеждаю Паолу, что мой мир не хуже. Разумом она согласна, что мне здесь не место, хотя сердце против. Она говорит, что я слишком крутой, слишком непоседливый и слишком отличаюсь от обычных людей. Ничего в этой жизни не понимаю, даже если словами объяснить. Ну просто ни в зуб ногой. Не понимаю их целей и поступков, желаний и надежд. А мои желания просты как у хлебороба. Только чуть повыше. В правители не гожусь, а другого места для меня нет. Пронесся по миру метеором, переполошил всех, перевернул все вверх дном. Изредка такое допустимо. Но постоянно действующее землетрясение – это слишком.
– В тебе величия нет, – втолковывает мне Паола. – Крутизны выше крыши, а величия ни на грош!
– Очень мне надо величие. Что я – памятник?
– Ты не памятник, – целует в ухо. – Ты бульдозер. Без страха и упрека. И без царя в голове. Только сумасшедший мог доверить тебе решать судьбы мира.
Ну, так оно и было…
– Ты должна удержать меня от рокового шага.
– Попробую, – вздыхает Паола.
Этот мир достоин права на жизнь – вот решение, которое крепнет во мне. А оберегать и защищать его можно и снаружи. Изнутри за ним присмотрит Окада.
Но есть еще люди, вызвавшие его появление безответственным, безнравственным, непродуманным экспериментом. Какое наказание заслуживают они? Ссылку в Эмбер? А хорошо ли будет от этого Эмберу? Вот над чем думаю я днями и ночами.
Долго, и не раз беседовал с Камиллом. Познакомил его с Паолой. Какой-то фразой Камилл Паоле не понравился, и был быстро поставлен на место. Однако, как ни странно, через минуту они вновь пикировались, будто двадцать лет этим занимаются. Еще более странно, что остались очень довольны знакомством.
Камилл сообщил поразительную новость. Авторы эксперимента в общих чертах знают об огромном виртуальном мире внутри массачусетской машины. Более того, считают вполне естественным, что человек пытается окружить себя привычным миром. Слишком много запросов на исторические темы поступает отсюда в БВИ. Но о безумии Окада они не догадываются. Разумеется, не могут даже представить степень реальности этого виртуального мира. И не я буду тем человеком, который раскроет тайну Эмбера.
Камилл уже давно обдумал способ безопасного отделения от машины. Для этого необходимо вырастить искусственно тело человека, после чего сделать трепанацию черепа и вживить в мозг микропроцессор, содержащий память и личность эмберита. Звучит просто. На самом деле черезвычайно сложно. На грани. Но реально. Первое время в тандеме живой мозг – микропроцессор будет лидировать микропроцессор, но, по мере накопления мозгом жизненного опыта, лидерство перейдет к живому мозгу, а функции электронного сведутся к поддержанию памяти.
Грустно, но из десанта придется уйти. Слишком много неожиданностей встречается во время десантных операций. Электрические, магнитные поля, каппа– и лю-всплески – они запросто могут вышибить на перезагрузку мой микропроцессор. А секунда беспамятства в десанте может стоить жизни. Это минус. Плюс тоже есть. Иметь в голове маленький компьютер очень удобно. Часы, записная книжка, калькулятор, секретарь, библиотека – и все всегда с собой. Главное – не повторить ошибку чертовой дюжины – не перейти ту грань, за которой перестаешь быть человеком.
Выращивание тел для себя и Паолы я решил начать немедленно. Камилл обещал помочь. С моим телом все было просто. Расшифрованный геном и образцы тканей хранились в медсекторе шестой десантной. Но у Паолы никогда не было тела. Компьютер подобрал донора, но Паола хотела изменить свое тело. Тут побольше, там поменьше. Я был против. Я хотел видеть ее такой, какая она есть. Камилл встал на мою сторону, и компромисс был найден, а «тут побольше, там поменьше» сведено к минимуму. Донором стала жительница Новой Аргентины, некая Барбара с непроизносимой фамилией. Впрочем, она об этой чести так и не узнала.
ЧАСТЬ 6
ИГРА НА СВОЕМ ПОЛЕ
Какое яркое солнце!!! Какая мокрая трава! Какая радуга! Во все небо! Сочная, яркая! Настоящее солнце и настоящая радуга!
Паола не решается выйти за дверной проем и, высунув голову, настороженно оглядывается. С подозрением смотрит на зарастающую травой дорожку, уходящую грозовую тучу, давно не стриженые кусты газона. Еще в заброшенном транспортном тоннеле ее до смерти напугала крыса, за которой бегал маленький – с кошку – многоногий кибер обслуживания, выпущенный еще в прошлом веке. Кибер монотонно лепетал: «Прошу вас покинуть техническую зону». Крыса со всех ног пыталась покинуть, но не знала, куда.
Скидываю ботинки, подхватываю жену на руки и бегу по мокрой траве.
– Мы здесь, Паола, мы вернулись!
– Кто вернулся, а кто и…
Коварная туча обрушивается на нас грибным дождем. Паола визжит, а я шлепаю по лужам. По НАСТОЯЩИМ лужам! Нравится!
Что же мне делать с миром Эмбера? Вывести всех наружу через биопреобразователи? Со всех мыслимых отражений? Сколько разных миров надо для этого подготовить? Возможно ли это физически? Есть такая загадка: можно ли всех китайцев провести через одну дверь? Или хвост очереди будет быстрее расти за счет прироста населения?
Захотят ли они покидать свой мир – вот правильный вопрос. В нем они родились. В нем нашли смысл жизни. В нем возможны чудеса. Наш мир, обремененный физическими законами, может показаться им унылым и серым. Да, для меня виртуальная реальность – фикция. Для них – Родина. Вправе ли я решать за них?
Как поступили авторы эксперимента? Обозвали происшедшее Массачусетским кошмаром-2? Наложили в штаны, замуровали входы-выходы и постарались забыть? Да, замуровали. Почти все. Но перед этим обеспечили автономность и возможность развития. Оборвали все каналы связи? Как бы не так! Обезопасили виртуальный мир. Воздвигли брандмауэр. Кто-то и сейчас следит за исправностью каналов.
Они позволили этому миру самостоятельно развиваться – вот о чем говорят факты. Не испугались, а защитили миры друг от друга.
Возвращаемся в здание филиала Института Биологического Кодирования. Снимаю мокрую футболку и вешаю на спинку стула. Паола чертит пальцем знаки в пыли на экране терминала.
– Мои родители – они не настоящие? Их нет? Это правда?
– Глупышка ты. Человек – это его самосознание. Память. Ты помнишь, что с тобой было ТАМ?
– Да.
– Я помню, что было до машины. Помню, что было ТАМ. Снова живу в этом мире. Хочешь сказать, что ТАМ я был мертвый?
– Нет…
– Вот видишь. Мы живые и здесь, и ТАМ. Здесь наша память в черепушке, а ТАМ – в кристаллах памяти машины, вот и вся разница. Здесь – белок, ТАМ – кремний.
Занятно. Пока Паоле объяснял, сам все понял. Живи, сказочная страна. Не мне тебя судить.
– Я детства не помню. ТАМ – напрягусь, и вспомню. А тут – ничего. Только то, что тебе рассказывала, или ТАМ вспоминала. Воспоминания о воспоминаниях.
– В этом меня вини. Я тебя взрослой выдумал. Твои воспоминания о детстве вроде сна. Не было, но помнишь. Их по мере надобности создавала эмулирующая программа.
– Негодяй! – Паола прижимается лбом к моей груди. – Покажи мне свой мир.
– Он добрый. Он тебе понравится, – набираю на пыльной клавиатуре заказ на авиетку. Заказ принят и переадресуется местному ангару. Со скрипом и шуршанием раздвигаются толстые броневые плиты ворот. По глазам бьет солнце. Машина, серая от пыли, выруливает из ангара. Паола всплескивает руками, хватает мою футболку, мочит в луже и протирает спектролитовый колпак. Женские руки не терпят беспорядка.
– Э-э! А я что надену?
– Наколдуй себе другую.
Легко сказать. Может, все-таки, чудеса – благо?
– Не надо мыть остальное. Сейчас догоним грозу, дождь вымоет.
Паола послушно отбрасывает футболку, устраивается в кабине. Изучаю управление. Антикварная машина. Управление не сложнее, чем у трехколесного велосипеда. Отключаю автопилот, захлопываю колпак и лихо взлетаю. Паола взвизгивает и прилипает к окну. Через минуту под нами заброшенный многоэтажный корпус на пустыре, обнесенном бетонным забором с тремя рядами колючей проволоки. Закладываю вираж – прощальный круг над массачусетским комплексом.
Прощай, Гилва, прощайте, друзья. Удачи вам. Вряд ли мне доведется вернуться. Хотя… Не буду загадывать.
Прощай, Эмбер, сказочная страна.
08.05.1998 – 02.09.1998
Паола не решается выйти за дверной проем и, высунув голову, настороженно оглядывается. С подозрением смотрит на зарастающую травой дорожку, уходящую грозовую тучу, давно не стриженые кусты газона. Еще в заброшенном транспортном тоннеле ее до смерти напугала крыса, за которой бегал маленький – с кошку – многоногий кибер обслуживания, выпущенный еще в прошлом веке. Кибер монотонно лепетал: «Прошу вас покинуть техническую зону». Крыса со всех ног пыталась покинуть, но не знала, куда.
Скидываю ботинки, подхватываю жену на руки и бегу по мокрой траве.
– Мы здесь, Паола, мы вернулись!
– Кто вернулся, а кто и…
Коварная туча обрушивается на нас грибным дождем. Паола визжит, а я шлепаю по лужам. По НАСТОЯЩИМ лужам! Нравится!
Что же мне делать с миром Эмбера? Вывести всех наружу через биопреобразователи? Со всех мыслимых отражений? Сколько разных миров надо для этого подготовить? Возможно ли это физически? Есть такая загадка: можно ли всех китайцев провести через одну дверь? Или хвост очереди будет быстрее расти за счет прироста населения?
Захотят ли они покидать свой мир – вот правильный вопрос. В нем они родились. В нем нашли смысл жизни. В нем возможны чудеса. Наш мир, обремененный физическими законами, может показаться им унылым и серым. Да, для меня виртуальная реальность – фикция. Для них – Родина. Вправе ли я решать за них?
Как поступили авторы эксперимента? Обозвали происшедшее Массачусетским кошмаром-2? Наложили в штаны, замуровали входы-выходы и постарались забыть? Да, замуровали. Почти все. Но перед этим обеспечили автономность и возможность развития. Оборвали все каналы связи? Как бы не так! Обезопасили виртуальный мир. Воздвигли брандмауэр. Кто-то и сейчас следит за исправностью каналов.
Они позволили этому миру самостоятельно развиваться – вот о чем говорят факты. Не испугались, а защитили миры друг от друга.
Возвращаемся в здание филиала Института Биологического Кодирования. Снимаю мокрую футболку и вешаю на спинку стула. Паола чертит пальцем знаки в пыли на экране терминала.
– Мои родители – они не настоящие? Их нет? Это правда?
– Глупышка ты. Человек – это его самосознание. Память. Ты помнишь, что с тобой было ТАМ?
– Да.
– Я помню, что было до машины. Помню, что было ТАМ. Снова живу в этом мире. Хочешь сказать, что ТАМ я был мертвый?
– Нет…
– Вот видишь. Мы живые и здесь, и ТАМ. Здесь наша память в черепушке, а ТАМ – в кристаллах памяти машины, вот и вся разница. Здесь – белок, ТАМ – кремний.
Занятно. Пока Паоле объяснял, сам все понял. Живи, сказочная страна. Не мне тебя судить.
– Я детства не помню. ТАМ – напрягусь, и вспомню. А тут – ничего. Только то, что тебе рассказывала, или ТАМ вспоминала. Воспоминания о воспоминаниях.
– В этом меня вини. Я тебя взрослой выдумал. Твои воспоминания о детстве вроде сна. Не было, но помнишь. Их по мере надобности создавала эмулирующая программа.
– Негодяй! – Паола прижимается лбом к моей груди. – Покажи мне свой мир.
– Он добрый. Он тебе понравится, – набираю на пыльной клавиатуре заказ на авиетку. Заказ принят и переадресуется местному ангару. Со скрипом и шуршанием раздвигаются толстые броневые плиты ворот. По глазам бьет солнце. Машина, серая от пыли, выруливает из ангара. Паола всплескивает руками, хватает мою футболку, мочит в луже и протирает спектролитовый колпак. Женские руки не терпят беспорядка.
– Э-э! А я что надену?
– Наколдуй себе другую.
Легко сказать. Может, все-таки, чудеса – благо?
– Не надо мыть остальное. Сейчас догоним грозу, дождь вымоет.
Паола послушно отбрасывает футболку, устраивается в кабине. Изучаю управление. Антикварная машина. Управление не сложнее, чем у трехколесного велосипеда. Отключаю автопилот, захлопываю колпак и лихо взлетаю. Паола взвизгивает и прилипает к окну. Через минуту под нами заброшенный многоэтажный корпус на пустыре, обнесенном бетонным забором с тремя рядами колючей проволоки. Закладываю вираж – прощальный круг над массачусетским комплексом.
Прощай, Гилва, прощайте, друзья. Удачи вам. Вряд ли мне доведется вернуться. Хотя… Не буду загадывать.
Прощай, Эмбер, сказочная страна.
08.05.1998 – 02.09.1998