Шведов Сергей. Черный скоморох

   Кентавр Семерлинг засмеялся, и смех его странно прозвучал под сводами сиринского дворца.
   – Не придется тебе отчитываться, Пигал, потому что ты отныне не только почтеннейший, но и просвещеннейший член Высшего Совета, которому предоставлены полномочия защищать интересы Светлого круга в империи гельфов. Так что дерзай, просвещеннейший Пигал. Но отвечать тебе придется теперь только перед самим собой, а это нелегкое дело для человека с такой чуткой совестью, как у тебя.
   Кентавр Семерлинг покинул гостеприимный Сирин в тот же вечер, а просвещеннейший и почтеннейший Пигал остался, раздавленный свалившейся на него стараниями коварного друга ответственностью. Впрочем, ответственность эту Пигал Сиринский, пожалуй, взвалил на себя сам. Член он Высшего Совета или не член, но отныне он отвечает за все, что происходит на гельфийской дороге, и в первую очередь перед самим собой. В этом кентавр был прав.
   Просвещеннейший и почтеннейший член Высшего Совета, магистр Белой магии Пигал Сиринский вздохнул, выпил бледно-розового сиринского вина и стал собираться в дорогу.
 

Часть 3 ДОРОГА ГЕЛЬФОВ

   Его высочество Гиг, наследный принц Мессонской империи, был, мягко говоря, вне себя. Коварство друга, да какого там друга – змеи, которую он неосторожно пригрел на груди, вдребезги разбило его нежное сердце. Тяжелые кресла из розового дуба легкокрылыми бабочками летали по обширному залу имперского дворца, грозя разнести в щепки расписной зинданский паркет, что, бесспорно, огорчило бы матушку принца, императрицу Асольду. На это обстоятельство, кстати, и пытался намекнуть расстроенному другу барон Феликс Садерлендский, но поскольку он и был той самой пригретой на груди принца змеей, то его слова пропускали мимо ушей. А неистовый Гиг замахнулся уже на гигантскую вазу из халидского фарфора, предмет особой гордости и забот своей венценосной матушки. Поступок, который никогда ему не будет прощен, в этом Феликс нисколько не сомневался. А главное – было бы из-за чего так кипятиться! Из-за какой-то кривляки, легкомысленной дурочки, не стоившей и мизинца благородного Гига Мессонского и, уж совершенно точно, не стоившей зиданского паркета и халидского фарфора.
   – О, мерзавец! – Принц задохнулся от бешенства и предпринял попытку дотянуться до горла коварного друга, который, однако, удачно ушел от его цепких пальцев и почти уже выскользнул за дверь, но в последний момент все-таки был схвачен за полу щегольского плаща.
   – Послушай, Гиг,– перешел к глухой обороне Феликс,– есть из-за чего, в самом деле, кровь себе портить.
   – Негодяй! – Его высочество, похоже, окончательно зациклился на ругательствах и варьировал их в недопустимо малом для сиятельного лица диапазоне.– Как посмел обесчестить несравненную, изысканнейшую розу моего сада, благоухающую фиалку моей души?! Как ты посмел прикоснуться к ней своими грязными лапами? Ты, которого я допустил в святая святых своего любящего сердца, ты, которому я верил, как самому себе, ты, посвященный в самые сокровенные тайны мои, ты, который...
   Монолог его высочества грозил затянуться надолго, и, вероятно, Феликс совсем заскучал, если бы не руки Гига, которые все время норовили ухватить собеседника за горло или нанести ему иной физический ущерб. А надо признать, наследный принц Мессонской империи обладал бычьей силой, и будь на месте Феликса кто-нибудь другой, эта вспышка страстей влюбленного идиота закончилась бы трагически.
   – Все произошло совершенно случайно,– успел вклиниться Феликс в паузу, возникшую по той простой причине, что принцу не хватило воздуха для очередного ругательства.– Шел мимо, заглянул на огонек, и она сама упала в мои объятия.
   – Мерзавец,– справился наконец с дыханием Гиг,– ты же знал, что я влюблен в нее до безумия, что страсть переполняет мое сердце! Я сгною тебя в тюрьме, негодяй, в самой вонючей и сырой камере, которую только можно найти в Мессонской империи!
   – Между прочим, Гиг, ты воспламеняешься страстью каждую неделю, поэтому немудрено, что я путаюсь в объектах твоего горячего поклонения. Позавчера это была Ильда, баронесса Асейская, вчера Мина, баронесса Лирийская, и, наконец, ты, оказывается, влюбился в Лилию Фарлейскую, ничего мне об этом не сказав.
   Его высочество немного ослабил хватку, и на лице его появилось сомнение.
   – Не далее как вчера я читал тебе стихи, в которых воспевал несравненную...
   – Фиалку твоего сердца Мину Лирийскую,– быстро подсказал Феликс.
   – Лжец,– голосу Гига, однако, не хватало уверенности.– Стихи были посвящены Лилии.
   – Ничего подобного,– стоял на своем Феликс.– Стихи были посвящены Мине, я сам ей их декламировал, вернувшись от Лилии.
   Феликс слегка увлекся в своих оправданиях и сболтнул лишнее, чего делать не стоило, поскольку глаза принца прямо-таки заблестели от бешенства.
   – Ты был у Мины?!
   – Это уже переходит все границы,– обиделся барон Садерлендский.– Мы о ком сейчас говорим: о Мине или о Лилии? Нельзя же ревновать к двум женщинам сразу. Это уже произвол и самодурство. Ты, Гиг, просто хочешь подгрести под себя всех мессонских девушек, а это уже попахивает тиранией. Как ты вообще можешь клясться в любви к Лилии, если прячешь в своих покоях белокурую девицу ангельской красоты? Очень красиво, очень по-императорски.
   – Тебе не удастся заговорить мне зубы, садерлендская змея!
   – Хорошо,– согласился Феликс.– Я отправлюсь в самую отвратительную мессонскую тюрьму, но только в том случае, если девушка за твоей спиной не более чем фантом или плод моего разгоряченного воображения.
   – Какой же ты...– Его высочество фразы не закончил, поскольку негодяй и мерзавец Феликс Садерлендский был прав.
   Девушка сидела в любимом кресле Гига, рассыпав роскошные волосы по резной спинке и даже, кажется, спала, опустив пушистые ресницы на розовеющие щеки. По мнению Гига, она была достойна оды, даже поэмы: белокурая, с алыми, как лепестки роз, губами, не говоря уже о фигуре, которая само совершенство, упакованное в дорогую материю. Оставалось выяснить, каким образом это сокровище проникло в личные покои Гига Мессонского. Скорее всего, дело здесь не обошлось без Феликса, который таким образом хотел загладить свою вину.
   – Надеюсь, девица благородного происхождения?
   – Ты у меня спрашиваешь? – удивился барон Садерлендский.
   – Но ведь это ты ее сюда привел.
   – С чего ты взял? Я ее впервые вижу.
   Вот уже двадцать лет Гиг знаком с Феликсом, и все эти годы негодяй ему бессовестно врет. Другой государь непременно наказал бы лживого вассала, но все знают, что у принца Мессонского доброе сердце, и пользуются этим совершенно беззастенчиво. Недаром же покойный барон Сигирийский всегда говорил, что государь должен быть строгим. К сожалению, у названного в честь замечательного полководца Гига Мессонского пока что не хватает душевных сил для того, чтобы избавиться от порочной для властителя слабости.
   – Вы закончили ругаться, мальчики?
   – Некоторым образом мы давно уже не мальчики,– обиделся Феликс.– Но хотелось бы знать, как ты сюда попала, девочка?
   – Меня зовут Лулу, я принцесса и пришла сюда дорогой гельфов.
   Гиг и Феликс переглянулись – девушка мила, слов нет, но с мозгами у нее явно не все в порядке. Не исключено, впрочем, что она подослана ярым врагом Мессонской империи Птахом Арлиндским – с этого негодяя станется.
   – А Птах Арлиндский вам здорово насолил?
   – Девушка,– укоризненно взглянул на дурочку Феликс,– этот субъект не просто наш враг, он много хуже. Мы давно пошли бы на него войной, но матушка Асольда не велит. Мы давно ждем, когда коварный Птах нападет на нас первым, но он все медлит и медлит. Говорят, что и ему мешает его матушка, королева Арлиндии Елена. Вот мы и мечемся меж материнских юбок, не позволяющих нам проявить доблесть в бою.
   Вообще-то Феликс сказал чистую правду, но таким ерническим тоном, что Гига передернуло. Этого негодяя непременно нужно проучить, сколько можно терпеть его беспримерное нахальство? Не будь этот молодчик молочным братом Мессонского принца, вскормленным, всем на беду, грудью императрицы Асольды, его давно бы уже зарезали или отравили разъяренные мужья, отцы и братья обесчещенных им женщин. Недаром же все называют Феликса Садерлендского бусонской язвой, и он сполна оправдывает свое прозвище. Непонятно, что вообще находят женщины в этом вороном негодяе?
   – Ты не прав, Гиг,– возразила странная Лулу.– Он довольно милый мальчик, только излишне болтливый.
   – Он негодяй,– мрачно поведал красавице Гиг.– Держитесь от него подальше. На его совести больше десятка вдребезги разбитых женских сердец.
   – Клевета,– возмутился Феликс.– Не верь ему, Лулу. Блондины куда коварнее брюнетов.
   – Сразу видно, что вы сыновья своего отца,– в сердцах сказала незнакомая принцесса, раздраженная бесконечным спором новых знакомых.
   – Мы с этим негодяем всего лишь молочные братья,– возразил Гиг.
   – Не знаю, обрадую я вас или огорчу, принц Мессонский, но этот болтливый брюнет – ваш брат по отцу, так же как и Птах Арлиндский.
   Блондиночка явно была не в себе, в чем Гиг подозревал ее с самого начала. Не исключено, правда, что это проделки Феликса, который с помощью девушки вздумал окончательно заморочить голову своему молочному брату. Барон Садерлендский способен и не на такие штучки, только бы отвлечь внимание от своих грязных вещичек.
   – Я все-таки не понял, откуда ты к нам явилась, Лулу?
   – Я родом с планеты Игирия, пришла к вам по дороге гельфов, но сначала побывала на Ибисе, потом еще у одного нашего брата, сына Леды, кавалера треф, которого зовут Андреем. Он будет здесь с минуты на минуту.
   Гиг вздохнул. Мало нам Птаха с Феликсом в кровных братьях, так еще и какой-то Андрей с Ибиса наклевывается. Девушка поехала уже явно и так далеко, что скоро скроется с глаз удивленных этим чудом наблюдателей. Кто же ее все-таки подослал?
   – А почему, дорогая Лулу, ты назвала нашего ибсянского братца кавалером треф?
   – Потому что кавалер пик – это ты, Феликс, сын Лилии Садерлендской, а твой мрачный брат Гиг – кавалер бубен.
   – А Птах Арлиндский, следовательно, кавалер червонный,– прозрел Феликс.– Полный набор. А не перекинуться ли нам в картишки? А ты какой масти будешь, Лулу?
   Видимо, блондинка усомнилась в умственных способностях барона Садерлендского, уж очень долго и удивленно она его разглядывала своими на редкость зелеными глазами. И одета она была странно. Костюм был мужской, но не мессонского покроя и даже не арлиндского. Не говоря уже о материи, которая переливалась всеми цветами радуги, что, возможно, было и красиво, но чересчур крикливо. Гиг Мессонский предпочитал более спокойные тона. Феликс же и вовсе всегда ходил в черном в память о своей умершей матери. Странным был и меч девушки, с клинком непривычно зеленоватым. Конечно, Гиг слышал сказки о межзвездных скитальцах, но всерьез их не принимал, как не верил и в собственное якобы звездное происхождение, считая это лестью расторопных придворных. Даже если допустить, что девушка действительно дочь залетного Героя, который разбросал своих детей по всей Либии, то при чем же здесь карточная масть, все эти трефовые и бубновые кавалеры?
   – Так ты наша сестра? – удивился Феликс.
   – Я толкую тебе об этом вот уже битый час. Ты удивительно невнимателен, барон Садерлендский.
   – Ну вот,– огорчился Феликс,– как только я собираюсь в кого-то влюбиться, как тут же выясняется, что это моя сестра.
   – И много у тебя сестер? – удивилась Лулу.
   – Ты единственная, но и влюбиться я собирался в первый раз.
   – Не слушайте его принцесса,– сказал Гиг.– У этого человека вместо сердца холодная лягушка, и любить он не способен. Для него не существует ни любви, ни даже самой обычной человеческой благодарности. Коварный негодяй, который...
   – Который часто рвет фиалки в садах его высочества принца Мессонского,– прервал его Феликс.– Хватит утомлять девушку поэтическими оборотами, Гиг, переходи на прозу.
   Принц Мессонский ответить нахальному барону не успел, поскольку внезапно и непонятно откуда в трех шагах от него объявился смуглолицый и темноволосый молодой человек с мечом у бедра.
   – Это Андрей Ибсянин,– пояснила Лулу.– Нам осталось дождаться только Птаха Арлиндского.
   – Интересно бы узнать,– возмутился Феликс,– а на что нам вообще сдался Птах Арлиндский, не говоря уже об этом трефовом кавалере?
   Честно говоря, Гиг был согласен с Феликсом, хотя воспитание не позволило ему высказаться определеннее по адресу гостя, явившегося неизвестно откуда и без всякого приглашения. Могло создаться впечатление, что императорский дворец превращается в постоялый двор, куда приходят все, кому не лень.
   – Мы отправляемся на Вефалию, а затем и дальше по дороге гельфов на поиски нашего отца Андрея Тимерийского, пропавшего предположительно в созвездии Сириса.
   Как вам это понравится! Гиг Мессонский, наследник трона величайшей империи Либии, должен бросить все и отправиться к черту в зубы, на поиски человека, которого в глаза не видел. А все-таки должен же существовать предел и помешательству.
   – Боюсь, нас матушка не отпустит,– сказал Феликс с сахарной улыбкой на устах.
   – Для императрицы Асольды у меня есть послание члена Высшего Совета Светлого круга просвещеннейшего Пигала Сиринского.
   – Подумаешь, Высший Совет! – возмутился Феликс.– Мы здесь, на Либии, сами себе господа.
   – Речь идет об угрозе Светлому кругу, и Либии в том числе.
   Но Феликс на эти слова только рукой махнул. Отца своего он никогда не видел, мать умерла при родах, и с тех пор он вольная птица, без всяких обязательств, если не считать обязательств вассальных перед имперской короной. Нет слов, поболтаться по чужим странам и даже планетам он не прочь, но чтобы вот так, с бухты-барахты, по чьей-то воле и в компании людей незнакомых и даже подозрительных – нет уж, увольте. Феликса Садерлендского ждет не дождется сегодняшней ночью в своей уютной спаленке прекрасная Лилия, и вот к ней-то он как раз и отправится, предоставив другим полную свободу в совершении безумных поступков.
   – Кто тебя ждет сегодня ночью? – переспросил очнувшийся от задумчивости Гиг Мессонский.
   Но Феликс сделал вид, что не расслышал вопрос Мессонского принца, и покинул его покои. Если Гигу доставляет удовольствие общество помешанных – это его проблемы, но у барона Садерлендского совсем другие вкусы. Отправляться в какую-то вселенскую дыру, где, скорее всего, приличного кабака не найдешь, благодарю покорно. А Гиг просто глупец, если позволяет морочить себе голову авантюристке, которая в довершение всех бед называет себя его сестрой. Нет, как вам это понравится, у Гига Мессонского и Феликса Садерлендского одна сестра на двоих! К тому же она и Птаха Арлиндского приплела – получите братца! А этот Андрей Ибсянин тот еще тип, по лицу видно.
   В «Серебряной рыбке» пахло, как водится, рыбой тухлой. Феликс этого запаха не выносил, но зато вино здесь было отменное, да и хозяином кабака был его старый знакомый по прозвищу Летучий Зен – бестия еще та, но осведомленнее его в Бусоне не было человека.
   – Выкладывай, морская крыса, что ты знаешь о Пигале Сиринском,– сказал Феликс, поудобнее устраиваясь за столом.
   – О,– только и сумел вымолвить Летучий Зен, и лицо его заметно побледнело.
   Для поднятия духа Феликс налил ему полную кружку его вина, за свой счет разумеется. Даром этот прохиндей ничего рассказывать не будет, но золотая монета послужит, будем надеяться, стимулом его красноречию.
   – Величайшая личность! – выдохнул Летучий Зен, отставляя в сторону опустевшую кружку.– Кентавр Семерлинг и магистр Пигал – самые светлые головы из тех, которых мне довелось видеть. И конечно, я буду страшно рад вновь приветствовать их в славном Бусоне.
   – Тебе придется подождать,– хмуро бросил Феликс.– Пока что они сюда не собираются.
   – Ах вот как! – Летучий Зен даже расслабился от облегчения.– А я, грешным делом, уже испугался.
   Феликс засмеялся:
   – То-то, я смотрю, завел волынку: «величайший», «светлые головы». Давай выкладывай все начистоту.
   Но как раз выкладывать все начистоту у Летучего Зена не получалось – пришлось увеличить плату еще на один золотой.
   – Смотри, Зен, человек я небогатый, но рука у меня тяжелая.
   Бывший арлиндский шкипер, а ныне бусонский кабатчик предостережению барона Садерлендского внял, поскольку за время долгого знакомства успел уже изучить буйный нрав своего сегодняшнего гостя. Благородный Феликс на весь Бусон славился несдержанностью на язык и на руку, а о его ночных похождениях складывались легенды. Летучий Зен для придания солидности своему рассказу со значением огляделся по сторонам и понизил голос почти до шепота. В замызганном сотнями грязных сапог и потных рук зале сидело не более десятка завсегдатаев, на скромность которых вполне можно было положиться, поскольку их вечно заплетающиеся языки даже при большой охоте не смогли бы связать больше пары слов.
   – Когда умерла ваша матушка, благородный барон, я буквально излазил весь Бусон по поручению вашего дедушки барона Садерлендского в поисках кормилицы, но так ее и не нашел.
   Феликс удивленно отставил кружку:
   – Почему?
   – Не в обиду будет сказано вашей милости, но никто не соглашался вскармливать дьявольское семя. Даже ваш дедушка, и тот рад был сплавить вас подальше.
   – Ты в своем уме, негодяй?! – возмутился Феликс.– Ты кого назвал дьявольским семенем?!
   Летучий Зен на всякий случай отодвинулся подальше от нервной бароновой руки, затянутой в замшевую перчатку:
   – Должен вам сказать, ваша милость, что ваш батюшка, долгие ему лета, тоже был скор на расправу. А между тем нет на Либии человека, который сделал бы ему больше добра, чем я. Что же касается вас, благородный Феликс, то и вовсе кабы не старый шкипер Летучий Зен и горничная вашей матушки Эна, то не сидели бы вы сейчас за столом и не грозили бы запустить в меня моей же кружкой. Вот она, баронская благодарность!
   Летучий Зен хотел было уже и слезу уронить, но передумал. Уж больно свирепо смотрел на него Феликс.
   – Батюшка-то ваш Герой из Героев, звездный князь и все такое, но... Если вы, ваша милость, кружку на стол не поставите, то я больше ничего вам не скажу. Давеча вы с его высочеством Гигом всю посуду мне перебили, и опять за свое.
   – За посуду тебе заплатили, негодяй,– возмутился Феликс, но кружку в сторону отставил.– Ладно, говори все как есть.
   – Так я, ваша милость, ничего такого не знаю, только слухами живу. Там кусочек отломишь, потом в другом месте кусочек.
   – Вываливай свои кусочки, Зен, пока у меня терпение не лопнуло.
   – Только вам, благородный барон, другим бы под пыткой не сказал... Совершенно случайно слышал, когда под дверью стоял, как просвещеннейший Семерлинг, кентавр и все такое, сказал достойнейшему Пигалу, мудрейшему дознавателю и все такое, что батюшка ваш, князь Тимерийский, связан с Черной плазмой и вроде бы с Сагкхом в друзьях.
   – Ты в своем уме, идиот? – даже не очень возмутился Феликс, поскольку ни на грамм Летучему Зену не поверил.
   – Люди мы маленькие,– скромно заметил кабатчик, вытирая засаленной тряпкой грязный до тошноты стол,– а только о чем слышал, о том и сказал. Поэтому и кормилицу вам никак найти не удавалось, пока императрица Асольда, которая тогда была еще принцессой и кормящей матерью, не взяла вас к себе и не вскормила сама.
   – Так этот князь Тимерийский и Гигу доводится отцом?
   – Только исключительно вам, благородный барон, и только исключительно на ухо: да.
   – И Птаху Арлиндскому тоже?
   В ответ Летучий Зен только руками развел, словно извиняясь на чужое чрезмерное усердие.
   – Так ведь звездный скиталец, Герой и все такое, где уж тут бедным девушкам устоять? А потом, дьявольские камни из замка Крокет что-нибудь да значат. Колдун был, конечно, не из последних. Меня в крысу собирался превратить, еле-еле достойнейший Пигал сумел отстоять.
   – Не мели чепухи,– вяло махнул рукой Феликс, задумчиво разглядывая пятна от пролитого на стол вина.
   – Весь Бусон видел, как он благородного барона Краулендского живьем спалил вместе со слугой. А вы говорите чепуха, ваша милость. А сколько там народу подавили, кошмар. Серьезным человеком был ваш батюшка, худого слова про него не скажу. При мне в арлиндском кабаке двух человек до смерти кулаками зашиб, а третьему и вовсе голову снял.
   – Ну это не бог весть какой подвиг.
   – Так оно конечно,– подтвердил Летучий Зен.– Прошлый раз, когда вы с его высочеством Гигом осерчали, так мы уж отливали, отливали, благо море рядом. Оно конечно, вода у нас бесплатная, но трудов, трудов сколько!
   Феликс Летучего Зена уже не слышал. Не то чтобы история собственного рождения была для него тайной за семью печатями, но наиболее важные подробности от него, оказывается, скрыли. Конечно, насчет дружбы князя Тимерийского с Сагкхом Летучий Зен приврал, но, видимо, этот звездный Герой действительно был изрядным колдуном, коли на его отпрысков до сих пор нервно дышит бусонское простонародье. «Серебряная рыбка» потихоньку наполнялась посетителями, которые вели себя пока довольно тихо, смущенные присутствием знатного гостя, но не приходилось сомневаться, что крепкое мессонское вино скоро развяжет им языки. Ни к ругани, ни к драке у Феликса сегодня душа не лежала, а потому, распрощавшись и с Летучим Зеном, и с «Рыбкой», он отправился к баронессе Лилии, но по рассеянности оказался у баронессы Мины, где и остался на ночь, не очень огорчившись недоразумению, поскольку и вино в доме барона Лирийского было отменным, и сама Мина приняла забредшего на огонек гостя, как и подобает скромной жене отсутствующего по причине крайней занятости мужа.
   То ли вино на него подействовало, то ли горячие ласки баронессы Лирийской, но к утру Феликс почти начисто забыл вчерашние неприятности и был страшно удивлен, встретив в покоях Гига Мессонского все ту же очаровательную компанию, к которой добавился еще и расфуфыренный как павлин Птах Арлиндский. Все-таки у арлиндцев абсолютно нет вкуса. Ну кто, скажите, надевает коричневый камзол к темно-зеленым штанам? Феликс, конечно, не удержался бы от язвительного замечания в адрес незваного гостя, если бы не присутствие императрицы Асольды Мессонской, которая взглянула на беспутного гуляку с грустью и укоризной. Новоявленная сестрица Лулу и вовсе надувала губки, словно барон Садерлендский чем-то ее смертельно обидел. Ибсянин Андрей хмурил густые брови, а Птах Арлиндский равнодушно зевал. И это в присутствии императрицы – ну и нравы у них там в Арлиндии! Чучело деревенское. И похоже, вся благородная семейка готовилась обрушить шквал негодования на голову подгулявшего братца.
   – Мы отправляемся немедленно,– сказал Гиг.– Больше ждать некого.
   Выходит, ждали только барона Садерлендского, чтобы дружно сойти с ума. Феликс уже открыл рот, чтобы высказать свои сомнения по поводу столь поспешного и непродуманного решения принца Гига, но императрица Асольда уже благословила сына на ратный труд, и барону Садерлендскому не осталось ничего другого, как последовать за своим сюзереном.
   То ли похмелье сказалось на самочувствии барона, то ли бессонная ночь, проведенная в объятиях красавицы, дала о себе знать, но только он продремал в седле всю долгую дорогу до местечка Олен, куда за каким-то дьяволом понесло разношерстную компанию.
   Очнулся Феликс только тогда, когда Птах Арлиндский довольно недружелюбно толкнул его в плечо:
   – Просыпайся, барон пиковый, приехали.
   – От червонного слышу,– огрызнулся Феликс, недовольный тем, что его разбудили.
   Настроение у барона Садерлендского было гаже не придумаешь, но он все-таки не мог не отметить красоты мессонского пейзажа и указать на него крикливому арлиндцу. Ничего подобного в его захудалом королевстве конечно же не было и быть не могло. Птах Арлиндский засмеялся, а на губах трефового Андрея появилась кривая усмешка – та еще парочка, зря Гиг с ними связался.
   – Мы находимся на планете Вефалия,– обрадовала Феликса белокурая Лулу.
   Вефалия так Вефалия. Хотя Феликс никак не мог взять в толк, как же они здесь очутились – ехали, ехали, и на тебе. А так место даже приятное – травка зеленая, цветочки на лугу, коровки вдалеке пасутся, мирные поселяне кланяются проезжающим мимо господам, и, судя по одежке и добротности усадеб, живут они побогаче мессонцев. А тут еще одна молоденькая поселянка мило улыбнулась Феликсу.
   – А что это за чучело волосатое? – удивился Гиг Мессонский, чем отвлек барона от грешных мыслей.
   Более всего работающие на полях существа были, по мнению Феликса, похожи на либийских мухоров, но гораздо трудолюбивее и росточком поменьше.
   – Это рески, самые заклятые наши враги,– пояснила Лулу.
   – Они что же, разумные? – удивился Феликс.
   – Мы находимся за пределами Светлого круга,– напомнил спутникам Гиг,– так что привыкайте.
   К чему привыкать-то, к этим образинам? Феликс, приглядевшись повнимательнее к работающим на полях существам, пришел к выводу, что рески отнюдь не самые отвратительные из них. А о внутренних недостатках этих поразительных уродов барон вообще судить не брался. В свете открывшихся фактов ему и улыбка молодой поселянки не показалась такой уж искренней. Черт его знает, что у нее под юбкой. Принесло же в страну – ходи да оглядывайся.