Шведов Сергей. Черный скоморох

   Феликс засмеялся, смех, правда, прозвучал не слишком радостно, а Пигалу он даже показался зловещим. Вот когда начинает прорываться наружу истинное нутро пикового монстра. И еще был один аргумент в пользу Пигала Сиринского, настолько значительный, что перевешивал без труда все сомнения,– голубой замок вибрировал, вибрировал практически незаметно для любого другого глаза, но только не сиринского. Голубой замок реагировал на пришельцев, а их дальнейшее пребывание на Весте грозило планете неисчислимыми бедствиями. Другое дело, что выкурить сыновей Чернопалого из голубого замка будет не так-то просто.
   – Скажи, Лулу,– повернулся Феликс к сестре,– ты присутствовала при разговоре просвещеннейшего Пигала с канцлером Весулием?
   – Нет.
   – Так вот, наивная сестра проницательного брата, магистр разговаривал не с Весулием, он направил донос в Высший Совет. И этом доносе сообщил, что отпрыски князя Тимерийского унаследовали негативные качества своего отца и их следует изолировать. Я правильно излагаю суть дела, просвещеннейший?
   – Если вы, человек молодой, полагаете, что Пигал Сиринский сгорит со стыда от ваших разоблачений, то вы жестоко ошибаетесь. Я выполняю свой долг перед человеческой цивилизацией. И цель моя – остановить безумного князя, расчищающего путь Сагкхам. Если в вас есть хоть капля человеческого, то вы обязаны мне помочь.
   Просвещеннейший Пигал был уверен, что на этих людей нельзя положиться в трудную минуту. Но для очистки собственной совести он просто обязан был сделать это предложение.
   – Ладно, магистр,– сказал Феликс,– сейчас мы отправим вас к Каху с ультиматумом. Император, а точнее, узурпатор возвращает наших с Птахом несравненных, а мы соглашаемся вступить с ним в переговоры. В противном случае мы взрываем замок и начинаем войну.
   По мнению Пигала, глаза у Феликса при этих словах сверкнули безумием, а рука с черным камнем взметнулась к потолку. В том, что барон способен натворить много бед, сиринец не сомневался. Что этому негодяю до жизней людей, когда им движет похоть?
   Ворота голубого замка открылись, выпуская магистра на свободу, и тут же вновь сомкнулись за его спиной. Облегчения Пигал не испытал, зато почувствовал злость и на проклятого князя, и на его отпрысков, и на кентавра Семерлинга, который в очередной раз подвел своего друга, не сумев предотвратить захват голубых замков напористыми молодцами. Ну что для подобных монстров какой-то там капитан Бэг с полусотней гвардейцев? Неплохо было бы еще узнать, случайно опростоволосился Семерлинг или у него опять в голове созрел план, о котором он и не подумал поставить в известность членов Высшего Совета.
   Кентавр Семерлинг встретил просвещеннейшего Пигала жестом воистину братским. Умные глаза его при этом насмешливо сверкнули из-под седой гривы. Вокруг кентавра суетились какие-то люди, вероятно местная знать, но никому, похоже, в голову не приходило оспаривать его первенство. Уж очень внушительно смотрелся старинный приятель Пигала Сиринского. Между прочим, так было всегда, на всех планетах Светлого круга, и то же самое произошло на Весте. Люди везде люди. И уж конечно, Пигал Сиринский, как существо одной с ним породы, кажется вестианцам куда более ничтожным и подозрительным, чем кентавр.
   Просвещеннейший Пигал держался настороже, поведение Семерлинга на Весте казалось ему сомнительным. Он даже выразил ему в осторожной форме свое неудовольствие.
   – Я ожидал от тебя большей расторопности, просвещеннейший Семерлинг. Боюсь, что после того, как молодые люди захватили голубой замок, у нас будет масса проблем.
   – Мне не хватило времени, дорогой друг,– развел руками Семерлинг.– Я прибыл на Весту три дня назад и, признаюсь, не встретил здесь понимания.
   – И тогда ты обратился за помощью к поркам? – хмуро бросил Пигал.
   – Браво,– усмехнулся кентавр.– Узнаю лучшего дознавателя Светлого круга. За какие-то сутки ты, просвещеннейший, проник во все здешние тайны.
   Похвала приятна всегда, тем более заслуженная. И тем не менее магистр настаивал на объяснениях – дело превыше всего.
   – Не хочешь перекусить? – Кентавр махнул рукой в сторону шатра, вокруг которого суетились до полусотни слуг.
   Шатер, видимо, был одолжен у законного наследника вместе с короной. Шатер кентавр присвоил, а корону водрузил на голову совершеннейшего, как показалось Пигалу, дурака. И тем не менее этот толстогубый олух отныне именовался императором. Надутый узурпатор благосклонно кивнул сиринскому магистру, но Пигал был абсолютно уверен, что, если бы его представлял не кентавр, а кто-нибудь другой, то сукин сын в горностаевой мантии головы не повернул бы в его сторону. Впрочем, Ках был не более чем пешкой в большой игре, которую вели на планете пока еще не до конца проявившие себя силы. Как ни присматривался Пигал, но существ, которых можно было бы назвать порками, он вокруг Каха не обнаружил. О присутствии их можно было догадываться лишь по равнодушным лицам придворных, с которыми они внимали императору. Равнодушие происходило от знания того, что этот человек всего лишь марионетка в руках опытных кукловодов.
   – Здесь потрясающее вино, дорогой друг. Рекомендую.
   – Спасибо, но я только что из-за стола. Кстати, наши молодые друзья требуют своих несравненных, в противном случае грозятся разнести планету.
   – К сожалению, несравненных у меня нет,– развел руками Семерлинг.– На планете Веста существует обычай: императоры женятся только на дочерях баронов голубых замков. И все четыре девушки, на которых предъявляют права благородные кавалеры, являются невестами его императорского величества.
   – В империи процветает многоженство? – удивился Пигал.
   – Нет, но для императора делают исключение.
   – А Ках действительно сын императора?
   – Сын, но незаконный. Законным сыном был принц Зак, который, по слухам, скоропостижно скончался вслед за отцом. Теперь вы понимаете, что Каху позарез нужны несравненные, чтобы осветить браком свое не совсем законное правление.
   – А тебе не кажется, Семерлинг, что нас пытаются ввести в заблуждение этим якобы старинным обычаем? Ведь за это время императорская семья давно бы уже выродилась от близкородственных связей с родами из голубых замков!
   – Ты прав, магистр. Разумеется, за это время замки меняли хозяев, но не в этом дело. Просто девушки не являются родными дочерьми баронов из голубых замков, их отдают туда с младенческих лет на воспитание.
   – Их что же, выбирают по жребию? А родители?
   – Жребий здесь ни при чем, как и родители тоже. У этих девушек нет родителей и никогда не было. По уверениям придворных, девушки всегда одинаковы по внешности. И нынешние несравненные ничем не отличаются от тех, кому выпал жребий стать законными женами императора Зака IX.
   – Иными словами, они искусственного происхождения. И кто же они, эти искусники, создающие несравненных?
   – Порки.– Кентавр Семерлинг бросил на магистра многозначительный взгляд.– После того как одна из четверых родит императору наследника, ее и остальных трех жен удаляют. Отправляют в Релан. Именно оттуда, по здешним понятиям, начинается дорога в никуда.
   – Дорога в Черную плазму?! – вздрогнул Пигал.
   – Именно так,– кивнул головой Семерлинг.– Думаю, что это порки пока что мешают князю Тимерийскому выйти на дорогу.
   – Но почему порки? – удивился Пигал.
   – Потому что именно эти загадочные существа уже не одну сотню лет контролируют замок Релан. Чуть ли не со времен Великого поражения.
   Пигалу показалось в эту минуту, что его старый знакомый нервничает, что он гораздо менее уверен в себе, чем обычно. И это неожиданное открытие поразило магистра до глубины души. Уж если такая глыба, как Семерлинг, начинает метать икру, то что же с других спрашивать в сложившихся обстоятельствах?
   – Четырехрукие служат поркам?
   – С их помощью они пытались установить контроль над некоторыми планетами,– кивнул головой кентавр Семерлинг.
   – Тогда понятно, почему Тимерийский разрушает голубые замки. И очень может быть, Сагкхи здесь совершенно ни при чем.
   – Ты, друг мой, всегда питал слабость к князю,– вздохнул Семерлинг.– Боюсь, что он недостоин твоей доброты. Разумеется, порки не сахар. Более того, они наверняка рвутся к господству над дорогой гельфов, а следовательно, над Темным кругом. Безусловно, они являются и угрозой для Светлого круга. Но это качественно иная угроза, просвещеннейший Пигал. Черная плазма – это уничтожение всего, без надежды на возрождение. У тебя есть что возразить, магистр?
   Увы, Пигалу Сиринскому возразить было нечего. Дело зашло слишком далеко. Если верить кентавру Семерлингу, а в данном случае ему можно верить, князь Тимерийский кругами ходит перед адскими воротами и то ли не решается сделать последний шаг, то ли ему в этом мешают порки.
   – Скажи, просвещеннейший Семерлинг, от кого ты узнал о порках?
   – От Зеила.– Кентавр подлил себе в кубок изрядную порцию вина.– У кузнечиков к ним застарелая неприязнь.
   – А Кибелиус тоже был связан с порками?
   Семерлинг бросил на магистра насмешливый взгляд из-под седой пряди, упавшей на широкий лоб:
   – Сдается мне, что ты меня в чем-то подозреваешь, дорогой друг?
   – Увы, просвещеннейший, я подозреваю всех: тебя, князя Тимерийского, его отпрысков, императора Каха, канцлера Весулия и даже самого себя. Напрасно улыбаешься, Семерлинг, я говорю совершенно искренне. В последнее время мне начинает казаться, что и на меня упала тень Черной плазмы. Слишком уж азартно мы все включились в игру и даже получаем от этого болезненное удовольствие.
   – Знать бы еще, какие ставки в этой игре,– вздохнул кентавр, и скептическая улыбка исчезла с его лица.
   – Давай для начала определим, кто игроки.
   – Князь Тимерийский,– подсказал кентавр.
   – Вопрос,– поднял вверх палец Пигал,– самостоятельный он игрок или всего лишь марионетка Черной плазмы?
   – Я склоняюсь ко второму варианту.
   – Допустим,– согласился Пигал.– В этом случае мы должны нейтрализовать и князя, и тех, кто с ним связан. Нужны союзники. Вдвоем нам с ними не справиться.
   – Насколько я понимаю, император Ках в качестве союзника тебя не устраивает?
   – Разумеется, нет,– пренебрежительно махнул рукой сиринец.– Я хочу, чтобы ты познакомил меня с порками, Семерлинг.
   – Честно говоря, магистр, я только слышал о порках, но никогда их не видел.
   – Иными словами, ты отказываешься свести меня с ними? – поставил вопрос ребром Пигал.
   – Ну почему же? – удивился кентавр.– Как раз на сегодня у меня назначена с ними встреча, и если ты горишь желанием их повидать, то я готов посодействовать. Другое дело, что я не могу гарантировать твою безопасность, поскольку не знаю планов порков, ни глобальных, ни в отношении нас с тобой.
   Просвещеннейший Пигал не верил ни поркам, ни даже кентавру Семерлингу, но, к сожалению, выбор у него был невелик. А что касается риска, то ведь магистр далеко не в первый раз подвергает свою жизнь смертельной опасности во благо человеческой цивилизации. Другое дело, способно ли это самое человечество по справедливости оценить усилия сиринца, или наплюет на чужую самоотверженность. За человечеством, к сожалению, водится грешок неблагодарности.
 
   Путь до Релана не показался магистру слишком долгим, во всяком случае, соскучиться он не успел, как не успел привести в порядок свои расстроенные мысли. Релан по виду был огромной крепостью, чтобы не сказать городом. Пигалу пришлось высоко запрокидывать голову, чтобы увидеть верх стены. Стены были сложены из самых обычных камней, поражавших, однако, воображение своей величиной. Ворота распахнулись перед гостями почти сразу же. Но выделенная императором Кахом охрана внутрь крепости въезжать категорически отказалась. Рогатые гвардейцы считали это место проклятым. Пришлось магистру идти на штурм твердыни в гордом одиночестве, если не считать, конечно, просвещеннейшего Семерлинга, на лице которого не было и тени тревоги, не говоря уже о робости. Впрочем, магистр никогда еще не видел своего друга испуганным. Кентавры – отважное, самоуверенное и воинственное племя. К сожалению, магистр Пигал был не кентавром, не Героем, а всего лишь сиринцем, гражданином планеты, которая служила человеческому содружеству разумом и бесчисленными талантами, но уж никак не мышцами. А потому Пигал чувствовал холодок в области позвоночника, тем более что встреча, на которую он столь опрометчиво рвался, с самого начала покатилась по странной колее. Начать хотя бы с того, что вместительный двор оказался совершенно пуст, а в сторожевой башне не было наблюдателей. Могло создаться впечатление, что замок Релан необитаем, такая здесь стояла оглушительная тишина. Пигал не знал, как поступить в данных обстоятельствах. Сидеть ли и дальше в седле истуканом, или все-таки спешиться, проявив тем самым вежливость по отношению к хозяевам. Другое дело, что в его вежливости никто здесь, похоже, не нуждался, а звать замешкавшихся хозяев он не решился. Кентавр Семерлинг тоже помалкивал, горделиво вскинув свою увенчанную седой гривой голову и скрестив на чудовищно мускулистой груди руки. Рядом с такой глыбой Пигал любому непридирчивому взгляду покажется ничтожеством. Особенно взгляду нечеловеческому, не привыкшему судить по внутренним качествам, а схватывающему прежде всего фактуру. Поэтому магистр решил остаться в седле.
   В дальнем углу двора вдруг появилась тень, внешне напоминающая человеческую. Именно в сторону этой тени двинулся Семерлинг, громко стуча копытами, что, надо полагать, должно было подчеркнуть несокрушимое кентаврийское достоинство. То, что магистр поначалу принял за тень, оказалось живым существом, но до чрезвычайности плоским, облаченным к тому же в слишком просторный балахон, скрывающий форму тела. Тем не менее магистру показалось, что по своему строению оно схоже с человеческим. В частности, он почти ручался за две ноги, две руки и голову. И это к месту сделанное наблюдение его успокоило. В конце концов, магистр видел в своей жизни немало существ самого причудливого вида.
   Из довольно мрачного двора гости были препровождены внутрь величественного здания. Если это здание действительно строили древние гельфы, то оно, бесспорно, делало честь их сноровке и смекалке. Однако просвещеннейший Пигал не был поклонником монументальной архитектуры, предпочитая сумрачным громадинам легкие, наполненные светом дворцы родного Сирина. К тому же здесь было сыровато, во всяком случае, магистр почувствовал озноб и, в который уже раз, позавидовал толстой шкуре кентавра Семерлинга. Очень может быть, поркам тоже было холодно в старинном, продуваемом ветром замке. А чем еще можно объяснить их пристрастие к плащам из толстой ткани, в которые они тщательно закутывали свои тощие до неприличия тела? Что же касается лиц, которые вдруг выступили навстречу пришельцам из темноты, то их с некоторой натяжкой можно было принять за человеческие. В отличие от бесплотных тел, головы порков напоминали увесистые сиринские тыквы и величиной, и цветом, то есть были велики при неестественно желтой окраске. Волос на черепах не было. О бородах и говорить нечего, поскольку подбородки, где они могли бы произрастать, отсутствовали начисто. Нос был, но уважения не внушал. Самыми же примечательными в образе порков были глаза. Огромные, занимающие едва ли не пол-лица. Они были настолько по человеческим меркам несуразны, что Пигал поначалу посчитал их очками, однако, приглядевшись повнимательнее, мнение свое изменил. А пораскинув мозгами, пришел к выводу, что освещение на родной планете порков, скорее всего, скупое и что слабое освещение зала доставляет неудобство только гостям, а порки видят все отлично. Еще магистру подумалось, что порки, видимо, очень древняя раса, гораздо более древняя, чем гельфы и их потомки – люди, более древняя, чем раса кентавров, а возможно, даже самая древняя раса разумных существ во Вселенной. Во всяком случае, для того чтобы истрепаться до такой степени бестелесности, надо прожить долгую жизнь.
   Порков было пятеро. И по тому, как гнулся перед ними проводник, стало очевидно, что это не последние спицы в заезженной поркианской колеснице. Сановные порки торжественно восседали в старинных креслах, но гостям сесть не предложили. Кентавр Семерлинг в подобной любезности и не нуждался, а гордый сиринец вдобавок к общему неприятному впечатлению от порков решил, что существа они черствые и высокомерные.
   – Мы не ждали кентавра на Весте,– неожиданно прозвучал голос, поразивший магистра совсем уж замогильным тембром.
   – Обстоятельства заставили меня нарушить договор, заключенный между Поркией и Кентаврией,– спокойно ответил Семерлинг.– Опасность грозит и вам, и нам. Я имею в виду возможность прорыва Сагкхов за пределы Черной плазмы.
   – Мы уже приняли меры,– прозвучал все тот же бесцветный голос.
   – Боюсь, что эти меры недостаточны.– Кентавр чуть подался вперед, собираясь тем самым, видимо, подчеркнуть важность своих слов, но натолкнулся на невидимый барьер.
   – Не знаю, известно ли вам, что голубые замки, взятые порками под контроль на нескольких планетах, уже уничтожены князем Тимерийским вместе с их новыми обитателями.
   – Ты не совсем точно излагаешь ход событий, кентавр.– В замогильном голосе Пигал уловил нотки раздражения.– По нашим сведениям, в этом вина не только князя, но и твоего спутника-сиринца.
   Просвещеннейший магистр нисколько не удивился осведомленности порков, но в любом случае он не собирался оставаться молчаливым свидетелем важного разговора.
   – Я послан на Весту Высшим Советом планет Светлого круга, который весьма обеспокоен угрозой, исходящей из Черной плазмы, и безответственными действиями известного вам лица. Что же касается обвинений в мой адрес с вашей стороны, высокочтимые, то я их решительно отвергаю. Я был всего лишь наблюдателем событий, происходящих на дороге гельфов, и отнюдь не понуждал сыновей проклятого князя к активным действиям. Менее всего Высший Совет хотел бы вмешиваться в дела, нас совершенно не касающиеся. Но согласитесь, высокочтимые, мы не можем безучастно наблюдать, как безумцы пытаются открыть дверь в дьявольский заповедник.
   – Вы хотите, чтобы дорога перестала существовать?
   – Во всяком случае, мы почувствовали бы значительное облегчение, если бы это случилось,– подтвердил Пигал.– Человечество сейчас не готово принять сомнительный дар гельфов и, боюсь, не будет готово принять его в обозримом будущем.
   – Кентаврия придерживается того же мнения,– дополнил магистра Семерлинг.
   Пигалу показалось, что порки совещаются между собой, хотя ни одного звука не донеслось до насторожившихся гостей.
   – Наши желания совпадают,– заговорил наконец все тот же голос.– Пока существует дорога, существует и опасность проникновения Сагкхов в ближние и дальние миры.
   – Боюсь, что с исчезновением дороги опасность уменьшится ненамного, тем более что активность Сагкхов, если иметь в виду известное вам лицо, в последнее время резко возросла.
   По части возросшей активности Сагкхов Пигал преувеличивал, если быть уж до конца откровенным, хотя не исключено, что эти его слова в один не слишком приятный момент окажутся пророческими. Но в данном случае обвинения магистра были лишь уловкой, направленной на то, чтобы проникнуть в планы порков.
   А то, что планы эти существуют, сиринец не сомневался.
   – У вас есть возможность уничтожить Сагкхов в их логове? – В бесцветном голосе Пигалу почудилась насмешка. Впрочем, дело было не в голосе, а в самом предположении, что какой-то там сиринец способен противостоять Сагкху, что, конечно же, не могло не вызвать улыбки даже у кентавра Семерлинга.
   – У нас такой возможности нет, но, возможно, вы, порки, более могущественны, чем мы.
   – С Сагкхами нам не совладать.– Ответ последовал почти мгновенно.– И, уж конечно, мы не настолько глупы, чтобы затевать с ними ссору.
   Ответ, по сути, был разумен, но поспешность, с которой он был дан, показалась магистру подозрительной. Во всяком случае, с этой минуты он окончательно утвердился в своем негативном мнении о бестелесных существах с непомерными амбициями. Пигал начал подозревать, что кутерьму на дороге гельфов затеяли не Сагкхи, которым, вполне возможно, совсем неплохо живется в Черной плазме, а именно порки, явно вымирающая раса, которой в этом мире терять уже нечего. Правда, не совсем понятно, что они рассчитывают приобрести, вызвав вселенскую катастрофу?
   – В любом случае князя Тимерийского следует остановить,– высказал свое мнение кентавр Семерлинг.
   – С этим мы согласны,– подтвердил порк.– Существо, именуемое князем Тимерийским, тесно связано с Черной плазмой, а потому и несет в себе смертельную угрозу и вам, и нам. Исходя из общности целей, мы даем свое согласие на сотрудничество. Что же касается конкретных действий, то наши агенты свяжутся с вами в столице в самое ближайшее время.
   Просвещеннейший Пигал, покинув мрачную крепость, вздохнул с облегчением. Хотя были основания полагать, что этот вздох преждевременный. Очень может быть, что с такими союзниками, как порки, никаких врагов не надо. И занесло же сиринского магистра на старости лет в глубочайшую яму, которая грозит поглотить не только его, но и все человечество. Самое страшное, что и поддержки ждать неоткуда. Конечно, из всех окружающих Пигала существ кентавр Семерлинг более других заслуживал доверия, но опыт общения с высокомудрым членом Высшего Совета подсказывал, что это доверие не должно быть стопроцентным.
   Имперские гвардейцы пристроились в хвост Пигалову жеребцу, и по их просветленным лицам было видно, что покидают они эти скучные места с чувством облегчения. Кентавр Семерлинг горделиво возглавлял группу. Косясь глазом на просвещеннейшего друга, магистр вдруг осознал с прихлынувшей к сердцу грустью, что, к сожалению, сотрудничество разумов во Вселенной не такое уж легкое занятие. И многолетние отношения сиринского магистра с кентавром яркое тому подтверждение. Что уж тут говорить о порках?
   На узких улочках столицы Вестианской империи было неспокойно, и занятый глобальными проблемами магистр не стал вникать в суть происходящего. Очень может быть, что вестианцы недовольны своим новым императором, но, к счастью, не Пигалу Сиринскому решать эту проблему.
   – Мне кажется, им доверять нельзя.
   – Я предупреждал тебя об этом с самого начала, Пигал,– спокойно отозвался Семерлинг.– У порков свои цели, и, вероятнее всего, они очень расходятся с нашими.
   Разговор происходил во дворце императора Каха, который любезно предоставил гостям роскошные покои, не радовавшие, однако, сердце встревоженного магистра. Пристрастие гельфов к ярким и пестрым краскам раздражала Пигала еще на Игирии, но на Весте это явно превратилось в порок. Да и сам дворец являл собой образец вестианской архитектуры эпохи упадка. Столица Вестианской империи тоже не понравилась сиринцу. По количеству грязи она вполне могла бы соперничать с альбакеркской столицей, где магистру довелось пережить одно весьма неприятное приключение. Все-таки гельфы сильно деградировали со времен Великого поражения, и на Весте следов деградации куда больше, чем на Игирии и Вефалии.
   Пигал отпил кисловатого вестианского вина из хрустального кубка изумительной работы и перевел взгляд на застывшего в неподвижности у окна кентавра.
   – Тебе не кажется, просвещеннейший, что порки готовят каверзу Черной плазме и для этой цели им нужен князь Тимерийский.
   – Зачем? – Семерлинг даже головы не повернул в сторону сиринца, занятый, видимо, каким-то любопытным зрелищем за окном.
   Пигал хотел уже было присоединиться к кентавру, но усталость оказалась сильнее любознательности, и он остался сидеть в уютном кресле, вздыхая о прожитых годах, которые, что ни говори, давят на плечи тяжелым грузом. Все-таки у человека только две ноги, а не четыре, и иной раз приходится об этом жалеть.
   – Порки, судя по всему, вымирающая раса, и кто знает, не заинтересованы ли они в глобальной катастрофе, дабы расстаться с треском и шумом со столь жестоко обошедшимся с ними миром.
   – Либо получить от Черной плазмы заряд энергии для продолжения своего существования,– отозвался Семерлинг.
   Похоже, его мысли текли по тому же руслу, что и мысли просвещеннейшего магистра. Шум за окном действовал на нервы разнежившемуся сиринцу, и он обратился к своему другу с ноткой раздражения в голосе:
   – Ты не мог бы мне объяснить, просвещеннейший, что там происходит?
   – Вероятно, бунт, а возможно, и революция.
   – А в чем разница?
   – Бунт бессмыслен по своей природе, а революция предполагает идею.
   – И кто стоит во главе бунтующих масс? – Пигал начал проявлять интерес к происходящему, тем более что шум во дворе нарастал.
   – Жгучий брюнет приятной наружности, лет примерно двадцати, с энергетическим мечом в руке...
   – Феликс,– догадался магистр.– Нет, это не революция, Семерлинг, поскольку мессонские бароны не признают никаких идей, кроме безумных. Это бунт плоти. Благородный пиковый кавалер явился за своей Миленой.
   Пигал оказался прав: не прошло и двух минут, как барон возник на пороге с мечом в руке и яростью во взоре.
   – Где этот мерзавец Ках?
   – И для того, чтобы задать мне этот вопрос, человек молодой, ты истребил сотню, а может, и более ни в чем не повинных людей?