Страница:
– Почему же ты ее не разбудил, человек молодой? – в раздражении воскликнул магистр.
– Для этого надо разбить ящик, а у меня это, к сожалению, не получилось.
– Какой еще ящик? – не сразу понял Пигал.
– Стеклянный или хрустальный. Но, скорее, ни то, ни другое, потому что уж очень крепкий материал.
Достойнейший магистр наконец сообразил, о чем идет речь:
– Особая формула классического четырехгранного замка.
– Тебе виднее, достойнейший. Ты же у нас магистр.
– Говоришь, ни меч, ни скоморох не смогли его вскрыть?
– Ни меча, ни скомороха я не использовал,– возразил Тимерийский.– Тебе же живая девушка нужна, магистр, а не головешка. Этот черный урод прожег в стене замка Крокет огромную дыру, а таких массивных стен, как там, мне встречать еще не доводилось.
Достойнейший Пигал мучительно размышлял, слушая вполуха молодого человека: классический четырехгранник, скорее всего, игирийский, нет, это не стекло и не хрусталь, это особая форма изолированного пространства, когда видит око, да зуб неймет. Конечно, игирийский четырехгранник вещь архисложная, но ведь и Пигал Сиринский не новичок, а магистр Белой магии. Если он не справится с этой непростой, но посильной задачей, то ему лучше уйти в цветоводы и выращивать розы до конца своих дней.
– Надо бы посоветоваться с кентавром Семерлингом.
– Конечно,– ехидно согласился Тимерийский.– Некоторые без чужих советов шагу ступить не могут.
– Человек молодой,– взвился едва ли не до потолка Пигал,– я занимаюсь Белой магией вот уже сорок лет, и для того, чтобы разомкнуть игирийский четырехгранник, мне не требуется помощь.
– Так в чем же дело? – пожал плечами князь.– Пока ты будешь советоваться с Семерлингом, в замке обнаружат проделанный мною проход и запрячут девчонку куда-нибудь подальше с наших глаз. Ищи-свищи ее потом по всей Вселенной.
В замок Крокет отправились параллельным миром, чтобы не мозолить глаза возбужденной бусонской публике. А параллельный мир, в котором они оказались, был свободен от людской суеты. Этакая идиллическая картина Либии, какой она была сотни тысяч лет тому назад: лесочки, лесочки, поляночки – благодать. Ни грязных притонов, ни роскошных дворцов, ни обитающих в этих притонах и дворцах негодяев. Вот только замок Крокет существовал и здесь. Огромной глыбой возвышался над зеленой равниной, равнодушный ко всему живому, что суетилось сейчас у его подножия. То есть к Пигалу Сиринскому и князю Тимерийскому. В основном мире замок Крокет выглядел по-иному, а здесь он был просто горой, суровой и неприступной. Впрочем, какой-то крот уже успел проделать изрядную дыру в неприступной на вид твердыне. Кротом был, конечно, князь Андрей со своей чудовищной игрушкой. Это было не просто отверстие в стене, это был целый тоннель, буквально выжженный в незнакомой Пигалу породе.
Тоннель закончился, когда достойнейший магистр уже начал терять терпение и неожиданно для себя уперся носом в самую обычную деревянную дверь, закрытую на огромный амбарный замок.
– Мы что, уже вернулись в основной мир?
– Как видишь.– Князь Тимерийский вплотную занялся запором.
Судя по всему, опыта сиятельный поднабрался, шастая по чужим спальням, потому что амбарный замок расщелкал, как лесной орех.
– Крокет был построен триста с лишним лет тому назад известным бусонским архитектором Джавшей Сиплым,– тоном заправского гида поведал князь магистру.
– А почему Сиплым? – удивился Пигал.
– Пил, говорят, много, потому и помер сразу же по завершении строительства этого замка. Так что несчастья Крокета не с барона Силиса начались, хотя замок возводился по его заказу. У барона было много доброжелателей в Мессонии, которые спали и видели, как бы его побыстрее отправить на тот свет, однако барон решил действовать самостоятельно.
– Ты отлично информирован, человек молодой,– удивился Пигал.
– Даром, что ли, провел столько ночей в спальне прекрасной Лилии Садерлендской?
– Но, позволь,– возмутился Пигал.– За домом следили мои люди, и они видели там тебя только однажды!
– Какой все-таки негодяй этот Летучий Зен,– вздохнул Тимерийский.– Здоровались мы с ним во дворце почти каждый вечер. Впредь тебе наука, достойнейший магистр, не связывайся с кем попало.
– О Зеиле он сообщил все-таки мне,– засопел от обиды дознаватель.
– Клялся, что не рискнул меня в тот момент потревожить, потому и обратился к тебе.
– Значит, синяк у него под глазом – это твоя работа, человек молодой?
– Моя,– подтвердил князь.– Не люблю прохиндеев.
Замок Крокет в своей подземной части был самым обычным сооружением, каких немало разбросано по Мессонской равнине. По мнению князя Тимерийского, замок и оставался таким долгое время, пока здесь не поселился кузнечик Зеил. Вторая, куда более внушительная, хотя и не всегда видимая неопытному глазу оболочка,– дело его рук. Это сквозь нее пришлось прорываться князю с помощью Черного скомороха.
Достойнейший Пигал неодобрительно оглядывал покрытые плесенью камни. Судя по всему, Зеил был никудышным хозяином, в подземных проходах хлюпала под ногами вода, а уж о запахе и говорить нечего. Похоже, подземные казематы не проветривались целую вечность. Черт бы побрал этого сиплого пьяницу, который нагородил столь запутанный лабиринт. Если бы Пигалу предложили выбираться отсюда в одиночку, он, пожалуй, оказался бы в затруднении. А князь чувствовал себя здесь как рыба в воде или, точнее, как лягушка в болоте, без труда распахивая многочисленные дубовые двери, демонстрируя искусство незаурядного вора. Интересно, научил ли кто молодого человека этому предосудительному ремеслу, или он от природы такой талантливый? Если Зеил осмелился поселить прекраснейшую из прекрасных в столь омерзительное место, то он негодяй дважды и трижды. А вот у князя, похоже, нелады не только с совестью, но и обонянием – достойнейший Пигал задыхался уже не от вони, а от возмущения, а Андрей шел вперед с прежней прытью.
Впрочем, испытания магистра на этом не закончились. Ему еще пришлось пройти мимо на добрую полусотню метров выстроившихся в ряд скелетов. Конечно, Пигал Сиринский повидал в своей жизни немало, но пустые глазницы позеленевших от сырости черепов действовали ему на нервы.
– Говорят, что в замке Крокет похоронены сотни сторонников Сайры Великодушного,– сообщил Андрей.– Вероятно, это их останки. Подземелье буквально забито костями. Если свернуть направо или налево, то можно обнаружить массу любопытных вещей. Ты не в курсе, магистр, как можно вытянуть человеческую кость чуть ли не вдвое против обычных размеров? Что говорит по этому поводу ваша наука?
Достойнейший Пигал возмутился не на шутку:
– Стыдно, человек молодой, смеяться над чужими страданиями.
– А как насчет пыток, магистр, ты их тоже осуждаешь?
– Зеил – чудовище!
– Это враги не Зеила, а Гига Сигирийского, и пытали их, скорее всего, в его присутствии.
– Гиг Сигирийский – мерзавец!
– Почему бы тебе, достойнейший, не пристыдить его, как ты пристыдил меня. А заодно попенять своему другу Семерлингу, который подрядился помогать мерзавцу.
Достойнейший Пигал даже остановился от удивления:
– С чего ты взял, человек молодой, что Семерлинг помогает Гигу Сигирийскому.
– Я узнал это от правителя Гига, достойнейший, а у тебя, видимо, уши заложило.
– Но просвещеннейший уверял меня, что их встреча с Сигирийским была случайной...
– Разумеется,– засмеялся князь.– Семерлинга интересовал не мессонский авантюрист, а Зеил. Все эти либийские трагедии для кентавра мелочь. А знаешь ли ты, кто помирил Сайру Великодушного с пиратом Веселой Рожей?
– И кто же?
– Семерлинг. Это он составил столь поразившее тебя завещание Сайры – просвещеннейший любит позабавиться.
– Все это твои домыслы, человек молодой. Тебя тогда на свете не было, откуда ты можешь знать такие подробности?
– Подробности я узнал от нашего нового друга Урзы Мудрого, который не оставил своего императора в невеселые годы его заточения.
– Урза Мудрый при мне выказывал Семерлингу знаки величайшего уважения.
– Старик боится, как, впрочем, и ты, достойнейший.
– Я собственными ушами слышал, как Гиг Сигирийский назвал Семерлинга старым мерином, согласись, по отношению к благодетелю это звучит странно.
– Какая неблагодарность! – криво усмехнулся князь.– Кентавр дал, кентавр взял. Гиг Сигирийский тоже боится – боится, как бы известный своей непредсказуемостью Семерлинг не переиграл бы ситуацию к невыгодному для Гига результату. А потом, если мне не изменяет память и твой агент Летучий Зен ничего не напутал, ты должен был слышать слова, сказанные Зеилом: «У нас общая с Семерлингом цель». И еще вот о чем подумай, достойнейший: все эти события происходили на Либии в тот самый год, когда был разрушен замок Лорк-Ней.
– Что ты хочешь этим сказать, человек молодой? – Голос Пигала упал почти до шепота.
Но князь Тимерийский ничего больше не добавил к сказанному, возможно, просто не успел, поскольку следопыты наконец добрались до места заточения прекраснейшей из прекрасных Елены Арлиндской.
– А художник принаврал,– сказал князь, кивая на хрустальный гроб.– Шея не такая уж и длинная.
Достойнейший Пигал в который уже раз был потрясен цинизмом своего молодого спутника. Способен ли вообще этот юнец хоть кого-то любить? Ведь даже просвещеннейший Семерлинг оказался у него под подозрением! Впрочем, подозрения были взаимными. Однако если кентавр оперировал фактами, то князь – вздорными слухами.
– Неплохо было бы эту стеклянную банку открыть, возможно, мясо там еще свежее,– вывел Тимерийский магистра из задумчивости.
Достойнейший из мудрых только вздохнул в ответ на цинизм Андрея и принялся за работу. Все оказалось гораздо проще, чем он предполагал. То ли Зеил не был таким уж большим знатоком магии, то ли не захотел себя утруждать лишней работой, но классический четырехгранный игирийский замок был закрыт не на пять оборотов, как это делают истинные мастера, и даже не на три, как это делают дилетанты, а всего лишь на два. Ларчик открылся просто, и освобожденная принцесса едва не окунулась с головой в зловонную жидкость, протекающую аккурат под ее временным обиталищем. Расторопный князь Тимерийский успел, однако, подхватить спящую красавицу на руки. Ибо, увы, избавившись от сковывающего ее движения хрустального гроба, принцесса так и не проснулась, хотя должна была это сделать, почувствовав тепло рук молодого человека. Пигал во всем винил князя, который, по его мнению, был недостаточно влюблен, чтобы испускать те самые токи нежности, способные разомкнуть цепи, сковавшие вечным холодом мышцы Елены Арлиндской. К сожалению, красавица не проснулась даже от поцелуя, которым не замедлил наградить ее молодой князь. Пигал считал, что этому поцелую не хватало истинной страсти. Хотя пульс, бесспорно, был, правда, едва слышный и замедленный.
– Девушка теплая и наверняка живая,– подтвердил Тимерийский.
И тут же выдвинул совершенно безобразную, на взгляд достойнейшего Пигала, теорию. По мнению князя, наружного тепла для принцессы было мало и требовалось принять чего-нибудь вовнутрь. И что если достойнейший магистр перестанет путаться под ногами, то он, Андрей Тимерийский, ручается головой и за дыхание принцессы, и за ее учащенный пульс. Пигал с ходу объявил гипотезу князя абсолютно ненаучной и потребовал от молодого человека точного соблюдения ритуала, а также больше нежности и влюбленности. Князь Тимерийский недостаточную влюбленность признал и вполне логично объяснил ее тем, что видит девушку впервые, да и то полумертвую, что не способствует проявлению нежности. Опять же страсть он и достойнейший магистр понимают по-разному, отсюда и неудача. Однако выразил готовность и дальше жертвовать собой ради науки и тут же эту готовность продемонстрировал, поцеловав спящую красавицу в губы во второй раз. На какой-то миг Пигалу показалось, что в этот раз чудо освобождения произойдет: красавица задышала глубже и пульс участился. Но, увы, за всем этим ровно ничего не последовало – Елена Арлиндская не проснулась.
Пигал запаниковал, поскольку кому, как не магистру Белой магии, знать, что если красавица, извлеченная из классического четырехгранника, не проснется в течение получаса, то она не проснется уже никогда. К тому же пульс прекрасной Елены после недолгого всплеска начал затухать и грозил исчезнуть навсегда. Конечно, будь Пигал человеком молодым и пылко влюбленным, то наверняка ни одна красавица не осталась бы спящей на его руках, но, к сожалению, нынешняя молодежь не способна на пылкую и беззаветную любовь, отчего и дают сбои даже непреложные законы Белой магии. Князь Тимерийский выразил сомнение, и отчасти справедливое, надо признать, что Пигал в двадцать лет ограничивался только вздохами и поцелуями, и как бы там ни было в прошлом, а девушку надо спасать сейчас и теми средствами, которые имеются в наличии, поскольку другие искать уже поздно.
Разумеется, это было против всех установленных Белой магией правил и грозило достойнейшему Пигалу потерей авторитета среди коллег, но ради спасения человеческой жизни иногда приходится идти и не на такие жертвы. И пока магистр терзался сомнениями, измеряя нервными шагами усыпанный крупным океанским песком пол гробницы, молодой человек страдал ради науки. И его старания закончились непонятным хлопком, явно не предусмотренным программой. Пигал прислушался: хлопок повторился, а потом хлопки посыпались с завидной регулярностью. Встревоженный сиринец бросился за угол, к оставленному князю.
Елена Арлиндская все-таки проснулась и то ли со сна, то ли по какой-то другой причине очень резво хлопала князя по щекам, по плечам, по спине, бурно реагируя на окружающую действительность. Беспорядок в одежде прекраснейшей из прекрасных заставил смущенного Пигала отвести глаза, но сделал он это совершенно напрасно.
– Старый сводник!
Достойнейший из мудрых, который довольно давно не получал по физиономии, не сразу понял, что обидные слова относятся к нему, и даже не нашел что ответить разъяренной красавице, выглядевшей во сне, не в обиду ей будет сказано, куда более привлекательно.
– Он украл у меня камень.
– И только-то? – удивился, на свою беду, Пигал.
И тут же стоически принял на свою голову новый ушат обвинений вместе с еще одной оплеухой. Впрочем, князь тоже не был забыт: ему пообещали костер за изнасилование принцессы Арлиндской. Магистру светила всего лишь веревка за сводничество.
– Негодяй! – Ее высочество только в эту секунду осознала, что не совсем одета, и поспешила заняться своим туалетом.– Наглая рожа, ублюдок и урод.
Достойнейший Пигал никогда не был ценителем мужской красоты, но до сих пор считал, что князь Тимерийский весьма приятной наружности молодой человек, и был удивлен, что есть, оказывается, и другое мнение на этот счет.
– Зря мы ее разбудили,– вздохнул князь, поглаживая рукой пылающую щеку.– Пусть бы спала здесь в навозной жиже.
Только тут Елена Арлиндская осознала, что находится в неподобающем для высокой особы месте, но, к сожалению, сделала из этого совершенно абсурдные выводы:
– Так вы меня похитили, негодяи!
Пигал никогда не думал, что прекраснейшие из прекрасных способны столь отвратительно визжать. Вернее, он когда-то слышал подобные визги, но за последние годы, отданные исключительно науке, основательно их подзабыл. И все-таки он нашел в себе силы спокойно и даже мягко объяснить разбушевавшейся красавице, что перед ней отнюдь не насильники и уж тем более не похитители, а как раз наоборот – освободители. А этот молодой человек, благородный князь Тимерийский, в некотором роде жених принцессы, и только поэтому он, магистр Белой магии, Пигал Сиринский, позволил ему произвести э... манипуляции над телом умирающей невесты, дабы вернуть ее к жизни.
Блистательная оправдательная речь достойнейшего Пигала произвела на принцессу Елену определенное впечатление, во всяком случае, она замолчала, перестала размахивать руками и призадумалась.
– Я плыла на корабле и видела сон,– начала она свой рассказ.– Нет, не так, я видела во сне, что плыву на корабле и на нас вдруг нападают страшные чудовища. Я пытаюсь закричать и проснуться, но не могу, и тут появляется этот негодяй, который...
– Который тебя будит,– вежливо подсказал Тимерийский.
И вновь Пигалу пришлось вмешиваться, дабы примирить жениха и невесту.
– Никакой мне не жених этот негодяй,– кричала рассерженная принцесса.
– Да на что ты мне сдалась, мымра патлатая,– охотно соглашался с ней сиятельный князь.
Спор их длился бы, вероятно, еще довольно долго, но в этот момент где-то поблизости послышалось шлепанье чьих-то ног. Князь Тимерийский среагировал мгновенно, зажав скандалистке рот ладонью. Шаги слышались все более отчетливо, и испуганная Елена даже не пыталась вырваться из довольно жестких объятий своего жениха.
Пщаков было четверо. В длинных зеленых плащах, скрывающих уродливые тела, они выглядели настоящими призраками, вызванными чьей-то злобной волей из самой зловонной и черной ямы, которую только способно создать больное воображение. Пщаки двигались медленно, настороженно к чему-то прислушиваясь. Хотя по их равнодушным жабьим рылам трудно было определить, взволнованы они чем-то или просто совершают свой обычный обход. Пигал почти не сомневался, что пщаки их обнаружат – у жабовидных нюх просто поразительный. Вот и сейчас свинячий обрубок на рыле одного из пщаков зашевелился, и огромные глаза подернулись желтоватой влагой, уставившись как раз в тот угол, где прятались освободители прекрасной Елены. Князь Тимерийский не позволил отставшему от своих пщаку издать предупреждающий возглас и напал первым. Удар его был стремителен и точен – голова жабовидного развалилась как перезревшая тыква. Второй пщак оказался порасторопнее, и лезвие его энергетического меча просвистело возле самого уха Андрея, чиркнув мимоходом по каменной стене. Целая россыпь искр с шипением угасла в жиже, хлюпающей под ногами. А следом в жижу упала и голова урода, которому ловкий князь не простил ошибки. Уцелевшие пщаки, ушедшие поначалу немного вперед, обрушились на Героя сразу с двух сторон. Удары сыпались с невероятной скоростью, и сторонним наблюдателям, которые, впрочем, вряд ли были такими уж сторонними, а именно Пигалу Сиринскому и Елене Арлиндской, казалось, что князю не устоять, не сдержать мощного натиска двух великанов-пщаков, каждый из которых превосходил его и ростом, и весом. Тимерийский медленно отступал, прижимаясь спиной к влажной стене и закрываясь мечом от летящих в голову ударов.
Торжествующее сопение пщаков Пигал слышал уже едва ли не подле собственного уха, поскольку отступал князь к тупику, где прятались магистр и принцесса. Магистр не уловил движения молодого человека, который внезапно оттолкнулся от стены и перелетел на противоположную сторону коридора. Видимо, столь же невнимательным оказался и ближайший к князю жабовидный пщак, который, в отличие от Пигала, сильно пострадал от своей рассеянности: его голова благополучно приземлилась у ног прекрасной Елены. Вздорная девчонка завизжала в испуге, чем на секунду отвлекла внимание последнего уцелевшего пщака, голова которого укатилась к ногам Пигала, воспринявшего сей факт с достоинством истинного ученого и природного сиринца.
– Вам с принцессой лучше бы убраться из этого замка,– заметил Андрей Тимерийский.
Предложение было дельным. Но почему только двоим, неужели человек молодой решил штурмовать в одиночку этот заполненный нечистью замок?
– У меня здесь дела, достойнейший,– сдержанно пояснил князь.– И будет лучше, если ты и эта девушка окажетесь как можно дальше от этих проклятых мест.
Если честно, то Пигал целиком и полностью разделял мнение князя. К тому же он очень хорошо понимал, что Андрей Тимерийский пришел в этот замок не только ради Елены Арлиндской. Его привела сюда сила, от которой магистр предпочел бы держаться как можно дальше. Свой долг Пигал Сиринский выполнил с честью, и теперь пришла пора подумать о собственной безопасности. К удивлению магистра, прекраснейшая из прекрасных, несмотря на испуг, уходить из замка не спешила и даже всячески пыталась намекнуть достойнейшему из мудрых на то, что не очень-то красиво бросать товарища одного во вражеском логове, а потом и вовсе расплакалась.
– Плакса,– неожиданно мягко осудил ее Андрей Тимерийский.– А еще полезла в императрицы.
– Никуда я не лезла.– Елена шмыгнула носом.
Достойнейший Пигал счел возможным оставить молодых людей наедине и, так сказать, подыскать отходные пути. Никто магистру не возразил, видимо, его присутствие на какое-то время действительно стало лишним. С деликатностью истинного сиринца Пигал довольно долго месил грязь в коридоре по соседству, пока не услышал шум наверху. Его возвращению не обрадовались, но предостережению вняли. Князь Тимерийский любезно проводил их чуть ли не до половины пути. С этого места магистр, как ему казалось, отлично помнил дорогу. Но стоило князю скрыться за поворотом, как уверенность Пигала куда-то пропала. А потом он и вовсе понял, что слишком опрометчиво взял на себя роль проводника прекраснейшей из прекрасных по темным подземным переходам замка Крокет. Проще говоря, они заблудились. Настолько основательно, что хоть караул кричи. Но как раз звать на помощь местный караул сиринцу не хотелось. Ситуация, конечно, из ряда вон: магистр Белой магии, привыкший путешествовать по планетам Вселенной, не терявшийся никогда и ни в какой ситуации, заблудился самым позорным образом в крысиной норе. Все попытки Пигала вырваться из заколдованного круга в параллельный мир или даже вовсе покинуть негостеприимную Либию заканчивались ничем. Барьер, установленный кузнечиком Зеилом, ему преодолеть не удалось. Как и предупреждал князь, из замка Крокет был только один выход – через пролом в стене, проделанный Черным скоморохом.
Надо отдать должное Елене Арлиндской, она вела себя вполне пристойно и не докучала магистру слезами и упреками, однако все время пыталась выпытать у достойнейшего магистра как можно больше подробностей об Андрее Тимерийском. Озабоченный ситуацией сиринец отвечал неохотно, но выболтал даже больше, чем хотел.
– Это ужасно,– прошептала со слезами на глазах Елена Арлиндская.– Бедный князь.
Достойнейший Пигал, полагавший, что слово «ужасно» относится к их нынешнему положению, был шокирован последними словами принцессы. Похоже, благородная дама, занятая своими переживаниями, просто не замечала трагичности положения, в котором они оказались.
Потерявший надежду магистр выбрал этот коридор машинально, просто потому, что он был посуше других. Зловонная жижа перестала наконец противно хлюпать под ногами, да и светлее здесь было, и даже уютнее. Свою ошибку он понял слишком поздно, когда услышал громкие квакающие голоса у себя за спиной. Если бы это были люди, то Пигал мог бы поставить барьер невидимости, но с пщаками такой номер не проходит. Магистр принял неизбежное с достоинством, которое никем, увы, оценено не было. Гигант-пщак без особых церемоний схватил сиринца за шиворот и небрежно забросил на широкое плечо. Оцепеневшую от страха Елену Арлиндскую повели следом два других пщака, и их веселое кваканье разносилось далеко по замку. Поза у Пигала, что ни говори, была не самая удобная, но все-таки он попытался как-то приспособиться к переменам в судьбе. Самым важным было не потерять головы от страха, что оказалось не таким уж легким делом.
Магистру никогда еще не доводилось видеть столь мрачного замка. У Джавши Сиплого и у его заказчика – барона Силиса Садерлендского были весьма странные вкусы. Стены сооружения были столь причудливо изломаны, а коридоры отличались такими немыслимыми загибами, что невольно приходило на ум заключение – этот замок строил либо пьяница, либо сумасшедший, а скорее, оба вместе. Стены замка за триста лет потемнели от копоти, но, кажется, это обстоятельство вполне устраивало его нынешних владельцев, которых Пигал никак не назвал бы добродушными весельчаками. Освещение, похоже, не слишком волновало привыкших к полутьме пщаков. В огромном зале, куда их притащили, сиринец насчитал всего лишь десяток светильников. Правда, в огромном камине полыхал огонь, и было довольно жарко.
С кузнечиком Зеилом магистр был уже знаком, и это помогло ему сдержать крик ужаса, подобный тому, что вырвался из груди прекрасной Елены. Кажется, девушка потеряла сознание, что, впрочем, не мудрено, поскольку Зеил вблизи производил еще более отталкивающее впечатление, чем издали. Может, все дело было в глазах, а точнее, в черных провалах, в которые Пигалу приходилось смотреть. Хотя и пасть чужака тоже нельзя было назвать обворожительной: сразу два набора отвратительных клыков двигались во рту беспрестанно, словно кузнечик все время что-то жевал. Магистр пожалел, что Зеил в этот раз оказался без плаща. Впрочем, очень может быть, что и Пигал Сиринский не вызывал у чужеродного существа симпатий, в конце концов, внешний вид всего лишь дело вкуса и привычки.
– Ваши самки слабы и малопродуктивны,– проскрипел Зеил.– Удивительно, что человеческая раса еще не вымерла. Наши плодят потомство тысячами.
Достойнейший Пигал не выразил по этому поводу ни восторга, ни удивления. Он не мог даже понять, к чему чужак затеял этот нелепый разговор.
– Для этого надо разбить ящик, а у меня это, к сожалению, не получилось.
– Какой еще ящик? – не сразу понял Пигал.
– Стеклянный или хрустальный. Но, скорее, ни то, ни другое, потому что уж очень крепкий материал.
Достойнейший магистр наконец сообразил, о чем идет речь:
– Особая формула классического четырехгранного замка.
– Тебе виднее, достойнейший. Ты же у нас магистр.
– Говоришь, ни меч, ни скоморох не смогли его вскрыть?
– Ни меча, ни скомороха я не использовал,– возразил Тимерийский.– Тебе же живая девушка нужна, магистр, а не головешка. Этот черный урод прожег в стене замка Крокет огромную дыру, а таких массивных стен, как там, мне встречать еще не доводилось.
Достойнейший Пигал мучительно размышлял, слушая вполуха молодого человека: классический четырехгранник, скорее всего, игирийский, нет, это не стекло и не хрусталь, это особая форма изолированного пространства, когда видит око, да зуб неймет. Конечно, игирийский четырехгранник вещь архисложная, но ведь и Пигал Сиринский не новичок, а магистр Белой магии. Если он не справится с этой непростой, но посильной задачей, то ему лучше уйти в цветоводы и выращивать розы до конца своих дней.
– Надо бы посоветоваться с кентавром Семерлингом.
– Конечно,– ехидно согласился Тимерийский.– Некоторые без чужих советов шагу ступить не могут.
– Человек молодой,– взвился едва ли не до потолка Пигал,– я занимаюсь Белой магией вот уже сорок лет, и для того, чтобы разомкнуть игирийский четырехгранник, мне не требуется помощь.
– Так в чем же дело? – пожал плечами князь.– Пока ты будешь советоваться с Семерлингом, в замке обнаружат проделанный мною проход и запрячут девчонку куда-нибудь подальше с наших глаз. Ищи-свищи ее потом по всей Вселенной.
В замок Крокет отправились параллельным миром, чтобы не мозолить глаза возбужденной бусонской публике. А параллельный мир, в котором они оказались, был свободен от людской суеты. Этакая идиллическая картина Либии, какой она была сотни тысяч лет тому назад: лесочки, лесочки, поляночки – благодать. Ни грязных притонов, ни роскошных дворцов, ни обитающих в этих притонах и дворцах негодяев. Вот только замок Крокет существовал и здесь. Огромной глыбой возвышался над зеленой равниной, равнодушный ко всему живому, что суетилось сейчас у его подножия. То есть к Пигалу Сиринскому и князю Тимерийскому. В основном мире замок Крокет выглядел по-иному, а здесь он был просто горой, суровой и неприступной. Впрочем, какой-то крот уже успел проделать изрядную дыру в неприступной на вид твердыне. Кротом был, конечно, князь Андрей со своей чудовищной игрушкой. Это было не просто отверстие в стене, это был целый тоннель, буквально выжженный в незнакомой Пигалу породе.
Тоннель закончился, когда достойнейший магистр уже начал терять терпение и неожиданно для себя уперся носом в самую обычную деревянную дверь, закрытую на огромный амбарный замок.
– Мы что, уже вернулись в основной мир?
– Как видишь.– Князь Тимерийский вплотную занялся запором.
Судя по всему, опыта сиятельный поднабрался, шастая по чужим спальням, потому что амбарный замок расщелкал, как лесной орех.
– Крокет был построен триста с лишним лет тому назад известным бусонским архитектором Джавшей Сиплым,– тоном заправского гида поведал князь магистру.
– А почему Сиплым? – удивился Пигал.
– Пил, говорят, много, потому и помер сразу же по завершении строительства этого замка. Так что несчастья Крокета не с барона Силиса начались, хотя замок возводился по его заказу. У барона было много доброжелателей в Мессонии, которые спали и видели, как бы его побыстрее отправить на тот свет, однако барон решил действовать самостоятельно.
– Ты отлично информирован, человек молодой,– удивился Пигал.
– Даром, что ли, провел столько ночей в спальне прекрасной Лилии Садерлендской?
– Но, позволь,– возмутился Пигал.– За домом следили мои люди, и они видели там тебя только однажды!
– Какой все-таки негодяй этот Летучий Зен,– вздохнул Тимерийский.– Здоровались мы с ним во дворце почти каждый вечер. Впредь тебе наука, достойнейший магистр, не связывайся с кем попало.
– О Зеиле он сообщил все-таки мне,– засопел от обиды дознаватель.
– Клялся, что не рискнул меня в тот момент потревожить, потому и обратился к тебе.
– Значит, синяк у него под глазом – это твоя работа, человек молодой?
– Моя,– подтвердил князь.– Не люблю прохиндеев.
Замок Крокет в своей подземной части был самым обычным сооружением, каких немало разбросано по Мессонской равнине. По мнению князя Тимерийского, замок и оставался таким долгое время, пока здесь не поселился кузнечик Зеил. Вторая, куда более внушительная, хотя и не всегда видимая неопытному глазу оболочка,– дело его рук. Это сквозь нее пришлось прорываться князю с помощью Черного скомороха.
Достойнейший Пигал неодобрительно оглядывал покрытые плесенью камни. Судя по всему, Зеил был никудышным хозяином, в подземных проходах хлюпала под ногами вода, а уж о запахе и говорить нечего. Похоже, подземные казематы не проветривались целую вечность. Черт бы побрал этого сиплого пьяницу, который нагородил столь запутанный лабиринт. Если бы Пигалу предложили выбираться отсюда в одиночку, он, пожалуй, оказался бы в затруднении. А князь чувствовал себя здесь как рыба в воде или, точнее, как лягушка в болоте, без труда распахивая многочисленные дубовые двери, демонстрируя искусство незаурядного вора. Интересно, научил ли кто молодого человека этому предосудительному ремеслу, или он от природы такой талантливый? Если Зеил осмелился поселить прекраснейшую из прекрасных в столь омерзительное место, то он негодяй дважды и трижды. А вот у князя, похоже, нелады не только с совестью, но и обонянием – достойнейший Пигал задыхался уже не от вони, а от возмущения, а Андрей шел вперед с прежней прытью.
Впрочем, испытания магистра на этом не закончились. Ему еще пришлось пройти мимо на добрую полусотню метров выстроившихся в ряд скелетов. Конечно, Пигал Сиринский повидал в своей жизни немало, но пустые глазницы позеленевших от сырости черепов действовали ему на нервы.
– Говорят, что в замке Крокет похоронены сотни сторонников Сайры Великодушного,– сообщил Андрей.– Вероятно, это их останки. Подземелье буквально забито костями. Если свернуть направо или налево, то можно обнаружить массу любопытных вещей. Ты не в курсе, магистр, как можно вытянуть человеческую кость чуть ли не вдвое против обычных размеров? Что говорит по этому поводу ваша наука?
Достойнейший Пигал возмутился не на шутку:
– Стыдно, человек молодой, смеяться над чужими страданиями.
– А как насчет пыток, магистр, ты их тоже осуждаешь?
– Зеил – чудовище!
– Это враги не Зеила, а Гига Сигирийского, и пытали их, скорее всего, в его присутствии.
– Гиг Сигирийский – мерзавец!
– Почему бы тебе, достойнейший, не пристыдить его, как ты пристыдил меня. А заодно попенять своему другу Семерлингу, который подрядился помогать мерзавцу.
Достойнейший Пигал даже остановился от удивления:
– С чего ты взял, человек молодой, что Семерлинг помогает Гигу Сигирийскому.
– Я узнал это от правителя Гига, достойнейший, а у тебя, видимо, уши заложило.
– Но просвещеннейший уверял меня, что их встреча с Сигирийским была случайной...
– Разумеется,– засмеялся князь.– Семерлинга интересовал не мессонский авантюрист, а Зеил. Все эти либийские трагедии для кентавра мелочь. А знаешь ли ты, кто помирил Сайру Великодушного с пиратом Веселой Рожей?
– И кто же?
– Семерлинг. Это он составил столь поразившее тебя завещание Сайры – просвещеннейший любит позабавиться.
– Все это твои домыслы, человек молодой. Тебя тогда на свете не было, откуда ты можешь знать такие подробности?
– Подробности я узнал от нашего нового друга Урзы Мудрого, который не оставил своего императора в невеселые годы его заточения.
– Урза Мудрый при мне выказывал Семерлингу знаки величайшего уважения.
– Старик боится, как, впрочем, и ты, достойнейший.
– Я собственными ушами слышал, как Гиг Сигирийский назвал Семерлинга старым мерином, согласись, по отношению к благодетелю это звучит странно.
– Какая неблагодарность! – криво усмехнулся князь.– Кентавр дал, кентавр взял. Гиг Сигирийский тоже боится – боится, как бы известный своей непредсказуемостью Семерлинг не переиграл бы ситуацию к невыгодному для Гига результату. А потом, если мне не изменяет память и твой агент Летучий Зен ничего не напутал, ты должен был слышать слова, сказанные Зеилом: «У нас общая с Семерлингом цель». И еще вот о чем подумай, достойнейший: все эти события происходили на Либии в тот самый год, когда был разрушен замок Лорк-Ней.
– Что ты хочешь этим сказать, человек молодой? – Голос Пигала упал почти до шепота.
Но князь Тимерийский ничего больше не добавил к сказанному, возможно, просто не успел, поскольку следопыты наконец добрались до места заточения прекраснейшей из прекрасных Елены Арлиндской.
– А художник принаврал,– сказал князь, кивая на хрустальный гроб.– Шея не такая уж и длинная.
Достойнейший Пигал в который уже раз был потрясен цинизмом своего молодого спутника. Способен ли вообще этот юнец хоть кого-то любить? Ведь даже просвещеннейший Семерлинг оказался у него под подозрением! Впрочем, подозрения были взаимными. Однако если кентавр оперировал фактами, то князь – вздорными слухами.
– Неплохо было бы эту стеклянную банку открыть, возможно, мясо там еще свежее,– вывел Тимерийский магистра из задумчивости.
Достойнейший из мудрых только вздохнул в ответ на цинизм Андрея и принялся за работу. Все оказалось гораздо проще, чем он предполагал. То ли Зеил не был таким уж большим знатоком магии, то ли не захотел себя утруждать лишней работой, но классический четырехгранный игирийский замок был закрыт не на пять оборотов, как это делают истинные мастера, и даже не на три, как это делают дилетанты, а всего лишь на два. Ларчик открылся просто, и освобожденная принцесса едва не окунулась с головой в зловонную жидкость, протекающую аккурат под ее временным обиталищем. Расторопный князь Тимерийский успел, однако, подхватить спящую красавицу на руки. Ибо, увы, избавившись от сковывающего ее движения хрустального гроба, принцесса так и не проснулась, хотя должна была это сделать, почувствовав тепло рук молодого человека. Пигал во всем винил князя, который, по его мнению, был недостаточно влюблен, чтобы испускать те самые токи нежности, способные разомкнуть цепи, сковавшие вечным холодом мышцы Елены Арлиндской. К сожалению, красавица не проснулась даже от поцелуя, которым не замедлил наградить ее молодой князь. Пигал считал, что этому поцелую не хватало истинной страсти. Хотя пульс, бесспорно, был, правда, едва слышный и замедленный.
– Девушка теплая и наверняка живая,– подтвердил Тимерийский.
И тут же выдвинул совершенно безобразную, на взгляд достойнейшего Пигала, теорию. По мнению князя, наружного тепла для принцессы было мало и требовалось принять чего-нибудь вовнутрь. И что если достойнейший магистр перестанет путаться под ногами, то он, Андрей Тимерийский, ручается головой и за дыхание принцессы, и за ее учащенный пульс. Пигал с ходу объявил гипотезу князя абсолютно ненаучной и потребовал от молодого человека точного соблюдения ритуала, а также больше нежности и влюбленности. Князь Тимерийский недостаточную влюбленность признал и вполне логично объяснил ее тем, что видит девушку впервые, да и то полумертвую, что не способствует проявлению нежности. Опять же страсть он и достойнейший магистр понимают по-разному, отсюда и неудача. Однако выразил готовность и дальше жертвовать собой ради науки и тут же эту готовность продемонстрировал, поцеловав спящую красавицу в губы во второй раз. На какой-то миг Пигалу показалось, что в этот раз чудо освобождения произойдет: красавица задышала глубже и пульс участился. Но, увы, за всем этим ровно ничего не последовало – Елена Арлиндская не проснулась.
Пигал запаниковал, поскольку кому, как не магистру Белой магии, знать, что если красавица, извлеченная из классического четырехгранника, не проснется в течение получаса, то она не проснется уже никогда. К тому же пульс прекрасной Елены после недолгого всплеска начал затухать и грозил исчезнуть навсегда. Конечно, будь Пигал человеком молодым и пылко влюбленным, то наверняка ни одна красавица не осталась бы спящей на его руках, но, к сожалению, нынешняя молодежь не способна на пылкую и беззаветную любовь, отчего и дают сбои даже непреложные законы Белой магии. Князь Тимерийский выразил сомнение, и отчасти справедливое, надо признать, что Пигал в двадцать лет ограничивался только вздохами и поцелуями, и как бы там ни было в прошлом, а девушку надо спасать сейчас и теми средствами, которые имеются в наличии, поскольку другие искать уже поздно.
Разумеется, это было против всех установленных Белой магией правил и грозило достойнейшему Пигалу потерей авторитета среди коллег, но ради спасения человеческой жизни иногда приходится идти и не на такие жертвы. И пока магистр терзался сомнениями, измеряя нервными шагами усыпанный крупным океанским песком пол гробницы, молодой человек страдал ради науки. И его старания закончились непонятным хлопком, явно не предусмотренным программой. Пигал прислушался: хлопок повторился, а потом хлопки посыпались с завидной регулярностью. Встревоженный сиринец бросился за угол, к оставленному князю.
Елена Арлиндская все-таки проснулась и то ли со сна, то ли по какой-то другой причине очень резво хлопала князя по щекам, по плечам, по спине, бурно реагируя на окружающую действительность. Беспорядок в одежде прекраснейшей из прекрасных заставил смущенного Пигала отвести глаза, но сделал он это совершенно напрасно.
– Старый сводник!
Достойнейший из мудрых, который довольно давно не получал по физиономии, не сразу понял, что обидные слова относятся к нему, и даже не нашел что ответить разъяренной красавице, выглядевшей во сне, не в обиду ей будет сказано, куда более привлекательно.
– Он украл у меня камень.
– И только-то? – удивился, на свою беду, Пигал.
И тут же стоически принял на свою голову новый ушат обвинений вместе с еще одной оплеухой. Впрочем, князь тоже не был забыт: ему пообещали костер за изнасилование принцессы Арлиндской. Магистру светила всего лишь веревка за сводничество.
– Негодяй! – Ее высочество только в эту секунду осознала, что не совсем одета, и поспешила заняться своим туалетом.– Наглая рожа, ублюдок и урод.
Достойнейший Пигал никогда не был ценителем мужской красоты, но до сих пор считал, что князь Тимерийский весьма приятной наружности молодой человек, и был удивлен, что есть, оказывается, и другое мнение на этот счет.
– Зря мы ее разбудили,– вздохнул князь, поглаживая рукой пылающую щеку.– Пусть бы спала здесь в навозной жиже.
Только тут Елена Арлиндская осознала, что находится в неподобающем для высокой особы месте, но, к сожалению, сделала из этого совершенно абсурдные выводы:
– Так вы меня похитили, негодяи!
Пигал никогда не думал, что прекраснейшие из прекрасных способны столь отвратительно визжать. Вернее, он когда-то слышал подобные визги, но за последние годы, отданные исключительно науке, основательно их подзабыл. И все-таки он нашел в себе силы спокойно и даже мягко объяснить разбушевавшейся красавице, что перед ней отнюдь не насильники и уж тем более не похитители, а как раз наоборот – освободители. А этот молодой человек, благородный князь Тимерийский, в некотором роде жених принцессы, и только поэтому он, магистр Белой магии, Пигал Сиринский, позволил ему произвести э... манипуляции над телом умирающей невесты, дабы вернуть ее к жизни.
Блистательная оправдательная речь достойнейшего Пигала произвела на принцессу Елену определенное впечатление, во всяком случае, она замолчала, перестала размахивать руками и призадумалась.
– Я плыла на корабле и видела сон,– начала она свой рассказ.– Нет, не так, я видела во сне, что плыву на корабле и на нас вдруг нападают страшные чудовища. Я пытаюсь закричать и проснуться, но не могу, и тут появляется этот негодяй, который...
– Который тебя будит,– вежливо подсказал Тимерийский.
И вновь Пигалу пришлось вмешиваться, дабы примирить жениха и невесту.
– Никакой мне не жених этот негодяй,– кричала рассерженная принцесса.
– Да на что ты мне сдалась, мымра патлатая,– охотно соглашался с ней сиятельный князь.
Спор их длился бы, вероятно, еще довольно долго, но в этот момент где-то поблизости послышалось шлепанье чьих-то ног. Князь Тимерийский среагировал мгновенно, зажав скандалистке рот ладонью. Шаги слышались все более отчетливо, и испуганная Елена даже не пыталась вырваться из довольно жестких объятий своего жениха.
Пщаков было четверо. В длинных зеленых плащах, скрывающих уродливые тела, они выглядели настоящими призраками, вызванными чьей-то злобной волей из самой зловонной и черной ямы, которую только способно создать больное воображение. Пщаки двигались медленно, настороженно к чему-то прислушиваясь. Хотя по их равнодушным жабьим рылам трудно было определить, взволнованы они чем-то или просто совершают свой обычный обход. Пигал почти не сомневался, что пщаки их обнаружат – у жабовидных нюх просто поразительный. Вот и сейчас свинячий обрубок на рыле одного из пщаков зашевелился, и огромные глаза подернулись желтоватой влагой, уставившись как раз в тот угол, где прятались освободители прекрасной Елены. Князь Тимерийский не позволил отставшему от своих пщаку издать предупреждающий возглас и напал первым. Удар его был стремителен и точен – голова жабовидного развалилась как перезревшая тыква. Второй пщак оказался порасторопнее, и лезвие его энергетического меча просвистело возле самого уха Андрея, чиркнув мимоходом по каменной стене. Целая россыпь искр с шипением угасла в жиже, хлюпающей под ногами. А следом в жижу упала и голова урода, которому ловкий князь не простил ошибки. Уцелевшие пщаки, ушедшие поначалу немного вперед, обрушились на Героя сразу с двух сторон. Удары сыпались с невероятной скоростью, и сторонним наблюдателям, которые, впрочем, вряд ли были такими уж сторонними, а именно Пигалу Сиринскому и Елене Арлиндской, казалось, что князю не устоять, не сдержать мощного натиска двух великанов-пщаков, каждый из которых превосходил его и ростом, и весом. Тимерийский медленно отступал, прижимаясь спиной к влажной стене и закрываясь мечом от летящих в голову ударов.
Торжествующее сопение пщаков Пигал слышал уже едва ли не подле собственного уха, поскольку отступал князь к тупику, где прятались магистр и принцесса. Магистр не уловил движения молодого человека, который внезапно оттолкнулся от стены и перелетел на противоположную сторону коридора. Видимо, столь же невнимательным оказался и ближайший к князю жабовидный пщак, который, в отличие от Пигала, сильно пострадал от своей рассеянности: его голова благополучно приземлилась у ног прекрасной Елены. Вздорная девчонка завизжала в испуге, чем на секунду отвлекла внимание последнего уцелевшего пщака, голова которого укатилась к ногам Пигала, воспринявшего сей факт с достоинством истинного ученого и природного сиринца.
– Вам с принцессой лучше бы убраться из этого замка,– заметил Андрей Тимерийский.
Предложение было дельным. Но почему только двоим, неужели человек молодой решил штурмовать в одиночку этот заполненный нечистью замок?
– У меня здесь дела, достойнейший,– сдержанно пояснил князь.– И будет лучше, если ты и эта девушка окажетесь как можно дальше от этих проклятых мест.
Если честно, то Пигал целиком и полностью разделял мнение князя. К тому же он очень хорошо понимал, что Андрей Тимерийский пришел в этот замок не только ради Елены Арлиндской. Его привела сюда сила, от которой магистр предпочел бы держаться как можно дальше. Свой долг Пигал Сиринский выполнил с честью, и теперь пришла пора подумать о собственной безопасности. К удивлению магистра, прекраснейшая из прекрасных, несмотря на испуг, уходить из замка не спешила и даже всячески пыталась намекнуть достойнейшему из мудрых на то, что не очень-то красиво бросать товарища одного во вражеском логове, а потом и вовсе расплакалась.
– Плакса,– неожиданно мягко осудил ее Андрей Тимерийский.– А еще полезла в императрицы.
– Никуда я не лезла.– Елена шмыгнула носом.
Достойнейший Пигал счел возможным оставить молодых людей наедине и, так сказать, подыскать отходные пути. Никто магистру не возразил, видимо, его присутствие на какое-то время действительно стало лишним. С деликатностью истинного сиринца Пигал довольно долго месил грязь в коридоре по соседству, пока не услышал шум наверху. Его возвращению не обрадовались, но предостережению вняли. Князь Тимерийский любезно проводил их чуть ли не до половины пути. С этого места магистр, как ему казалось, отлично помнил дорогу. Но стоило князю скрыться за поворотом, как уверенность Пигала куда-то пропала. А потом он и вовсе понял, что слишком опрометчиво взял на себя роль проводника прекраснейшей из прекрасных по темным подземным переходам замка Крокет. Проще говоря, они заблудились. Настолько основательно, что хоть караул кричи. Но как раз звать на помощь местный караул сиринцу не хотелось. Ситуация, конечно, из ряда вон: магистр Белой магии, привыкший путешествовать по планетам Вселенной, не терявшийся никогда и ни в какой ситуации, заблудился самым позорным образом в крысиной норе. Все попытки Пигала вырваться из заколдованного круга в параллельный мир или даже вовсе покинуть негостеприимную Либию заканчивались ничем. Барьер, установленный кузнечиком Зеилом, ему преодолеть не удалось. Как и предупреждал князь, из замка Крокет был только один выход – через пролом в стене, проделанный Черным скоморохом.
Надо отдать должное Елене Арлиндской, она вела себя вполне пристойно и не докучала магистру слезами и упреками, однако все время пыталась выпытать у достойнейшего магистра как можно больше подробностей об Андрее Тимерийском. Озабоченный ситуацией сиринец отвечал неохотно, но выболтал даже больше, чем хотел.
– Это ужасно,– прошептала со слезами на глазах Елена Арлиндская.– Бедный князь.
Достойнейший Пигал, полагавший, что слово «ужасно» относится к их нынешнему положению, был шокирован последними словами принцессы. Похоже, благородная дама, занятая своими переживаниями, просто не замечала трагичности положения, в котором они оказались.
Потерявший надежду магистр выбрал этот коридор машинально, просто потому, что он был посуше других. Зловонная жижа перестала наконец противно хлюпать под ногами, да и светлее здесь было, и даже уютнее. Свою ошибку он понял слишком поздно, когда услышал громкие квакающие голоса у себя за спиной. Если бы это были люди, то Пигал мог бы поставить барьер невидимости, но с пщаками такой номер не проходит. Магистр принял неизбежное с достоинством, которое никем, увы, оценено не было. Гигант-пщак без особых церемоний схватил сиринца за шиворот и небрежно забросил на широкое плечо. Оцепеневшую от страха Елену Арлиндскую повели следом два других пщака, и их веселое кваканье разносилось далеко по замку. Поза у Пигала, что ни говори, была не самая удобная, но все-таки он попытался как-то приспособиться к переменам в судьбе. Самым важным было не потерять головы от страха, что оказалось не таким уж легким делом.
Магистру никогда еще не доводилось видеть столь мрачного замка. У Джавши Сиплого и у его заказчика – барона Силиса Садерлендского были весьма странные вкусы. Стены сооружения были столь причудливо изломаны, а коридоры отличались такими немыслимыми загибами, что невольно приходило на ум заключение – этот замок строил либо пьяница, либо сумасшедший, а скорее, оба вместе. Стены замка за триста лет потемнели от копоти, но, кажется, это обстоятельство вполне устраивало его нынешних владельцев, которых Пигал никак не назвал бы добродушными весельчаками. Освещение, похоже, не слишком волновало привыкших к полутьме пщаков. В огромном зале, куда их притащили, сиринец насчитал всего лишь десяток светильников. Правда, в огромном камине полыхал огонь, и было довольно жарко.
С кузнечиком Зеилом магистр был уже знаком, и это помогло ему сдержать крик ужаса, подобный тому, что вырвался из груди прекрасной Елены. Кажется, девушка потеряла сознание, что, впрочем, не мудрено, поскольку Зеил вблизи производил еще более отталкивающее впечатление, чем издали. Может, все дело было в глазах, а точнее, в черных провалах, в которые Пигалу приходилось смотреть. Хотя и пасть чужака тоже нельзя было назвать обворожительной: сразу два набора отвратительных клыков двигались во рту беспрестанно, словно кузнечик все время что-то жевал. Магистр пожалел, что Зеил в этот раз оказался без плаща. Впрочем, очень может быть, что и Пигал Сиринский не вызывал у чужеродного существа симпатий, в конце концов, внешний вид всего лишь дело вкуса и привычки.
– Ваши самки слабы и малопродуктивны,– проскрипел Зеил.– Удивительно, что человеческая раса еще не вымерла. Наши плодят потомство тысячами.
Достойнейший Пигал не выразил по этому поводу ни восторга, ни удивления. Он не мог даже понять, к чему чужак затеял этот нелепый разговор.