Шведов Сергей. Черный скоморох

   – Поздравляю, ваше высочество, с такими подданными,– съехидничал Феликс в адрес Лулу,– все как на подбор рогатые, мохнатые и хвостатые.
   – Главное, что они все разумные,– усмехнулся Птах Арлиндский.
   – А на что мне ее разум при волосатых ногах? – возмутился Феликс.
   – У кого ноги волосатые? – не понял Гиг.
   Но барон Садерлендский только рукой махнул, донельзя огорченный открывшейся перспективой. Собственно, перспектива, в смысле появившегося на горизонте вефалийского императорского замка, была отнюдь не дурна, сомнения одолевали Феликса по поводу его обитателей. Вот и сестрица Лулу ходит в штанах, и юбки на поселянках подозрительно длинные. Словом, есть повод для сомнений и огорчений. Стоило ли покидать Бусон и отказываться от фиалки Гигова сердца несравненной Мины, чтобы оказаться в зверинце.
   – Великолепный замок! – прервал размышления барона Садерлендского дурацкими восторгами Птах Арлиндский.
   Возможно, в зачуханной Арлиндии подобной величины замки в диковинку, но в просвещенной Мессонии умеют строить никак не хуже. Взять хотя бы замок Крокет, воздвигнутый много веков тому назад предком барона Феликса. Величиной он поменьше этого вефалийского курятника, но изяществом линий и надежностью стен может с ним поспорить. Ворота вефалийского замка распахнулись даже раньше, чем прекрасная Лулу окликнула загоравшую на стенах стражу. Феликсу расторопность обслуги понравилась. Уважение народа к особам царствующего дома – верный признак цивилизованности и стабильности государства. Так говаривал в свое время великий мессонский полководец Гиг Сигирийский, и барон Садерлендский был с ним абсолютно согласен. Понравились ему и приветственные крики вмиг собравшейся толпы. Крики предназначались принцессе Лулу, которая внимала им с истинно королевским равнодушием. Вефалийское воинство, взявшее на караул, барон тоже одобрил – парни рослые и бравые, с хваткой людей бывалых. Что же касается фрейлин, высыпавших навстречу гостям, то излишне придирчивого мессонского наблюдателя одолевали сомнения. Личики попадались очень даже симпатичные, но вот покрой платьев его раздражал. Уж очень многое эта пестрая до отвращения материя скрывала из того, что скрывать преступно, если, разумеется, товар высшего качества.
   Его высочество Гиг Мессонский уже знакомился с представителями местной знати, и Феликс поспешил к нему присоединиться, дабы не уронить достоинства имперского барона.
   – Канцлер Гельфийской империи досточтимый Весулий,– представила унылого тощего человека принцесса Лулу.
   – Просвещеннейший Пигал Сиринский, член Высшего Совета Светлого круга.
   Вот тебе раз! А Феликс поначалу посчитал этого похожего на сказочного гнома человечка в пестром костюме местным шутом. Пожалуй, шустрому старичку только дурацкого колпака и не хватало. А канцлер Весулий, если судить по лицу, гнилыми лимонами подавился. Да разве может быть у высшего чиновника уважающей себя империи такое выражение лица, скажите на милость?
   Внутреннее убранство вефалийского замка барону Садерлендскому тем не менее понравилось. Очень может быть, что глаза его стали потихоньку привыкать к пестроте местных красок. Но главным образом на настроение мессонского барона благотворно подействовало богатство вефалийского стола, пришедшееся по его вкусу и желудку. Местное вино тоже было превосходным, да и собравшаяся за столом компания Феликса уже не раздражала, а с одной из своих симпатичных соседок он даже завел разговор дружеского характера. Прелестницу звали Сабиной, и была она из древнего рода гельфийских графов, служивших императорам еще до Великого поражения. Что это за Великое поражение, Феликс уточнять не стал, зато полюбопытствовал, отчего это у вефалийцев такая странная мода. Соседка пояснила любезному барону, что странную моду ввела императрица, мамочка прекрасной Лулу, с тех пор она и прижилась при вефалийском дворе.
   – У нее что же, кривая шея? – понизил голос до шепота Феликс.
   – Императрица Лулу – прекраснейшая из гельфиек,– обиделась на гостя Сабина.– А мода эта была введена для того, чтобы женская плоть не отвлекала императора от дел.
   – Мыслящий, судя по всему, у вас государь,– предположил Феликс и, как выяснилось, не ошибся.
   – Вы, вероятно, оставили жену в родных краях?
   – Боже упаси! – ужаснулся Феликс.– Я слишком застенчив, сударыня, чтобы жениться.
   – Это сразу же бросается в глаза,– заметила прекрасная соседка с ласковым смешком.
   Приняв на грудь еще один кубок вефалийского вина, Феликс решил махнуть рукой на волосатые ноги. В конце концов, разве это главное в женщине, тем более что на ощупь ножки Сабины были весьма соблазнительны.
   – Вы увлекаетесь, барон,– упрекнула его соседка.
   – Это у меня с детства,– пояснил Феликс.– Не знаю, куда деть руки, поэтому приходится держать их на коленях.
   – Должна вам заметить, что это мои колени.
   – Во всем виноват недостаток освещения,– извинился барон.– Наше дневное светило гораздо ярче вашего. А как, кстати, у вас обстоит дело со светилом ночным?
   – Вы хотите, чтобы я вам его показала?
   – Был бы вам очень обязан.
   – Но ведь мое присутствие не обязательно,– пожала плечиками Сабина.– Для этого достаточно выйти на террасу, когда стемнеет.
   – Я, видите ли... от рождения близорук и боюсь, что без вашей помощи мне ночного светила обнаружить не удастся.
   К сожалению, ужин закончился неожиданно быстро. А расчет барона Садерлендского на танцы не оправдался. Пигал Сиринский незамедлительно пригласил молодых людей для конфиденциального разговора.
   – Странные нравы на этой Вефалии. Нельзя же так бесцеремонно обращаться с гостями,– выказал недовольство барон, но понимания не встретил.
   Пигал прыгал по комнате растрепанным козленком и болтал без умолку. Феликс его почти не слушал, обдумывая план совращения прекрасной Сабины уже этой ночью. Барону Садерлендскому мешал не столько болтливый Пигал, сколько лимонно-молчаливый Весулий, приходившийся его новой подружке папой. Эти отцы, братья, мужья всегда путаются под ногами у предприимчивых людей, мешая им осчастливить прекрасных женщин.
   – Мы обнаружили четыре карты на столике в покоях принцессы Лулу и тотчас же поняли, что игра началась.
   – Простите,– встрепенулся Феликс,– а как они туда попали?
   – Человек молодой,– укоризненно глянул в его сторону Пигал Сиринский,– добропорядочность вефалийской принцессы вне всяких подозрений.
   – Так я и не подозреваю. Просто если бы я обнаружил посторонний предмет в своих покоях, то подумал бы, что его оставила любовница.
   – Я тебе вырву язык, Феликс, если ты не угомонишься,– сказала Лулу.
   Сестрица Лулу была серьезной девушкой, а потому Феликс благоразумно промолчал в ответ на столь ясно выраженное неудовольствие. К тому же в эту самую минуту сиринский гном вручил барону карту под знаком пик, на которой вместо благородного кавалера было изображено нечто невообразимое. Феликс даже брезгливо поморщился при виде столь отвратительного существа.
 
   – Это вызов, господа,– пропищал сиринец,– и всем нам, вместе взятым, и каждому из вас в отдельности.
   – Вы хотите сказать, что эта образина вызывает меня на поединок? – поразился до глубины души Феликс.– А что плохого я ему сделал?
   Пигал Сиринский укоризненно глянул на барона. Садерлендский более всего напоминал своего папочку и внешностью, и распутным поведением. Вместо того чтобы слушать почтенного магистра, он весь вечер шептался с юной кривлякой Сабиной, чем ужасно нервировал досточтимого Весулия, которому как раз сейчас следует соблюдать спокойствие. Хорошо хоть трое других кавалеров на вид серьезнее пикового. Взять хотя бы Птаха Арлиндского – очень рассудительный молодой человек, весь в матушку свою, Елену. Именно Елена Арлиндская была бы самой подходящей парой беспутному Тимерийскому, именно ее сватал в свое время магистр, но, увы, мудрость у легкомысленной молодости не в цене. Нет, императрица Лулу тоже очень достойная женщина, но уж слишком взбалмошная, не вслух будет сказано.
   – А почему мне такой урод достался? – обиделся Феликс.– У Птаха и то поприличней будет.
   – Уймись, барон,– шикнул на него Гиг.– Торгуешься как на базаре. Что выпало, то и выпало.
   – Нет, как вам это понравится?! Феликс возмущенно всплеснул руками. Подсовывают черт знает что, и слова в ответ не скажи. Что же это за порядки такие? С Гига, конечно, спрос невелик, он тиран известный, но Пигал Сиринский кажется вроде приличным человеком.
   Не будь просвещеннейший магистр давно и неудачно знаком с батюшкой барона Садерлендского, он, возможно, принял бы эту тираду за комплимент, но опыт – великая вещь, и не вздорному мальчишке торжествовать в словесной дуэли над человеком, не один десяток лет с честью несущим тяжкую ношу просвещения по планетам Светлого и Темного кругов.
   – Не обращайте на Феликса внимания,– утешил расстроенного сиринца Гиг.– У нас в Мессонии его называют бусонской язвой, и вся империя вздохнула с облегчением, узнав, что он отбыл в чужие края.
   Просвещеннейший Пигал благодарно кивнул принцу в ответ на поддержку. Гиг, похоже, пошел в своего дедушку, знаменитого полководца барона Сигирийского, человека, которого магистр не назвал бы добродетельным, но бесспорно обладавшего достоинствами государственного деятеля большого масштаба.
   – Допустим, я убью это чучело,– сказал неугомонный Феликс,– а какая мне в том корысть?
   – При чем тут корысть, человек молодой?! – возмущенно фыркнул Пигал.– Речь идет о спасении Светлого круга.
   Этот пиковый барон непременно доконает магистра Пигала и довершит дело, начатое его отцом двадцать лет назад. Поразительное легкомыслие, просто поразительное.
   – Ты сначала убей,– спокойно сказал Андрей Ибсянин,– а уж потом...
   Что потом, трефовый кавалер не сказал, видимо, не счел нужным распространяться на эту тему. Очень серьезный молодой человек и очень загадочный. Ибис вообще сомнительная планета, а о матушке Андрея Ибсянина магистр знал только то, что она очень ловко орудует копьем. Нет слов, все четверо очень симпатичные молодые люди, и если бы Пигалу предстояла попойка в сиринском или мессонском кабаке, то он без раздумий отправился бы туда в столь развеселой компании, но, к сожалению, деяние им предстояло совершить куда более значительное. Безусловно, только Пигал Сиринский мог претендовать на роль разума в предстоящей экспедиции, поскольку мессонцы и ибсянин могли поспособствовать благому начинанию только мышцами. Да и нельзя требовать многого от людей, выросших на захолустных планетах и не имеющих понятия о правилах Большой Игры, ведущейся на дороге гельфов. Честно говоря, и сам Пигал смутно представлял себе эти правила, да и суть игры была ему непонятна, как не понятны и ставки. Но карты сданы – и хочешь или не хочешь, а играй! А главное, посоветоваться не с кем, ну разве что с Весулием. Хотя и Весулий ничего умного пока не присоветовал, да и неразумно было требовать от старого гельфа прозрений там, где один из виднейших членов Высшего Совета мог лишь пожать плечами. Игра была начата сорок лет тому назад на развалинах замка Лорк-Ней, и, будет ли когда-нибудь конец связанным с нею сюрпризам, магистр даже и не загадывал. Высший Совет обещал прислать на помощь Пигалу высокомудрого кентавра Семерлинга, но кентавр почему-то задерживался, и магистр даже не знал, огорчаться по этому поводу или радоваться. Что ни говори, а Семерлинг тот еще фрукт, не раз подставлявший своего старого знакомого под удары судьбы и обстоятельств. Конечно, легче всего было бы, сославшись на возраст и усталость, попросить отставку и вернуться на благословенный Сирин, но ведь никто отставки просвещеннейшего Пигала не примет по той простой причине, что в Высшем Совете, как ни прискорбно это сознавать, нет достаточно широкой спины, за которую он мог бы спокойно спрятаться, не испытывая при этом душевного дискомфорта. Мужи там, конечно, заседают мудрые, но старые и вялые, которым скакать по планетам Темного круга не с руки. Да и кто из них знает обстановку здесь лучше, чем просвещеннейший Пигал?
   Ночное вефалийское светило бросило свой переменчивый взгляд на руки магистра и презрительно подмигнуло. Руки действительно не впечатляли, но ведь никто не требует от Пигала бранных подвигов, для этого существуют Герои, а вот что касается мозгов, то тут он любому великану может дать фору.
   Девичий смех отвлек магистра от трудных размышлений. Какая-то парочка вынырнула из-за дальней колонны и устремилась к перилам террасы, не заметив прогуливающегося поодаль пожилого человека. Разумеется, Пигал Сиринский не собирался подсматривать за влюбленными, воркующими о своих мелких, в свете возникающих перед человеческой цивилизацией проблем, делишках, но деваться ему было некуда, поскольку даже его громкий кашель не был услышан и утонул в чужих причмокиваниях и придыханиях. Конечно, это был все тот же барон Феликс Садерлендский, которому дурная наследственность спать не давала. Возможно, Пигал так бы и ушел с террасы, оставив человека молодого наедине с совращаемой девушкой, но этой девушкой была Сабина, дочь его старого друга Весулия. И со стороны магистра было бы величайшей подлостью игнорировать гибель в объятиях нахального распутника невинного и наивного создания.
   – Стыдно, человек молодой, обманывать невинное дитя,– громко сказал Пигал.
   – А где дитя? – удивился Феликс, выпуская от неожиданности добычу из рук.
   Смущенная Сабина тут же скрылась за ближайшей колонной, оставив расстроенного барона один на один с малосимпатичным и прилипчивым старикашкой. Нет все-таки справедливости на этом свете – посылать человека, можно сказать, на гибель и при этом мешать ему наслаждаться последним в жизни поцелуем.
   – Ваш старый мессонский знакомый охарактеризовал вас, магистр, как мудрого и терпимого человека, но вы меня разочаровали, и теперь я думаю, что Летучий Зен ошибся, давая вам столь высокую опенку. Нельзя же в наше бурное время быть столь непроходимо старомодным. Вам не кажется, что это верх неделикатности, столь бесцеремонно вмешиваться в чужой разговор?
   – Человек молодой,– возмутился Пигал,– я прожил на этом свете более семидесяти лет, и не вам учить меня хорошим манерам. Малышка Сабина дочь моего друга, и я не позволю вам разбить ее сердце.
   – У вас стиль, магистр, как у моего братца Гига Мессонского,– усмехнулся Феликс.– Проще надо смотреть на жизнь. Не стал бы я разбивать сердце красавицы, меня интересовали только ее ноги. Поскольку появились подозрения, что они излишне волосаты. Теперь эти подозрения будут мучить меня всю оставшуюся жизнь.
   – Человек молодой,– зафыркал Пигал,– нет в этом мире женщин более прекрасных, чем гельфийки. И волос у них на теле не больше, чем положено по всем канонам человеческой красоты.
   – Вы меня успокоили,– расплылся в улыбке Феликс.– Одно мне непонятно: откуда у столь высоконравственного человека, почтенного старца, такие познания по части женского тела?
   Нет, каков негодяй, просто невероятная наглость! Почтенному, убеленному сединами магистру говорить в лицо такие вещи. Это уже не бусонская, это какая-то меж-планетная язва, которую просто опасно выпускать на дорогу гельфов.
   Но, увы, выпустить все же пришлось. Пигал лично проследил, чтобы молодые люди почерпнули необходимые знания из светящегося шара – ключа к дороге гельфов. Особенно пристально он наблюдал за пиковым кавалером, опасаясь, как бы легкомысленный барон не проманкировал той процедурой и тем бы не сорвал дело, обрекая и себя, между прочим, на вечные скитания в каком-нибудь захолустье Темного круга. Однако Феликса светящийся шар заинтересовал, и он без колебаний положил на него свою пятерню. Растопыренные пальцы ушли в глубь оболочки, которая на вид смотрелась прочнее прочного.
   – Чертова игрушка,– только и сказал донельзя удивленный барон.
   – С этой минуты,– торжественно произнес Пигал,– где бы вы ни оказались, полученные и отпечатавшиеся в подсознании сведения выведут вас к ближайшей станции и далее, по дороге гельфов, в нужную вам точку.
   – По-моему, в моих мозгах ничего не отпечаталось,– усомнился Феликс, разглядывая свою руку.
   – Человек молодой, если у вас есть мозги, то все, что нужно, они уже получили,– наставительно заметил Пигал.
   – В наличии мозгов имперский барон как раз и сомневается,– съязвил Птах Арлиндский.
   – Обращаю ваше внимание, просвещеннейший Пигал,– немедленно отреагировал на выпад арлиндца Феликс,– что мне, а в моем лице и всем баронам Мессонской империи было нанесено тягчайшее оскорбление, смываемое только кровью.
   – Я не согласна с Птахом,– сказала Лулу.– Мозги у Феликса есть, но они давно скисли от безделья.
   Оскорбленный барон вновь было воззвал к члену Высшего Совета, но был остановлен Гигом Мессонским:
   – Хватит паясничать, Феликс, сейчас не до шуток.
   Пигал с его высочеством был совершенно согласен. Хотя поначалу он принял разглагольствования Феликса за чистую монету и хотел уже было вступиться за него, чтобы унять страсти. Но, к счастью, хватило выдержки не ввязываться в шутовское представление, устроенное бароном, и не ронять себя тем самым в глазах молодежи.
   – Я все-таки не понимаю,– сказал серьезный Андрей Ибсянин,– как полученные нами знания позволят нам добраться до существ, изображенных на картах?
   – А я что говорил,– немедленно поддержал его Феликс.– Разумный человек, если он не принц и не принцесса, обязательно спросит о главном.
   Просвещеннейший Пигал поспешил прояснить ситуацию:
   – Вам никого не надо искать, люди молодые. Стоит вам только ступить на дорогу гельфов, как эти существа вас сами найдут. Удара можно ждать с любой, самой неожиданной стороны.
   – Новое дело! – хмыкнул Феликс.– Против нас будет действовать целая орда, а мы выступаем сиры и босы.
   В этот раз никто Феликсу не возразил – пиковый был кругом прав. А просвещеннейший Пигал слишком уж легкомысленно подталкивает молодых людей навстречу неодолимым силам.
   – Наши ресурсы уже мобилизованы,– пояснил Пигал.– И Герои Парры, и гельфы обеих планет пойдут к нам на помощь по первому же зову. Но беда в том, что никто не знает куда.
   – Иными словами,– дополнил магистра Феликс,– нас используют в качестве живца, чтобы рыбка клюнула?
   – Можно сказать и так,– кивнул Пигал.– А чтобы обеспечить связь, мы с Лулу пойдем вместе с вами.
   – Девчонку, по-моему, брать не стоит,– засомневался Феликс.
   На что получил отповедь от просвещеннейшего члена Высшего Совета:
   – Ее высочество Лулу обладает такими познаниями и способностями, без которых ваше блуждание по планетам Темного круга будет втройне опаснее. Она магистр Белой магии, как и ваш покорный слуга.
   Просвещеннейший Пигал сказал не всю правду, поскольку достойнейшая Лулу не чужда была и магии Черной, но на этой скользкой теме не следовало, пожалуй, заострять внимание почтенного собрания. Что же касается самого магистра и члена Высшего Совета, то он Черную магию, безусловно, осуждал, но, увы, создавшаяся критическая ситуация не располагала к излишней щепетильности.
   – Выступаем двумя группами,– обозначил диспозицию будущей кампании Пигал.– В первую группу войдут барон Садерлендский и досточтимый Андрей Ибсянин, во вторую – принц Гиг и принц Птах. С первой пойду я, со второй – принцесса Лулу. Есть вопросы?
   – Есть,– выступил вперед Феликс.– Так все-таки нам дадут оружие или пошлют в бой с голыми руками?
   В ответ просвещеннейший Пигал лишь кивнул головой досточтимому Весулию. Гельфийский канцлер покинул собрание, чтобы вернуться через минуту с длинным ящиком и небольшой шкатулкой. В ящике были мечи с зеленоватыми клинками, подобные тому, что носила у бедра принцесса Лулу. Феликсу мечи не понравились. Впечатление было такое, словно они заржавели и заплесневели одновременно.
   – Не советую трогать лезвие пальцами,– предупредил Пигал,– а языком тем более.
   – Зря предупредили,– сказал Птах Арлиндский,– особенно про язык. У некоторых он явно длинноват.
   Барон Садерлендский в долгу, конечно, не остался бы, но в этот момент канцлер Весулий открыл заветную шкатулку, и внимание присутствующих сосредоточилось на ней. Ждали чего-то совершенно необыкновенного, но получили всего лишь перстни с черными мутными камнями, довольно небрежно вставленными в серебряные оправы.
   – Это слезы Сагкха,– сказал, понизив голос, Пигал Сиринский.– Ваш батюшка почему-то оставил их в замке, отправляясь в свой последний поход. Я долго думал, отдавать их вам или нет, но все-таки решился. Не знаю, помогут они вам или станут обузой, но прибегать к ним стоит только в самом крайнем случае.
   Феликс Садерлендский первым нацепил камень на палец, недослушав прочувственной речи магистра.
   – Мне нравится,– сказал он, разглядывая перстень.– Хотя милый папочка мог бы оставить своим отпрыскам в наследство что-нибудь и посущественнее.
   – Уверяю вас, человек молодой, что слезы Сагкха – страшное оружие, способное без труда спалить этот замок дотла.
   – Не будем искушать судьбу подобными примерами, просвещеннейший Пигал,– взмолился Весулий.
   Канцлер был, конечно, прав, а магистр слегка увлекся. К тому же мешало волнение, охватившее его перед серьезным испытанием. Честно говоря, будь у Пигала Сиринского хотя бы малейшая возможность уклониться от этого похода, он обязательно воспользовался бы ею. Но, увы, не было в этой точке Вселенной никого, кто мог бы принять вызов неведомых сил, кроме сиринского магистра.
   – Мы выступаем,– решительно сказал Пигал.– Немедленно. Долгие проводы – лишние слезы.
   Слез, впрочем, никто проливать не собирался, разве что мрачное лицо канцлера Весулия соответствовало важности переживаемого момента, а все остальные окружающие магистра люди были уж слишком легкомысленными. У молодости есть, конечно, свои преимущества, но опыт – великая вещь. Он не даст умудренному жизнью человеку пропасть даже в самой безвыходной ситуации. Во всяком случае, Пигал Сиринский, отправляясь в пекло, очень надеялся, что так оно и будет.
   Сюрпризы начались прямо у станции гельфов, из которой они выехали на резвых конях. Выехать-то выехали, но тут же оказались в воде, потому что посуху пути не было. Место, где размещалась станция, оказалось небольшим островом, объехать который вдоль и поперек можно было минут за пятнадцать. Собственно, это был даже не остров, а вершина скалы, поднимающаяся над безбрежной водной гладью.
   – Я вас поздравляю, магистр,– сказал неугомонный барон Садерлендский,– из вас проводник, как из собачьего хвоста сито.
   Надо признать, у барона были основания предъявлять счет Пигалу Сиринскому, поскольку именно он выбрал эту планету как первый шаг в неизведанное. И надо же, такой конфуз. Что, конечно, не оправдывает баронову грубость.
   – Вернуться, как я понимаю, нельзя,– констатировал Андрей Ибсянин, оглядывая безнадежную в своей беспредельности гладь.
   – Увы, человек молодой,– развел руками Пигал,– вернуться на Вефалию можно только с другой станции, которая, разумеется, есть на этой планете, но ее еще нужно найти.
   Сидеть в седле на фоне полного бездорожья довольно глупо, а потому Пигал слез со своего смирнехонького гнедого и опустился на валун рядом с бароном Феликсом. Андрей Ибсянин занялся исследованием острова, оглядывая при этом чуть ли не каждый камень.
   – Вы случайно не в курсе, магистр, у них на Ибисе все такие заполошные?
   Ответить Феликсу Пигал не успел, поскольку его окликнул ибсянин:
   – Взгляните, магистр, обвал свежий. Если с острова есть выход, то именно под обвалом он и погребен.
   Барон Садерлендский тоже изволил оторвать задницу от нагретого камня, однако трудился он, похоже, зря. Обвал был надежным, и, чтобы сквозь него пробиться, требовалась целая армия землекопов и камнетесов с кирками и лопатами.
   – Уж не хотите ли вы, милейший, заставить имперского барона вкалывать, как каторжника на руднике?
   К счастью, Андрей Ибсянин не рассчитывал на трудолюбие имперского барона, во всяком случае, он посоветовал ему отойти подальше вместе с просвещеннейшим Пигалом.
   – Видимо, собирается разбивать камни лбом,– предположил Феликс, но ошибся. Из руки ибсянина вырвался вдруг такой язык пламени, что барон невольно прикрыл глаза. А когда открыл их, то с изумлением обнаружил огромную дыру с запекшимися краями.
   – Вот это да! – только и сумел вымолвить он.– Видел я фокусников и факиров, но трефовый любого за пояс заткнет.
   – Это слеза Сагкха сработала,– пояснил магистр.
   – Вот этот камень? – Феликс с уважением посмотрел на свою руку.– Но каким образом?
   – Надо только захотеть,– спокойно сказал Андрей,– и все у тебя получится.
   Очень может быть, если, конечно, Феликсу не достался испорченный камень. Но в любом случае пользоваться он им пока не собирался. Имперский барон – это вам не факир и даже не магистр Белой магии.
   – Я разделяю ваше предубеждение против Черной магии, человек молодой, но категорически не согласен с тем же пренебрежением к магии Белой, которое прозвучало в ваших словах.
   Завязавшейся было дискуссии не дал развернуться все тот же ибсянин, который без лишних проволочек проник в провал, ведя в поводу коня. Барону Садерлендскому ничего не оставалось делать, как последовать его примеру. Просвещеннейший Пигал двинулся следом за буйными сыновьями беспокойного отца, проклиная в душе тот час, когда коварный Семерлинг втравил его в эту нескончаемую историю. В тоннеле было довольно светло, хотя откуда исходит этот свет, понять оказалось нелегко. Барон Садерлендский едва не свернул себе шею, разыскивая окна, пока Андрей Ибсянин не указал ему на светляков, которыми были усыпаны стены. Недоверчивый Феликс отковырнул насекомое от стены и даже зачем-то попробовал его на язык, но ничего примечательного в нем не обнаружил. Более того, как только он оторвал светляка от стены, тот тут же и погас в его руках, но стоило приложить его к стене, как капризная букашка вновь вспыхнула. Просвещеннейший Пигал не мешал молодому человеку удовлетворять законное любопытство и даже задремал под мерный ход своего гнедого. Разбудил его крик все того же Феликса: