Шведов Сергей. Иван Царевич и Серый Волк

   – Наркоман паршивый, – бросил в его сторону Царевич.
   Матёрый молча указал писателю на место рядом с собой. Васька, не долго думая, уселся на украшенный яхонтами и изумрудами золотой трон богини Иштар, что можно было бы счесть святотатством, но поскольку в парадном зале Киндеряева дворца адепты божественной коровы отсутствовали, Кляеву это сошло с рук.
   – Мы не можем долго здесь задерживаться, – сказал Матёрый Царевичу. – Киндеряев замок мы передаём Веронике и её фуриям, а тебе, Иван, придётся за ней присматривать.
   – Легко сказать, – нахмурился Царевич. – Я уже побывал и волком и жеребцом, а потому мне вовсе не улыбается по милости расторопных фурий превращаться ещё и в барана. А кстати, куда подевался золоторунный Роман?
   – Барана Киндеряй забрал с собой, а вот козла Синебрюхова оставил нам. Дело, разумеется, не в Синебрюхове, хотя мы его, конечно, допросили. Знает козёл не так уж много, но из его показаний становится очевидным, что ниточка от Киндеряя далеко тянется, и вся эта суета с молодильными яблоками может перерасти
   в проблему планетарного масштаба. – Но ведь ты перекрыл практически все каналы доставки: Кабаниха, Наташка, Вероника, ведьма Мила с вурдалаком Сеней. Осталось только приструнить Малюту Селютиновича и Киндеряя.
   – Ты забыл о Шараеве и Бердове. – Так Валерку вроде сожгли на жертвенном костре. – К сожалению, нет, – холодно бросил Матёрый. – Хотя он вполне заслужил такую участь.
   Царевич всем своим видом выразил сомнение. Нет, Валерка, конечно, не святой, но, в конце концов, и не уголовник какой-нибудь, чтобы вот так запросто его отравлять на костёр. Вся его вина состоит лишь в краже миллиона у мафиози да в безудержном фантазировании за довольно скромный гонорар. Но Бердов раскаялся и осознал свою вину, а потому, по мнению Ивана, заслуживал снисхождения.
   – Ничего он не осознал и ни в чём не раскаялся, – поморщился Матёрый. – Если верить Синебрюхову, то Бердов украл у Костенко не только миллион долларов, но и адреса покупателей молодильных яблок, которые Киндеряй держал в тайне от своих партнёров. В первую голову от Шараева.
   – Так Валерка работал на Сан Саныча? – поразился Царевич. – По нашим сведениям да. Шараев связан с одним московским олигархом, ныне находящимся в опале у официальных властей, а потому и не стесняющемуся в средствах для возвращения утраченного влияния. С этим же олигархом сотрудничает, похоже, и твоя Вероника. Хотя точных сведений на этот счёт у нас нет. Очень уж осторожная и ловкая особа твоя бывшая супруга, Царевич. Счастье ещё, что мы не позволили этим людям добраться до живой воды.
   Царевич покаянно развёл руками. Его сентенцию по поводу того, что человек над своим бредом не властен, Матерый выслушал с большим вниманием. Однако внёс в Бердовскую теорию некоторые поправки:
   – Кроме инстинкта жизни есть ещё и инстинкт размножения. Ты их не к тому источнику вывел, Иван.
   – Вот тебе раз, – возмутился Царевич. – Я же хорошо помню дорогу…
   Царевичу вдруг пришло в голову, что Матёрый прав. Это не тот источник. Источник с живой водой расположен в лесных дебрях и пробирался к нему царевич Иван через болота, где едва не стал жертвой любвеобильных кикимор, редкостных, к слову сказать, уродок, но чрезвычайно охочих до мужских ласк. А из горного источника герой Царевича пил, отправляясь к ведьме Веронике, дабы удивить её своими сексуальными способностями. Вот дал маху так дал. И все из-за Наташки, которая направила мысли несчастного жеребца совсем в другое русло, пробудив в нём инстинкт размножения. Кентавриков ей, видите ли, захотелось. Теперь понятно, почему Матерый не стал противиться желанию ведьм искупаться в привезённой из горного источника воде.
   – Не завидую я твоему Язону, – ухмыльнулся Царевич. – Так и тебе завидовать не приходится, – хихикнул Васька Кляев, поднимаясь с роскошного трона.
   А хихикал он, естественно, неспроста, поскольку на пороге зала возникла Вероника, с взором страстным и к Царевичу явно неравнодушным.
   – Ну, нё буду вам мешать, – отчего-то заторопился Матёрый и покинул помещение раньше, чем Иван успел раскрыть рот для протеста.
   Надо сказать, что Царевичу и раньше доводилось ошибаться, но никогда в жизни он не ошибался со столь опасными для здоровья последствиями. Камасутра вакханок в гробнице фараона была лишь жалкой пародией на страсть упившейся сексуальным стимулятором ведьмы Вероники. Спасло Царевича только то, что возвратившийся после долгих странствий жеребец тоже немало выпил из того же источника. Только с рассветом Царевич, оставивший на ложе Вероники всё своё здоровье, сумел вырваться из страстных объятий взбесившейся ведьмы. Его появление во дворе вызвало фурор среди собравшихся там молодцов в волчьих шкурах. Царевича поздравляли так, словно он вырвался из пасти Змея Горыныча по меньшей мере. Между прочим, у Язона-Ратибора тоже был весьма бледный вид, когда он, садясь на своего коня, трижды промахнулся мимо стремени, и если бы не сердобольный Васька Кляев, подсадивший добра молодца, страдающего с любовного похмелья, то неизвестно, чем бы дело кончилось.
   – Если узнаешь что-нибудь про Шараева и Бердова, то немедленно свяжись со мной по рации, – сказал Матёрый Царёвичу на прощанье. – Самоедова я оставляю в твоём распоряжении в качестве подсобной силы. Ну а если этот поросенок вздумает нам изменить, то по воле фурий быть ему боровом до конца дней.
   Матёрый огрел коня плетью и вылетел за ворота Киндеряева замка. Вероникины гоблины, угрюмо ворча, прикрыли ворота, но мост пока поднимать не стали, ибо Кляев уже заводил мотор Уазика, которого успел перегнать за ночь из Кабанихиного замка.
   – Привет тебе от Егоровны, – ухмыльнулся Кляев в отросшие усы. – Старуха рвет и мечет, узнав, что ты отобрал у Киндеряя замок и вернул его Вероники. – А что с Вепрем и Михеичем?
   – Кабаниха клянётся, что они от неё сбёжали, прихватив бутыль с самогоном. Не исключено, что встретимся с ними на дороге.
   Царевич устроился рядом с водителем, заложника Самоедова бросили на заднее сидение. Прощаться с Вероникой Иван не стал, во избежание рецидивов ночных страстей. Гоблины, повинуясь взмаху руки фурии-брюнетки, вновь открыли ворота, и Уазик, облегчённо хрюкнув, выскочил со двора проклятого замка, где Царевич дважды чуть не лишился жизни.
   – Знаешь, чем хряк отличается от борова? – обернулся к Самоедову тонко разбирающийся в сельскохозяйственных вопросах Васька.
   – Нет, – честно признался художник. – А вот этим и отличается, – наглядно объяснил Кляев. – Стоит тебе переметнуться от нас на сторону врага, считай, что ты автоматически лишен всего хозяйства, с последующей сексуальной инвалидностью. Клятвопреступникам, Самоедов, фурии не дают пощады.
   Мишка сидел тихий и бледный, переваривая в душе предстоящие египетские казни. На фурий Самоедов успел, надо полагать, налюбоваться и вероятно составил о них своё мнение.
   – Куда исчез Валерка Бердов? – спросил Царевич у пригорюнившегося ренегата. – Костенко увёл его с собой. А меня бросили на растерзание. Сволочи. Вот она благодарность за всё, что я для них сделал.
   – Валерка всё им про Шараева рассказал? – Да уж, наверное, сдал с потрохами, – радостно подтвердил Самоедов. – Шкуру свою спасал.
   – А Костенко разобрался, кто его замок штурмует? – Откуда. Бежал как заяц, бросив на произвол судьбы верных людей. Маг и чародей называется. А подземный ход он за собой завалил, так что мне деваться было некуда.
   Васька настолько уверенно вёл Уазик по лабиринту, что Царевич не успел даже прискучить путешествием, как не успел заметить момента превращения волчьей шкуры в камуфляж.
   Уазик выскочил из-под земли всё в том же месте у вокзала, испугав до полусмерти роскошную иномарку, которая едва не врезалась в осветительный столб.
   – Едем к Киндеряю, – распорядился Царевич. – С ума сошёл? – удивился Кляев. – Мафиози нас на куски порвёт за утерянный замок. – Так ведь замок захватили «аргонавты» с помощью коварной Наташки и по наущению Шараева, который пытался с помощью героических греков устранить конкурентов, Костенко и Полесскую. А мы с вами жертвы трагических обстоятельств, чудом уцелевшие во время погрома.
   – А если Костенко узнает, что замок у твоей Вероники? – А я тут при чём? – пожал плечами Царевич. – Я за неё не ответчик. И не виноват, что они, сговорившись с Наташкой, обвели вокруг пальца уважаемого мафиози. – Риск, – покачал головой Васька.
   Но Царевич и без его предостережений знал, что сильно рискует. Однако если верить знающим людям, кто не рискует, тот не пьёт шампанское. И не то чтобы Иван был большим поклонником игристого вина, но и быть шутом гороховым на чужом празднике жизни, ему не хотелось. Тем более что этот чужой праздник всё более превращался в жутковатый бал-маскарад, где придуманные воспаленным воображением личины заимели претензию стать хозяевами жизни. Мало нам киллеров и наркоманов, так вот вам ещё и вампиры с любителями молодильных яблок.
   Надо сказать, что дом губернского мафиози сильно уступал и размерами и роскошью Киндеряеву замку. А ещё говорят, что наша элита совсем меры не знает в жилищном строительстве и буквально совесть потеряла, обрастая лишними, метрами в стране, где жилищный вопрос с давних времён один из самых острых. Да по сравнению с элитой Бёрендеева царства наша элита образец скромности и человечности. Что бы там ни говорил борец за пролетарское счастье Васька Кляев, банкир всё-таки много лучше вампира. И обличьем он поинтеллигентнее, а если и пьёт кровь из трудового народа, то только фигурально выражаясь, а не в натуре. К достоинствам дома Костенко в родной Российской Федерации можно было отнести тот факт, что он не был обнесен рвом, а солидная по нашим меркам ограда ни шла ни в какое сравнение с «кремлёвскими» стенами Берендеевских замков. Что, между прочим, прямо указывает на мягкость нравов в России и на эффективность работы правоохранительных органов. А те несознательные граждане, которые называют наших правоохранителей драконами, очень ошибаются на их счёт, ибо к счастью для себя не видели драконов настоящих, которые хоть и считаются в Берендеевом царстве маломерными, но способны за минуту в три горла сожрать любого рассеянного гражданина, вздумай он по простоте душевной требовать адвоката.
   В доме потерпевшего чувствительное поражение мафиози гостей не ждали и приняли их с большой опаской. Тем более что Костенко испытывал явный дефицит в людях, которых враги частично превратили в баранов, а большей частью просто в пар. Хотя, по мнению компетентных экспертов, железные болваны людьми не были, а были всего лишь проекцией магической силы, обретшей плоть в результате чародейских заклятий. Во всяком случае, так объяснял их появление на Берендеевских землях Вадим Матёрый. Слабо разбирающемуся в технологиях колдовского мира Царевичу оставалось только головой кивать да поддакивать профессионалу.
   Чудом сохранившиеся от былой роскоши две шестерки криминального туза ввели гостей в холл, предварительно их разоружив. Кляев особенно неохотно расставался с маузером и настоятельно рекомендовал неразумным Киндеряевым холопам как можно бережнее обращаться с музейной реликвией.
   Взволнованный визитом Костенко встретил гостей более чем прохладно. Воздух родной земли подействовал на мафиози отупляюще, и он не нашел ничего лучше, как облаять уже однажды обиженного человека. – Сам виноват, Леонид Петрович, – спокойно отмёл все обвинения Царевич. – Нашел, кому доверить серьёзное дело – Семирамиде. – Психопатка, – с готовностью подтвердил Царевичевы слова Мишка Самоедов. – То она на жеребце помешалась, то теперь на Язоне.
   – А грек сказал буквально следующее, – дополнил Кляев, – не отдаст барана, я ему сделаю секир башка.
   Сидевшая далеко не в золотом, а в каком-то задрипанном в смысле роскоши кресле, Ирина Аркадьевна Полесская обиженно поджала губы. Судя по всему, критические замечания в адрес дочери, да ещё со стороны лиц весьма сомнительных, не пришлись ей по вкусу.
   – Девочку обманули и подставили самым бессовестным образом.
   На лице Костенко, потерявшего по вине заполошной семейки большие материальные ценности, читалось откровенное сомнение. Похоже, он и богине Иштар не слишком доверял и держал её в своём доме скорее как заложницу, чем как партнёра по бизнесу. – Конечно дело не в Наташке, – охотно подтвердил Царевич. – Всё дело в Шараеве, который нанял аргонавтов и обвёл вокруг пальца всех: и тебя, Леонид Петрович, и Ирину Аркадьевну, и меня, и мою супругу Верку, и Кабаниху, и ведьму Милу, Наташку, и даже Валерку Бердова.
   Обвинения в адрес Шараева со стороны Царевича были более чем обоснованы, и уж кому как не Костенко это знать. Другое дело, что мафиози не верил Царевичу и не находил нужным этого скрывать. А Полесская и вовсе высказала своё негативное мнение о писателе отрытым текстом.
   – Он агент Вероники, Леонид, будь с ним осторожен.
   Нельзя сказать, что Ивана огорчила такая характеристика, но в эту минуту он от души пожелал Ирине Аркадьевне мычать в углу худосочной коровой и не путаться под ногами озабоченных серьёзными проблемами людей. Разумеется, вслух он это пожелание высказывать не стал, ибо не в традициях российской интеллигенции столь откровенно хамить богиням. – Я не просто агент, – возразил Царевич. – Я агент поневоле. Фурии грозятся исполнить обещание, данное Веронике, и порвать меня на куски, если я не передам ей во владение Кощеев дворец со всем содержимым и молодильными яблоками в придачу.
   – Это ты погорячился, – криво усмехнулся Костенко. – Кощеев замок тебе не по зубам, не говоря уже в молодильных яблоках. Слишком много у тебя конкурентов, Царевич, и здесь и там.
   – Кто ж знал, что всё так нелепо обернётся, – развёл руками Иван. – Язык мой – враг мой. Однако Вероника, как женщина относительно разумная, готова удовлетвориться меньшим, а именно: Киндеряевым замком и десятью процентами урожая из Кощеева сада.
   – Губа у твоей жёнушки не дура, – зловеще захохотал маг и чародей Киндеряй. – К сожалению или к счастью, она мне уже не жена, и если бы не злобные фурии, я бы вообще отвалил в сторону и не стал бы вмешиваться в дела, столь сомнительные с правовой точки зрения.
   – Об этом не может быть и речи, Леонид, – взвизгнула Иштар Полесская. – Мы не можем отдать какой-то стерве десять процентов урожая.
   – Ну, положим, – вовремя заметил Кляев, – речь-то пока идёт о шкуре неубитого медведя. Шараев, по слухам, уже сговорился с Кощеем и на их стороне неисчислимые силы как в Берендеевом царстве, так и в Российской Федерации.
   Если судить по тому, как налилось кровью лицо Костенко, то Васька попал в самую точку. Тем не менее, горделивый Киндеряй не захотел сразу признать очевидное поражение.
   – Может и тебе, пролетарий, подарить замок с десятью вагонами яблок в придачу? – Я бы взял, – охотно отозвался на предложение Киндеряя Васька. – Не век же мне в хрущобе жить. Чай не хуже я вурдалака Сени. Поселюсь в замке, посажу на цепь знакомого дракона Полудурка и буду торговать шампунем. Ни один конкурент не осмелится на меня хвост поднять.
   – Полудурок – это мой дракон, – возмутилась Полесская. – Я выходил дракона, когда он умирал на моих руках. – А кто его порвал? – вскинулась Полесская. – Кто провалил всё дело на магическом холме? Да если бы не вы, негодяи, весь мир бы сейчас лежал у наших ног. Из-за вас я вынуждена была отказаться от божественного могущества и вернуться в человеческое обличье.
   – Ну не знаю, – развёл руками Васька. – Если вам коровье обличье нравится больше, то тогда конечно.
   Ираида Полесская, теперь уже, увы, оказывается, не богиня, обрушила на несчастного Кляева такой град ругательств, что тот даже покраснел, даром что провёл жизнь среди виртуозов матерного искусства. Из повизгиваний Полесской Царевич уяснил, что отказ от божественного статуса был платой Ирины Аркадьевны за возвращение человеческого облика, ибо, как и говорил Мишка Самоедов, повыдохшаяся с годами богиня Иштар могла существовать в Российской Федерации только в качестве никому не нужной и вдобавок ещё и не дойной коровы. А набраться могущества в Берендеевом царстве ей помёшали превратившиеся в белых волков Царевич с Кляевым. В общем, надо признать, что искусствовед была не так уж и не права в своих претензиях к оборотням-дилетантам, помешавшим малокультурными действиями преображению мира.
   Слушая Ираиду Полесскую, Царевич пришёл к неутешительному выводу, что имеет дело с кришнаиткой и психопаткой в одном лице. Оказывается, Полесская собиралась ни больше, ни меньше, как создать общемировую религию, ликвидировав за ненадобностью прочие культы, и тем самым соединить все враждующие народы в одну глобальную семью. В принципе, будучи либеральным атеистом, Царевич против глобальной религии не стал бы возражать, но у него были большие сомнения, что сторонники всех прочих религий откажутся от веры своих отцов и дедов ради тощей коровы Ираиды.
   – Все религии обещают рай лишь на небе, а я готова сотворить его на земле, – в экстазе вещала Ираида. – Своих ближних адептов я сделаю богами. Мы создадим новый Олимп Бессмертных, а наша паства будет мирно пастись в долинах многомерного мира, где каждый обретёт своё счастье.
   – С помощью молодильных яблок? – полюбопытствовал Царевич. – А почему бы нет? – вперила в него глаза Ираида. – Разве Золотой сон – не цель человечества?
   – А как же быть с явью? – подрастерялся Кляев. – Сон и будет нашей явью, – гордо ответствовала несостоявшаяся богиня Иштар.
   В качестве шизофренического бреда откровения пророчицы Полесской Царевичу, как человеку склонному к парениям в воображаемых мирах, показались приемлемыми. Если судить по лицам Мишки Самоедова и Леонида Петровича Костенко, то им откровения очень нравились, но не в качестве интересного клинического случая, а в качестве новой сказки, которую следует сделать былью. Если бы Полесская в свой вселенский глобализм добавила бы ещё немого марксизма, то возможно пролетарий-интернационалист Кляев тоже бы не устоял. А так Ваське было западло состоять в одной партийно-сектантской организации с капиталистом и художником-индивидуалистом. Впрочем, хитрый Васька протестовать не стал, а даже сделал вид, что впал в задумчивость. А Царевич вслух намекнул Матери всех Богов, что и сам не прочь повысить свой статус оборотня до статуса, скажем, Аполлона Бельведерского и жить на Олимпе в дружном стаде новых бессмертных, тем более что у него перед новой властью есть заслуги, так как молодильные яблоки придумал он. То есть не совсем придумал, ибо яблоки это плод народного творчества, но Царевич был первым, кто додумался выбросить их на рынок.
   Заявление Царевича было встречено Ираидой Полесской хоть и с изрядной долей подозрения, но вполне благосклонно. Костенко же Царевичев энтузиазм продолжал считать подозрительным. А сам Иван никак не мог взять в толк, каким образом совмещается в Лене Киндеряе сугубый прагматизм дельца и вора с совершенно идиотской доверчивостью к чужому шизофреническому бреду. Но, пораскинув умом, пришёл к выводу, что так, собственно, и должно быть: прагматизм торговца молодильными яблоками Костенко нуждался в бредовых фантазиях Полесской, как товар нуждается в рекламе. И чем более идиотской будет эта реклама, тем больше шансов продать товар. Ираида права в одном: на явь и правду покупателей больше нет, потребителям нужны сон и занимательная ложь.
   – Я предлагаю тебе сделку, Леонид Петрович. За нашу помощь в поимке подлеца Шараева, ты отдашь нам Киндеряев замок и барана Романа.
   – Баран-то вам зачем? – нахмурился Костенко. – Золотое руно требуют аргонавты, – пояснил Царевич. – Без их помощи нам трудно будет прижать Шараева в Берендеевом царстве. Да и здесь в России совсем не лишними будут полсотни готовых на всё героев. – Это опасно, Леонид, – опять высунулась Ираида Полесская. – Мы даже не знаем, откуда взялись аргонавты, и какие цели они преследуют. – Как это, откуда взялись? – возмутился Кляев. – Из литературного бреда, которым полны прилавки книжных магазинов.
   На этот выпад Васьки Полесская не нашла, что возразить. А Костенко впал в глубокую задумчивость. Шараев, надо полагать, представляется Леониду Петровичу опасным противником, тем более что этот противник знал все слабые места в позиции мафиози, тогда как сам оставался практически неуязвимым для его ударов. В подобных обстоятельствах писатель был для Киндеряя ценной находкой.
   – Надо действовать и действовать безотлагательно, – продолжал Царевич. – Если Шараев наладит канал сбыта яблок в больших количествах, то нас с вами не только кинут, но, скорее всего, устранят как конкурентов и лишних свидетелей.
   Испугался ли Костенко прозвучавшего из уст Царевича предостережения, сказать трудно, но то, что Полесская заметно побледнела, это Иван мог видеть своими глазами. Видимо, Ирина Аркадьевна никак не предполагала, что у придуманного ею глобалистского мифа может быть и такой неприятный финал, когда богиня Иштар окажется лишней деталью в перестроенном мироздании. – Я подумаю, – сказал Костенко. – Посовещаюсь кое с кем. И сообщу вам своё решение утром.
   Царевич не возражал. Суматошные последние дни здорово его утомили, а ночи, проведённые в подвалах и на роскошных ложах Берендеева царства истощили силы. Царевичу захотелось вернуться в родную и с детства привычную хрущобу на продавленный диван и вновь ощутить себя не витязем без страха и упрёка, не волком-оборотнем, а самим собой, Ванькой Царевичем, которого в родном дворе каждая собака знает. Дёрнул же чёрт Ивана в своё время пойти в писатели, хотя родители прочили его по медицинской части. Ставил бы сейчас Царевич людям клизмы и жил бы в своё удовольствие вдали от чудищ, вампиров, кощеев, магов и чародеев.
   Выкинув на полпути Мишку Самоедова, странники по сказочным мирам подрулили, наконец, к родной хрущобе.
   – Да, – задумчиво сказал Кляев, оглядывая с детства знакомое здание. – Прямо скажу, живём мы с тобой не в хоромах.
   – Ты мне другое скажи, – зевнул во всю пасть Царевич, – откуда у тебя в дружках завёлся дракон?
   – Полудурок, это тот самый дракон, которого мы покусали на холме. Я его слегка подлечил живой водой, и он у меня стал как новенький.
   – А живую воду где взял? – насторожился Царевич. – Выменял на серебро у одной знакомой кикиморы, – нехотя признался Кляев. – Десять пуль пришлось на эту стерву потратить, а дала она мне той воды всего ничего.
   – Воду всю израсходовал? – Всю, до капли. Полудурка-то мы с тобой здорово потрепали. Зато я две канистры самогона у Кабанихи прихватил и считай что даром. Самогоночка-то у Егоровны первый сорт.
   – «Москвич» твой стоит у подъезда, – кивнул Царевич, которому сейчас было не до самогона.
   Брошенный на пустыре фургончик кто-то из соседей опознал и перегнал во двор, спасая тем самым от раскулачивания и шкодливых мальчишеских рук. Обрадованный Васька занялся своей вновь обретённой собственностью, а Царевич устало побрёл на второй этаж в родную квартиру, в надежде провести спокойную ночь. Увы, Ивановым надеждам, похоже, не суждено было сбыться, ибо на лестничной площадке его поджидала женщина, на этот раз одетая, в которой он без труда узнал Ларису Сергеевну, супругу пребывающего ныне в козлином состоянии Синебрюхова.
   – Я вас умоляю, Иван Иванович, – заломила руки Лариса Сергеевна. – Только вы можете спасти моего мужа.
   Царевичу не оставалось ничего другого, как пригласить женщину в квартиру, дабы не давать пищу для сплетен и пересудов соседям по подъезду, которые, надо полагать, уже обратили внимание на красивую женщину, обивающую в сильном волнении порог писателя-развратника.
   Лариса Сергеевна приглашением воспользовалась, но вопреки ожиданиям Ивана в ванну не полезла, из чего он заключил, что пришла к нему не нимфа, а обычная учительница, озабоченная пропажей мужа. – Чаю хотите? – спросил обрадованный этим обстоятельством Царевич, которому именно сегодня не хотелось возиться ни с нимфами, ни с нимфоманками.
   Как отменно любезный кавалер Царевич проводил даму в зал и посадил в кресло, а сам отправился на кухню, обдумывать создавшуюся ситуацию. Синебрюхова ему, конечно, было жаль, но ещё больше он сочувствовал несчастной Ларисе Сергеевне, которую злобные вакханки обрекли на жизнь в буквальном смысле по пословице: «Любовь зла, полюбишь и козла». Любовь любовью, но, согласитесь, подобная метаморфоза таит в себе для интеллигентной женщины массу неудобств. Она, в некотором смысле, понижает её статус в глазах окружающих до абсолютно неприличного. Рождает непристойные слухи, наконец. Конечно, Синебрюхов не простой козёл, а говорящий, и среди козлов вполне мог бы сойти за интеллигента, но в данном конкретном случае для Ларисы Сергеевны это слабое утешение. – Его заколдовали, – со слезой выдохнула Лариса Сергеевна, принимая из рук хозяина чашку с чаем.
   – Я в курсе, – кивнул головой Царевич. – Но ведь вы, если мне не изменяет память, были участницей шабаша вакханок?
   – Меня тоже заколдовали, – нервно дёрнулась Лариса Сергеевна. – Это его работа. Он преследует нас повсюду, во всех мирах.