Страница:
– До сих пор мы думали что нет, но раз сюда прорвались фурии, то теперь гробница, безусловно, связана с лабиринтом, а значит, и со второй реальностью. – На кого работают фурии?
– На Веронику. – Точно, – подтвердил Кляев. – Я опознал Верку среди этих баб. Но как они дрались, е мое, это же каратэ и айкидо в одном флаконе. Костенковские амбалы разлетались, как легкокрылые бабочки.
Иван среди фурий своей бывшей жены не опознал, как-то не до того было, а теперь и вовсе обрадовался, что вовремя убрался с её дороги, ибо в какой бы там связи не находились Верка с Вероникой, Царевичу на их доброе расположение рассчитывать не приходилось.
– Надо бы проверить, что там и как, – сказал Иван, кивая на люк.
Его слова не вызвали у присутствующих прилива энтузиазма. Впрочем, Валерку Бердова, учитывая его близкое к инвалидному состояние, Царевич и не приглашал. А все остальные пребывали в благородной задумчивости, из которой их вывел только бодрый лозунг, озвученный Кляевым: – Двум смертям не бывать, а одной не миновать.
Васькин героический порыв не был оставлен без внимания Шараевым и Костенко, видимо издатель и мафиози боялись отпустить своих недавних пленников без присмотра бродить по неведомым дорожкам. Кроме всего прочего, как заподозрил Царевич, сейф с чёрным налом, ключи от которого хранились у Синебрюхова, находился, скорее всего, в бомбоубежище.
Кляев, нацелив в пустоту ствол маузера, первым спустился в преисподнюю, Царевич взволнованно дышал ему в затылок, Костенко и Шараев держались у Ивана за спиной, а замыкал шествие подключившийся в последний момент к следопытам Мишка Самоедов.
До саркофага добрались без происшествий. Холл был пуст, если не считать коровы, козла и рыжего барана, которые радостно замычали и заблеяли навстречу освободителям, приведя тех в сильнейшее замешательство. Царевич хоть и слышал уже от Кляева и Самоедова о метаморфозах случившихся в бомбоубежище, но всё-таки, увидев чудо воочию, был потрясён до икоты. Особенно хорош был баран, рослый, упитанный, с золотистой длиннющей шерстью, которую Васька недаром назвал золотым руном. – А шерсть ведь и правда золотая, – прошептал в ужасе и восхищении Мишка Самоедов
– Быть того не может, – Шараев самолично ощупал барана и даже попытался вырвать одну шерстинку из его богатой шубы.
Царевич разглядывал стены гробницы. К его немалому удивлению, они были абсолютно целы, и кроме потайной двери, через которую сюда и проникли следопыты, никаких отверстий больше не наблюдалось. Стена, пропустившая фурий, выглядела абсолютно так же, как и до начала церемонии, даже Самоедовская роспись сохранилась в прежнем своём устрашающем виде. Вот только саркофаг был пуст. Конечно, фараона могли и вытряхнуть из его последнего убежища во время драки, но Иван, тщательно осмотревший всё помещение, никакой мумии не обнаружил. Оставалось только предположить, что либо фараона похитили фурии, либо его унесли вакханки, спасая от разъярённых соперниц. – Интересно, – задумчиво протянул Самоедов, – а это животное здесь откуда?
Костенко с Шараевым, кружившие вокруг золотого барана, как по команде вскинули головы и уставились на корову. Корова смотрелась не ахти как авантажно. Чем-то она неуловимо была похожа на Ирину Аркадьевну Полесскую, хотя чем именно, Царевич затруднился бы ответить. Ну, разве что костлявостью и нехорошими нервическими огоньками в глазах. Кляев, заметил вскольз, что выгоднее козла доить, чем эту усохшую стерву.
Козлом вплотную занялся Костенко. Тот, однако, оказался шустрым и не давался в руки неповоротливому мафиози. Пытаясь ухватить его за рога, Леонид Петрович с размаху врезался в саркофаг, едва не разнеся в щепы сделанный из крепчайшей древесины ящик. Саркофаг, впрочем, устоял, а на лбу мафиози образовалась изрядная шишка. Костенко буквально взвыл от боли и обиды:
– Отдавай ключи, гад, рога пообломаю.
Козёл отпрыгнул в сторону и проблеял довольно разборчиво: – Ключи у Бееееердова, у Валеееерки ключи.
– Мама миа, – ахнул Самоедов. – Так он говорящий!
Костенко вместо того, чтобы удивиться заговорившему козлу, бросился в соседнее помещение, где был расположен сейф. Сейф был пуст, что повергло бизнесмена в шок.
– И много было денег? – спросил Кляев, заглядывая в сейф и выгребая оттуда два пистолета, свой и Царевичев.
Оглушённый потерей денег Костенко манипуляций Василия даже не заметил, да и зачем ему были два чужих пистолёта, если собственные потери оценивались, по меньшей мере, в миллион долларов. Именно такая сумма, по словам Шараева, лежала в сейфе наличными.
– А я-то думал, чего это его так искорёжило, – усмехнулся Кляев.
На мафиози не было лица. Шараев тоже выглядел растерянным. Царевичу пришло на ум, что Бердов похитил не только миллион наличными, но и ещё что-то жизненно важное для обоих бизнесменов.
– Ну, Бердов, гад, – злобно прошипел Костенко, – на куски порву. Где Роман? – Блеет, – развёл руками Самоедов.
Костенко в горячке, видимо, запамятовал, в кого превратились его верные шестёрки, и теперь растерянно чесал затылок. Валерка Бердов учёл всё, в том числе и нынешнюю слабость мафиози, потерявшего значительную и самую мобильную часть своей гвардии. В уме Валерке не откажешь, так же как и в быстроте реакции. Шутка сказать, провернуть такую сложную операцию по изъятию ценностей в то время, когда вокруг творился форменный бедлам. – Нам пора, – сказал Кляев и подмигнул Царевичу. – А корову вы молодильными яблоками покормите, глядишь, это пойдёт ей на пользу.
Никто бывшим пленникам препятствий не чинил, и они без приключений выбрались наверх. Бердова в сарайчике, разумеется, уже не было. Да и какой дурак, украв миллион, станет дожидаться, когда его поймают.
Милицейский Уазик сиротливо стоял у сторожки. И стоял, между прочим, в полной сохранности, поскольку мафия была, видимо, настолько уверена в своём превосходстве над двумя лохами, что не удосужилась даже произвести обыск в машине. Кляев первым делом проверил сумку и сообщил Царевичу, что всё цело: и консервы, и патроны с серебряными пулями, и даже молодильные яблоки.
– Ну и что ты обо всём этом думаешь? – спросил Кляев, заводя мотор. – Самое умное в нашем положении, принимать всё как есть, не пытаясь проанализировать ситуацию в рамках привычной для нас логики, иначе мы просто свихнёмся.
Кляев только кивнул головой, выворачивая на столбовую дорогу. После недолгих раздумий и не без дрожи в коленях, Иван предложил Кляеву съездить к Верке:
– Сдаётся мне, что Валерка именно к ней побежит со своим миллионом. – Почему?
– Потому что она из конкурирующей фирмы. – Я бы на его месте просто слинял за границу. – Для этого нужно время, а потом, что для нечистой силы эта самая граница? – По-твоему, они по всему миру орудуют? – усомнился Кляев.
– Воображаемый мир, он и в Африке воображаемый мир. – Ты что, хочешь сказать, что они лабиринт уже до Африки прорыли? – Да не роют они его, Вася, это воображаемый лабиринт. То есть канализация, недостроенная овощная база, даже эта их гробница, это всё реально существующие объекты, но, кроме того, к ним примыкают сооружения, созданные воображением, и попадает туда только тот, кто ест молодильные яблоки. Во всяком случае, мне так кажется.
– Скушал яблоко и отправляйся куда хочешь? – удивился Кляев. – В том-то и дело, что далеко не всё от тебя зависит по той причине, что не только ты строишь вторую реальность, но и множество других людей с воспалённым воображением делают то же самое, и всё это, накладываясь на реальную нашу жизнь, порождает полный бедлам.
Васька, глядя на родную, щербатую, до боли знакомую дорогу, угрюмо переваривал только что полученную от Царевича информацию. Да и было, честно говоря, над чем подумать. Иван, разумеется, не был против расширения горизонта, но только без помощи стимуляторов в виде молодильных яблок. Что бы там ни говорил красноречивый Сан Саныч, а молодильные яблоки, это, скорее всего, зло, хотя природа этого зла пока что не до конца была понятна Царевичу.
Веркин дом смотрелся никак не хуже Самоедовского. Иван был здесь только однажды, причем с визитом далеко не дружеским, после которого дал страшную клятву, никогда не переступать порога квартиры своей бывшей жены. И очень может быть, сдержал бы слово, кабы не крайняя необходимость, связанная с выполнением гражданского долга.
– Как хочешь, Иван, но я с тобой не пойду, – завздыхал Кляев. – Твоя Верка и раньше была не сахар, а уж став фурией и вовсе превратилась в натуральную стерву.
Тугая пружина, безжалостно орудуя тяжелой дверью, с ускорением втолкнула непрошенного гостя в чужой мир. Верка жила на третьем этаже, а потому Царевич не стал пользоваться лифтом. Трудный подъем должен был утихомирить нервическую дрожь в конечностях и помочь составить план предстоящего разговора.
Дверь ему открыли сразу и, против ожидания, впустили в квартиру без предварительного собеседования и требования назвать пароль. Пароля, разумеется, Царевич никакого не знал, но зато прямо с порога защёлкал каблуками. Ибо и обстановка и атмосфера в квартире указывали на то, что Иван попал в военный штаб, готовящий операцию то ли стратегического, то ли тактического плана, с далеко идущими последствиями. Открывшие ему дверь фурии были вооружены пистолетами неизвестной системы, которые устрашающе колыхались у обтянутых в чёрную кожу крутых бёдер. Не то, чтобы Иван совсем оробел, но легкое головокружение почувствовал. И надо признать, что гостю было от чего впадать в лёгкий шок. Вполне недурная и современная квартира его бывшей супруги превратилась в соответствии с неведомыми Царевичу законами в настоящий дворец с такими высокими потолками, что растерявшийся писатель не сразу дотянулся до них взглядом. Не шибко объемистый прежде коридор трансформировался в обширную прихожую, превышающую прежнюю кубатуру раз в двадцать как не более. Прихожая не пустовала: кроме двух фурий-привратниц, здесь же располагалась охрана из десятка устрашающего вида гоблинов с автоматами Калашникова в руках. Гаубиц Иван не заметил, но гранатомёты у охранников были. Смертоносное оружие нацелилось было незваному гостю в живот, но, к счастью, фурия-блондинка жестом остановила неразумную охрану. Вообще-то Иван и раньше был о гоблинах невысокого мнения и честно излагал это мнение в своих романах, но действительность превзошла все его ожидания. Эти ребята были уродливее, чем он о них думал, и гораздо меньше ростом. Впрочем, и этих габаритов вполне хватило, чтобы справиться с нехилым российским писателем в одиночку. В противовес гоблинам фурии были чудо как хороши, что блондинка, что брюнетка. Талии осиные, ноги длинные, бедра крутые, а уж о бюстах и говорить нечего. Кроме всего прочего от фурий исходила такая аура уверенности и силы, что Царевич, уже видевший их краем глаза в драке, невольно поёжился.
Шикарная прихожая, украшенная шитыми серебром и золотом гобеленами, наводила на мысль, по меньшей мере, о тронном зале в том месте, где у Верки был просто зал. И, в общем, Царевич в предположениях не ошибся. Более того, в зале действительно был трон из чистого золота, украшенный изумрудами невероятной величины. А убранство этого зала навело Ивана на мысль, что всё это он где-то уже видел, и даже не столько видел, сколько описал. Пошевелив извилинами, Царевич пришёл к выводу, что находится он в том самом дворце, который его герой по имени Иван из «Жеребячьего копыта» отбил у чудища болотного Мокрухи и подарил ведьме Веронике за помощь, оказанную в борьбе с бабой Ягой. Собственно, всю эту историю с Мокрухой и его дворцом Иван выдумал после очередной ссоры с Веркой, которая потребовала улучшения жилплощади. Ей, видите ли, надоело жить в хрущобе и лаяться с малокультурными соседями по поводу вечной грязи на лестнице.
Царевич, разумеется, не возражал против переезда в новую квартиру, но, увы, как давно уже замечено, наши возможности не всегда совпадают с нашими желаниями. И надо сказать, что Верка была польщена оказанным ей вниманием, в том смысле, что согласилась принять в дар от Царевича воображаемый Мокрухин дворец взамен квартиры улучшенной планировки. Тогда они помирились, правда, ненадолго. Аппетиты у Верки росли и даже подаренный всё тем же витязем Иваном дворец другого сказочного отморозка Киндеряя её уже не удовлетворил.
Тронный зал был пуст, фурии оставили Царевича наедине с его реализовавшимися фантазиями и испуганными мыслями по этому поводу. Ивану вдруг пришло на ум, что Верка-Вероника не хочет больше быть столбовой дворянкой, а возжелала стать владычицей если не морскою, то всего Берендеева царства, а Ивану, чего доброго, придётся по законам сказочной логики выполнять все капризы взбалмошной «старухи». А между тем, у Царевича нет ни золотой рыбки, ни силушки богатырской для реализации бредовых фантазий свихнувшейся супруги.
Царевич ждал выхода Вероники если не в злате и серебре, то в змеиной коже с барабанным боем и нарядной свитой, но вышла Верка в старом халате и с мокрыми волосами, которые она тут же на глазах Ивана стала сушить феном. Это был акт то ли высочайшего доверия, то ли монаршего презрения к забредшему не вовремя неудачнику-мужу.
– Как всё это понимать? – кивнул Царевич на увешанные гобеленами и старинным оружием стены.
– Совершенно с тобой согласна, – Верка как ни в чём не бывало уселась на трон, выставив напоказ обнаженные чуть не по самые бёдра ноги. – Эта хрущоба не соответствует моему новому статусу, не говоря уже о тайных желаниях. Может, по-твоему, молодая, энергичная, полная сил женщина чувствовать себя уютно в развалюхе, где всего-то три десятка комнат и нет ни бассейна, ни сада?
Царевич засмеялся, ему почему-то показалось, что бывшая супруга пошутила. Однако недовольный взгляд, брошенный с трона, прервал неуместное веселье. Оказывается, Верка говорила совершенно серьёзно. Впрочем, очень может быть, что пред Царевичем сидела не жена Верка, а плод его грез и идиотского стечения обстоятельств – Вероника. С бывшей супругой Иван быстро бы нашёл общий язык, в том смысле, что сказал бы ей пару ласковых и послал бы в дальние комнаты, а вот с ведьмой Вероникой, повелительницей фурий и гоблинов, дело обстояло куда сложнее. Царевичу не хотелось превращаться ни в барана, ни в козла. А потому Иван высказался витиевато: и дворец, мол, очень хорош и вообще все знакомые умерли бы от зависти, узнав, что Вера Михайловна с удобствами расположилась в помещении под тысячу квадратных метров.
– Какие такие знакомые? – нахмурилась хозяйка. – Уж ни Кабаниху ли ты имеешь в виду?
– А хоть бы и Кабаниху. Живёт в однокомнатной…
При этих словах Верка аж подпрыгнула на своём троне: – Однокомнатной! Да у неё два дворца: один у Звонкого ручья, другой у Лебяжьего озера.
– А как же избушка на курьих ножках? – растерянно произнёс Царевич. – Избушка – это экзотика, музейная реликвия, – раздраженно махнула рукавом Верка. – Тебе ли этого не знать.
Честно говоря, Царевич действительно был не в курсе, ни о каких дворцах бабы Яги, а уж тем более Кабанихи в его «Хронике Берендеева царства» не было и речи.
– У тебя тоже два дворца, – развёл руками Царевич, – Мокрухин и Киндеряев.
– Какой же ты негодяй, Ванька, – захлебнулась в негодовании Верка. – Ведь знаешь же, что Киндеряй отобрал у меня дворец и издеваешься. Какой ты после этого царевич, ну натуральное же быдло.
– Как отобрал? – ахнул Иван, привычно не обращая внимания на ругань жены. – Быть того не может. Я же его послал аж за тридевять земель, он же, гад, собственной кровью скрепил дарственную. У меня свидетели есть. Тот же Малюта Селютинович. – Малюта родной дядя Киндеряя, – махнула рукой Верка. – Они и в том и в этом мире играют в одну дуду.
– Подожди, – наморщил лоб Царевич. – Малюта в этом мире зовётся Селюниным, а Киндеряй у нас кто?
– Так Костенко же, – пыхнула новой порцией гнева Верка.
Дал маху в своё время писатель Царевич. Но кто же знал, что выжига и доносчик Селюнин, который жил себе, поживал в самой обычной хрущобе, окажется родным дядей самого Леонида Петровича Костенко. Хотя Кляев намекал как-то Ивану, что Селюнин в советские времена был то ли фарцовщиком, то ли цеховиком и денег у него не считано. Царевич относил слова Васьки на счёт дворовых сплетен, где каждый непьющий мужик всенепременно агент КГБ, либо Антанте продался. Потому как никаких иных причин вести трезвый образ жизни у русского человека нет и быть не может.
– А Кощей в нашем мире кто? – Пока не знаю, – дёрнула плечом Верка. – Он пока ничем себя не проявляет ни в том, ни в этом мире.
Царевич этому обстоятельству не очень удивился, поскольку и в его романах Кощей Бессмертный хоть и упоминается частенько, но в качестве полноценного образа отсутствует.
– Но яблоки-то Кощей тебе продаёт? – Яблоки он стережет пуще глаза. Но их у него, тем не менее, регулярно воруют. Ворует их Малюта Селютинович, и гоблины в стороне не остаются. Есть и другие каналы. Селютинович, как я тебе сказала, работает на Киндеряя, а гоблинов приручила я. Но сейчас у меня большие проблемы, Иван. Киндеряй, захватив дворец, перерезал мне дорогу к Кощееву саду через Драконий лес, а Наташка, стерва, перехватывает моих гонцов у Лебяжьего озера. Я несу убытки и материальные и в живой силе. Хорошо хоть фурии пока на моей стороне.
– Ты их стимулируешь? – спросил Царевич, покосившись на двери. – Не будь таким меркантильным, Иван, – поморщилась Верка. – Фурии поддерживают меня исключительно из идейных соображений. Их функция – блюсти справедливость во всех мирах и во всех эпохах. И наказывать клятвопреступников. Между прочим, ты у них на крючке.
– А я-то почему? – поразился Царевич. – А кто клялся подарить мне Кощеев дворец с садом, а сам пальцем о палец не ударил, чтобы сдержать клятву.
Вообще-то человеку, находящемуся в здравом уме и твёрдой памяти слушать такие речи смешно и дико. К счастью или к несчастью, Царевич уже, похоже, потерял и ум, и твёрдую память. Иван действительно обещал нечто подобное Веронике, то есть обещал не сам Царевич, а его лирический герой, но фурии, видимо, не собирались принимать в расчет подобные тонкости.
– Они уже готовились сначала превратить тебя в козла, а потом порвать на части в качестве жертвы богини Справедливости Немезиде, но я упросила их дать тебе шанс, царевич Иван. Кощеев дворец тебе пока что будет не по зубам, так ты, в качестве первого взноса, верни мне хотя бы дворец Киндеряя. – Легко сказать, – хмыкнул Царевич.
– Позвать фурий? – вскинула правую бровь Верка. – При чём тут фурии? – увильнул от прямого ответа Иван. – Стоит ли вообще примешивать древний Рим к отечественной мифологии.
– Ты мне зубы не заговаривай, – огрызнулась Верка. – Берёшься за дело? – Да, – твёрдо сказал Царевич, решивший не спорить больше с психопаткой – себе дороже.
– Тогда пошли, – сказала Верка, поднимаясь с трона и сбрасывая халат. – Куда пошли? – слегка ошалел Иван, заглядевшись на обнаженное тело супруги, – В спальню, куда же ещё. Должна же я вдохновить тебя на подвиги.
– Вот это правильно, – сказал Царевич. – Любовь – страшная сила.
Васька Кляев, похоже, здорово притомился, ожидая Царевича, но поста не покинул, ещё раз доказав, как хорошо в нём развито чувство долга. Сидел он в Уазике не один, а с Валеркой Бердовым, вид у которого был испуганный и пришибленный. Похоже, видный российский писатель уже раскаивался, что нагрел известного всей губернии мафиози аж на миллион долларов.
– К Верке он шёл, – пояснил Кляев. – Но я его придержал на всякий случай. – Правильно сделал, – сказал Царевич, поудобнее устраиваясь на переднем сидении. – Ну, колись, коллега, зачем украл деньги?
– Бес попутал, – жалобно вздохнул Бердов. – Как увидел ключи на полу, так затмение нашло.
Очень может быть, что Валерка не врал, ибо Царевич давно примечал за своим приятелем такой некрасивый в интеллигентном человеке порок, как жадность. Но в данном случае жадность крупно Бердова подвела. Не на тех нарвался. Костенко ему этой подлянки никогда не простит. – Кому предназначались деньги? – Плата за крышу.
– А кто крышует Костенко? – Губернские чиновники и милицейские начальники. – Да, – протянул Васька, – вляпался ты, писатель. Можно сказать, на святое руку поднял – на номенклатурную ренту.
Святое или не святое, но Кляев прав, сейчас весь городской бомонд жаждет Валеркиной крови. Все выходы и входы из города наверняка уже перекрыты, а многочисленные милицейские наряды прочёсывают возможные места лежки похитителя номенклатурного общака.
– А кроме денег ты ничего не изымал из сейфа? – Нет, – как-то уж слишком поспешно отозвался Бердов. – Клянусь.
Царевич явил бы себя крупным идиотом, если бы поверил Валеркиным клятвам, но и зацепок у него не было, чтобы прихватить за жабры патентованного вруна.
– Ты знаешь дорогу к дворцу Киндеряя?
Ответил Бердов не сразу, видно что-то прикидывал в уме. Подумать ему действительно было о чём, а потому Царевич приятеля не торопил. Но с другой стороны и деваться Валерке было некуда с краденным миллионом, кроме как уходить во вторую реальность.
– Был я там однажды, – неохотно подтвердил он. – А вот найду ли туда дорогу – не знаю. Яблоки нужны.
– Допустим, яблоки есть, – неохотно признался Кляев. – Вот только зачем нам Киндеряй?
– Киндеряй – это Костенко, – пояснил Ваське Царевич. – Если мы во второй реальности перекроем все каналы поставок молодильных яблок, то в реальности нашей мафиози останется только в петлю лезть.
– Тогда уж лучше этот Кощеев сад выкорчевать к чёртовой матери, – решительно взмахнул рукой Кляев.
– Там видно будет, – неуверенно отозвался более осторожный Иван.
Царевич, несмотря на своё писательское звание, обладал очень скверной зрительной памятью. Единственное, что он помнил, так это то, что выскочили они с Кляевым из подземного лабиринта где-то в районе вокзала. К счастью, Васька хорошо ориентировался в городских джунглях и без всякого труда отыскал нужное место. Царевич почувствовал холодок в области поясницы, когда шустрый Уазик пронырливым мышонком скользнул в гигантскую нору. Ничего страшного, впрочем, не случилось. Валерка отдавал короткие команды, «налево» и «направо», а Васька сосредоточенно вертел баранкой. Царевич честно пытался запомнить дорогу, но запутался в подсчете поворотов уже после первых пятнадцати минут езды. Через полчаса он окончательно очумел от вида серых стен, ограничивавших ему обзор со всех сторон. Через час ему показалось, что они то ли заблудились, то ли Бердов как последний Сусанин специально решил их погубить, заведя в непроходимые каменные норы. Иван уже собирался вытащить пистолет и спросить с контры за предательство, но в эту минуту Уазик наконец-то вырвался из окаянного лабиринта на ухабистый, но облитый ярким лунным светом путь.
Свет был действительно лунным, это Царевич определил сразу, бросив взгляд на небо, а смутила его как раз яркость, ибо в нашей реальности таких светлых ночей не бывает.
– Ну и дороги, – Васька едва не выпустил из рук руль послё прыжка милицейской «канарейки» через очередной особенно впечатляющий ухаб.
– Где мы сейчас находимся? – спросил Царевич у Бердова. – Отсюда вёрст тридцать до Киндеряева замка, а там, справа от нас Лебяжье озеро.
Царевич, приглядевшись, действительно увидел мерцающую водную гладь, а на соседнем холме возвышался не то дворец, не то замок из белого камня. – Это, кажется, избушка Кабанихи?
– Да. Старуха здорово разбогатела на торговле жевательной резинкой, – подтвердил Бердов. – Говорят, что у неё на этот товар полная монополия, вроде бы даже подтвержденная патентом самого Кощея Бессмертного.
У Кляева даже челюсть отпала, когда он увидел Кабанихину берлогу во всей её тутошней красе. И было чему удивляться. Не даром же Верка так завидовала бабе Яге. Замок был обнесён рвом, а его стенами вполне мог бы восхититься комендант московского Кремля. Судя по всему, Кабаниха кого-то сильно опасалась в Кощеевом царстве, а иначе, зачем возводить такое сооружение, которое можно раздолбать разве что из гаубицы.
– Сторожко живет старушка, – вскольз заметил Царевич. – Так у неё и в хрущобе дверь на пяти замках, – хмыкнул Кляев. – А я всё удивлялся, чего она там хранит в своей однокомнатной с таким тщанием. Вот спекулянтская морда.
Кабанихин замок уже исчез с горизонта, а Кляев всё качал головой и тихо поругивался сквозь зубы. Нет, бизнес, конечно, бизнесом, но торговать жевательной резинкой в Берендеевом царстве – это надо додуматься.
– А кто у неё жевательную резинку покупает? – полюбопытствовал Царевич. – Самые активные покупатели – драконы. Они тут многоголовые, закупают целыми коробками.
– А чем расплачиваются? – Понятия не имею, – пожал плечами Валерка. – Наверное, бартер.
Ошалевший от всего увиденного и услышанного Кляев едва не врезался в стоящий на обочине дороги щит, который по всем приметам тянул на рекламный. – Это что ещё за прокладки с крылышками? – удивлённо уставился Васька на Бердова, которому роль гида по Берендееву царству пришлась по душе. – Прокладками торгует ведьма Мила, а шампунем – вурдалак Сеня. Конкурентов у них нет. Потребителей, правда, пока немного. Народ кругом совсем дикий, нецивилизованный
– На Веронику. – Точно, – подтвердил Кляев. – Я опознал Верку среди этих баб. Но как они дрались, е мое, это же каратэ и айкидо в одном флаконе. Костенковские амбалы разлетались, как легкокрылые бабочки.
Иван среди фурий своей бывшей жены не опознал, как-то не до того было, а теперь и вовсе обрадовался, что вовремя убрался с её дороги, ибо в какой бы там связи не находились Верка с Вероникой, Царевичу на их доброе расположение рассчитывать не приходилось.
– Надо бы проверить, что там и как, – сказал Иван, кивая на люк.
Его слова не вызвали у присутствующих прилива энтузиазма. Впрочем, Валерку Бердова, учитывая его близкое к инвалидному состояние, Царевич и не приглашал. А все остальные пребывали в благородной задумчивости, из которой их вывел только бодрый лозунг, озвученный Кляевым: – Двум смертям не бывать, а одной не миновать.
Васькин героический порыв не был оставлен без внимания Шараевым и Костенко, видимо издатель и мафиози боялись отпустить своих недавних пленников без присмотра бродить по неведомым дорожкам. Кроме всего прочего, как заподозрил Царевич, сейф с чёрным налом, ключи от которого хранились у Синебрюхова, находился, скорее всего, в бомбоубежище.
Кляев, нацелив в пустоту ствол маузера, первым спустился в преисподнюю, Царевич взволнованно дышал ему в затылок, Костенко и Шараев держались у Ивана за спиной, а замыкал шествие подключившийся в последний момент к следопытам Мишка Самоедов.
До саркофага добрались без происшествий. Холл был пуст, если не считать коровы, козла и рыжего барана, которые радостно замычали и заблеяли навстречу освободителям, приведя тех в сильнейшее замешательство. Царевич хоть и слышал уже от Кляева и Самоедова о метаморфозах случившихся в бомбоубежище, но всё-таки, увидев чудо воочию, был потрясён до икоты. Особенно хорош был баран, рослый, упитанный, с золотистой длиннющей шерстью, которую Васька недаром назвал золотым руном. – А шерсть ведь и правда золотая, – прошептал в ужасе и восхищении Мишка Самоедов
– Быть того не может, – Шараев самолично ощупал барана и даже попытался вырвать одну шерстинку из его богатой шубы.
Царевич разглядывал стены гробницы. К его немалому удивлению, они были абсолютно целы, и кроме потайной двери, через которую сюда и проникли следопыты, никаких отверстий больше не наблюдалось. Стена, пропустившая фурий, выглядела абсолютно так же, как и до начала церемонии, даже Самоедовская роспись сохранилась в прежнем своём устрашающем виде. Вот только саркофаг был пуст. Конечно, фараона могли и вытряхнуть из его последнего убежища во время драки, но Иван, тщательно осмотревший всё помещение, никакой мумии не обнаружил. Оставалось только предположить, что либо фараона похитили фурии, либо его унесли вакханки, спасая от разъярённых соперниц. – Интересно, – задумчиво протянул Самоедов, – а это животное здесь откуда?
Костенко с Шараевым, кружившие вокруг золотого барана, как по команде вскинули головы и уставились на корову. Корова смотрелась не ахти как авантажно. Чем-то она неуловимо была похожа на Ирину Аркадьевну Полесскую, хотя чем именно, Царевич затруднился бы ответить. Ну, разве что костлявостью и нехорошими нервическими огоньками в глазах. Кляев, заметил вскольз, что выгоднее козла доить, чем эту усохшую стерву.
Козлом вплотную занялся Костенко. Тот, однако, оказался шустрым и не давался в руки неповоротливому мафиози. Пытаясь ухватить его за рога, Леонид Петрович с размаху врезался в саркофаг, едва не разнеся в щепы сделанный из крепчайшей древесины ящик. Саркофаг, впрочем, устоял, а на лбу мафиози образовалась изрядная шишка. Костенко буквально взвыл от боли и обиды:
– Отдавай ключи, гад, рога пообломаю.
Козёл отпрыгнул в сторону и проблеял довольно разборчиво: – Ключи у Бееееердова, у Валеееерки ключи.
– Мама миа, – ахнул Самоедов. – Так он говорящий!
Костенко вместо того, чтобы удивиться заговорившему козлу, бросился в соседнее помещение, где был расположен сейф. Сейф был пуст, что повергло бизнесмена в шок.
– И много было денег? – спросил Кляев, заглядывая в сейф и выгребая оттуда два пистолета, свой и Царевичев.
Оглушённый потерей денег Костенко манипуляций Василия даже не заметил, да и зачем ему были два чужих пистолёта, если собственные потери оценивались, по меньшей мере, в миллион долларов. Именно такая сумма, по словам Шараева, лежала в сейфе наличными.
– А я-то думал, чего это его так искорёжило, – усмехнулся Кляев.
На мафиози не было лица. Шараев тоже выглядел растерянным. Царевичу пришло на ум, что Бердов похитил не только миллион наличными, но и ещё что-то жизненно важное для обоих бизнесменов.
– Ну, Бердов, гад, – злобно прошипел Костенко, – на куски порву. Где Роман? – Блеет, – развёл руками Самоедов.
Костенко в горячке, видимо, запамятовал, в кого превратились его верные шестёрки, и теперь растерянно чесал затылок. Валерка Бердов учёл всё, в том числе и нынешнюю слабость мафиози, потерявшего значительную и самую мобильную часть своей гвардии. В уме Валерке не откажешь, так же как и в быстроте реакции. Шутка сказать, провернуть такую сложную операцию по изъятию ценностей в то время, когда вокруг творился форменный бедлам. – Нам пора, – сказал Кляев и подмигнул Царевичу. – А корову вы молодильными яблоками покормите, глядишь, это пойдёт ей на пользу.
Никто бывшим пленникам препятствий не чинил, и они без приключений выбрались наверх. Бердова в сарайчике, разумеется, уже не было. Да и какой дурак, украв миллион, станет дожидаться, когда его поймают.
Милицейский Уазик сиротливо стоял у сторожки. И стоял, между прочим, в полной сохранности, поскольку мафия была, видимо, настолько уверена в своём превосходстве над двумя лохами, что не удосужилась даже произвести обыск в машине. Кляев первым делом проверил сумку и сообщил Царевичу, что всё цело: и консервы, и патроны с серебряными пулями, и даже молодильные яблоки.
– Ну и что ты обо всём этом думаешь? – спросил Кляев, заводя мотор. – Самое умное в нашем положении, принимать всё как есть, не пытаясь проанализировать ситуацию в рамках привычной для нас логики, иначе мы просто свихнёмся.
Кляев только кивнул головой, выворачивая на столбовую дорогу. После недолгих раздумий и не без дрожи в коленях, Иван предложил Кляеву съездить к Верке:
– Сдаётся мне, что Валерка именно к ней побежит со своим миллионом. – Почему?
– Потому что она из конкурирующей фирмы. – Я бы на его месте просто слинял за границу. – Для этого нужно время, а потом, что для нечистой силы эта самая граница? – По-твоему, они по всему миру орудуют? – усомнился Кляев.
– Воображаемый мир, он и в Африке воображаемый мир. – Ты что, хочешь сказать, что они лабиринт уже до Африки прорыли? – Да не роют они его, Вася, это воображаемый лабиринт. То есть канализация, недостроенная овощная база, даже эта их гробница, это всё реально существующие объекты, но, кроме того, к ним примыкают сооружения, созданные воображением, и попадает туда только тот, кто ест молодильные яблоки. Во всяком случае, мне так кажется.
– Скушал яблоко и отправляйся куда хочешь? – удивился Кляев. – В том-то и дело, что далеко не всё от тебя зависит по той причине, что не только ты строишь вторую реальность, но и множество других людей с воспалённым воображением делают то же самое, и всё это, накладываясь на реальную нашу жизнь, порождает полный бедлам.
Васька, глядя на родную, щербатую, до боли знакомую дорогу, угрюмо переваривал только что полученную от Царевича информацию. Да и было, честно говоря, над чем подумать. Иван, разумеется, не был против расширения горизонта, но только без помощи стимуляторов в виде молодильных яблок. Что бы там ни говорил красноречивый Сан Саныч, а молодильные яблоки, это, скорее всего, зло, хотя природа этого зла пока что не до конца была понятна Царевичу.
Веркин дом смотрелся никак не хуже Самоедовского. Иван был здесь только однажды, причем с визитом далеко не дружеским, после которого дал страшную клятву, никогда не переступать порога квартиры своей бывшей жены. И очень может быть, сдержал бы слово, кабы не крайняя необходимость, связанная с выполнением гражданского долга.
– Как хочешь, Иван, но я с тобой не пойду, – завздыхал Кляев. – Твоя Верка и раньше была не сахар, а уж став фурией и вовсе превратилась в натуральную стерву.
Тугая пружина, безжалостно орудуя тяжелой дверью, с ускорением втолкнула непрошенного гостя в чужой мир. Верка жила на третьем этаже, а потому Царевич не стал пользоваться лифтом. Трудный подъем должен был утихомирить нервическую дрожь в конечностях и помочь составить план предстоящего разговора.
Дверь ему открыли сразу и, против ожидания, впустили в квартиру без предварительного собеседования и требования назвать пароль. Пароля, разумеется, Царевич никакого не знал, но зато прямо с порога защёлкал каблуками. Ибо и обстановка и атмосфера в квартире указывали на то, что Иван попал в военный штаб, готовящий операцию то ли стратегического, то ли тактического плана, с далеко идущими последствиями. Открывшие ему дверь фурии были вооружены пистолетами неизвестной системы, которые устрашающе колыхались у обтянутых в чёрную кожу крутых бёдер. Не то, чтобы Иван совсем оробел, но легкое головокружение почувствовал. И надо признать, что гостю было от чего впадать в лёгкий шок. Вполне недурная и современная квартира его бывшей супруги превратилась в соответствии с неведомыми Царевичу законами в настоящий дворец с такими высокими потолками, что растерявшийся писатель не сразу дотянулся до них взглядом. Не шибко объемистый прежде коридор трансформировался в обширную прихожую, превышающую прежнюю кубатуру раз в двадцать как не более. Прихожая не пустовала: кроме двух фурий-привратниц, здесь же располагалась охрана из десятка устрашающего вида гоблинов с автоматами Калашникова в руках. Гаубиц Иван не заметил, но гранатомёты у охранников были. Смертоносное оружие нацелилось было незваному гостю в живот, но, к счастью, фурия-блондинка жестом остановила неразумную охрану. Вообще-то Иван и раньше был о гоблинах невысокого мнения и честно излагал это мнение в своих романах, но действительность превзошла все его ожидания. Эти ребята были уродливее, чем он о них думал, и гораздо меньше ростом. Впрочем, и этих габаритов вполне хватило, чтобы справиться с нехилым российским писателем в одиночку. В противовес гоблинам фурии были чудо как хороши, что блондинка, что брюнетка. Талии осиные, ноги длинные, бедра крутые, а уж о бюстах и говорить нечего. Кроме всего прочего от фурий исходила такая аура уверенности и силы, что Царевич, уже видевший их краем глаза в драке, невольно поёжился.
Шикарная прихожая, украшенная шитыми серебром и золотом гобеленами, наводила на мысль, по меньшей мере, о тронном зале в том месте, где у Верки был просто зал. И, в общем, Царевич в предположениях не ошибся. Более того, в зале действительно был трон из чистого золота, украшенный изумрудами невероятной величины. А убранство этого зала навело Ивана на мысль, что всё это он где-то уже видел, и даже не столько видел, сколько описал. Пошевелив извилинами, Царевич пришёл к выводу, что находится он в том самом дворце, который его герой по имени Иван из «Жеребячьего копыта» отбил у чудища болотного Мокрухи и подарил ведьме Веронике за помощь, оказанную в борьбе с бабой Ягой. Собственно, всю эту историю с Мокрухой и его дворцом Иван выдумал после очередной ссоры с Веркой, которая потребовала улучшения жилплощади. Ей, видите ли, надоело жить в хрущобе и лаяться с малокультурными соседями по поводу вечной грязи на лестнице.
Царевич, разумеется, не возражал против переезда в новую квартиру, но, увы, как давно уже замечено, наши возможности не всегда совпадают с нашими желаниями. И надо сказать, что Верка была польщена оказанным ей вниманием, в том смысле, что согласилась принять в дар от Царевича воображаемый Мокрухин дворец взамен квартиры улучшенной планировки. Тогда они помирились, правда, ненадолго. Аппетиты у Верки росли и даже подаренный всё тем же витязем Иваном дворец другого сказочного отморозка Киндеряя её уже не удовлетворил.
Тронный зал был пуст, фурии оставили Царевича наедине с его реализовавшимися фантазиями и испуганными мыслями по этому поводу. Ивану вдруг пришло на ум, что Верка-Вероника не хочет больше быть столбовой дворянкой, а возжелала стать владычицей если не морскою, то всего Берендеева царства, а Ивану, чего доброго, придётся по законам сказочной логики выполнять все капризы взбалмошной «старухи». А между тем, у Царевича нет ни золотой рыбки, ни силушки богатырской для реализации бредовых фантазий свихнувшейся супруги.
Царевич ждал выхода Вероники если не в злате и серебре, то в змеиной коже с барабанным боем и нарядной свитой, но вышла Верка в старом халате и с мокрыми волосами, которые она тут же на глазах Ивана стала сушить феном. Это был акт то ли высочайшего доверия, то ли монаршего презрения к забредшему не вовремя неудачнику-мужу.
– Как всё это понимать? – кивнул Царевич на увешанные гобеленами и старинным оружием стены.
– Совершенно с тобой согласна, – Верка как ни в чём не бывало уселась на трон, выставив напоказ обнаженные чуть не по самые бёдра ноги. – Эта хрущоба не соответствует моему новому статусу, не говоря уже о тайных желаниях. Может, по-твоему, молодая, энергичная, полная сил женщина чувствовать себя уютно в развалюхе, где всего-то три десятка комнат и нет ни бассейна, ни сада?
Царевич засмеялся, ему почему-то показалось, что бывшая супруга пошутила. Однако недовольный взгляд, брошенный с трона, прервал неуместное веселье. Оказывается, Верка говорила совершенно серьёзно. Впрочем, очень может быть, что пред Царевичем сидела не жена Верка, а плод его грез и идиотского стечения обстоятельств – Вероника. С бывшей супругой Иван быстро бы нашёл общий язык, в том смысле, что сказал бы ей пару ласковых и послал бы в дальние комнаты, а вот с ведьмой Вероникой, повелительницей фурий и гоблинов, дело обстояло куда сложнее. Царевичу не хотелось превращаться ни в барана, ни в козла. А потому Иван высказался витиевато: и дворец, мол, очень хорош и вообще все знакомые умерли бы от зависти, узнав, что Вера Михайловна с удобствами расположилась в помещении под тысячу квадратных метров.
– Какие такие знакомые? – нахмурилась хозяйка. – Уж ни Кабаниху ли ты имеешь в виду?
– А хоть бы и Кабаниху. Живёт в однокомнатной…
При этих словах Верка аж подпрыгнула на своём троне: – Однокомнатной! Да у неё два дворца: один у Звонкого ручья, другой у Лебяжьего озера.
– А как же избушка на курьих ножках? – растерянно произнёс Царевич. – Избушка – это экзотика, музейная реликвия, – раздраженно махнула рукавом Верка. – Тебе ли этого не знать.
Честно говоря, Царевич действительно был не в курсе, ни о каких дворцах бабы Яги, а уж тем более Кабанихи в его «Хронике Берендеева царства» не было и речи.
– У тебя тоже два дворца, – развёл руками Царевич, – Мокрухин и Киндеряев.
– Какой же ты негодяй, Ванька, – захлебнулась в негодовании Верка. – Ведь знаешь же, что Киндеряй отобрал у меня дворец и издеваешься. Какой ты после этого царевич, ну натуральное же быдло.
– Как отобрал? – ахнул Иван, привычно не обращая внимания на ругань жены. – Быть того не может. Я же его послал аж за тридевять земель, он же, гад, собственной кровью скрепил дарственную. У меня свидетели есть. Тот же Малюта Селютинович. – Малюта родной дядя Киндеряя, – махнула рукой Верка. – Они и в том и в этом мире играют в одну дуду.
– Подожди, – наморщил лоб Царевич. – Малюта в этом мире зовётся Селюниным, а Киндеряй у нас кто?
– Так Костенко же, – пыхнула новой порцией гнева Верка.
Дал маху в своё время писатель Царевич. Но кто же знал, что выжига и доносчик Селюнин, который жил себе, поживал в самой обычной хрущобе, окажется родным дядей самого Леонида Петровича Костенко. Хотя Кляев намекал как-то Ивану, что Селюнин в советские времена был то ли фарцовщиком, то ли цеховиком и денег у него не считано. Царевич относил слова Васьки на счёт дворовых сплетен, где каждый непьющий мужик всенепременно агент КГБ, либо Антанте продался. Потому как никаких иных причин вести трезвый образ жизни у русского человека нет и быть не может.
– А Кощей в нашем мире кто? – Пока не знаю, – дёрнула плечом Верка. – Он пока ничем себя не проявляет ни в том, ни в этом мире.
Царевич этому обстоятельству не очень удивился, поскольку и в его романах Кощей Бессмертный хоть и упоминается частенько, но в качестве полноценного образа отсутствует.
– Но яблоки-то Кощей тебе продаёт? – Яблоки он стережет пуще глаза. Но их у него, тем не менее, регулярно воруют. Ворует их Малюта Селютинович, и гоблины в стороне не остаются. Есть и другие каналы. Селютинович, как я тебе сказала, работает на Киндеряя, а гоблинов приручила я. Но сейчас у меня большие проблемы, Иван. Киндеряй, захватив дворец, перерезал мне дорогу к Кощееву саду через Драконий лес, а Наташка, стерва, перехватывает моих гонцов у Лебяжьего озера. Я несу убытки и материальные и в живой силе. Хорошо хоть фурии пока на моей стороне.
– Ты их стимулируешь? – спросил Царевич, покосившись на двери. – Не будь таким меркантильным, Иван, – поморщилась Верка. – Фурии поддерживают меня исключительно из идейных соображений. Их функция – блюсти справедливость во всех мирах и во всех эпохах. И наказывать клятвопреступников. Между прочим, ты у них на крючке.
– А я-то почему? – поразился Царевич. – А кто клялся подарить мне Кощеев дворец с садом, а сам пальцем о палец не ударил, чтобы сдержать клятву.
Вообще-то человеку, находящемуся в здравом уме и твёрдой памяти слушать такие речи смешно и дико. К счастью или к несчастью, Царевич уже, похоже, потерял и ум, и твёрдую память. Иван действительно обещал нечто подобное Веронике, то есть обещал не сам Царевич, а его лирический герой, но фурии, видимо, не собирались принимать в расчет подобные тонкости.
– Они уже готовились сначала превратить тебя в козла, а потом порвать на части в качестве жертвы богини Справедливости Немезиде, но я упросила их дать тебе шанс, царевич Иван. Кощеев дворец тебе пока что будет не по зубам, так ты, в качестве первого взноса, верни мне хотя бы дворец Киндеряя. – Легко сказать, – хмыкнул Царевич.
– Позвать фурий? – вскинула правую бровь Верка. – При чём тут фурии? – увильнул от прямого ответа Иван. – Стоит ли вообще примешивать древний Рим к отечественной мифологии.
– Ты мне зубы не заговаривай, – огрызнулась Верка. – Берёшься за дело? – Да, – твёрдо сказал Царевич, решивший не спорить больше с психопаткой – себе дороже.
– Тогда пошли, – сказала Верка, поднимаясь с трона и сбрасывая халат. – Куда пошли? – слегка ошалел Иван, заглядевшись на обнаженное тело супруги, – В спальню, куда же ещё. Должна же я вдохновить тебя на подвиги.
– Вот это правильно, – сказал Царевич. – Любовь – страшная сила.
Васька Кляев, похоже, здорово притомился, ожидая Царевича, но поста не покинул, ещё раз доказав, как хорошо в нём развито чувство долга. Сидел он в Уазике не один, а с Валеркой Бердовым, вид у которого был испуганный и пришибленный. Похоже, видный российский писатель уже раскаивался, что нагрел известного всей губернии мафиози аж на миллион долларов.
– К Верке он шёл, – пояснил Кляев. – Но я его придержал на всякий случай. – Правильно сделал, – сказал Царевич, поудобнее устраиваясь на переднем сидении. – Ну, колись, коллега, зачем украл деньги?
– Бес попутал, – жалобно вздохнул Бердов. – Как увидел ключи на полу, так затмение нашло.
Очень может быть, что Валерка не врал, ибо Царевич давно примечал за своим приятелем такой некрасивый в интеллигентном человеке порок, как жадность. Но в данном случае жадность крупно Бердова подвела. Не на тех нарвался. Костенко ему этой подлянки никогда не простит. – Кому предназначались деньги? – Плата за крышу.
– А кто крышует Костенко? – Губернские чиновники и милицейские начальники. – Да, – протянул Васька, – вляпался ты, писатель. Можно сказать, на святое руку поднял – на номенклатурную ренту.
Святое или не святое, но Кляев прав, сейчас весь городской бомонд жаждет Валеркиной крови. Все выходы и входы из города наверняка уже перекрыты, а многочисленные милицейские наряды прочёсывают возможные места лежки похитителя номенклатурного общака.
– А кроме денег ты ничего не изымал из сейфа? – Нет, – как-то уж слишком поспешно отозвался Бердов. – Клянусь.
Царевич явил бы себя крупным идиотом, если бы поверил Валеркиным клятвам, но и зацепок у него не было, чтобы прихватить за жабры патентованного вруна.
– Ты знаешь дорогу к дворцу Киндеряя?
Ответил Бердов не сразу, видно что-то прикидывал в уме. Подумать ему действительно было о чём, а потому Царевич приятеля не торопил. Но с другой стороны и деваться Валерке было некуда с краденным миллионом, кроме как уходить во вторую реальность.
– Был я там однажды, – неохотно подтвердил он. – А вот найду ли туда дорогу – не знаю. Яблоки нужны.
– Допустим, яблоки есть, – неохотно признался Кляев. – Вот только зачем нам Киндеряй?
– Киндеряй – это Костенко, – пояснил Ваське Царевич. – Если мы во второй реальности перекроем все каналы поставок молодильных яблок, то в реальности нашей мафиози останется только в петлю лезть.
– Тогда уж лучше этот Кощеев сад выкорчевать к чёртовой матери, – решительно взмахнул рукой Кляев.
– Там видно будет, – неуверенно отозвался более осторожный Иван.
Царевич, несмотря на своё писательское звание, обладал очень скверной зрительной памятью. Единственное, что он помнил, так это то, что выскочили они с Кляевым из подземного лабиринта где-то в районе вокзала. К счастью, Васька хорошо ориентировался в городских джунглях и без всякого труда отыскал нужное место. Царевич почувствовал холодок в области поясницы, когда шустрый Уазик пронырливым мышонком скользнул в гигантскую нору. Ничего страшного, впрочем, не случилось. Валерка отдавал короткие команды, «налево» и «направо», а Васька сосредоточенно вертел баранкой. Царевич честно пытался запомнить дорогу, но запутался в подсчете поворотов уже после первых пятнадцати минут езды. Через полчаса он окончательно очумел от вида серых стен, ограничивавших ему обзор со всех сторон. Через час ему показалось, что они то ли заблудились, то ли Бердов как последний Сусанин специально решил их погубить, заведя в непроходимые каменные норы. Иван уже собирался вытащить пистолет и спросить с контры за предательство, но в эту минуту Уазик наконец-то вырвался из окаянного лабиринта на ухабистый, но облитый ярким лунным светом путь.
Свет был действительно лунным, это Царевич определил сразу, бросив взгляд на небо, а смутила его как раз яркость, ибо в нашей реальности таких светлых ночей не бывает.
– Ну и дороги, – Васька едва не выпустил из рук руль послё прыжка милицейской «канарейки» через очередной особенно впечатляющий ухаб.
– Где мы сейчас находимся? – спросил Царевич у Бердова. – Отсюда вёрст тридцать до Киндеряева замка, а там, справа от нас Лебяжье озеро.
Царевич, приглядевшись, действительно увидел мерцающую водную гладь, а на соседнем холме возвышался не то дворец, не то замок из белого камня. – Это, кажется, избушка Кабанихи?
– Да. Старуха здорово разбогатела на торговле жевательной резинкой, – подтвердил Бердов. – Говорят, что у неё на этот товар полная монополия, вроде бы даже подтвержденная патентом самого Кощея Бессмертного.
У Кляева даже челюсть отпала, когда он увидел Кабанихину берлогу во всей её тутошней красе. И было чему удивляться. Не даром же Верка так завидовала бабе Яге. Замок был обнесён рвом, а его стенами вполне мог бы восхититься комендант московского Кремля. Судя по всему, Кабаниха кого-то сильно опасалась в Кощеевом царстве, а иначе, зачем возводить такое сооружение, которое можно раздолбать разве что из гаубицы.
– Сторожко живет старушка, – вскольз заметил Царевич. – Так у неё и в хрущобе дверь на пяти замках, – хмыкнул Кляев. – А я всё удивлялся, чего она там хранит в своей однокомнатной с таким тщанием. Вот спекулянтская морда.
Кабанихин замок уже исчез с горизонта, а Кляев всё качал головой и тихо поругивался сквозь зубы. Нет, бизнес, конечно, бизнесом, но торговать жевательной резинкой в Берендеевом царстве – это надо додуматься.
– А кто у неё жевательную резинку покупает? – полюбопытствовал Царевич. – Самые активные покупатели – драконы. Они тут многоголовые, закупают целыми коробками.
– А чем расплачиваются? – Понятия не имею, – пожал плечами Валерка. – Наверное, бартер.
Ошалевший от всего увиденного и услышанного Кляев едва не врезался в стоящий на обочине дороги щит, который по всем приметам тянул на рекламный. – Это что ещё за прокладки с крылышками? – удивлённо уставился Васька на Бердова, которому роль гида по Берендееву царству пришлась по душе. – Прокладками торгует ведьма Мила, а шампунем – вурдалак Сеня. Конкурентов у них нет. Потребителей, правда, пока немного. Народ кругом совсем дикий, нецивилизованный