Страница:
– Простой народ, значит, здесь всё-таки есть? – навострил уши Кляев.
– Ну а как же без простого народа? – удивился Бердов. – Кто-то же и работать должен.
Если верить наступившему рассвету, то ландшафт кругом был среднерусским, вплоть до коров, пасущихся на лужке, и берёзового колка в отдалении. К этому берёзовому колку Кляев и порулил по серой от пыли дороге. И рулил он до тех пор, пока не был остановлен заросшим волосьями и бородой мужичонкой в лаптях на босу ногу, который выскочил на просёлочную дорогу прямо перед машиной, как чёрт из табакерки.
– Ты куда прёшь, гад, – заорал на него Кляев, – фря неумытая. Это тебе не арба с хреном, а железный конь, пришедший на смену крестьянской лошадке.
Ошалевший от встречи с невиданным чудищем и Кляевского крика, волосатый мужичонка почесал место, где должен быть затылок и заметил Ваське примирительно:
– Ты давай не очень-то, тудыт твою, плати и проезжай, а то закуролесю. – Да это никак местный гаишник, – вспомнил вдруг Царевич Шараевский рассказ. – Быть того не может, – заартачился Кляев, разглядывая одетого в рваную рубаху лешего. – Ты что, сукин сын, мундир пропил?
– Никак нет, ваше благородие, – вытянулся в струнку леший. – Не было мундира. Как, значит, их высокопревосходительство нас ставили, так, значит, и сказали быть по сему. Раньше-то здесь бойкая дорога была, что ни день, то пять пеших и два конных, а ныне пусто. Чудище тут поблизости появилось, ну народ и опасается лесом-полем ходить.
– Что ещё за чудище? – спросил Царевич. – Из Берендеевой столицы Вепрь к нам прибежал. Ему там хвоста накрутили, вот он к нам и припёрся. У него ещё упырь в дружках. Ну житья от них честному народу не стало. Я было к его высокопревосходительству с жалобой на беспредел, а оне мне и говорят – не тронь элиту. Хоть бы вы им, ваше благородие, внушение сделали, всё-таки Белые Волки как никак.
– Кто волки? – не понял Кляев. – Так вы, ваше благородие, вон и шкура у вас на плечах.
Тут только углядел Царевич, что камуфляж на его плечах обернулся волчьей шерстью. Шерсть произрастала, разумеется, не на Царевиче, а на волчьей шкуре с искусно выделанной клыкастой мордой. Кляев потрогал зачем-то эти клыки и неуверенно усмехнулся. А у Ивана от происшедших с камуфляжем метаморфоз тревожно стало на сердце. Ведь говорил же Ваське, чтобы не трогал чужих вещей, так нет, тому захотелось в мундире покрасоваться. Спецназовец хренов. А теперь оказывается, что чужая напяленная по случаю шкура накладывает на её носителей определённые обязательства. Не то, чтобы Иван побаивался Вепрева с Михеевым в реальной жизни, но и связываться с ними в мире воображаемом ему не хотелось. Сколь помнил Иван свою писанину, упырь Михеич был законченным сказочным отморозком, выпившим немало кровушки из рассеянных путников. О чудище Берендеева царства Вепре и говорить не приходилось. За этим сукиным сыном числилось разорение целого города и прочие непотребства в отношении первых красавиц Берендеева царства. Если бы не этот не вовремя подвернувшийся леший да не присутствие в машине Валерки Бердова, то Царевич предпочёл бы держаться подальше от дворовых отморозков. В конце концов, не за тем же он сюда прибыл, чтобы со всякой мелкой нечистью бороться. А Михеич с Вепрем по масштабам Берендеева царства, это, конечно, мелочь, не заслуживающая внимания славного витязя Ивана Царевича.
– Тебя как зовут, голубчик? – Лешие мы, ваше благородие, – обиженно проговорил мужичонка, – а уж никак не голубые, иначе его высокопревосходительство и близко нас к службе не подпустили бы. А кличут меня Тетерей.
– Ну, извини, Тетеря, – поправился Царевич. – Люди мы в ваших краях пришлые и обычаев не знаем.
– Я и то удивляюсь, чего это вас в наши края занесло, да ещё столь малым числом. Может, вы парламентеры какие-нибудь?
– Какие там парламентёры, – отмахнулся Кляев. – Киндеряев замок мы приехали брать.
Леший аж присел в ужасе от такого Кляевского заявления. Страх на его лице был написан такими яркими красками, что Царевичу стало не по себе.
– Перун вам, конечно, в помощь, – сказал слегка опомнившийся Тетеря. – Вот только дружина у вас мала. А у Киндеряя полтысячи железных болванов за стенами. – А кто они такие, эти болваны? – спросил Васька.
– Да кто ж их знает, – развёл руками леший. – Прежде у нас такие не водились, а сейчас что ни день, то новая, значит, элита.
– Какая ещё элита? – не понял Кляев. – Упыри разные, вурдалаки, чудища и прочий, значит, просвещённый элемент. Раньше-то мы по-простому жили. А как начались у нашего батюшки-царя метаморфозы, тут всё поехало наперекосяк.
– Что ещё за метаморфозы? – насторожился Царевич. – Сначала наш царь Долдон решил завести опричнину, потом мы, значит, флот строили, а уж опосля его угораздило из мужского обличья в женское перестроиться. Пошли фавориты один за другим, едва начисто землю не разорили. А потом он вышел к народу и сказал, что не хочу-де быть господином, хочу-де быть товарищем. Ну тут опять началось…
– Гонения? – насторожился Бердов.
– Нет, – покачал головой Леший, – Сажать, конечно, сажали, ссылать ссылали, случалось казни лютой предавали, но так, чтобы сразу гонения, этого не было.
– А перестройка у вас была? – заинтересовался чужими бедами Кляев. – А как же! Полцарства как корова языком слизнула. А уж как реформы начались, тут они, значит, из всех щелей и полезли.
– Кто полез-то? – Так элита. Гоблины эти ещё появились, гнусь заморская. Слова не скажи, сразу в морду норовят. Сильно нечисти прибавилось в последнее время, в смысле элиты. И всё лезут, лезут. Кощей-то у нас уже сколько лет сидел тихо в оппозиции, а сейчас, говорят, и он духом воспрянул. А его высокопревосходительство сказали, что Кощей хоть и оппозиция, но конструктивная. А мы люди маленькие, нам сказано быть лешими, вот мы, и справляем службу.
– А я-то думал, что лешими рождаются, – невесть отчего расстроился Кляев. – И мил человек, – протянул Тетеря, – такое хлебное место, да еще чтобы на нём родиться, это вообще совести не иметь.
– По тебе видно, какое оно доходное, – хмыкнул Васька. – Кабы не чудище, я бы как сыр в масле катался. Так поможете или нет?
Вопрос был задан в лоб, и увильнуть от него добрым молодцам не было никакой возможности, потому Царевич и сказал лешему с вздохом:
– Ладно, садись. Разберёмся, что тут у вас за мафия орудует.
Тетеря с удовольствием забрался в Уазик и с удобствами разместился на заднем сидении, оттеснив Валерку Бердова в угол. Писатель явно боялся нахвататься вшей, а потому и морщился недовольно на соседа.
– Ты хоть бы подстригся, что ли, а то выглядишь как огородное пугало. – Мне по уставу положено быть в волосьях, – обиделся Тетеря. – Я же леший, а не водяной какой-нибудь.
– Грязи на тебе с избытком, – покачал головой Кляев. – Или умывание по уставу тоже не положено?
– Грязь не сало, высохла и отстала, – бодро отозвался леший. – Зато вшей на мне нет. Я, брат, средство знаю. У одного вурдалака на банку маринованных грибов выменял. Шаньпень называется.
– Может, шампунь? – поправил Царевич.
– Во, – обрадовался Тетеря. – Веришь, флакон выпил, усы прокладкой вытер, заклинание прочёл, и все насекомые на голове начисто передохли. А ещё, говорят, эта шаньпень от импотенции здорово помогает и от радикулита.
– А от плоскостопия и скудоумия не помогает? – ухмыльнулся ехидно Бердов. – Не слышал, – почесал затылок Тетеря. – А у тебя, вашество, с этим проблемы.
То ли лесок был не слишком велик, то ли Тетеря знал короткую дорогу, но не прошло и десяти минут по Царевичевым часам, как Уазик выкатил на поляну и остановился возле одноэтажного домишки, строенного из толстых лесин, может быть, тысячу лет тому назад. За пролетевшее птицей время лесины успели изрядно обрасти мхом, а само строение ушло в землю чуть не по самые окна. – Раньше здесь кабак был, – пояснил шёпотом Тетеря. – От бражников отбоя не было. А ныне здесь, значит, другое пьют.
– А что другое? – не сразу врубился Кляев. – Литр крови отдай и не греши, – вздохнул Леший. – А если жив ушёл, то легко отделался.
Первым порог бывшего кабака переступил Кляев, держа маузер наготове, Царевич тоже достал пистолет из кобуры. Бердов с Тетерей какое-то время мялись у порога, но потом, видимо, решили, что внутри будет безопаснее, чем снаружи.
Посреди замшелого сруба стоял огромный стол, возможно даже дубовый, а по обеим сторонам стола – широкие лавки. Васька втянул носом воздух, но запах спиртного не уловил. Стол был заляпан бурыми пятнами, про которые Тетеря со страхом сказал, что это кровь. На земляном полу валялись черепки битой посуды и обглоданные кости. Среди костей человеческих вроде бы не было, и Царевич вздохнул с облегчением.
В углу сруба стояла рогатина, с тускло блестевшими при скудном освещении стальными наконечниками. На стойке лежали два тесака устрашающих размеров, больше похожие на короткие мечи. Словом, логово разбойников, с какой стороны не посмотри. Кляев, проводивший обыск с большим тщанием, обнаружил под кучей хлама люк и без долгих раздумий открыл его. Из зева колодца пахнула смрадом, что, однако, не остановило Ваську в сыскном рвении, и он спустился вниз, подсвечивая себе фонариком. Царевич, не отстававший от Кляева, с удивлением разглядывал забранные деревянными решётками камеры подземной тюрьмы. Камер было около десятка, но людей удалось обнаружить только в пяти. Собственно, и камерами эти помещения назвать было нельзя, так небольшие клетки площадью метр на метр и высотой в полтора. Ни лечь, ни встать в этом зарешеченном закутке не было никакой возможности. Бледные зеки с трудом выползали из клеток, с тихим ужасом глядя на своих освободителей. Царевичу и Кляеву только с помощью Тетери и Валерки Бердова удалось их извлечь из страшного подвала. – Эх ты, гаишник задрипанный, – прикрикнул на Тетерю Кляев, – чёрт знает, что у тебя творится на вверенной территории, а ты только репу чешешь да шаньпень пьёшь.
– А что я могу, – развёл руками Тетеря. – У Вепря клыки толщиной в руку, а мне по уставу не положено рогатину даже в руки брать, а уж тем более поднимать её против элиты.
– Гонишь ерунду всякую, – в сердцах плюнул Васька. – Что я, по-твоему, Вепря не знаю, у него клыки давно сгнили, сплошные фиксы во рту.
– Вот ужо посмотришь, как они сгнили, – пообещал Тетеря. – С минуту на минуту они объявятся.
Опрос потерпевших Царевич проводил самолично. Пятеро смертельно бледных мужичков потерянно сидели на лавке и ничего хорошего, похоже, от жизни уже не ждали. С большим трудом Ивану удалось вытянуть у них историю пленения, да и то при помощи Тетери. Все пятеро были крепостными Кабанихи, тихо-мирно платили оброк и пластались на барщине до тех пор, пока хитрой старушке не пришла в голову блажь выстригать на крестьянских полях знаки, уничтожая при этом до половины будущего урожая.
– Какие ещё знаки? – не понял Царевич. – Зачем? – Драконов приманивать, – охотно пояснил Тетеря. – Они высоко летают, им сверху все видно. Как знак увидят, так и пикируют к бабке за жвачкой. – Реклама, что ли? – сообразил Царевич.
– Во, – подтвердил Тетеря. – А эти, тёмные, мешают коммерции. Вот она их отправляет к Вепрю на перевоспитание. А Вепрю с Михеичем отчего не помочь старушке, тём более что они по литру крови с этого имеют, плюс принудительное донорство родных и близких.
– Какое донорство, ты что несешь? – возмутился Царевич. – Раньше упыри всю кровь у встречных-поперечных выпивали, – продолжил свои объяснения Тетеря. – До полного посинения, то есть смерти, а ныне баба Яга говорит, что-де так не пойдёт, вы-де мне всё население перепортите и в упырей превратите. И будет у нас сплошь одна элита без всякого работного люда. Ну и ввела новую технологию. Теперь не желающие идти в элиту, могут добровольно сдавать кровь на прокорм упырей. Значит и упыри у нас сыты, и народ пребывает в полном здравии.
– Ну и шли бы в упыри, то бишь в элиту, чем так вот маяться, – бросил в сердцах Кляев у мужичкам.
– Мы, ваше благородие, крестьяне, – вздохнул самый старший. – Какая из нас элита. – А никакой, – охотно подтвердил Тетеря. – Истинный упырь он же ястребом клекочет, кабаном хрюкает, землю клыком роет, а эти синюшные пищат как комары да просят подаяние. А кто подаст-то? Вот и гонят их с дорог к Водяному в подводное царство. А у Водяного жизнь не нашей чета. Там, брат, не пошуткуешь. Там тебя в бараний рог скрутят и целую вечность заставят водоросли выращивать, как последнее чмо.
– Ну и порядочки у вас, – задохнулся от возмущения Васька – Технологии, – подтвердил Тетеря.
Вот стерва Кабаниха. Царевич и раньше подозревал, что у неё гнилое нутро, но не до такой же степени безобразия. Хотя по меркам народа, находящегося под властью конструктивного оппозиционера Кощея, она, пожалуй, тянет на гуманистку. Пьёт, конечно, кровь из трудового народа, но в меру, не то, что иные-прочие. Такой вот прогресс в Берендеевом царстве.
За стеной послышался хруст ветвей, и раздалось злобное хрюканье. Тетеря, гоголем расхаживавший по срубу, враз скукожился и присел. Мужички попадали
с лавок и заползли под стол. Побледневший Бердов подался было в угол к рогатине, но застыл на полпути, решая мучительнейшую для интеллигента задачу, что делать, сразу сдаваться или маленько покочевряжиться. Царевич вновь обнажил ствол. Васька свой маузер из рук не выпускал, хотя делал это больше для форсу, чем из предосторожности. Уж Михеева с Вепревым он знал как облупленных. Водки, выпитой ими на троих, хватило бы на средней величины бассейн. – Человечьим духом пахнет, – услышал Царевич низкий грубый голос.
Голос, в общем-то, действительно мог принадлежать Вепреву, но было в нём ещё и нечто чужое и явно кровожадное, озаботившее Ивана до лёгкой дрожи в коленях.
– Первачка попробуем, – хихикнул другой голос. – А то у меня от этих доходяг изжога.
Не то чтобы Царевич прежде считал Вепрева красавцем, но то, что сунулось в дверь кабака, вообще ни в какие ворота не лезло. Тетеря оказался прав, клыки у Вепря были невероятной величины, и попади Царевич под их удар, у союза писателей случились бы непредвиденные расходы на венок для собрата по профессии. Да что там Царевич, такими клыками лошадь можно было насквозь пропороть. К несчастью, лошади на пути у Вепря не случилось, и он уставился маленькими кроваво-красными глазками на соседа по дому, явно его не узнавая. Откровенно свинячий пятачок дёрнулся, а щетина на загривке встала дыбом. Габаритами Вепрь, между прочим, превышал свои обычные размеры. Вот и верь после этого в закон сохранения вещества. Из реального мира убыло всего килограмм восемьдесят, а здесь на Ивана надвигалось чудище центнера в полтора весом и надвигалось с откровенно враждебными намерениями.
У Царевича внутри что-то екнуло, и рука с пистолетом ушла в сторону. Стрелять даже в чудище Ивану не хотелось. Мешали гуманистические принципы и либеральное воспитание. Вепрь с Михеичем, что там ни говори, имели право на адвоката. И вообще не пристало российскому интеллигенту брать на себя роль судьи и палача.
– Стоять, – рявкнул Кляев, которому, похоже, не докучали мысли о правах человека, и нацелил маузер точнёхонько в дурную голову Вепря.
Царевич от Васькиного крика вздрогнул и неожиданно даже для себя выстрелил в потолок. Сверху посыпалась соломенная труха, Вепрь удивлённо хрюкнул и остановился.
– Ну, чего вы, мужики, в натуре, – заюлил с хитренькой улыбочкой на тонких губах Михеич, – Свои же люди: вы оборотни, мы упыри, неужто не договоримся?
Упырь Михеич, между прочим, внешне мало чем отличался от Михеева, которого Царевич знал если не всю жизнь, то уж лет десять наверняка. Разве что острые клыки выдавали в нём вампира. Вот только глазки у упыря Михеича были не серенькими, а кроваво-красными. Михеев и в реальном мире в откровенную драку вступал редко и только тогда, когда был уверен в безнаказанности и превосходстве имевшихся под рукой сил над силами противника. Царевич нисколько не сомневался, что и здесь, в Берендеевом царстве, мозговым центром банды остаётся хитренький Михеич, а всю грязную и опасную работу выполняет агрессивно-туповатый Вепрь. Удивляло Ивана сейчас больше всего то, что не только Вепрь, но и Михеич не признали своих соседей по дому, и дело здесь было, кажется, не только в скудном освещении.
– Ты мне зубы не заговаривай, – огрызнулся Кляев. – Будешь трепыхаться, я тебя шлёпну по законам революционного времени, как врага народа, начисто потерявшего человеческий облик.
Упырь Михеич поскучнел лицом и призадумался. Очень может быть, прикидывал в уме серьёзность прозвучавшей угрозы, а возможно припоминал, где он мог слышать подобные речи прежде. Вспомнил он или нет, Царевич так и не понял, поскольку Васька достал из кармана пятнистых штанов бутылку водки, открыл ее зубами и протянул упырю. Михеич долго обнюхивал знакомую посудину, но пить почему-то не решался.
– А ну пей, иначе в расход пойдешь. – Ну что ты в натуре, гражданин начальник, – заныл Михеич. – Это же беспредел какой-то получается. Мы же не по своей воле. Служба такая.
– Пей, – рыкнул Васька и ткнул упыря маузером под рёбра.
Царевич не сразу сообразил, на кой ляд Кляев вздумал поить сказочных отморозков водкой, на которую в Берендеевом царстве был дефицит. Во всяком случае, оживший Тетеря задёргал носом и всем своим видом выразил готовность подменить упыря Михеича на месте «страшной казни». И только когда хлебнувший пару глотков упырь начал потихоньку мягчать лицом, до Ивана, наконец, дошло, что Кляев использовал в своих целях полученную от Шараева информацию. А Сан Саныч, помнится, говорил, что упыри возвращаются в человеческое обличье стоит им только напиться водки. Нельзя сказать, что после пяти-шести глотков вид Михеича разительно изменился, но краснота в глазах пропала, и вампирские клыки изо рта исчезли. Похоже, выпив водки, он обрёл не только облик Михеева, но и его память, поскольку подмигнул Царевичу, пристально за ним наблюдающему. Чудище Вепрь, убедившись в том, что с подельником ничего плохого не случилось, допил водку почти без принуждения, лихо опрокинув содержимое бутылки в широко разинутую пасть. Произошедшая с Вепрем метаморфоза была куда более заметной и произвела на почтенную публику незабываемое впечатление. Во-первых, исчезли устрашающие клыки, с железными наконечниками во– вторых, свинячий пяточек превратился в нос картошкой, а вместо щетины на голове появились пусть и жёсткие, но всё же волосы. Ну и в габаритах сильно сдал Вепрь, измельчав до размеров просто Вепрева. – Вот это уже лучше, – сказал Кляев, глядя на вернувшихся в человеческий облик собутыльников. – Чистосердечное раскаяние, безусловно, смягчит вашу вину, и суд учтёт готовность к сотрудничеству.
– Не гони волну, Вася, – презрительно хмыкнул Михеев. – Тоже мне судьи. А потом, мы никаких законов не нарушаем. В России мы пьем только водку, а в Кощеевом царстве вампиризм деяние не наказуемое.
– А утрата человеческого облика? – не выдержал Царевич. – Ты ещё о моральном облике строителя коммунизма расскажи, Иван, – лениво протянул Михеев. – Уж чья бы корова мычала, а твоя бы помолчала. Кто у нас в классе комсоргом был? И кто сейчас стал оборотнем?
Положим, Царевич никогда с Михеевым в одном классе не учился, хотя комсоргом в юные годы действительно был. Конечно, для либерала это пятно в биографии, но пятно, прямо скажем, крохотное, плевое пятно. И называть за грехи юности человека оборотнем, это значит окончательно утратить чувство меры.
– Какие грехи молодости, – возмутился Михеев. – Ты, в чьей шкуре сейчас сидишь.
Царевичу осталось только плечами пожать. Допустим, шкура на нём волчья, но что из этого? Под этой шкурой на Иване, между прочим, свитер из бараньей шерсти, который он носит уже не первый год, но никто на этом основании не предъявлял ему обвинений в умственной отсталости. А Михеев, похоже, просто зубы заговаривает своим знакомым, наводит тень на плетень, дабы уйти от ответственности за свои противоправные, антигуманные деяния. А его нынешние речи можно расценивать как подтверждение того, что он, возвращаясь в человеческий облик под воздействием винных паров, не теряет память и о преступлениях совершённых в обличье упыря Михеича. Правда, Царевич сомневался можно ли считать это обстоятельство поводом для привлечения гражданина Михеева к суду за деяния упыря Михеича. Ни российская, ни мировая судебная практика подобных прецедентов ещё не знала. Ближе всего подобное раздвоение личности стояло к шизофрении, но людей, страдающих психическими расстройствами, надо лечить, а не сажать. Для обсуждения возникшей коллизии Царевич привлёк Кляева, Бердова и Тетерю, как представителя местной администрации. Кляев с Тетерей стояли за заключение Михеева и Вепрева под стражу с отбыванием наказания в колонии строго режима, а Бердов, как истинный интеллигент и либерал, горячо протестовал против столь жёсткого вердикта по отношению к больным, в сущности, людям и настаивал на высылке их из страны и принудительном лечении от алкоголизма.
– Если мы их от алкоголизма вылечим, то они опять в упырей превратятся, – возмутился Васька. – Их надо в клетки посадить и поить водкой до одурения.
– Я протестую, – взвился Бердов. – Это ничем не оправданное насилие над личностью, которая и без того пострадала от внешнего произвола. И Михеев и Вепрев, всего лишь жертвы либо обстоятельств, либо чужого преступного замысла.
– Мы с Вепревым люди маленькие, – подал голос в свою защиту подсудимый Михеев. – И в Берендеевом царстве оказались не по своей воле.
Вообще-то в государстве Советском, а позже Российском ни Вепрев, ни Михеев ни в чём таком предосудительно замечены не были, если не считать того, что первый отсидел по молодости лет два года за хулиганство, а второй раза три залетал на пятнадцать суток по протекции участкового. Что же касается превращения вышеназванных лиц в упырей, то тут слишком много неясного, чтобы решать с кондачка.
– Ладно, – махнул рукой Кляев. – Если не хотят сидеть в подвале, то пусть искупают вину кровью.
– Это, в каком же смысле, – заволновался Михеев. – В доноры я не пойду, и не сватайте.
– Я в переносном смысле, – поморщился Кляев. – Вы должны показать готовность пролить кровь за революцию.
– А вот это всегда, пожалуйста, – кривенько усмехнулся Михеев. – Покажите нам, где здесь прячется контра, и мы её сразу – к ногтю.
Революционный пыл Михеева слегка покоробил Царевича. Да и вообще никаких революций Иван в Берендеевом царстве устраивать не собирался, а прибыл он сюда с целью перераспределения собственности, если быть совсем точным в терминологии. Однако раскрывать всех тонкостей секретной миссии Иван не стал. Тем более что Киндеряев замок был всего лишь промежуточным этапом на его многотрудном пути. А истинной целью было обретение психического равновесия и возвращение к нормальной жизни, которая на протяжении тридцати лет казалась ему незыблемой и которая вдруг так неожиданно и жутковато качнулась в сторону совершенно нереальную, можно даже сказать фантасмагорическую.
– Где у вас тут можно водки достать? – спросил Кляев у Тетери. – Баба Яга у нас главная бражница. Только она не всем продаёт, боится Кощея. – Зачем тебе водка? – Царевич, очнувшийся от дум, с удивлением посмотрел на Кляева. – А как ты собираешься этих упырей держать в человеческом облике? Протрезвев, они нас чего доброго покусают.
– Мы волчью кровь не пьём, – неожиданно ухмыльнулся Вепрев и скосил на Царевича злые глаза.
Царевич никак не мог взять в толк, на что всё время намекают Вепрев с Михеевым и почему при этом усмехаются кривенько и с опаской. Подробности на этот счёт Иван решил выведать у Тетери, отведя того в сторонку: – Признавайся, что ты знаешь о Белых Волках.
– А что я? – сразу же струхнул Тетеря, – Наше дело мелкое, лесное, я царю Долдону служу и воеводе Полкану. К делам небесным у меня хода нет.
– Значит, Белые Волки царю Долдону не служат? – Да ты что, ваше благородие, с луны свалился? – удивился Тетеря. – Память у меня отшибло, – соврал Царевич. – По наущению ведьмы Вероники. – Ну, это бывает, – с облегчением вздохнул Тетеря. – Работа у вас такая, бороться с колдунами, ведьмами, кощеями и упырями.
– Так, – протянул Иван, с трудом переваривая полученную информацию. – Это я как раз помню. А кто у нас командир?
– Дружиной Белых Волков, по слухам, несколько. Но с Кощеем воюет Вадим сын Горазда по прозвищу Матерый. – А войну он, выходит, проиграл?
– Наше дело маленькое, – вильнул глазами в сторону Тетеря. – Откуда нам сирым да убогим знать, кто войну выиграл, а кто проиграл. Мы же простые лешие. А там, шутка сказать, небесный свод. С Перуном-богом шутки, конечно, плохи, но есть, видно, и иные силы, которые выступили на стороне Кощея, а иначе он вряд ли хвост поднял бы.
О Перуне Царевич имел смутные представления, как и о славянской мифологии вообще. По слухам, доходившим до Ивана, эта мифология так и не доросла до уровня древнегреческой, а после и вовсе деградировала до уровня бабкиных сказок. Русские народные сказки Царевич, естественно, любил с детства, и эта любовь наложила отпечаток на его творчество. «Берендеево царство» и «Жеребячье копыто» он написал по мотивам этих сказок, но, разумеется, в жанре модного ныне стёба. Да и кто скажите на милость в наше техногенное время будет сколько-нибудь всерьёз принимать всех этих кощеев, русалок, водяных и прочую нечисть. Во всяком случае, так казалось Ивану до недавнего времени, но сейчас, глядя в преданные глаза Тетери, он пришёл к выводу, что, видимо, здорово ошибся в оценке общей ситуации.
– Ну а как же без простого народа? – удивился Бердов. – Кто-то же и работать должен.
Если верить наступившему рассвету, то ландшафт кругом был среднерусским, вплоть до коров, пасущихся на лужке, и берёзового колка в отдалении. К этому берёзовому колку Кляев и порулил по серой от пыли дороге. И рулил он до тех пор, пока не был остановлен заросшим волосьями и бородой мужичонкой в лаптях на босу ногу, который выскочил на просёлочную дорогу прямо перед машиной, как чёрт из табакерки.
– Ты куда прёшь, гад, – заорал на него Кляев, – фря неумытая. Это тебе не арба с хреном, а железный конь, пришедший на смену крестьянской лошадке.
Ошалевший от встречи с невиданным чудищем и Кляевского крика, волосатый мужичонка почесал место, где должен быть затылок и заметил Ваське примирительно:
– Ты давай не очень-то, тудыт твою, плати и проезжай, а то закуролесю. – Да это никак местный гаишник, – вспомнил вдруг Царевич Шараевский рассказ. – Быть того не может, – заартачился Кляев, разглядывая одетого в рваную рубаху лешего. – Ты что, сукин сын, мундир пропил?
– Никак нет, ваше благородие, – вытянулся в струнку леший. – Не было мундира. Как, значит, их высокопревосходительство нас ставили, так, значит, и сказали быть по сему. Раньше-то здесь бойкая дорога была, что ни день, то пять пеших и два конных, а ныне пусто. Чудище тут поблизости появилось, ну народ и опасается лесом-полем ходить.
– Что ещё за чудище? – спросил Царевич. – Из Берендеевой столицы Вепрь к нам прибежал. Ему там хвоста накрутили, вот он к нам и припёрся. У него ещё упырь в дружках. Ну житья от них честному народу не стало. Я было к его высокопревосходительству с жалобой на беспредел, а оне мне и говорят – не тронь элиту. Хоть бы вы им, ваше благородие, внушение сделали, всё-таки Белые Волки как никак.
– Кто волки? – не понял Кляев. – Так вы, ваше благородие, вон и шкура у вас на плечах.
Тут только углядел Царевич, что камуфляж на его плечах обернулся волчьей шерстью. Шерсть произрастала, разумеется, не на Царевиче, а на волчьей шкуре с искусно выделанной клыкастой мордой. Кляев потрогал зачем-то эти клыки и неуверенно усмехнулся. А у Ивана от происшедших с камуфляжем метаморфоз тревожно стало на сердце. Ведь говорил же Ваське, чтобы не трогал чужих вещей, так нет, тому захотелось в мундире покрасоваться. Спецназовец хренов. А теперь оказывается, что чужая напяленная по случаю шкура накладывает на её носителей определённые обязательства. Не то, чтобы Иван побаивался Вепрева с Михеевым в реальной жизни, но и связываться с ними в мире воображаемом ему не хотелось. Сколь помнил Иван свою писанину, упырь Михеич был законченным сказочным отморозком, выпившим немало кровушки из рассеянных путников. О чудище Берендеева царства Вепре и говорить не приходилось. За этим сукиным сыном числилось разорение целого города и прочие непотребства в отношении первых красавиц Берендеева царства. Если бы не этот не вовремя подвернувшийся леший да не присутствие в машине Валерки Бердова, то Царевич предпочёл бы держаться подальше от дворовых отморозков. В конце концов, не за тем же он сюда прибыл, чтобы со всякой мелкой нечистью бороться. А Михеич с Вепрем по масштабам Берендеева царства, это, конечно, мелочь, не заслуживающая внимания славного витязя Ивана Царевича.
– Тебя как зовут, голубчик? – Лешие мы, ваше благородие, – обиженно проговорил мужичонка, – а уж никак не голубые, иначе его высокопревосходительство и близко нас к службе не подпустили бы. А кличут меня Тетерей.
– Ну, извини, Тетеря, – поправился Царевич. – Люди мы в ваших краях пришлые и обычаев не знаем.
– Я и то удивляюсь, чего это вас в наши края занесло, да ещё столь малым числом. Может, вы парламентеры какие-нибудь?
– Какие там парламентёры, – отмахнулся Кляев. – Киндеряев замок мы приехали брать.
Леший аж присел в ужасе от такого Кляевского заявления. Страх на его лице был написан такими яркими красками, что Царевичу стало не по себе.
– Перун вам, конечно, в помощь, – сказал слегка опомнившийся Тетеря. – Вот только дружина у вас мала. А у Киндеряя полтысячи железных болванов за стенами. – А кто они такие, эти болваны? – спросил Васька.
– Да кто ж их знает, – развёл руками леший. – Прежде у нас такие не водились, а сейчас что ни день, то новая, значит, элита.
– Какая ещё элита? – не понял Кляев. – Упыри разные, вурдалаки, чудища и прочий, значит, просвещённый элемент. Раньше-то мы по-простому жили. А как начались у нашего батюшки-царя метаморфозы, тут всё поехало наперекосяк.
– Что ещё за метаморфозы? – насторожился Царевич. – Сначала наш царь Долдон решил завести опричнину, потом мы, значит, флот строили, а уж опосля его угораздило из мужского обличья в женское перестроиться. Пошли фавориты один за другим, едва начисто землю не разорили. А потом он вышел к народу и сказал, что не хочу-де быть господином, хочу-де быть товарищем. Ну тут опять началось…
– Гонения? – насторожился Бердов.
– Нет, – покачал головой Леший, – Сажать, конечно, сажали, ссылать ссылали, случалось казни лютой предавали, но так, чтобы сразу гонения, этого не было.
– А перестройка у вас была? – заинтересовался чужими бедами Кляев. – А как же! Полцарства как корова языком слизнула. А уж как реформы начались, тут они, значит, из всех щелей и полезли.
– Кто полез-то? – Так элита. Гоблины эти ещё появились, гнусь заморская. Слова не скажи, сразу в морду норовят. Сильно нечисти прибавилось в последнее время, в смысле элиты. И всё лезут, лезут. Кощей-то у нас уже сколько лет сидел тихо в оппозиции, а сейчас, говорят, и он духом воспрянул. А его высокопревосходительство сказали, что Кощей хоть и оппозиция, но конструктивная. А мы люди маленькие, нам сказано быть лешими, вот мы, и справляем службу.
– А я-то думал, что лешими рождаются, – невесть отчего расстроился Кляев. – И мил человек, – протянул Тетеря, – такое хлебное место, да еще чтобы на нём родиться, это вообще совести не иметь.
– По тебе видно, какое оно доходное, – хмыкнул Васька. – Кабы не чудище, я бы как сыр в масле катался. Так поможете или нет?
Вопрос был задан в лоб, и увильнуть от него добрым молодцам не было никакой возможности, потому Царевич и сказал лешему с вздохом:
– Ладно, садись. Разберёмся, что тут у вас за мафия орудует.
Тетеря с удовольствием забрался в Уазик и с удобствами разместился на заднем сидении, оттеснив Валерку Бердова в угол. Писатель явно боялся нахвататься вшей, а потому и морщился недовольно на соседа.
– Ты хоть бы подстригся, что ли, а то выглядишь как огородное пугало. – Мне по уставу положено быть в волосьях, – обиделся Тетеря. – Я же леший, а не водяной какой-нибудь.
– Грязи на тебе с избытком, – покачал головой Кляев. – Или умывание по уставу тоже не положено?
– Грязь не сало, высохла и отстала, – бодро отозвался леший. – Зато вшей на мне нет. Я, брат, средство знаю. У одного вурдалака на банку маринованных грибов выменял. Шаньпень называется.
– Может, шампунь? – поправил Царевич.
– Во, – обрадовался Тетеря. – Веришь, флакон выпил, усы прокладкой вытер, заклинание прочёл, и все насекомые на голове начисто передохли. А ещё, говорят, эта шаньпень от импотенции здорово помогает и от радикулита.
– А от плоскостопия и скудоумия не помогает? – ухмыльнулся ехидно Бердов. – Не слышал, – почесал затылок Тетеря. – А у тебя, вашество, с этим проблемы.
То ли лесок был не слишком велик, то ли Тетеря знал короткую дорогу, но не прошло и десяти минут по Царевичевым часам, как Уазик выкатил на поляну и остановился возле одноэтажного домишки, строенного из толстых лесин, может быть, тысячу лет тому назад. За пролетевшее птицей время лесины успели изрядно обрасти мхом, а само строение ушло в землю чуть не по самые окна. – Раньше здесь кабак был, – пояснил шёпотом Тетеря. – От бражников отбоя не было. А ныне здесь, значит, другое пьют.
– А что другое? – не сразу врубился Кляев. – Литр крови отдай и не греши, – вздохнул Леший. – А если жив ушёл, то легко отделался.
Первым порог бывшего кабака переступил Кляев, держа маузер наготове, Царевич тоже достал пистолет из кобуры. Бердов с Тетерей какое-то время мялись у порога, но потом, видимо, решили, что внутри будет безопаснее, чем снаружи.
Посреди замшелого сруба стоял огромный стол, возможно даже дубовый, а по обеим сторонам стола – широкие лавки. Васька втянул носом воздух, но запах спиртного не уловил. Стол был заляпан бурыми пятнами, про которые Тетеря со страхом сказал, что это кровь. На земляном полу валялись черепки битой посуды и обглоданные кости. Среди костей человеческих вроде бы не было, и Царевич вздохнул с облегчением.
В углу сруба стояла рогатина, с тускло блестевшими при скудном освещении стальными наконечниками. На стойке лежали два тесака устрашающих размеров, больше похожие на короткие мечи. Словом, логово разбойников, с какой стороны не посмотри. Кляев, проводивший обыск с большим тщанием, обнаружил под кучей хлама люк и без долгих раздумий открыл его. Из зева колодца пахнула смрадом, что, однако, не остановило Ваську в сыскном рвении, и он спустился вниз, подсвечивая себе фонариком. Царевич, не отстававший от Кляева, с удивлением разглядывал забранные деревянными решётками камеры подземной тюрьмы. Камер было около десятка, но людей удалось обнаружить только в пяти. Собственно, и камерами эти помещения назвать было нельзя, так небольшие клетки площадью метр на метр и высотой в полтора. Ни лечь, ни встать в этом зарешеченном закутке не было никакой возможности. Бледные зеки с трудом выползали из клеток, с тихим ужасом глядя на своих освободителей. Царевичу и Кляеву только с помощью Тетери и Валерки Бердова удалось их извлечь из страшного подвала. – Эх ты, гаишник задрипанный, – прикрикнул на Тетерю Кляев, – чёрт знает, что у тебя творится на вверенной территории, а ты только репу чешешь да шаньпень пьёшь.
– А что я могу, – развёл руками Тетеря. – У Вепря клыки толщиной в руку, а мне по уставу не положено рогатину даже в руки брать, а уж тем более поднимать её против элиты.
– Гонишь ерунду всякую, – в сердцах плюнул Васька. – Что я, по-твоему, Вепря не знаю, у него клыки давно сгнили, сплошные фиксы во рту.
– Вот ужо посмотришь, как они сгнили, – пообещал Тетеря. – С минуту на минуту они объявятся.
Опрос потерпевших Царевич проводил самолично. Пятеро смертельно бледных мужичков потерянно сидели на лавке и ничего хорошего, похоже, от жизни уже не ждали. С большим трудом Ивану удалось вытянуть у них историю пленения, да и то при помощи Тетери. Все пятеро были крепостными Кабанихи, тихо-мирно платили оброк и пластались на барщине до тех пор, пока хитрой старушке не пришла в голову блажь выстригать на крестьянских полях знаки, уничтожая при этом до половины будущего урожая.
– Какие ещё знаки? – не понял Царевич. – Зачем? – Драконов приманивать, – охотно пояснил Тетеря. – Они высоко летают, им сверху все видно. Как знак увидят, так и пикируют к бабке за жвачкой. – Реклама, что ли? – сообразил Царевич.
– Во, – подтвердил Тетеря. – А эти, тёмные, мешают коммерции. Вот она их отправляет к Вепрю на перевоспитание. А Вепрю с Михеичем отчего не помочь старушке, тём более что они по литру крови с этого имеют, плюс принудительное донорство родных и близких.
– Какое донорство, ты что несешь? – возмутился Царевич. – Раньше упыри всю кровь у встречных-поперечных выпивали, – продолжил свои объяснения Тетеря. – До полного посинения, то есть смерти, а ныне баба Яга говорит, что-де так не пойдёт, вы-де мне всё население перепортите и в упырей превратите. И будет у нас сплошь одна элита без всякого работного люда. Ну и ввела новую технологию. Теперь не желающие идти в элиту, могут добровольно сдавать кровь на прокорм упырей. Значит и упыри у нас сыты, и народ пребывает в полном здравии.
– Ну и шли бы в упыри, то бишь в элиту, чем так вот маяться, – бросил в сердцах Кляев у мужичкам.
– Мы, ваше благородие, крестьяне, – вздохнул самый старший. – Какая из нас элита. – А никакой, – охотно подтвердил Тетеря. – Истинный упырь он же ястребом клекочет, кабаном хрюкает, землю клыком роет, а эти синюшные пищат как комары да просят подаяние. А кто подаст-то? Вот и гонят их с дорог к Водяному в подводное царство. А у Водяного жизнь не нашей чета. Там, брат, не пошуткуешь. Там тебя в бараний рог скрутят и целую вечность заставят водоросли выращивать, как последнее чмо.
– Ну и порядочки у вас, – задохнулся от возмущения Васька – Технологии, – подтвердил Тетеря.
Вот стерва Кабаниха. Царевич и раньше подозревал, что у неё гнилое нутро, но не до такой же степени безобразия. Хотя по меркам народа, находящегося под властью конструктивного оппозиционера Кощея, она, пожалуй, тянет на гуманистку. Пьёт, конечно, кровь из трудового народа, но в меру, не то, что иные-прочие. Такой вот прогресс в Берендеевом царстве.
За стеной послышался хруст ветвей, и раздалось злобное хрюканье. Тетеря, гоголем расхаживавший по срубу, враз скукожился и присел. Мужички попадали
с лавок и заползли под стол. Побледневший Бердов подался было в угол к рогатине, но застыл на полпути, решая мучительнейшую для интеллигента задачу, что делать, сразу сдаваться или маленько покочевряжиться. Царевич вновь обнажил ствол. Васька свой маузер из рук не выпускал, хотя делал это больше для форсу, чем из предосторожности. Уж Михеева с Вепревым он знал как облупленных. Водки, выпитой ими на троих, хватило бы на средней величины бассейн. – Человечьим духом пахнет, – услышал Царевич низкий грубый голос.
Голос, в общем-то, действительно мог принадлежать Вепреву, но было в нём ещё и нечто чужое и явно кровожадное, озаботившее Ивана до лёгкой дрожи в коленях.
– Первачка попробуем, – хихикнул другой голос. – А то у меня от этих доходяг изжога.
Не то чтобы Царевич прежде считал Вепрева красавцем, но то, что сунулось в дверь кабака, вообще ни в какие ворота не лезло. Тетеря оказался прав, клыки у Вепря были невероятной величины, и попади Царевич под их удар, у союза писателей случились бы непредвиденные расходы на венок для собрата по профессии. Да что там Царевич, такими клыками лошадь можно было насквозь пропороть. К несчастью, лошади на пути у Вепря не случилось, и он уставился маленькими кроваво-красными глазками на соседа по дому, явно его не узнавая. Откровенно свинячий пятачок дёрнулся, а щетина на загривке встала дыбом. Габаритами Вепрь, между прочим, превышал свои обычные размеры. Вот и верь после этого в закон сохранения вещества. Из реального мира убыло всего килограмм восемьдесят, а здесь на Ивана надвигалось чудище центнера в полтора весом и надвигалось с откровенно враждебными намерениями.
У Царевича внутри что-то екнуло, и рука с пистолетом ушла в сторону. Стрелять даже в чудище Ивану не хотелось. Мешали гуманистические принципы и либеральное воспитание. Вепрь с Михеичем, что там ни говори, имели право на адвоката. И вообще не пристало российскому интеллигенту брать на себя роль судьи и палача.
– Стоять, – рявкнул Кляев, которому, похоже, не докучали мысли о правах человека, и нацелил маузер точнёхонько в дурную голову Вепря.
Царевич от Васькиного крика вздрогнул и неожиданно даже для себя выстрелил в потолок. Сверху посыпалась соломенная труха, Вепрь удивлённо хрюкнул и остановился.
– Ну, чего вы, мужики, в натуре, – заюлил с хитренькой улыбочкой на тонких губах Михеич, – Свои же люди: вы оборотни, мы упыри, неужто не договоримся?
Упырь Михеич, между прочим, внешне мало чем отличался от Михеева, которого Царевич знал если не всю жизнь, то уж лет десять наверняка. Разве что острые клыки выдавали в нём вампира. Вот только глазки у упыря Михеича были не серенькими, а кроваво-красными. Михеев и в реальном мире в откровенную драку вступал редко и только тогда, когда был уверен в безнаказанности и превосходстве имевшихся под рукой сил над силами противника. Царевич нисколько не сомневался, что и здесь, в Берендеевом царстве, мозговым центром банды остаётся хитренький Михеич, а всю грязную и опасную работу выполняет агрессивно-туповатый Вепрь. Удивляло Ивана сейчас больше всего то, что не только Вепрь, но и Михеич не признали своих соседей по дому, и дело здесь было, кажется, не только в скудном освещении.
– Ты мне зубы не заговаривай, – огрызнулся Кляев. – Будешь трепыхаться, я тебя шлёпну по законам революционного времени, как врага народа, начисто потерявшего человеческий облик.
Упырь Михеич поскучнел лицом и призадумался. Очень может быть, прикидывал в уме серьёзность прозвучавшей угрозы, а возможно припоминал, где он мог слышать подобные речи прежде. Вспомнил он или нет, Царевич так и не понял, поскольку Васька достал из кармана пятнистых штанов бутылку водки, открыл ее зубами и протянул упырю. Михеич долго обнюхивал знакомую посудину, но пить почему-то не решался.
– А ну пей, иначе в расход пойдешь. – Ну что ты в натуре, гражданин начальник, – заныл Михеич. – Это же беспредел какой-то получается. Мы же не по своей воле. Служба такая.
– Пей, – рыкнул Васька и ткнул упыря маузером под рёбра.
Царевич не сразу сообразил, на кой ляд Кляев вздумал поить сказочных отморозков водкой, на которую в Берендеевом царстве был дефицит. Во всяком случае, оживший Тетеря задёргал носом и всем своим видом выразил готовность подменить упыря Михеича на месте «страшной казни». И только когда хлебнувший пару глотков упырь начал потихоньку мягчать лицом, до Ивана, наконец, дошло, что Кляев использовал в своих целях полученную от Шараева информацию. А Сан Саныч, помнится, говорил, что упыри возвращаются в человеческое обличье стоит им только напиться водки. Нельзя сказать, что после пяти-шести глотков вид Михеича разительно изменился, но краснота в глазах пропала, и вампирские клыки изо рта исчезли. Похоже, выпив водки, он обрёл не только облик Михеева, но и его память, поскольку подмигнул Царевичу, пристально за ним наблюдающему. Чудище Вепрь, убедившись в том, что с подельником ничего плохого не случилось, допил водку почти без принуждения, лихо опрокинув содержимое бутылки в широко разинутую пасть. Произошедшая с Вепрем метаморфоза была куда более заметной и произвела на почтенную публику незабываемое впечатление. Во-первых, исчезли устрашающие клыки, с железными наконечниками во– вторых, свинячий пяточек превратился в нос картошкой, а вместо щетины на голове появились пусть и жёсткие, но всё же волосы. Ну и в габаритах сильно сдал Вепрь, измельчав до размеров просто Вепрева. – Вот это уже лучше, – сказал Кляев, глядя на вернувшихся в человеческий облик собутыльников. – Чистосердечное раскаяние, безусловно, смягчит вашу вину, и суд учтёт готовность к сотрудничеству.
– Не гони волну, Вася, – презрительно хмыкнул Михеев. – Тоже мне судьи. А потом, мы никаких законов не нарушаем. В России мы пьем только водку, а в Кощеевом царстве вампиризм деяние не наказуемое.
– А утрата человеческого облика? – не выдержал Царевич. – Ты ещё о моральном облике строителя коммунизма расскажи, Иван, – лениво протянул Михеев. – Уж чья бы корова мычала, а твоя бы помолчала. Кто у нас в классе комсоргом был? И кто сейчас стал оборотнем?
Положим, Царевич никогда с Михеевым в одном классе не учился, хотя комсоргом в юные годы действительно был. Конечно, для либерала это пятно в биографии, но пятно, прямо скажем, крохотное, плевое пятно. И называть за грехи юности человека оборотнем, это значит окончательно утратить чувство меры.
– Какие грехи молодости, – возмутился Михеев. – Ты, в чьей шкуре сейчас сидишь.
Царевичу осталось только плечами пожать. Допустим, шкура на нём волчья, но что из этого? Под этой шкурой на Иване, между прочим, свитер из бараньей шерсти, который он носит уже не первый год, но никто на этом основании не предъявлял ему обвинений в умственной отсталости. А Михеев, похоже, просто зубы заговаривает своим знакомым, наводит тень на плетень, дабы уйти от ответственности за свои противоправные, антигуманные деяния. А его нынешние речи можно расценивать как подтверждение того, что он, возвращаясь в человеческий облик под воздействием винных паров, не теряет память и о преступлениях совершённых в обличье упыря Михеича. Правда, Царевич сомневался можно ли считать это обстоятельство поводом для привлечения гражданина Михеева к суду за деяния упыря Михеича. Ни российская, ни мировая судебная практика подобных прецедентов ещё не знала. Ближе всего подобное раздвоение личности стояло к шизофрении, но людей, страдающих психическими расстройствами, надо лечить, а не сажать. Для обсуждения возникшей коллизии Царевич привлёк Кляева, Бердова и Тетерю, как представителя местной администрации. Кляев с Тетерей стояли за заключение Михеева и Вепрева под стражу с отбыванием наказания в колонии строго режима, а Бердов, как истинный интеллигент и либерал, горячо протестовал против столь жёсткого вердикта по отношению к больным, в сущности, людям и настаивал на высылке их из страны и принудительном лечении от алкоголизма.
– Если мы их от алкоголизма вылечим, то они опять в упырей превратятся, – возмутился Васька. – Их надо в клетки посадить и поить водкой до одурения.
– Я протестую, – взвился Бердов. – Это ничем не оправданное насилие над личностью, которая и без того пострадала от внешнего произвола. И Михеев и Вепрев, всего лишь жертвы либо обстоятельств, либо чужого преступного замысла.
– Мы с Вепревым люди маленькие, – подал голос в свою защиту подсудимый Михеев. – И в Берендеевом царстве оказались не по своей воле.
Вообще-то в государстве Советском, а позже Российском ни Вепрев, ни Михеев ни в чём таком предосудительно замечены не были, если не считать того, что первый отсидел по молодости лет два года за хулиганство, а второй раза три залетал на пятнадцать суток по протекции участкового. Что же касается превращения вышеназванных лиц в упырей, то тут слишком много неясного, чтобы решать с кондачка.
– Ладно, – махнул рукой Кляев. – Если не хотят сидеть в подвале, то пусть искупают вину кровью.
– Это, в каком же смысле, – заволновался Михеев. – В доноры я не пойду, и не сватайте.
– Я в переносном смысле, – поморщился Кляев. – Вы должны показать готовность пролить кровь за революцию.
– А вот это всегда, пожалуйста, – кривенько усмехнулся Михеев. – Покажите нам, где здесь прячется контра, и мы её сразу – к ногтю.
Революционный пыл Михеева слегка покоробил Царевича. Да и вообще никаких революций Иван в Берендеевом царстве устраивать не собирался, а прибыл он сюда с целью перераспределения собственности, если быть совсем точным в терминологии. Однако раскрывать всех тонкостей секретной миссии Иван не стал. Тем более что Киндеряев замок был всего лишь промежуточным этапом на его многотрудном пути. А истинной целью было обретение психического равновесия и возвращение к нормальной жизни, которая на протяжении тридцати лет казалась ему незыблемой и которая вдруг так неожиданно и жутковато качнулась в сторону совершенно нереальную, можно даже сказать фантасмагорическую.
– Где у вас тут можно водки достать? – спросил Кляев у Тетери. – Баба Яга у нас главная бражница. Только она не всем продаёт, боится Кощея. – Зачем тебе водка? – Царевич, очнувшийся от дум, с удивлением посмотрел на Кляева. – А как ты собираешься этих упырей держать в человеческом облике? Протрезвев, они нас чего доброго покусают.
– Мы волчью кровь не пьём, – неожиданно ухмыльнулся Вепрев и скосил на Царевича злые глаза.
Царевич никак не мог взять в толк, на что всё время намекают Вепрев с Михеевым и почему при этом усмехаются кривенько и с опаской. Подробности на этот счёт Иван решил выведать у Тетери, отведя того в сторонку: – Признавайся, что ты знаешь о Белых Волках.
– А что я? – сразу же струхнул Тетеря, – Наше дело мелкое, лесное, я царю Долдону служу и воеводе Полкану. К делам небесным у меня хода нет.
– Значит, Белые Волки царю Долдону не служат? – Да ты что, ваше благородие, с луны свалился? – удивился Тетеря. – Память у меня отшибло, – соврал Царевич. – По наущению ведьмы Вероники. – Ну, это бывает, – с облегчением вздохнул Тетеря. – Работа у вас такая, бороться с колдунами, ведьмами, кощеями и упырями.
– Так, – протянул Иван, с трудом переваривая полученную информацию. – Это я как раз помню. А кто у нас командир?
– Дружиной Белых Волков, по слухам, несколько. Но с Кощеем воюет Вадим сын Горазда по прозвищу Матерый. – А войну он, выходит, проиграл?
– Наше дело маленькое, – вильнул глазами в сторону Тетеря. – Откуда нам сирым да убогим знать, кто войну выиграл, а кто проиграл. Мы же простые лешие. А там, шутка сказать, небесный свод. С Перуном-богом шутки, конечно, плохи, но есть, видно, и иные силы, которые выступили на стороне Кощея, а иначе он вряд ли хвост поднял бы.
О Перуне Царевич имел смутные представления, как и о славянской мифологии вообще. По слухам, доходившим до Ивана, эта мифология так и не доросла до уровня древнегреческой, а после и вовсе деградировала до уровня бабкиных сказок. Русские народные сказки Царевич, естественно, любил с детства, и эта любовь наложила отпечаток на его творчество. «Берендеево царство» и «Жеребячье копыто» он написал по мотивам этих сказок, но, разумеется, в жанре модного ныне стёба. Да и кто скажите на милость в наше техногенное время будет сколько-нибудь всерьёз принимать всех этих кощеев, русалок, водяных и прочую нечисть. Во всяком случае, так казалось Ивану до недавнего времени, но сейчас, глядя в преданные глаза Тетери, он пришёл к выводу, что, видимо, здорово ошибся в оценке общей ситуации.