Страница:
– У меня создалось впечатление, Константин, что вы боитесь обнаженной женской плоти.
– Ну почему же, – растерянно отозвался Ше-пель.– Вовсе нет.
– Значит, я вас не шокирую? – королева Климен-тина резко поднялась с места, и распахнувшийся алый халат пополз с ее плеч.
Шепеля поразила форма ее грудей и живота. Сказать, что леди Климентина, родив четверых детей и дожив до сорока лет, сохранила фигуру девственницы, было бы большим преувеличением. Это была фигура матроны, созданной для материнства, любви и жаждущей ее. Избранному ею мужчине оставалось только удовлетворить эту жажду, что Константин и делал по мере своих сил. В его положении самым умным было бы уклониться от королевских объятий, но, к сожалению, в подобных ситуациях умные мысли если и приходят в голову, то с большим опозданием, когда все уже свершилось и ничего поправить нельзя.
Будучи мужчиной опытным, Шепель без труда определил, что воздержание королевы Климентины продолжалось неестественно долго, и правы, видимо, те сплетники, которые утверждали, что между королем и королевой пробежала черная кошка. Впрочем, для анализа ситуации у Константина было слишком мало времени. Ненасытная Климентина увлекла его за собой в спальню, где к их услугам было широкое, воистину королевское ложе. Видимо, в пароксизме страсти королева дернула висевший в изголовье серебристый шнур, во всяком случае, на пороге спальни в самый разгар любовных объятий вдруг появилась служанка Сабина. Впрочем, Шепель ее появления почти не заметил, не до того было, а королева лишь слабо махнула в ее сторону рукой.
Константин покинул ложе королевы Климентины только утром. Любовный угар прошел, и он попытался проанализировать сложившуюся ситуацию. Связь с королевой была чревата для Шепеля неприятными последствиями, но не менее тяжкие ожидали и саму Климентину, если о ночном визите Константина узнает король Аббадин. Приходилось признать, что майop Шепель оказался не на высоте служебного положения и по сути сорвал важное правительственное задание. Вместо того чтобы убить жрицу, предавшую свою богиню, он вступил с нею в сексуальную связь. Впрочем, положа руку на сердце, Константин вынужден был признать, что никогда бы не смог убить эту женщину, даже если бы его об этом попросил сам премьер-министр Федерации планет.
Другое дело, что ему не следовало бы потакать Климентине в ее греховных помыслах и действиях. Конечно, все произошло слишком внезапно, и у Шепеля практически не оставалось времени на обдумывание своих действий, но это слишком жалкое оправдание, чтобы принимать его в расчет. Ему нравилась Климентина, вот в чем была проблема. А вот о том, зачем королеве понадобился залетный инопланетянин в качестве любовника, следовало подумать.
Дело здесь было явно не во внезапно вспыхнувшей страсти. Климентина соблазняла Шепеля обдуманно, более того, она хотела, чтобы об их связи узнали. Скорее всего, она не случайно дернула за шнур и вызвала служанку в самый разгар их любовных утех. Ей, похоже, нужен был свидетель, готовый под присягой подтвердить, что соитие между королевой Климентиной и бароном Константином из Ингера имело место быть. Неужели она таким способом хотела уклониться от объятий Ваала, предпочтя позор изгнания служению богу зла? Но в данном случае следует признать, что королева Климентина – женщина редкостного благородства, жертвующая собой ради счастья своих подданных. Предположение весьма лестное для супруги короля Аббадина, но никак не соответствующее дурной славе, кровавым шлейфом тянущейся за этой женщиной.
Шепеля арестовали в полдень прямо во дворе королевского замка. Пять гвардейцев окружили его на виду у перешептывающихся рыцарей. Сиру Константину из Ингера был предъявлен документ, подписанный председателем Высокого Сената Исайей Хаусаном, после чего ему ничего не оставалось делать, как отдать свой меч сержанту-кроату. Гвардейцы отсалютовали барону из Ингера обнаженными мечами и впихнули его в черную карету с зарешеченными окнами. Майору внешней разведки оставалось только подосадовать на собственную глупость и нерасторопность. Бежать из замка следовало сразу же по возвращении из спальни королевы Климентины. Ведь предупреждал же его Симон Лис о возможных скорбных последствиях. К сожалению, Шепель слишком понадеялся на нерасторопность судебной машины и просчитался. Воздаяние за грех последовало быстро, через несколько часов после его свершения.
Здание Сената было расположено на центральной площади Сигурда, в какой-нибудь сотне метров от величественного храма богини Артемиды, которым Шепель любовался совсем недавно. Константина извлекли из черной кареты и повели под охраной пяти гвардейцев по мраморной лестнице. Кроаты явно торопились и без особых церемоний подтолкнули в спину барона из Ингера, когда тот замешкался в дверях. Шепеля ввели в огромный зал, где его уже поджидали члены Высокого Сената Склавинии в полном составе. Это были старцы почтенного вида, сильно недовольные тем, что их вобрали сюда по столь ничтожному поводу, как любовные шашни какого-то барона. Все попытки председательствующего утихомирить бывших лордов, правителей провинций, ни к чему не приводили. Парламент, он и на Яфете парламент. Шепелю ничего не оставалось, как стоять и ждать, когда раздраженные сенаторы изволят приступить к исполнению своих обязанностей.
– Сир Константин из Зальца, барон из Ингера обвиняется в прелюбодеянии, совершенном с леди Климентиной Борей, королевой Склавинии, – громко продекламировал председатель, стараясь перекричать своих возмущенных коллег.
Его слова произвели впечатление на Сенат. Гудевший как улей зал вдруг замер в напряженном молчании. До сенаторов наконец дошло, что их собрали сюда для разрешения коллизии огромной государственной важности.
– Сир Константин, вы признаете свою вину?
– Нет, – твердо отозвался Шепель.
– Следовательно, королева не приглашала вас минувшей ночью в свой будуар? – вкрадчиво переспросил председатель.
– Я действительно встречался вчера с ее величеством, но время было не таким уж поздним. Мы обсуждали важные государственные дела.
– Вы обсуждали государственные дела на ложе королевы Климентины?
– Нет, мы обсуждали их в будуаре.
– Вы отдаете себе отчет в том, что ложь в суде Высокого Сената карается смертью? – спросил председатель у Шепеля под одобрительный гул своих коллег.
– Отдаю.
– Введите свидетеля, – распорядился председатель, который, вероятно, и был Исайей Хаусаном, подписавшим приказ об аресте барона Константина из Ингера.
Шепель ожидал увидеть служанку Сабину, но ошибся. В зал Сената торжественным шагом вошел лорд Ваграм Дарлей. Его появление было встречено гулом недоумения почтенного собрания, да и Константин вполне созрел для того, чтобы присоединиться к сенаторам. В конце концов, при чем тут лорд Дарлей. Шепель точно знал, что его не было ночью не только в покоях королевы, но и в замке, так что показаниям этого, с позволения сказать, свидетеля была грош цена.
– Лорд Дарлей, вы отдаете себе отчет в том, что обвинения, предъявленные вами королеве Климентине и барону Константину из Ингерна, чудовищны и могут привести к тягчайшим последствиям.
– Отдаю, – твердо произнес свидетель. – Мои обвинения основаны на показаниях людей, собственными глазами наблюдавших за соитием королевы и барона. Более того, я готов представить этих людей Высокому Сенату.
– Ваши информаторы – люди низкого звания? – спросил Исайя Хаусан.
– Да.
– В таком случае нам достаточно одного вашего слова, милорд. Итак, спрашиваю вас во второй раз. Лорд Ваграм Дарлей, вы уверены в факте прелюбодеяния, совершенного королевой Климентиной и бароном из Ингера?
– Да.
– Вам известно, какая кара постигнет лично вас в случае, если ваши показания не подтвердятся?
– Да, – твердо произнес Дарлей.
– Подумайте еще раз, высокочтимый лорд, – продолжал наступать желчный Исайя. – Еще не поздно отказаться от обвинений перед лицом Высокого Сената. Не слишком ли вы доверяетесь людям низкого звания?
– Я уверен в своих людях, – усмехнулся лорд Дарлей и бросил на Хаусана недобрый взгляд.
– Прошу прощения у Высокого Сената и лорда Ваграма Дарлея, но положение обязывает меня задать все предписанные законом вопросы, – провозгласил настойчивый Исайя. – Вы настаиваете на суде богини, милорд?
– Да, – в который уже раз произнес лорд Дарлей.
– И готовы отречься от власти и отправиться в изгнание в том случае, если решение богини Артемиды будет не в вашу пользу?
– Да.
– Поклянитесь.
– Клянусь богами Яфета, – твердо произнес лорд Дарлей.
Шепеля поразила уверенность достопочтенного Ваграма. Конечно, он прав был в своих претензиях к королеве Климентине и к липовому барону из Ингера, но ведь и риск был велик. Во всяком случае, так казалось Константину. Но, пораскинув мозгами, Шепель пришел к выводу, что подобное испытание было бы крайне опасно где угодно, но только не на этой планете, боги и богини которой – вовсе не плод разгоряченного воображения, а вполне осязаемые существа. И уж конечно, богиня Артемида не упустит случая, чтобы отомстить своей коварной жрице, погубившей собственных сестер и племянниц. Но неужели Климентина этого не понимала, когда пускалась в авантюру по соблазнению Шепеля?
Лорд Дарлей, видимо довольный решением Сената, снизошел до того, что поприветствовал своего старого знакомого, попавшего в беду.
– Вы совершили большую глупость, Константин, – покачал он головой. – Честно говоря, я от вас этого не ожидал. Тем более что и Симон вас предупредил. Почему вы не признались во всем Сенату?
– А что, это облегчило бы мою участь?
– Безусловно. Вам сохранили бы жизнь. Сенат практически никогда не выносит мужчинам смертных приговоров за прелюбодеяние. Иное дело богиня Артемида, ее решение не в силах отменить даже король Аббадин. Вас ждет смерть, Константин, и смерть мучительная.
– Меня сварят в кипятке?
– В кипятке варят только содомитов, а вам сначала переломают все кости, а потом четвертуют. Впрочем, я мог бы облегчить вашу участь. Спасти вам жизнь я не могу, зато в моих силах обеспечить вам безболезненный уход в мир иной. Я дам вам яд в обмен на письмо к лорду Гергею.
– Заманчивое предложение, – вздохнул Шепель. – Но я ведь пока не осужден?
– Это дело времени, – пожал плечами лорд Дар-лей. – Суд богини Артемиды состоится сегодня ночью. И поверьте мне, Константин, история Склавинии, да и всего Яфета, пожалуй, не знает случая, когда богиня спускала бы своим жрицам прелюбодеяние. Вам, конечно, известна трагедия моей матери?
– Наслышан.
– Она была очень достойной женщиной, но однажды проявила слабость, свойственную всем женщинам. Ей пришлось с позором удалиться в изгнание, где она вскоре умерла. Впрочем, у королевы Климентины не будет и этого шанса. Королев в таких случаях казнят.
– И она об этом знала?
– Какие в этом могут быть сомнения? – усмехнулся Дарлей. – С ее стороны это был очень опрометчивый поступок. К тому же она сильно осложнила положение короля Аббадина. После ее смерти он потеряет связь с богиней Артемидой, следовательно, и расположение всех яфетских богов. Через несколько месяцев заканчивается срок его тридцатилетнего правления, и вы, конечно, догадываетесь, Константин, какое решение примет в этом случае Сенат.
– Королем станет принц Петр?
– Это было бы наилучшим выходом для Склавинии в создавшейся ситуации. Лорды и сенаторы не захотят гражданской войны. А лорду Гергею лучше действительно покинуть Яфет. Так вы готовы мне помочь, Константин?
– Я напишу письмо, лорд Ваграм, но только после того, как приговор мне вынесет сама Артемида.
– Я вас понимаю, – кивнул Дарлей. – Вы все еще надеетесь на чудо. Ну что ж, время терпит.
Теперь Шепелю стало понятно, почему лорд Дарлей с таким пылом бросился обвинять королеву Климентину, рискуя при этом собственным благополучием. Ее казнь становилась прекрасным поводом для отстранения от власти короля Аббадина. Надо полагать, лорд Ваграм уже заручился поддержкой большинства сенаторов и лордов-правителей. Вот только согласится ли с таким раскладом сам Аббадин? Со смертью Климентины он действительно теряет связь с яфетскими богами, но вряд ли эта потеря его огорчит, ибо юн уже обрел покровителя в лице бога зла Ваала. Казнь Климентины, с одной стороны, осложнит его положение, с другой – развяжет ему руки.
Что же касается лорда Ваграма Дарлея, то он слишком рано начал праздновать победу. Королева Климентина мало похожа на женщину, стремящуюся к самоубийству, вот только сути ее плана Шепель уловить не мог. Пока ему ясно было только одно: Климентина знала, что Сабина является осведомителем Дарлея, она специально звонком вызвала служанку, чтобы та собственными глазами могла убедиться в падении своей госпожи. И лорд Ваграм попался в ловушку, расставленную коварной Климентиной. Но на кого же охотилась королева, только на Дарлея или на более крупную дичь? И куда, интересно, в этой ситуации смотрели жрецы Ваала да и сам король Аббадин? Почему они спокойно наблюдали, как некий Константин из Зальца поселился под боком Климентины, истомившейся без мужской ласки, и почему не остановили Дарлея, когда он побежал с доносом на королеву в Сенат? Ведь его планы вряд ли были для них тайной. Шепель почти не сомневался в том, что Симон Лис работает на жрецов бога зла. Или им выгодна ситуация, когда Климентина находится на грани жизни и смерти, ведь в этом случае спасти ее может только Ваал?
Что же касается самой королевы, то она своим поступком сжигала все мосты. Все-таки даже у самых отъявленных негодяек остаются крупицы совести. Климентине нужен был повод, чтобы окончательно отречься от своей богини, и, похоже, она его получила. У нее будет выбор: или смерть, или объятия короля Аббадина, ставшего орудием Ваала. Какая жалость, что Шепелю это пришло в голову только сейчас, а ведь леди Людмила его предупреждала, что Климентина лишь ищет повод, чтобы предать свою богиню в очередной раз. Видимо, все рыцари, окружающие леди Климентину, либо понимали, либо верхним нюхом чуяли деликатность ситуации, сложившейся вокруг королевы, а потому и не лезли к ней в фавориты. Они, наверное, страшно обрадовались, когда жертвой паучихи стал простодушный инопланетянин Константин Шепель.
Дарлей не обманул Константина, суд богини действительно был запланирован на сегодняшнюю ночь. Шепеля, проведшего полдня в окружении гвардейцев, с наступлением темноты перевели из здания сената в храм Артемиды. В других обстоятельствах Константин с удовольствием бы полюбовался богатым убранством святилища главной склавинской богини, но сейчас ему было не до яфетских красот. Решалась не только судьба майора Шепеля или даже Склавинии, но и всего человечества. Трудно сказать, понимали ли это люди, собравшиеся в храме Артемиды, но если судить по сосредоточенным лицам старцев, окружающих Константина, то становилось ясно, что суд богини не был для них пустой формальностью.
Майор узнал многих сенаторов, в том числе и Исайю Хаусана, неестественно бледного и чем-то сильно взволнованного. Похоже, он был ближайшим сподвижником Дарлея и сейчас то и дело обменивался с ним многозначительными взглядами. Впрочем, сам лорд Ваграм был абсолютно спокоен и, похоже, стопроцентно уверен в успехе. Он даже снизошел до того, что помахал Шепелю рукой, видимо, хотел его подбодрить перед нелегким испытанием. Судя по разговорам почтенных сенаторов, ждали они только короля Аббадина, который должен был именно сегодня переступить порог храма, жриц которого он уничтожил или отправил в изгнание. В храме сейчас были только младшие служительницы, девушки и женщины из простых семей, не имевшие столь тесной связи с Артемидой, как знатные леди из клана Борей. Облаченные в легкие белые полупрозрачные туники, они испуганной стайкой жались у подножия статуи богини, которая стояла в центре огромного зала, нагая и недоступная. Сенаторы, кучковавшиеся у входа, бросали на Артемиду беспокойные взгляды, но не приближались к статуе ближе, чем на двадцать метров. Все-таки яфетяне, даже самые знатные и самоуверенные, явно побаивались своих богинь и предпочитали держаться от них подальше.
Король Аббадин вошел в храм, когда напряжение в зале достигло предела. Шепель не в первый раз видел короля, но в этот раз тот поразил его неестественной бледностью лица и горящими безумием глазами. Похоже, для короля многое должно было решиться в эту ночь, и он отдавал себе в этом полный отчет.
Исайя Хаусан, чей возраст, к слову сказать, приближался к восьмидесяти, бросил на Аббадина косой и недобрый взгляд.
Этот сенатор, насколько знал Шепель, был младшим братом предыдущего короля и играл довольно заметную роль в Склавинии во время прошедшего царствования. Хаусаны без споров уступили власть Агранам, когда закончился их срок, и вправе были требовать того же от своих преемников. Так что в лице старого Исайи лорд Ваграм Дарлей имел надежного, хотя, возможно, и недостаточно сильного союзника. Дело в том, что ныне провинцией Хаусан правили мужья племянниц старого Исайи, принадлежащие к клану Клермон, надежные союзники короля Аббадина. Но Исайя Хаусан в критической ситуации мог воззвать к рыцарям своего клана и, чего доброго, перехватить власть у нынешнего правителя провинции.
Сложившаяся в Склавинии да и в целом на Яфете система наследования была удобной лишь до тех пор, пока все без исключения аристократы придерживались общепринятых правил. Но стоило взыграть чьим-то амбициям, как эта система начинала трещать по всем швам, порождая бесчисленные усобицы. В принципе, аналитики из внешней разведки Союза были правы, пытаясь заменить эту громоздкую и малоэффективную систему управления патриархатом, хорошо зарекомендовавшим себя в истории человечества. Но на Яфете патриархат явно дал сбой.
Появление в зале королевы Климентины было встречено встревоженным перешептыванием сенаторов, а король Аббадин на свою супругу даже не взглянул. Впрочем, не смотрел он и на богиню Артемиду, глаза его были устремлены в пол, словно он пытался прочитать в начертанных там замысловатых узорах ответ на мучившие его вопросы. Королева Климентина вела себя так, словно она является полновластной хозяйкой в этом храме, что отчасти было объяснимо. Из всех присутствующих здесь жриц она была самой Близкой по рождению к богине Артемиде. На это укапывало даже чисто внешнее сходство между живой Климентиной и трехметровой статуей. Кроме разницы в росте между королевой и богиней было еще одно отличие: Артемида была обнажена, а Климентина облачилась в платье ярко-красного цвета.
Юная жрица в белоснежной тунике подошла к королеве, остановившейся перед статуей, и возложила ей на голову венок из алых цветов. Видимо, эта процедура была очень важной, ибо собравшиеся в храме сенаторы затаили дыхание. Шепель, до этой минуты скромно стоящий в окружении гвардейцев почти у самого входа, был вытолкнут в круг жриц, одетых в белое, и в растерянности занял место рядом с королевой. На его голову тоже водрузили венок из красных цветов. Климентина схватила руку Шепеля и впилась в нее ногтями с такой силой, что он едва не вскрикнул. К счастью, как раз в этот момент заиграла музыка, и королева ослабила хватку, но на руке Шепеля выступили три пятнышка крови. Девушки-жрицы образовали хоровод вокруг пары, стоящей в неподвижности перед богиней, и медленно двинулись по кругу. Все действо происходило в мертвой тишине, прерываемой разве что старческим кашлем взволнованных сенаторов. Шепель скосил глаза на Климентину. Лицо королевы было почти спокойным, и лишь мелкие бисеринки пота, выступившие на лбу, выдавали ее волнение.
– Богиня Артемида, – прозвучал вдруг на весь зал треснувший голос Исайи Хаусана. – Мы ждем твоего слова.
Девушки-жрицы ускорили движение, выкрикивая в такт музыке одно только слово «Артемида». Климентина не отрываясь смотрела на богиню, и Шепель последовал ее примеру. На какой-то миг ему показалось, что богиня откликнулась на зов своих жриц. Во всяком случае, веки, прикрывающие ее глаза, дрогнули, богиня пристально глянула на грешников, стоящих у ее ног. У Константина от этого явно живого взгляда все похолодело внутри. Он готов был поклясться, что богиня Артемида усмехнулась. Вздох изумления пронесся по залу, и сразу же за этим вздохом вновь прозвучал голос старого Исайи:
– Благодарим тебя, богиня Артемида.
Хоровод жриц распался. Климентина круто развернулась к застывшему в изумлении Константину и впилась жаркими губами в его губы. Это было столь неожиданно, что Шепель едва не потерял равновесие и вынужден был обхватить королеву за талию. Поцелуй их длился едва ли не целую вечность. Константин уже успел за это время проститься с белым светом, ибо практически не сомневался в исходе этого странного суда, но он ошибся в своем пессимистическом прогнозе. Казнь, похоже, откладывалась на неопределенное время.
Климентина оттолкнула Шепеля и обернулась к притихшим сенаторам.
– Восславим же божественную мать, ибо ее слово закон для нас, смертных, – сказала она торжественно.
Девушки-жрицы затянули гимн, и уважаемым сенаторам ничего другого не оставалось, как подхватить его неуверенными старческими голосами. Не пел только король Аббадин, лицо которого из мертвенно-бледного стало почти черным. Дрожащей рукой король разорвал душивший его ворот рубахи, круто развернулся на каблуках и почти бегом бросился вон из храма. Никто за ним не последовал, даже рыцари его свиты, старательно разевающие рты в славословии богине Артемиде.
Шепель на всякий случай тоже пару раз вякнул «славься», дабы не быть совсем уж посторонним на этом празднике жизни. Константин был откровенно сбит с толку. До него дошло, что королева Климентина одержала победу над своими противниками, но как это произошло и почему, он пока что понять не мог. Майор с изумлением смотрел на платье Климентины и на венок, украшающий ее голову. Еще несколько минут назад они были цвета крови, а сейчас сверкали непорочной белизной. В белом был и сам Шепель, вероятно, такими же стали и цветы, украшающие его голову. А глаза окружающих, смотревшие на него прежде с осуждением и даже с ненавистью, сейчас почему-то светились завистью.
Песнопение в честь Артемиды наконец закончилось, но церемония, похоже, продолжалась. Климентина повела Шепеля вокруг статуи богини и остановилась только после того, как они обошли ее трижды. Исайя Хаусан в сопровождении трех сенаторов и четырех юных жриц приблизился к Константину.
– Я должен осмотреть ваше бедро, сир, – негромко произнес председатель Высокого Сената, и прежде, чем Шепель успел открыть рот для выражения протеста, две жрицы сняли с него пояс и спустили штаны.
Зрелище, что ни говори, было безобразным, но старого Исайю оно удовлетворило, о чем он немедленно сообщил испытуемому:
– Благодарю вас, лорд Борей из клана Агран. Константину показалось, что старый интриган просто сошел с ума. А чем еще объяснить столь странное обращение к несчастному и вконец запутавшемуся барону из Ингера? При чем тут, спрашивается, лорды и их кланы? Правда, прежде чем натянуть штаны, Константин успел заметить странный рисунок на своем бедре. Судя по всему, именно эта татуировка, невесть откуда взявшаяся на теле подсудимого, так потрясла старого Хаусана и его верных сподвижников.
– Что произошло? – шепотом спросил Шепель у Климентины.
– Волею богини Артемиды и всех яфетских богов вы, лорд Константин, стали моим мужем, – торжественно и громко произнесла королева. – Слава новому лорду Борею!
– Слава! – дружно подхватили сенаторы и рыцари, собравшиеся в храме великой затейницы Артемиды, после чего королева Климентина покинула храм в сопровождении стайки юных жриц, оставив своего нового мужа в полном недоумении.
Константин поискал глазами охранявших его целый день гвардейцев, но не нашел их. Храм пустел с пугающей быстротой, и Шепелю ничего не оставалось делать, как поддаться общему порыву. Вблизи ступенек храма стояла возбужденная толпа сигурдцев, среди которых майор опознал знакомые лица. Сиры Даниэль и Атракс в первых рядах любопытных с изумлением пялились на Константина. Исайя Хаусан что-то прокричал сигурдцам перед тем как сесть в карету, и народ разразился бурными криками. Как ни странно, эти крики относились именно к Константину, который неожиданно для себя стал очень важным вельможей в глазах жителей славной столицы Склавинии.
– Что все это означает? – испуганно обратился к Шепелю Даниэль.
– Спроси что-нибудь полегче, – вздохнул Константин.
– А мы собирались тебя освобождать, майор, – сказал Атракс, распахивая черный плащ.
Надо признать, арсенал у сотрудников внешней разведки Союза был солидным, и трупов на этих ступенях они навалили бы немало, но у Шепеля не хватило духу их за это осуждать. Ведь на их месте он действовал бы точно так же. Правда, он не был уверен, что авантюра Атракса и Даниэля закончилась бы успешно, несмотря на висевшие на их поясах гранаты и револьверы. Храм Артемиды был окружен плотным кольцом гвардейцев, ряды которых, правда, заметно поредели после того, как храм покинул король Аббадин. Хотел бы Шепель знать, чего так испугался этот Человек, вроде бы не робкий от природы.
– Ну почему же, – растерянно отозвался Ше-пель.– Вовсе нет.
– Значит, я вас не шокирую? – королева Климен-тина резко поднялась с места, и распахнувшийся алый халат пополз с ее плеч.
Шепеля поразила форма ее грудей и живота. Сказать, что леди Климентина, родив четверых детей и дожив до сорока лет, сохранила фигуру девственницы, было бы большим преувеличением. Это была фигура матроны, созданной для материнства, любви и жаждущей ее. Избранному ею мужчине оставалось только удовлетворить эту жажду, что Константин и делал по мере своих сил. В его положении самым умным было бы уклониться от королевских объятий, но, к сожалению, в подобных ситуациях умные мысли если и приходят в голову, то с большим опозданием, когда все уже свершилось и ничего поправить нельзя.
Будучи мужчиной опытным, Шепель без труда определил, что воздержание королевы Климентины продолжалось неестественно долго, и правы, видимо, те сплетники, которые утверждали, что между королем и королевой пробежала черная кошка. Впрочем, для анализа ситуации у Константина было слишком мало времени. Ненасытная Климентина увлекла его за собой в спальню, где к их услугам было широкое, воистину королевское ложе. Видимо, в пароксизме страсти королева дернула висевший в изголовье серебристый шнур, во всяком случае, на пороге спальни в самый разгар любовных объятий вдруг появилась служанка Сабина. Впрочем, Шепель ее появления почти не заметил, не до того было, а королева лишь слабо махнула в ее сторону рукой.
Константин покинул ложе королевы Климентины только утром. Любовный угар прошел, и он попытался проанализировать сложившуюся ситуацию. Связь с королевой была чревата для Шепеля неприятными последствиями, но не менее тяжкие ожидали и саму Климентину, если о ночном визите Константина узнает король Аббадин. Приходилось признать, что майop Шепель оказался не на высоте служебного положения и по сути сорвал важное правительственное задание. Вместо того чтобы убить жрицу, предавшую свою богиню, он вступил с нею в сексуальную связь. Впрочем, положа руку на сердце, Константин вынужден был признать, что никогда бы не смог убить эту женщину, даже если бы его об этом попросил сам премьер-министр Федерации планет.
Другое дело, что ему не следовало бы потакать Климентине в ее греховных помыслах и действиях. Конечно, все произошло слишком внезапно, и у Шепеля практически не оставалось времени на обдумывание своих действий, но это слишком жалкое оправдание, чтобы принимать его в расчет. Ему нравилась Климентина, вот в чем была проблема. А вот о том, зачем королеве понадобился залетный инопланетянин в качестве любовника, следовало подумать.
Дело здесь было явно не во внезапно вспыхнувшей страсти. Климентина соблазняла Шепеля обдуманно, более того, она хотела, чтобы об их связи узнали. Скорее всего, она не случайно дернула за шнур и вызвала служанку в самый разгар их любовных утех. Ей, похоже, нужен был свидетель, готовый под присягой подтвердить, что соитие между королевой Климентиной и бароном Константином из Ингера имело место быть. Неужели она таким способом хотела уклониться от объятий Ваала, предпочтя позор изгнания служению богу зла? Но в данном случае следует признать, что королева Климентина – женщина редкостного благородства, жертвующая собой ради счастья своих подданных. Предположение весьма лестное для супруги короля Аббадина, но никак не соответствующее дурной славе, кровавым шлейфом тянущейся за этой женщиной.
Шепеля арестовали в полдень прямо во дворе королевского замка. Пять гвардейцев окружили его на виду у перешептывающихся рыцарей. Сиру Константину из Ингера был предъявлен документ, подписанный председателем Высокого Сената Исайей Хаусаном, после чего ему ничего не оставалось делать, как отдать свой меч сержанту-кроату. Гвардейцы отсалютовали барону из Ингера обнаженными мечами и впихнули его в черную карету с зарешеченными окнами. Майору внешней разведки оставалось только подосадовать на собственную глупость и нерасторопность. Бежать из замка следовало сразу же по возвращении из спальни королевы Климентины. Ведь предупреждал же его Симон Лис о возможных скорбных последствиях. К сожалению, Шепель слишком понадеялся на нерасторопность судебной машины и просчитался. Воздаяние за грех последовало быстро, через несколько часов после его свершения.
Здание Сената было расположено на центральной площади Сигурда, в какой-нибудь сотне метров от величественного храма богини Артемиды, которым Шепель любовался совсем недавно. Константина извлекли из черной кареты и повели под охраной пяти гвардейцев по мраморной лестнице. Кроаты явно торопились и без особых церемоний подтолкнули в спину барона из Ингера, когда тот замешкался в дверях. Шепеля ввели в огромный зал, где его уже поджидали члены Высокого Сената Склавинии в полном составе. Это были старцы почтенного вида, сильно недовольные тем, что их вобрали сюда по столь ничтожному поводу, как любовные шашни какого-то барона. Все попытки председательствующего утихомирить бывших лордов, правителей провинций, ни к чему не приводили. Парламент, он и на Яфете парламент. Шепелю ничего не оставалось, как стоять и ждать, когда раздраженные сенаторы изволят приступить к исполнению своих обязанностей.
– Сир Константин из Зальца, барон из Ингера обвиняется в прелюбодеянии, совершенном с леди Климентиной Борей, королевой Склавинии, – громко продекламировал председатель, стараясь перекричать своих возмущенных коллег.
Его слова произвели впечатление на Сенат. Гудевший как улей зал вдруг замер в напряженном молчании. До сенаторов наконец дошло, что их собрали сюда для разрешения коллизии огромной государственной важности.
– Сир Константин, вы признаете свою вину?
– Нет, – твердо отозвался Шепель.
– Следовательно, королева не приглашала вас минувшей ночью в свой будуар? – вкрадчиво переспросил председатель.
– Я действительно встречался вчера с ее величеством, но время было не таким уж поздним. Мы обсуждали важные государственные дела.
– Вы обсуждали государственные дела на ложе королевы Климентины?
– Нет, мы обсуждали их в будуаре.
– Вы отдаете себе отчет в том, что ложь в суде Высокого Сената карается смертью? – спросил председатель у Шепеля под одобрительный гул своих коллег.
– Отдаю.
– Введите свидетеля, – распорядился председатель, который, вероятно, и был Исайей Хаусаном, подписавшим приказ об аресте барона Константина из Ингера.
Шепель ожидал увидеть служанку Сабину, но ошибся. В зал Сената торжественным шагом вошел лорд Ваграм Дарлей. Его появление было встречено гулом недоумения почтенного собрания, да и Константин вполне созрел для того, чтобы присоединиться к сенаторам. В конце концов, при чем тут лорд Дарлей. Шепель точно знал, что его не было ночью не только в покоях королевы, но и в замке, так что показаниям этого, с позволения сказать, свидетеля была грош цена.
– Лорд Дарлей, вы отдаете себе отчет в том, что обвинения, предъявленные вами королеве Климентине и барону Константину из Ингерна, чудовищны и могут привести к тягчайшим последствиям.
– Отдаю, – твердо произнес свидетель. – Мои обвинения основаны на показаниях людей, собственными глазами наблюдавших за соитием королевы и барона. Более того, я готов представить этих людей Высокому Сенату.
– Ваши информаторы – люди низкого звания? – спросил Исайя Хаусан.
– Да.
– В таком случае нам достаточно одного вашего слова, милорд. Итак, спрашиваю вас во второй раз. Лорд Ваграм Дарлей, вы уверены в факте прелюбодеяния, совершенного королевой Климентиной и бароном из Ингера?
– Да.
– Вам известно, какая кара постигнет лично вас в случае, если ваши показания не подтвердятся?
– Да, – твердо произнес Дарлей.
– Подумайте еще раз, высокочтимый лорд, – продолжал наступать желчный Исайя. – Еще не поздно отказаться от обвинений перед лицом Высокого Сената. Не слишком ли вы доверяетесь людям низкого звания?
– Я уверен в своих людях, – усмехнулся лорд Дарлей и бросил на Хаусана недобрый взгляд.
– Прошу прощения у Высокого Сената и лорда Ваграма Дарлея, но положение обязывает меня задать все предписанные законом вопросы, – провозгласил настойчивый Исайя. – Вы настаиваете на суде богини, милорд?
– Да, – в который уже раз произнес лорд Дарлей.
– И готовы отречься от власти и отправиться в изгнание в том случае, если решение богини Артемиды будет не в вашу пользу?
– Да.
– Поклянитесь.
– Клянусь богами Яфета, – твердо произнес лорд Дарлей.
Шепеля поразила уверенность достопочтенного Ваграма. Конечно, он прав был в своих претензиях к королеве Климентине и к липовому барону из Ингера, но ведь и риск был велик. Во всяком случае, так казалось Константину. Но, пораскинув мозгами, Шепель пришел к выводу, что подобное испытание было бы крайне опасно где угодно, но только не на этой планете, боги и богини которой – вовсе не плод разгоряченного воображения, а вполне осязаемые существа. И уж конечно, богиня Артемида не упустит случая, чтобы отомстить своей коварной жрице, погубившей собственных сестер и племянниц. Но неужели Климентина этого не понимала, когда пускалась в авантюру по соблазнению Шепеля?
Лорд Дарлей, видимо довольный решением Сената, снизошел до того, что поприветствовал своего старого знакомого, попавшего в беду.
– Вы совершили большую глупость, Константин, – покачал он головой. – Честно говоря, я от вас этого не ожидал. Тем более что и Симон вас предупредил. Почему вы не признались во всем Сенату?
– А что, это облегчило бы мою участь?
– Безусловно. Вам сохранили бы жизнь. Сенат практически никогда не выносит мужчинам смертных приговоров за прелюбодеяние. Иное дело богиня Артемида, ее решение не в силах отменить даже король Аббадин. Вас ждет смерть, Константин, и смерть мучительная.
– Меня сварят в кипятке?
– В кипятке варят только содомитов, а вам сначала переломают все кости, а потом четвертуют. Впрочем, я мог бы облегчить вашу участь. Спасти вам жизнь я не могу, зато в моих силах обеспечить вам безболезненный уход в мир иной. Я дам вам яд в обмен на письмо к лорду Гергею.
– Заманчивое предложение, – вздохнул Шепель. – Но я ведь пока не осужден?
– Это дело времени, – пожал плечами лорд Дар-лей. – Суд богини Артемиды состоится сегодня ночью. И поверьте мне, Константин, история Склавинии, да и всего Яфета, пожалуй, не знает случая, когда богиня спускала бы своим жрицам прелюбодеяние. Вам, конечно, известна трагедия моей матери?
– Наслышан.
– Она была очень достойной женщиной, но однажды проявила слабость, свойственную всем женщинам. Ей пришлось с позором удалиться в изгнание, где она вскоре умерла. Впрочем, у королевы Климентины не будет и этого шанса. Королев в таких случаях казнят.
– И она об этом знала?
– Какие в этом могут быть сомнения? – усмехнулся Дарлей. – С ее стороны это был очень опрометчивый поступок. К тому же она сильно осложнила положение короля Аббадина. После ее смерти он потеряет связь с богиней Артемидой, следовательно, и расположение всех яфетских богов. Через несколько месяцев заканчивается срок его тридцатилетнего правления, и вы, конечно, догадываетесь, Константин, какое решение примет в этом случае Сенат.
– Королем станет принц Петр?
– Это было бы наилучшим выходом для Склавинии в создавшейся ситуации. Лорды и сенаторы не захотят гражданской войны. А лорду Гергею лучше действительно покинуть Яфет. Так вы готовы мне помочь, Константин?
– Я напишу письмо, лорд Ваграм, но только после того, как приговор мне вынесет сама Артемида.
– Я вас понимаю, – кивнул Дарлей. – Вы все еще надеетесь на чудо. Ну что ж, время терпит.
Теперь Шепелю стало понятно, почему лорд Дарлей с таким пылом бросился обвинять королеву Климентину, рискуя при этом собственным благополучием. Ее казнь становилась прекрасным поводом для отстранения от власти короля Аббадина. Надо полагать, лорд Ваграм уже заручился поддержкой большинства сенаторов и лордов-правителей. Вот только согласится ли с таким раскладом сам Аббадин? Со смертью Климентины он действительно теряет связь с яфетскими богами, но вряд ли эта потеря его огорчит, ибо юн уже обрел покровителя в лице бога зла Ваала. Казнь Климентины, с одной стороны, осложнит его положение, с другой – развяжет ему руки.
Что же касается лорда Ваграма Дарлея, то он слишком рано начал праздновать победу. Королева Климентина мало похожа на женщину, стремящуюся к самоубийству, вот только сути ее плана Шепель уловить не мог. Пока ему ясно было только одно: Климентина знала, что Сабина является осведомителем Дарлея, она специально звонком вызвала служанку, чтобы та собственными глазами могла убедиться в падении своей госпожи. И лорд Ваграм попался в ловушку, расставленную коварной Климентиной. Но на кого же охотилась королева, только на Дарлея или на более крупную дичь? И куда, интересно, в этой ситуации смотрели жрецы Ваала да и сам король Аббадин? Почему они спокойно наблюдали, как некий Константин из Зальца поселился под боком Климентины, истомившейся без мужской ласки, и почему не остановили Дарлея, когда он побежал с доносом на королеву в Сенат? Ведь его планы вряд ли были для них тайной. Шепель почти не сомневался в том, что Симон Лис работает на жрецов бога зла. Или им выгодна ситуация, когда Климентина находится на грани жизни и смерти, ведь в этом случае спасти ее может только Ваал?
Что же касается самой королевы, то она своим поступком сжигала все мосты. Все-таки даже у самых отъявленных негодяек остаются крупицы совести. Климентине нужен был повод, чтобы окончательно отречься от своей богини, и, похоже, она его получила. У нее будет выбор: или смерть, или объятия короля Аббадина, ставшего орудием Ваала. Какая жалость, что Шепелю это пришло в голову только сейчас, а ведь леди Людмила его предупреждала, что Климентина лишь ищет повод, чтобы предать свою богиню в очередной раз. Видимо, все рыцари, окружающие леди Климентину, либо понимали, либо верхним нюхом чуяли деликатность ситуации, сложившейся вокруг королевы, а потому и не лезли к ней в фавориты. Они, наверное, страшно обрадовались, когда жертвой паучихи стал простодушный инопланетянин Константин Шепель.
Дарлей не обманул Константина, суд богини действительно был запланирован на сегодняшнюю ночь. Шепеля, проведшего полдня в окружении гвардейцев, с наступлением темноты перевели из здания сената в храм Артемиды. В других обстоятельствах Константин с удовольствием бы полюбовался богатым убранством святилища главной склавинской богини, но сейчас ему было не до яфетских красот. Решалась не только судьба майора Шепеля или даже Склавинии, но и всего человечества. Трудно сказать, понимали ли это люди, собравшиеся в храме Артемиды, но если судить по сосредоточенным лицам старцев, окружающих Константина, то становилось ясно, что суд богини не был для них пустой формальностью.
Майор узнал многих сенаторов, в том числе и Исайю Хаусана, неестественно бледного и чем-то сильно взволнованного. Похоже, он был ближайшим сподвижником Дарлея и сейчас то и дело обменивался с ним многозначительными взглядами. Впрочем, сам лорд Ваграм был абсолютно спокоен и, похоже, стопроцентно уверен в успехе. Он даже снизошел до того, что помахал Шепелю рукой, видимо, хотел его подбодрить перед нелегким испытанием. Судя по разговорам почтенных сенаторов, ждали они только короля Аббадина, который должен был именно сегодня переступить порог храма, жриц которого он уничтожил или отправил в изгнание. В храме сейчас были только младшие служительницы, девушки и женщины из простых семей, не имевшие столь тесной связи с Артемидой, как знатные леди из клана Борей. Облаченные в легкие белые полупрозрачные туники, они испуганной стайкой жались у подножия статуи богини, которая стояла в центре огромного зала, нагая и недоступная. Сенаторы, кучковавшиеся у входа, бросали на Артемиду беспокойные взгляды, но не приближались к статуе ближе, чем на двадцать метров. Все-таки яфетяне, даже самые знатные и самоуверенные, явно побаивались своих богинь и предпочитали держаться от них подальше.
Король Аббадин вошел в храм, когда напряжение в зале достигло предела. Шепель не в первый раз видел короля, но в этот раз тот поразил его неестественной бледностью лица и горящими безумием глазами. Похоже, для короля многое должно было решиться в эту ночь, и он отдавал себе в этом полный отчет.
Исайя Хаусан, чей возраст, к слову сказать, приближался к восьмидесяти, бросил на Аббадина косой и недобрый взгляд.
Этот сенатор, насколько знал Шепель, был младшим братом предыдущего короля и играл довольно заметную роль в Склавинии во время прошедшего царствования. Хаусаны без споров уступили власть Агранам, когда закончился их срок, и вправе были требовать того же от своих преемников. Так что в лице старого Исайи лорд Ваграм Дарлей имел надежного, хотя, возможно, и недостаточно сильного союзника. Дело в том, что ныне провинцией Хаусан правили мужья племянниц старого Исайи, принадлежащие к клану Клермон, надежные союзники короля Аббадина. Но Исайя Хаусан в критической ситуации мог воззвать к рыцарям своего клана и, чего доброго, перехватить власть у нынешнего правителя провинции.
Сложившаяся в Склавинии да и в целом на Яфете система наследования была удобной лишь до тех пор, пока все без исключения аристократы придерживались общепринятых правил. Но стоило взыграть чьим-то амбициям, как эта система начинала трещать по всем швам, порождая бесчисленные усобицы. В принципе, аналитики из внешней разведки Союза были правы, пытаясь заменить эту громоздкую и малоэффективную систему управления патриархатом, хорошо зарекомендовавшим себя в истории человечества. Но на Яфете патриархат явно дал сбой.
Появление в зале королевы Климентины было встречено встревоженным перешептыванием сенаторов, а король Аббадин на свою супругу даже не взглянул. Впрочем, не смотрел он и на богиню Артемиду, глаза его были устремлены в пол, словно он пытался прочитать в начертанных там замысловатых узорах ответ на мучившие его вопросы. Королева Климентина вела себя так, словно она является полновластной хозяйкой в этом храме, что отчасти было объяснимо. Из всех присутствующих здесь жриц она была самой Близкой по рождению к богине Артемиде. На это укапывало даже чисто внешнее сходство между живой Климентиной и трехметровой статуей. Кроме разницы в росте между королевой и богиней было еще одно отличие: Артемида была обнажена, а Климентина облачилась в платье ярко-красного цвета.
Юная жрица в белоснежной тунике подошла к королеве, остановившейся перед статуей, и возложила ей на голову венок из алых цветов. Видимо, эта процедура была очень важной, ибо собравшиеся в храме сенаторы затаили дыхание. Шепель, до этой минуты скромно стоящий в окружении гвардейцев почти у самого входа, был вытолкнут в круг жриц, одетых в белое, и в растерянности занял место рядом с королевой. На его голову тоже водрузили венок из красных цветов. Климентина схватила руку Шепеля и впилась в нее ногтями с такой силой, что он едва не вскрикнул. К счастью, как раз в этот момент заиграла музыка, и королева ослабила хватку, но на руке Шепеля выступили три пятнышка крови. Девушки-жрицы образовали хоровод вокруг пары, стоящей в неподвижности перед богиней, и медленно двинулись по кругу. Все действо происходило в мертвой тишине, прерываемой разве что старческим кашлем взволнованных сенаторов. Шепель скосил глаза на Климентину. Лицо королевы было почти спокойным, и лишь мелкие бисеринки пота, выступившие на лбу, выдавали ее волнение.
– Богиня Артемида, – прозвучал вдруг на весь зал треснувший голос Исайи Хаусана. – Мы ждем твоего слова.
Девушки-жрицы ускорили движение, выкрикивая в такт музыке одно только слово «Артемида». Климентина не отрываясь смотрела на богиню, и Шепель последовал ее примеру. На какой-то миг ему показалось, что богиня откликнулась на зов своих жриц. Во всяком случае, веки, прикрывающие ее глаза, дрогнули, богиня пристально глянула на грешников, стоящих у ее ног. У Константина от этого явно живого взгляда все похолодело внутри. Он готов был поклясться, что богиня Артемида усмехнулась. Вздох изумления пронесся по залу, и сразу же за этим вздохом вновь прозвучал голос старого Исайи:
– Благодарим тебя, богиня Артемида.
Хоровод жриц распался. Климентина круто развернулась к застывшему в изумлении Константину и впилась жаркими губами в его губы. Это было столь неожиданно, что Шепель едва не потерял равновесие и вынужден был обхватить королеву за талию. Поцелуй их длился едва ли не целую вечность. Константин уже успел за это время проститься с белым светом, ибо практически не сомневался в исходе этого странного суда, но он ошибся в своем пессимистическом прогнозе. Казнь, похоже, откладывалась на неопределенное время.
Климентина оттолкнула Шепеля и обернулась к притихшим сенаторам.
– Восславим же божественную мать, ибо ее слово закон для нас, смертных, – сказала она торжественно.
Девушки-жрицы затянули гимн, и уважаемым сенаторам ничего другого не оставалось, как подхватить его неуверенными старческими голосами. Не пел только король Аббадин, лицо которого из мертвенно-бледного стало почти черным. Дрожащей рукой король разорвал душивший его ворот рубахи, круто развернулся на каблуках и почти бегом бросился вон из храма. Никто за ним не последовал, даже рыцари его свиты, старательно разевающие рты в славословии богине Артемиде.
Шепель на всякий случай тоже пару раз вякнул «славься», дабы не быть совсем уж посторонним на этом празднике жизни. Константин был откровенно сбит с толку. До него дошло, что королева Климентина одержала победу над своими противниками, но как это произошло и почему, он пока что понять не мог. Майор с изумлением смотрел на платье Климентины и на венок, украшающий ее голову. Еще несколько минут назад они были цвета крови, а сейчас сверкали непорочной белизной. В белом был и сам Шепель, вероятно, такими же стали и цветы, украшающие его голову. А глаза окружающих, смотревшие на него прежде с осуждением и даже с ненавистью, сейчас почему-то светились завистью.
Песнопение в честь Артемиды наконец закончилось, но церемония, похоже, продолжалась. Климентина повела Шепеля вокруг статуи богини и остановилась только после того, как они обошли ее трижды. Исайя Хаусан в сопровождении трех сенаторов и четырех юных жриц приблизился к Константину.
– Я должен осмотреть ваше бедро, сир, – негромко произнес председатель Высокого Сената, и прежде, чем Шепель успел открыть рот для выражения протеста, две жрицы сняли с него пояс и спустили штаны.
Зрелище, что ни говори, было безобразным, но старого Исайю оно удовлетворило, о чем он немедленно сообщил испытуемому:
– Благодарю вас, лорд Борей из клана Агран. Константину показалось, что старый интриган просто сошел с ума. А чем еще объяснить столь странное обращение к несчастному и вконец запутавшемуся барону из Ингера? При чем тут, спрашивается, лорды и их кланы? Правда, прежде чем натянуть штаны, Константин успел заметить странный рисунок на своем бедре. Судя по всему, именно эта татуировка, невесть откуда взявшаяся на теле подсудимого, так потрясла старого Хаусана и его верных сподвижников.
– Что произошло? – шепотом спросил Шепель у Климентины.
– Волею богини Артемиды и всех яфетских богов вы, лорд Константин, стали моим мужем, – торжественно и громко произнесла королева. – Слава новому лорду Борею!
– Слава! – дружно подхватили сенаторы и рыцари, собравшиеся в храме великой затейницы Артемиды, после чего королева Климентина покинула храм в сопровождении стайки юных жриц, оставив своего нового мужа в полном недоумении.
Константин поискал глазами охранявших его целый день гвардейцев, но не нашел их. Храм пустел с пугающей быстротой, и Шепелю ничего не оставалось делать, как поддаться общему порыву. Вблизи ступенек храма стояла возбужденная толпа сигурдцев, среди которых майор опознал знакомые лица. Сиры Даниэль и Атракс в первых рядах любопытных с изумлением пялились на Константина. Исайя Хаусан что-то прокричал сигурдцам перед тем как сесть в карету, и народ разразился бурными криками. Как ни странно, эти крики относились именно к Константину, который неожиданно для себя стал очень важным вельможей в глазах жителей славной столицы Склавинии.
– Что все это означает? – испуганно обратился к Шепелю Даниэль.
– Спроси что-нибудь полегче, – вздохнул Константин.
– А мы собирались тебя освобождать, майор, – сказал Атракс, распахивая черный плащ.
Надо признать, арсенал у сотрудников внешней разведки Союза был солидным, и трупов на этих ступенях они навалили бы немало, но у Шепеля не хватило духу их за это осуждать. Ведь на их месте он действовал бы точно так же. Правда, он не был уверен, что авантюра Атракса и Даниэля закончилась бы успешно, несмотря на висевшие на их поясах гранаты и револьверы. Храм Артемиды был окружен плотным кольцом гвардейцев, ряды которых, правда, заметно поредели после того, как храм покинул король Аббадин. Хотел бы Шепель знать, чего так испугался этот Человек, вроде бы не робкий от природы.