Силаев Александр. Так хохотал Шопенгауэр

   - Ты изумительно красива и до ужаса сексуальна, - улыбчиво делился Артур. - Спать вместе мы не будем. Факт есть факт, но не забывай, что в моих глазах ты красивая, сексуальная и вообще, извини за домысел, наверняка женщина чьей-то чистой и отчаянной мечты.
   - Спасибо, конечно, - слегка недоуменно отозвалась Дюймовочка. - А что ты можешь еще сказать?
   - Ох, не знаю, - сверкально-улыбнулся Шопенгауэр. - Давай хоть о жизни поговорим. Только, чур, без дураков и девичьей скромности.
   - Ага, - сказала Дюймовочка. - Конечно. По-моему, ты хороший. Знаешь, я люблю Леху. Ты совсем не он, совсем. Ты какой-то перпендукулярный к нему и, следовательно, отнюдь не мое. Но тоже, как ни странно, хороший.
   - Я знаю, - ответил Шопенгауэр. - Более того, я осознаю, что перпендикулярен к Лехе и оттого, по всей видимости, и не твое.
   - Что твоя система думает о любви?
   - Там есть мнение. Давай хоть выпьем с безделья, а потом я расскажу тебе это мнение?
   - Давай, - запросто согласилась женщина и пошла в сторону холодильника нашаривать алкоголь.
   Отыскала ликер и водку. Играя в рационалистов, они насчитали восемь преимуществ ликера, но из чувства внутренней свободы выбрали горькую, прозрачную и мерзкую на вкус жидкость. Дюймовочка сладострастно звякнула рюмками, водрузила на стол бутербродную закуску, прищурились.
   Они выпили. Улыбнулись. Выпили еще, закусили. Шопенгауэр ради забавы поведал, что думает система, как выразилась Дюймовочка, о любви и сексе.
   - Есть постулат, - начал он. - Правильный, в принципе, постулат: какие-то вещи преподносятся только целиком и никогда не бывают наполовину. Это относится к любви, например. Если что-то наполовину, то это означает не половину, а полное отсутствие. Заниматься отсутствием чего-то всегда оставляет не лучшее впечатление... Выглядит, что занимаются любовью, а на самом деле занимаешься ничем, да? Если единицей события считать акт любви с любимым и оттого избранным... то все остальное просто по нулям, лучше воздухом подышать, чем что-то по нулям делать. Есть же люди, которым все равно, кого трахать - так вот у них в нашем смысле все по нулям. Они, разумеется, мечтают, чтоб им завидовали, раз им все равно, но они не производят События. Я скажу, конечно, что будет событием, а что нет, без теории видно: если уроды чем-то занимаются, это мерзость, а не Событие. В любом смысле уроды: в духовном, физическом... У нас просто щадят уродин и мудаков, декларируя, что к полноценной любви, мол, способен каждый... Хрен-та с два, что каждый: ко многим это слово не может относится по определению, не теми родились или криво выросли, но факт, что развились без того, чтобы оказаться в той совокупности, где возможны настоящая любовь и все остальное. Дружба, например, находится в совокупности. Не способно людское барахло на то, что именуется этим словом, хотя, конечно, обожает его употреблять, как и слово любовь, само собой. Я скажу на первый взгляд глупость: все зависит от наличия души, а не у каждого она есть. В общепринятом смысле она есть у всех или ни у кого. Но я давно воткнул во все слова свои смыслы, так что повторю: душа, конечно, есть, но не у каждого. К слову душа можно построить сининимический ряд, употребив такие слова как сложность, информация, механизмы, закон, сознание. Это все синонимы к слову душа. Разумеется, не у каждого есть закон и какие-то механизмы. Так вот, только с душой можно войти в нашу совокупность. И отношения людей внутри совокупности могут называться такими замечательными словами, как любовь, дружба и т.д. А вне совокупности этого, как ни странно, нет, там есть слова без содержания: там сегодня дружат, а завтра бьют друга ножиком, сегодня признаются в любви, а завтра кодлой насилуют. Черт, немного не так сказал, может показаться, что люди без души просто какие-то уголовники, шпана, а на самом деле они могут быть добрыми, честными, верными - просто без души, и все тут. Не на уровне, одним словом. Вот есть уровень, понимаешь? кто-то, например, на уровне, а они нет. Но они никогда не узнают о существовании уровней, что самое интересное. Кто подозревает об уровнях, тот уже начал путешествие наверх, а они ничего не начинали. Самое смешное, моя дорогая, что и секс бывает только внутри совокупности. Это как-то сложно уразуметь оттого, что внешне все одинаково. Но нас волнует смысл, а смысл только внутри, и не каждый акт любви достоин нашего восхищения, хотя казалось бы: ну что там в мире выше оргазма? Ну вот например, различие смыслов, спит мужчина с любимой или невзначай подобрал себе проститутку. Внешний наблюдатель может смотреть на картинку и не уловить, с кем он там реально спит, а для участника событий палитра смыслов. Проститутка есть проститутка, а за других женщин мужчины готовы отдать многое, очень многое... А дураку - или даже обыкновенному наблюдателю - видится только то, что минет везде делается одинаково, да у проститутки, наверное, ловчее выйдет, как никак, опыт. И очевидно, что достойный нашей зависти секс бывает только в рамках очерченной совокупности, душа опять-таки ставит смысл, даже смысл минета. А иначе все бы спали со всеми. Не было бы отказов. И тогда, кстати, мы бы не могли восхищаться сексом, потому восхищения стоит лишь то, что не валяется под ногами, а если начинает валяться, то перестает цениться. Но смысл не бывает наполовину, нельзя частично или наполовину кого-то хотеть, поэтому, слава богу, бывают отказы, несчастная любовь и кое-когда самоубийства на этой почве...
   Здесь они засмеялись, бесконечно далекие от самоубийства и этой почвы.
   - Сказанное тобой на самом деле банально, - заметила Дюймовочка.
   - Разумеется, - подтверд ил Шопенгауэр без обиды. - И тривиально хотя бы потому, что из этого подсознательно исходит любой человек. Но задача настоящей философии не в том, чтобы на место простых конструкций городить сложные, хотя бы потому, что для философа сложных конструкций не бывает вообще. Все конструкции простые, потому что не описывают ничего, кроме жизни. А задача в том, что простые неадекватные конструкции заменять простыми и адекватными. И в любом случае я никогда не скажу того, что пишут в учебниках, газетах, книгах. Вот я сказал, допустим, что душа имеется не у всех. Покажи мне книгу, в которой это написано и продумано. А нет у человечества такой чудной книги, пока нет, во всяком случае. Возьми Евангелие, Коран, Конфуция. Почитай стариков Толстого и Достоевского. Открой Карла Маркса, Зигмунда Фрейда или Васю Петечкина. Возьми любого из них и постарайся найти у них продолжение этой банальной - я не спорю, что банальной - мысли. Не найдешь даже намека, хотя я сказал и сразу представилось, что банальность. Это банальность только потому, что слишком хорошо соответствует жизни: сказал - и сразу накрыл этим какую-то реальность, некое пространство жизненных фактов. И так здорово накрыл, что разумному собеседнику почудилась неслыханная банальщина. Но в книгах нашей культуры об этом не пишут, тема фактически под запретом. Намек на эту мысль можно найти у Ницше, Набокова и некоторых других, слишком правильных для нашей духовности, у которых нелюбовь к общепринятым идеям была в крови, а прогресс социальной мерихлюндии раздражал, как проблема едва ли не личной жизни. А моя профессия, как ты понимаешь, не в том, чтобы повторять чужое умное или городить свое сложное. Две-три новых мысли - этим исчерпывается на земле назначение любого философа, только там должно быть действительно ново и действительно должна присутствовать мысль, что, кстати, очень сложно, если мы будем оценивать строго, то из ста книг девяносто девять не содержат мысли - хотя кажется, что состоят сугубо из них. Но там нет фразы, не сказанной ранее, и нет мысли, додуманной до конца, нет мира, взятого поверх своих чувств...
   ...Телевизор живописал деяния Вторника. За неимением броневика народный трибун пользовался подручным: ящиками, трибуной, автомобилем. Один раз даже загибал речь, не вставая с носилок.
   - Ясно, кто виноват, - божился он. - Надо лишь скота за хвост выдернуть. И жизнь пойдет клевая. Верьте мне, ребята, не подведу.
   Иногда он придумывал гениальное.
   ...Например, крестовый поход на Москву-столицу. Собрал в каждой провинции голодующих стариков, насовал им немного денег и послал на попутках в стольный град. С хитрым условием: чтоб в каждом городке останавливались, выползали на городскую площадь, разворачивали партийный флаг и славили его и без того известное имя. Стариканы так и делали, чем привлекали к себе пристальное внимание СМИ.
   ...А еще повадился Железов газетенки скупать. Деньги-то есть, инвесторами дадено. Видит Железов - лежит на боку какая невзрачная газетенка. Он, не будь дурак, с бока ее поднимет, отряхнет, пригладит, расчещет, денег сунет и давай похвальбу заказывать. А газетенке что? Лишь бы денежки. И хвалили они Железова вразнобой дурными голосами.
   ...Компру, как водится, собирал. Предложат ему, бывало, чернуху про вице-премьера - не торгуясь берет. Или порнуху про министра, или видеокадры, как депутат себе героина вводит, или педофильские сюжеты из жизни мэров - страсть был охотник до таких вещей. Не знал, правда, что с ними делать: народец уже ко всему приученый, покажи ему по ТВ, как губернатор взятки дерет - даже не прослезится. Так и лежала пресловутая компра у него на даче скучными чемоданами. Но Железов верил, что настанет честное время - когда воровать, например, станет элементарно стыдно. Ну мало ли, вдруг. И тогда извлечет он чемоданчики, и закрутится чернуха с порнухой по всем каналам. Да не простая, а из жизни общероссийских лиц.
   ...Диспуты обожал. Вызывает кто Железова на полемику, тот радостно соглашается (знает, чем дело кончится!): приходят в студию, рассаживаются лицом к лицу. И давай оппонент выкладками пулять, графики экономические вертеть и уличать Железова в неподобающем поведении. Тот скучает, лицо каменное. Вдруг прерывает собеседника на самой интересной эмиссии и орет страшным голосом: а куда ты, нечестивец, подевал народные деньги?! Пропил, поди, старушкины сбережения? Собеседник от такого тупеет и враз теряет ориентацию. А Железов пользуется моментом, начинает всякую хрень нести, лишь бы позабористей. Обвинения вообще-то стандартные: за что сдал Наполеону Смоленск, почему переметнулся к хазарам и зачем такие холода зимой допустил? Можно и поабстрактней вопрос найти: почему народ плохо живет? Собеседник начинал плести какую-то ерунду, что-то на тему макроэкономических факторов, валютного коридора, реструктуризации... А Железов свое знал: выжидал момент, когда телезритель от такой хреновушки начинал похрапывать - и выдавал правду. Что-нибудь про молодильные яблоки, как Кощей с его собеседником запродали их в Америку. И сразу обвиняет в неурожае, истреблении бизонов, нищете пенсионеров, вымирании динозавров, проблемах ВПК, монголо-татарском иге. Или спрашивает, почему шахтеры плохо живут. Собеседник про реструктуризацию, а Железов, умница - про народное горюшко. Рвет на груди рубаху и вопит, что правда в земле российской поизвелась. Правда, значит, поизвелась, оттого так хреновенько и бытуем - а ежели его собеседнику рога пообламать да копытца спилить, правда, глядишь, наладится. Ибо нет ничего превыше правды! - на такой обычно фразе заканчивал вопль. Оппонент, конечно, морально ломался, не держал он такой риторики. Ушки у него вяли, ручки тряслись и даже научное слово эмиссия он не мог толком выговорить. Не говоря уж о своей любимой реструктуризации. Дальше Железов общался с телекамерой один. Вставал напротив и орал привычное: про Кота в сапогах, про Бармалея, про падлу трехголового, что приватизацию проводил. Собеседник только конвульсивно дергался, когда невзначай поминалось его имя - а так не мешал, лежал себе под столом и лежал, не поганил своей харей общение с нацией. Железов уходил под воображаемые аплодисменты, легонько пиная тушку поверженного соперника.
   ...Любил он также наряжаться Дедом Морозом и потчевать в таком виде детишек. Выйдет с леденцами - и ну расшвыривать. Детишками нравилось, балдели сопливые от нежданной ласки. А телекамеры фиксировали, как положено. Он и пенсионерам много чего полезного надарил. Носки, скажем. Студентам раздавал презервативы, женщинам чулки подносил, однажды бабуське от своих щедрот телеящик выкатил. А мужикам, само собой, водки; какой же добрый мужик за чулки и леденцы продаваться будет? Однажды какому-то хмырю тачку всучил импортную. Будешь ездить, сказал, по дорогам обновленной Родины. Супостаты потом прикинули, что тачка стоила сорок железовских годовых доходов - если, конечно, верить налоговой декларации. Хотели его охальники на таком ущучить. Но он, не будь растяпой, по матушке их послал и все как надо наладилось. Больше его с подлыми вопросами не затрагивали. И дарил он леденцы направо и налево, детвора за ним хвостом бегала.
   ...Побалаганить умел. Знал же чутьем, что народу любо: чтоб дерябнул заступник водочки и сплясал без комплексов. Он им и плясал, и в прорубь нырял, и на воздушном шаре катался, и лиходеев разных за бороденку таскал. Матернуться умел, к месту, в прямом эфире. И если брали у него газетчики интервью, наказывал им: все как есть пишите, без пробелов, еще сами наваритесь на моей нецензуршине. И газетчики, понятно дело, рады стараться, им же тоже поотвязней статейку хочется. А народ замирал. Как Железов начинал кого куда посылать, вся страна застывала перед экранами. И шептались мужики с бабами: ну, е мое, кузькин хер, вот наш человек!
   ...<Линкольн> своей продал, яхту подарил партии. К собакам роскошь! Хотел ради простоты на велосипеде раскатывать, но имиджмейкеры предостерегли: перебор все-таки, народ не поймет. Остановил выбор на <жигуленке>. Ездил на нем по деревням и на посиделки к парламентариям. Но потом невмоготу стало, пересел на джип. Правда, уже подержанный. И яхту обратно вернул. А вот на самолет плюнул - черт с ним, пусть сиротам достанется, не забирать же назад.
   Смотрел Шопенгауэр на делишки такие и хохотал знающе.
   А Леха тем временем ополчение собирал. Вдруг, допустим, военный переворот или еще какая лабуда? Должны же честные люди себя защитить, а то, глядишь, страна негодяям и достанется. В каждом городке начал создавать филиал национальной гвардии, так он свою контору обозвал. И все как положено: стрельбища, рукопашный бой, кувыркания с парашютом. И неприменная идеологическая зарядка. Научал молодежь Родину спасать. Пацанва такому делу учалась радостно. Здорово во дворе сначала по морде дать, а потом сказать: да я национальная гвардия. Уяснили, щенки?
   Илюха с Добрыней больше бухали в дым, но советом изредка помогали. Огромную роль играла Дюймовочка. Вдохновляла главного вдохновителя.
   А Шопенгауэр, как водится, повестушки гнал.
   ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ, В КОТОРОЙ ШОПЕНГАУЭР ЗАНУДСТВУЕТ И ВИТИЙСТВУЕТ, МИМОХОДОМ ДАРУЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВУ ДЕСЯТЬ ЗАПОВЕДЕЙ
   Каждому все-таки свое: кому варежки, кому лапоть, а кому и вечная благо дать. А кому и мелкая благодать, на жизнь или на год. А кому и на день работы, час подвига, минуту оргазма. Каждому свое, заслуженное или не очень. Кому-то - умереть в возрасте десяти лет. Нормально это: умереть в таком возрасте. Потому что кто-то по правилам должен умирать именно в таком возрасте, а если умирает не абстрактный представитель людского рода, а конкретный индивид с именем - что ж, судьба его такая, рулетка. Нельзя, нельзя пенять на рулетку. А кому-то и мировое господство. А кому-то и сапоги. И неча на Господа пенять, если карма не та.
   - Ну да ладно, - сказал Артур Шопенгауэр.
   Он чувствовал легкую нерешительность. Впрочем, он умел преодолевать легкую нерешительность, сначала превращая ее в большую, а затем взрывая внутри себя. И получалась решительность. Большая или не очень, но это по удаче, по обсnоятельствам, в зависимости от того, какой день, какие люди и что надлежит сегодня завершить.
   - Давайте выведем некую модель правильного человека, - предложил он небольшлому уютному залу. - Давайте, да? Только будет брать внутренние константы, а не внешние атрибуты. Внешние - это слишком просто. Правильно ездить на правильной машине, правильно общаться с правильными людьми. Но это неинтересно рассматривать, такая атрибутика правильности весьма самоочевидна. Интереснее сознание, то, что закрыто. Вот что закрыто и неочевидно, то и привлекает внимание. Иными словами, структуры сознания и внутренней жизни. Очень часто они приводят и к успеху в материальном мире, а иногда не приводят - если не везет, но в любом случае обладают и некоторой ценностью в себе.
   Это опять-таки не рецепты счастья, потому что его нет и вряд ли таковое объявится. Это рецепты того, что все-таки есть и подвержено распространению. Скажем так, рецепты правильной духовности, правильной гигиены сознания, да и вообще правильной жизни по некоторым законам. Она тем и отличается от неправильной, что подразумевают в себе законы, а в неправильной все хаотично и неосмысленно.
   Вот давайте назовем первое: наличие принципов. Не принципов добра, а вообще: наличие принципов как внутреннего императива, неважно - добра, зла, еще чего. Иными словами, наличие стержня, скрепляющего личность в полной независимости от внешнего мира, потому что только принципы и скрепляют. В широком смысле все проявления делятся на реактивные и проактивные. Причем реактивные достойны малого уважения и свойственны абсолютно всем, а проактивные могут быть только у сжатой личности, скрепляющей себя неким стержнем. Таким, чтобы не рассыпаться, не стать податливой, аморфной массой. Большинство людей податливы, то есть попросту реактивны без намека на проактивное происхождение своих действий, чувств, мыслей. Их трогают - они отвечают. И вот в этой формуле исчерпывается жизнь, тронули - ответил. Причем примерно одинаково по модулю: затрагивание и ответ на него. Совершенно очевидно, что ни к чему достойному так не придешь. И вообще довольно убогая модель жизни, если рассмотреть, вдуматься, сравнить с другими моделями. Ну что такое? Его обидели, он сразу обиделся. Погладили по голове, вильнул хвостиком. Для подлинной личности, по-моему, унизительно. Это механистичность, причем дурная, блокирующая самореализацию, потому что самореализация лежит в проактивном, а не в реактивном. Тебя обидели, а ты улыбнись. Тебя погладили, а ты укуси. Куда интереснее, как тебе, так и окружающим тебя правильным людям. А реакция на раздражитель изначально слаба тем, что затухает, как только раздражитель убирают из поля действия.
   Реактивное добро всегда второсортно, потому что кончается в момент, когда человека перестают гладить по голове. Он попадает в другую среду и сразу перестает быть добрым, получается очень жалкая картина. Поэтому на таком пути в первую очередь надо любить врагов, поскольку это сразу свидетельствует о наличии стержня, диктующего проактивную модель поведения. А только она и есть подлинная Добро, означающее самореализацию вот на этом конкретном пути. Со Злом также (мы договорились, что Добро и Зло достойны равного уважения). Так вот, месть и зависть - плохие вещи, в большинстве случаев, хотя, конечно, есть исключения. С теми же исключениями агрессия хорошая вещь. Мы сейчас, как вы поняли, говорим о самореализации на пути Зла. В чем разница между агрессией и ненавистью, проистекающей из мести, зависти, раздражения? Первое есть удел здоровых особей, а второе больных, но в глаза это не бросается. Вроде бы одинаковые состояния, имеющие целью одни действия: что-то негативное, насильственное, стремление сломать и разрушить. Однако разница как между видами добра. Она в присутствии или отсутствии внутреннего закона. Если у негодяя есть внутренний стержень - в данном случае, конечно, стержень негодяя - то он эстетичен. А эстетичен потому что осознан, собран и наполнен силой, а сила в данном случае есть следование закону. А если у мелкого подонка украли пачку сигарет и он готов за это убить, то это мерзко, потому что некрасиво, а некрасиво, потому что мелочно, а мелочность в данном случае есть пример чисто реактивного поведения. Я повторяю то, что говорил когда-то: людей нельзя любить за то, что они хорошие и нельзя ненавидеть за то, что они плохие. Любить и ненавидеть можно за одно - за то, что они люди, конечно же. Вот тогда получается чисто, естественно. Собственно говоря, в этом и лежит отличие проактивных чувств от реактивных. Или твои внутрение состояния диктуются неким законом, или зависят от того, как в данную минуту к тебе относится мир. Вторая позиция явно детская, глупая и невзрослая. Все должно определяться однажды найденными правилами, которым нельзя изменять.
   Заметьте, что наличие четкого императива начисто отсекает моральные терзания, свойственный мелкой <справедливой> шушере. Это она всегда взвешивает, никогда не может точно отладить весы и потому колеблется. А человек с внутренним законом всегда все знает. То есть не все в мире, конечно, знает - такого знать нельзя, это привилегия Бога. Он всегда знает, как ему поступить, а для человеческого существа это есть основное и часто вполне достаочное для подлинной жизни знание. Дети, кстати, не обладают законом, у них нет проактивных внутренних правил. Их обидели они обижаются. Приласкали - они добрые. Но это же несерьезно. Когда человек вступает во взрослую жизнь, он должен определиться с этим самым стержнем. Вырастить его в себе, усилием воли и мысли однажды поставить. Что нового я сказал? По крайней мере одну вещь, о моральном законе ведь говорили всегда. Только от ограниченности ума, от стереотипов и недоумия полагали, что это обязательно императив добра. И вот тогда, если императив добра - тогда стержень и подлинная, сильная жизнь. На самом деле важен сам императив. Добра, зла, еще какой-то модели - неважно, поскольку все дает стержень одинаковой крепости, одну и ту же путевку во взрослую и сильную жизнь.
   Итак, первое, что мы отметили в правильном человеке: проактивность, а не реактивность его активности. Наличествует закон внутри. Он двигает, а не влияния мира, дарвинизм работает только для вечных детей: мир тронул - человек колыхнулся. А если не тронул, то не колыхнулся? Кстати, из дарвинизма совершеннно невыводимы две вещи: достижение вершин власти и создание шедевра. Там нет ответа на феномен Наполеона и феномен Бетховена, скажем так. Потому что тот и другой проактивны, а дарвинизм устраняет из рассмотрения этот метафизический срез. Правильный человек не реактивен, поскольку великие действия никогда не реактивны. Нельзя представить такой раздражитель внешней среды, который заставлял бы стремиться к мировому господству. И нет адекватного сверхраздражителя, провоцирующего на шедевр. Там все идет проактивно, отталкиваясь от внутреннего стержня, от желания, закрепленного в правилах. Первое - закон внутри, для себя закон, не для мира. Закон, по которому ты бьешься с миром за свое место в нем.
   Второе давайте назовем пониманием. Об этом раньше говорилось, да? Онтологичесекая картина мира, максимально правдиво описывающая мир - вот и все правильное понимание. Видеть вещи такими, какие есть. И не ставить на их место иллюзии. Чем <проще> человек, тем максимальней количество илюзий в его голове. Любое явление там толкуется превратно, ничего не понимается таким, как есть: будь то любовь, политика, экономика... Дурак народ - как правило. В голове там мусор, который годами расчищать и то, наверное, не расчистишь. Там только ложь, освященная веками и заклинаниями: мол, прав всегда народ, надо бы у него правде поучиться. На самом деле, конечно, народ смертельно глуп, а учиться у него можно только вот этой исконней дурости. Все интеллигенты, которые ходили в народ за правдой, так или иначе возвращались обратно, переполненные ерундой. Место такое - зашел туда, проникля и сразу же поглупел. Не надо туда заходить. Эти места надо как-то расчищать, наиболее перспективных оттуда выдергивать, а с остальными не знаю что делать. Повторяю, глупость там - вековая, бронированная, логикой непрошибаемая принципиально, поскольку отсутствует механизм понимания чего-то логичного.
   Итак, второй признак правильного человека: правильная онтология в голове, адекватное видение мира, когда видятся реальные вещи, законы и механизмы, а не подставляются на их место пошлые иллюзии, по-своему объясняющие мир. Картина мира сложное понятие, сейчас, наверное, надо проскакать мимо него. Забьем только адекватное мировидение вторым пунктом.
   Третьим назовем наличие идеала. Наличие идеала то же самое, что наличие веры или фанатизма. Фанатизм хорошая вещь, поэтому не надо бояться слова. Отметим особенность: идеал - то, что ты принял сам на максимуме располагаемой информации. Возьмем политический идеал как самое распростараненное. Так вот, только то, что ты принял с чистой головой, обладая информацией и независимостью в оценке, и есть идеал в понимании правильного человека. Неважно, нацизм или либерализм. Вот, кстати, опять новое: об идеале говорено тысячелетия, но всегда разумеется конкретный идеал. Может быть, я плохо образован, но я действительно не помню случая, когда кто-то вышел бы и сказал: разные идеалы достойны равного уважения. Если это, конечно, идеалы умного в себе человека (а мы договорились другое идеалами не называть, другое у нас - это пропаганда, промывка мозгов и т.д.). Так вот, повторю: идеалы фашизма, христианства, коммунизма, демократии достойны равного уважения, если принимаются онтологически проработанным индивидом. Я утверждаю, что онтологически проработанный индивид принимает любой из этих идеалов, потому что они отличаются друг от друга не уровнем понимания, а скорее мироощущением. Они отличаются скорее внутри себя: есть умный фашизм, а есть глупый, есть гуманизм для интеллектуалов, и гуманизм дураков. Вот это - отличается в уровнях понимания. А сами структуры взглядов (коммунизм, демократия и т.д.) не отличаются в уровне понимания.