Страница:
Он усмехнулся. Ему понравилась ее открытая манера. Она наклонилась в дверном проеме, больше не заботясь о своей наготе, и уперлась рукой в бедро. Ее глаза изучающе скользили по нему.
— Нет, — заговорил он. — Я ни на минуту не поверил, что дом — подлинный. Вопрос в том, подлинная ли ты?
— Я не выгляжу подлинной?
— Как и дом. Откуда ты?
— Меня принесла ловушка времени. Как и тебя. Верно?
Ее слова заставили его содрогнуться, словно он обжегся. Женщина его времени? Правда? И в то же самое мгновение он ощутил радость, обретя истинного товарища, и странное чувство грусти, что теперь он не уникален в этом мире и должен делить свою роль с ней.
— Ты давно здесь?
— Кто скажет?
Ответ вполне приемлемый. Он бы ответил так же.
— Что ты делала с тех пор, как проснулась?
— Бродила, — сказала она, — беседовала с людьми. Плавала. Узнавала.
— Какой был год, когда ты покинула наш мир?
— Слишком много вопросов, — сказала она, но яда в ее голосе он не ощутил. — И совсем не те, что надо. Спросил бы, как меня зовут, что я испытываю здесь. Тебе все равно, что я за человек?
— Прости.
— Хочешь войти в дом? — В ее приглашении промелькнула и застенчивость, и распутство. Он спросил себя, сколько миллионов прошло с тех пор, когда он в последний раз был в постели с настоящей женщиной. Он поймал себя на том, что думает о запахе ее кожи, вкусе ее губ и звуках, которые она будет издавать, когда он войдет в нее.
— Конечно, — сказал он. — Но не следует знакомиться прямо здесь, на пороге.
Она провела его в дом. Войдя, он уловил быстрый звук, несомненно всхлип. Дом был словно раковина с тремя стенками; внутри вообще ничего не было. Женщина стояла в десятке футов от него, повернувшись спиной и уперев руки в бока, над полными ягодицами виднелись глубокие ямочки.
— Тебе нравится? — спросила она. — Ты всегда такой скромный?
Ее голос звучал как-то слишком механически. Она засмеялась.
— Тебе нравится? Ты всегда такой скромный? Тебе нравится? Ты всегда такой скромный? Тебе нрав…
Зверея, он рванулся вперед.
— Ты сказала, что настоящая! — заорал он. — Ты не говорила, что дом такой!
Над ним посмеялись. Он яростно хлопнул ладонью по ее спине, вытолкнул ее на бесплодную почву. Она лежала там всхлипывая. Он ощутил крепкую эрекцию. Встав над ней, он приподнял ее, как собаку. Упав на нее сверху, он крепко сжал бедрами ее ягодицы. Она застонала и слегка выгнула спину, но когда он начал пихать в нее свой распухший орган, она, всхлипывая, исчезла, а он шлепнулся в черный пруд. В его глубине сидел огромный, терпеливый Дыхатель.
— Я — Квой, — сказал он.
— Что… как?…
— Добро пожаловать.
Тело Клея менялось. Он погружался в пруд, обрастая жабрами и плавниками. Весьма убедительная иллюзия, но он не верил, что это нечто большее, чем иллюзия.
— Ты — то же самое существо, что прежде было женщиной?
— Я — Квой, — настаивал Дыхатель. Отдохни рядом со мной. Давай поговорим о природе любви. Ты помнишь? Течение, соединение, обмен…
— …и слияние, — сказал Клей. — Тот же жаргон.
— Почему ты такой враждебный?
— Я ненавижу, когда меня обманывают, — ответил Клей.
Дыхатель обиделся. Наступила долгая тишина; следовало ли Клею извиниться? Но он ждал. Дыхатель заплакал, и наконец Клей сказал:
— Покажи мне свой истинный вид.
Темные воды всколыхнулись, но больше ничего не случилось. Он начал уже думать, что был несправедлив к Дыхателю. И в то же мгновение пруд исчез, и Клей оказался на земле лицом к лицу с отвратительным огромным Едоком. Клыки щелкали. Глаза сверкали.
— Нет, — умоляюще сказал Клей, — пожалуйста, не нужно повторять весь репертуар. Потом ты станешь Разрушителем. Ждущим. Меня эти игры не интересуют.
Едок ушел. Клей остался стоять один, нервно ковыряя пальцами ноги грубую почву. Прямо перед ним загорелся резким зеленым пламенем куст, но огонь не сожрал его. Из горящего куста донеслись рыдания. Мрачная шутка, подумал он, и глупая. И тут только догадался о присутствии Неправедной.
29
30
31
32
— Нет, — заговорил он. — Я ни на минуту не поверил, что дом — подлинный. Вопрос в том, подлинная ли ты?
— Я не выгляжу подлинной?
— Как и дом. Откуда ты?
— Меня принесла ловушка времени. Как и тебя. Верно?
Ее слова заставили его содрогнуться, словно он обжегся. Женщина его времени? Правда? И в то же самое мгновение он ощутил радость, обретя истинного товарища, и странное чувство грусти, что теперь он не уникален в этом мире и должен делить свою роль с ней.
— Ты давно здесь?
— Кто скажет?
Ответ вполне приемлемый. Он бы ответил так же.
— Что ты делала с тех пор, как проснулась?
— Бродила, — сказала она, — беседовала с людьми. Плавала. Узнавала.
— Какой был год, когда ты покинула наш мир?
— Слишком много вопросов, — сказала она, но яда в ее голосе он не ощутил. — И совсем не те, что надо. Спросил бы, как меня зовут, что я испытываю здесь. Тебе все равно, что я за человек?
— Прости.
— Хочешь войти в дом? — В ее приглашении промелькнула и застенчивость, и распутство. Он спросил себя, сколько миллионов прошло с тех пор, когда он в последний раз был в постели с настоящей женщиной. Он поймал себя на том, что думает о запахе ее кожи, вкусе ее губ и звуках, которые она будет издавать, когда он войдет в нее.
— Конечно, — сказал он. — Но не следует знакомиться прямо здесь, на пороге.
Она провела его в дом. Войдя, он уловил быстрый звук, несомненно всхлип. Дом был словно раковина с тремя стенками; внутри вообще ничего не было. Женщина стояла в десятке футов от него, повернувшись спиной и уперев руки в бока, над полными ягодицами виднелись глубокие ямочки.
— Тебе нравится? — спросила она. — Ты всегда такой скромный?
Ее голос звучал как-то слишком механически. Она засмеялась.
— Тебе нравится? Ты всегда такой скромный? Тебе нравится? Ты всегда такой скромный? Тебе нрав…
Зверея, он рванулся вперед.
— Ты сказала, что настоящая! — заорал он. — Ты не говорила, что дом такой!
Над ним посмеялись. Он яростно хлопнул ладонью по ее спине, вытолкнул ее на бесплодную почву. Она лежала там всхлипывая. Он ощутил крепкую эрекцию. Встав над ней, он приподнял ее, как собаку. Упав на нее сверху, он крепко сжал бедрами ее ягодицы. Она застонала и слегка выгнула спину, но когда он начал пихать в нее свой распухший орган, она, всхлипывая, исчезла, а он шлепнулся в черный пруд. В его глубине сидел огромный, терпеливый Дыхатель.
— Я — Квой, — сказал он.
— Что… как?…
— Добро пожаловать.
Тело Клея менялось. Он погружался в пруд, обрастая жабрами и плавниками. Весьма убедительная иллюзия, но он не верил, что это нечто большее, чем иллюзия.
— Ты — то же самое существо, что прежде было женщиной?
— Я — Квой, — настаивал Дыхатель. Отдохни рядом со мной. Давай поговорим о природе любви. Ты помнишь? Течение, соединение, обмен…
— …и слияние, — сказал Клей. — Тот же жаргон.
— Почему ты такой враждебный?
— Я ненавижу, когда меня обманывают, — ответил Клей.
Дыхатель обиделся. Наступила долгая тишина; следовало ли Клею извиниться? Но он ждал. Дыхатель заплакал, и наконец Клей сказал:
— Покажи мне свой истинный вид.
Темные воды всколыхнулись, но больше ничего не случилось. Он начал уже думать, что был несправедлив к Дыхателю. И в то же мгновение пруд исчез, и Клей оказался на земле лицом к лицу с отвратительным огромным Едоком. Клыки щелкали. Глаза сверкали.
— Нет, — умоляюще сказал Клей, — пожалуйста, не нужно повторять весь репертуар. Потом ты станешь Разрушителем. Ждущим. Меня эти игры не интересуют.
Едок ушел. Клей остался стоять один, нервно ковыряя пальцами ноги грубую почву. Прямо перед ним загорелся резким зеленым пламенем куст, но огонь не сожрал его. Из горящего куста донеслись рыдания. Мрачная шутка, подумал он, и глупая. И тут только догадался о присутствии Неправедной.
29
Из куста:
— Помочь тебе?
— Что за польза?
— Быть доброй к бедному бродяге.
— У твоей доброты есть цена.
— Нет. Нет. Тебя запутали. Ты меня не знаешь.
— Тогда позволь узнать тебя.
— Есть способы помочь тебе. Я знаю.
— Что ты?
— Неправедная, — сказала Неправедная.
— Божество?
— Сила.
— В каких ты отношениях, скажем, со Скиммерами?
— Не знаю.
— Не знаешь? — Клей засмеялся. Он ощутил вокруг головы стены маслянистого фарфора. — Спасибо. Спасибо большое. Чего ты хочешь?
— Помочь тебе. — Нежно. Изящно.
— Тогда помогай. Отправь меня домой.
— Ты дома.
Он осмотрелся кругом, но увидел лишь жаркую неуютную местность, незнакомую, разрушенную, заросшую чужими растениями. Он попробовал еще раз, чувствуя поднимающуюся темноту.
— Где мои друзья? Я говорю о Скиммерах? Хенмер, Нинамин, Ти, Брил…
Неправедная показала ему вспыхнувшее в пустоте видение: шесть Скиммеров сидели в торжественном кругу с осунувшимися лицами, туманными глазами и роковым нимбом над головой.
— Они готовятся умереть, — пояснила Неправедная. — Все шестеро. Скоро это случится.
— Нет. Нет. Зачем?
— Умирать?
— Да, умирать. Зачем?
— Чтобы узнать, — спокойно ответила Неправедная. — Ты же знаешь, что Серифис уже побывала там. Путешествие в первый дом Смерти. Но им этого не хватило. Они остались недовольны. Теперь они ищут настоящую смерть, постоянную.
— Но для чего? — добивался он. Голос его неуклюже скакал из одного регистра в другой. Он чувствовал себя ужасно молодым.
— Чтобы спастись.
— Спастись от чего? От скуки? От жизни в вечном лете?
— Это одна часть.
— А другая?
— Спастись от тебя, — рыдая сказала Неправедная.
— Помочь тебе?
— Что за польза?
— Быть доброй к бедному бродяге.
— У твоей доброты есть цена.
— Нет. Нет. Тебя запутали. Ты меня не знаешь.
— Тогда позволь узнать тебя.
— Есть способы помочь тебе. Я знаю.
— Что ты?
— Неправедная, — сказала Неправедная.
— Божество?
— Сила.
— В каких ты отношениях, скажем, со Скиммерами?
— Не знаю.
— Не знаешь? — Клей засмеялся. Он ощутил вокруг головы стены маслянистого фарфора. — Спасибо. Спасибо большое. Чего ты хочешь?
— Помочь тебе. — Нежно. Изящно.
— Тогда помогай. Отправь меня домой.
— Ты дома.
Он осмотрелся кругом, но увидел лишь жаркую неуютную местность, незнакомую, разрушенную, заросшую чужими растениями. Он попробовал еще раз, чувствуя поднимающуюся темноту.
— Где мои друзья? Я говорю о Скиммерах? Хенмер, Нинамин, Ти, Брил…
Неправедная показала ему вспыхнувшее в пустоте видение: шесть Скиммеров сидели в торжественном кругу с осунувшимися лицами, туманными глазами и роковым нимбом над головой.
— Они готовятся умереть, — пояснила Неправедная. — Все шестеро. Скоро это случится.
— Нет. Нет. Зачем?
— Умирать?
— Да, умирать. Зачем?
— Чтобы узнать, — спокойно ответила Неправедная. — Ты же знаешь, что Серифис уже побывала там. Путешествие в первый дом Смерти. Но им этого не хватило. Они остались недовольны. Теперь они ищут настоящую смерть, постоянную.
— Но для чего? — добивался он. Голос его неуклюже скакал из одного регистра в другой. Он чувствовал себя ужасно молодым.
— Чтобы спастись.
— Спастись от чего? От скуки? От жизни в вечном лете?
— Это одна часть.
— А другая?
— Спастись от тебя, — рыдая сказала Неправедная.
30
Он окаменел. Ноги превратились в скрюченные корни; гениталии усохли, слезы пылающими бороздами прорезали щеки. Сон обернулся явью. Пламя из куста исчезло, оставив лишь горький белый дымок. Спустя некоторое время он спросил:
— Что я могу сделать, чтобы они передумали?
— Наверное очень мало.
Голос шел с неба прямо над головой Клея. Значит, Неправедная осталась где-то рядом с ним.
Клей вертелся, крутился, гримасничал, потел.
— Почему они хотят от меня сбежать? Неужели я так ужасен? Неужели я такое чудовище?
Долгая пауза.
Наконец ответ:
— У тебя есть душок.
— Душок?
— Понимаешь ли ты, что несешь внутри великий порок жестокости и уродства. Ты знаешь, что способен быть жестоким, безжалостным, неверным, ревнивым, жадным, неразумно враждебным и грубым.
Клей нахмурился, глядя в небо. Он выслушал свой приговор. Затем, склонив голову, ответил:
— Я всего лишь примитивный человек. Доисторический. Я не просился сюда. Я стараюсь, но я сделан из скользкого вещества, полон грязи и нечистот. Разве мне следует просить за это прощения? Не моя вина в том, что я — несовершенен. И все же, что делать со Скиммерами и их смертью?
— С тобой трудно быть долго, — объяснила Неправедная. — Ты несешь в себе много боли. Сам того не сознавая, ты делился своей ношей с друзьями. Ты делил ее и со Скиммерами. Ты причинил им вред. Понимаешь, они не могли с этим справиться.
— Я никогда не догадывался об этом.
— Точно, — подтвердила Неправедная.
Клей бросился на пропеченную солнцем землю и принялся щипать траву, разбрасывая ее вокруг себя.
— Они могли бы сказать мне все сами, — оскорбление заметил он. — Они могли бы помочь мне подняться над собой. Они же подобны богам и могут общаться с самыми низкими тварями из прошлого. А ты говоришь, что им легче умереть. Как это их побег…
— Им не так легко, как ты думаешь…
— …в смерть поможет каким-то образом…
— …изменить тебя, — сказала Неправедная. — У них тоже есть предел. И поэтому они уйдут.
— Зачем?
На мгновение Неправедная материализовалась в форме скопления вертикальных стержней, окружающих глаз.
— От отчаяния. От шока родства. Они узнали в себе тебя. Ты же предок. Они ничего не знали о тебе, пока ты не появился здесь, а теперь знают и боятся тебя, потому что ты есть в них. Как и во всех нас. Потому-то они и собираются умереть. Они говорят об этом, как о счастливом приключении. Для них так оно и есть: но, как ты понимаешь, это еще и борьба.
У Клея закружилась голова. Горло сдавили сдерживаемые рыдания. Он тонул во всей этой метафизике.
Призывая все свое самообладание, он спросил:
— Как мне убедить их не делать этого?
— Ты все о том же.
— Я должен знать.
— У меня нет ответа.
— А у кого есть? — Голос Клея зазвучал пронзительно, словно его печень клевал гриф.
— У кого? У кого? У кого? — рыдания Неправедной превратились в карканье. Клей огляделся вокруг и не нашел ее. Пошел горячий, сильный дождь. Клей начал разрушаться. Он побежал, но его ноги исчезли, голени развалились, и он должен был продвигаться на костях коленей. Он глотает ножи и потеет кислотой. Перед ним появился мираж: Скиммеры, сидящие перед ним на корточках, тающие, умирающие, поющие, улыбающиеся.
«Как удержать их?» — вопрошает Клей и слова собираются вокруг головы, кружат водоворотами, образуют воронки и исчезают в шее. Слова оставили за собой некое подобие ответа: «Нужно связаться с Заступниками».
Клей кивнул. Заступники. Заступники.
— Где мне найти их? — потребовал он ответа. Но он, конечно же, снова остался один.
— Что я могу сделать, чтобы они передумали?
— Наверное очень мало.
Голос шел с неба прямо над головой Клея. Значит, Неправедная осталась где-то рядом с ним.
Клей вертелся, крутился, гримасничал, потел.
— Почему они хотят от меня сбежать? Неужели я так ужасен? Неужели я такое чудовище?
Долгая пауза.
Наконец ответ:
— У тебя есть душок.
— Душок?
— Понимаешь ли ты, что несешь внутри великий порок жестокости и уродства. Ты знаешь, что способен быть жестоким, безжалостным, неверным, ревнивым, жадным, неразумно враждебным и грубым.
Клей нахмурился, глядя в небо. Он выслушал свой приговор. Затем, склонив голову, ответил:
— Я всего лишь примитивный человек. Доисторический. Я не просился сюда. Я стараюсь, но я сделан из скользкого вещества, полон грязи и нечистот. Разве мне следует просить за это прощения? Не моя вина в том, что я — несовершенен. И все же, что делать со Скиммерами и их смертью?
— С тобой трудно быть долго, — объяснила Неправедная. — Ты несешь в себе много боли. Сам того не сознавая, ты делился своей ношей с друзьями. Ты делил ее и со Скиммерами. Ты причинил им вред. Понимаешь, они не могли с этим справиться.
— Я никогда не догадывался об этом.
— Точно, — подтвердила Неправедная.
Клей бросился на пропеченную солнцем землю и принялся щипать траву, разбрасывая ее вокруг себя.
— Они могли бы сказать мне все сами, — оскорбление заметил он. — Они могли бы помочь мне подняться над собой. Они же подобны богам и могут общаться с самыми низкими тварями из прошлого. А ты говоришь, что им легче умереть. Как это их побег…
— Им не так легко, как ты думаешь…
— …в смерть поможет каким-то образом…
— …изменить тебя, — сказала Неправедная. — У них тоже есть предел. И поэтому они уйдут.
— Зачем?
На мгновение Неправедная материализовалась в форме скопления вертикальных стержней, окружающих глаз.
— От отчаяния. От шока родства. Они узнали в себе тебя. Ты же предок. Они ничего не знали о тебе, пока ты не появился здесь, а теперь знают и боятся тебя, потому что ты есть в них. Как и во всех нас. Потому-то они и собираются умереть. Они говорят об этом, как о счастливом приключении. Для них так оно и есть: но, как ты понимаешь, это еще и борьба.
У Клея закружилась голова. Горло сдавили сдерживаемые рыдания. Он тонул во всей этой метафизике.
Призывая все свое самообладание, он спросил:
— Как мне убедить их не делать этого?
— Ты все о том же.
— Я должен знать.
— У меня нет ответа.
— А у кого есть? — Голос Клея зазвучал пронзительно, словно его печень клевал гриф.
— У кого? У кого? У кого? — рыдания Неправедной превратились в карканье. Клей огляделся вокруг и не нашел ее. Пошел горячий, сильный дождь. Клей начал разрушаться. Он побежал, но его ноги исчезли, голени развалились, и он должен был продвигаться на костях коленей. Он глотает ножи и потеет кислотой. Перед ним появился мираж: Скиммеры, сидящие перед ним на корточках, тающие, умирающие, поющие, улыбающиеся.
«Как удержать их?» — вопрошает Клей и слова собираются вокруг головы, кружат водоворотами, образуют воронки и исчезают в шее. Слова оставили за собой некое подобие ответа: «Нужно связаться с Заступниками».
Клей кивнул. Заступники. Заступники.
— Где мне найти их? — потребовал он ответа. Но он, конечно же, снова остался один.
31
Теперь он попал в землю, лишенную красок. Отовсюду удален пигмент: он остановился на длине волны ноль, исполненный страха соскользнуть в щель в спектре. Даже солнце утратило оттенок и изливаемый им свет просто парадокс. Клей шел осторожно, мучительно. Он уже видел всепоглощающую белизну Антарктиды и клыкастую черноту Тьмы, но это место было совсем не похоже на те, потому что, хотя черный — это отсутствие цвета, здесь не было ничего черного, а белый — соединение всех цветов спектра, здесь не было и ничего белого. Как же он мог тогда что-нибудь видеть?
— Меня не одурачишь, — храбро сказал он. — Я немного разбираюсь в законах оптики. Цвет — это не что иное, как эффект, производимый электромагнитными излучениями определенной длины волны. Нет длины волны, нет и цвета; нет цвета, нет изображения. Так как же я вижу все это?
Он изучающе посмотрел на свою бесцветную руку. Высунул изо рта бесцветный язык. Дотронулся до бесцветных лепестков бесцветного куста. «Если существует цвет без физического продолжения, то может существовать и физическое продолжение без цвета?» Эту концепцию можно охарактеризовать как понятие абсолютного цвета. Можете же вы видеть красное, не видя красный предмет? Да? Да? Очень хорошо. Цвет есть абстрактное понятие, не ассоциирующееся с массой. А теперь представим массу без цвета. Одна лишь форма минус отвлечение резонансов в визуальном спектре. Не так-то просто? Ну да, но попытайся, парень, попытайся, попытайся! Клей закричал от этого поучающего голоса, исходящего из его головы. Он звучал, словно рвущаяся проволока. По бесцветной земле пробежала бесцветная ящерица: он увидел событие как столкновение структур. В этом способе восприятия ему чудилось нечто японское. Определение объектов зависит от чистой формы, мир приобрел утонченность симфонии в одной тональности, утонченность сада черных камней, единого гудящего каллиграфического мазка. Он смаковал эту сузившуюся палитру и двигался с великой нежностью, опасаясь, что неверный шаг снова оживит спектр. Как спокойно, как прекрасно пусто. Даже звуки лишились окраски.
— Здравствуй, — сказал он. — Здравствуй. Здравствуй. Здравствуй.
Слова были словно стеклянные стержни, целомудренные, устремленные в себя.
— Скажите, где мне найти Заступников?
Он видел камни, деревья, цветы, траву, насекомых. Призрачный мир. Тень. Тени. Он мог оставаться здесь вечно, свободный от ответственности, очищая свой разум от осадков старых цветов, всех этих высохших скоплений блеклого зеленого, желтого, ультрамаринового и алого, миртового и ярко-красного, сепии и бронзы, изумруда и кармина, синего и серого, оранжевого и индиго, лилового и сиреневого, вишневого, золотого и грифельного. Видеть, как в бесцветном небе мирно угасает бесцветный закат, смотреть в спокойное сердце бесцветного леса, обдумать бесцветные мысли, когда ветер колышет трепещущие бесцветные листья, — он вспомнил о Скиммерах. Он двинулся вперед, перейдя песчаную полосу и место, где миллионы блистающих травинок безмолвно мерцали повсюду, и вошел в район, где густо росла ежевика и повсюду торчали шипы, растущие из толстых плетей. Вздыхая и шипя, словно змеи, плети окружили его, чувствительно прикладываясь к его глазам, гениталиям, икрам.
— Давайте. Режьте меня, если хотите, но дайте пройти.
Но плети колебались, и он смеялся над ними. Внезапно одна из них кольнула его бедро и из ранки стали сочиться капли крови. Сначала они были бесцветные, но внезапно сделались ярко-красными, по этому ярко вспыхнувшему цвету он понял, что пересек границу. Цвета, выскакивающие отовсюду, ослепили его. Сетчатка глаз свертывалась и развертывалась под этой атакой. Красный! Оранжевый! Желтый! Зеленый! Голубой! Синий! Фиолетовый! В яростном всплеске спектра потерялись все структуры. Расставаться с бесцветностью было грустно; оглянувшись назад в надежде бросить последний взгляд на уникальную бледность, он обнаружил, что его ошеломленные глаза уже не в состоянии различить ничего и, пожав плечами, он вновь повернулся лицом к наступающим цветам. Уже опустошенные от остатков цвета каналы мозга снова наполнились с легким чавкающим звуком набирающей влагу губки. Как могло существовать такое сияние? Все пульсировало. Все излучало. Из сердцевины каждого листа изливались тысячи оттенков. Небо стало призмой, и он танцевал под его ужасным лучом. Собственная кожа Клея стала скоплением света и тени. Глазные яблоки скользили в черепе. Он познавал пределы чувств: если его восприимчивость не уменьшается, он перегрузится и сгорит. Закрой глаза! Закрой глаза! Закрой глаза!
— Закрыть глаза значит немного умереть, — яростно ответил он и уставился прямо на солнце. Давай! Делай как можно хуже! Он распахнул руки и вдавил пятки в теплую, влажную, податливую почву. Его человеческое существо растет. Он пьет многоцветное излучение и, задыхаясь, находит для нее место внутри. Бедра напряжены, кулаки сжаты, он не позволил гигантской призме разрушить его и победил. Он впитал все в себя и наполнился красным и зеленым. Его охватил восторг. Он разбрасывал свое семя парящей великолепной аркой, она вспыхнула лиловым и голубым и золотым и там, где приземлялась, появлялись гомункулусы, одетые в развевающиеся языки пламени. Он смеялся. Солнце заслонила туча. Опустившись на колени, он загляделся на вселенную, отражавшуюся в единственной маслянистой капле воды на толстом круглом голубом листе. Все крохотные создания там страдали, любили, поднимались, падали, боролись, теряли. Он послал им свое благословение.
— Где же Заступники? — шептал он. — Мои друзья в опасности. Где? Где? Где?
Краски поблекли. Мир вернулся к обычному виду. На Клея набросились сомнения, фантомы, гарпии, фобии, туманности, неуверенность, табу, упадки, инфекции, бессилия, фарисеи, изменение температур и духовные стены. Он пробивался сквозь эти миазмы, словно сквозь океан нечистот, выныривая, покрытый слизью, которая высыхала и отпадала при первом прикосновении солнца. Впереди лежал каменистый мыс, нечто действительно выдающееся среди обычной равнины, и выстреливал словно ракета на высоту сотен футов, образуя длинный пьедестал с плоской вершиной, доминирующей над угрюмым пейзажем. На этом мысе угнездились развалины какого-то огромного здания, величественного каменного строения, даже в таком растерзанном виде производящего впечатление необыкновенного могущества: это было назидание с колоннами в классическом стиле, серое, стабильное и самоуверенное, по стилю соответствующее величайшим музеям Земли, хранилищам всех достижений планеты. Многие из колонн были разрушены, могущественный портал висел на мраморных петлях, фронтон в беспорядке, высокие окна треснули. Хотя Клей сознавал, что предстоит значительная работа, он почувствовал странную уверенность, что здесь он найдет тех, о ком думал. И словно муравей, он начал карабкаться к колоссальному строению.
— Меня не одурачишь, — храбро сказал он. — Я немного разбираюсь в законах оптики. Цвет — это не что иное, как эффект, производимый электромагнитными излучениями определенной длины волны. Нет длины волны, нет и цвета; нет цвета, нет изображения. Так как же я вижу все это?
Он изучающе посмотрел на свою бесцветную руку. Высунул изо рта бесцветный язык. Дотронулся до бесцветных лепестков бесцветного куста. «Если существует цвет без физического продолжения, то может существовать и физическое продолжение без цвета?» Эту концепцию можно охарактеризовать как понятие абсолютного цвета. Можете же вы видеть красное, не видя красный предмет? Да? Да? Очень хорошо. Цвет есть абстрактное понятие, не ассоциирующееся с массой. А теперь представим массу без цвета. Одна лишь форма минус отвлечение резонансов в визуальном спектре. Не так-то просто? Ну да, но попытайся, парень, попытайся, попытайся! Клей закричал от этого поучающего голоса, исходящего из его головы. Он звучал, словно рвущаяся проволока. По бесцветной земле пробежала бесцветная ящерица: он увидел событие как столкновение структур. В этом способе восприятия ему чудилось нечто японское. Определение объектов зависит от чистой формы, мир приобрел утонченность симфонии в одной тональности, утонченность сада черных камней, единого гудящего каллиграфического мазка. Он смаковал эту сузившуюся палитру и двигался с великой нежностью, опасаясь, что неверный шаг снова оживит спектр. Как спокойно, как прекрасно пусто. Даже звуки лишились окраски.
— Здравствуй, — сказал он. — Здравствуй. Здравствуй. Здравствуй.
Слова были словно стеклянные стержни, целомудренные, устремленные в себя.
— Скажите, где мне найти Заступников?
Он видел камни, деревья, цветы, траву, насекомых. Призрачный мир. Тень. Тени. Он мог оставаться здесь вечно, свободный от ответственности, очищая свой разум от осадков старых цветов, всех этих высохших скоплений блеклого зеленого, желтого, ультрамаринового и алого, миртового и ярко-красного, сепии и бронзы, изумруда и кармина, синего и серого, оранжевого и индиго, лилового и сиреневого, вишневого, золотого и грифельного. Видеть, как в бесцветном небе мирно угасает бесцветный закат, смотреть в спокойное сердце бесцветного леса, обдумать бесцветные мысли, когда ветер колышет трепещущие бесцветные листья, — он вспомнил о Скиммерах. Он двинулся вперед, перейдя песчаную полосу и место, где миллионы блистающих травинок безмолвно мерцали повсюду, и вошел в район, где густо росла ежевика и повсюду торчали шипы, растущие из толстых плетей. Вздыхая и шипя, словно змеи, плети окружили его, чувствительно прикладываясь к его глазам, гениталиям, икрам.
— Давайте. Режьте меня, если хотите, но дайте пройти.
Но плети колебались, и он смеялся над ними. Внезапно одна из них кольнула его бедро и из ранки стали сочиться капли крови. Сначала они были бесцветные, но внезапно сделались ярко-красными, по этому ярко вспыхнувшему цвету он понял, что пересек границу. Цвета, выскакивающие отовсюду, ослепили его. Сетчатка глаз свертывалась и развертывалась под этой атакой. Красный! Оранжевый! Желтый! Зеленый! Голубой! Синий! Фиолетовый! В яростном всплеске спектра потерялись все структуры. Расставаться с бесцветностью было грустно; оглянувшись назад в надежде бросить последний взгляд на уникальную бледность, он обнаружил, что его ошеломленные глаза уже не в состоянии различить ничего и, пожав плечами, он вновь повернулся лицом к наступающим цветам. Уже опустошенные от остатков цвета каналы мозга снова наполнились с легким чавкающим звуком набирающей влагу губки. Как могло существовать такое сияние? Все пульсировало. Все излучало. Из сердцевины каждого листа изливались тысячи оттенков. Небо стало призмой, и он танцевал под его ужасным лучом. Собственная кожа Клея стала скоплением света и тени. Глазные яблоки скользили в черепе. Он познавал пределы чувств: если его восприимчивость не уменьшается, он перегрузится и сгорит. Закрой глаза! Закрой глаза! Закрой глаза!
— Закрыть глаза значит немного умереть, — яростно ответил он и уставился прямо на солнце. Давай! Делай как можно хуже! Он распахнул руки и вдавил пятки в теплую, влажную, податливую почву. Его человеческое существо растет. Он пьет многоцветное излучение и, задыхаясь, находит для нее место внутри. Бедра напряжены, кулаки сжаты, он не позволил гигантской призме разрушить его и победил. Он впитал все в себя и наполнился красным и зеленым. Его охватил восторг. Он разбрасывал свое семя парящей великолепной аркой, она вспыхнула лиловым и голубым и золотым и там, где приземлялась, появлялись гомункулусы, одетые в развевающиеся языки пламени. Он смеялся. Солнце заслонила туча. Опустившись на колени, он загляделся на вселенную, отражавшуюся в единственной маслянистой капле воды на толстом круглом голубом листе. Все крохотные создания там страдали, любили, поднимались, падали, боролись, теряли. Он послал им свое благословение.
— Где же Заступники? — шептал он. — Мои друзья в опасности. Где? Где? Где?
Краски поблекли. Мир вернулся к обычному виду. На Клея набросились сомнения, фантомы, гарпии, фобии, туманности, неуверенность, табу, упадки, инфекции, бессилия, фарисеи, изменение температур и духовные стены. Он пробивался сквозь эти миазмы, словно сквозь океан нечистот, выныривая, покрытый слизью, которая высыхала и отпадала при первом прикосновении солнца. Впереди лежал каменистый мыс, нечто действительно выдающееся среди обычной равнины, и выстреливал словно ракета на высоту сотен футов, образуя длинный пьедестал с плоской вершиной, доминирующей над угрюмым пейзажем. На этом мысе угнездились развалины какого-то огромного здания, величественного каменного строения, даже в таком растерзанном виде производящего впечатление необыкновенного могущества: это было назидание с колоннами в классическом стиле, серое, стабильное и самоуверенное, по стилю соответствующее величайшим музеям Земли, хранилищам всех достижений планеты. Многие из колонн были разрушены, могущественный портал висел на мраморных петлях, фронтон в беспорядке, высокие окна треснули. Хотя Клей сознавал, что предстоит значительная работа, он почувствовал странную уверенность, что здесь он найдет тех, о ком думал. И словно муравей, он начал карабкаться к колоссальному строению.
32
Он подобрался к зданию с запада. Обращенная к нему сторона представляла собой массивную цельную плиту серого гранита без окон, почти не тронутую временем, только разрушение части орнамента под самой крышей указывало на прошедшие годы. По шероховатой поверхности стены взбирался зеленый лишайник, создавая на древних камнях очертания материков. Через портик стала пробиваться трава. Двери не было, но посмотрев внутрь, он увидел внутри здания лишь темноту. Он стал осторожно обходить дом вокруг. Каждым шагом он тревожил легионы жужжащих насекомых, нарушивших тишину. Кусты коричневого чертополоха доходили ему до пояса, своими уродливыми ветками они цепляли его обнаженное тело. Теперь он стоял перед входом в здание. Издалека он не смог определить его истинную высоту; оно поднималось и поднималось, так высоко утверждаясь в небесах, что непонятно было, как оно не перевернется просто от головокружения. Хотя это и не был небоскреб, фантастический в своей вертикальности. У него был вид настоящего музея. К главному входу вели девять огромных мраморных ступеней, чья ширина равнялась ширине здания. Клей взобрался на первую ступеньку, затем на вторую, а потом, утратив смелость, решил закончить сначала наружный осмотр.
Он пошел по выщербленной ступени на восток и повернул за угол. Здесь было мрачно. Торчали, словно сломанные зубы, остатки разрушенных колонн. Их обвивали зеленые лозы. Фронтоны тоже упали, и фрагменты шедевров торчали из земли, наполовину погребенные в ней. Пытаясь разобраться, что было изображено на них и подойдя поближе к одной скульптурной массе, он увидел изображение зверя, страннее которого никогда прежде не видел, с выступающими глазами и решетчатым ртом, шершавой шкурой, — чудовища из кошмара кошмаров. С холодными интересом он исследовал эту галерею ужасов, пока не наткнулся на собственный портрет из сияющего камня. Он побежал и, снова завернув за угол, попытался пройти вдоль задней стены здания, но оно было просто пристроено к мысу и четвертой стены не было. Повернув назад, он старался не смотреть на странный фронтон и вернулся к фасаду. Не войти ли внутрь? Размышляя об этом, он отошел назад. Он увидел, что спускающаяся террасами крыша сплошь заросла и теперь там был целый лес: густой подлесок, купы весело цветущих кустов, потоки блестящего плюща, деревья с великолепными кронами, которым должно было быть много веков. Но даже самые огромные деревья казались карликами на обширном пространстве самой крыши, так что вся запутанная масса растительности казалась обычной небольшой порослью. Среди деревьев гнездились птицы и жили животные. Он заметил пеструю желтую ленту, прокладывающую себе путь среди растений. Довольно. Он войдет. И он продвинулся к ступенькам.
Вход, конечно, закрывала паутина. Когда он смахнул ее, она разорвалась со слабым металлическим звоном. Он вошел внутрь, вдохнув затхлый воздух. Вестибюль с липкими ониксовыми стенами был темен, узок и глубок. Перед ним возник высокий дверной проем. Дверь была сделана из мягкого светящегося розового алебастра и покрыта выгравированными символами, которые текли, соединялись и смешивались в беспорядочных взаимоизменениях. Он неуверенно тронул дверь пальцем, и она тут же повернулась, открывая вход во двор, который занимал всю центральную часть здания. Из огромной раны в потолке, невидимой снаружи, лился, пересекая помещение по диагонали, поток солнечного света. Атмосфера казалась холодной и сырой, как в огромной подземной цистерне. Глаза медленно привыкали к царившему здесь полумраку, рассекаемому лишь столбом солнечного света. Он разглядел в углах поврежденные статуи, покрытые грязью. Грязь ковром лежала и на полу. Уже на третьем шаге, он по лодыжку погрузился в прохладный гной и дважды подумывал, стоит ли продолжать. В помещении стоял неприятный едкий запах моржовой мочи. Он ощущал близость животной жизни. Происходящие процессы обмена веществ. А позже он осознал присутствие в дальнем конце дворика пятерки неподвижных гигантских тварей.
Они могли быть динозаврами, имели те же размеры и так далее. Двое средних зверей были более ста футов в высоту; двое рядом почти такие же огромные, а маленький, слева, крупнее самого крупного слона. Кожа, насколько он мог разглядеть, тоже напоминала кожу рептилий: блестящая, чешуйчатая, бронированная, темная. Чудовища сидели в забавно человеческих позах, неудобных и неподходящих для них: головы кверху, руки болтаются, спины выпрямлены, хвосты загнуты книзу, ноги выставлены вперед. Складки мяса многочисленными морщинами спускались по их животам и груди. Форма их голов была разной: у одного была невероятно выступающая морда, выдвинутая вперед футов на сорок-пятьдесят, у другого сферический рогатый купол, у третьего — крошечная головка венчала змеевидную шею, еще один был огромный и совсем без щей, а еще один зубастый, как Едок, но невероятно больших размеров. Все пятеро засели в толстом слое черной грязи, которая покрывала одного почти по плечи, едва испачкала другого, и в разной степени вымазала остальных. Подходящих отверстий, для того чтобы эти чудища могли проникнуть в развалины, казалось не существовало; было ли оно, следовательно, возведено вокруг них? Они сидели рядышком, бесконечно терпеливые, распространяли зловоние и внутренние урчание, изучая его с тусклым равнодушием, словно ряд утомившихся судей. Они показались ему знакомыми: однажды Нинамин в панике показала ему вспышкой их изображение. Клей осознал, что они и есть Заступники, конечные иерархи человечества, чье мнение все уважали. Он испугался. Из всего разнообразия человеческих форм, с которым он познакомился, эти обитатели грязи в разрушенном каменном замке, были наименее понятны. Они одновременно были и величественны и отвратительны. Тишина оставалась ненарушенной, но ему показалось, что он слышит звуки бесшумных труб и тромбонов, затем вступил могучий рев хора. Встать на колени? Ритуально помазать себя грязью? Он старался не подходить ближе. Пять огромных голов медленно двигались вперед-назад, пробираясь в грязи, и он знал, что любой из них без особых усилий сможет слегка наклониться вперед и схватить его. Нежный кусок, несущий архаичные гены. Как это случилось? Как вы вышли из моего лона? Он дрожал. Страх поверг его в отчаяние. В ужасе он рассматривал собственный скелет как чужого захватчика в своей плоти. Заступники сопели и бормотали. Один из них, с длинной мордой, издал такой глубокий, низкий рев, что во дворе свалилась каменная плита.
— Меня зовут Клей, — робко сказал он. Говорил ли он когда-либо с такими невероятными существами. — Я принадлежу к человеческой расе. Меня притащила сюда ловушка времени уже давно. Я уже… получил много опыта… я… ловушка… я…
Он не мог устоять на месте. Он приседал, наклонялся вперед, упал на колени в холодную скользкую грязь. Заступники не обратили на него внимания.
— Помогите… мне. Мои шестеро друзей выбрали смерть.
Жесткие пальцы скользили по грязи. По правому бедру бежал поток горячей мочи. Зубы стучали. Самый крупный из Заступников поднял голову и медленно качал ею из стороны в сторону над Клеем. Клей взглянул вверх, ожидая, что его вот-вот сцапают. Голова удалилась. Вялый хвост свернулся и ослаб.
— Иди куда-нибудь, — пробормотал Клей. — Сделай что-нибудь. Если нужно, умри на их месте. Изменить их решение. Как? Что? Если?
Сумел ли он добраться до разума Заступников? Он попытался их нащупать, но ничего не коснулся; Заступники не соблаговолили открыться ему. Есть ли у них разум? Действительно ли они люди в том смысле, который это имеет теперь? Страх испарился.
— Тупые горы мяса. Похороненные заживо, гниющие по шею в дерьме. Уродливые! Надутые! Пустые?
Теперь Заступники заревели в унисон; тяжеловесные стены здания дрожали, упала еще одна плита. Клей сжался в комочек, прикрыв одной рукой лоб. Они продолжали реветь.
— Нет! Я не хотел… я только… пожалуйста… мои друзья, мои друзья, мои бедные друзья…
Он с трудом переносил режущий звук их ярости и думал, что крик заступников окончательно разрушит древние руины. Но он заставил себя остаться.
— Я покоряюсь вашей воле, — заявил он и стал ждать.
Они успокоились и вернулись к прежнему равнодушию, не обращая на него внимания, языками и зубами врастая в грязь. Он неуверенно улыбнулся и снова встал на колени. Вовсе распростерся.
— Почему Скиммеры должны умереть? Предупредить. Убедить. Умолить.
Он слышал отдаленный рокот барабанов, воодушевляющий звук — или это был гром? Не поднимаясь и извиваясь, он попятился к двери. Что делать? Что делать? Ответ нашелся в его мозгу. Поскольку еще несколько минут назад его там не было, то, должно быть, его поместили туда Заступники. Нужно идти к Колодцу из Первозданного, нужно уступить и принять все. Другого способа нет. Он поднялся и поблагодарил Заступников. Они хрипели и рычали. Тусклые глаза смотрели в никуда. Его отпустили. Спотыкаясь, он бросился прочь из здания в мрачные сумерки.
Он пошел по выщербленной ступени на восток и повернул за угол. Здесь было мрачно. Торчали, словно сломанные зубы, остатки разрушенных колонн. Их обвивали зеленые лозы. Фронтоны тоже упали, и фрагменты шедевров торчали из земли, наполовину погребенные в ней. Пытаясь разобраться, что было изображено на них и подойдя поближе к одной скульптурной массе, он увидел изображение зверя, страннее которого никогда прежде не видел, с выступающими глазами и решетчатым ртом, шершавой шкурой, — чудовища из кошмара кошмаров. С холодными интересом он исследовал эту галерею ужасов, пока не наткнулся на собственный портрет из сияющего камня. Он побежал и, снова завернув за угол, попытался пройти вдоль задней стены здания, но оно было просто пристроено к мысу и четвертой стены не было. Повернув назад, он старался не смотреть на странный фронтон и вернулся к фасаду. Не войти ли внутрь? Размышляя об этом, он отошел назад. Он увидел, что спускающаяся террасами крыша сплошь заросла и теперь там был целый лес: густой подлесок, купы весело цветущих кустов, потоки блестящего плюща, деревья с великолепными кронами, которым должно было быть много веков. Но даже самые огромные деревья казались карликами на обширном пространстве самой крыши, так что вся запутанная масса растительности казалась обычной небольшой порослью. Среди деревьев гнездились птицы и жили животные. Он заметил пеструю желтую ленту, прокладывающую себе путь среди растений. Довольно. Он войдет. И он продвинулся к ступенькам.
Вход, конечно, закрывала паутина. Когда он смахнул ее, она разорвалась со слабым металлическим звоном. Он вошел внутрь, вдохнув затхлый воздух. Вестибюль с липкими ониксовыми стенами был темен, узок и глубок. Перед ним возник высокий дверной проем. Дверь была сделана из мягкого светящегося розового алебастра и покрыта выгравированными символами, которые текли, соединялись и смешивались в беспорядочных взаимоизменениях. Он неуверенно тронул дверь пальцем, и она тут же повернулась, открывая вход во двор, который занимал всю центральную часть здания. Из огромной раны в потолке, невидимой снаружи, лился, пересекая помещение по диагонали, поток солнечного света. Атмосфера казалась холодной и сырой, как в огромной подземной цистерне. Глаза медленно привыкали к царившему здесь полумраку, рассекаемому лишь столбом солнечного света. Он разглядел в углах поврежденные статуи, покрытые грязью. Грязь ковром лежала и на полу. Уже на третьем шаге, он по лодыжку погрузился в прохладный гной и дважды подумывал, стоит ли продолжать. В помещении стоял неприятный едкий запах моржовой мочи. Он ощущал близость животной жизни. Происходящие процессы обмена веществ. А позже он осознал присутствие в дальнем конце дворика пятерки неподвижных гигантских тварей.
Они могли быть динозаврами, имели те же размеры и так далее. Двое средних зверей были более ста футов в высоту; двое рядом почти такие же огромные, а маленький, слева, крупнее самого крупного слона. Кожа, насколько он мог разглядеть, тоже напоминала кожу рептилий: блестящая, чешуйчатая, бронированная, темная. Чудовища сидели в забавно человеческих позах, неудобных и неподходящих для них: головы кверху, руки болтаются, спины выпрямлены, хвосты загнуты книзу, ноги выставлены вперед. Складки мяса многочисленными морщинами спускались по их животам и груди. Форма их голов была разной: у одного была невероятно выступающая морда, выдвинутая вперед футов на сорок-пятьдесят, у другого сферический рогатый купол, у третьего — крошечная головка венчала змеевидную шею, еще один был огромный и совсем без щей, а еще один зубастый, как Едок, но невероятно больших размеров. Все пятеро засели в толстом слое черной грязи, которая покрывала одного почти по плечи, едва испачкала другого, и в разной степени вымазала остальных. Подходящих отверстий, для того чтобы эти чудища могли проникнуть в развалины, казалось не существовало; было ли оно, следовательно, возведено вокруг них? Они сидели рядышком, бесконечно терпеливые, распространяли зловоние и внутренние урчание, изучая его с тусклым равнодушием, словно ряд утомившихся судей. Они показались ему знакомыми: однажды Нинамин в панике показала ему вспышкой их изображение. Клей осознал, что они и есть Заступники, конечные иерархи человечества, чье мнение все уважали. Он испугался. Из всего разнообразия человеческих форм, с которым он познакомился, эти обитатели грязи в разрушенном каменном замке, были наименее понятны. Они одновременно были и величественны и отвратительны. Тишина оставалась ненарушенной, но ему показалось, что он слышит звуки бесшумных труб и тромбонов, затем вступил могучий рев хора. Встать на колени? Ритуально помазать себя грязью? Он старался не подходить ближе. Пять огромных голов медленно двигались вперед-назад, пробираясь в грязи, и он знал, что любой из них без особых усилий сможет слегка наклониться вперед и схватить его. Нежный кусок, несущий архаичные гены. Как это случилось? Как вы вышли из моего лона? Он дрожал. Страх поверг его в отчаяние. В ужасе он рассматривал собственный скелет как чужого захватчика в своей плоти. Заступники сопели и бормотали. Один из них, с длинной мордой, издал такой глубокий, низкий рев, что во дворе свалилась каменная плита.
— Меня зовут Клей, — робко сказал он. Говорил ли он когда-либо с такими невероятными существами. — Я принадлежу к человеческой расе. Меня притащила сюда ловушка времени уже давно. Я уже… получил много опыта… я… ловушка… я…
Он не мог устоять на месте. Он приседал, наклонялся вперед, упал на колени в холодную скользкую грязь. Заступники не обратили на него внимания.
— Помогите… мне. Мои шестеро друзей выбрали смерть.
Жесткие пальцы скользили по грязи. По правому бедру бежал поток горячей мочи. Зубы стучали. Самый крупный из Заступников поднял голову и медленно качал ею из стороны в сторону над Клеем. Клей взглянул вверх, ожидая, что его вот-вот сцапают. Голова удалилась. Вялый хвост свернулся и ослаб.
— Иди куда-нибудь, — пробормотал Клей. — Сделай что-нибудь. Если нужно, умри на их месте. Изменить их решение. Как? Что? Если?
Сумел ли он добраться до разума Заступников? Он попытался их нащупать, но ничего не коснулся; Заступники не соблаговолили открыться ему. Есть ли у них разум? Действительно ли они люди в том смысле, который это имеет теперь? Страх испарился.
— Тупые горы мяса. Похороненные заживо, гниющие по шею в дерьме. Уродливые! Надутые! Пустые?
Теперь Заступники заревели в унисон; тяжеловесные стены здания дрожали, упала еще одна плита. Клей сжался в комочек, прикрыв одной рукой лоб. Они продолжали реветь.
— Нет! Я не хотел… я только… пожалуйста… мои друзья, мои друзья, мои бедные друзья…
Он с трудом переносил режущий звук их ярости и думал, что крик заступников окончательно разрушит древние руины. Но он заставил себя остаться.
— Я покоряюсь вашей воле, — заявил он и стал ждать.
Они успокоились и вернулись к прежнему равнодушию, не обращая на него внимания, языками и зубами врастая в грязь. Он неуверенно улыбнулся и снова встал на колени. Вовсе распростерся.
— Почему Скиммеры должны умереть? Предупредить. Убедить. Умолить.
Он слышал отдаленный рокот барабанов, воодушевляющий звук — или это был гром? Не поднимаясь и извиваясь, он попятился к двери. Что делать? Что делать? Ответ нашелся в его мозгу. Поскольку еще несколько минут назад его там не было, то, должно быть, его поместили туда Заступники. Нужно идти к Колодцу из Первозданного, нужно уступить и принять все. Другого способа нет. Он поднялся и поблагодарил Заступников. Они хрипели и рычали. Тусклые глаза смотрели в никуда. Его отпустили. Спотыкаясь, он бросился прочь из здания в мрачные сумерки.