Страница:
Желая утешиться, он пытался убедить себя, что клевещет на Едоков. Он придумывал их культуру. Рисовал образ Едоков за молитвой, воспламененный рвением и духовной нежностью. Придумал поэзию Едоков. Представлял их собравшимися у стены с развешанными картинами и слушал их мысли об эстетике. Математики, царапающие своими ужасными когтями формулы на пыльном полу. Душа его наполнилась состраданием. Вы — люди, вы — люди, вы
— люди, настаивал он, и готов бы по-братски обнять их. Чувство любви переполняло его. Сознание погрузилось в мир Едока, тусклый, фантастический, неопределенный, пересеченный яростными страстями. Мерцая и дрожа, дрожа и распускаясь, он посылает чудовищам свидетельство своей любви, и они собираются вокруг него, исполненные благодарности за этот дар милости, мелодично пощелкивая устрашающими зубами, благодаря за то, что в плоти ночного кошмара он смог различить человеческую сущность. В восторге он беспрепятственно проходит сквозь запутанный тоннель-мир и видит наконец впереди яркие огни и слышит аккорды.
Раздался голос:
— Проходи сюда!
Запели хоры ангелов. Он миновал восьмиугольный дверной проем, и в ноздри ударила сладость свежего воздуха. Это не сон. Он вышел на луг сочной золотистой травы, где ждали его друзья. Хенмер сказал:
— Ты пришел вовремя, чтобы присоединиться к нам в обряде Настройка Темноты.
14
15
16
17
— люди, настаивал он, и готов бы по-братски обнять их. Чувство любви переполняло его. Сознание погрузилось в мир Едока, тусклый, фантастический, неопределенный, пересеченный яростными страстями. Мерцая и дрожа, дрожа и распускаясь, он посылает чудовищам свидетельство своей любви, и они собираются вокруг него, исполненные благодарности за этот дар милости, мелодично пощелкивая устрашающими зубами, благодаря за то, что в плоти ночного кошмара он смог различить человеческую сущность. В восторге он беспрепятственно проходит сквозь запутанный тоннель-мир и видит наконец впереди яркие огни и слышит аккорды.
Раздался голос:
— Проходи сюда!
Запели хоры ангелов. Он миновал восьмиугольный дверной проем, и в ноздри ударила сладость свежего воздуха. Это не сон. Он вышел на луг сочной золотистой травы, где ждали его друзья. Хенмер сказал:
— Ты пришел вовремя, чтобы присоединиться к нам в обряде Настройка Темноты.
14
Скиммеры окружили Клея, приветствуя его возвращение. В его честь все шестеро были в женской форме, они целовали, ласкали его, терлись об него. Хенмер, Ти, Брил, Серифис, Ангелон, Нинамин. Серифис? Серифис. Шанса попросить объяснений ему не дали. Хохоча, его затащили в мелкую лужу посреди луга и смысли пыль тоннель-мира. Вездесущие руки сновали по его телу, словно руки девушек из гарема. Из-за плещущейся воды он не мог хорошенько их разглядеть. Серифис? Вокруг него обвились ноги. Он игриво рванулся навстречу, но союз распался, прежде чем он успел войти. Кто-то терся о под мышку. Кто-то вошел в ухо.
— Хватит! — закричал Клей, но они продолжали свое дело.
Наконец ему удалось подняться, стесняясь эрекции, и выбраться на берег. Все шестеро были в мужской форме и смеялись. Неподалеку устроился сфероид.
— Серифис? — выпалил он. — Ты — Серифис?
Он обращался к стоявшему поблизости стройному человеку. Серифис кивнул. В алых глазах появилась новая глубина.
— Да, это Серифис, — произнес Хенмер. — Ему надоела смерть.
— Но…
— Настройка Темноты, — закричала Нинамин.
Все подхватили ее крик и, окружив Клея, повторяли эти слова снова и снова. К ликованию присоединился даже сфероид.
— Ты шел слишком быстро, — упрекнул его Клей. — И бросил меня в этой жуткой пустыне.
Пристыженный сфероид несколько раз поменял цвета и беспокойно повернулся в своей клетке. Но всеобщее веселье быстро сделало ненужным этот обмен обвинениями. Дикий танец казался подготовкой к грядущему обряду, потому что Клей почувствовал, как они вытягивают из земли энергию, ее толчки наполняют их тела. Всех окутал ионизированный покров, позванивающий и посвистывающий. От травы исходило голубое свечение. Изгибающиеся Скиммеры стремительно изменяли пол туда и обратно, возможно, не в состоянии удержаться в одной форме сейчас, когда они сконцентрировались на другом. Немного обескураженный, он слонялся среди группы. Небо потемнело, солнце закатилось так стремительно, словно его толкнули, и сквозь тучи гудящих электронов засверкали звезды. Он подошел к Серифис. Она была в женской форме и двигалась вперед-назад, вперед-назад, не покидая крошечного участка земли величиной в три квадратных фута. Руки ее описывали сложные кривые. С кончиков пальцев капали бледные искры.
— Ты готова была умереть, да? — спросил Клей.
Не прерывая свой шаг, она произнесла с легким вздохом:
— Я тебе все расскажу.
Он попал в такт ее движениям.
— Куда ты ушла? Что это было? Как нашла обратный путь?
Подняв руки, она облила его искрами, которые шипели и трещали на коже.
— Позже. Обещаю хорошие новости о смерти. Но сейчас мы должны настроить Темноту.
— А мне можно участвовать в обряде?
— Ты должен, — сказала она, — должен, должен, должен.
Из самого сердца мира рванулся поток энергии, он поднялся яркой голубой колонной, словно майский шест посреди луга. Ослепительные потоки силы торчали из него. Серифис уцепилась за один из них, Хенмер за другой, Нинамин, Ти, Брил, Ангелон. Сфероид, что-то сообразив, позволил одному блестящему лучу проникнуть в клетку. Клей минуту колебался, а затем схватил поток. Он узнал это ощущение: чувство растворяющейся плоти, которое он испытал, когда давным-давно Хенмер взял его с собой парить с планеты на планету. Но теперь структура ощущения была ближе и уже и вместе с тем интенсивнее. Он поднимался, он, Хенмер, Серифис, Ангелон, все они стали единым пламенем, поднимавшимся вверх, расширявшимся в небесах и почти мгновенно оказавшихся вне пределов земной атмосферы. Клей видел, как внутри его сонно вращается планета, окутанная складками голубой дымки. Зона дневного света сместила ее, в этой капле гудели крошечные частицы. Другие миры цеплялись и вращались, как им и надлежало. Ему захотелось снова посетить Юпитер и сдаться его тяжелому покрову. Он мечтал поплавать в туманах Нептуна. Но вскоре понял, что в этом путешествии нет остановок. Планеты пролетали мимо и терялись вдали, словно слабые огоньки в ночи, а потом и вовсе исчезали. Потеряв все миры, он заплакал. Слезы свободно бежали, пробиваясь сквозь твердость, вращаясь еще быстрее, приобретая момент, всасывая энергию из корней галактики, летя в ночи, и одна за одной загораясь неожиданным сверканием. Скоро они затмили сияние солнца. Он создал ожерелье из звезд.
— Да, — Хенмер бормотал где-ото близко, — Мы здесь.
Их группа висела перед морозным ликом Вселенной.
Как бы он хотел сейчас знать астрономию. Ведь на звездах нет этикеток. Как узнать, где он? Что за ужасная красная звезда выросла в огромную, все увеличивающуюся раковину слабого газа? Что это за яростный голубой сигнальный огонь, разрывающий пространство своей мощью? Это куча смолянистого пепла? Массивный белый карлик? Мерцающий оранжевый глаз? Тройное солнце? Рябая блестящая туча?
— Как их зовут?
И кто-то — Хенмер? — ответил:
— Яйцо, Аист, Губа, Жаба, Кровь, Море и Полоска.
— Нет. Нет. Старые названия. Сириус, Канопус, Вега, Капелла, Арктур, Ригель, Альтаир, Бетельгейзе. Спика? Денеб? Альдебаран? Антарес?
Ему назвали другие имена, возбужденно указывая на вспышки энергии:
— Кондрон. Тонкий. Первый. Плоский. Каменный. Слепой.
И эти названия Клей отверг. Он кипел от негодования. Где он? Где эти звезды? Бета Лиры! Тау Кита! Эпсилон Орига! Гамма Леонис! Он висел в пространстве, а звезды звенели на темной стене перед ним. Он мог их потрогать, ласкать, но не мог их назвать. Вот одна желтая, как его солнце, звезда, но она чудовищно извергала потоки света в пространстве. Вот лишенная планет голубая печка, посылающая в черноту безумные волны энергии. Вот некий красный гигант, нежно собравший под свое крыло сотни миров. И вот. И вот. И вот. Мертвые звезды. Карлики. Двойные звезды. Взрывающиеся звезды. Медные звезды. Робкие звезды. Пыльные звезды. Кометы. Метеоры. Пылинки. Луны. Танцующие звезды. Коллапсирующие звезды. Сталкивающиеся звезды. Где кончается Вселенная? Какого цвета Земля, лежащая за пределами этих стен? На каком языке там говорят? Какие вина пьют?
Космос наполняли нестройные звуки, и он плыл, озадаченный, покрывая целые парсеки, перемещаясь меж безымянными звездами. Каждая пела ему в своей тональности. Каждая создавала собственную шкалу. Гармонии не было. Порядка не было. Причины не было. Он растерян, беспомощен, оглушен, принижен.
Хенмер по-прежнему был спокоен:
— Теперь начинается Настройка Темноты.
И она началась. Наивысшее усиление — трудно, но необходимо. Клей ощущал близко присутствие остальных, они обнимали его, смешивались с ним: отдельными усилиями добиться этого было невозможно. Он одолжил им свою силу. Они начали организовывать звезды. Звон и хлопки, свист и лязг, треск и шум передаваемой энергии должны были быть укрощены. Терпеливо причесывали они запутанные частоты. Сортировали и подбирали окраски. Усиливали скрюченную вибрацию и классифицировали кучу пищащего излучения. Работа шла медленно и трудно, но в ней был и восторг. Энтропия — враг. Мы вели войну на ее территории и побеждали. Вот! Теперь блистающие ряды приобрели форму! Теперь из хаоса получился порядок! Не все еще закончилось: нужна тончайшая регулировка, здесь манипуляция, там транспозиция. Выпирали еще несколько рычащих диссонансов. Что-то отстало, не все еще заняли свои места. Но слушай! Слушай! Возникли мелодии! Настройка была гибкой и хитрой, Космос запел. Мы молоточек, они — ксилофон, и слушай песню! Звон, дрожь, сверканье: Вселенная безмятежно двигалась со своей ношей, Космос наполнила гармония.
Теперь он восторгался звездами.
Их огонь был холоден. Покровы мягкими. Музыка чистой.
А мы — сыны человеческие, настройщики тьмы.
Он смотрел на звезды и приветствовал их. Окликнул Бетельгейзе, Капеллу и Альфесса; Мирцан и Мулифен, Везен и Адгара; Тубан, Поллукс, Денебола, Беллатрикс, Шелиак, Сулафат, Аладфар, Маркаб, Муфида, Поррима, Поларис, Затиах, Мерак, Дубе, Мизар, Алькаид. Он приветствовал Эль-Риша, Альнилам, Асцеллу и Нунки, он черная радость из Аль-Джебга, Аль-Гейба, Мебсута, Мекбуда; он установил перезвон Миры, Мимозы, Мезартим, Менкар. Все солнца пели в великолепном унисоне: Садалмалик, Садалсуд, Садахбия, Сак Сахиб Альма, Регулус, Алгол, Наос, Анкаа. Он и сам присоединился к песне. Слушайте, сказал он, я парю здесь в пространстве, я — человек, рожденный женщиной, который шел вперед, полз и учился стоять, я, который в матке имел жабры, я, которому отведены три дюжины лет и десять, я, который страдал и знал боль и одиночество. Я стою перед звездами. Я ловлю их мелодии. Я — пришелец из прошлого, изгнанник, жертва: вот я. С моими товарищами. С сынами человеческими. Так ли я мал? Так ли я слаб? Пойте! Наполните Вселенную громом! Теперь деревянные духовые, медные, струнные, ударные! Еще и еще, еще и еще!
Он растянулся в Космосе от края до края. Смеялся. Ревел. Ласкал солнца. Насвистывал. Рыдал. Выкрикивал свое имя. Ликовал.
А настроенные звезды перезванивались.
И когда наступил нужный момент, Хенмер спокойно сказал:
— Все сделано. Теперь можно возвращаться.
— Хватит! — закричал Клей, но они продолжали свое дело.
Наконец ему удалось подняться, стесняясь эрекции, и выбраться на берег. Все шестеро были в мужской форме и смеялись. Неподалеку устроился сфероид.
— Серифис? — выпалил он. — Ты — Серифис?
Он обращался к стоявшему поблизости стройному человеку. Серифис кивнул. В алых глазах появилась новая глубина.
— Да, это Серифис, — произнес Хенмер. — Ему надоела смерть.
— Но…
— Настройка Темноты, — закричала Нинамин.
Все подхватили ее крик и, окружив Клея, повторяли эти слова снова и снова. К ликованию присоединился даже сфероид.
— Ты шел слишком быстро, — упрекнул его Клей. — И бросил меня в этой жуткой пустыне.
Пристыженный сфероид несколько раз поменял цвета и беспокойно повернулся в своей клетке. Но всеобщее веселье быстро сделало ненужным этот обмен обвинениями. Дикий танец казался подготовкой к грядущему обряду, потому что Клей почувствовал, как они вытягивают из земли энергию, ее толчки наполняют их тела. Всех окутал ионизированный покров, позванивающий и посвистывающий. От травы исходило голубое свечение. Изгибающиеся Скиммеры стремительно изменяли пол туда и обратно, возможно, не в состоянии удержаться в одной форме сейчас, когда они сконцентрировались на другом. Немного обескураженный, он слонялся среди группы. Небо потемнело, солнце закатилось так стремительно, словно его толкнули, и сквозь тучи гудящих электронов засверкали звезды. Он подошел к Серифис. Она была в женской форме и двигалась вперед-назад, вперед-назад, не покидая крошечного участка земли величиной в три квадратных фута. Руки ее описывали сложные кривые. С кончиков пальцев капали бледные искры.
— Ты готова была умереть, да? — спросил Клей.
Не прерывая свой шаг, она произнесла с легким вздохом:
— Я тебе все расскажу.
Он попал в такт ее движениям.
— Куда ты ушла? Что это было? Как нашла обратный путь?
Подняв руки, она облила его искрами, которые шипели и трещали на коже.
— Позже. Обещаю хорошие новости о смерти. Но сейчас мы должны настроить Темноту.
— А мне можно участвовать в обряде?
— Ты должен, — сказала она, — должен, должен, должен.
Из самого сердца мира рванулся поток энергии, он поднялся яркой голубой колонной, словно майский шест посреди луга. Ослепительные потоки силы торчали из него. Серифис уцепилась за один из них, Хенмер за другой, Нинамин, Ти, Брил, Ангелон. Сфероид, что-то сообразив, позволил одному блестящему лучу проникнуть в клетку. Клей минуту колебался, а затем схватил поток. Он узнал это ощущение: чувство растворяющейся плоти, которое он испытал, когда давным-давно Хенмер взял его с собой парить с планеты на планету. Но теперь структура ощущения была ближе и уже и вместе с тем интенсивнее. Он поднимался, он, Хенмер, Серифис, Ангелон, все они стали единым пламенем, поднимавшимся вверх, расширявшимся в небесах и почти мгновенно оказавшихся вне пределов земной атмосферы. Клей видел, как внутри его сонно вращается планета, окутанная складками голубой дымки. Зона дневного света сместила ее, в этой капле гудели крошечные частицы. Другие миры цеплялись и вращались, как им и надлежало. Ему захотелось снова посетить Юпитер и сдаться его тяжелому покрову. Он мечтал поплавать в туманах Нептуна. Но вскоре понял, что в этом путешествии нет остановок. Планеты пролетали мимо и терялись вдали, словно слабые огоньки в ночи, а потом и вовсе исчезали. Потеряв все миры, он заплакал. Слезы свободно бежали, пробиваясь сквозь твердость, вращаясь еще быстрее, приобретая момент, всасывая энергию из корней галактики, летя в ночи, и одна за одной загораясь неожиданным сверканием. Скоро они затмили сияние солнца. Он создал ожерелье из звезд.
— Да, — Хенмер бормотал где-ото близко, — Мы здесь.
Их группа висела перед морозным ликом Вселенной.
Как бы он хотел сейчас знать астрономию. Ведь на звездах нет этикеток. Как узнать, где он? Что за ужасная красная звезда выросла в огромную, все увеличивающуюся раковину слабого газа? Что это за яростный голубой сигнальный огонь, разрывающий пространство своей мощью? Это куча смолянистого пепла? Массивный белый карлик? Мерцающий оранжевый глаз? Тройное солнце? Рябая блестящая туча?
— Как их зовут?
И кто-то — Хенмер? — ответил:
— Яйцо, Аист, Губа, Жаба, Кровь, Море и Полоска.
— Нет. Нет. Старые названия. Сириус, Канопус, Вега, Капелла, Арктур, Ригель, Альтаир, Бетельгейзе. Спика? Денеб? Альдебаран? Антарес?
Ему назвали другие имена, возбужденно указывая на вспышки энергии:
— Кондрон. Тонкий. Первый. Плоский. Каменный. Слепой.
И эти названия Клей отверг. Он кипел от негодования. Где он? Где эти звезды? Бета Лиры! Тау Кита! Эпсилон Орига! Гамма Леонис! Он висел в пространстве, а звезды звенели на темной стене перед ним. Он мог их потрогать, ласкать, но не мог их назвать. Вот одна желтая, как его солнце, звезда, но она чудовищно извергала потоки света в пространстве. Вот лишенная планет голубая печка, посылающая в черноту безумные волны энергии. Вот некий красный гигант, нежно собравший под свое крыло сотни миров. И вот. И вот. И вот. Мертвые звезды. Карлики. Двойные звезды. Взрывающиеся звезды. Медные звезды. Робкие звезды. Пыльные звезды. Кометы. Метеоры. Пылинки. Луны. Танцующие звезды. Коллапсирующие звезды. Сталкивающиеся звезды. Где кончается Вселенная? Какого цвета Земля, лежащая за пределами этих стен? На каком языке там говорят? Какие вина пьют?
Космос наполняли нестройные звуки, и он плыл, озадаченный, покрывая целые парсеки, перемещаясь меж безымянными звездами. Каждая пела ему в своей тональности. Каждая создавала собственную шкалу. Гармонии не было. Порядка не было. Причины не было. Он растерян, беспомощен, оглушен, принижен.
Хенмер по-прежнему был спокоен:
— Теперь начинается Настройка Темноты.
И она началась. Наивысшее усиление — трудно, но необходимо. Клей ощущал близко присутствие остальных, они обнимали его, смешивались с ним: отдельными усилиями добиться этого было невозможно. Он одолжил им свою силу. Они начали организовывать звезды. Звон и хлопки, свист и лязг, треск и шум передаваемой энергии должны были быть укрощены. Терпеливо причесывали они запутанные частоты. Сортировали и подбирали окраски. Усиливали скрюченную вибрацию и классифицировали кучу пищащего излучения. Работа шла медленно и трудно, но в ней был и восторг. Энтропия — враг. Мы вели войну на ее территории и побеждали. Вот! Теперь блистающие ряды приобрели форму! Теперь из хаоса получился порядок! Не все еще закончилось: нужна тончайшая регулировка, здесь манипуляция, там транспозиция. Выпирали еще несколько рычащих диссонансов. Что-то отстало, не все еще заняли свои места. Но слушай! Слушай! Возникли мелодии! Настройка была гибкой и хитрой, Космос запел. Мы молоточек, они — ксилофон, и слушай песню! Звон, дрожь, сверканье: Вселенная безмятежно двигалась со своей ношей, Космос наполнила гармония.
Теперь он восторгался звездами.
Их огонь был холоден. Покровы мягкими. Музыка чистой.
А мы — сыны человеческие, настройщики тьмы.
Он смотрел на звезды и приветствовал их. Окликнул Бетельгейзе, Капеллу и Альфесса; Мирцан и Мулифен, Везен и Адгара; Тубан, Поллукс, Денебола, Беллатрикс, Шелиак, Сулафат, Аладфар, Маркаб, Муфида, Поррима, Поларис, Затиах, Мерак, Дубе, Мизар, Алькаид. Он приветствовал Эль-Риша, Альнилам, Асцеллу и Нунки, он черная радость из Аль-Джебга, Аль-Гейба, Мебсута, Мекбуда; он установил перезвон Миры, Мимозы, Мезартим, Менкар. Все солнца пели в великолепном унисоне: Садалмалик, Садалсуд, Садахбия, Сак Сахиб Альма, Регулус, Алгол, Наос, Анкаа. Он и сам присоединился к песне. Слушайте, сказал он, я парю здесь в пространстве, я — человек, рожденный женщиной, который шел вперед, полз и учился стоять, я, который в матке имел жабры, я, которому отведены три дюжины лет и десять, я, который страдал и знал боль и одиночество. Я стою перед звездами. Я ловлю их мелодии. Я — пришелец из прошлого, изгнанник, жертва: вот я. С моими товарищами. С сынами человеческими. Так ли я мал? Так ли я слаб? Пойте! Наполните Вселенную громом! Теперь деревянные духовые, медные, струнные, ударные! Еще и еще, еще и еще!
Он растянулся в Космосе от края до края. Смеялся. Ревел. Ласкал солнца. Насвистывал. Рыдал. Выкрикивал свое имя. Ликовал.
А настроенные звезды перезванивались.
И когда наступил нужный момент, Хенмер спокойно сказал:
— Все сделано. Теперь можно возвращаться.
15
— Смерть, — напомнил он Серифис. — Рассказать. Ты обещала. Все о смерти.
— Это был мир, — ответила она. — Я была пустой. Словно сон.
Они плескались всемером в озере темного меда. Оставшийся в одиночестве сфероид скучал, сожалея о возвращении из путешествия к звездам. Мед стекал с огромных морщинистых деревьев, чьи ветви гнулись под тяжестью собственного сока. Он проникал через кожу внутрь, приглушая свечение Скиммеров. Случайно попробовав несколько капель, Клей услышал в ушах жужжание. Сейчас все Скиммеры, кроме Хенмер, были в женской форме. Хенмер, кругами плавал вдоль берегов озера.
Клей продолжил расспросы:
— Ты видела там что-нибудь? Что ты осознавала там?
— Пустоту.
— Но ты понимала, что существуешь где-то?
— Я понимала, что не существую.
— Что ты чувствовала?
— Я чувствовала бесчувствие.
— Нельзя ли конкретнее? — выходя из себя, попросил Клей. — Я хочу знать, на что это похоже.
— Умри и увидишь, — предложила Серифис.
— Умри и увидишь, — пробормотала Нинамин.
— Умри и увидишь, — сказала Ти.
— Умри и увидишь, — от Ангелон.
Но от Брил:
— Увидишь и умри.
Все рассмеялись. Хенмер сказал:
— Мы все умрем, и все увидим.
— А вскоре вернетесь обратно?
— Думаю, нет, — лениво протянул Хенмер. — Это бы все испортило.
— Это — сверкающее королевство, — сказала Серифис. — Там соединяются все вещи, как все цвета соединяются, чтобы создать белый. Это место вне всех мест. Это было — само. С яркими стенами. С белизной. С небом, спустившимся до горизонта. И все мы были ничто. А вскоре забыли себя. Я была не Серифис, и они не были теми, кем были раньше, и мы блистали. Мы блистали. А потом я вернулась.
— Нет, — Клей в замешательстве плеснул медом. — Не верю. Смерть есть смерть и после нее ничего нет. Значение слова. Конец существования. Это — не место. Ты нигде не была.
— Была.
— Значит, ты не смогла умереть, — настаивал он.
— Серифис умерла, — сказал проплывающий со скрещенными ногами Хенмер.
— Я умерла, — сказала Серифис, — и ушла. И была. И вернулась. И рассказываю вам об этом. Место, место, место!
— Иллюзия, — заупрямился Клей. — Как и путешествие к звездам. Как скольжение к сердцу земли. Как подъем моря. Ты придумала место смерти, отправилась туда, и оно тебе понравилось. Но это — не смерть.
— Это была смерть, — сказала Серифис.
Ти и Нинамин подошли ближе.
— От ваших ссор скиснет мед, — заметила Ти.
— А решение очень простое, — сказала Нинамин. — Когда мы пойдем умирать туда, где умерла Серифис, пойдем с нами, ты сам все увидишь и узнаешь правду.
— Я же не Скиммер, — проворчал Клей. — Когда я умру, я буду мертв и не вернусь сюда.
— Ты уверен? — удивилась Брил.
— Я думаю да.
— Как ты можешь знать, когда ты никогда там не был? — спросила Ангелон.
— А Серифис была, — добавила Ти.
— Мы верим Серифис, — сказала Нинамин.
Он был в меньшинстве. Они спорили, как дети. Он не мог их убедить. Эта болтовня о смерти и возвращении из смерти сделала его напряженным и стесненным.
— Эта смерть была маленькой, — объявила Серифис. — Мы должны попробовать и большую. Он прав, и я права: это была смерть, но не полная смерть. Может, этого недостаточно. Чтобы узнать, что такое смерть, мы должны умереть на самом деле. Когда придет время.
— Хватит.
— Мы тебе надоели? — спросил Ангелон.
— Мне надоела смерть, — сказала Серифис. — Та моя маленькая смерть. Это было красиво, но надоело.
— Мы тоже красивы, — подвела итог Нинамин. — Может, и мы становимся утомительными?
— Вы мне не надоели, — заверил он их. — Вы давите на меня. Болтая о смерти. Об умирании.
— Ты сам просил, — упрекнула его Серифис.
— Я не хотел.
— Может, не будем говорить об этом? — спросил Хенмер.
Клей растерянно уставился на него. Он потряс головой и обнаружил источник своего возбуждения: он решил, что со стороны бессмертных играть со смертью было просто наглостью. Когда его родные всегда жили под этим жестоким приговором. Для нас смерть была не игрой. Он не думал, что Скиммеры предпочли бы умирать. Смерть несовместима с их природой, для них умереть значило бы нарушить эстетику, нарушить законы природы. И они играли этой мыслью, забавлялись в своем бессмертии. Они дразнили его мимолетностью, предлагая свои драгоценные жизни. А я их люблю, понял он.
— Ты одинок среди нас? — спросила Нинамин.
Над ними скользнула лавандовая туча. Начался внезапный бурный дождь, оставляя на поверхности меда отметины, словно следы пуль. Поднимались и опадали гейзеры темной жидкости. Во время бури никто не говорил. Мелькали зеленые молнии. Загремел гром; и вдруг возник могучий звук, в котором Клей быстро распознал плач Неправедной. Познакомлюсь ли я, наконец, с этой досадной богиней? Рыдания прекратились. Капли падали менее бурно. На вязкой поверхности медового озера разлились лужи сияющей воды. Скиммеры придвинулись поближе к Клею, как бы желая его защитить.
— Помечтаешь с нами? — спросила Ангелон.
— О чем?
— Помечтаем о твоем мире, — она безмятежно улыбнулась, — потому что ты одинок.
— Это был мир, — ответила она. — Я была пустой. Словно сон.
Они плескались всемером в озере темного меда. Оставшийся в одиночестве сфероид скучал, сожалея о возвращении из путешествия к звездам. Мед стекал с огромных морщинистых деревьев, чьи ветви гнулись под тяжестью собственного сока. Он проникал через кожу внутрь, приглушая свечение Скиммеров. Случайно попробовав несколько капель, Клей услышал в ушах жужжание. Сейчас все Скиммеры, кроме Хенмер, были в женской форме. Хенмер, кругами плавал вдоль берегов озера.
Клей продолжил расспросы:
— Ты видела там что-нибудь? Что ты осознавала там?
— Пустоту.
— Но ты понимала, что существуешь где-то?
— Я понимала, что не существую.
— Что ты чувствовала?
— Я чувствовала бесчувствие.
— Нельзя ли конкретнее? — выходя из себя, попросил Клей. — Я хочу знать, на что это похоже.
— Умри и увидишь, — предложила Серифис.
— Умри и увидишь, — пробормотала Нинамин.
— Умри и увидишь, — сказала Ти.
— Умри и увидишь, — от Ангелон.
Но от Брил:
— Увидишь и умри.
Все рассмеялись. Хенмер сказал:
— Мы все умрем, и все увидим.
— А вскоре вернетесь обратно?
— Думаю, нет, — лениво протянул Хенмер. — Это бы все испортило.
— Это — сверкающее королевство, — сказала Серифис. — Там соединяются все вещи, как все цвета соединяются, чтобы создать белый. Это место вне всех мест. Это было — само. С яркими стенами. С белизной. С небом, спустившимся до горизонта. И все мы были ничто. А вскоре забыли себя. Я была не Серифис, и они не были теми, кем были раньше, и мы блистали. Мы блистали. А потом я вернулась.
— Нет, — Клей в замешательстве плеснул медом. — Не верю. Смерть есть смерть и после нее ничего нет. Значение слова. Конец существования. Это — не место. Ты нигде не была.
— Была.
— Значит, ты не смогла умереть, — настаивал он.
— Серифис умерла, — сказал проплывающий со скрещенными ногами Хенмер.
— Я умерла, — сказала Серифис, — и ушла. И была. И вернулась. И рассказываю вам об этом. Место, место, место!
— Иллюзия, — заупрямился Клей. — Как и путешествие к звездам. Как скольжение к сердцу земли. Как подъем моря. Ты придумала место смерти, отправилась туда, и оно тебе понравилось. Но это — не смерть.
— Это была смерть, — сказала Серифис.
Ти и Нинамин подошли ближе.
— От ваших ссор скиснет мед, — заметила Ти.
— А решение очень простое, — сказала Нинамин. — Когда мы пойдем умирать туда, где умерла Серифис, пойдем с нами, ты сам все увидишь и узнаешь правду.
— Я же не Скиммер, — проворчал Клей. — Когда я умру, я буду мертв и не вернусь сюда.
— Ты уверен? — удивилась Брил.
— Я думаю да.
— Как ты можешь знать, когда ты никогда там не был? — спросила Ангелон.
— А Серифис была, — добавила Ти.
— Мы верим Серифис, — сказала Нинамин.
Он был в меньшинстве. Они спорили, как дети. Он не мог их убедить. Эта болтовня о смерти и возвращении из смерти сделала его напряженным и стесненным.
— Эта смерть была маленькой, — объявила Серифис. — Мы должны попробовать и большую. Он прав, и я права: это была смерть, но не полная смерть. Может, этого недостаточно. Чтобы узнать, что такое смерть, мы должны умереть на самом деле. Когда придет время.
— Хватит.
— Мы тебе надоели? — спросил Ангелон.
— Мне надоела смерть, — сказала Серифис. — Та моя маленькая смерть. Это было красиво, но надоело.
— Мы тоже красивы, — подвела итог Нинамин. — Может, и мы становимся утомительными?
— Вы мне не надоели, — заверил он их. — Вы давите на меня. Болтая о смерти. Об умирании.
— Ты сам просил, — упрекнула его Серифис.
— Я не хотел.
— Может, не будем говорить об этом? — спросил Хенмер.
Клей растерянно уставился на него. Он потряс головой и обнаружил источник своего возбуждения: он решил, что со стороны бессмертных играть со смертью было просто наглостью. Когда его родные всегда жили под этим жестоким приговором. Для нас смерть была не игрой. Он не думал, что Скиммеры предпочли бы умирать. Смерть несовместима с их природой, для них умереть значило бы нарушить эстетику, нарушить законы природы. И они играли этой мыслью, забавлялись в своем бессмертии. Они дразнили его мимолетностью, предлагая свои драгоценные жизни. А я их люблю, понял он.
— Ты одинок среди нас? — спросила Нинамин.
Над ними скользнула лавандовая туча. Начался внезапный бурный дождь, оставляя на поверхности меда отметины, словно следы пуль. Поднимались и опадали гейзеры темной жидкости. Во время бури никто не говорил. Мелькали зеленые молнии. Загремел гром; и вдруг возник могучий звук, в котором Клей быстро распознал плач Неправедной. Познакомлюсь ли я, наконец, с этой досадной богиней? Рыдания прекратились. Капли падали менее бурно. На вязкой поверхности медового озера разлились лужи сияющей воды. Скиммеры придвинулись поближе к Клею, как бы желая его защитить.
— Помечтаешь с нами? — спросила Ангелон.
— О чем?
— Помечтаем о твоем мире, — она безмятежно улыбнулась, — потому что ты одинок.
16
Он закрыл глаза. Его взяли за руки и повлекли в лоно озера. Они грезили без сна и он грезил с ними. Они грезили о его мире, ибо он был одинок.
Они видели для него Египет. Белые пирамиды и рычащие сфинксы, скорпионы на горячем красном песке, колонны Луксора и Карнака. Фараоны, Анубис и Сет, Осирис, Гор, Ра. Они представляли Ласко и Альтамир, мерцающие светильники из жира мамонта, художник левша, рисующий охрой на стене пещеры, стада волосатых носорогов, колдунов в их шкурах и раскраске. Они воображали ему золоченые купола Византии. Колумба, попавшего в качку на море. Статую Свободы с мечом в руке. Они намечтали ему Луну с отпечатками ног на поверхности и неподвижными металлическими пауками. Рощу деревьев, Эйфелеву башню, Большой Каньон в Колорадо, коралловый пляж в Санта-Крус, мост Бей на восходе солнца, Ривьеру. Намечтали пингвинов и додо, мастодонтов и моа, намечтали львов и тигров, кошек и собак, газелей, пауков, крыс. Они мечтали об автострадах. О тоннелях. О канализационных трубах. О метро. Бенедиктине и Шартрезе, коньяке, бурбоне, виски. Линкольне. Вашингтоне. Наполеоне. Он хватал проплывающие фрагменты, обнимал их, отпускал и тянулся к новым. Течение было обильным. Они мечтали о его друзьях и семье, доме, обуви. Они мечтали о самом Клее и посылали его проплывать мимо себя. Они вытаскивали из волшебного горшочка множество интересных вещей. Они дали ему Крестовые походы, кинофильмы, «Нью-Йорк Таймс», Понте Веккьо, Девятую симфонию, Церковь святого Сепулькара, вкус табака и мемориал Альберта. Скорость увеличивалась. Воспоминания душили его. Озеро наполнилось обрывками прошлого. Они были очарованы и восхищены, то и дело спрашивая, что это? кто это? как это называется?
— Ты рад увидеть все это снова? — прошептал кто-то. — Ты думал, об этом забыли?
Клей застонал. Сон длился слишком долго.
И наконец, он закончился. Мечты исчезли. Он наугад схватил Нинамин и прижал ее к себе, пока не прошел спазм ужаса.
— Ты испугался? Волнуешься? Тебе грустно?
Они видели для него Египет. Белые пирамиды и рычащие сфинксы, скорпионы на горячем красном песке, колонны Луксора и Карнака. Фараоны, Анубис и Сет, Осирис, Гор, Ра. Они представляли Ласко и Альтамир, мерцающие светильники из жира мамонта, художник левша, рисующий охрой на стене пещеры, стада волосатых носорогов, колдунов в их шкурах и раскраске. Они воображали ему золоченые купола Византии. Колумба, попавшего в качку на море. Статую Свободы с мечом в руке. Они намечтали ему Луну с отпечатками ног на поверхности и неподвижными металлическими пауками. Рощу деревьев, Эйфелеву башню, Большой Каньон в Колорадо, коралловый пляж в Санта-Крус, мост Бей на восходе солнца, Ривьеру. Намечтали пингвинов и додо, мастодонтов и моа, намечтали львов и тигров, кошек и собак, газелей, пауков, крыс. Они мечтали об автострадах. О тоннелях. О канализационных трубах. О метро. Бенедиктине и Шартрезе, коньяке, бурбоне, виски. Линкольне. Вашингтоне. Наполеоне. Он хватал проплывающие фрагменты, обнимал их, отпускал и тянулся к новым. Течение было обильным. Они мечтали о его друзьях и семье, доме, обуви. Они мечтали о самом Клее и посылали его проплывать мимо себя. Они вытаскивали из волшебного горшочка множество интересных вещей. Они дали ему Крестовые походы, кинофильмы, «Нью-Йорк Таймс», Понте Веккьо, Девятую симфонию, Церковь святого Сепулькара, вкус табака и мемориал Альберта. Скорость увеличивалась. Воспоминания душили его. Озеро наполнилось обрывками прошлого. Они были очарованы и восхищены, то и дело спрашивая, что это? кто это? как это называется?
— Ты рад увидеть все это снова? — прошептал кто-то. — Ты думал, об этом забыли?
Клей застонал. Сон длился слишком долго.
И наконец, он закончился. Мечты исчезли. Он наугад схватил Нинамин и прижал ее к себе, пока не прошел спазм ужаса.
— Ты испугался? Волнуешься? Тебе грустно?
17
День, ночь, день, ночь и день, и они вошли в землю лесов и потоков, изрезанные и пересеченные, полные диких зверей. Некоторые вещи, казалось, были дороги эволюции. Он увидел нечто, похожее на американского лося, хотя это животное было увенчано цветущим зеленым кустом вместо рогов, увидел почти медведя, пузатого, с тяжелой челюстью, его делал странным лишь острый позвоночник; увидел плоские хвосты, ударявшие по воде, и вспомнил о бобрах, хотя их владельцы имели длинные изогнутые шеи; он узнал гору блестящих игл дикобраза, блеск зубов и хвост рыси, дрожащие длинные уши и кремовый мех кролика. Но было здесь и множество зверей, для которых он не смог найти сравнение: куча волосатой плоти, по форме напоминавшая детскую коляску с пятью равностоящими стволами по периметру, синюю вертикальную штуку, пробиравшуюся вперед на единственной резиновой ноге, нелетающую птицу с куриными лапами и мордой крокодила, крадущееся существо, лишенное конечностей, состоящее из трех змеиных тел, соединенных параллельно, и много других. Пока они шли, погода ухудшалась, что озадачило Клея, ибо здесь определенно наступала осень, а он уже стал привыкать к миру без времен года и климатических зон. Подул морозный ветер. В сухом воздухе шуршали опадающие листья. Солнечный свет померк; звуки стали резче, горизонт обложили тяжелые серые тучи.
— Мы приблизились к еще одному неприятному месту, — объяснил Хенмер.
— Какому?
— Оно называется Ледяное.
Место, называемое Ледяным, возникло перед ними совершенно неожиданно. Толстый занавес из тесно растущих деревьев с кронами из голубых иголок отмечал границу между землей лесов и лежащей дальше ужасной зоной. Путешественники протиснулись между деревьями и вошли в вечную зиму. Этот нелепый кусок старой Антарктиды, вделанный в помягчавший глобус, казался пятном проказы на нежной щеке. Царство белизны. Оно оглушало и ослепляло. Невыносимый блеск ударил в глаза, и Клей отвернулся, сказав Серифис:
— Ты уверена, что была не здесь, перепутав это место со Смертью?
— Смерть была немного белее, — ответила она, — и не такая холодная.
Холодно. Да. Голый в полярной стуже. Он замерзнет, станет ледяным столбом с открытыми глазами, сомкнутыми губами, гениталиями, превратившимися в сосульки.
— Мы должны идти вперед?
Всему есть предел. Что его защитит? Лед гладкий и ровный, одеяло земли, живое ужасным блеском. Из него торчали, как клыки, черные камни. В некоторых местах лед раскалывали трещины, словно спрятавшиеся каньоны. И все же Хенмер ступил на лед, а за ним последовали и остальные. И Клей. Ему было больно. И холодно. Солнечный свет играл со льдом, отражаясь от него и мешая краски: здесь темно-синий, там желто-зеленый, а на этих гребнях оттенок красного, супружество крови и света. В морозной тишине между раздающимися время от времени подземными звуками путешественником окутала пелена тумана, и Клей испугался, что отобьется от группы и погибнет в этом обширном пространстве. Он понимал, что получает от них тепло. Они питали его.
В дымке появились некие фигуры и пересекли тропу: прямостоящие двуногие создания, стройные и вытянутые, с непропорционально короткими ногами и бочкообразными телами. Их покрывали толстые серые шкуры, у них была развитая мускулатура, а массивные шеи образовывали высокий пьедестал для высоких куполов голов. Во рту виднелось множество зубов. Носы крючковатые и крепкие. В ярко-желтых глазах сверкала хитрость. Они немного походили на гигантских выдр, приспособившихся к ходьбе, но еще они походили на людей, изменившихся, чтобы соответствовать особым условиям жизни в Ледяном. Клей испугался. Оглянувшись вокруг в поисках товарищей и не обнаружив их, он испугался еще больше. Душу охватила паника.
— Хенмер? Нинамин? Ти?
Серые создания лениво прогуливались по тропе, но стало ясно, что они приближаются. Теперь их была уже целая дюжина, а по мере того как белый туман рассеивался, их становилось еще больше. Клей» уловил их запахи: кислый запах долго остававшейся под дождем шерсти. Он глупо гол. Он понял, что это не дикие звери, а больше сыны человеческие в еще одном образе.
— Брил? Ангелон? Серифис?
Его локтя коснулось что-то теплое: грудь Серифис. Весь дрожа, он повернулся к ней:
— Ты их видишь? — прошептал он.
— Конечно.
— Кто они?
— Разрушители.
Просто, с полным пониманием.
— Люди?
— По своему.
— Они меня пугают.
Серифис рассмеялась:
— Ты, споривший с Едоками, испугался этих?
— Едок — ничто, кроме зубов, когтей и бахвальства, — заметил Клей, — а эти…
Сквозь туман пробился знакомый рыдающий звук.
— Да, — согласилась Серифис. — Слуги Неправедной.
Подул яростный порывистый ветер. Клей съежился, прикрывая лицо и лоно. Туман еще плотнее окутал его. Неправедная гоготала. Солнечный свет, скользивший над промерзшей землей, пробрался под пелену тумана и искупал его в голубом, сияюще-зеленом и фиолетово-черном, он ощутил вспышку золотого огня и затем свет исчез.
— Серифис? — позвал он и стал ощупью искать ее. Губы наверное посинели. Уши. Пальцы. Он представил себе, как треснет его замороженный пенис. Яички кристаллизировались. Он шаркал ногами, лед простирался как зеркало — холодное скользкое стекло.
— Хенмер? Брил?
Теперь раствориться. Взмыть в пространство, парить среди звезд — где угодно, где угодно, только не здесь. Что это за область Ледяного? Досадное пятно. Рыдания становились громче. Они разрывали сердце, неужели Неправедная действительно так скорбит? О чем? О ком?
— Ти? Где ты, Ти? Кто-нибудь, Нинамин?
Коснуться их разума, обвить усиками и подтянуть поближе. Он слишком уязвим. А холод — реальность. Его друзья поверхностны, легкомысленны, забывчивы: они потеряли сфероид, возвращаясь из путешествия к звездам, и ничего об этом не сказали. Может, они вовсе не друзья ему? Где они? Зачем притащили его сюда? Запах гниющей шерсти стал сильнее, он тревожил, волновал. Клей вспоминал пруды, долины, луга, потоки, аромат странных цветов, сладкий вкус таинственных вод. Он вспомнил, как входил в теплую влажную щель Нинамин. Он вспомнил былые восторги и прошлые удобства. Пробираясь вперед, он шел и падал: все его тело, от груди до бедер, обжигало прикосновение льда. К ушам прилипали рыдания. Он соскребал с кожи клей. Мир темнел. Свет отступал, всасывался западом, терял краски от ледяного поля, тумана и неба. А в черноте появлялись новые краски. Извергалась Аврора, из небесного кармана извергались бледные электрические потоки. Новую ночь наполнило игривое дрожание. Но в красоте бури было и тепло. Поднявшись, Клей протянул вперед руки, пытаясь схватить Аврору и одеться в нее. Складки и сборки в ночи — жемчужно-серые, изумрудные, лимонные, вишневые. Под ударами молотов звенели миллионы наковален, выкрикивали голоса, радостно плакала Неправедная. Он шел вперед. Теперь до него дошло, что Скиммеры предоставили его судьбе. Страх не покинул его, но он скомкал его и нес в груди, словно кисту. Он полюбил лед. Он полюбил холод. Он любил ночь. Он любил огонь в небесах. Он любил тех, кто разрушал. Он любил свой страх.
Теперь Разрушители окружили его кольцом.
Он хорошо разглядел их в блеске зари. Едва выше него ростом, они были намного тяжелее, потому что под кожей скрывались мощные мускулы и толстый слой жира. Серый мех казался шелковистым. На лапах втяжные когти. Эти действенные двигатели смерти, компактные и хорошо очерченные, ни в нем не походили на гротескных чудовищ типа Едоков, те были настолько же ужасающими, настолько и комичными, то в этих чувствовалась сущность угрожающей животной силы. Сейчас они меньше напоминали ему выдр, а больше волков. Но это все же были люди и в их глазах горел холодный огонь знаний. Они терпеливо и неподвижно стояли перед ним, их длинные хищные руки свисали ниже колен. Чего они хотят? Сожрать его? Он рисовал себя распростертым на этой ледяной равнине со вспоротым животом и торчащими внутренностями, пока Разрушители спорили о его железах, почках, аорте, селезенке. Но такая судьба казалась ему слишком тривиальной. Он устроил им проверку, повернувшись и как бы пытаясь прорваться сквозь щель в их кругу. Как он и ожидал, их рефлексы были великолепны: не показав и вида, они сдвинулись, закрыли щель и продолжали молча стоять.
— Мы приблизились к еще одному неприятному месту, — объяснил Хенмер.
— Какому?
— Оно называется Ледяное.
Место, называемое Ледяным, возникло перед ними совершенно неожиданно. Толстый занавес из тесно растущих деревьев с кронами из голубых иголок отмечал границу между землей лесов и лежащей дальше ужасной зоной. Путешественники протиснулись между деревьями и вошли в вечную зиму. Этот нелепый кусок старой Антарктиды, вделанный в помягчавший глобус, казался пятном проказы на нежной щеке. Царство белизны. Оно оглушало и ослепляло. Невыносимый блеск ударил в глаза, и Клей отвернулся, сказав Серифис:
— Ты уверена, что была не здесь, перепутав это место со Смертью?
— Смерть была немного белее, — ответила она, — и не такая холодная.
Холодно. Да. Голый в полярной стуже. Он замерзнет, станет ледяным столбом с открытыми глазами, сомкнутыми губами, гениталиями, превратившимися в сосульки.
— Мы должны идти вперед?
Всему есть предел. Что его защитит? Лед гладкий и ровный, одеяло земли, живое ужасным блеском. Из него торчали, как клыки, черные камни. В некоторых местах лед раскалывали трещины, словно спрятавшиеся каньоны. И все же Хенмер ступил на лед, а за ним последовали и остальные. И Клей. Ему было больно. И холодно. Солнечный свет играл со льдом, отражаясь от него и мешая краски: здесь темно-синий, там желто-зеленый, а на этих гребнях оттенок красного, супружество крови и света. В морозной тишине между раздающимися время от времени подземными звуками путешественником окутала пелена тумана, и Клей испугался, что отобьется от группы и погибнет в этом обширном пространстве. Он понимал, что получает от них тепло. Они питали его.
В дымке появились некие фигуры и пересекли тропу: прямостоящие двуногие создания, стройные и вытянутые, с непропорционально короткими ногами и бочкообразными телами. Их покрывали толстые серые шкуры, у них была развитая мускулатура, а массивные шеи образовывали высокий пьедестал для высоких куполов голов. Во рту виднелось множество зубов. Носы крючковатые и крепкие. В ярко-желтых глазах сверкала хитрость. Они немного походили на гигантских выдр, приспособившихся к ходьбе, но еще они походили на людей, изменившихся, чтобы соответствовать особым условиям жизни в Ледяном. Клей испугался. Оглянувшись вокруг в поисках товарищей и не обнаружив их, он испугался еще больше. Душу охватила паника.
— Хенмер? Нинамин? Ти?
Серые создания лениво прогуливались по тропе, но стало ясно, что они приближаются. Теперь их была уже целая дюжина, а по мере того как белый туман рассеивался, их становилось еще больше. Клей» уловил их запахи: кислый запах долго остававшейся под дождем шерсти. Он глупо гол. Он понял, что это не дикие звери, а больше сыны человеческие в еще одном образе.
— Брил? Ангелон? Серифис?
Его локтя коснулось что-то теплое: грудь Серифис. Весь дрожа, он повернулся к ней:
— Ты их видишь? — прошептал он.
— Конечно.
— Кто они?
— Разрушители.
Просто, с полным пониманием.
— Люди?
— По своему.
— Они меня пугают.
Серифис рассмеялась:
— Ты, споривший с Едоками, испугался этих?
— Едок — ничто, кроме зубов, когтей и бахвальства, — заметил Клей, — а эти…
Сквозь туман пробился знакомый рыдающий звук.
— Да, — согласилась Серифис. — Слуги Неправедной.
Подул яростный порывистый ветер. Клей съежился, прикрывая лицо и лоно. Туман еще плотнее окутал его. Неправедная гоготала. Солнечный свет, скользивший над промерзшей землей, пробрался под пелену тумана и искупал его в голубом, сияюще-зеленом и фиолетово-черном, он ощутил вспышку золотого огня и затем свет исчез.
— Серифис? — позвал он и стал ощупью искать ее. Губы наверное посинели. Уши. Пальцы. Он представил себе, как треснет его замороженный пенис. Яички кристаллизировались. Он шаркал ногами, лед простирался как зеркало — холодное скользкое стекло.
— Хенмер? Брил?
Теперь раствориться. Взмыть в пространство, парить среди звезд — где угодно, где угодно, только не здесь. Что это за область Ледяного? Досадное пятно. Рыдания становились громче. Они разрывали сердце, неужели Неправедная действительно так скорбит? О чем? О ком?
— Ти? Где ты, Ти? Кто-нибудь, Нинамин?
Коснуться их разума, обвить усиками и подтянуть поближе. Он слишком уязвим. А холод — реальность. Его друзья поверхностны, легкомысленны, забывчивы: они потеряли сфероид, возвращаясь из путешествия к звездам, и ничего об этом не сказали. Может, они вовсе не друзья ему? Где они? Зачем притащили его сюда? Запах гниющей шерсти стал сильнее, он тревожил, волновал. Клей вспоминал пруды, долины, луга, потоки, аромат странных цветов, сладкий вкус таинственных вод. Он вспомнил, как входил в теплую влажную щель Нинамин. Он вспомнил былые восторги и прошлые удобства. Пробираясь вперед, он шел и падал: все его тело, от груди до бедер, обжигало прикосновение льда. К ушам прилипали рыдания. Он соскребал с кожи клей. Мир темнел. Свет отступал, всасывался западом, терял краски от ледяного поля, тумана и неба. А в черноте появлялись новые краски. Извергалась Аврора, из небесного кармана извергались бледные электрические потоки. Новую ночь наполнило игривое дрожание. Но в красоте бури было и тепло. Поднявшись, Клей протянул вперед руки, пытаясь схватить Аврору и одеться в нее. Складки и сборки в ночи — жемчужно-серые, изумрудные, лимонные, вишневые. Под ударами молотов звенели миллионы наковален, выкрикивали голоса, радостно плакала Неправедная. Он шел вперед. Теперь до него дошло, что Скиммеры предоставили его судьбе. Страх не покинул его, но он скомкал его и нес в груди, словно кисту. Он полюбил лед. Он полюбил холод. Он любил ночь. Он любил огонь в небесах. Он любил тех, кто разрушал. Он любил свой страх.
Теперь Разрушители окружили его кольцом.
Он хорошо разглядел их в блеске зари. Едва выше него ростом, они были намного тяжелее, потому что под кожей скрывались мощные мускулы и толстый слой жира. Серый мех казался шелковистым. На лапах втяжные когти. Эти действенные двигатели смерти, компактные и хорошо очерченные, ни в нем не походили на гротескных чудовищ типа Едоков, те были настолько же ужасающими, настолько и комичными, то в этих чувствовалась сущность угрожающей животной силы. Сейчас они меньше напоминали ему выдр, а больше волков. Но это все же были люди и в их глазах горел холодный огонь знаний. Они терпеливо и неподвижно стояли перед ним, их длинные хищные руки свисали ниже колен. Чего они хотят? Сожрать его? Он рисовал себя распростертым на этой ледяной равнине со вспоротым животом и торчащими внутренностями, пока Разрушители спорили о его железах, почках, аорте, селезенке. Но такая судьба казалась ему слишком тривиальной. Он устроил им проверку, повернувшись и как бы пытаясь прорваться сквозь щель в их кругу. Как он и ожидал, их рефлексы были великолепны: не показав и вида, они сдвинулись, закрыли щель и продолжали молча стоять.