Страница:
Шепота среди этих звуков не было. Вместо него я обнаружил, что из неприкрытой двери внизу пробивается свет.
- Твою неваляху! - в сердцах произнес я.
Майор Фомин забыл выключить свет на первом ярусе, когда уходил отсюда неделю назад. Отчасти я сам был в этом виноват: тогда мне поплохело от вида мертвого гуманоида на хирургическом столе, и ему пришлось спешно выводить меня на свежий воздух. Лампы дневного света работали непрерывно больше восьми суток. Потрясающе.
Висевшая у меня на поясе рация вдруг ожила.
- Начальник… начальник! - раздался сквозь треск голос Тарасыча. - Начальник, ответь!
Я снял рацию с пояса, поднес к губам.
- Слушаю.
- Слава богу, живой! А то я перепугался, японский городовой!… Дождища-то какой, верно?
Мне показалось, что Тарасыч больше перепугался за себя, чем за меня, оставшись один в караулке.
Впрочем, не один, у него там Клякса есть.
- Ты где, начальник?
- Со мной все в порядке, я укрылся в бункере.
- Тогда хорошо. Приходи в караулку, как поутихнет. В бункере холодно, небось. А я печечку затоплю.
Я представил пышущую жаром буржуйку, и в желудке стало тепло, как после соточки. Я пообещал Тарасычу что приду, как только это будет возможно, и, разорвав связь, стал спускаться к полоске света в глубину бункера.
Я шел медленно. Из-под корней мокрых волос то и дело скатывались капли, заливая левый глаз. Скользкие из-за налипшей глины подошвы норовили соскользнуть со ступеней, и мне приходилось придерживаться рукой стены. Спуститься и не загреметь по лестнице - для выполнения сей задачи потребовалась вся моя воинская подготовка.
Как я и ожидал, коридор за дверью оказался залит холодным белым светом, излучаемым двумя флуоресцентными лампами на потолке, одна из которых помаргивала. Так и есть. Фомин забыл выключить свет в подземелье. Я постоял, оглядывая коридор и счищая о выступающую кромку стального порога глину с подошвы. Наверху шумел дождь, раздавались раскаты грома. Здесь было тихо, толща земли и бетона глушила любые шумы.
Шепот больше не раздавался.
Если вообще когда-нибудь был.
Я прошел вдоль дверей, ведущих в лабораторные комнаты. Мимо проплыли агрессивно выставленные штурвалы. Остановился возле двери, обозначенной циферкой «2», снова смахнул скатившиеся в глазницу капли, повернул штурвал и вошел. Жаль, что журнал посещений бункера остался в караулке, а так в нем можно было бы сделать выпендрежную запись: «Проверка сохранности инвентарных объектов», роспись и число, будто я спускался сюда намеренно. Только кто будет читать этот журнал? Гаджиев, что ли? Сомневаюсь, что он выберется в нашу дыру в течение следующих двухсот лет… Но что об этом рассуждать - журнал оставался в караулке. К тому же когда я вошел в комнату, то начисто забыл и про него, и про выпендрежную запись.
В комнате, куда я вошел, хранились граненые осколки. Как утверждал Фомин, элементы управления неопознанным летающим объектом, который наши доблестные ПВО опустили с небес на землю. Так вот, эти стеклышки, разложенные на зеленом сукне, под выстрелы грома наверху, шевелились и поворачивались. От каждого шевеления в хрустальных недрах вспыхивало крохотное бледное сияние.
Судя по звуку, гроза наверху заканчиваться не собиралась. Положив пальцы на зеленое сукно, я ощупал его с разных сторон, стараясь не касаться двигающихся и вспыхивающих стекляшек. Признаюсь, я их немного побаивался… Нет, под сукном ничего постороннего - только твердая поверхность столешницы. Я напряженно выдохнул. Жирная капля скатилась с кончика носа и упала между осколков. Поспешно смахнув влагу с лица, я перешел к обследованию самого стола.
Стол не качался. Все четыре ножки плотно соприкасались с поверхностью темно-зеленого линолеума, который, в свою очередь, туго обтягивал бетонный монолит пола. Нет, стол никоим образом не влиял на движение стекляшек. Это они вели себя на нем словно живые. Или нет… Словно чье-то присутствие каким-то образом влияло на них.
Мне пришлось прекратить эксперименты. Холод, распространяемый по обоим ярусам морозильной установкой, пробрал меня до костей. С мокрой головой и в мокрых штанах я был готовой жертвой пневмонии.
Оставив стекляшки в покое, я переместился из комнаты «2» в комнату «1», делая рывки руками, чтобы разогреть мышцы. В комнате «1», как вы помните, находилась пирамидка из темного бугристого камня. Оглядев ее со всех сторон, я не обнаружил в ней странностей. Она не двигалась, не светилась, в общем делала все возможное, чтобы походить на обычный камень.
Металлические обломки в комнате «3» на ощупь показались мне немного теплее, чем в прошлый раз. Впрочем, черт его знает, я мог и ошибаться… Зато в комнате «4» давление в обоих баллонах поднялось на две десятых атмосферы, а это, между прочим, соответствует давлению столба воды высотой с меня ростом. Глядя на манометры в четвертой комнате, у меня возникло острое желание вырезать новую ложку, самую большую из всех, которые я когда-нибудь вырезал.
В кладовке, которую при приеме объекта я не осматривал, на стеллажах хранились электронные приборы, сумки с костюмами радиационной защиты, а также целый шкаф с противогазами. Среди этого имущества нашлась пыльная телогрейка. Облачившись в нее, я понял, что такое счастье! Теперь не страшно заглянуть и в морозильную камеру.
Напялив на лицо респиратор, с замирающим сердцем я сошел по лестнице на второй ярус. За алюминиевой дверью в покрытой инеем комнате я ожидал чего угодно. что мертвый пришелец будет моргать веками, что его мышцы будут подрагивать, как у оживающего Франкенштейна. Или, того хуже, когда я войду, он будет сидеть на хирургическом столе, свесив ноги, и встретит меня вопросом: «А че я здесь делаю, начальник? И какой сейчас год?»
…Хмырь в морозильной камере лежал в той же позе, в какой меня с ним познакомил майор Фомин. Все-таки аутопсия штука серьезная, после нее особенно не подвигаешься. Хотя с того момента, как я впервые услышал шепот, меня терзала сумасшедшая мысль, что это его губ дело, этого самого пришельца. Лежит и шепчет. И этот звук магическим образом проникает сквозь трехметровый слой железобетона и катится по лугу, точно стрекот кузнечиков.
В морозильной камере я пробыл недолго. Изучать пришельца желания пока не было. В его присутствии я по-прежнему ощущал тошнотворный комок, стоящий в горле. Мерзкий он, наш собрат по разуму. И потом, сырые волосы мигом прихватило ко лбу. В общем, я покинул камеру, дважды проверив, плотно ли закрыта дверца, и стал подниматься по лестнице, а мозг тем временем не прекращал анализировать странности, творящиеся на моем, мать его, до чертиков специализированном объекте.
На грозу или какой-то другой связанный с ней феномен тем или иным образом отреагировали все нлоошные артефакты, за исключением пришельца в морозильной камере и пирамидки. Ну первому и не положено реагировать, мертвец все-таки. С отсутствием реакции у пирамидки дела обстоят посложнее. Либо она вещь совершенно бесполезная, вроде речной гальки. Либо, наоборот, настолько исключительная, что для того, чтобы заставить ее проснутся, требуется нечто большее, чем небесное электричество.
Когда я поднялся на первый ярус, наверху больше не громыхало. Слышался только шум ливня. Я вернул телогрейку в кладовку, повесил на крючок респиратор. Несколько секунд размышлял, потом снова заглянул в комнату с осколками.
Стекла на зеленом сукне были неподвижны.
Чудеса закончились. Никаких шевелений, никаких свечений. Галлюцинация капитана Стремнина… О сегодняшнем инциденте, пожалуй, стоит доложить Гаджиеву. Моей компетенции недостаточно, чтобы разобраться в странностях, которые здесь творятся. Оклада, кстати, тоже. Пусть Гаджиев связывается с Институтом, пусть приезжают «академики» и ломают голову над своими игрушками. А у меня другие задачи.
Интересно, наблюдал ли эти странности Фомин? А люди до него? Если да, то почему не предупредили, сволочи?…
Я поднимался по лестнице к выходу, когда черная коробочка на поясе вновь ожила.
- Начальник! - вызывал меня Тарасыч. В его голосе сквозила непонятная истерика. - Начальник! Скорей сюда!
- Что случилось? - ответил я недовольно. Голова все еще была занята проблемами первого и единственного в моем хозяйстве бункера.
- Начальник, ты все еще в бункере, японский городовой? Поднимайся скорее! Мама родная, я такого в жизни не видел… - Его слова вдруг перекрыл оглушительный свист, идущий как из рации, так и сквозь проем распахнутой гермодвери. Единственное, что я успел различить, было его: - Че-еееерт!!…
Бункер вздрогнул от сильнейшего удара. Снаружи донесся впечатляющий грохот, который мог дать приличную фору закончившейся грозе. Со швов в потолке посыпалась бетонная крошка. От неожиданности я выпустил рацию, она запрыгала вниз по ступенькам, извергая матюги Тарасыча.
Трясущейся рукой я подобрал казенное имущество и выполз из бункера, даже не вспомнив о том, что его нужно запереть. Грохот постепенно спал, и в ушах установилась какая-то неестественная вакуумная тишина.
Лил дождь. Территорию спецхранилища покрывали гигантские лужи. Небо затягивали низкие серые тучи. В одном месте в них словно пробили дыру, и наискось от нее у меня над головой протянулся исполинский столб сизого дыма - такой длинный, что, прослеживая его путь, мне пришлось крутануть головой на сто восемьдесят градусов. Конец столба врезался в лес на другой стороне реки, и оттуда на фоне мутного дождливого неба прямо на моих глазах распускался яркий огненный грибок.
Пропавшие звуки появились и обрушились на меня. Из рации сквозь треск прорвался голос Тарасыча:
- Тарелка е…нулась! НЛО, мать его, в Боровое упало!
Глава 3 Зона падения
- Твою неваляху! - в сердцах произнес я.
Майор Фомин забыл выключить свет на первом ярусе, когда уходил отсюда неделю назад. Отчасти я сам был в этом виноват: тогда мне поплохело от вида мертвого гуманоида на хирургическом столе, и ему пришлось спешно выводить меня на свежий воздух. Лампы дневного света работали непрерывно больше восьми суток. Потрясающе.
Висевшая у меня на поясе рация вдруг ожила.
- Начальник… начальник! - раздался сквозь треск голос Тарасыча. - Начальник, ответь!
Я снял рацию с пояса, поднес к губам.
- Слушаю.
- Слава богу, живой! А то я перепугался, японский городовой!… Дождища-то какой, верно?
Мне показалось, что Тарасыч больше перепугался за себя, чем за меня, оставшись один в караулке.
Впрочем, не один, у него там Клякса есть.
- Ты где, начальник?
- Со мной все в порядке, я укрылся в бункере.
- Тогда хорошо. Приходи в караулку, как поутихнет. В бункере холодно, небось. А я печечку затоплю.
Я представил пышущую жаром буржуйку, и в желудке стало тепло, как после соточки. Я пообещал Тарасычу что приду, как только это будет возможно, и, разорвав связь, стал спускаться к полоске света в глубину бункера.
Я шел медленно. Из-под корней мокрых волос то и дело скатывались капли, заливая левый глаз. Скользкие из-за налипшей глины подошвы норовили соскользнуть со ступеней, и мне приходилось придерживаться рукой стены. Спуститься и не загреметь по лестнице - для выполнения сей задачи потребовалась вся моя воинская подготовка.
Как я и ожидал, коридор за дверью оказался залит холодным белым светом, излучаемым двумя флуоресцентными лампами на потолке, одна из которых помаргивала. Так и есть. Фомин забыл выключить свет в подземелье. Я постоял, оглядывая коридор и счищая о выступающую кромку стального порога глину с подошвы. Наверху шумел дождь, раздавались раскаты грома. Здесь было тихо, толща земли и бетона глушила любые шумы.
Шепот больше не раздавался.
Если вообще когда-нибудь был.
Я прошел вдоль дверей, ведущих в лабораторные комнаты. Мимо проплыли агрессивно выставленные штурвалы. Остановился возле двери, обозначенной циферкой «2», снова смахнул скатившиеся в глазницу капли, повернул штурвал и вошел. Жаль, что журнал посещений бункера остался в караулке, а так в нем можно было бы сделать выпендрежную запись: «Проверка сохранности инвентарных объектов», роспись и число, будто я спускался сюда намеренно. Только кто будет читать этот журнал? Гаджиев, что ли? Сомневаюсь, что он выберется в нашу дыру в течение следующих двухсот лет… Но что об этом рассуждать - журнал оставался в караулке. К тому же когда я вошел в комнату, то начисто забыл и про него, и про выпендрежную запись.
В комнате, куда я вошел, хранились граненые осколки. Как утверждал Фомин, элементы управления неопознанным летающим объектом, который наши доблестные ПВО опустили с небес на землю. Так вот, эти стеклышки, разложенные на зеленом сукне, под выстрелы грома наверху, шевелились и поворачивались. От каждого шевеления в хрустальных недрах вспыхивало крохотное бледное сияние.
* * *
Не веря глазам, некоторое время я безропотно следил за шевелением осколков и вспышками внутри них. Первой мыслью было, что я наблюдаю фокус, принципа которого не понимаю. Эти вещи не могут шевелиться сами по себе, и уж тем более светиться без подключения видимого источника энергии.Судя по звуку, гроза наверху заканчиваться не собиралась. Положив пальцы на зеленое сукно, я ощупал его с разных сторон, стараясь не касаться двигающихся и вспыхивающих стекляшек. Признаюсь, я их немного побаивался… Нет, под сукном ничего постороннего - только твердая поверхность столешницы. Я напряженно выдохнул. Жирная капля скатилась с кончика носа и упала между осколков. Поспешно смахнув влагу с лица, я перешел к обследованию самого стола.
Стол не качался. Все четыре ножки плотно соприкасались с поверхностью темно-зеленого линолеума, который, в свою очередь, туго обтягивал бетонный монолит пола. Нет, стол никоим образом не влиял на движение стекляшек. Это они вели себя на нем словно живые. Или нет… Словно чье-то присутствие каким-то образом влияло на них.
Мне пришлось прекратить эксперименты. Холод, распространяемый по обоим ярусам морозильной установкой, пробрал меня до костей. С мокрой головой и в мокрых штанах я был готовой жертвой пневмонии.
Оставив стекляшки в покое, я переместился из комнаты «2» в комнату «1», делая рывки руками, чтобы разогреть мышцы. В комнате «1», как вы помните, находилась пирамидка из темного бугристого камня. Оглядев ее со всех сторон, я не обнаружил в ней странностей. Она не двигалась, не светилась, в общем делала все возможное, чтобы походить на обычный камень.
Металлические обломки в комнате «3» на ощупь показались мне немного теплее, чем в прошлый раз. Впрочем, черт его знает, я мог и ошибаться… Зато в комнате «4» давление в обоих баллонах поднялось на две десятых атмосферы, а это, между прочим, соответствует давлению столба воды высотой с меня ростом. Глядя на манометры в четвертой комнате, у меня возникло острое желание вырезать новую ложку, самую большую из всех, которые я когда-нибудь вырезал.
В кладовке, которую при приеме объекта я не осматривал, на стеллажах хранились электронные приборы, сумки с костюмами радиационной защиты, а также целый шкаф с противогазами. Среди этого имущества нашлась пыльная телогрейка. Облачившись в нее, я понял, что такое счастье! Теперь не страшно заглянуть и в морозильную камеру.
Напялив на лицо респиратор, с замирающим сердцем я сошел по лестнице на второй ярус. За алюминиевой дверью в покрытой инеем комнате я ожидал чего угодно. что мертвый пришелец будет моргать веками, что его мышцы будут подрагивать, как у оживающего Франкенштейна. Или, того хуже, когда я войду, он будет сидеть на хирургическом столе, свесив ноги, и встретит меня вопросом: «А че я здесь делаю, начальник? И какой сейчас год?»
…Хмырь в морозильной камере лежал в той же позе, в какой меня с ним познакомил майор Фомин. Все-таки аутопсия штука серьезная, после нее особенно не подвигаешься. Хотя с того момента, как я впервые услышал шепот, меня терзала сумасшедшая мысль, что это его губ дело, этого самого пришельца. Лежит и шепчет. И этот звук магическим образом проникает сквозь трехметровый слой железобетона и катится по лугу, точно стрекот кузнечиков.
В морозильной камере я пробыл недолго. Изучать пришельца желания пока не было. В его присутствии я по-прежнему ощущал тошнотворный комок, стоящий в горле. Мерзкий он, наш собрат по разуму. И потом, сырые волосы мигом прихватило ко лбу. В общем, я покинул камеру, дважды проверив, плотно ли закрыта дверца, и стал подниматься по лестнице, а мозг тем временем не прекращал анализировать странности, творящиеся на моем, мать его, до чертиков специализированном объекте.
На грозу или какой-то другой связанный с ней феномен тем или иным образом отреагировали все нлоошные артефакты, за исключением пришельца в морозильной камере и пирамидки. Ну первому и не положено реагировать, мертвец все-таки. С отсутствием реакции у пирамидки дела обстоят посложнее. Либо она вещь совершенно бесполезная, вроде речной гальки. Либо, наоборот, настолько исключительная, что для того, чтобы заставить ее проснутся, требуется нечто большее, чем небесное электричество.
Когда я поднялся на первый ярус, наверху больше не громыхало. Слышался только шум ливня. Я вернул телогрейку в кладовку, повесил на крючок респиратор. Несколько секунд размышлял, потом снова заглянул в комнату с осколками.
Стекла на зеленом сукне были неподвижны.
Чудеса закончились. Никаких шевелений, никаких свечений. Галлюцинация капитана Стремнина… О сегодняшнем инциденте, пожалуй, стоит доложить Гаджиеву. Моей компетенции недостаточно, чтобы разобраться в странностях, которые здесь творятся. Оклада, кстати, тоже. Пусть Гаджиев связывается с Институтом, пусть приезжают «академики» и ломают голову над своими игрушками. А у меня другие задачи.
Интересно, наблюдал ли эти странности Фомин? А люди до него? Если да, то почему не предупредили, сволочи?…
Я поднимался по лестнице к выходу, когда черная коробочка на поясе вновь ожила.
- Начальник! - вызывал меня Тарасыч. В его голосе сквозила непонятная истерика. - Начальник! Скорей сюда!
- Что случилось? - ответил я недовольно. Голова все еще была занята проблемами первого и единственного в моем хозяйстве бункера.
- Начальник, ты все еще в бункере, японский городовой? Поднимайся скорее! Мама родная, я такого в жизни не видел… - Его слова вдруг перекрыл оглушительный свист, идущий как из рации, так и сквозь проем распахнутой гермодвери. Единственное, что я успел различить, было его: - Че-еееерт!!…
Бункер вздрогнул от сильнейшего удара. Снаружи донесся впечатляющий грохот, который мог дать приличную фору закончившейся грозе. Со швов в потолке посыпалась бетонная крошка. От неожиданности я выпустил рацию, она запрыгала вниз по ступенькам, извергая матюги Тарасыча.
Трясущейся рукой я подобрал казенное имущество и выполз из бункера, даже не вспомнив о том, что его нужно запереть. Грохот постепенно спал, и в ушах установилась какая-то неестественная вакуумная тишина.
Лил дождь. Территорию спецхранилища покрывали гигантские лужи. Небо затягивали низкие серые тучи. В одном месте в них словно пробили дыру, и наискось от нее у меня над головой протянулся исполинский столб сизого дыма - такой длинный, что, прослеживая его путь, мне пришлось крутануть головой на сто восемьдесят градусов. Конец столба врезался в лес на другой стороне реки, и оттуда на фоне мутного дождливого неба прямо на моих глазах распускался яркий огненный грибок.
Пропавшие звуки появились и обрушились на меня. Из рации сквозь треск прорвался голос Тарасыча:
- Тарелка е…нулась! НЛО, мать его, в Боровое упало!
Глава 3 Зона падения
До караулки я добрался, до колен перепачкавшись в грязи. Но на такие мелочи обращать внимание уже не было сил. Лежавшая в прихожей Клякса оторвала от лап голову и с интересом посмотрела на меня.
- Что уставился! - буркнул я в сердцах.
Пес высунул язык и задышал, будто услышал от меня что-то приятное. Вот глупое животное.
Тарасыч разглядывал в окно увеличивающийся огненный грибок. Я переступил порог караулки, оставляя на половицах обильные влажные следы. Дед оглянулся на меня.
- Стекло высадило взрывной волной, - виновато сообщил он. Я только сейчас увидел, что бывший портовый связист стоит на осколках, а сквозь оконный проем ветер задувает в караулку капли дождя.
- Одежда сухая найдется? - спросил я.
- Зачем?
- Переодеться мне надо.
Тарасыч некоторое время таращился на меня, не понимая, как я могу говорить о подобных пустяках, когда за окном такое! Но потом рассудок взял верх над изумлением.
- Дяди Сани старая куртка где-то валялась… Кирзачи тоже сейчас посмотрю…
Широкая брезентовая куртка песчаного цвета с надписью на спине «Ремстройсервис» была протерта до дыр на сгибах рукавов, воняла рыбой и пылью, но оказалась достаточно крепкой. Дядя Саня, видимо, носил ее, когда был менее крупным, чем сейчас, поэтому куртка пришлась мне впору.
Пока я натягивал стоптанные кирзовые сапоги, Тарасыч взахлеб делился впечатлениями:
- Короче, затопил я печку и стал смотреть в окошко, как молнии играют. Дюже занятно за этим наблюдать, японский городовой. Потом молнии исчезли. Ну, думаю, конец грозе - ан нет! Меж облаков что-то как сверкнет, как треснет. И вываливается из-за них такое… - Он раздвинул руки, пытаясь изобразить размер и форму. - Тарелка, в общем. Большая. Вся серебристая, по фюзеляжу молнии гуляют, позади столб дыма тащит. Я едва не обделался, когда она низенько над нами прошла. Не сразу понял, что не летит, а падает… Ну я сразу за рацию, тебя вызывать. А тарелка тем временем просвистела над складом ГСМ, пересекла речку и ухнула в Боровое. Японский городовой, впервые в жизни такое вижу!
- Странно все это, - сказал я, вытягивая из бычка остатки дыма.
Тарасыч почесал татуировку якоря на плече. Вопросительно посмотрел на меня.
- Что странно? Что молния в тарелку ударила?
- Что тарелка вообще здесь очутилась.
- Где здесь?
- Именно здесь.
Тарасыч недоверчиво отстранился от меня. Я поднялся с табурета, притопнул каблуком, всаживая пятку в задник сапога.
Виднеющийся в окне гриб тем временем перестал расти и замер. Росплески клубящегося огня скрылись под периной густой сажи, лишь изредка прорываясь наружу. Над верхушками елей гриб поднялся метров на двадцать, может больше - отсюда хрен разберешь. Но выглядело впечатляюще. Глядя в окно, Тарасыч ерзал на стуле - небось локти кусает, что с ним нет захудалого фотоаппарата. Я с ним согласен, не каждый день из караулки наблюдаешь такое представление.
Теперь у меня появилось предположение, более-менее правдоподобно объясняющее сегодняшние странности. Предметы в бункере реагировали не на грозу, а на приближение летающей тарелки. Они «почувствовали» своего технологического родственника и отреагировали, зашевелились. Как кусочки железа шевелятся при появлении мощного магнита.
Все почувствовали, за исключением мертвеца и пирамидки.
- Чего делать-то, начальник? - растерянно спросил Тарасыч.
Что делать? Этот вопрос меня тоже мучает.
Я достал из кармана рабочий мобильник, который мне передал Фомин. Старенькая обшарпанная «нокиа» с царапиной на дисплее и вываливающейся кнопкой отбоя. Через этот телефон предполагалось поддерживать связь с офисом «Вымпела», ну и так, утрясать проблемы, возникающие при организации охраны спецхрана. Как раз сейчас у меня возникла одна проблема. В лес за рекой рухнуло НЛО, и столб взрыва от него похож на картинку из учебника по оружию массового поражения.
Только кому звонить? У кого достаточно компетенции, чтобы разобраться в этом вопросе? От обилия событий, случившихся за короткий период времени, я слегка растерялся. В милицию звонить? Или в МЧС? А, может, в ситуациях такого рода, дабы не нарушить режим секретности, я должен звонить сразу в Институт?
В записной книжке мобильника значилось несколько телефонов Института. Какой из них набирать? И что сказать человеку, который возьмет трубку?… Или, может, звонить нужно самому Гаджиеву? Почему меня не проинструктировали, что делать при возникновении подобной ситуации!
Эти вопросы оказались бессмысленными. Сеть была недоступна.
Здесь и в обычное время загорается две из десяти полосок, а сейчас не было и их. Трудно сказать, в чем тут дело. Возможно, из-за грозы вышла из строя близлежащая «сота». Возможно, электромагнитный импульс взрыва повредил электронику телефона. А возможно, наши инопланетные гости каким-то образом глушили связь. Насчет последнего - шучу, конечно. Хотя, как известно, в каждой шутке есть доля правды.
Бесполезный мобильник я убрал обратно в карман.
Грибок взрыва за окном превратился в клуб черной пыли, который стал медленно оседать и развеиваться ветром. С момента падения прошло от силы десять минут. Твою неваляху, я все еще не верю, что это происходит на моих глазах!
- У нас дозиметр есть? - поинтересовался я, не сводя глаз с окна.
- Чего? - удивился Тарасыч.
- Дозиметр. Прибор для измерения уровня радиации.
- А на кой он нам сдался?
Я прикусил язык. Чуть не проболтался подчиненному, не имеющему допуска, что хранимые на объекте вещи могут излучать радиацию. К счастью, Тарасыч в этот момент не блистал проницательностью. А я вдруг сообразил, что если двадцать лет назад здесь произошло нечто похожее, то дозиметры могут находиться в бункере. Хранятся же в кладовке противорадиационные костюмы!
Я отдал Тарасычу свой служебный мобильник.
- Набирай МЧС, пока не ответят.
- А если ответят, что сказать?
- Так и скажи: тарелка в соседний лес упала, беспокоит это тебя, чай с конфеткой пить не можешь.
Пока я возвращался в бункер по цепочке своих следов, оставленных в грязи, дождь сменился редкими одинокими каплями, падающими с неба. Повторный спуск на первый ярус вызвал у меня чувство дежа вю. Я решительно загнал это чувство назад поглубже, чтобы не путалось под ногами.
Порыскав в кладовке по стеллажам, я нашел целую россыпь подарков, оставленных военными. Наряду с электронными осциллографами, цифровыми тестерами и другой контрольно-измерительной ерундой, о назначении которой я имел весьма смутное представление, на полках обнаружились комплекты индивидуальных дозиметров, а также новенькие, в упаковке, войсковые приборы для радиационной разведки. В паспортах были расписаны четкие интервалы поверки приборов, видимо посещающие бункер «академики» не забывали про эту кладовку. Я взял измеритель мощности дозы ИМД, устройство попроще и полегче остальных. Также прихватил с собой комплект изолирующего противогаза и сумку с общевойсковым костюмом химзащиты. Нагруженный под завязку, я выбрался из бункера, на этот раз выключив свет и тщательно заперев наружную дверь.
Столб взрыва над лесом окончательно перестал походить на маленькую Хиросиму: все что от него осталось - грязное пятно в небе. Я включил базовый блок ИМД и направил датчик детектирования излучений в сторону пятна. Прибор неохотно щелкнул, стрелка заколебалась в самом начале шкалы. Пока неплохо, чуть выше естественного радиационного фона.
Тарасыч, высунув голову из дверного проема караулки, изучал небо. Клякса выбралась со своего места в прихожей и лакала воду из лужи. Я сгрузил барахло из бункера на крыльцо.
- Ну как МЧС?
Тарасыч отрицательно потряс головой.
- Фонарь у нас есть?
- Фонарь есть… Ты куда собрался, начальник? - осторожно поинтересовался Тарасыч.
- Прогуляюсь за реку до лесочка.
- Пойдешь туда?!!
Я пожал плечами.
- Кому-то надо посмотреть, что там. Ближе нас к месту падения все равно никого. К тому же, может быть, там живой кто остался.
Тарасыч посерел лицом. Клякса оторвала морду от лужи и посмотрела на него.
- Кто живой? - страшным голосом спросил он. - Кто там может быть живой?
Я пожал плечами.
- Вот и посмотрю.
- Да брось, начальник. На кой тебе это нужно? Лучше посидим, чаю попьем. Авось к этому времени телефон заработает.
Я только усмехнулся.
Признаюсь, есть у меня один недостаток. Я часто лезу в самое пекло. Возможно потому, что не любил сидеть в казарме. Как викингам, мне нужны были приключения. Правда, зачастую они оканчивались плачевно: то отделением милиции, то вообще увольнением из рядов Вооруженных Сил. Впрочем, это мелочи, побочный эффект. Важен сам факт участия в чем-то необычном, будоражащем кровь и волнующим воображение. Поход к упавшей тарелке был из того разряда. К тому же мне действительно интересно посмотреть: нет ли там кого-нибудь малость поживее моего подопечного из морозильной камеры?
Я попросил Тарасыча налить холодного кипятка в полуторалитровую пластиковую бутылку. Он исполнил просьбу, вылив в нее остатки из чайника. Вода была горячей, и бутылка слегка покорежилась. Я перетянул горлышко проводом, соорудил петлю и повесил на плечо.
- Возьми карабин, - вдруг сказал дед. - Мало ли.
- Карабин останется в караулке, - назидательно ответил я. - Ты, Тарасыч, охраняешь объект государственной важности. И за оружие отвечаешь головой. Ты не имеешь права передавать его кому-либо, в том числе мне.
Тарасыч заткнулся.
Я взвалил на плечо противогаз и сумку с костюмом, преодолел ворота и пошлепал по лужам в сторону реки.
На пляже, врезающемся в реку словно лезвие, я раскатал изолирующий костюм. Пока мне нужны от него только резиновые штаны. Я натянул их поверх сапог, перекинул бретели через плечи и застегнул. Рыбаки часто используют снаряжение химзащиты, чтобы удить на удалении от берега. Мне этих штанов достаточно, чтобы перейти на другую сторону и сохранить сухой одежду.
Течение на перекате было быстрое, настырное и все норовило снести меня с мели. Я прятался от него за валунами в зонах стоячей воды, да еще спасали обильные водоросли, за которые можно было держаться, когда вконец обнаглевшее течение валило с ног.
Берег на другой стороне реки был обрывистым, возле воды поросший кустами речной ивы. Хватаясь за ее ветви, я выбрался на сушу и долго бродил по ней в поисках участка, по которому смог бы подняться. Наконец мне попался песчаный откос, прошитый гнездами ласточек. Двигаясь по нему наискось, я наконец оказался наверху.
Передо мной стояла стена дремучего ельника - серого, сухого, пыльного. Она даже частично не позволяла разглядеть, что творилось на месте падения. Я мог лишь сказать, что грибок взрыва окончательно растаял, сменившись струйками дыма от начинавшегося лесного пожара.
Упавшая тарелка подожгла Боровое. Не очень приятная весть.
Я измерил уровень радиации. Он увеличился и колебался между шестью и восьмью сотыми миллирентген в час. Это плохо. Радиация все-таки есть, и в эпицентре она может достигнуть небывалых, чернобыльских значений. С моим общевойсковым костюмом химзащиты там делать нечего… И все-таки я не повернул назад. Мне хотелось взглянуть на тарелку, потому что потом такой возможности не будет. Появятся военные, оцепят местность, засекретят информацию, зашугают местных жителей подписками о неразглашении. А тут, пока они не прочухались, есть возможность взглянуть самому.
Сотней метров правее за стеной ельника нашлась просека, по которой я вошел в лес. Я двинулся по ковру из мятлика, из которого поднимались березовые побеги, росточком с колено. Я держал курс на дым, поднимающийся за деревьями в светлеющее после грозы небо. Просека вела чуть вправо, поэтому я решил, что пройду по ней, сколько можно, а потом поверну в чащу.
Наблюдая за дымом, я пару раз наступил на гнезда куропаток - эти курицы выпархивали из-под ног, крича и громко хлопая крыльями, пугая меня до смерти. Однажды рядом что-то зашипело, словно утечка газа из трубопровода - затаившаяся возле старого пня гадюка смотрела на меня черными провалами глаз. Я обошел ее по широкой дуге.
Когда стало окончательно ясно, что просека ведет в противоположную от пожарища сторону, я вошел во владения вековых сосен, неохватных берез и дремучих елей. Кроны деревьев закрывали почти весь свет, и сквозь валежник с зарослями дикой малины приходилось продираться в сумраке. Появились комары, но после ливня их было немного, да и никогда они меня не доставали. Я не ощущаю их укусов, даже не знаю почему. Юлька ехидно говорит, что комары о мою слоновью кожу ломают хоботы. Она просто завидует. У нее самой кожа очень нежная. Для такой достаточно, чтобы комар лишь сел и коснулся кровососущей иглой - и на ней тут же выскакивает бляшка, которая чешется несколько часов. У Настюхи то же самое, мама с дочкой, блин…
Уровень радиации снова увеличился. Я прикинул, что при той дозе, которую сейчас определяет ИМД, смогу находиться в лесу без ущерба для здоровья еще часа три. Потом начнется, что называется, «хватил». В домашних условиях выводить излишек радионуклидов из организма можно только средством, которое лично мне кардинальным образом противопоказано, а вырезание ложек, к великому сожалению, этого не может компенсировать.
Повышение уровня радиации меня сильно опечалило. Это значит, что на самом месте катастрофы я не смогу долго находиться (если вообще подберусь к нему на расстояние, доступное для обозрения). Тем более нечего думать о том, чтобы пройтись по тарелке, обследовать помещения, палубы, покопаться в инопланетном скарбе… Досадно.
Однако прежде, чем я достиг цели моего путешествия, случились два события.
Взойдя на небольшой холм, свободный от деревьев, я обнаружил, что кроме полотна дыма, поднимавшегося над местом падения, на северо-востоке вьется еще один, более скромный дымок. Раньше я не замечал его, так как он сливался с основным. Но когда просека увела меня вбок, два дыма разъединились. Кроме тарелки в лес упало что-то еще. Я подумал, что посещение места падения маленького объекта могло оказаться гораздо более продуктивным, чем бестолковое топтание на большом пожаре возле источника убойной дозы радиации. Этот дымок был первым событием.
Вторым было то, что я повстречал «коллегу» - такого же ротозея, как я, отправившегося поглазеть, чего это там бабахнуло в лесной чаще.
- Эй, мужик, это… Погоди, говорю!
У него были мятые русые волосы, чуть навыкате глаза. Резкие, грубоватые черты лица определяли его как коренного жителя одной из окрестных деревень. Мне вообще казалось, что лица всех местных жителей чем-то похожи - то ли отпечатавшихся на них простонародным бытом, то ли отдаленной родственной связью.
- Что уставился! - буркнул я в сердцах.
Пес высунул язык и задышал, будто услышал от меня что-то приятное. Вот глупое животное.
Тарасыч разглядывал в окно увеличивающийся огненный грибок. Я переступил порог караулки, оставляя на половицах обильные влажные следы. Дед оглянулся на меня.
- Стекло высадило взрывной волной, - виновато сообщил он. Я только сейчас увидел, что бывший портовый связист стоит на осколках, а сквозь оконный проем ветер задувает в караулку капли дождя.
- Одежда сухая найдется? - спросил я.
- Зачем?
- Переодеться мне надо.
Тарасыч некоторое время таращился на меня, не понимая, как я могу говорить о подобных пустяках, когда за окном такое! Но потом рассудок взял верх над изумлением.
- Дяди Сани старая куртка где-то валялась… Кирзачи тоже сейчас посмотрю…
Широкая брезентовая куртка песчаного цвета с надписью на спине «Ремстройсервис» была протерта до дыр на сгибах рукавов, воняла рыбой и пылью, но оказалась достаточно крепкой. Дядя Саня, видимо, носил ее, когда был менее крупным, чем сейчас, поэтому куртка пришлась мне впору.
Пока я натягивал стоптанные кирзовые сапоги, Тарасыч взахлеб делился впечатлениями:
- Короче, затопил я печку и стал смотреть в окошко, как молнии играют. Дюже занятно за этим наблюдать, японский городовой. Потом молнии исчезли. Ну, думаю, конец грозе - ан нет! Меж облаков что-то как сверкнет, как треснет. И вываливается из-за них такое… - Он раздвинул руки, пытаясь изобразить размер и форму. - Тарелка, в общем. Большая. Вся серебристая, по фюзеляжу молнии гуляют, позади столб дыма тащит. Я едва не обделался, когда она низенько над нами прошла. Не сразу понял, что не летит, а падает… Ну я сразу за рацию, тебя вызывать. А тарелка тем временем просвистела над складом ГСМ, пересекла речку и ухнула в Боровое. Японский городовой, впервые в жизни такое вижу!
- Странно все это, - сказал я, вытягивая из бычка остатки дыма.
Тарасыч почесал татуировку якоря на плече. Вопросительно посмотрел на меня.
- Что странно? Что молния в тарелку ударила?
- Что тарелка вообще здесь очутилась.
- Где здесь?
- Именно здесь.
Тарасыч недоверчиво отстранился от меня. Я поднялся с табурета, притопнул каблуком, всаживая пятку в задник сапога.
Виднеющийся в окне гриб тем временем перестал расти и замер. Росплески клубящегося огня скрылись под периной густой сажи, лишь изредка прорываясь наружу. Над верхушками елей гриб поднялся метров на двадцать, может больше - отсюда хрен разберешь. Но выглядело впечатляюще. Глядя в окно, Тарасыч ерзал на стуле - небось локти кусает, что с ним нет захудалого фотоаппарата. Я с ним согласен, не каждый день из караулки наблюдаешь такое представление.
Теперь у меня появилось предположение, более-менее правдоподобно объясняющее сегодняшние странности. Предметы в бункере реагировали не на грозу, а на приближение летающей тарелки. Они «почувствовали» своего технологического родственника и отреагировали, зашевелились. Как кусочки железа шевелятся при появлении мощного магнита.
Все почувствовали, за исключением мертвеца и пирамидки.
- Чего делать-то, начальник? - растерянно спросил Тарасыч.
Что делать? Этот вопрос меня тоже мучает.
Я достал из кармана рабочий мобильник, который мне передал Фомин. Старенькая обшарпанная «нокиа» с царапиной на дисплее и вываливающейся кнопкой отбоя. Через этот телефон предполагалось поддерживать связь с офисом «Вымпела», ну и так, утрясать проблемы, возникающие при организации охраны спецхрана. Как раз сейчас у меня возникла одна проблема. В лес за рекой рухнуло НЛО, и столб взрыва от него похож на картинку из учебника по оружию массового поражения.
Только кому звонить? У кого достаточно компетенции, чтобы разобраться в этом вопросе? От обилия событий, случившихся за короткий период времени, я слегка растерялся. В милицию звонить? Или в МЧС? А, может, в ситуациях такого рода, дабы не нарушить режим секретности, я должен звонить сразу в Институт?
В записной книжке мобильника значилось несколько телефонов Института. Какой из них набирать? И что сказать человеку, который возьмет трубку?… Или, может, звонить нужно самому Гаджиеву? Почему меня не проинструктировали, что делать при возникновении подобной ситуации!
Эти вопросы оказались бессмысленными. Сеть была недоступна.
Здесь и в обычное время загорается две из десяти полосок, а сейчас не было и их. Трудно сказать, в чем тут дело. Возможно, из-за грозы вышла из строя близлежащая «сота». Возможно, электромагнитный импульс взрыва повредил электронику телефона. А возможно, наши инопланетные гости каким-то образом глушили связь. Насчет последнего - шучу, конечно. Хотя, как известно, в каждой шутке есть доля правды.
Бесполезный мобильник я убрал обратно в карман.
Грибок взрыва за окном превратился в клуб черной пыли, который стал медленно оседать и развеиваться ветром. С момента падения прошло от силы десять минут. Твою неваляху, я все еще не верю, что это происходит на моих глазах!
- У нас дозиметр есть? - поинтересовался я, не сводя глаз с окна.
- Чего? - удивился Тарасыч.
- Дозиметр. Прибор для измерения уровня радиации.
- А на кой он нам сдался?
Я прикусил язык. Чуть не проболтался подчиненному, не имеющему допуска, что хранимые на объекте вещи могут излучать радиацию. К счастью, Тарасыч в этот момент не блистал проницательностью. А я вдруг сообразил, что если двадцать лет назад здесь произошло нечто похожее, то дозиметры могут находиться в бункере. Хранятся же в кладовке противорадиационные костюмы!
Я отдал Тарасычу свой служебный мобильник.
- Набирай МЧС, пока не ответят.
- А если ответят, что сказать?
- Так и скажи: тарелка в соседний лес упала, беспокоит это тебя, чай с конфеткой пить не можешь.
Пока я возвращался в бункер по цепочке своих следов, оставленных в грязи, дождь сменился редкими одинокими каплями, падающими с неба. Повторный спуск на первый ярус вызвал у меня чувство дежа вю. Я решительно загнал это чувство назад поглубже, чтобы не путалось под ногами.
Порыскав в кладовке по стеллажам, я нашел целую россыпь подарков, оставленных военными. Наряду с электронными осциллографами, цифровыми тестерами и другой контрольно-измерительной ерундой, о назначении которой я имел весьма смутное представление, на полках обнаружились комплекты индивидуальных дозиметров, а также новенькие, в упаковке, войсковые приборы для радиационной разведки. В паспортах были расписаны четкие интервалы поверки приборов, видимо посещающие бункер «академики» не забывали про эту кладовку. Я взял измеритель мощности дозы ИМД, устройство попроще и полегче остальных. Также прихватил с собой комплект изолирующего противогаза и сумку с общевойсковым костюмом химзащиты. Нагруженный под завязку, я выбрался из бункера, на этот раз выключив свет и тщательно заперев наружную дверь.
Столб взрыва над лесом окончательно перестал походить на маленькую Хиросиму: все что от него осталось - грязное пятно в небе. Я включил базовый блок ИМД и направил датчик детектирования излучений в сторону пятна. Прибор неохотно щелкнул, стрелка заколебалась в самом начале шкалы. Пока неплохо, чуть выше естественного радиационного фона.
Тарасыч, высунув голову из дверного проема караулки, изучал небо. Клякса выбралась со своего места в прихожей и лакала воду из лужи. Я сгрузил барахло из бункера на крыльцо.
- Ну как МЧС?
Тарасыч отрицательно потряс головой.
- Фонарь у нас есть?
- Фонарь есть… Ты куда собрался, начальник? - осторожно поинтересовался Тарасыч.
- Прогуляюсь за реку до лесочка.
- Пойдешь туда?!!
Я пожал плечами.
- Кому-то надо посмотреть, что там. Ближе нас к месту падения все равно никого. К тому же, может быть, там живой кто остался.
Тарасыч посерел лицом. Клякса оторвала морду от лужи и посмотрела на него.
- Кто живой? - страшным голосом спросил он. - Кто там может быть живой?
Я пожал плечами.
- Вот и посмотрю.
- Да брось, начальник. На кой тебе это нужно? Лучше посидим, чаю попьем. Авось к этому времени телефон заработает.
Я только усмехнулся.
Признаюсь, есть у меня один недостаток. Я часто лезу в самое пекло. Возможно потому, что не любил сидеть в казарме. Как викингам, мне нужны были приключения. Правда, зачастую они оканчивались плачевно: то отделением милиции, то вообще увольнением из рядов Вооруженных Сил. Впрочем, это мелочи, побочный эффект. Важен сам факт участия в чем-то необычном, будоражащем кровь и волнующим воображение. Поход к упавшей тарелке был из того разряда. К тому же мне действительно интересно посмотреть: нет ли там кого-нибудь малость поживее моего подопечного из морозильной камеры?
Я попросил Тарасыча налить холодного кипятка в полуторалитровую пластиковую бутылку. Он исполнил просьбу, вылив в нее остатки из чайника. Вода была горячей, и бутылка слегка покорежилась. Я перетянул горлышко проводом, соорудил петлю и повесил на плечо.
- Возьми карабин, - вдруг сказал дед. - Мало ли.
- Карабин останется в караулке, - назидательно ответил я. - Ты, Тарасыч, охраняешь объект государственной важности. И за оружие отвечаешь головой. Ты не имеешь права передавать его кому-либо, в том числе мне.
Тарасыч заткнулся.
Я взвалил на плечо противогаз и сумку с костюмом, преодолел ворота и пошлепал по лужам в сторону реки.
* * *
В километре от нашего объекта на излучине реки находился перекат. Я каждый день прохожу мимо него, когда топаю на спецхранилище из Коровьино. Здесь всегда шумит вода, бегущая меж выступающих из реки валунов. Галечное дно настолько мелкое, что проглядывается с берега. Перебраться на другую сторону можно не глубже, чем по пояс.На пляже, врезающемся в реку словно лезвие, я раскатал изолирующий костюм. Пока мне нужны от него только резиновые штаны. Я натянул их поверх сапог, перекинул бретели через плечи и застегнул. Рыбаки часто используют снаряжение химзащиты, чтобы удить на удалении от берега. Мне этих штанов достаточно, чтобы перейти на другую сторону и сохранить сухой одежду.
Течение на перекате было быстрое, настырное и все норовило снести меня с мели. Я прятался от него за валунами в зонах стоячей воды, да еще спасали обильные водоросли, за которые можно было держаться, когда вконец обнаглевшее течение валило с ног.
Берег на другой стороне реки был обрывистым, возле воды поросший кустами речной ивы. Хватаясь за ее ветви, я выбрался на сушу и долго бродил по ней в поисках участка, по которому смог бы подняться. Наконец мне попался песчаный откос, прошитый гнездами ласточек. Двигаясь по нему наискось, я наконец оказался наверху.
Передо мной стояла стена дремучего ельника - серого, сухого, пыльного. Она даже частично не позволяла разглядеть, что творилось на месте падения. Я мог лишь сказать, что грибок взрыва окончательно растаял, сменившись струйками дыма от начинавшегося лесного пожара.
Упавшая тарелка подожгла Боровое. Не очень приятная весть.
Я измерил уровень радиации. Он увеличился и колебался между шестью и восьмью сотыми миллирентген в час. Это плохо. Радиация все-таки есть, и в эпицентре она может достигнуть небывалых, чернобыльских значений. С моим общевойсковым костюмом химзащиты там делать нечего… И все-таки я не повернул назад. Мне хотелось взглянуть на тарелку, потому что потом такой возможности не будет. Появятся военные, оцепят местность, засекретят информацию, зашугают местных жителей подписками о неразглашении. А тут, пока они не прочухались, есть возможность взглянуть самому.
Сотней метров правее за стеной ельника нашлась просека, по которой я вошел в лес. Я двинулся по ковру из мятлика, из которого поднимались березовые побеги, росточком с колено. Я держал курс на дым, поднимающийся за деревьями в светлеющее после грозы небо. Просека вела чуть вправо, поэтому я решил, что пройду по ней, сколько можно, а потом поверну в чащу.
Наблюдая за дымом, я пару раз наступил на гнезда куропаток - эти курицы выпархивали из-под ног, крича и громко хлопая крыльями, пугая меня до смерти. Однажды рядом что-то зашипело, словно утечка газа из трубопровода - затаившаяся возле старого пня гадюка смотрела на меня черными провалами глаз. Я обошел ее по широкой дуге.
Когда стало окончательно ясно, что просека ведет в противоположную от пожарища сторону, я вошел во владения вековых сосен, неохватных берез и дремучих елей. Кроны деревьев закрывали почти весь свет, и сквозь валежник с зарослями дикой малины приходилось продираться в сумраке. Появились комары, но после ливня их было немного, да и никогда они меня не доставали. Я не ощущаю их укусов, даже не знаю почему. Юлька ехидно говорит, что комары о мою слоновью кожу ломают хоботы. Она просто завидует. У нее самой кожа очень нежная. Для такой достаточно, чтобы комар лишь сел и коснулся кровососущей иглой - и на ней тут же выскакивает бляшка, которая чешется несколько часов. У Настюхи то же самое, мама с дочкой, блин…
Уровень радиации снова увеличился. Я прикинул, что при той дозе, которую сейчас определяет ИМД, смогу находиться в лесу без ущерба для здоровья еще часа три. Потом начнется, что называется, «хватил». В домашних условиях выводить излишек радионуклидов из организма можно только средством, которое лично мне кардинальным образом противопоказано, а вырезание ложек, к великому сожалению, этого не может компенсировать.
Повышение уровня радиации меня сильно опечалило. Это значит, что на самом месте катастрофы я не смогу долго находиться (если вообще подберусь к нему на расстояние, доступное для обозрения). Тем более нечего думать о том, чтобы пройтись по тарелке, обследовать помещения, палубы, покопаться в инопланетном скарбе… Досадно.
Однако прежде, чем я достиг цели моего путешествия, случились два события.
Взойдя на небольшой холм, свободный от деревьев, я обнаружил, что кроме полотна дыма, поднимавшегося над местом падения, на северо-востоке вьется еще один, более скромный дымок. Раньше я не замечал его, так как он сливался с основным. Но когда просека увела меня вбок, два дыма разъединились. Кроме тарелки в лес упало что-то еще. Я подумал, что посещение места падения маленького объекта могло оказаться гораздо более продуктивным, чем бестолковое топтание на большом пожаре возле источника убойной дозы радиации. Этот дымок был первым событием.
Вторым было то, что я повстречал «коллегу» - такого же ротозея, как я, отправившегося поглазеть, чего это там бабахнуло в лесной чаще.
* * *
Мужик лет сорока среднего роста и телосложения, одетый в камуфляжную куртку и резиновые сапоги, пробирался между аккуратных сосенок. На пояснице у него висела большая корзина. Заметив меня, он приветливо махнул рукой и быстрым шагом направился ко мне, прямодушной улыбаясь, будто старому знакомому.- Эй, мужик, это… Погоди, говорю!
У него были мятые русые волосы, чуть навыкате глаза. Резкие, грубоватые черты лица определяли его как коренного жителя одной из окрестных деревень. Мне вообще казалось, что лица всех местных жителей чем-то похожи - то ли отпечатавшихся на них простонародным бытом, то ли отдаленной родственной связью.