Страница:
И именно этим сомнительным посредникам — Балакину, Славянскому, Сузуки и Куроки — доверились генерал Петров (доверенность на ведение дела в Японии о 22 ящиках золота Славянскому от 7 декабря 1921 г.), публицист Моравский (доверенность Сузуки от 16 декабря 1923 г.) и атаман Семенов (доверенности Куроки от 15 июля 1922 г. и Сузуки от 29 октября 1923 г.).
Вчиненные этими авантюристами Подтягину и Миллеру, а также Гонконг-Шанхайскому банку (1 ноября 1930 г. доверенность Моравского Сузуки) в японских судах иски колебались от 1 млн. 61 тыс. 900 зол. иен (Подтягину) до 12 млн. зол. руб. (банку).
С формально-юридической стороны вначале речь шла о совершенно конкретной сумме — так называемых «семеновских» деньгах в 1 млн. 400 тыс. иен, перечисленных атаманом в сентябре 1920 г. за военное снаряжение для армии в 45 тыс. человек (примерно столько у атамана было под ружьем на тот момент в Забайкалье), которое в принципе было заказано еще Колчаком и им же через Подтягина оплачено из того самого «залогового золота», что было привезено в Японию по соглашениям 1919 г.
Поскольку все это снаряжение ввиду падения правительства Колчака и его отказа 4 января 1920 г. от всех полномочий в пользу атамана Семенова так и осталось на складах японского военного ведомства, Семенов еще в марте 1920 г. отправил в Токио к Подтягину своего порученца генерал-майора Сыробоярского, и тот подписал с военным агентом соглашение: за 1 млн. 400 тыс. иен Подтягин переуступает примерно 1/6 «колчаковского» имущества на японских складах в пользу забайкальской армии Семенова.
20 сентября 1920 г. чиновник Читинского отделения Госбанка Лосев привозит Подтягину чек на требуемые 1 млн. 400 тыс. иен. Осторожный военный атташе, посоветовавшись с послом Д.И. Абрикосовым, иск сразу не принимает, а требует от Лосева «бумагу», чтобы удостовериться, что деньги не ворованные, а законно вырученные от продажи «русского золота» представителями Семенова во Владивостоке, то есть казенные. Лосев это и удостоверил с «приложением гербовой печати Читинского отделения Госбанка».
Запомним этот ход Подтягина-Абрикосова.
Никакого военного снаряжения Семенов, как и Колчак, в итоге так и не получил; в ноябре 1920 г. свою отступающую в Китай армию он бросил, улетел из Читы на аэроплане и… на несколько месяцев вообще пропал, скрываясь то ли в Китае, то ли в Японии (потом оказалось, что в США). Но в мае 1921 г. неожиданно объявился в Японии и с ходу предъявил Подтягину пока устное требование: верни 1 млн. 400 тыс. не греши, ибо ты взял с меня за оплаченное уже Колчаком военное имущество (что действительно было так). Подтягин снова посоветовался с Абрикосовым, и они решили часть денег (338 тыс. иен), которые военный агент действительно взял из семеновской «предоплаты», вернуть, что и было сделано, но остальное не трогать.
Кто такой теперь Семенов? Частное лицо, бездарно проваливший белое дело в Забайкалье, ограбивший Колчака да еще торговавший ворованным золотом по бросовой цене во Владивостоке, — хватит с него и 338 тыс.! К тому же все генералы-"каппелевцы" (Петров, Войцеховский, Вержбицкий, Пучков) в один голос в эмиграции твердили, что весь штаб атамана состоял из «отпетых подлецов» (оценка Петрова).
В эмигрантской прессе В.И. Моравский напомнил, что, когда Семенов вернулся из США во Владивосток, ему даже не разрешили спуститься на берег с борта корабля, как «дезертиру», и он вынужден был отбыть в Японию, где временно осел в Нагасаки. Но атаман не сдается — требует денег! В июне 1921 г. шлет в Токио к Подтягину и Абрикосову очередного гонца генерала Н. Магомаева. Ответ Подтягина однозначен: деньги — казенные, частным лицам я их не отдам, разве что российский посол в Токио письменно прикажет. А посол Абрикосов «не приказывает»…
Ситуация вокруг миллиона «семеновских» иен на счетах военной миссии еще более осложнилась, когда по рекомендации Семенова на них с августа 1921 г. стали претендовать две японские фирмы — «Тойо Сейка Джо» и «Фукуда Гуми», с которыми атаман не расплатился еще с забайкальских времен. Японские фирмачи не стали ходить по судам, а заявились в центральное полицейское управление в Токио и потребовали срочно арестовать все счета российского посольства и военной миссии. Видимо, у Абрикосова с Подтягиным за годы работы в Токио сложились неплохие отношения с полицией, ибо с арестом счетов дело не двигалось целый год. Но 24 августа 1922 г. начальник столичной полиции все же посоветовал Подтягину перевести спорный миллион со старых счетов на новый во все тот же «Йокогама спеши банк» и самому арестовать его, сделав приписку: «До решения компетентного суда». Военный агент так и сделал.
Вот тогда-то Семенов и спустил своих «борзых» — С. Куроки и Ш. Сузуки — на счета российской военной миссии, включая и только что открытый новый счет в «Йокогама спеши банк», о чем 5 июля 1922 г. атаман известил Подтягина письменно. При этом Семенов выдал Куроки 15 июля 1922 г. самую широкую доверенность, фактически делая его правопреемником «семеновских» миллионов.
В Токийском окружном суде этот первый процесс по «делу Подтягина» тянулся с 15 сентября 1922 г. (29 октября 1923 г. атаман подключил к делу и второго «концессионера» — Ш. Сузуки), почти два с половиной года, и 9 марта 1925 г. был вынесен вердикт: отказать истцу как частному лицу, желающему завладеть казенными деньгами (председатель суда — Хорита Кахичи).
Понятно, что Куроки и Сузуки с этим решением не согласились и, пользуясь тем, что у них в запасе была еще и доверенность СУОАС-2 от 27 февраля 1922 г. подали апелляцию в Высший суд Японии. Там дело тянулось еще четыре года и завершилось в октябре 1929 г. отказом не только Семенову, но и СУОАС-2. Вместе с тем суд внес «поправку» — 1 400 000 иен принадлежат не Подтягину, а Дальневосточной армии Забайкалья, но ее больше нет, а посему и деньги «ничьи» Такой «пассаж» — отказ «государственнику» Подтягину в распоряжении «казенными» деньгами — был явно связан с дипломатическим признанием 20 января 1925 г. СССР Японией, что автоматически делало военного атташе белого правительства «персоной нон грата», то есть пусть пока лежат в «Йокогама спеши банк». Где они лежат и по сию пору…
О последующих методах обмана японских судов «интернациональной» группой авантюристов свидетельствует такой факт. Проиграв к 1925 г. все процессы против военного и финансовых агентов в токийских судах, участники японского варианта фирмы «Рога и копыта» забросили исковой бредень в суды других городов Японии. И — о чудо! — в одном из них — суде г. Кобе (1926 г.) — решение оказалось положительным: «концессионерам» неожиданно присудили «подтягинское золото» (более 1 млн. зол. иен). Но суд обусловил их окончательную выдачу двумя моментами:
а) залогом в 300 тыс. иен;
б) личной явкой генерала Подтягина в суд.
С залогом еще как-то можно было выкрутиться, а вот с явкой агента в суд дело обстояло совсем худо: не дожидаясь решения Токийского окружного суда, 9 марта 1924 г. военный атташе с санкции посла Абрикосова подал в отставку и в мае 1924 г. навсегда уехал из Токио в Париж. Генерал мотивировал свой уход крайним нервным истощением (с декабря 1921 г. он непрерывно судился), угрозами физической расправы с ним и членами его семьи (в «объяснительной» генерала по мотивам отставки делался намек, что здесь не обошлось без «руки Москвы») и явно назревающим дипломатическим признанием СССР, что автоматически лишило бы военного агента царской России дипломатического иммунитета.
Однако, прежде чем уехать, еще 27 февраля 1924 г. генерал пишет атаману Семенову, главному инициатору судебного процесса против него, полное достоинства, но категоричное письмо. В нем он стыдит Семенова как русского офицера за недостойное поведение, подчеркивая, что находящиеся на счетах русской военной миссии деньги — это не его, Подтягина, личные (хотя счета в соответствии с директивой Колчака в ноябре 1919 г. генерал переоформил на свое имя), а казенные деньги, и он никогда не допустит, чтобы некие куроки и сузуки наложили свои грязные лапы на государственное достояние России. Пока, как писал далее генерал, до окончательного решения суда деньги военной миссии находятся под арестом, но, как только решение состоится (а Подтягин не сомневался, что он выиграет), военный агент намеревался сразу же перевести их из Японии в Югославию или во Францию на имя генерала барона П.Н. Врангеля РОВС (Российский общевоинский союз) — созданное в Белграде в 20-х годах бароном Врангелем объединение офицеров-эмигрантов. На Дальнем Востоке отделение РОВС до 1937 г. возглавлял генерал М.К. Дитерикс, верховного председателя РОВС.
Что делают Сузуки с Куроки, пока их апелляция по решению Токийского суда пылится в Высшем суде Японии? Проводят параллельную операцию в лучших традициях нашего литературного героя Остапа Бендера: уговаривают безработного и всеми забытого бывшего аса японской авиации Н. Хирохичи, инструктируют его, гримируют, переодевают в форму дореволюционного русского генерала с аксельбантом и… приводят этого Лже-Подтягина в суд г. Кобе.
Самое поразительное: в июне 1926 г. суд поверил лжегенералу, а тот прямо в суде заключил со своими «противниками» мировую — деньги поделили 50 на 50. Да настолько талантливо сыграл японский летчик, что вызвал аплодисменты и у судей, и у публики в зале. Дело было выиграно, и с решением суда «концессионеры» отправились в отделение «Йокогама спеши банк», где, они были уверены, их ждал один миллион золотых иен «на блюдечке с голубой каемочкой».
Но то ли летчик на радостях хватил перед походом лишний стаканчик саке, то ли грим от жары потек, но в банке один из служащих, неоднократно ранее видевший настоящего Подтягина (он несколько лет подряд приходил сюда оформлять свои военные счета), заподозрил неладное. Охрана банка вызвала полицию, и вся компания во главе с прославленным асом и национальным героем страны оказалась в полицейском участке. Там без труда установили, что «русский генерал» — не настоящий, а подставной. Афера попала в газеты. Замелькали имена атамана Семенова, генерала Петрова, «друга» японских генералов Моравского. Газетчики писали о «руке Москвы», якобы устроившей всю эту провокацию с Лже-Подтягиным.
Через три месяца, в октябре 1926 г. «концессионеры» сидели в том же суде г. Кобе. Оказывается, во всем был виноват… атаман Семенов. Это он, бес, их попутал, так как якобы подсказал идею с «лжегенералом» и даже через своих представителей будто бы руководил гримировкой и переодеванием японского летчика. За идею атаману выдан был «концессионерами» аванс в 60 тыс. иен, а он посулил за выигранное дело отвалить на пятерых всего 150 тыс. Ключевой в оправдательных речах жуликов была одна фраза: «Мы трудились не только за гонорар. Мы искренне верили, что, добывая деньги для атамана Семенова, мы вносим свой финансовый вклад в борьбу с большевизмом» (?!).
Иными словами, мы — воры, но «идейные». Просим поэтому суд о снисхождении. Жаль, что Ильф и Петров не знали в 20-х годах этот японский сюжет. То-то бы они повеселились всласть, поместив на место японского летчика Остапа Бендера (а может быть, наоборот?). Комбинаторы всего мира, как и пролетарии, национальности не имеют.
Впрочем, Сузуки и Славянский свои аферы не оставили. В 1932 г. оба появились вновь, и снова как «соавтор» иска здесь оказался замешанным Валериан Моравский, уже председатель СОУАС-2. Теперь речь шла о «петровском» золоте и расписке полковника Рокуро Идзомэ (или об 1 млн. 270 тыс. зол. руб.).
«Концессионеры» вызвали генерала П.П. Петрова из Мукдена в Токио, куда он и приехал осенью 1932 г.
Процесс генерала П.П. Петрова (1932-1941 гг.)
Это был последний судебный процесс, который бывшие белогвардейцы-эмигранты вели в Японии.
Предыстория процесса распадается на два этапа: 1932-1934 гг. — генерал Петров пытается выиграть дело внесудебным путем, но с помощью Сузуки и Славянского; 1934-1941 гг. — Петров судится один, привлекая профессиональных японских адвокатов с высокой репутацией. В обоих случаях речь идет о 22 ящиках золота.
Петров знал К.И. Славянского еще по Гражданской войне в России, ибо в качестве начальника тыла Дальневосточной армии контактировал с представителем Сибирского крестьянского союза (СКС) Славянским как главным поставщиком продовольствия в армию. Судя по расследованию сына генерала Петрова (а Сергей Павлович регулярно сообщал мне в Москву о нем в своих обстоятельных письмах в 1992-1994 гг.), еще в декабре 1921 г. именно ему, Славянскому, генерал доверил подлинник расписки полковника Рокуро Идзомэ на 22 ящика золота в надежде, что Славянский, пробивной сибирский делец, получит с японцев хотя бы часть (за вычетом комиссионных). Причина этой «слабинки» П.П. Петрова была самая что ни на есть житейская — у него вот-вот должен был родиться ребенок, а у родителей не было денег даже на пеленки (именно тогда генерал стал подрабатывать любительской фотографией, интерес к которой пронес затем через всю жизнь).
Поехав в Токио в 1923 г. Славянский случайно встретил там Моравского с Сузуки, которые тоже искали пути, как бы «отовариться» за счет русского золота. Велеречивый Моравский уговорил Славянского не открывать отдельного судебного процесса по «делу Петрова», а присоединить его иск к уже начатому «делу Подтягина», показав кучу доверенностей от атамана Семенова и «досье», которое Сузуки уже подготовил по делу о «подтягинском» золоте.
В качестве вклада в «дело» (а оно верное, и двух месяцев не пройдет, как мы выиграем, уверяли Моравский с Сузуки Славянского в два голоса) Моравский одолжил под расписку подлинник документа Идзомэ, того самого, что через несколько дней во время сентябрьского землетрясения 1923 г. и погибнет в одной из гостиниц Токио, где остановились деятели СКС, СУОАС и Сузуки. Правда, как сообщал мне в ноябре 1991 г. Сергей Петров, когда я в первый раз посетил его коттедж в Милл-Вэлей, что под Сан-Франциско, его отец как фотограф-любитель снял в Мукдене несколько фотокопий с оригинала, прежде чем отдать его Славянскому (именно эти фотокопии с собственноручной росписью Идзомэ и будут фигурировать в судебных процессах Петрова с 1932 по 1941 г. и именно одну из них я опубликовал в журнале «Деловые люди» (1992, № 3 неопубликованном письме в редакцию журнала «Знамя» по поводу моей статьи «Вернется ли на родину российское золото?» (1992 г.) С.П. Петров повторил эту версию: «Несколько копий подлинника были сфотографированы отцом до отъезда Славянского в Токио» (Текущий архив Экспертного совета)).
Мы столь подробно останавливаемся на выяснении такого, казалось бы, незначительного факта, чем является эта расписка — подлинником или копией, но от этого, по сути, зависел успех первого этапа судебного дела Петрова.
Вот как дальше развивались события. Весной 1932 г. Петров получает весточку от своего старого знакомца Славянского. Тот пишет со слов японского адвоката Хара Фуджиро, что общая политическая обстановка в Японии (обострение отношений с СССР на КВЖД, конфликты на дальневосточной границе в связи с фактической оккупацией Японией Маньчжурии в 1931 г.) становится снова благоприятной для белых, и можно попытаться вчинить иск о 22 ящиках золота. X. Фуджиро брался возобновить дело, которое он намеревался вести еще в 1923 г. да помешали Моравский с Сузуки.
Правда, очередная попытка Славянского еще до приезда П.П. Петрова в Токио (18 июня 1932 г. Славянский дал Сузуки доверенность на 22 ящика) одним махом выиграть процесс и поделить выручку пополам с Сузуки с треском провалилась. Все дело уперлось в подлинник расписки Идзомэ. У Славянского с Сузуки его не было. Тогда оба «комбинатора» снова привлекли Моравского, полагая, что через знакомых тому японских генералов Тага и Минами тот «надавит» на суд и он примет иск на основе копии расписки. Не вышло — связи бессарабского бурсака с генералами микадо оказались сильно преувеличенными. Но зато Моравский узнал, что «концессионеры» его снова обманули и в «доле» его нет. Он поднял шум, созвал в Мукдене всех желающих поживиться «петровским» золотом и устроил шумную пресс-конференцию. По-видимому, там был и генерал Петров, который окончательно понял, что с посредниками ему, мягко говоря, не повезло, и решил лично вести свой процесс.
На рубеже 20-30-х годов резко обострилась международная обстановка и в мире, и на Дальнем Востоке. «Мир капитализма», как писали тогда в СССР, потряс невиданный экономический кризис 1929-1933 гг. больно ударивший и по русским эмигрантам в Китае. В Германии рвались к власти нацисты. В США полиция расстреляла мирную демонстрацию ветеранов войны прямо у стен Капитолия.
В СССР Сталин искусственно нагнетал «обострение классовой борьбы»: в 1928 г. параллельно шли заседания VI конгресса Коминтерна и процесс «вредителей-инженеров» по сфабрикованному ОГПУ «шахтинскому делу».
Насильственная коллективизация всколыхнула всю деревню — в Сибирь, как и в царские времена, потянулись большие партии «раскулаченных». Как всегда, большевики искали врагов «внутренних» и врагов «внешних». К последним, ясное дело, относились белогвардейцы-эмигранты, особенно из РОВС, во главе которого до 1929 г. (когда его в Брюсселе — есть и такая версия — отравили агенты ОГПУ ) стоял генерал П.Н. Врангель.
Но если действительные обстоятельства смерти Врангеля стали известны лишь почти 70 лет спустя, то грубо сработанная чекистами из отдела борьбы с белогвардейской контрреволюцией ОГПУ (иностранный отдел) операция с похищением в Париже 26 января 1930 г. преемника Врангеля на посту председателя РОВС генерала Кутепова вызвала большой резонанс в мире, особенно в кругах русской эмиграции.
По существу, эта операция означала нечто гораздо большее, чем похищение и убийство одного белого генерала. Фактически с 1930 г. чекисты отказываются от прежних, достаточно гибких, а главное, политических методов нейтрализации наиболее активных лидеров эмиграции (операция «Трест», движение евразийства в Праге, вербовка «младороссов» и членов «Братства русской Правды») и переходят к «нейтрализации» ядом, кинжалом, пистолетом.
На Дальнем Востоке все эти события вызвали активную реакцию. Оживилось дальневосточное отделение РОВС со штаб-квартирой в Шанхае. Именно его председатель — уже хорошо нам знакомый генерал Михаил Николаевич Дитерикс подпишет 28 сентября 1933 г. удостоверение на имя генерала П.П. Петрова как официального представителя РОВС для ведения судебного дела о 22 ящиках золота.
По свидетельству Сергея Петрова, миссия его отца в Японию первоначально была связана с надеждами РОВС и созданным в конце 20-х годов антибольшевистским «Союзом спасения Родины» на финансирование из «независимых источников» агентурной сети в Сибири и на Дальнем Востоке Инициатором проекта создания «анти-ЧК» еще осенью 1923 г. выступил известный фабрикант А.И. Гучков, военный министр при «временных», близкий к барону Врангелю. К концу 20-х годов Гучков создал при штабе РОВС нечто вроде «мозгового центра» (философ И.А. Ильин, генералы А.А. фон Лампе и П.Н. Шатилов, капитан А.П. Полунин, участник покушения на советского полпреда в Швейцарии А.А. Воровского в 1923 г. и др.). Под прикрытием альманаха «Белое дело» они начали с 1928 г. создавать глубоко законспирированную агентурную сеть в СССР. (Бортневский В. Был ли убит генерал Врангель? // Панорама (Лос-Анджелес). — 1995. — № 764. — С. 24-25.)>, ибо очень многие из эмигрантов тогда, в 1929-1933 гг. были уверены: ну уж на этот раз большевики не перенесут такого катаклизма, как разгром собственного крестьянства, и их режим вот-вот рухнет, стоит его только чуть-чуть подтолкнуть. Тем более что в РОВС в Шанхае доходили сведения о недовольстве высших командиров РККА на Дальнем Востоке (Василий Блюхер и др.) политикой Москвы в крестьянском вопросе.
Словом, осенью 1932 г. генерал Петров с доверенностью от председателя ДальРОВС генерала М.Н. Дитерикса и небольшой суммой командировочных оказался в Йокогаме. Как считает один из весьма информированных современных знатоков истории «колчаковского золота» владивостокский исследователь Амир Хисамутдинов, у Петрова помимо доверенности от Дитерикса (а также от другого генерала — «каппелевца» Вержбицкого) имелось и официальное приглашение от некоего очень влиятельного японского политического деятеля.
Как вспоминал Сергей Петров в 1991 г. уже летом 1933 г. его отец перевез всю семью из лачуги в Мукдене в роскошный особняк с садом в Йокогаме. «Мы, дети, поступили в колледж Св. Иосифа, частную американскую католическую школу. Дома у нас были повар и прислуга, — рассказывал мне Сергей Павлович. — Мать часто устраивала приемы для японцев и русских эмигрантов в Японии. Я хорошо помню адвокатов отца (Хиросиро Хада и Тосизо Яман. — Авт.)».
Сам сын генерала Петрова до сих пор не располагает документами, оказывали ли какие-то влиятельные японские лица финансовую помощь отцу и его семье, вызвавшую такую метаморфозу в жизни и быте их семьи, но, полагает Сергей, несомненно, что фактически такая помощь была, ибо «наши семейные расходы (в Йокогаме. — Авт.) вряд ли могли быть покрыты из тех ограниченных средств, которые выделил отцу РОВС на ведение процесса». Казалось бы, прибыв в Японию, генерал Петров должен был бы немедленно подать судебный иск о 22 ящиках. Но он почему-то тянул почти два года (осень 1932 г. — июнь 1934 г.), конечно не из-за того, что он был занят перевозкой и обустройством семьи в Йокогаме. «…Я почти уверен в том, — говорил мне в 1991 г. Сергей, — что отец сначала старался получить золото, не прибегая к судебному процессу».
Это совершенно точно, ибо генерал Петров тогда мог только догадываться, какой очередной тур «большой политики» Японии начинается на Дальнем Востоке и какая роль отводится «золотым пешкам» (Петрову, Моравскому, Семенову) на этой большой геополитической шахматной доске.
Нечто подобное предложили год спустя Колчаку и японцы. Как с грустью отмечал генерал Касаткин в эмиграции много лет спустя, «кто знает, может быть, помощь японцев спасла бы Россию, а с ней и весь мир от большевистской заразы?».
В ходе обсуждения предложения, переданного Колчаку полковником Танакой через начштаба генерала Д.А. Лебедева, отчетливо выявились две прямо противоположные точки зрения.
Первая (военные, минфин И.А. Михайлов). Помощь, безусловно, надо принять, ибо: а) армия Колчака еще только формируется, а вскоре предстоит общее наступление на Запад; б) пять дивизий в 350 тыс. штыков с полным вооружением (пушки, минометы, пулеметы, связь, транспорт) — это такая сила, что она тараном пройдет от Омска до Москвы и даже дальше; в) японские военные — это не славяне, чехи и словаки, их не распропагандируешь, так как, «не зная русского языка, японские солдаты не могут подвергнуться и заразиться коммунистической пропагандой» (генерал А.И. Андогский, бывший начальник Николаевской военной академии, в 1919 г. помощник начштаба генерала Лебедева) Колчаковские генералы явно извлекали уроки из тактики большевиков — опора на иностранных наемников, главным образом на отряды «китайских интернационалистов» в Сибири. Минфин И.А. Михайлов выступил тоже «за», поддержав военных. Его аргументация была весьма циничной, особенно в устах сына бывшего народника-каторжанина. «Обыватель и в Сибири, и на Урале, и за Волгой, — утверждал Михайлов, — смертельно устал от продовольственного и „ширпотребовского“ голода периода Гражданской войны. Надо привезти из Японии и Китая на 50 японских паровозах товары и продавать по городам и весям сразу после их отбития у большевиков — и „народ“ толпами повалит за нами, ибо ему (по крайней мере, в Сибири) глубоко наплевать на политические программы и белых, и красных».
Вчиненные этими авантюристами Подтягину и Миллеру, а также Гонконг-Шанхайскому банку (1 ноября 1930 г. доверенность Моравского Сузуки) в японских судах иски колебались от 1 млн. 61 тыс. 900 зол. иен (Подтягину) до 12 млн. зол. руб. (банку).
С формально-юридической стороны вначале речь шла о совершенно конкретной сумме — так называемых «семеновских» деньгах в 1 млн. 400 тыс. иен, перечисленных атаманом в сентябре 1920 г. за военное снаряжение для армии в 45 тыс. человек (примерно столько у атамана было под ружьем на тот момент в Забайкалье), которое в принципе было заказано еще Колчаком и им же через Подтягина оплачено из того самого «залогового золота», что было привезено в Японию по соглашениям 1919 г.
Поскольку все это снаряжение ввиду падения правительства Колчака и его отказа 4 января 1920 г. от всех полномочий в пользу атамана Семенова так и осталось на складах японского военного ведомства, Семенов еще в марте 1920 г. отправил в Токио к Подтягину своего порученца генерал-майора Сыробоярского, и тот подписал с военным агентом соглашение: за 1 млн. 400 тыс. иен Подтягин переуступает примерно 1/6 «колчаковского» имущества на японских складах в пользу забайкальской армии Семенова.
20 сентября 1920 г. чиновник Читинского отделения Госбанка Лосев привозит Подтягину чек на требуемые 1 млн. 400 тыс. иен. Осторожный военный атташе, посоветовавшись с послом Д.И. Абрикосовым, иск сразу не принимает, а требует от Лосева «бумагу», чтобы удостовериться, что деньги не ворованные, а законно вырученные от продажи «русского золота» представителями Семенова во Владивостоке, то есть казенные. Лосев это и удостоверил с «приложением гербовой печати Читинского отделения Госбанка».
Запомним этот ход Подтягина-Абрикосова.
Никакого военного снаряжения Семенов, как и Колчак, в итоге так и не получил; в ноябре 1920 г. свою отступающую в Китай армию он бросил, улетел из Читы на аэроплане и… на несколько месяцев вообще пропал, скрываясь то ли в Китае, то ли в Японии (потом оказалось, что в США). Но в мае 1921 г. неожиданно объявился в Японии и с ходу предъявил Подтягину пока устное требование: верни 1 млн. 400 тыс. не греши, ибо ты взял с меня за оплаченное уже Колчаком военное имущество (что действительно было так). Подтягин снова посоветовался с Абрикосовым, и они решили часть денег (338 тыс. иен), которые военный агент действительно взял из семеновской «предоплаты», вернуть, что и было сделано, но остальное не трогать.
Кто такой теперь Семенов? Частное лицо, бездарно проваливший белое дело в Забайкалье, ограбивший Колчака да еще торговавший ворованным золотом по бросовой цене во Владивостоке, — хватит с него и 338 тыс.! К тому же все генералы-"каппелевцы" (Петров, Войцеховский, Вержбицкий, Пучков) в один голос в эмиграции твердили, что весь штаб атамана состоял из «отпетых подлецов» (оценка Петрова).
В эмигрантской прессе В.И. Моравский напомнил, что, когда Семенов вернулся из США во Владивосток, ему даже не разрешили спуститься на берег с борта корабля, как «дезертиру», и он вынужден был отбыть в Японию, где временно осел в Нагасаки. Но атаман не сдается — требует денег! В июне 1921 г. шлет в Токио к Подтягину и Абрикосову очередного гонца генерала Н. Магомаева. Ответ Подтягина однозначен: деньги — казенные, частным лицам я их не отдам, разве что российский посол в Токио письменно прикажет. А посол Абрикосов «не приказывает»…
Ситуация вокруг миллиона «семеновских» иен на счетах военной миссии еще более осложнилась, когда по рекомендации Семенова на них с августа 1921 г. стали претендовать две японские фирмы — «Тойо Сейка Джо» и «Фукуда Гуми», с которыми атаман не расплатился еще с забайкальских времен. Японские фирмачи не стали ходить по судам, а заявились в центральное полицейское управление в Токио и потребовали срочно арестовать все счета российского посольства и военной миссии. Видимо, у Абрикосова с Подтягиным за годы работы в Токио сложились неплохие отношения с полицией, ибо с арестом счетов дело не двигалось целый год. Но 24 августа 1922 г. начальник столичной полиции все же посоветовал Подтягину перевести спорный миллион со старых счетов на новый во все тот же «Йокогама спеши банк» и самому арестовать его, сделав приписку: «До решения компетентного суда». Военный агент так и сделал.
Вот тогда-то Семенов и спустил своих «борзых» — С. Куроки и Ш. Сузуки — на счета российской военной миссии, включая и только что открытый новый счет в «Йокогама спеши банк», о чем 5 июля 1922 г. атаман известил Подтягина письменно. При этом Семенов выдал Куроки 15 июля 1922 г. самую широкую доверенность, фактически делая его правопреемником «семеновских» миллионов.
В Токийском окружном суде этот первый процесс по «делу Подтягина» тянулся с 15 сентября 1922 г. (29 октября 1923 г. атаман подключил к делу и второго «концессионера» — Ш. Сузуки), почти два с половиной года, и 9 марта 1925 г. был вынесен вердикт: отказать истцу как частному лицу, желающему завладеть казенными деньгами (председатель суда — Хорита Кахичи).
Понятно, что Куроки и Сузуки с этим решением не согласились и, пользуясь тем, что у них в запасе была еще и доверенность СУОАС-2 от 27 февраля 1922 г. подали апелляцию в Высший суд Японии. Там дело тянулось еще четыре года и завершилось в октябре 1929 г. отказом не только Семенову, но и СУОАС-2. Вместе с тем суд внес «поправку» — 1 400 000 иен принадлежат не Подтягину, а Дальневосточной армии Забайкалья, но ее больше нет, а посему и деньги «ничьи» Такой «пассаж» — отказ «государственнику» Подтягину в распоряжении «казенными» деньгами — был явно связан с дипломатическим признанием 20 января 1925 г. СССР Японией, что автоматически делало военного атташе белого правительства «персоной нон грата», то есть пусть пока лежат в «Йокогама спеши банк». Где они лежат и по сию пору…
О последующих методах обмана японских судов «интернациональной» группой авантюристов свидетельствует такой факт. Проиграв к 1925 г. все процессы против военного и финансовых агентов в токийских судах, участники японского варианта фирмы «Рога и копыта» забросили исковой бредень в суды других городов Японии. И — о чудо! — в одном из них — суде г. Кобе (1926 г.) — решение оказалось положительным: «концессионерам» неожиданно присудили «подтягинское золото» (более 1 млн. зол. иен). Но суд обусловил их окончательную выдачу двумя моментами:
а) залогом в 300 тыс. иен;
б) личной явкой генерала Подтягина в суд.
С залогом еще как-то можно было выкрутиться, а вот с явкой агента в суд дело обстояло совсем худо: не дожидаясь решения Токийского окружного суда, 9 марта 1924 г. военный атташе с санкции посла Абрикосова подал в отставку и в мае 1924 г. навсегда уехал из Токио в Париж. Генерал мотивировал свой уход крайним нервным истощением (с декабря 1921 г. он непрерывно судился), угрозами физической расправы с ним и членами его семьи (в «объяснительной» генерала по мотивам отставки делался намек, что здесь не обошлось без «руки Москвы») и явно назревающим дипломатическим признанием СССР, что автоматически лишило бы военного агента царской России дипломатического иммунитета.
Однако, прежде чем уехать, еще 27 февраля 1924 г. генерал пишет атаману Семенову, главному инициатору судебного процесса против него, полное достоинства, но категоричное письмо. В нем он стыдит Семенова как русского офицера за недостойное поведение, подчеркивая, что находящиеся на счетах русской военной миссии деньги — это не его, Подтягина, личные (хотя счета в соответствии с директивой Колчака в ноябре 1919 г. генерал переоформил на свое имя), а казенные деньги, и он никогда не допустит, чтобы некие куроки и сузуки наложили свои грязные лапы на государственное достояние России. Пока, как писал далее генерал, до окончательного решения суда деньги военной миссии находятся под арестом, но, как только решение состоится (а Подтягин не сомневался, что он выиграет), военный агент намеревался сразу же перевести их из Японии в Югославию или во Францию на имя генерала барона П.Н. Врангеля РОВС (Российский общевоинский союз) — созданное в Белграде в 20-х годах бароном Врангелем объединение офицеров-эмигрантов. На Дальнем Востоке отделение РОВС до 1937 г. возглавлял генерал М.К. Дитерикс, верховного председателя РОВС.
Что делают Сузуки с Куроки, пока их апелляция по решению Токийского суда пылится в Высшем суде Японии? Проводят параллельную операцию в лучших традициях нашего литературного героя Остапа Бендера: уговаривают безработного и всеми забытого бывшего аса японской авиации Н. Хирохичи, инструктируют его, гримируют, переодевают в форму дореволюционного русского генерала с аксельбантом и… приводят этого Лже-Подтягина в суд г. Кобе.
Самое поразительное: в июне 1926 г. суд поверил лжегенералу, а тот прямо в суде заключил со своими «противниками» мировую — деньги поделили 50 на 50. Да настолько талантливо сыграл японский летчик, что вызвал аплодисменты и у судей, и у публики в зале. Дело было выиграно, и с решением суда «концессионеры» отправились в отделение «Йокогама спеши банк», где, они были уверены, их ждал один миллион золотых иен «на блюдечке с голубой каемочкой».
Но то ли летчик на радостях хватил перед походом лишний стаканчик саке, то ли грим от жары потек, но в банке один из служащих, неоднократно ранее видевший настоящего Подтягина (он несколько лет подряд приходил сюда оформлять свои военные счета), заподозрил неладное. Охрана банка вызвала полицию, и вся компания во главе с прославленным асом и национальным героем страны оказалась в полицейском участке. Там без труда установили, что «русский генерал» — не настоящий, а подставной. Афера попала в газеты. Замелькали имена атамана Семенова, генерала Петрова, «друга» японских генералов Моравского. Газетчики писали о «руке Москвы», якобы устроившей всю эту провокацию с Лже-Подтягиным.
Через три месяца, в октябре 1926 г. «концессионеры» сидели в том же суде г. Кобе. Оказывается, во всем был виноват… атаман Семенов. Это он, бес, их попутал, так как якобы подсказал идею с «лжегенералом» и даже через своих представителей будто бы руководил гримировкой и переодеванием японского летчика. За идею атаману выдан был «концессионерами» аванс в 60 тыс. иен, а он посулил за выигранное дело отвалить на пятерых всего 150 тыс. Ключевой в оправдательных речах жуликов была одна фраза: «Мы трудились не только за гонорар. Мы искренне верили, что, добывая деньги для атамана Семенова, мы вносим свой финансовый вклад в борьбу с большевизмом» (?!).
Иными словами, мы — воры, но «идейные». Просим поэтому суд о снисхождении. Жаль, что Ильф и Петров не знали в 20-х годах этот японский сюжет. То-то бы они повеселились всласть, поместив на место японского летчика Остапа Бендера (а может быть, наоборот?). Комбинаторы всего мира, как и пролетарии, национальности не имеют.
Впрочем, Сузуки и Славянский свои аферы не оставили. В 1932 г. оба появились вновь, и снова как «соавтор» иска здесь оказался замешанным Валериан Моравский, уже председатель СОУАС-2. Теперь речь шла о «петровском» золоте и расписке полковника Рокуро Идзомэ (или об 1 млн. 270 тыс. зол. руб.).
«Концессионеры» вызвали генерала П.П. Петрова из Мукдена в Токио, куда он и приехал осенью 1932 г.
Процесс генерала П.П. Петрова (1932-1941 гг.)
Это был последний судебный процесс, который бывшие белогвардейцы-эмигранты вели в Японии.
Предыстория процесса распадается на два этапа: 1932-1934 гг. — генерал Петров пытается выиграть дело внесудебным путем, но с помощью Сузуки и Славянского; 1934-1941 гг. — Петров судится один, привлекая профессиональных японских адвокатов с высокой репутацией. В обоих случаях речь идет о 22 ящиках золота.
Петров знал К.И. Славянского еще по Гражданской войне в России, ибо в качестве начальника тыла Дальневосточной армии контактировал с представителем Сибирского крестьянского союза (СКС) Славянским как главным поставщиком продовольствия в армию. Судя по расследованию сына генерала Петрова (а Сергей Павлович регулярно сообщал мне в Москву о нем в своих обстоятельных письмах в 1992-1994 гг.), еще в декабре 1921 г. именно ему, Славянскому, генерал доверил подлинник расписки полковника Рокуро Идзомэ на 22 ящика золота в надежде, что Славянский, пробивной сибирский делец, получит с японцев хотя бы часть (за вычетом комиссионных). Причина этой «слабинки» П.П. Петрова была самая что ни на есть житейская — у него вот-вот должен был родиться ребенок, а у родителей не было денег даже на пеленки (именно тогда генерал стал подрабатывать любительской фотографией, интерес к которой пронес затем через всю жизнь).
Поехав в Токио в 1923 г. Славянский случайно встретил там Моравского с Сузуки, которые тоже искали пути, как бы «отовариться» за счет русского золота. Велеречивый Моравский уговорил Славянского не открывать отдельного судебного процесса по «делу Петрова», а присоединить его иск к уже начатому «делу Подтягина», показав кучу доверенностей от атамана Семенова и «досье», которое Сузуки уже подготовил по делу о «подтягинском» золоте.
В качестве вклада в «дело» (а оно верное, и двух месяцев не пройдет, как мы выиграем, уверяли Моравский с Сузуки Славянского в два голоса) Моравский одолжил под расписку подлинник документа Идзомэ, того самого, что через несколько дней во время сентябрьского землетрясения 1923 г. и погибнет в одной из гостиниц Токио, где остановились деятели СКС, СУОАС и Сузуки. Правда, как сообщал мне в ноябре 1991 г. Сергей Петров, когда я в первый раз посетил его коттедж в Милл-Вэлей, что под Сан-Франциско, его отец как фотограф-любитель снял в Мукдене несколько фотокопий с оригинала, прежде чем отдать его Славянскому (именно эти фотокопии с собственноручной росписью Идзомэ и будут фигурировать в судебных процессах Петрова с 1932 по 1941 г. и именно одну из них я опубликовал в журнале «Деловые люди» (1992, № 3 неопубликованном письме в редакцию журнала «Знамя» по поводу моей статьи «Вернется ли на родину российское золото?» (1992 г.) С.П. Петров повторил эту версию: «Несколько копий подлинника были сфотографированы отцом до отъезда Славянского в Токио» (Текущий архив Экспертного совета)).
Мы столь подробно останавливаемся на выяснении такого, казалось бы, незначительного факта, чем является эта расписка — подлинником или копией, но от этого, по сути, зависел успех первого этапа судебного дела Петрова.
Вот как дальше развивались события. Весной 1932 г. Петров получает весточку от своего старого знакомца Славянского. Тот пишет со слов японского адвоката Хара Фуджиро, что общая политическая обстановка в Японии (обострение отношений с СССР на КВЖД, конфликты на дальневосточной границе в связи с фактической оккупацией Японией Маньчжурии в 1931 г.) становится снова благоприятной для белых, и можно попытаться вчинить иск о 22 ящиках золота. X. Фуджиро брался возобновить дело, которое он намеревался вести еще в 1923 г. да помешали Моравский с Сузуки.
Правда, очередная попытка Славянского еще до приезда П.П. Петрова в Токио (18 июня 1932 г. Славянский дал Сузуки доверенность на 22 ящика) одним махом выиграть процесс и поделить выручку пополам с Сузуки с треском провалилась. Все дело уперлось в подлинник расписки Идзомэ. У Славянского с Сузуки его не было. Тогда оба «комбинатора» снова привлекли Моравского, полагая, что через знакомых тому японских генералов Тага и Минами тот «надавит» на суд и он примет иск на основе копии расписки. Не вышло — связи бессарабского бурсака с генералами микадо оказались сильно преувеличенными. Но зато Моравский узнал, что «концессионеры» его снова обманули и в «доле» его нет. Он поднял шум, созвал в Мукдене всех желающих поживиться «петровским» золотом и устроил шумную пресс-конференцию. По-видимому, там был и генерал Петров, который окончательно понял, что с посредниками ему, мягко говоря, не повезло, и решил лично вести свой процесс.
* * *
Помимо постоянной нужды, которую все эти годы испытывала в Мукдене семья Петрова (а у него после 1923 г. родилось еще два сына, и генерал с трудом кормил пять человек), для открытия судебного процесса о золоте имелись и общеполитические обстоятельства.На рубеже 20-30-х годов резко обострилась международная обстановка и в мире, и на Дальнем Востоке. «Мир капитализма», как писали тогда в СССР, потряс невиданный экономический кризис 1929-1933 гг. больно ударивший и по русским эмигрантам в Китае. В Германии рвались к власти нацисты. В США полиция расстреляла мирную демонстрацию ветеранов войны прямо у стен Капитолия.
В СССР Сталин искусственно нагнетал «обострение классовой борьбы»: в 1928 г. параллельно шли заседания VI конгресса Коминтерна и процесс «вредителей-инженеров» по сфабрикованному ОГПУ «шахтинскому делу».
Насильственная коллективизация всколыхнула всю деревню — в Сибирь, как и в царские времена, потянулись большие партии «раскулаченных». Как всегда, большевики искали врагов «внутренних» и врагов «внешних». К последним, ясное дело, относились белогвардейцы-эмигранты, особенно из РОВС, во главе которого до 1929 г. (когда его в Брюсселе — есть и такая версия — отравили агенты ОГПУ ) стоял генерал П.Н. Врангель.
Но если действительные обстоятельства смерти Врангеля стали известны лишь почти 70 лет спустя, то грубо сработанная чекистами из отдела борьбы с белогвардейской контрреволюцией ОГПУ (иностранный отдел) операция с похищением в Париже 26 января 1930 г. преемника Врангеля на посту председателя РОВС генерала Кутепова вызвала большой резонанс в мире, особенно в кругах русской эмиграции.
По существу, эта операция означала нечто гораздо большее, чем похищение и убийство одного белого генерала. Фактически с 1930 г. чекисты отказываются от прежних, достаточно гибких, а главное, политических методов нейтрализации наиболее активных лидеров эмиграции (операция «Трест», движение евразийства в Праге, вербовка «младороссов» и членов «Братства русской Правды») и переходят к «нейтрализации» ядом, кинжалом, пистолетом.
На Дальнем Востоке все эти события вызвали активную реакцию. Оживилось дальневосточное отделение РОВС со штаб-квартирой в Шанхае. Именно его председатель — уже хорошо нам знакомый генерал Михаил Николаевич Дитерикс подпишет 28 сентября 1933 г. удостоверение на имя генерала П.П. Петрова как официального представителя РОВС для ведения судебного дела о 22 ящиках золота.
По свидетельству Сергея Петрова, миссия его отца в Японию первоначально была связана с надеждами РОВС и созданным в конце 20-х годов антибольшевистским «Союзом спасения Родины» на финансирование из «независимых источников» агентурной сети в Сибири и на Дальнем Востоке Инициатором проекта создания «анти-ЧК» еще осенью 1923 г. выступил известный фабрикант А.И. Гучков, военный министр при «временных», близкий к барону Врангелю. К концу 20-х годов Гучков создал при штабе РОВС нечто вроде «мозгового центра» (философ И.А. Ильин, генералы А.А. фон Лампе и П.Н. Шатилов, капитан А.П. Полунин, участник покушения на советского полпреда в Швейцарии А.А. Воровского в 1923 г. и др.). Под прикрытием альманаха «Белое дело» они начали с 1928 г. создавать глубоко законспирированную агентурную сеть в СССР. (Бортневский В. Был ли убит генерал Врангель? // Панорама (Лос-Анджелес). — 1995. — № 764. — С. 24-25.)>, ибо очень многие из эмигрантов тогда, в 1929-1933 гг. были уверены: ну уж на этот раз большевики не перенесут такого катаклизма, как разгром собственного крестьянства, и их режим вот-вот рухнет, стоит его только чуть-чуть подтолкнуть. Тем более что в РОВС в Шанхае доходили сведения о недовольстве высших командиров РККА на Дальнем Востоке (Василий Блюхер и др.) политикой Москвы в крестьянском вопросе.
Словом, осенью 1932 г. генерал Петров с доверенностью от председателя ДальРОВС генерала М.Н. Дитерикса и небольшой суммой командировочных оказался в Йокогаме. Как считает один из весьма информированных современных знатоков истории «колчаковского золота» владивостокский исследователь Амир Хисамутдинов, у Петрова помимо доверенности от Дитерикса (а также от другого генерала — «каппелевца» Вержбицкого) имелось и официальное приглашение от некоего очень влиятельного японского политического деятеля.
Как вспоминал Сергей Петров в 1991 г. уже летом 1933 г. его отец перевез всю семью из лачуги в Мукдене в роскошный особняк с садом в Йокогаме. «Мы, дети, поступили в колледж Св. Иосифа, частную американскую католическую школу. Дома у нас были повар и прислуга, — рассказывал мне Сергей Павлович. — Мать часто устраивала приемы для японцев и русских эмигрантов в Японии. Я хорошо помню адвокатов отца (Хиросиро Хада и Тосизо Яман. — Авт.)».
Сам сын генерала Петрова до сих пор не располагает документами, оказывали ли какие-то влиятельные японские лица финансовую помощь отцу и его семье, вызвавшую такую метаморфозу в жизни и быте их семьи, но, полагает Сергей, несомненно, что фактически такая помощь была, ибо «наши семейные расходы (в Йокогаме. — Авт.) вряд ли могли быть покрыты из тех ограниченных средств, которые выделил отцу РОВС на ведение процесса». Казалось бы, прибыв в Японию, генерал Петров должен был бы немедленно подать судебный иск о 22 ящиках. Но он почему-то тянул почти два года (осень 1932 г. — июнь 1934 г.), конечно не из-за того, что он был занят перевозкой и обустройством семьи в Йокогаме. «…Я почти уверен в том, — говорил мне в 1991 г. Сергей, — что отец сначала старался получить золото, не прибегая к судебному процессу».
Это совершенно точно, ибо генерал Петров тогда мог только догадываться, какой очередной тур «большой политики» Японии начинается на Дальнем Востоке и какая роль отводится «золотым пешкам» (Петрову, Моравскому, Семенову) на этой большой геополитической шахматной доске.
* * *
Но вернемся в Омск 1919 г. В конце марта предсовмина «омского правительства» П.В. Вологодский срочно созывает внеочередное заседание правительства (присутствуют 8 министров) для решения по просьбе адмирала А.В. Колчака одного сверхважного вопроса: предложения японского правительства, официально переданного главой японской военной миссии при «омском правительстве» полковником Гиити Танакой (бывший японский военный атташе в царской России, он еще сыграет свою зловещую роль в будущей японской агрессии в Китае и всей Юго-Восточной Азии в 1931-1945 гг. и японо-советских отношениях), об оказании белому движению «бескорыстной помощи» в виде 5 дивизий (350 тыс. штыков) и 50 новеньких паровозов во имя союзнической совместной борьбы за «освобождение России от власти Красного Интернационала». Ситуация почти зеркальная той, что была за год до этого, в марте-августе 1918 г. где в Берлине делегация дипломатов-большевиков обсуждала аналогичную проблему — помощь (или, по крайней мере, военный нейтралитет) кайзеровской Германии в борьбе против белых.Нечто подобное предложили год спустя Колчаку и японцы. Как с грустью отмечал генерал Касаткин в эмиграции много лет спустя, «кто знает, может быть, помощь японцев спасла бы Россию, а с ней и весь мир от большевистской заразы?».
В ходе обсуждения предложения, переданного Колчаку полковником Танакой через начштаба генерала Д.А. Лебедева, отчетливо выявились две прямо противоположные точки зрения.
Первая (военные, минфин И.А. Михайлов). Помощь, безусловно, надо принять, ибо: а) армия Колчака еще только формируется, а вскоре предстоит общее наступление на Запад; б) пять дивизий в 350 тыс. штыков с полным вооружением (пушки, минометы, пулеметы, связь, транспорт) — это такая сила, что она тараном пройдет от Омска до Москвы и даже дальше; в) японские военные — это не славяне, чехи и словаки, их не распропагандируешь, так как, «не зная русского языка, японские солдаты не могут подвергнуться и заразиться коммунистической пропагандой» (генерал А.И. Андогский, бывший начальник Николаевской военной академии, в 1919 г. помощник начштаба генерала Лебедева) Колчаковские генералы явно извлекали уроки из тактики большевиков — опора на иностранных наемников, главным образом на отряды «китайских интернационалистов» в Сибири. Минфин И.А. Михайлов выступил тоже «за», поддержав военных. Его аргументация была весьма циничной, особенно в устах сына бывшего народника-каторжанина. «Обыватель и в Сибири, и на Урале, и за Волгой, — утверждал Михайлов, — смертельно устал от продовольственного и „ширпотребовского“ голода периода Гражданской войны. Надо привезти из Японии и Китая на 50 японских паровозах товары и продавать по городам и весям сразу после их отбития у большевиков — и „народ“ толпами повалит за нами, ибо ему (по крайней мере, в Сибири) глубоко наплевать на политические программы и белых, и красных».