Страница:
С другого конца — через реорганизацию международной торговли — вышел на проблему использования финансового капитализма молодой русский экономист С.М. Житков.
Однако подлинным «мотором» использования «финансовой дипломатии» в интересах мира и соавтором проекта создания всемирной валютной системы на базе США выступил С.Ю. Витте. Как всякому талантливому администратору, его репутации не повезло ни у современников, ни у потомков. «Кабатчик» (П.Н. Милюков) — за введение госмонополии на продажу водки, «финансовый фокусник» (В.И. Ленин) — за приравнивание бумажного рубля к золотому стандарту — вот далеко не полный перечень отрицательных эпитетов, которыми награждали современники талантливого финансиста.
И неудивительно, что ленинские оценки деятельности Витте перекочевали даже в серьезные труды советских историков («классовая ограниченность царского министра»), а вся многогранная работа Витте по интеграции России в мировую финансовую систему была сведена лишь к поиску иностранных займов, причем с прозрачным намеком — «царский министр» хотел превратить матушку-Россию в иностранную колонию.
На самом же деле Витте намного опередил свое время. Лучшее доказательство этому — «финансовая дипломатия» Германии и Японии, но уже после Второй мировой войны, через полвека после смерти ее отца-основателя.
И удивляться надо не тому, что дважды — в 1903 и 1906 гг. — Витте был отправлен царем в отставку (причем во второй раз — навсегда, вплоть до своей кончины в 1915 г.), а что за сравнительно короткий — всего десять лет — период своего пребывания на посту министра финансов он так кардинально изменил финансовую систему (ввел золотой рубль), форсировал железнодорожное строительство (Транссибирская магистраль, русские дороги — КВЖД и ЮМЖД — в Северном Китае, Турксиб в Средней Азии и т. д.), банки (Русско-китайский, Русско-корейский, Русско-персидский и др.) обеспечил финансово-экономическое присутствие Российской империи в сопредельных странах, особенно на Востоке.
Сановную военную и гражданскую царскую бюрократию раздражала, однако, не столько политика этого «выскочки» из железнодорожных билетных кассиров, сколько методы ее осуществления. Ведь Витте, хорошо изучив коридоры царской бюрократии, при помощи Александра III и, частично, Николая II, сумел отвоевать в этом хитросплетении чинопочитания, интриг и амбиций довольно широкую «автономию», которую его злейший недруг министр внутренних дел В.К. Плеве, входивший с ним в одно правительство, называл «государством Витте».
Много позднее (1910 г.), когда граф Витте был уже не у дел, петербургская влиятельная газета «Новое время» справедливо писала об этом «государстве в государстве»: Витте-"государь" командовал «собственным войском» (многотысячным казачьим корпусом пограничной стражи, вооруженной пушками и пулеметами), имел «собственный торговый флот» с собственным флагом (подчинялся Департаменту морской торговли Минфина России), «свои железные дороги» (в Китае — КВЖД и ЮМЖД — и в Персии), «своих дипломатических представителей» (т. н. финансовых агентов в крупнейших столицах мира). А если к этому добавить, что финансирование всех «казенных» железных дорог России шло через Департамент путей сообщения все того же Минфина, да вдобавок то же министерство непосредственно управляло Госбанком империи, Государственным дворянским земельным банком, Крестьянским поземельным банком и еще чеканило «рыжики» (золотые пятерки и десятки) на собственном Монетном дворе — фон Плеве, пожалуй, прав: «государство Витте» в 1893-1903 гг. действительно существовало.
Не прав был Плеве и его единомышленники, недруги министра финансов, в другом: Витте затеял всю эту «автономию» не из-за жажды административной власти или сановных амбиций, хотя и они были ему не чужды. Придя в высшие эшелоны власти «со стороны», как сказали бы сегодня, с производства (начальник службы движения и перевозок одной из крупных частных «чугунок» на юге России), он очень быстро понял: новое дело подъема экономики и финансов старая царская бюрократия делать не хочет и не сможет, какие грозные царские указы ни издавай. И Витте пошел старым проверенным византийским путем — добрался до «уха государева». Ему повезло — Александр III и сам хорошо понимал, что его чиновничий аппарат мало приспособлен для нововведений, т. к. озабочен чинопочитанием — в каком вицмундире (зимой) или тужурке (летом) прийти к теще начальника с поздравлением по случаю тезоименитства, какие ордена надеть и в каком порядке и т. д. А какие-то там «Великие сибирские пути» строить, ломать голову о строительстве неведомой ГЭС на днепровских порогах на Украине, обсуждать проект строительства моста через Керченский пролив из Крыма на Кубань — нет уж, батенька, нас увольте. Об этом пусть купчишки думают да разные там промышленники из староверов — им ведь к чинам и званиям путь заказан, из «чумазых» они, вот пусть и копошатся там в навозной жиже экономики, а мы — «государевы слуги», державный интерес блюдем.
А как все эти «Каренины» да «фон Плеве» блюли сей интерес, наглядно показала скрытая бюрократическая война между МИДом и Минфином еще в 90-х гг. XIX в. На состоявшемся 17 марта 1899 г. под председательством Николая II «особом совещании» министров правительства по проблеме иностранных инвестиций и допуска иностранцев в ранее закрытые «стратегические зоны» (между прочим, 21 губерния в Западном крае, вся Средняя Азия и часть Кавказа, а также Дальний Восток — почти 30% территории империи!) резко схлестнулись Витте и министр иностранных дел М.Н. Муравьев. Мининдел ни в какую не хотел допускать «иностранных шпионов» в военно-стратегические регионы, как ни доказывал Витте вздорность такой устаревшей политики «охраны забора».
МИД активно поддержал военный министр А.Н. Куропаткин. Царь, как обычно, занял половинчатую позицию: и Витте поддержал (инвестиции нужны), и Муравьеву — Куропаткину не отказал (иностранные фирмы могут покупать землю под свои заводы и фабрики в «закрытых зонах» лишь с разрешения местных «держиморд»).
А ведь Муравьев не был записным реакционером: широко образованный дипломат, он являлся одним из инициаторов созыва I Гаагской мирной конференции, работу которой активно приветствовал и Витте.
Истинная же подоплека этой полемики двух министров в марте 1899 г. коренилась в другом: кадровые царские дипломаты всячески отбояривались от финансовых и торговых вопросов, спихивали их на консулов, уклонялись от изучения технических проблем (какие вагоны и паровозы закупать за границей, как следить за курсом ценных бумаг на биржах и т. п.). Это вообще было характерно для русского дворянства и «чеховской» интеллигенции — вспомните пьесу «Вишневый сад», когда Раневская даже не понимает выгоду предложения купца Лопахина (разбить вишневый сад на дачные участки, а их с прибылью сдавать «нуворишам»), и все остается по-старому, т. е. на погибель и разорение.
Не один Чехов отразил этот отказ от «вещизма» русской интеллигенции. Кадетская газета «Речь» в начале XX в. опубликовала серию статей, в которой осуждалось чистоплюйство «чеховских» интеллигентов, не желавших «марать руки» игрой на бирже ценных бумаг, открывать свое дело, торговать и т. д. В лучшем случае она шла в «спецы» к «купчине толстопузому» (Н.А. Некрасов), которого, однако, жестоко высмеивала в куплетах:
Московское купечество Изломанный аршин. Какой ты сын Отечества, Ты просто сукин сын.
Большевики после 1917 г. очень умело использовали это чистоплюйство, загнав значительную часть этих «чеховских» интеллигентов в «военспецы» РККА и просто в «спецы» ВСНХ, Госплана, Наркомзема и др.
Однако задолго до Ленина и Троцкого на путь «спец»(иализации) встал Витте. Он не стал ломать весь старый царский чиновничий аппарат, а добился приема у Александра III и убедил его создать свое «государство Витте», параллельное официальному. Причем особо оговорил, что прием в его «государство» пойдет не «по чину» и не «по старшинству» (выслуге лет), а «по уму», т. е. профессиональной компетенции. Царь согласился, издал соответствующие указы, и с 1893 г. Витте, к ужасу охранки, начал набирать в свое «государство» неблагонадежных инженеров-путейцев, техников и (о ужас!) даже евреев, правда крещеных в православие. Одним из таких «неблагонадежных» стал инженер Леонид Красин, будущий большевистский наркомвнешторг, одно время работавший техником-смотрителем на строительстве Транссиба.
Самым же главным новшеством в «государстве Витте» стало создание с 1894 г. за границей своего «МИДа» — сети т. н. «финансовых бюро» в основных столицах мира, подчинявшихся Минфину (кстати, именно на базе этих «бюро» с 1921 г. будут создаваться советские торгпредства). Кадровых царских дипломатов в такие «финансовые агенты» Витте брать не стал, зато широко использовал биржевых спекулянтов, лишь недавно появившихся в обеих столицах империи из-за черты оседлости. Об одном из них — Артуре Рафаловиче — мы уже писали выше. Под стать ему были И. Замена, затем Бернадский в Лондоне, К. Миллер в Токио, М. Рутковский в Нью-Йорке.
Именно с помощью этих агентов Витте еще в конце XIX — начале XX в. попытался осуществить свой самый крупный проект — создание мировой федеральной валютной системы как инструмента предотвращения войны.
Понятно, что и современные знатоки истории «царева золота» как у нас, в СНГ (И.А. Латышев, В.Г. Гузанов, В.А. Кашиц и др.), так и за рубежом (Сергей Петрофф, Даниэль Вильденстейн, Уильям Кларк и др.) ничего не знали об этом проекте, полагая, что речь идет либо о личном золоте царя и царицы (отправлено в январе 1917 г. через Японию в Англию), либо о т. н. «военном золоте» России за 1914-1916 гг. (в оплату военных поставок из США и стран Антанты). Это заблуждение разделял и я, когда в 1997-2000 гг. публиковал три свои книги о русском золоте и недвижимости за рубежом.
И лишь с весны 2000 г. когда нью-йоркский адвокат Тимоти Бэрроу начал по электронной почте присылать мне материалы по расследованию истории золотого груза пакетбота «Республика», погибшего в январе 1909 г. (характерно, что на каждом листке этих материалов, включая переписку с посольством СССР в Вашингтоне, стояло сакраментальное адвокатское «confidential» — «доверительно»), история проекта Витте начала проясняться. Более того, история его возникновения благодаря усилиям фирмы капитана Байерла из США с 1985 г. стала достоянием дипломатических кругов в СССР (переписка с советским посольством в Вашингтоне), США (копии писем направлялись в Госдеп) и Франции (переписка с французским консулом в Нью-Йорке).
Конечно, только материалов судоподъемной фирмы капитана Мартина Байерла (а при ней с 1988 г. существует еще и исследовательская архивная группа) пока недостаточно, и я продолжаю исследование проекта Витте по отечественным архивам, надеясь в будущем написать о ней специальную книгу (небольшой отрывок из нее я опубликовал в «Литгазете», № 368 в сентябре 2003 г.).
А пока же — краткий очерк того, что удалось установить.
Ротшильду же это удалось сделать благодаря тому, что вокруг собственного «Банк де Ротшильд» он сумел создать целый синдикат из других французских банков и ссудосберегательных касс — «Париба», «Лионского кредита», «Национальной сберкассы Парижа», «Сосьете женераль», «Национального индустриального и коммерческого кредита» и др.
Весьма характерно, что позднее именно этот «синдикат Ротшильда», заручившись гарантиями правительства Франции, взял на себя отправку «царева золота» на 3 млн. долл. в США, которое 12 января 1909 г. было доставлено из России на кораблях «Цесаревич» и «Слава» и в порту Гибралтара перегружено на пакетбот «Республика», через две недели потерпевшего крушение у американских берегов.
Удачу с «синдикатом Ротшильда» во Франции Витте попытался развить по ту сторону Ла-Манша — в Англии. В мае 1898 г. он выступил в Петербурге на заседании координационного собрания высших сановников империи — в Комитете министров при царе — и предложил развить «французский успех», но уже вокруг другого дома Ротшильдов — английского. Предложение министра было одобрено, и вскоре в Лондон был направлен крупный финансовый сановник С.С. Татищев, начавший переговоры с английским Ротшильдом о размещении на Британских островах крупного русского займа. В полном объеме поставленную перед ним задачу, в отличие от Франции, Титащеву выполнить не удалось (все еще были сильны англо-русские дипломатические противоречия в Китае, Афганистане и Персии), но частичного успеха сановник достиг — часть ценных русских бумаг была допущена к котировкам на Лондонской фондовой бирже.
Витте пытался развить этот пока еще скромный успех: в июне 1899 г. он наладил в Лондон еще одного своего гонца — банкира А.Ю. Ротштейна, управляющего Петербургского международного банка, входившего в «государство Витте». На этот раз удалось добиться большего — разместить в Англии бумаги очередного железнодорожного займа (на строительство Московско-Виндаво-Рыбинской ж. д.). (А.В. Игнатьев. Указ. соч. с. 95).
И, наконец, настала очередь США.
С ними у России не было тех идеологических или геополитических противоречий, которые в конце XIX в. осложняли «финансовую дипломатию» Витте в его отношениях с Францией или Англией. Ведь французские и английские Ротшильды не раз намекали российскому министру финансов, что, если царизм будет поощрять политику антиеврейских погромов в России, они заблокируют все русские займы в Европе.
«Англичанка» же, по выражению русских славянофилов, продолжала «гадить» на Востоке, мешая финансовой экспансии Витте в Азии. Но не для того Витте еще при Александре III в апреле 1893 г. создал при своем министерстве постоянное межведомственное «особое совещание» по торговле России с Персией, Афганистаном, Бухарой и Китаем, чтобы считаться с «англичанкой». В 1894 г. он нанес ей мощный финансовый удар — откупил у купца Я.С. Полякова за 11 млн. руб. его частный Учетно-ссудный банк в Тегеране, включил его в число банков своего «государства» и поставил перед новым инструментом своей «финансовой дипломатии» на Среднем Востоке задачу: «развитие активной торговли русских в Персии, сбыт туда изделий русских фабрикантов, распространение среди персидского населения российских кредитных билетов, а равно и вытеснение из Персии английских промышленных произведений» (из «Наказа» новому руководству банка, написанного Витте).
И, действительно, как отмечали иностранные наблюдатели, современники Витте, его «персидский банк» очень быстро занял в Иране господствующее положение: начал чеканку «туманов» (персидских золотых монет), поддерживал братьев Лианозовых, владевших осетровыми промыслами на севере Ирана (в 1921 г. проданных ими Советской России), стал субсидировать строительство дорог в Персии и т.п. В конце концов в 1895-1899 гг. это привело к резкому обострению англо-русских финансово-экономических противоречий в Персии и, как следствие, к большим затруднениям для Витте в его попытках разместить русские займы в Англии.
Иное дело — США. С ними со времен продажи в 1867 г. Аляски давно не было территориальных споров. Более того, продажа Аляски облегчила царям приобретение другой «Аляски» — Средней Азии, ибо войны генерала Михаила Скобелева в 60-70-х гг. XIX в. проходили в Туркестанском крае при благоприятном нейтралитете США, выгодном России и невыгодном «англичанке», главному сопернику России в этом регионе.
Поэтому осенью 1898 г. в самый разгар «персидского дела» Витте начинает усиленный зондаж американских банковских кругов на предмет займов в США. Формируется целая «бригада» его представителей: генконсул России в Вашингтоне В.А. Теплов, финагент Минфина в Нью-Йорке М.В. Рутковский и присланный им в помощь вице-директор секретной «Особенной канцелярии по кредитной части» Именно через эту «канцелярию» Витте и начнет предварительный зондаж по созданию консорциума мировых банков для реализации своего проекта международной федеральной валютной системы Минфина А.И. Вышнеградский-младший, сын бывшего министра финансов России.
На поверхности официальных переговоров этой «бригады» фигурирует крупный русский заем в 80 млн. долл. в США. Стопроцентного успеха «бригада» не достигает — глава «американского синдиката» мультимиллионер Дж. Морган заломил слишком высокий посреднический процент. Но частичный успех налицо: младшие партнеры Моргана банкиры Дж. Перкинс и У. Ингельсам через Петербургский международный банк весной 1899 г. соглашаются на заем в 10 млн. долл. на строительство Владикавказской ж. д.
Гораздо важнее «подводная» часть переговоров — о создании мировой федеральной валютной системы. Здесь Морган гораздо более активен, особенно в связи с тем, что посланцы Витте намекают — эта система будет создаваться на основе «царского залогового золота», которое Николай II готов морем отправить в США.
Американский банкир сразу смекает: «цена вопроса» здесь — уже не какие-то там 80 млн. долл. а миллиарды! Морган дает сигнал Витте — готов продолжить переговоры о «подводной» части и лично выехать в Европу. Витте откликается: место продолжения переговоров — Брюссель, его личные представители — не какой-то там генконсул или вице-директор, а правая рука и особо доверенное лицо, соавтор проекта по созданию мировой федеральной валютной системы управляющий Петербургским международным банком Ротштейн.
Весной 1899 г. в бельгийской столице происходит тайная встреча Моргана с Ротштейном. Судя по отчетам последнего, Морган весьма заинтересовался проектом и готов «заняться <этим> русским делом». Витте пытается развить успех и через Ротштейна приглашает Моргана в Петербург на личную встречу.
Морган пока осторожничает, но той же весной 1899 г. направляет в столицу Российской империи своего «Ротштейна» — банкира Ричарда Партера, с которым встречается и обстоятельно беседует Витте. По некоторым данным, министр финансов организует конфеденциальную аудиенцию Портера с Николаем II, который пока благоволит к Витте.
Окрыленный поддержкой Моргана, Витте стремится развить успех. В 1899-1902 гг. через своих «финансовых агентов» в Париже, Лондоне и Берлине он вступает в тайный контакт с другими влиятельными банкирами мира — французскими и английскими Ротшильдами и немецким домом Мендельсона. Всех он знает лично, всех соблазняет своей «финансовой дипломатией» и особенно «царевым золотом», благо никто не сомневается — Россия наращивает добычу золота, у нее самый твердый «золотой рубль», за который уже в начале XX в. в Европе платят 2,5 французского франка и 3,5 немецкой марки.
Однако в реализации этого грандиозного проекта не все вышло так гладко, как писал Витте своим контрагентам — мировым банкирам.
Как это всегда было в византийской России «третьего Рима», атака на великого реформатора началась через первое лицо в империи: «хозяина земли русской» — царя. При Александре III Витте особо не опасался — царь и особенно его супруга Мария Федоровна в критических ситуациях всегда вставали на сторону «выскочки» (даже после смерти мужа в 1894 г. вдовствующая императрица до последнего пыталась защитить министра финансов, пользуясь пока еще сильным влиянием на сына-царя).
Первоначально и Витте надеялся, что и Николай II пойдет по стопам своего отца, и даже в ежегодном отчете по министерству финансов за 1895 г. дерзко предостерегал его от «шатаний со стороны в сторону, наносящих кровавые раны государственному организму» (цит. по: Игнатьев А.В. Указ. соч. с. 81).
Но Николай II, увы, не унаследовал государственной твердости отца и как раз больше всего был подвержен «шатаниям» и воздействию ближайших родственников: в начале царствования — матери, в конце — жены (а между ними обеими с самого начала женитьбы Николая II крепла и разгоралась непримиримая женская вражда, которая к февралю 1917 г. приведет к «двоевластию» в царских верхах — «старому» и «молодому» дворам, каждый из которых начнет перетягивать на свою сторону генералов, дипломатов, руководителей спецслужб и т. д.).
Нет, Николай II вовсе не был таким солдафоном и выпивохой, каким его много лет изображали некоторые советские историки (см. например, явно заказную поделку Ксавинова «23 ступени вниз», выдержавшую в брежневские и горбачевские времена несколько переизданий).
Как пишет его младшая дочь Анастасия, царь много читал, в его библиотеке в Царском Селе она видела даже «Капитал» Карла Маркса и «Манифест Коммунистической партии» с пометками отца. Николай ведь окончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета, в юности мечтал продолжить юридическое образование в британском Оксфорде. Царь интересовался современным ему искусством: ходил в оперу и на балет. Особенно любил голоса Собинова и Шаляпина и даже приказал вылепить их бюсты и поставить их в саду царского Ливадийского дворца в Крыму. Интересовался он и первыми шагами кинематографа, где у него были свои любимые актеры — русский Мозжухин и американец Чарли Чаплин.
Было у Николая II и свое хобби — он умел чинить часы и часто тайно ремонтировал их даже для дворцовой прислуги. Младшая дочь царя сообщает и о других увлечениях отца — он мог сам сшить сапоги, шить одежду и даже самостоятельно сложить печь, причем учил всему этому любимого и единственного сына Алексея.
Не чужд был Николай II и современной техники. Он, например, выучился управлять автомобилем и нередко ездил на нем по парку Александровского дворца в Царском Селе: за пределы парка по соображениям безопасности не разрешала выезжать личная охрана. В том же дворце для семьи царя была сооружена первая в России «частная» радиостанция, и все дети часто через наушники слушали из Европы первые радиопередачи и музыку, благо все Романовы свободно владели несколькими иностранными языками.
Еще одно очень важное свидетельство дочери, помогающее понять и выступления царя на I и II Гаагских мирных конференциях в 1899 и 1907 гг. и поддержку проекта Витте по созданию антивоенной мировой федеральной валютной системы: «Государь не хотел войны, он был за мир и спокойствие, чтобы люди могли честно работать, не имели ни нужды, ни голода» (Романова А.Н. Указ. соч. с. 83).
Увы, одно дело быть лично честным и порядочным человеком, хорошим семьянином и рукодельником (чинить часы, класть печь, тачать сапоги). И совсем другое — сложить «печь» российской государственности в кризисные, переломные годы рубежа двух веков, когда в самой Российской империи шла крутая ломка традиционного патриархального уклада, вырубались дворянские «вишневые сады», а сама николаевская «Собственная Его Императорского Величества Канцелярия для прошений, приносимых на Высочайшее Имя» в Мариинском дворце в Петербурге была буквально завалена письмами-жалобами матерей и отцов на своих детей: не призревают родителей, пьют, хулиганят, в «церкву не ходют». Чиновники канцелярии регулярно делали обзоры таких писем, и царь их внимательно читал с карандашом в руке. Особенно поразила его одна частушка, приложенная к письму матери-крестьянки из Псковской губернии (1908 г.):
Бога нет, Царя не надо. Губернатора убьем! Подати платить не будем И в солдаты не пойдем!
Он понимал — с такими настроениями среди молодых мужиков второй «отечественной войны 1812 г.» не получится. Витте, конечно, прав — лучше всего занять позицию вооруженного нейтралитета, подкрепленную золотым рублем через международную валютную федеральную систему (кстати, именно так, хотя и без валютной системы, поступит в 1914-1918 гг. Япония: примкнет к Антанте, но воевать на ее стороне не будет, хотя после поражения Германии, в отличие от России, и получит все выгоды державы-"победительницы").
Однако подлинным «мотором» использования «финансовой дипломатии» в интересах мира и соавтором проекта создания всемирной валютной системы на базе США выступил С.Ю. Витте. Как всякому талантливому администратору, его репутации не повезло ни у современников, ни у потомков. «Кабатчик» (П.Н. Милюков) — за введение госмонополии на продажу водки, «финансовый фокусник» (В.И. Ленин) — за приравнивание бумажного рубля к золотому стандарту — вот далеко не полный перечень отрицательных эпитетов, которыми награждали современники талантливого финансиста.
И неудивительно, что ленинские оценки деятельности Витте перекочевали даже в серьезные труды советских историков («классовая ограниченность царского министра»), а вся многогранная работа Витте по интеграции России в мировую финансовую систему была сведена лишь к поиску иностранных займов, причем с прозрачным намеком — «царский министр» хотел превратить матушку-Россию в иностранную колонию.
На самом же деле Витте намного опередил свое время. Лучшее доказательство этому — «финансовая дипломатия» Германии и Японии, но уже после Второй мировой войны, через полвека после смерти ее отца-основателя.
И удивляться надо не тому, что дважды — в 1903 и 1906 гг. — Витте был отправлен царем в отставку (причем во второй раз — навсегда, вплоть до своей кончины в 1915 г.), а что за сравнительно короткий — всего десять лет — период своего пребывания на посту министра финансов он так кардинально изменил финансовую систему (ввел золотой рубль), форсировал железнодорожное строительство (Транссибирская магистраль, русские дороги — КВЖД и ЮМЖД — в Северном Китае, Турксиб в Средней Азии и т. д.), банки (Русско-китайский, Русско-корейский, Русско-персидский и др.) обеспечил финансово-экономическое присутствие Российской империи в сопредельных странах, особенно на Востоке.
Сановную военную и гражданскую царскую бюрократию раздражала, однако, не столько политика этого «выскочки» из железнодорожных билетных кассиров, сколько методы ее осуществления. Ведь Витте, хорошо изучив коридоры царской бюрократии, при помощи Александра III и, частично, Николая II, сумел отвоевать в этом хитросплетении чинопочитания, интриг и амбиций довольно широкую «автономию», которую его злейший недруг министр внутренних дел В.К. Плеве, входивший с ним в одно правительство, называл «государством Витте».
Много позднее (1910 г.), когда граф Витте был уже не у дел, петербургская влиятельная газета «Новое время» справедливо писала об этом «государстве в государстве»: Витте-"государь" командовал «собственным войском» (многотысячным казачьим корпусом пограничной стражи, вооруженной пушками и пулеметами), имел «собственный торговый флот» с собственным флагом (подчинялся Департаменту морской торговли Минфина России), «свои железные дороги» (в Китае — КВЖД и ЮМЖД — и в Персии), «своих дипломатических представителей» (т. н. финансовых агентов в крупнейших столицах мира). А если к этому добавить, что финансирование всех «казенных» железных дорог России шло через Департамент путей сообщения все того же Минфина, да вдобавок то же министерство непосредственно управляло Госбанком империи, Государственным дворянским земельным банком, Крестьянским поземельным банком и еще чеканило «рыжики» (золотые пятерки и десятки) на собственном Монетном дворе — фон Плеве, пожалуй, прав: «государство Витте» в 1893-1903 гг. действительно существовало.
Не прав был Плеве и его единомышленники, недруги министра финансов, в другом: Витте затеял всю эту «автономию» не из-за жажды административной власти или сановных амбиций, хотя и они были ему не чужды. Придя в высшие эшелоны власти «со стороны», как сказали бы сегодня, с производства (начальник службы движения и перевозок одной из крупных частных «чугунок» на юге России), он очень быстро понял: новое дело подъема экономики и финансов старая царская бюрократия делать не хочет и не сможет, какие грозные царские указы ни издавай. И Витте пошел старым проверенным византийским путем — добрался до «уха государева». Ему повезло — Александр III и сам хорошо понимал, что его чиновничий аппарат мало приспособлен для нововведений, т. к. озабочен чинопочитанием — в каком вицмундире (зимой) или тужурке (летом) прийти к теще начальника с поздравлением по случаю тезоименитства, какие ордена надеть и в каком порядке и т. д. А какие-то там «Великие сибирские пути» строить, ломать голову о строительстве неведомой ГЭС на днепровских порогах на Украине, обсуждать проект строительства моста через Керченский пролив из Крыма на Кубань — нет уж, батенька, нас увольте. Об этом пусть купчишки думают да разные там промышленники из староверов — им ведь к чинам и званиям путь заказан, из «чумазых» они, вот пусть и копошатся там в навозной жиже экономики, а мы — «государевы слуги», державный интерес блюдем.
А как все эти «Каренины» да «фон Плеве» блюли сей интерес, наглядно показала скрытая бюрократическая война между МИДом и Минфином еще в 90-х гг. XIX в. На состоявшемся 17 марта 1899 г. под председательством Николая II «особом совещании» министров правительства по проблеме иностранных инвестиций и допуска иностранцев в ранее закрытые «стратегические зоны» (между прочим, 21 губерния в Западном крае, вся Средняя Азия и часть Кавказа, а также Дальний Восток — почти 30% территории империи!) резко схлестнулись Витте и министр иностранных дел М.Н. Муравьев. Мининдел ни в какую не хотел допускать «иностранных шпионов» в военно-стратегические регионы, как ни доказывал Витте вздорность такой устаревшей политики «охраны забора».
МИД активно поддержал военный министр А.Н. Куропаткин. Царь, как обычно, занял половинчатую позицию: и Витте поддержал (инвестиции нужны), и Муравьеву — Куропаткину не отказал (иностранные фирмы могут покупать землю под свои заводы и фабрики в «закрытых зонах» лишь с разрешения местных «держиморд»).
А ведь Муравьев не был записным реакционером: широко образованный дипломат, он являлся одним из инициаторов созыва I Гаагской мирной конференции, работу которой активно приветствовал и Витте.
Истинная же подоплека этой полемики двух министров в марте 1899 г. коренилась в другом: кадровые царские дипломаты всячески отбояривались от финансовых и торговых вопросов, спихивали их на консулов, уклонялись от изучения технических проблем (какие вагоны и паровозы закупать за границей, как следить за курсом ценных бумаг на биржах и т. п.). Это вообще было характерно для русского дворянства и «чеховской» интеллигенции — вспомните пьесу «Вишневый сад», когда Раневская даже не понимает выгоду предложения купца Лопахина (разбить вишневый сад на дачные участки, а их с прибылью сдавать «нуворишам»), и все остается по-старому, т. е. на погибель и разорение.
Не один Чехов отразил этот отказ от «вещизма» русской интеллигенции. Кадетская газета «Речь» в начале XX в. опубликовала серию статей, в которой осуждалось чистоплюйство «чеховских» интеллигентов, не желавших «марать руки» игрой на бирже ценных бумаг, открывать свое дело, торговать и т. д. В лучшем случае она шла в «спецы» к «купчине толстопузому» (Н.А. Некрасов), которого, однако, жестоко высмеивала в куплетах:
Московское купечество Изломанный аршин. Какой ты сын Отечества, Ты просто сукин сын.
Большевики после 1917 г. очень умело использовали это чистоплюйство, загнав значительную часть этих «чеховских» интеллигентов в «военспецы» РККА и просто в «спецы» ВСНХ, Госплана, Наркомзема и др.
Однако задолго до Ленина и Троцкого на путь «спец»(иализации) встал Витте. Он не стал ломать весь старый царский чиновничий аппарат, а добился приема у Александра III и убедил его создать свое «государство Витте», параллельное официальному. Причем особо оговорил, что прием в его «государство» пойдет не «по чину» и не «по старшинству» (выслуге лет), а «по уму», т. е. профессиональной компетенции. Царь согласился, издал соответствующие указы, и с 1893 г. Витте, к ужасу охранки, начал набирать в свое «государство» неблагонадежных инженеров-путейцев, техников и (о ужас!) даже евреев, правда крещеных в православие. Одним из таких «неблагонадежных» стал инженер Леонид Красин, будущий большевистский наркомвнешторг, одно время работавший техником-смотрителем на строительстве Транссиба.
Самым же главным новшеством в «государстве Витте» стало создание с 1894 г. за границей своего «МИДа» — сети т. н. «финансовых бюро» в основных столицах мира, подчинявшихся Минфину (кстати, именно на базе этих «бюро» с 1921 г. будут создаваться советские торгпредства). Кадровых царских дипломатов в такие «финансовые агенты» Витте брать не стал, зато широко использовал биржевых спекулянтов, лишь недавно появившихся в обеих столицах империи из-за черты оседлости. Об одном из них — Артуре Рафаловиче — мы уже писали выше. Под стать ему были И. Замена, затем Бернадский в Лондоне, К. Миллер в Токио, М. Рутковский в Нью-Йорке.
Именно с помощью этих агентов Витте еще в конце XIX — начале XX в. попытался осуществить свой самый крупный проект — создание мировой федеральной валютной системы как инструмента предотвращения войны.
* * *
Отличительной чертой этого проекта была его суперсекретность. При жизни ни Николай II, ни даже Витте (хотя он написал очень злые «Воспоминания», которые до самой смерти прятал в сейфе одного из французских банков, и в полном виде в трех томах они вышли лишь 45 лет спустя, в 1960 г. в период хрущевской «оттепели») не сказали об этом проекте ни слова.Понятно, что и современные знатоки истории «царева золота» как у нас, в СНГ (И.А. Латышев, В.Г. Гузанов, В.А. Кашиц и др.), так и за рубежом (Сергей Петрофф, Даниэль Вильденстейн, Уильям Кларк и др.) ничего не знали об этом проекте, полагая, что речь идет либо о личном золоте царя и царицы (отправлено в январе 1917 г. через Японию в Англию), либо о т. н. «военном золоте» России за 1914-1916 гг. (в оплату военных поставок из США и стран Антанты). Это заблуждение разделял и я, когда в 1997-2000 гг. публиковал три свои книги о русском золоте и недвижимости за рубежом.
И лишь с весны 2000 г. когда нью-йоркский адвокат Тимоти Бэрроу начал по электронной почте присылать мне материалы по расследованию истории золотого груза пакетбота «Республика», погибшего в январе 1909 г. (характерно, что на каждом листке этих материалов, включая переписку с посольством СССР в Вашингтоне, стояло сакраментальное адвокатское «confidential» — «доверительно»), история проекта Витте начала проясняться. Более того, история его возникновения благодаря усилиям фирмы капитана Байерла из США с 1985 г. стала достоянием дипломатических кругов в СССР (переписка с советским посольством в Вашингтоне), США (копии писем направлялись в Госдеп) и Франции (переписка с французским консулом в Нью-Йорке).
Конечно, только материалов судоподъемной фирмы капитана Мартина Байерла (а при ней с 1988 г. существует еще и исследовательская архивная группа) пока недостаточно, и я продолжаю исследование проекта Витте по отечественным архивам, надеясь в будущем написать о ней специальную книгу (небольшой отрывок из нее я опубликовал в «Литгазете», № 368 в сентябре 2003 г.).
А пока же — краткий очерк того, что удалось установить.
* * *
Хорошо известно, что с 1893 г. Витте как министр финансов слыл крупным «спецом» по внешним иностранным займам для российского правительства. Тогда, на рубеже двух веков, основные свободные для займов капиталы находились в руках крупных частных банковских домов — у французских и английских Ротшильдов, у банкирского дома Мендельсонов в Германии, у тогда уже мультимиллионера Дж. Моргана в США. Со всеми ними еще в 90-х гг. XIX в. через своих «финансовых агентов» в Париже, Лондоне, Берлине и Нью-Йорке Витте установил тесный деловой контакт, не гнушаясь личными поездками для встречи с этими «гобсеками финансового мира». Мало того, он подключил к этой «финансовой дипломатии» и молодого царя. Осенью 1896 г. во время первого официального визита царской четы во Францию Витте убедил Николая II принять в Париже французского Ротшильда. Последний очень сильно помог Витте в размещении во Франции в 1894 г. крупного русского займа, почти целиком пошедшего на подкрепление денежной реформы в России (введение в 1894-1897 гг. «золотого рубля»).Ротшильду же это удалось сделать благодаря тому, что вокруг собственного «Банк де Ротшильд» он сумел создать целый синдикат из других французских банков и ссудосберегательных касс — «Париба», «Лионского кредита», «Национальной сберкассы Парижа», «Сосьете женераль», «Национального индустриального и коммерческого кредита» и др.
Весьма характерно, что позднее именно этот «синдикат Ротшильда», заручившись гарантиями правительства Франции, взял на себя отправку «царева золота» на 3 млн. долл. в США, которое 12 января 1909 г. было доставлено из России на кораблях «Цесаревич» и «Слава» и в порту Гибралтара перегружено на пакетбот «Республика», через две недели потерпевшего крушение у американских берегов.
Удачу с «синдикатом Ротшильда» во Франции Витте попытался развить по ту сторону Ла-Манша — в Англии. В мае 1898 г. он выступил в Петербурге на заседании координационного собрания высших сановников империи — в Комитете министров при царе — и предложил развить «французский успех», но уже вокруг другого дома Ротшильдов — английского. Предложение министра было одобрено, и вскоре в Лондон был направлен крупный финансовый сановник С.С. Татищев, начавший переговоры с английским Ротшильдом о размещении на Британских островах крупного русского займа. В полном объеме поставленную перед ним задачу, в отличие от Франции, Титащеву выполнить не удалось (все еще были сильны англо-русские дипломатические противоречия в Китае, Афганистане и Персии), но частичного успеха сановник достиг — часть ценных русских бумаг была допущена к котировкам на Лондонской фондовой бирже.
Витте пытался развить этот пока еще скромный успех: в июне 1899 г. он наладил в Лондон еще одного своего гонца — банкира А.Ю. Ротштейна, управляющего Петербургского международного банка, входившего в «государство Витте». На этот раз удалось добиться большего — разместить в Англии бумаги очередного железнодорожного займа (на строительство Московско-Виндаво-Рыбинской ж. д.). (А.В. Игнатьев. Указ. соч. с. 95).
И, наконец, настала очередь США.
С ними у России не было тех идеологических или геополитических противоречий, которые в конце XIX в. осложняли «финансовую дипломатию» Витте в его отношениях с Францией или Англией. Ведь французские и английские Ротшильды не раз намекали российскому министру финансов, что, если царизм будет поощрять политику антиеврейских погромов в России, они заблокируют все русские займы в Европе.
«Англичанка» же, по выражению русских славянофилов, продолжала «гадить» на Востоке, мешая финансовой экспансии Витте в Азии. Но не для того Витте еще при Александре III в апреле 1893 г. создал при своем министерстве постоянное межведомственное «особое совещание» по торговле России с Персией, Афганистаном, Бухарой и Китаем, чтобы считаться с «англичанкой». В 1894 г. он нанес ей мощный финансовый удар — откупил у купца Я.С. Полякова за 11 млн. руб. его частный Учетно-ссудный банк в Тегеране, включил его в число банков своего «государства» и поставил перед новым инструментом своей «финансовой дипломатии» на Среднем Востоке задачу: «развитие активной торговли русских в Персии, сбыт туда изделий русских фабрикантов, распространение среди персидского населения российских кредитных билетов, а равно и вытеснение из Персии английских промышленных произведений» (из «Наказа» новому руководству банка, написанного Витте).
И, действительно, как отмечали иностранные наблюдатели, современники Витте, его «персидский банк» очень быстро занял в Иране господствующее положение: начал чеканку «туманов» (персидских золотых монет), поддерживал братьев Лианозовых, владевших осетровыми промыслами на севере Ирана (в 1921 г. проданных ими Советской России), стал субсидировать строительство дорог в Персии и т.п. В конце концов в 1895-1899 гг. это привело к резкому обострению англо-русских финансово-экономических противоречий в Персии и, как следствие, к большим затруднениям для Витте в его попытках разместить русские займы в Англии.
Иное дело — США. С ними со времен продажи в 1867 г. Аляски давно не было территориальных споров. Более того, продажа Аляски облегчила царям приобретение другой «Аляски» — Средней Азии, ибо войны генерала Михаила Скобелева в 60-70-х гг. XIX в. проходили в Туркестанском крае при благоприятном нейтралитете США, выгодном России и невыгодном «англичанке», главному сопернику России в этом регионе.
Поэтому осенью 1898 г. в самый разгар «персидского дела» Витте начинает усиленный зондаж американских банковских кругов на предмет займов в США. Формируется целая «бригада» его представителей: генконсул России в Вашингтоне В.А. Теплов, финагент Минфина в Нью-Йорке М.В. Рутковский и присланный им в помощь вице-директор секретной «Особенной канцелярии по кредитной части» Именно через эту «канцелярию» Витте и начнет предварительный зондаж по созданию консорциума мировых банков для реализации своего проекта международной федеральной валютной системы Минфина А.И. Вышнеградский-младший, сын бывшего министра финансов России.
На поверхности официальных переговоров этой «бригады» фигурирует крупный русский заем в 80 млн. долл. в США. Стопроцентного успеха «бригада» не достигает — глава «американского синдиката» мультимиллионер Дж. Морган заломил слишком высокий посреднический процент. Но частичный успех налицо: младшие партнеры Моргана банкиры Дж. Перкинс и У. Ингельсам через Петербургский международный банк весной 1899 г. соглашаются на заем в 10 млн. долл. на строительство Владикавказской ж. д.
Гораздо важнее «подводная» часть переговоров — о создании мировой федеральной валютной системы. Здесь Морган гораздо более активен, особенно в связи с тем, что посланцы Витте намекают — эта система будет создаваться на основе «царского залогового золота», которое Николай II готов морем отправить в США.
Американский банкир сразу смекает: «цена вопроса» здесь — уже не какие-то там 80 млн. долл. а миллиарды! Морган дает сигнал Витте — готов продолжить переговоры о «подводной» части и лично выехать в Европу. Витте откликается: место продолжения переговоров — Брюссель, его личные представители — не какой-то там генконсул или вице-директор, а правая рука и особо доверенное лицо, соавтор проекта по созданию мировой федеральной валютной системы управляющий Петербургским международным банком Ротштейн.
Весной 1899 г. в бельгийской столице происходит тайная встреча Моргана с Ротштейном. Судя по отчетам последнего, Морган весьма заинтересовался проектом и готов «заняться <этим> русским делом». Витте пытается развить успех и через Ротштейна приглашает Моргана в Петербург на личную встречу.
Морган пока осторожничает, но той же весной 1899 г. направляет в столицу Российской империи своего «Ротштейна» — банкира Ричарда Партера, с которым встречается и обстоятельно беседует Витте. По некоторым данным, министр финансов организует конфеденциальную аудиенцию Портера с Николаем II, который пока благоволит к Витте.
Окрыленный поддержкой Моргана, Витте стремится развить успех. В 1899-1902 гг. через своих «финансовых агентов» в Париже, Лондоне и Берлине он вступает в тайный контакт с другими влиятельными банкирами мира — французскими и английскими Ротшильдами и немецким домом Мендельсона. Всех он знает лично, всех соблазняет своей «финансовой дипломатией» и особенно «царевым золотом», благо никто не сомневается — Россия наращивает добычу золота, у нее самый твердый «золотой рубль», за который уже в начале XX в. в Европе платят 2,5 французского франка и 3,5 немецкой марки.
Однако в реализации этого грандиозного проекта не все вышло так гладко, как писал Витте своим контрагентам — мировым банкирам.
* * *
«Финансовая дипломатия» Витте к началу XX в. вступила в объективное противоречие с дипломатией традиционной, основная заповедь которой, как известно, покоилась на древнеримском постулате — «хочешь мира — готовься к войне». Царские генералы и кадровые дипломаты не понимали финансовых хитросплетений «выскочки», но нутром чувствовали — для их карьеры, чинов и орденов такая внешняя политика ничего хорошего не сулит, тем более что Витте не раз пытался через свое министерство урезать бюджет военного ведомства, утверждая — один мой банк стоит десятков морских дредноутов.Как это всегда было в византийской России «третьего Рима», атака на великого реформатора началась через первое лицо в империи: «хозяина земли русской» — царя. При Александре III Витте особо не опасался — царь и особенно его супруга Мария Федоровна в критических ситуациях всегда вставали на сторону «выскочки» (даже после смерти мужа в 1894 г. вдовствующая императрица до последнего пыталась защитить министра финансов, пользуясь пока еще сильным влиянием на сына-царя).
Первоначально и Витте надеялся, что и Николай II пойдет по стопам своего отца, и даже в ежегодном отчете по министерству финансов за 1895 г. дерзко предостерегал его от «шатаний со стороны в сторону, наносящих кровавые раны государственному организму» (цит. по: Игнатьев А.В. Указ. соч. с. 81).
Но Николай II, увы, не унаследовал государственной твердости отца и как раз больше всего был подвержен «шатаниям» и воздействию ближайших родственников: в начале царствования — матери, в конце — жены (а между ними обеими с самого начала женитьбы Николая II крепла и разгоралась непримиримая женская вражда, которая к февралю 1917 г. приведет к «двоевластию» в царских верхах — «старому» и «молодому» дворам, каждый из которых начнет перетягивать на свою сторону генералов, дипломатов, руководителей спецслужб и т. д.).
Нет, Николай II вовсе не был таким солдафоном и выпивохой, каким его много лет изображали некоторые советские историки (см. например, явно заказную поделку Ксавинова «23 ступени вниз», выдержавшую в брежневские и горбачевские времена несколько переизданий).
Как пишет его младшая дочь Анастасия, царь много читал, в его библиотеке в Царском Селе она видела даже «Капитал» Карла Маркса и «Манифест Коммунистической партии» с пометками отца. Николай ведь окончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета, в юности мечтал продолжить юридическое образование в британском Оксфорде. Царь интересовался современным ему искусством: ходил в оперу и на балет. Особенно любил голоса Собинова и Шаляпина и даже приказал вылепить их бюсты и поставить их в саду царского Ливадийского дворца в Крыму. Интересовался он и первыми шагами кинематографа, где у него были свои любимые актеры — русский Мозжухин и американец Чарли Чаплин.
Было у Николая II и свое хобби — он умел чинить часы и часто тайно ремонтировал их даже для дворцовой прислуги. Младшая дочь царя сообщает и о других увлечениях отца — он мог сам сшить сапоги, шить одежду и даже самостоятельно сложить печь, причем учил всему этому любимого и единственного сына Алексея.
Не чужд был Николай II и современной техники. Он, например, выучился управлять автомобилем и нередко ездил на нем по парку Александровского дворца в Царском Селе: за пределы парка по соображениям безопасности не разрешала выезжать личная охрана. В том же дворце для семьи царя была сооружена первая в России «частная» радиостанция, и все дети часто через наушники слушали из Европы первые радиопередачи и музыку, благо все Романовы свободно владели несколькими иностранными языками.
Еще одно очень важное свидетельство дочери, помогающее понять и выступления царя на I и II Гаагских мирных конференциях в 1899 и 1907 гг. и поддержку проекта Витте по созданию антивоенной мировой федеральной валютной системы: «Государь не хотел войны, он был за мир и спокойствие, чтобы люди могли честно работать, не имели ни нужды, ни голода» (Романова А.Н. Указ. соч. с. 83).
Увы, одно дело быть лично честным и порядочным человеком, хорошим семьянином и рукодельником (чинить часы, класть печь, тачать сапоги). И совсем другое — сложить «печь» российской государственности в кризисные, переломные годы рубежа двух веков, когда в самой Российской империи шла крутая ломка традиционного патриархального уклада, вырубались дворянские «вишневые сады», а сама николаевская «Собственная Его Императорского Величества Канцелярия для прошений, приносимых на Высочайшее Имя» в Мариинском дворце в Петербурге была буквально завалена письмами-жалобами матерей и отцов на своих детей: не призревают родителей, пьют, хулиганят, в «церкву не ходют». Чиновники канцелярии регулярно делали обзоры таких писем, и царь их внимательно читал с карандашом в руке. Особенно поразила его одна частушка, приложенная к письму матери-крестьянки из Псковской губернии (1908 г.):
Бога нет, Царя не надо. Губернатора убьем! Подати платить не будем И в солдаты не пойдем!
Он понимал — с такими настроениями среди молодых мужиков второй «отечественной войны 1812 г.» не получится. Витте, конечно, прав — лучше всего занять позицию вооруженного нейтралитета, подкрепленную золотым рублем через международную валютную федеральную систему (кстати, именно так, хотя и без валютной системы, поступит в 1914-1918 гг. Япония: примкнет к Антанте, но воевать на ее стороне не будет, хотя после поражения Германии, в отличие от России, и получит все выгоды державы-"победительницы").