Страница:
Последний электронный адрес был снабжен иконкой — самый знаменитый портрет Шекспира поверх двух скрещенных перьев. Сразу под ней значилось: Бернард С. Паркен-райдер, профессор, доктор философии. Джек презрительно хмыкнул. Текст гласил:
«Дорогая Фрея.
La table est reserve! С нетерпением предвкушаю нашу встречу завтра (и послезавтра и послепослезавтра, как сказал бы Шекспир!), при сем ваш в величайшем ожидании, Бернард».
Итак, Фрея решила, что нашла Мистера Что Надо. Джек не был в этом так уж уверен. Он еще раз просмотрел сообщения, стараясь сопоставить их с теми объявлениями о знакомстве, которые Фрея обвела. Если Бернард — «университетский профессор», то для Фреи готов сюрприз. Какая она все-таки глупая девчонка! Но урок она заслужила — она злоупотребила его, Джека, гостеприимством и спугнула его славную малышку Кэндис. Из-за Фреи миссис Петерсон пережила нервный припадок, а Майкл разгуливает теперь с лодыжками напоказ.
Минуту Джек размышлял. К нему наконец пришло вдохновение. За десять минут он зарегистрировал новый электронный адрес, перетащил икону и данные профессора и сочинил поэму, отправив ее Фрее от имени профессора.
Знаю, суждена нам встреча
Не на улице, конечно,
От соседей вдалеке
И в укромном уголке.
Назначаю вам свиданье
В эту пятницу, не ране
И не позже девяти,
И попробуй не прийти!
Ну а коли не по нраву эта рифма, так и быть:
Зла держать, поверь, не стану — можешь и не приходить.
Затем он сочинил послание от Фреи Бернарду.
«Дорогой Бернард!
Я вся дрожу от предвкушения встречи с настоящим ученым. Я хочу знать ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ о вашей работе. Возможно, вы захотите узнать больше обо мне, прежде чем мы встретимся. У меня есть художественные склонности, но я предпочитаю считать себя интеллектуалкой, хотя не прочь и повеселиться. Среди моих пристрастий психотерапия семейных (и не семейных) пар, мужская мода и немецкая опера. Я также питаю слабость к обуви. Мои друзья в шутку называют меня боссом и говорят, что я властная, что родилась с хлыстом в руке (!), но я уверена, вы с этим справитесь.
P.S. Обожаю волосатые ноги!»
Потирая руки, Джек взял мышь и нажал «Отправить».
Глава 11
Фрея свернула с Пятой авеню и направилась к Мэдисон-сквер, постукивая острыми, как пики, высокими каблуками. Вечер выдался теплый, и она радовалась, что в пятницу, в начале уик-энда, ей не придется сидеть в квартире у Джека. Она и так никуда не выходила вечерами, лишь однажды заехала к Кэт помочь готовить лимонный пирог для очередного семейного торжества. Терпеть Джека с его дурацкими шуточками и приступами черной меланхолии ей надоело. Он буквально достал ее, и она готова была на все, только бы избавиться от его общества. Джек тоже хотел, чтобы она ушла сегодня, — Кэндис должна была прийти к нему готовить ужин, хо-хо! Фрея с чувством глубокого удовлетворения заявила Джеку, что у нее вечером в пятницу свидание.
— Правда? — ухмыльнулся Джек.
— Да. Если хочешь знать, у меня встреча с известным профессором английской литературы. Для разнообразия с удовольствием приму дозу интеллектуального стимулятора. Мне так этого не хватает.
Джек выразительно вскинул брови, давая понять, что стимуляция от встречи с Кэндис обещает быть куда более сильной. Мужчины так примитивны. Живут во власти собственных животных инстинктов, им невдомек, что для женщины гораздо важнее интеллектуальные потребности.
К счастью, имелись и исключения из правил. Фрея повторила про себя слова объявления, привлекшего ее внимание. РБМ, университетский профессор, 39, культурный, с юмором, потрепанный, но не сломленный, ищет женщину себе под стать для оживленного общения. РБМ, как выяснила Фрея, означало разведенный белый мужчина. Она тут же представила себе эффектно взъерошенного мужчину в вельветовых штанах с лукавым взглядом и хитроватой улыбкой. Они один раз говорили по телефону, и Фрею приятно поразили его вежливость, обходительность и огромное желание встретиться с ней. Он даже процитировал Шекспира, предмет его последних изысканий, его «magnum opus». (Фрея надеялась, что вести разговор они будут не на латыни.)
Его звали Бернард, с ударением на втором слоге на американский манер, что по сравнению с британским вариантом делало его имя куда более значительным. Фрея гордо вскинула голову, вполне, впрочем, бессознательно, поздравив себя с удачным выбором. Бернард был образованным человеком, зрелым, хоть и не старым, обожженным в горниле жизни, но не потрепанным. Он желал встретиться с женщиной умной, знающей себе цену, а не с какой-нибудь девчонкой с планеты Баббл-Гам. И нечего стыдиться свидания вслепую. Если Бернард ей почему-то не подойдет, она по крайней мере сможет насладиться интеллектуальной беседой.
Вот и ресторан. Фрея распахнула дверь и вошла в роскошный полумрак. Пока менеджер проверял, прибыл ли профессор Паркенрайдер, она остановилась возле аквариума, стараясь не смотреть глаза в глаза усатым и клешнястым созданиям за стеклом. Она не очень любила японскую кухню, но была не прочь отведать чего-либо японского.
— Сюда, пожалуйста. Джентльмен ждет.
Они прошли через суши-бар, где мужчина в белом с поразительной ловкостью нарезал овощи лентами, и направились к хлипким столикам из черного дерева, расположенным за суши. Мужчина за одним из столиков поднялся, чтобы ее поприветствовать, — высокий, слегка сутулый и улыбающийся.
— Бернард? — спросила Фрея, протягивая руку.
Он не пожал ее, а поднес к губам с радостной галантностью и не выпускал.
— Ах, Фрея, наконец-то мы встретились.
— Да. Здравствуйте. — Фрея высвободила руку. — Присядем?
Усаживаясь за столик, Фрея окинула своего визави быстрым взглядом. Внешность его восторга не вызывала. У него оказались большие бледные оттопыренные уши и взлохмаченные волосы, коричневые с рыжеватым отливом, зачесанные за уши и завивающиеся на концах. На нем были белая нейлоновая рубашка, обтягивавшая впалую грудь, и яркий шоколадно-коричневыи вельветовый пиджак, слегка припорошенный перхотью. Если ему тридцать девять, то она — Мисс Вселенная. Профессору можно было дать все пятьдесят. Впрочем, первое впечатление бывает обманчиво. Внешность еще не все. Остроумие и ум — вот что главное. Стоит вспомнить Сирано де Бержерака. Или Квазимодо.
Бернард наполнил чашечку, стоявшую перед Фреей, саке.
— Давайте начнем наш пир!
Фрея сделала глоток, но чокаться с профессором не стала. Она помнила все эти статьи о знакомствах, которыми пестрят дамские журналы: не будь безразличной, проявляй заинтересованность, думай не только о себе, но и о партнере.
— Скажите, Бернард, — бодрым голосом начала она, — где вы в данный момент преподаете?
Бернард откашлялся и заявил:
— В данный момент я работаю в маленьком, но элитном молодежном колледже в южном Нью-Джерси. Моя работа связана в основном с библиографией, я составляю каталоги, заказы, выдаю и принимаю разнообразную печатную продукцию.
— Вы хотите сказать, что работаете в библиотеке?
— Именно. — Бернард с важным видом кивнул. — Это мое рабочее место, а занимаюсь я совсем другими проблемами, требующими величайшего напряжения, ночных бдений, лукубриаций.
— Луку… что? — Фрея попыталась разрядить обстановку и рассмеялась. Бернард был убийственно серьезен.
— От латинского lucubro, lucubrare, lucubravi, lucubratum — что означает труд при свете лампы. Я упоминал вкратце о том, что пишу научный труд о периоде ученичества Шекспира. Не слишком большой опус, зато мой собственный.
— Шекспир! Как интересно! Расскажите мне поподробнее.
Через полчаса Фрея поняла, что профессор зануда, каких свет не видел. Морская капуста и креветки сменяли друг друга с агонизирующей медлительностью. Бернард открывал рот не для того, чтобы есть, а чтобы вещать. Теперь на столе стояло блюдо с сырой рыбой, присыпанной рисом. (Бернард выбрал японский ресторан, как он объяснил Фрее, потому что знал, что девушки должны следить за весом, чтобы не превратиться в толстых свинок.) Фрея слушала нескончаемые разговоры об употреблении Шекспиром фаллических метафор и думала, что к тому времени, как рыба кончится, она умрет от скуки. Она с завистью посматривала на жизнерадостных людей, сидящих за соседними столиками. Даже весьма отталкивающий тип, ужинавший в компании своего портфеля и мобильника, казался значительно интереснее «профессора».
— …И вот еще примеры, — продолжал между тем профессор, цитируя Шекспира, и всякий раз, как в тексте появлялись слова «сосулька», «бревно», «дудка», замирал, делая паузу и многозначительно глядя на нее.
Фрея подавила зевок.
— Я собираюсь назвать книгу «Тип Венеры. Фрейдистские аналогии и диалектика в книгах Уильяма Шекспира».
— Очень впечатляет.
— Боюсь, это не дойдет до невзыскательного читателя, — Бернард захихикал — жди еще одного перла остроумия. — Мне очень хотелось назвать ее «Устами младенца».
— Да, весьма остроумно. — Фрея вонзилась палочками в рис.
— Как я уже говорил, здесь заложен двойной смысл…
— Пиф-паф! Вы убиты! — с истерическим смехом воскликнула Фрея, наставив на «профессора» два пальца. Сумрачный тип за соседним столиком испуганно огляделся, прервав увлекательную беседу по мобильнику о расписании самолетов. Она готова была броситься прочь отсюда — бегом, громко крича и размахивая руками.
— Кроме того, Уильям Шекспир, этот лебедь с Эйвона, сам… В какой же это главе? — Бернард задумчиво почесал родинку на щеке. Фрея заметила, что ноготь на его мизинце почти в дюйм длиной, заточенный и подпиленный — для каких целей, она даже не смела вообразить.
— Простите, я на минуточку, — сказала Фрея, внезапно поднявшись с места.
В дамской комнате, к счастью оказавшейся пустой, она подошла к зеркалу и стала строить себе рожи. Придя наконец в себя, вышла и прогуливалась по холлу, пока не заметила официанта. Фрея поманила его пальцем.
Официант подошел, несколько озадаченный.
— Мне нужно такси, — сказала она, вложив ему в руку десятидолларовую купюру. — Срочно. Прямо сейчас.
Она тряхнула головой, изобразив невинную улыбку, и вернулась к Бернарду, смотревшему на нее со спокойным злорадством.
— Прекрасные туфли, — сказал он, когда она села. — Они действительно причиняют боль, как это кажется со стороны?
— Да нет, — пожала плечами Фрея, — я люблю носить каблуки.
— Я имею в виду боль, которую ощутит тот, кому вы наступите на ногу.
Фрея уставилась на него. Рот его приоткрылся в сальной многообещающей улыбке. Она надеялась, что он хотел сказать совсем не то, что она подумала.
— Зачем мне наступать кому-то на ногу?
Бернард хитро подмигнул.
— И перестаньте подмигивать! — прошипела Фрея.
— Ладно, ладно, госпожа. — Бернард вскинул руки, показывая, что сдается. — Мне нравится эта игра. — Он облизнул губы.
Фрея забарабанила по столу. Угораздило же ее нарваться на такого придурка. Неудивительно, что от него сбежала жена.
— Вы разведены, не так ли? — спросила она, нарушив молчание.
— К сожалению, это так.
— А почему? Только говорите попроще.
— Простым языком? Лукреция была сукой, и я рад, что избавился от нее. Она мне помогала в исследованиях, ну, вы знаете. Я ее всему научил — поручал ей всю мою библиотечную работу. Потом отказалась мне помогать, сославшись на занятость. Я узнал, что она работает над собственной диссертацией у меня за спиной, по Шекспиру, кстати. Такого вероломства я не мог ей простить.
— Да… — протянула Фрея. Где же такси?
— Разуверился в женщинах. Но когда увидел вас, у меня появилась надежда. — Он перегнулся через стол и накрыл своей потной рукой ее руку.
— Я так не думаю. — Фрея убрала руку. — Я не ищу длительных отношений.
— Да? — Бернард нисколько не огорчился. — Недлительные тоже неплохо. — Он, хихикнув, полез под стол и закатал одну брючину до середины икры. — Прошу прощения, если мои брюки коротки или носки недостаточно длинные, — сказал он и выгнул брови, предлагая ей сделать свой ход.
— Что? — Фрея непонимающим взглядом смотрела на шершавые ноги, покрытые рыжими волосами.
— Должен сказать, что чувствую себя не как Мальволио в подвязках крест-накрест. Ха-ха.
— Прошу прощения, но я не понимаю, о чем вы, — сердито бросила Фрея. — Уберите эту свою отвратительную ногу. На нас смотрят.
Бернард бросил на нее лукавый взгляд:
— Дама слишком строптива.
Наконец она услышала:
— Мисс, ваша машина здесь.
К несчастью, Бернард тоже это услышал.
— Мы едем в вашу темницу? — Бернард потирал руки.
— Никуда мы не едем. — Фрея бросила несколько долларовых купюр на стол. — Я возвращаюсь домой. Одна. У вас, похоже, обо мне создалось превратное впечатление. Не знаю почему и как, но…
— Но вы же сами писали! — гневно воскликнул Бернард. — В своем e-mail.
— Держите себя в руках. Я написала, что я высокая и…
— Нет, во втором. Про волосатые ноги… плеть… артистизм…
За соседним столиком мистер Мобильник замер, весь обратившись в слух.
— Вы меня с кем-то спутали. — Так вот что он имел в виду под «оживленным общением». Она встала, смерив Бернарда мрачным взглядом. — Я не отправляла вам второго письма и не заинтересована в извращенном сексе. И в этом вашем проклятом Уильяме Шекспире тоже.
— Черт возьми! Вы такая красивая, когда злитесь! Это часть игры? Обещаю быть пай-мальчиком.
— Вы тошнотворный тип, вам это известно? Прощайте! — Фрея повернулась на каблуках и пошла к двери, провожаемая любопытными взглядами. Лицо ее горело от стыда.
Она услышала скрежет стула за своей спиной.
— Подождите! — воскликнул Бернард. И он потащился за ней, жалобно блея: — Я не грешу, я жертва греха!
Снаружи доносились раскаты грома — начиналась гроза. Фрея открыла дверь и нырнула под потоки воды, казалось, кто-то на небе поливал землю из гигантского ведра. Кеб ее мигал огоньком, словно маяк надежды. Она бросилась к такси по скользкому тротуару, чтобы какой-нибудь ублюдок не выхватил машину у нее из-под носа.
— Поехали! — бросила она шоферу.
— Куда? — спросил водитель, неторопливо складывая газету.
— Куда хотите, только быстрее!
Кто-то забарабанил по стеклу. Это был Бернард.
— Двигай! — заорала Фрея.
— Когда мы встретимся? — кричал Бернард уже на бегу. Машина набрала скорость, и его слова утонули в реве двигателя.
Фрея откинулась на сиденье и закрыла глаза, возблагодарив небо за избавление. Теперь она станет лучше, добрее, терпимее, постарается прощать людям их слабости.
— Поссорилась с бойфрендом? — спросил шофер. Она видела, как он улыбался, в зеркале заднего вида.
— Заткнись! — сказала Фрея. — Твое дело ехать.
Клик-клок — шелестели дворники по стеклу. В водяной дымке расплывались огни. Она промокла и замерзла. Но ехать домой было рано. Дело не в том, что она помешает Джеку и Кэндис, но они, чего доброго, начнут ее жалеть или, что еще хуже, посмеются над ней втихомолку. Идти в бар, где одни мужики, не хотелось, особенно после встречи с Бернардом. В кино она не любила ходить в одиночестве. Можно поехать к Кэт, но тогда придется выслушать лекцию о преимуществах феминисток. Между тем счетчик продолжал мотать доллары и центы.
— Отвези меня в центр, — обратилась она к водителю.
Полчаса спустя, одетая в топ и шорты, оставленные по счастью в ее шкафчике в раздевалке, Фрея ожесточенно крутила педали велосипеда, наматывая милю за милей и оставаясь при этом на одном месте. Пот тек у нее по вискам — она вымещала боль от разочарований этого вечера на сверкающей хромом машине. В зале было еще две женщины, сравнивающие движения инструктора на экране телевизора с собственным тонированным отражением. Что мы тут делаем, спрашивала себя Фрея, с нашими поджарыми, почти тощими, телами, с нашими одинокими жизнями и дорогими стрижками, с нашими мобильными телефонами, на которые никто не звонит? Господи, еще одна горка! Фрея надавила на педали так, что мышцы заныли.
Так, теперь беговая дорожка. Фрея установила нагрузку и пошла быстрой, уверенной походкой, стараясь убежать от стоящего перед глазами видения — Бернарда с его мокрым ртом и похотливыми глазами. Она могла бы наступить ему на ногу своей шпилькой — но не доставила ему такого удовольствия. Фрея прибавила скорость и побежала. Мозг, изобильно снабжаемый кислородом, вдруг переключил передачу. Что могло заставить Бернарда предположить, что она садистка? И что это за второй мэйл?
Она замедлила шаг, и ее чуть было не потянуло назад, следом за дорожкой. Чертов Джек! Так вот почему ее сообщения не появились на экране немедленно, она винила себя — свое неумение обращаться с компьютером, на самом деле Джек просто прочел их, переделал и придумал собственные ответы. Не Бернард отправил ей глупое стихотворение, это Джек сделал из нее дуру. Фрея вновь прибавила скорость. Она обливалась потом. Ну ты дождешься, мистер Джек Мэдисон Третий.
— Мы закрываемся, мисс. Пора домой. — Мужчина в комбинезоне с пылесосом в руках ласково улыбался Фрее с порога тренажерного зала.
Приняв душ и переодевшись, Фрея почувствовала, что ноги дрожат от переутомления. Она побрела к бару, заказала капуччино, булочки с корицей и села на высокий табурет у окна, глядя, как ударяются и текут по стеклу дождевые капли. Какой же она была дурой, если считала, что таким образом может найти совершенного мужчину или хотя бы партнера на время. Даже Джек правильно расшифровал послание Бернарда, хотя она так и не поняла, почему он сыграл с ней столь злую шутку.
Фрея уставилась в чашку, невольно прислушиваясь к разговору двух женщин позади нее — матери и дочери. Они болтали о всяких пустяках. Судачили о родственниках и друзьях, обсуждали рецепты вкусного и некалорийного салата, в какой цвет перекрасить гостиную — персиковый или желтый, и у Фреи защемило сердце. Фрея часто пыталась представить себе, что у нее есть мать. Ласковая и заботливая. Которой можно излить душу и в ответ услышать слова утешения. К которой можно прийти, когда некуда деться. Иногда она мысленно вела с ней разговоры. «Что ты о нем думаешь? — спрашивала Фрея, когда у нее появлялся новый бой-френд. — У вас с папой было так же?» Но мама никогда не отвечала. Потому что не было у Фреи матери, только злая мачеха.
Фрее исполнилось тринадцать, когда отец сказал, что они с Аннабел, его новой подругой, собираются пожениться и переехать в большой дом в Корнуолле. Фрея просто остолбенела. Зачем ему куда-то переезжать? Семь лет они жили вдвоем и им было так хорошо. Фрея ходила в школу, а отец в это время писал свои книги в большой лондонской квартире, которую приходила убирать португалка Сильвия, веселая и добрая, заражавшая всех своей неуемной энергией. Только она, казалось, могла навести порядок в этом доме и избавить их с отцом от хаоса. Во время каникул они путешествовали по Европе, посещали музеи, церкви, библиотеки, ходили в гости к друзьям отца — тоже историкам, как и он сам. «Ты можешь пойти со мной, — говорил отец, — только не жалуйся, что тебе скучно». И она не жаловалась. Отец брал ее с собой на званые ужины, беседовал с ней об архитектуре, о блюдах, которыми их угощали, о людях, с которыми приходилось общаться. Он научил ее играть в шахматы, вист, отличать свежих устриц от несвежих, рассказал, что такое спиннакер[19] и пантеон. Иногда отец позволял ей смотреть, как он бреется, рисуя лезвием забавные узоры на покрытых густой пеной щеках, и она, глядя на него, весело смеялась. Фрея научилась укладывать свой чемодан, стирать белье и просить счет на всех европейских языках. Научилась не беспокоить его, когда он читал газету, сидел в туалете, записывал что-то в тетрадь или просто думал, никогда не спрашивала, сколько он проиграл и есть ли у них деньги. Они останавливались в дешевых пансионах с обшарпанными ванными комнатами и колючей туалетной бумагой, на чужих квартирах, где пахло непривычной едой, иногда — в роскошных отелях, где изображали из себя королей, путешествующих инкогнито. «Позвольте сказать вам, принцесса Пресканни, что вы превосходно выглядите сегодня. Ваши пряжки на туфлях просто ослепительны!»
Отец был хорош собой и нравился женщинам. Фрея даже гордилась его победами, зная, что очередное увлечение скоро закончится. Она незаметно следовала за отцом и его подругой, куда бы они ни пошли, и хранила память о прекрасной женщине, которая однажды утром пошла за рогаликами к завтраку и не вернулась — ее сбил грузовик. Несколькими годами позже, подслушав чужой разговор, она узнала, что ее мать была беременна.
У Аннабел была трехлетняя дочь Тэш. Отец объяснил Фрее, что у Тэш нет папы — как у нее, Фреи, нет мамы, так что они решили объединиться и создать семью. Фрея, которая любила отца больше всех в мире, приняла это как данность. В церкви она стояла, невидимая за огромным букетом, который держала в руках, и смотрела, как отец своими грубоватыми пальцами надевает кольцо на руку новобрачной. Аннабел была с ней очень мила, но свободолюбивая и неспособная к притворству Фрея сразу почувствовала, что очень скоро все изменится не в лучшую сторону.
Вначале все шло почти хорошо. Были восторженные охи и ахи по поводу новой спальни и нового дома — огромного, несуразного, где-то на краю света, в Корнуолле. В анфиладе комнат легко можно было заблудиться, не говоря уже о саде, заросшем и почти непроходимом, подступавшем к самому морю. Там были растения с огромными листьями, колючие с тыльной стороны, окна со стеклами, как в комнате смеха. Амбары, полуразрушенная голубятня, маленькая часовня, в которой зимой становилось очень холодно. И самое главное, не было ничего плохого и в самой Тэш — пухлой девчушке с прямым взглядом и вздернутым носом. Так легко было удрать от нее и избавиться от ее деспотичного присутствия. Тэш, ну-ка посмотри вверх! Тэш, лови банан!
Первый шок Фрея испытала тогда, когда Аннабел мягко, но весьма решительно заявила ей, что она должна стучаться, прежде чем входить в спальню отца, которая теперь стала и ее, Аннабел, спальней. Потом последовало решение отправить Фрею в интернат, поскольку местная школа казалась «не соответствующей требованиям». Фрея не жаловалась — она не хотела огорчать отца. По той же причине она терпела болезненное любопытство Аннабел. Сколько раз в неделю Фрея моет голову? Следует ли ей так много времени проводить перед телевизором? Не нужна ли ей лампа побольше? Теперь с отцом путешествовала Аннабел.
А пока Фрея была в школе, в доме заправляла Тэш. Единственный ребенок женщины, уже пережившей глубокую трагедию, и приемная дочь человека, который изо всех сил пытался сплотить семью, Тэш росла избалованной и вздорной. Ей прощалось все. Она отказывалась делить с кем бы то ни было место под солнцем. Вначале Фрея просто не могла поверить, что маленький ребенок способен так злонамеренно манипулировать взрослыми. Тэш изрисовала все ее книги, прятала ее вещи. Однажды разбила орнамент из шведского стекла — драгоценный подарок погибшей матери. Разбила нарочно, на глазах у Фреи и тут же побежала жаловаться матери, что Фрея ее ударила. Аннабел переговорила с отцом, который, смущаясь, отвел Фрею в сторонку и попросил быть поласковее с «сестрой». Фрея уже вступила в период отрочества, считалась взрослой, и от нее ожидали «взрослого» поведения. Как-то на каникулах она вернулась домой и обнаружила, что Тэш называет отца папочкой, а он воспринимает это как должное. Отец предал ее. Фрею будто ударили ножом в сердце, и рана день ото дня становилась все глубже. Фрея поняла, что то время, когда они с отцом жили вместе — свободное и славное время без правил, потому что им не нужны были правила, — кончилось навсегда. Она пыталась найти утешение в другом. Усердно училась, у нее появились свои интересы, она становилась все более скрытной. Тем летом, когда Фрея закончила школу, она нашла себе работу «за стол и кров» в Нью-Джерси, а осенью должна была поступить в университет, но она открыла для себя Нью-Йорк и осталась в Америке.
Фрея погрузилась в воспоминания, представив себе, как сложилась бы ее жизнь, если бы мать не погибла, но звон посуды вернул ее к действительности — бар закрывался, она засиделась за полночь. Фрея заплатила по счету, бросила в рот мятную таблетку и покинула бар.
В квартире было темно. Фрея на всякий случай не стала звонить, но, вставив ключ в замок и обнаружив, что дверь открыта, сняла туфли и на цыпочках пошла к себе. Дверь в гостиную была открыта. В темноте она смутно различала очертания мебели, зеленый огонек музыкального центра мерцал в темноте — стерео забыли выключить. Она подошла, чтобы отключить магнитофон, но вдруг услышала какой-то тихий звук и замерла. Вздох или чье-то мерное дыхание. В комнате кто-то был.
Фрея застыла — нервы на пределе. В этот момент мимо проехала машина и комнату залило каким-то жутким, потусторонним светом. Словно во сне, Фрея заметила початую бутылку на столе, подтаявшие свечи и разбросанную на полу одежду. Оранжевый свет задних фар залил комнату, и все стало на свои места. Джек лежал к ней спиной, голый. Она заметила клок светлых волос, гладкое плечо, изогнутое, поскольку он обнимал почти невидимую Кэндис, и четыре переплетенные ноги. Маленькая, вся в кольцах, рука девушки лежала на мускулистом изгибе его ягодицы.
— Правда? — ухмыльнулся Джек.
— Да. Если хочешь знать, у меня встреча с известным профессором английской литературы. Для разнообразия с удовольствием приму дозу интеллектуального стимулятора. Мне так этого не хватает.
Джек выразительно вскинул брови, давая понять, что стимуляция от встречи с Кэндис обещает быть куда более сильной. Мужчины так примитивны. Живут во власти собственных животных инстинктов, им невдомек, что для женщины гораздо важнее интеллектуальные потребности.
К счастью, имелись и исключения из правил. Фрея повторила про себя слова объявления, привлекшего ее внимание. РБМ, университетский профессор, 39, культурный, с юмором, потрепанный, но не сломленный, ищет женщину себе под стать для оживленного общения. РБМ, как выяснила Фрея, означало разведенный белый мужчина. Она тут же представила себе эффектно взъерошенного мужчину в вельветовых штанах с лукавым взглядом и хитроватой улыбкой. Они один раз говорили по телефону, и Фрею приятно поразили его вежливость, обходительность и огромное желание встретиться с ней. Он даже процитировал Шекспира, предмет его последних изысканий, его «magnum opus». (Фрея надеялась, что вести разговор они будут не на латыни.)
Его звали Бернард, с ударением на втором слоге на американский манер, что по сравнению с британским вариантом делало его имя куда более значительным. Фрея гордо вскинула голову, вполне, впрочем, бессознательно, поздравив себя с удачным выбором. Бернард был образованным человеком, зрелым, хоть и не старым, обожженным в горниле жизни, но не потрепанным. Он желал встретиться с женщиной умной, знающей себе цену, а не с какой-нибудь девчонкой с планеты Баббл-Гам. И нечего стыдиться свидания вслепую. Если Бернард ей почему-то не подойдет, она по крайней мере сможет насладиться интеллектуальной беседой.
Вот и ресторан. Фрея распахнула дверь и вошла в роскошный полумрак. Пока менеджер проверял, прибыл ли профессор Паркенрайдер, она остановилась возле аквариума, стараясь не смотреть глаза в глаза усатым и клешнястым созданиям за стеклом. Она не очень любила японскую кухню, но была не прочь отведать чего-либо японского.
— Сюда, пожалуйста. Джентльмен ждет.
Они прошли через суши-бар, где мужчина в белом с поразительной ловкостью нарезал овощи лентами, и направились к хлипким столикам из черного дерева, расположенным за суши. Мужчина за одним из столиков поднялся, чтобы ее поприветствовать, — высокий, слегка сутулый и улыбающийся.
— Бернард? — спросила Фрея, протягивая руку.
Он не пожал ее, а поднес к губам с радостной галантностью и не выпускал.
— Ах, Фрея, наконец-то мы встретились.
— Да. Здравствуйте. — Фрея высвободила руку. — Присядем?
Усаживаясь за столик, Фрея окинула своего визави быстрым взглядом. Внешность его восторга не вызывала. У него оказались большие бледные оттопыренные уши и взлохмаченные волосы, коричневые с рыжеватым отливом, зачесанные за уши и завивающиеся на концах. На нем были белая нейлоновая рубашка, обтягивавшая впалую грудь, и яркий шоколадно-коричневыи вельветовый пиджак, слегка припорошенный перхотью. Если ему тридцать девять, то она — Мисс Вселенная. Профессору можно было дать все пятьдесят. Впрочем, первое впечатление бывает обманчиво. Внешность еще не все. Остроумие и ум — вот что главное. Стоит вспомнить Сирано де Бержерака. Или Квазимодо.
Бернард наполнил чашечку, стоявшую перед Фреей, саке.
— Давайте начнем наш пир!
Фрея сделала глоток, но чокаться с профессором не стала. Она помнила все эти статьи о знакомствах, которыми пестрят дамские журналы: не будь безразличной, проявляй заинтересованность, думай не только о себе, но и о партнере.
— Скажите, Бернард, — бодрым голосом начала она, — где вы в данный момент преподаете?
Бернард откашлялся и заявил:
— В данный момент я работаю в маленьком, но элитном молодежном колледже в южном Нью-Джерси. Моя работа связана в основном с библиографией, я составляю каталоги, заказы, выдаю и принимаю разнообразную печатную продукцию.
— Вы хотите сказать, что работаете в библиотеке?
— Именно. — Бернард с важным видом кивнул. — Это мое рабочее место, а занимаюсь я совсем другими проблемами, требующими величайшего напряжения, ночных бдений, лукубриаций.
— Луку… что? — Фрея попыталась разрядить обстановку и рассмеялась. Бернард был убийственно серьезен.
— От латинского lucubro, lucubrare, lucubravi, lucubratum — что означает труд при свете лампы. Я упоминал вкратце о том, что пишу научный труд о периоде ученичества Шекспира. Не слишком большой опус, зато мой собственный.
— Шекспир! Как интересно! Расскажите мне поподробнее.
Через полчаса Фрея поняла, что профессор зануда, каких свет не видел. Морская капуста и креветки сменяли друг друга с агонизирующей медлительностью. Бернард открывал рот не для того, чтобы есть, а чтобы вещать. Теперь на столе стояло блюдо с сырой рыбой, присыпанной рисом. (Бернард выбрал японский ресторан, как он объяснил Фрее, потому что знал, что девушки должны следить за весом, чтобы не превратиться в толстых свинок.) Фрея слушала нескончаемые разговоры об употреблении Шекспиром фаллических метафор и думала, что к тому времени, как рыба кончится, она умрет от скуки. Она с завистью посматривала на жизнерадостных людей, сидящих за соседними столиками. Даже весьма отталкивающий тип, ужинавший в компании своего портфеля и мобильника, казался значительно интереснее «профессора».
— …И вот еще примеры, — продолжал между тем профессор, цитируя Шекспира, и всякий раз, как в тексте появлялись слова «сосулька», «бревно», «дудка», замирал, делая паузу и многозначительно глядя на нее.
Фрея подавила зевок.
— Я собираюсь назвать книгу «Тип Венеры. Фрейдистские аналогии и диалектика в книгах Уильяма Шекспира».
— Очень впечатляет.
— Боюсь, это не дойдет до невзыскательного читателя, — Бернард захихикал — жди еще одного перла остроумия. — Мне очень хотелось назвать ее «Устами младенца».
— Да, весьма остроумно. — Фрея вонзилась палочками в рис.
— Как я уже говорил, здесь заложен двойной смысл…
— Пиф-паф! Вы убиты! — с истерическим смехом воскликнула Фрея, наставив на «профессора» два пальца. Сумрачный тип за соседним столиком испуганно огляделся, прервав увлекательную беседу по мобильнику о расписании самолетов. Она готова была броситься прочь отсюда — бегом, громко крича и размахивая руками.
— Кроме того, Уильям Шекспир, этот лебедь с Эйвона, сам… В какой же это главе? — Бернард задумчиво почесал родинку на щеке. Фрея заметила, что ноготь на его мизинце почти в дюйм длиной, заточенный и подпиленный — для каких целей, она даже не смела вообразить.
— Простите, я на минуточку, — сказала Фрея, внезапно поднявшись с места.
В дамской комнате, к счастью оказавшейся пустой, она подошла к зеркалу и стала строить себе рожи. Придя наконец в себя, вышла и прогуливалась по холлу, пока не заметила официанта. Фрея поманила его пальцем.
Официант подошел, несколько озадаченный.
— Мне нужно такси, — сказала она, вложив ему в руку десятидолларовую купюру. — Срочно. Прямо сейчас.
Она тряхнула головой, изобразив невинную улыбку, и вернулась к Бернарду, смотревшему на нее со спокойным злорадством.
— Прекрасные туфли, — сказал он, когда она села. — Они действительно причиняют боль, как это кажется со стороны?
— Да нет, — пожала плечами Фрея, — я люблю носить каблуки.
— Я имею в виду боль, которую ощутит тот, кому вы наступите на ногу.
Фрея уставилась на него. Рот его приоткрылся в сальной многообещающей улыбке. Она надеялась, что он хотел сказать совсем не то, что она подумала.
— Зачем мне наступать кому-то на ногу?
Бернард хитро подмигнул.
— И перестаньте подмигивать! — прошипела Фрея.
— Ладно, ладно, госпожа. — Бернард вскинул руки, показывая, что сдается. — Мне нравится эта игра. — Он облизнул губы.
Фрея забарабанила по столу. Угораздило же ее нарваться на такого придурка. Неудивительно, что от него сбежала жена.
— Вы разведены, не так ли? — спросила она, нарушив молчание.
— К сожалению, это так.
— А почему? Только говорите попроще.
— Простым языком? Лукреция была сукой, и я рад, что избавился от нее. Она мне помогала в исследованиях, ну, вы знаете. Я ее всему научил — поручал ей всю мою библиотечную работу. Потом отказалась мне помогать, сославшись на занятость. Я узнал, что она работает над собственной диссертацией у меня за спиной, по Шекспиру, кстати. Такого вероломства я не мог ей простить.
— Да… — протянула Фрея. Где же такси?
— Разуверился в женщинах. Но когда увидел вас, у меня появилась надежда. — Он перегнулся через стол и накрыл своей потной рукой ее руку.
— Я так не думаю. — Фрея убрала руку. — Я не ищу длительных отношений.
— Да? — Бернард нисколько не огорчился. — Недлительные тоже неплохо. — Он, хихикнув, полез под стол и закатал одну брючину до середины икры. — Прошу прощения, если мои брюки коротки или носки недостаточно длинные, — сказал он и выгнул брови, предлагая ей сделать свой ход.
— Что? — Фрея непонимающим взглядом смотрела на шершавые ноги, покрытые рыжими волосами.
— Должен сказать, что чувствую себя не как Мальволио в подвязках крест-накрест. Ха-ха.
— Прошу прощения, но я не понимаю, о чем вы, — сердито бросила Фрея. — Уберите эту свою отвратительную ногу. На нас смотрят.
Бернард бросил на нее лукавый взгляд:
— Дама слишком строптива.
Наконец она услышала:
— Мисс, ваша машина здесь.
К несчастью, Бернард тоже это услышал.
— Мы едем в вашу темницу? — Бернард потирал руки.
— Никуда мы не едем. — Фрея бросила несколько долларовых купюр на стол. — Я возвращаюсь домой. Одна. У вас, похоже, обо мне создалось превратное впечатление. Не знаю почему и как, но…
— Но вы же сами писали! — гневно воскликнул Бернард. — В своем e-mail.
— Держите себя в руках. Я написала, что я высокая и…
— Нет, во втором. Про волосатые ноги… плеть… артистизм…
За соседним столиком мистер Мобильник замер, весь обратившись в слух.
— Вы меня с кем-то спутали. — Так вот что он имел в виду под «оживленным общением». Она встала, смерив Бернарда мрачным взглядом. — Я не отправляла вам второго письма и не заинтересована в извращенном сексе. И в этом вашем проклятом Уильяме Шекспире тоже.
— Черт возьми! Вы такая красивая, когда злитесь! Это часть игры? Обещаю быть пай-мальчиком.
— Вы тошнотворный тип, вам это известно? Прощайте! — Фрея повернулась на каблуках и пошла к двери, провожаемая любопытными взглядами. Лицо ее горело от стыда.
Она услышала скрежет стула за своей спиной.
— Подождите! — воскликнул Бернард. И он потащился за ней, жалобно блея: — Я не грешу, я жертва греха!
Снаружи доносились раскаты грома — начиналась гроза. Фрея открыла дверь и нырнула под потоки воды, казалось, кто-то на небе поливал землю из гигантского ведра. Кеб ее мигал огоньком, словно маяк надежды. Она бросилась к такси по скользкому тротуару, чтобы какой-нибудь ублюдок не выхватил машину у нее из-под носа.
— Поехали! — бросила она шоферу.
— Куда? — спросил водитель, неторопливо складывая газету.
— Куда хотите, только быстрее!
Кто-то забарабанил по стеклу. Это был Бернард.
— Двигай! — заорала Фрея.
— Когда мы встретимся? — кричал Бернард уже на бегу. Машина набрала скорость, и его слова утонули в реве двигателя.
Фрея откинулась на сиденье и закрыла глаза, возблагодарив небо за избавление. Теперь она станет лучше, добрее, терпимее, постарается прощать людям их слабости.
— Поссорилась с бойфрендом? — спросил шофер. Она видела, как он улыбался, в зеркале заднего вида.
— Заткнись! — сказала Фрея. — Твое дело ехать.
Клик-клок — шелестели дворники по стеклу. В водяной дымке расплывались огни. Она промокла и замерзла. Но ехать домой было рано. Дело не в том, что она помешает Джеку и Кэндис, но они, чего доброго, начнут ее жалеть или, что еще хуже, посмеются над ней втихомолку. Идти в бар, где одни мужики, не хотелось, особенно после встречи с Бернардом. В кино она не любила ходить в одиночестве. Можно поехать к Кэт, но тогда придется выслушать лекцию о преимуществах феминисток. Между тем счетчик продолжал мотать доллары и центы.
— Отвези меня в центр, — обратилась она к водителю.
Полчаса спустя, одетая в топ и шорты, оставленные по счастью в ее шкафчике в раздевалке, Фрея ожесточенно крутила педали велосипеда, наматывая милю за милей и оставаясь при этом на одном месте. Пот тек у нее по вискам — она вымещала боль от разочарований этого вечера на сверкающей хромом машине. В зале было еще две женщины, сравнивающие движения инструктора на экране телевизора с собственным тонированным отражением. Что мы тут делаем, спрашивала себя Фрея, с нашими поджарыми, почти тощими, телами, с нашими одинокими жизнями и дорогими стрижками, с нашими мобильными телефонами, на которые никто не звонит? Господи, еще одна горка! Фрея надавила на педали так, что мышцы заныли.
Так, теперь беговая дорожка. Фрея установила нагрузку и пошла быстрой, уверенной походкой, стараясь убежать от стоящего перед глазами видения — Бернарда с его мокрым ртом и похотливыми глазами. Она могла бы наступить ему на ногу своей шпилькой — но не доставила ему такого удовольствия. Фрея прибавила скорость и побежала. Мозг, изобильно снабжаемый кислородом, вдруг переключил передачу. Что могло заставить Бернарда предположить, что она садистка? И что это за второй мэйл?
Она замедлила шаг, и ее чуть было не потянуло назад, следом за дорожкой. Чертов Джек! Так вот почему ее сообщения не появились на экране немедленно, она винила себя — свое неумение обращаться с компьютером, на самом деле Джек просто прочел их, переделал и придумал собственные ответы. Не Бернард отправил ей глупое стихотворение, это Джек сделал из нее дуру. Фрея вновь прибавила скорость. Она обливалась потом. Ну ты дождешься, мистер Джек Мэдисон Третий.
— Мы закрываемся, мисс. Пора домой. — Мужчина в комбинезоне с пылесосом в руках ласково улыбался Фрее с порога тренажерного зала.
Приняв душ и переодевшись, Фрея почувствовала, что ноги дрожат от переутомления. Она побрела к бару, заказала капуччино, булочки с корицей и села на высокий табурет у окна, глядя, как ударяются и текут по стеклу дождевые капли. Какой же она была дурой, если считала, что таким образом может найти совершенного мужчину или хотя бы партнера на время. Даже Джек правильно расшифровал послание Бернарда, хотя она так и не поняла, почему он сыграл с ней столь злую шутку.
Фрея уставилась в чашку, невольно прислушиваясь к разговору двух женщин позади нее — матери и дочери. Они болтали о всяких пустяках. Судачили о родственниках и друзьях, обсуждали рецепты вкусного и некалорийного салата, в какой цвет перекрасить гостиную — персиковый или желтый, и у Фреи защемило сердце. Фрея часто пыталась представить себе, что у нее есть мать. Ласковая и заботливая. Которой можно излить душу и в ответ услышать слова утешения. К которой можно прийти, когда некуда деться. Иногда она мысленно вела с ней разговоры. «Что ты о нем думаешь? — спрашивала Фрея, когда у нее появлялся новый бой-френд. — У вас с папой было так же?» Но мама никогда не отвечала. Потому что не было у Фреи матери, только злая мачеха.
Фрее исполнилось тринадцать, когда отец сказал, что они с Аннабел, его новой подругой, собираются пожениться и переехать в большой дом в Корнуолле. Фрея просто остолбенела. Зачем ему куда-то переезжать? Семь лет они жили вдвоем и им было так хорошо. Фрея ходила в школу, а отец в это время писал свои книги в большой лондонской квартире, которую приходила убирать португалка Сильвия, веселая и добрая, заражавшая всех своей неуемной энергией. Только она, казалось, могла навести порядок в этом доме и избавить их с отцом от хаоса. Во время каникул они путешествовали по Европе, посещали музеи, церкви, библиотеки, ходили в гости к друзьям отца — тоже историкам, как и он сам. «Ты можешь пойти со мной, — говорил отец, — только не жалуйся, что тебе скучно». И она не жаловалась. Отец брал ее с собой на званые ужины, беседовал с ней об архитектуре, о блюдах, которыми их угощали, о людях, с которыми приходилось общаться. Он научил ее играть в шахматы, вист, отличать свежих устриц от несвежих, рассказал, что такое спиннакер[19] и пантеон. Иногда отец позволял ей смотреть, как он бреется, рисуя лезвием забавные узоры на покрытых густой пеной щеках, и она, глядя на него, весело смеялась. Фрея научилась укладывать свой чемодан, стирать белье и просить счет на всех европейских языках. Научилась не беспокоить его, когда он читал газету, сидел в туалете, записывал что-то в тетрадь или просто думал, никогда не спрашивала, сколько он проиграл и есть ли у них деньги. Они останавливались в дешевых пансионах с обшарпанными ванными комнатами и колючей туалетной бумагой, на чужих квартирах, где пахло непривычной едой, иногда — в роскошных отелях, где изображали из себя королей, путешествующих инкогнито. «Позвольте сказать вам, принцесса Пресканни, что вы превосходно выглядите сегодня. Ваши пряжки на туфлях просто ослепительны!»
Отец был хорош собой и нравился женщинам. Фрея даже гордилась его победами, зная, что очередное увлечение скоро закончится. Она незаметно следовала за отцом и его подругой, куда бы они ни пошли, и хранила память о прекрасной женщине, которая однажды утром пошла за рогаликами к завтраку и не вернулась — ее сбил грузовик. Несколькими годами позже, подслушав чужой разговор, она узнала, что ее мать была беременна.
У Аннабел была трехлетняя дочь Тэш. Отец объяснил Фрее, что у Тэш нет папы — как у нее, Фреи, нет мамы, так что они решили объединиться и создать семью. Фрея, которая любила отца больше всех в мире, приняла это как данность. В церкви она стояла, невидимая за огромным букетом, который держала в руках, и смотрела, как отец своими грубоватыми пальцами надевает кольцо на руку новобрачной. Аннабел была с ней очень мила, но свободолюбивая и неспособная к притворству Фрея сразу почувствовала, что очень скоро все изменится не в лучшую сторону.
Вначале все шло почти хорошо. Были восторженные охи и ахи по поводу новой спальни и нового дома — огромного, несуразного, где-то на краю света, в Корнуолле. В анфиладе комнат легко можно было заблудиться, не говоря уже о саде, заросшем и почти непроходимом, подступавшем к самому морю. Там были растения с огромными листьями, колючие с тыльной стороны, окна со стеклами, как в комнате смеха. Амбары, полуразрушенная голубятня, маленькая часовня, в которой зимой становилось очень холодно. И самое главное, не было ничего плохого и в самой Тэш — пухлой девчушке с прямым взглядом и вздернутым носом. Так легко было удрать от нее и избавиться от ее деспотичного присутствия. Тэш, ну-ка посмотри вверх! Тэш, лови банан!
Первый шок Фрея испытала тогда, когда Аннабел мягко, но весьма решительно заявила ей, что она должна стучаться, прежде чем входить в спальню отца, которая теперь стала и ее, Аннабел, спальней. Потом последовало решение отправить Фрею в интернат, поскольку местная школа казалась «не соответствующей требованиям». Фрея не жаловалась — она не хотела огорчать отца. По той же причине она терпела болезненное любопытство Аннабел. Сколько раз в неделю Фрея моет голову? Следует ли ей так много времени проводить перед телевизором? Не нужна ли ей лампа побольше? Теперь с отцом путешествовала Аннабел.
А пока Фрея была в школе, в доме заправляла Тэш. Единственный ребенок женщины, уже пережившей глубокую трагедию, и приемная дочь человека, который изо всех сил пытался сплотить семью, Тэш росла избалованной и вздорной. Ей прощалось все. Она отказывалась делить с кем бы то ни было место под солнцем. Вначале Фрея просто не могла поверить, что маленький ребенок способен так злонамеренно манипулировать взрослыми. Тэш изрисовала все ее книги, прятала ее вещи. Однажды разбила орнамент из шведского стекла — драгоценный подарок погибшей матери. Разбила нарочно, на глазах у Фреи и тут же побежала жаловаться матери, что Фрея ее ударила. Аннабел переговорила с отцом, который, смущаясь, отвел Фрею в сторонку и попросил быть поласковее с «сестрой». Фрея уже вступила в период отрочества, считалась взрослой, и от нее ожидали «взрослого» поведения. Как-то на каникулах она вернулась домой и обнаружила, что Тэш называет отца папочкой, а он воспринимает это как должное. Отец предал ее. Фрею будто ударили ножом в сердце, и рана день ото дня становилась все глубже. Фрея поняла, что то время, когда они с отцом жили вместе — свободное и славное время без правил, потому что им не нужны были правила, — кончилось навсегда. Она пыталась найти утешение в другом. Усердно училась, у нее появились свои интересы, она становилась все более скрытной. Тем летом, когда Фрея закончила школу, она нашла себе работу «за стол и кров» в Нью-Джерси, а осенью должна была поступить в университет, но она открыла для себя Нью-Йорк и осталась в Америке.
Фрея погрузилась в воспоминания, представив себе, как сложилась бы ее жизнь, если бы мать не погибла, но звон посуды вернул ее к действительности — бар закрывался, она засиделась за полночь. Фрея заплатила по счету, бросила в рот мятную таблетку и покинула бар.
В квартире было темно. Фрея на всякий случай не стала звонить, но, вставив ключ в замок и обнаружив, что дверь открыта, сняла туфли и на цыпочках пошла к себе. Дверь в гостиную была открыта. В темноте она смутно различала очертания мебели, зеленый огонек музыкального центра мерцал в темноте — стерео забыли выключить. Она подошла, чтобы отключить магнитофон, но вдруг услышала какой-то тихий звук и замерла. Вздох или чье-то мерное дыхание. В комнате кто-то был.
Фрея застыла — нервы на пределе. В этот момент мимо проехала машина и комнату залило каким-то жутким, потусторонним светом. Словно во сне, Фрея заметила початую бутылку на столе, подтаявшие свечи и разбросанную на полу одежду. Оранжевый свет задних фар залил комнату, и все стало на свои места. Джек лежал к ней спиной, голый. Она заметила клок светлых волос, гладкое плечо, изогнутое, поскольку он обнимал почти невидимую Кэндис, и четыре переплетенные ноги. Маленькая, вся в кольцах, рука девушки лежала на мускулистом изгибе его ягодицы.