Страница:
На третий день пожаловал Жухрай в сопровождении сонного громилы с загипсованным пальцем. Бес сначала обрадовался, как-никак старого знакомца встретил, бросился к толстяку здороваться. По-собачьи, разумеется. Тот шустро выхватил поводок, рассчитанный самое малое на ньюфаундленда, и принялся охаживать Жерара по голеньким бокам, приговаривая: «Не смей ко мне лезть, повеса, пока сам не позову!»
Воздав должное памяти маркиза де Сада, он сделался гораздо спокойней. Обозвал беса оскорбительной сучьей кличкой Жужу и объявил, что собирается забрать к себе – затем, чтобы заняться дрессировкой. Во-первых, скучно, во-вторых, чувствует в себе талант большого друга зверей Дурова. Или все-таки, недобро рассмеялся он, великого академика Павлова? Ну, как получится. Разберемся со временем.
Жерар лихорадочно соображал, как поступить. Открыться? А вдруг толстяк верующий? Живо спровадит на казнь своему духовнику. Поди доказывай потом, что не всякий бес пособник Сатаны!
– Не всякий? – удивился я. – Растолкуй тогда мне, глупому, какого рожна тебя от животворящей молитвы, крестного знамения и святых предметов по полной колбасит? Духовника, как палача, боишься…
– Эх, чувачок…– помрачнел Жерар. – Многого же ты не знаешь… А объяснять долго. Давай потом когда-нибудь? Сейчас просто поверь, ладно?
– Ладно, – согласился я.
Ему, однако, мой тон не понравился. Он воинственно встопорщил усики:
– Помнишь, Паша, кого нафталином в основном травят? Ну вот. А накорми им тебя – тоже загнешься в момент. Хоть и не моль вроде. Примерно то же и со мной. Воткнулся, Фома?
– Да, – сказал я.
В общем, бес решил пока продолжать прикидываться послушной собачкой. Дрессуре поддаваться охотно и, главное, помалкивать. Вдруг повезет узнать какие-нибудь секреты? Громила с гипсом повязал Жерару на шею бантик, прицепил поданный толстяком поводок, и они отправились куда-то. Жерару показалось, что вышли они в довольно большой ангар или склад. Или, может быть, заводской цех. До потолка было метров двадцать. Во многих местах над головой пролегали эстакады из просечного металлического листа. Громоздились какие-то уродливые ящики, обтянутые рубероидом, – как будто с оборудованием. Пару раз мимо проехал электрокар-погрузчик.
Крытым переходом ангар был соединен с соседним зданием, уже кирпичным. Управа, решил для себя Жерар. Внутреннее устройство управы оказалось на редкость запутанным. Коридоры, закоулки, тупички, двери. Вспомнив плакаты с мальчиками-токарями, Жерар подумал, что комплекс ангар плюс управа вполне мог принадлежать учебному заведению с техническим уклоном. Например, ПТУ. Сейчас, понятно, переделанному на скорую руку подо что-то другое. Например, под офисное здание и склад для крупной и многопрофильной, но нищей фирмы. А возможно, только маскирующейся под нищую. Попадались им навстречу и сотрудники фирмы. Преимущественно молодые дядьки, одеты вроде совсем не плохо, хоть и без фантазии. Лица у них были опять-таки блеклые, как у снулой рыбы. И по-прежнему одинаковые. А-ля Сонечкин кавалер. Мечта японцев: вся фирма – одна семья. Смотреть на них было жутко. Особенно в тот момент, когда под одеждой на груди у странных братцев начинало что-то извиваться. Будто клубок змей.
– Кракены, – сказал я. – Наверное, здесь их гнездо. База.
– Похоже, – согласился Жерар. – Но учти, Паша, толстяк этот – человек…
Пришли. Кабинет толстяка впечатлял. Тут о нищете речи не шло. Напротив. Большое, обставленное и отделанное с определенным вкусом и не без размаха помещение. Повсюду натуральное дерево, кожа, шелковые с золотой ниткой драпировки. На полу ковер ручной работы. Кондишн. Огромный, писанный маслом портрет Президента в строгой раме; работа явно не халтурщика. Ноутбук на столе – из тех, что вдвое дороже новенькой отечественной малолитражки. Были там и солидные напольные часы с боем, и огромный холодильник с наворотами, хитро упрятанный в нишу книжного шкафа, и много чего еще.
О дальнейшем рассказывать скучно и стыдно. Жерару пришлось учиться ходить на задних лапках, держать на носу кусочек сахара и проделывать множество других, столь же унизительных штучек. Кормил его, поил и выгуливал все тот же сонный компрачикос с загипсованным пальцем, состоящий при Жухрае чем-то вроде денщика. Впрочем, выгуливал – это громко сказано. Когда толстяку надоедало забавляться дрессурой, беса отводили назад в столярку. Там, в дальнем углу, где слой опилок потолще, он и «прогуливался».
Тем не менее ему удалось кое-что разнюхать, произвести на досуге кое-какой анализ и прийти к кое-каким выводам. Толстяк Жухрай, персона в бизнес-кругах Императрицына, похоже, довольно влиятельная, занимал пост, совмещающий должности начальника силового ведомства и реального (в отличие от Леди Успех и Элегантность) посредника между кракенами и людьми. Возможно, он и не был головой или сердцем предприятия, но шеей и кулаком – наверняка. Очевидно, ему повезло стать одним из первых контактеров. Во всяком случае, он оказался первым, кто понял, что этот контакт (и последовавший за ним контракт) будет выгодным лишь при условии строгого сохранения тайны. Лицом, ответственным за сугубую секретность проекта, он назначил (как вариант – предложил) себя. Скорее всего, именно его стараниями была создана главная декорация спектакля под названием «Россия родина „Гугола“ – фирма „СофКом“. Подобрана и завязана чувственной страстью с одним из кракенов симпатичная прима в лице Софьи Романовны. Вложены необходимые деньги, и – главное – обрублены все возможные „хвосты“.
Он смертельно опасен, так как без раздумий перекроет любой канал, по которому может произойти малейшая утечка информации. Сейчас таким потенциальным каналом стал небезызвестный в узких кругах юный, но многообещающий комбинатор Дезире. И жив упомянутый отрок до сих пор лишь по той причине, что может быть для чего-то использован. То же, хоть и в значительно меньшей степени, относится к скромной персоне симпатичного йоркширского терьера Жерара. Словом, положение аховое: мы полезны ему, пока можем быть полезны. Готовиться нужно к худшему.
И все-таки выход имелся. Изощренный в интригах Жерар считал, что спастись нам помогут сами чуды-юды. Но для этого необходимо приватно встретиться с одним из кракенов-доминантов. По мнению беса, кракены, откуда бы они ни взялись, аналогичны земным общественным насекомым и делятся на два основных класса. Первый – господствующие особи, доминанты. Второй – расходный материал. Работяги, бойцы et cetera. Кавалер Софьи Романовны, чье лицо выглядит живым, а поведение независимым, безусловно, относится к первой категории. Так же, по-видимому, как и, «не обессудь, Паша, твоя модисточка». Кого-то из них и следует подвергнуть тонкой психологической обработке.
Но Аннушка, похоже, та еще штучка. Поэтому прежде надо попытаться подцепить на крючок самца. Как мы успели заметить, он весьма спесив, любострастен, склонен к широким1 жестам и украшательству собственной персоны нарядами и драгоценностями. Возможно, не слишком умен… хотя вряд ли. И все-таки подобные типы обычно легко внушаемы, нужно только уметь подобрать к ним ключик. Наверняка таким ключиком владеет Жухрай.
Кажется, такой ключик отыскал и мой напарник.
– Нашей задачей является следующее…– горячо тявкал он мне на ухо под неумолчный аккомпанемент журчащей воды.
Конспирация была, конечно, примитивной до смешного. Предпринимая меры по ее обеспечению, мы надеялись лишь на то, что меня здесь до сих пор не воспринимают всерьез, а беса так и вовсе считают дурочкой левреткой Жужу. Меры же заключались в следующем.
В первую же минуту встречи я довольно грубо зажал разговорчивому бесу пасть и проартикулировал губами: молчи! Он испуганно кивнул. Я быстренько завесил объектив злосчастной камеры наблюдения собственными джинсами. Вообще-то камера как будто и не работала – глазок «Rec», сообщающий о ведении съемки, был темен и мертв. Но береженого Бог бережет. Потом мы полчаса терпеливо ждали появления рассерженных наблюдателей, однако так и не дождались. Тогда я перешел к нейтрализации возможных «жучков». Простейшая шумовая завеса возникла после манипуляций с унитазом и водопроводным краном. Включать на полную громкость телевизор (была сперва и такая мысль) я поостерегся, более того – выдернул шнур из розетки, отвернул экран к стене и набросил сверху одеяло. После чего мы удалились в санузел, где и принялись обмениваться впечатлениями последних дней, а затем – плести нити заговора. Вдохновителем и мозговым центром зреющего путча, разумеется, являлся Жерар. Исполнительным органом, а возможно, пушечным мясом – я.
– …Прежде всего, – перечислял пункты своего дерзкого плана бес, – намекнуть. Затем обоснованно показать. И наконец, последнее – убедить объект разработки, то есть доминанта, что Жухрай опасен в первую очередь для самих кракенов. Стоит толстяку вообразить, что партнеры становятся самостоятельными – а они когда-нибудь непременно захотят стать самостоятельными! – и он безжалостно уничтожит их до последнего. Не в правилах таких негодяев и убийц делиться жирным куском с соперниками. Они скорей зарежут дойную корову, чем позволят подергать за щедрые сосцы кому-либо постороннему. Так?
– Так-то оно так, но в твоих рассуждениях, дорогой Макиавелли, имеется как минимум один изъян, – задумчиво сказал я. – И два сомнительных допущения. Изъян. Ты почему-то поставил знак равенства между психологией кракена и человека. Дескать, он хоть и чужак, но ничто человеческое ему не чуждо. Однако он может повести себя совсем не так, как мы ожидаем. – Бес собрался возразить, но я остановил его жестом. – Погоди. Теперь допущения. Первое, или (я вспомнил Сулеймана) алеф. Ты предположил, что мы обязательно встретимся с кракенами-доминантами. Второе, или бет. Что они, заслушав выдумку о зловещих планах толстяка, немедленно примут нашу сторону. Прости, но то и другое под большущим вопросом.
– Но шанс-то существует! – воскликнул Жерарчик. – Глупо было бы не попытать счастья. А психология… Да я ж плясал вовсе не от этой печки, Пашенька. От инстинктов. Когда мы заразим объект разработки паранойей… Когда его постоянно станет точить мысль, что под угрозой его собственная жизнь и жизнь его рабочих муравьев… Он поневоле забеспокоится. И каждое действие Жухрая начнет расценивать с точки зрения опасности для себя и выводка. Что там у него на первом месте, не знаю. Жухрай груб, жесток. Полагаю, отыщется на нем и кровушка, о которой известно кракенам. Рано или поздно толстяку будет подписан приговор.
– Лучше бы пораньше, – невесело усмехнулся я.
– Да уж, – в тон мне отозвался бес – Нуте-с, перейдем к насторожившим тебя допущениям. – Он сделал паузу, со свистом, сквозь зубы набрал воздуха и вдруг отрывисто, сердито залаял: – Паша, ты бесишь меня своим нытьем! Встретимся – не встретимся! Поверят – не поверят! То be or not to be… Поглядите, прынц какой выискался! Гадский. Ты что, на ромашке про подружку гадаешь, даст или обломает? Если не встретимся, значит, планида такая. Зато если уж доведется свидеться… Тут, чувачок, клювом не щелкай и хлеблищем не торгуй. Ты у нас известный специалист очаровывать да в доверие втираться, тебе и карты в руки. Авось червовый марьяжик придет. Авось не «голый». В крайнем случае, блефуй, мухлюй и передергивай напропалую. И помни, – возгласил он ободряюще, – я рядом! El hueblo unido, Namas sera vencido[24]! Так что ты уж расстарайся, напарник. – Он фыркнул, облизнулся и сварливо гавкнул: – А теперь давай-ка, покинь сортир. Я сегодня с самого утра на опилочки не ходил. Того и гляди лопну. Уходя, я спохватился:
– Погоди, зверь, а твои громилы-кракены… С прокушенным пальцем и другой… По-каковски же они, интересно, между собой говорили, что ты их понимал?
– По-русски, ясен пень, – с ядом протявкал Жерар, опасно балансируя на краю унитаза. – А ты думал? На суахили?.. На языке Гомера и Аристо…
Я так никогда и не узнал, кого хотел приплести эрудированный бес, Аристотеля или, может, Аристофана. Потому что до него наконец дошло. Он споткнулся на полуслове и дико выпучил глаза – так, словно уже начал тужиться.
– Опля! – выдохнули мы хором. – Соотечественники?
– …Все тебе хиханьки. Вечно ты им волю даешь, – проговорил, входя, Жухрай. Тот, кого он отчитывал, задержался снаружи. – А на хрена? Сегодня ты с ним на вы обращаешься, по имени величаешь, сигаретки предлагаешь. Завтра анекдотец, послезавтра, глядишь, бильярд или пульку, а потом он тебе в глотку вцепится. И правильно сделает. Потому что вражина. Гасить их надо, и все дела.
– Не вцепится. Верно, Поль? – спросил у меня появившийся в этот момент собеседник толстяка. Им оказался мускулистый Сонечкин красавец возлюбленный. Он нес с собой что-то вроде походного складного маршальского кресла. Бес, увидев долгожданный «объект разработки», сделал стойку, словно на дичь, и еле слышно рыкнул.
– Самое страшное, на что наш маленький негодник способен, – это храбро высморкаться у вас за спиной в ваше кашне, – благодушно добавил кракен, с интересом глядя мне в лицо, и улыбнулся, не размыкая губ.
Так-так, подумал я, натянуто улыбаясь в ответ. Похоже, кое-кому здесь собрались устроить классический вариант вербовки или допроса: «плохой» – «хороший». Когда один бьет, другой жалеет. Ин-те-рес-но…
– Вот я и говорю…– Жухрай со скучающим видом прошествовал к койке, притопнув мимоходом на испуганно сжавшегося беса. Дико взвизгнули кроватные пружины. Тут же включился, забренчал гитарным перебором и запел по-испански телевизор.
Сонечкин кавалер привычно разложил свое кресло, удобно в нем умостился. Достал красивый эмалевый портсигар. Миниатюра на крышке портсигара копировала рубенсовскую «Охоту на львов». Раскрыл. Внутри на бархатной темно-зеленой подложке возлежали тоненькие не то папиросы, не то сигарки цвета топленого молока. Мне они показались похожими на высушенных в растянутом состоянии личинок майского жука.
– Давайте ближе, Поль. Пообщаемся запросто. – Он поднес одну сигарку к носу, шумно втянул воздух и сообщил с восхищением: – Великолепно, просто великолепно. Знаете, что это такое? «RGR Nabisco». Эксклюзивная серия пахитос элитного класса. Между прочим, редкий гость в здешних широтах. Курите? Угощайтесь.
– Что ж, благодарю, – сказал я, осторожно взял пахитоску и тоже понюхал. Пахло ядрено и приятно. – Огоньку позволите… господин?..
– Этоо бостатонно, – не слишком внятно сказал он, прикуривая. Выпустил дым, протянул зажигалку мне.
Зажигалка была бензиновая и, несмотря на скромные размеры, довольно массивная. Видимо, золотая. Тоже с эмалью и тоже с «Охотой на львов». Люди и хищники бешено убивали друг друга – я почти слышал храп лошадей, рев львов и крики охотников. Сильная вещь! К тому же тянет на аллегорию. Только где на картине я – под копьем или под клыками? Кракен, удовлетворенно щурясь, прояснил:
– «Господина» вполне достаточно. Рекомендую еще добавлять «мой».
Вот так, значит. Доминант во всей красе. Ну-ну… Решив проверить, каких вольностей будет мне позволено достигать в этой беседе, я сделал удивленное лицо:
– Мой? Но, кажется, это корейская фамилия? Странно, вы вовсе не походите на азиата. Скорей всего я бы признал в вас соотечественника моего прадедушки. Давайте-ка я лучше буду к вам обращаться «мсье Кракен»? – фамильярно предложил я, сделав ударение на последний слог. Получилось очень по-французски. – Годится?
Жухрай гадко заржал. Резко оборвав смех, весело предложил: – Слышь, Арест, давай, я ему в рыло суну. Борзеет, Корчагин. – Вставать для осуществления угрозы он, однако, не торопился. И значит, рыло мое было покамест в относительной безопасности.
«Арест! – подумал я с умилением. – Во улет! Арест Вертухаевич Наручник. Или, положим, Арест Веригович Кандалыки. Или даже Омонович Псов-Цепной».
Кракен меж тем с досадой махнул в сторону Жухрая пахитоской:
– Уймитесь вы! Слушайте уж свое фламенко.
Ко мне, опять с улыбкой: – Ах да. Совсем забыл, что наша общая знакомая, которая бывает иногда крайне шумливой, уже представила меня вам. Пусть того и не желая. Что ж, пусть будет Кракен. Да, к слову… Признайтесь, вас впечатлили той ночью мои способности? Позавидовали небось?
– Глупо было бы…– пренебрежительно парировал я, вооружившись коронной фразой моего напарника, и лихо, по-ковбойски в два движения (раз – откинуть крышку, два – резко катнуть колесико по голени снизу вверх) запалил зажигалку.
– Ой, ну только не лгите, – недовольно скривив губы, погрозил он мне пальцем. – К тому же вас выдали глаза. В них явственно блеснул огонек зависти. И я даже берусь угадать, откуда эта зависть взялась. Неудачи первых сексуальных опытов?
Ага, констатировал я, еще один психоаналитик на мою голову… Будто мало мне Жерара. Ну что ж, раз так – принимаем смущенный вид.
– А вы на редкость проницательны, – пробормотал я. Лицо у него сделалось чрезвычайно самодовольным.
Так падок на лесть? И это многословие вдобавок… Неужели все-таки глуповат?
– Чего-чего, а превосходства над людьми в некоторых, казалось бы, исконно человеческих умениях у нашей расы не отнимешь, – сообщил между тем мсье Кракен и глубоко затянулся. – Кстати, – он красиво выпустил из ноздрей струи дыма и приподнял бровь, – мне обязательно сейчас напоминать вам, что я чудовище, монстр? Демонстрировать свою анатомию и так далее?
– Вовсе нет, – торопливо сказал я, представив, как он расстегивает рубашку, а там – жирно блестящие плоские розовые черви. Извиваются. – Я в курсе.
– Вы в курсе, – задумчиво повторил он. – Конечно. Видели, знаете… Послушайте, чужое соитие… подсматривать за ним… Лично вас это возбуждает?
В его голосе слышался неподдельный интерес, а я почувствовал, что стремительно краснею.
– Судя по залившей вас краске, видимо, да! – удовлетворенно заключил Арест Прозорливович. – Но, между нами, Поль, я отнюдь на вас не зол. Посторонний взгляд, насколько помню, благотворно действовал на мой, выражаясь изящно, тонус. Отчего вы не курите?
– Расхотелось, – сказал я и добавил отчаянно: – Да и табачок, честно говоря, поганенький. Как будто плесенью пахнет.
Жухрай у себя в углу прямо покатился.
– А вы наглец, Поль, мои аплодисменты! – Мсье Кракен, сверкнув глазами, похлопал по крышке портсигара кончиками пальцев и изобразил еще одну узкую улыбку. – Не страшно с огнем играть?
– С огнем? У меня все под контролем. – Я демонстративным щелчком захлопнул крышку зажигалки, прилично уже нагревшейся. – Так чем могу быть полезен?
– Ну, раз вы, отбросив страх перед неведомым, рветесь в бой, считаю, что с преамбулой покончено. Поэтому не буду разводить турусы на колесах. Сразу о бычках.
– О бычках? – переспросил я. Развитая у моих гонителей склонность к иносказаниям время от времени ставила меня в тупик. То Корчагин был, то теперь вот бычки какие-то.
– Да. Возьмем их за рогалики, – усмехнулся Арест Аллегориевич.
– А, в этом смысле…– усмехнулся я в ответ. – Ну, быков, вопреки распространенному заблуждению, разумней брать все-таки за ноздри. Но для начала следует вогнать между ними кольцо.
– За ноздри, горло, жабры и прочие органы, имеющие отношение к дыханию, мы держим вас, mon ami, – тепло заметил мсье Кракен и пристально посмотрел мне в глаза.
Взгляд этот красноречивей всяких слов сообщил, что все его предыдущие кривляния были не более чем игрой в дурачка. И, увы, с дурачком. С самоуверенным простофилей. «Какая досада! – подумал я, – При таком раскладе даже не заблефуешь. Во-первых, правила другие, а во-вторых, все тузы лежат на одних руках. Вместе с козырями. Вот тебе и „червовый марьяжик“!»
Кракен посопел пахитоской и метнул самую мелкую свою козырочку:
– Понимаете, чем это может для вас обернуться? Возьмем, к примеру, нашего нетерпеливого товарища Жухрая. («А не надсадишься?» – отреагировал толстяк, горделиво похлопав себя по животу, за что был вторично награжден протестующим взмахом руки.) Он ведь только о том и мечтает, как бы поскорей пережать вам кислород…– Кракен придал лицу скучливое выражение. – Вспомните об этом, пожалуйста, когда в следующий раз надумаете опасно острить…
Крыть было нечем. Я опустил глаза. Возле ноги притулился печальный Жерар. С него можно было лепить аллегорическую фигуру Безнадежности.
Однако хвостик его задорно торчал вверх.
Вздохнув, я повторил ковбойский фокус с зажигалкой и принялся раскуривать эксклюзивную «RGR Nabisco». Как бы не закашляться с непривычки.
– Вижу, вы наконец созрели для серьезного разговора. Плодотворного и без ненужной рисовки, – удовлетворенно сказал Кракен.
Жерар тихонечко гавкнул.
– Побеседуем тет-а-тет? – спросил я вполголоса, возвращая зажигалку, и выразительно стрельнул глазами в сторону товарища Жухрая.
– К чему такая таинственность? – столь же негромко поинтересовался заинтригованный мсье Кракен.
– Присутствие вашего сурового друга крайне нервирует собачку, – пояснил я уклончиво и осторожно прикоснулся к разбитой губе. – Меня, собственно, тоже.
Арест Добросердович кивнул понимающе:
– Да, методы у него слегка жестковаты. Хорошо, он уйдет. Надеюсь, в его отсутствие вы будете благоразумны.
– Не извольте сомневаться, – уверил я.
Глава седьмая
Воздав должное памяти маркиза де Сада, он сделался гораздо спокойней. Обозвал беса оскорбительной сучьей кличкой Жужу и объявил, что собирается забрать к себе – затем, чтобы заняться дрессировкой. Во-первых, скучно, во-вторых, чувствует в себе талант большого друга зверей Дурова. Или все-таки, недобро рассмеялся он, великого академика Павлова? Ну, как получится. Разберемся со временем.
Жерар лихорадочно соображал, как поступить. Открыться? А вдруг толстяк верующий? Живо спровадит на казнь своему духовнику. Поди доказывай потом, что не всякий бес пособник Сатаны!
– Не всякий? – удивился я. – Растолкуй тогда мне, глупому, какого рожна тебя от животворящей молитвы, крестного знамения и святых предметов по полной колбасит? Духовника, как палача, боишься…
– Эх, чувачок…– помрачнел Жерар. – Многого же ты не знаешь… А объяснять долго. Давай потом когда-нибудь? Сейчас просто поверь, ладно?
– Ладно, – согласился я.
Ему, однако, мой тон не понравился. Он воинственно встопорщил усики:
– Помнишь, Паша, кого нафталином в основном травят? Ну вот. А накорми им тебя – тоже загнешься в момент. Хоть и не моль вроде. Примерно то же и со мной. Воткнулся, Фома?
– Да, – сказал я.
В общем, бес решил пока продолжать прикидываться послушной собачкой. Дрессуре поддаваться охотно и, главное, помалкивать. Вдруг повезет узнать какие-нибудь секреты? Громила с гипсом повязал Жерару на шею бантик, прицепил поданный толстяком поводок, и они отправились куда-то. Жерару показалось, что вышли они в довольно большой ангар или склад. Или, может быть, заводской цех. До потолка было метров двадцать. Во многих местах над головой пролегали эстакады из просечного металлического листа. Громоздились какие-то уродливые ящики, обтянутые рубероидом, – как будто с оборудованием. Пару раз мимо проехал электрокар-погрузчик.
Крытым переходом ангар был соединен с соседним зданием, уже кирпичным. Управа, решил для себя Жерар. Внутреннее устройство управы оказалось на редкость запутанным. Коридоры, закоулки, тупички, двери. Вспомнив плакаты с мальчиками-токарями, Жерар подумал, что комплекс ангар плюс управа вполне мог принадлежать учебному заведению с техническим уклоном. Например, ПТУ. Сейчас, понятно, переделанному на скорую руку подо что-то другое. Например, под офисное здание и склад для крупной и многопрофильной, но нищей фирмы. А возможно, только маскирующейся под нищую. Попадались им навстречу и сотрудники фирмы. Преимущественно молодые дядьки, одеты вроде совсем не плохо, хоть и без фантазии. Лица у них были опять-таки блеклые, как у снулой рыбы. И по-прежнему одинаковые. А-ля Сонечкин кавалер. Мечта японцев: вся фирма – одна семья. Смотреть на них было жутко. Особенно в тот момент, когда под одеждой на груди у странных братцев начинало что-то извиваться. Будто клубок змей.
– Кракены, – сказал я. – Наверное, здесь их гнездо. База.
– Похоже, – согласился Жерар. – Но учти, Паша, толстяк этот – человек…
Пришли. Кабинет толстяка впечатлял. Тут о нищете речи не шло. Напротив. Большое, обставленное и отделанное с определенным вкусом и не без размаха помещение. Повсюду натуральное дерево, кожа, шелковые с золотой ниткой драпировки. На полу ковер ручной работы. Кондишн. Огромный, писанный маслом портрет Президента в строгой раме; работа явно не халтурщика. Ноутбук на столе – из тех, что вдвое дороже новенькой отечественной малолитражки. Были там и солидные напольные часы с боем, и огромный холодильник с наворотами, хитро упрятанный в нишу книжного шкафа, и много чего еще.
О дальнейшем рассказывать скучно и стыдно. Жерару пришлось учиться ходить на задних лапках, держать на носу кусочек сахара и проделывать множество других, столь же унизительных штучек. Кормил его, поил и выгуливал все тот же сонный компрачикос с загипсованным пальцем, состоящий при Жухрае чем-то вроде денщика. Впрочем, выгуливал – это громко сказано. Когда толстяку надоедало забавляться дрессурой, беса отводили назад в столярку. Там, в дальнем углу, где слой опилок потолще, он и «прогуливался».
Тем не менее ему удалось кое-что разнюхать, произвести на досуге кое-какой анализ и прийти к кое-каким выводам. Толстяк Жухрай, персона в бизнес-кругах Императрицына, похоже, довольно влиятельная, занимал пост, совмещающий должности начальника силового ведомства и реального (в отличие от Леди Успех и Элегантность) посредника между кракенами и людьми. Возможно, он и не был головой или сердцем предприятия, но шеей и кулаком – наверняка. Очевидно, ему повезло стать одним из первых контактеров. Во всяком случае, он оказался первым, кто понял, что этот контакт (и последовавший за ним контракт) будет выгодным лишь при условии строгого сохранения тайны. Лицом, ответственным за сугубую секретность проекта, он назначил (как вариант – предложил) себя. Скорее всего, именно его стараниями была создана главная декорация спектакля под названием «Россия родина „Гугола“ – фирма „СофКом“. Подобрана и завязана чувственной страстью с одним из кракенов симпатичная прима в лице Софьи Романовны. Вложены необходимые деньги, и – главное – обрублены все возможные „хвосты“.
Он смертельно опасен, так как без раздумий перекроет любой канал, по которому может произойти малейшая утечка информации. Сейчас таким потенциальным каналом стал небезызвестный в узких кругах юный, но многообещающий комбинатор Дезире. И жив упомянутый отрок до сих пор лишь по той причине, что может быть для чего-то использован. То же, хоть и в значительно меньшей степени, относится к скромной персоне симпатичного йоркширского терьера Жерара. Словом, положение аховое: мы полезны ему, пока можем быть полезны. Готовиться нужно к худшему.
И все-таки выход имелся. Изощренный в интригах Жерар считал, что спастись нам помогут сами чуды-юды. Но для этого необходимо приватно встретиться с одним из кракенов-доминантов. По мнению беса, кракены, откуда бы они ни взялись, аналогичны земным общественным насекомым и делятся на два основных класса. Первый – господствующие особи, доминанты. Второй – расходный материал. Работяги, бойцы et cetera. Кавалер Софьи Романовны, чье лицо выглядит живым, а поведение независимым, безусловно, относится к первой категории. Так же, по-видимому, как и, «не обессудь, Паша, твоя модисточка». Кого-то из них и следует подвергнуть тонкой психологической обработке.
Но Аннушка, похоже, та еще штучка. Поэтому прежде надо попытаться подцепить на крючок самца. Как мы успели заметить, он весьма спесив, любострастен, склонен к широким1 жестам и украшательству собственной персоны нарядами и драгоценностями. Возможно, не слишком умен… хотя вряд ли. И все-таки подобные типы обычно легко внушаемы, нужно только уметь подобрать к ним ключик. Наверняка таким ключиком владеет Жухрай.
Кажется, такой ключик отыскал и мой напарник.
– Нашей задачей является следующее…– горячо тявкал он мне на ухо под неумолчный аккомпанемент журчащей воды.
Конспирация была, конечно, примитивной до смешного. Предпринимая меры по ее обеспечению, мы надеялись лишь на то, что меня здесь до сих пор не воспринимают всерьез, а беса так и вовсе считают дурочкой левреткой Жужу. Меры же заключались в следующем.
В первую же минуту встречи я довольно грубо зажал разговорчивому бесу пасть и проартикулировал губами: молчи! Он испуганно кивнул. Я быстренько завесил объектив злосчастной камеры наблюдения собственными джинсами. Вообще-то камера как будто и не работала – глазок «Rec», сообщающий о ведении съемки, был темен и мертв. Но береженого Бог бережет. Потом мы полчаса терпеливо ждали появления рассерженных наблюдателей, однако так и не дождались. Тогда я перешел к нейтрализации возможных «жучков». Простейшая шумовая завеса возникла после манипуляций с унитазом и водопроводным краном. Включать на полную громкость телевизор (была сперва и такая мысль) я поостерегся, более того – выдернул шнур из розетки, отвернул экран к стене и набросил сверху одеяло. После чего мы удалились в санузел, где и принялись обмениваться впечатлениями последних дней, а затем – плести нити заговора. Вдохновителем и мозговым центром зреющего путча, разумеется, являлся Жерар. Исполнительным органом, а возможно, пушечным мясом – я.
– …Прежде всего, – перечислял пункты своего дерзкого плана бес, – намекнуть. Затем обоснованно показать. И наконец, последнее – убедить объект разработки, то есть доминанта, что Жухрай опасен в первую очередь для самих кракенов. Стоит толстяку вообразить, что партнеры становятся самостоятельными – а они когда-нибудь непременно захотят стать самостоятельными! – и он безжалостно уничтожит их до последнего. Не в правилах таких негодяев и убийц делиться жирным куском с соперниками. Они скорей зарежут дойную корову, чем позволят подергать за щедрые сосцы кому-либо постороннему. Так?
– Так-то оно так, но в твоих рассуждениях, дорогой Макиавелли, имеется как минимум один изъян, – задумчиво сказал я. – И два сомнительных допущения. Изъян. Ты почему-то поставил знак равенства между психологией кракена и человека. Дескать, он хоть и чужак, но ничто человеческое ему не чуждо. Однако он может повести себя совсем не так, как мы ожидаем. – Бес собрался возразить, но я остановил его жестом. – Погоди. Теперь допущения. Первое, или (я вспомнил Сулеймана) алеф. Ты предположил, что мы обязательно встретимся с кракенами-доминантами. Второе, или бет. Что они, заслушав выдумку о зловещих планах толстяка, немедленно примут нашу сторону. Прости, но то и другое под большущим вопросом.
– Но шанс-то существует! – воскликнул Жерарчик. – Глупо было бы не попытать счастья. А психология… Да я ж плясал вовсе не от этой печки, Пашенька. От инстинктов. Когда мы заразим объект разработки паранойей… Когда его постоянно станет точить мысль, что под угрозой его собственная жизнь и жизнь его рабочих муравьев… Он поневоле забеспокоится. И каждое действие Жухрая начнет расценивать с точки зрения опасности для себя и выводка. Что там у него на первом месте, не знаю. Жухрай груб, жесток. Полагаю, отыщется на нем и кровушка, о которой известно кракенам. Рано или поздно толстяку будет подписан приговор.
– Лучше бы пораньше, – невесело усмехнулся я.
– Да уж, – в тон мне отозвался бес – Нуте-с, перейдем к насторожившим тебя допущениям. – Он сделал паузу, со свистом, сквозь зубы набрал воздуха и вдруг отрывисто, сердито залаял: – Паша, ты бесишь меня своим нытьем! Встретимся – не встретимся! Поверят – не поверят! То be or not to be… Поглядите, прынц какой выискался! Гадский. Ты что, на ромашке про подружку гадаешь, даст или обломает? Если не встретимся, значит, планида такая. Зато если уж доведется свидеться… Тут, чувачок, клювом не щелкай и хлеблищем не торгуй. Ты у нас известный специалист очаровывать да в доверие втираться, тебе и карты в руки. Авось червовый марьяжик придет. Авось не «голый». В крайнем случае, блефуй, мухлюй и передергивай напропалую. И помни, – возгласил он ободряюще, – я рядом! El hueblo unido, Namas sera vencido[24]! Так что ты уж расстарайся, напарник. – Он фыркнул, облизнулся и сварливо гавкнул: – А теперь давай-ка, покинь сортир. Я сегодня с самого утра на опилочки не ходил. Того и гляди лопну. Уходя, я спохватился:
– Погоди, зверь, а твои громилы-кракены… С прокушенным пальцем и другой… По-каковски же они, интересно, между собой говорили, что ты их понимал?
– По-русски, ясен пень, – с ядом протявкал Жерар, опасно балансируя на краю унитаза. – А ты думал? На суахили?.. На языке Гомера и Аристо…
Я так никогда и не узнал, кого хотел приплести эрудированный бес, Аристотеля или, может, Аристофана. Потому что до него наконец дошло. Он споткнулся на полуслове и дико выпучил глаза – так, словно уже начал тужиться.
– Опля! – выдохнули мы хором. – Соотечественники?
– …Все тебе хиханьки. Вечно ты им волю даешь, – проговорил, входя, Жухрай. Тот, кого он отчитывал, задержался снаружи. – А на хрена? Сегодня ты с ним на вы обращаешься, по имени величаешь, сигаретки предлагаешь. Завтра анекдотец, послезавтра, глядишь, бильярд или пульку, а потом он тебе в глотку вцепится. И правильно сделает. Потому что вражина. Гасить их надо, и все дела.
– Не вцепится. Верно, Поль? – спросил у меня появившийся в этот момент собеседник толстяка. Им оказался мускулистый Сонечкин красавец возлюбленный. Он нес с собой что-то вроде походного складного маршальского кресла. Бес, увидев долгожданный «объект разработки», сделал стойку, словно на дичь, и еле слышно рыкнул.
– Самое страшное, на что наш маленький негодник способен, – это храбро высморкаться у вас за спиной в ваше кашне, – благодушно добавил кракен, с интересом глядя мне в лицо, и улыбнулся, не размыкая губ.
Так-так, подумал я, натянуто улыбаясь в ответ. Похоже, кое-кому здесь собрались устроить классический вариант вербовки или допроса: «плохой» – «хороший». Когда один бьет, другой жалеет. Ин-те-рес-но…
– Вот я и говорю…– Жухрай со скучающим видом прошествовал к койке, притопнув мимоходом на испуганно сжавшегося беса. Дико взвизгнули кроватные пружины. Тут же включился, забренчал гитарным перебором и запел по-испански телевизор.
Сонечкин кавалер привычно разложил свое кресло, удобно в нем умостился. Достал красивый эмалевый портсигар. Миниатюра на крышке портсигара копировала рубенсовскую «Охоту на львов». Раскрыл. Внутри на бархатной темно-зеленой подложке возлежали тоненькие не то папиросы, не то сигарки цвета топленого молока. Мне они показались похожими на высушенных в растянутом состоянии личинок майского жука.
– Давайте ближе, Поль. Пообщаемся запросто. – Он поднес одну сигарку к носу, шумно втянул воздух и сообщил с восхищением: – Великолепно, просто великолепно. Знаете, что это такое? «RGR Nabisco». Эксклюзивная серия пахитос элитного класса. Между прочим, редкий гость в здешних широтах. Курите? Угощайтесь.
– Что ж, благодарю, – сказал я, осторожно взял пахитоску и тоже понюхал. Пахло ядрено и приятно. – Огоньку позволите… господин?..
– Этоо бостатонно, – не слишком внятно сказал он, прикуривая. Выпустил дым, протянул зажигалку мне.
Зажигалка была бензиновая и, несмотря на скромные размеры, довольно массивная. Видимо, золотая. Тоже с эмалью и тоже с «Охотой на львов». Люди и хищники бешено убивали друг друга – я почти слышал храп лошадей, рев львов и крики охотников. Сильная вещь! К тому же тянет на аллегорию. Только где на картине я – под копьем или под клыками? Кракен, удовлетворенно щурясь, прояснил:
– «Господина» вполне достаточно. Рекомендую еще добавлять «мой».
Вот так, значит. Доминант во всей красе. Ну-ну… Решив проверить, каких вольностей будет мне позволено достигать в этой беседе, я сделал удивленное лицо:
– Мой? Но, кажется, это корейская фамилия? Странно, вы вовсе не походите на азиата. Скорей всего я бы признал в вас соотечественника моего прадедушки. Давайте-ка я лучше буду к вам обращаться «мсье Кракен»? – фамильярно предложил я, сделав ударение на последний слог. Получилось очень по-французски. – Годится?
Жухрай гадко заржал. Резко оборвав смех, весело предложил: – Слышь, Арест, давай, я ему в рыло суну. Борзеет, Корчагин. – Вставать для осуществления угрозы он, однако, не торопился. И значит, рыло мое было покамест в относительной безопасности.
«Арест! – подумал я с умилением. – Во улет! Арест Вертухаевич Наручник. Или, положим, Арест Веригович Кандалыки. Или даже Омонович Псов-Цепной».
Кракен меж тем с досадой махнул в сторону Жухрая пахитоской:
– Уймитесь вы! Слушайте уж свое фламенко.
Ко мне, опять с улыбкой: – Ах да. Совсем забыл, что наша общая знакомая, которая бывает иногда крайне шумливой, уже представила меня вам. Пусть того и не желая. Что ж, пусть будет Кракен. Да, к слову… Признайтесь, вас впечатлили той ночью мои способности? Позавидовали небось?
– Глупо было бы…– пренебрежительно парировал я, вооружившись коронной фразой моего напарника, и лихо, по-ковбойски в два движения (раз – откинуть крышку, два – резко катнуть колесико по голени снизу вверх) запалил зажигалку.
– Ой, ну только не лгите, – недовольно скривив губы, погрозил он мне пальцем. – К тому же вас выдали глаза. В них явственно блеснул огонек зависти. И я даже берусь угадать, откуда эта зависть взялась. Неудачи первых сексуальных опытов?
Ага, констатировал я, еще один психоаналитик на мою голову… Будто мало мне Жерара. Ну что ж, раз так – принимаем смущенный вид.
– А вы на редкость проницательны, – пробормотал я. Лицо у него сделалось чрезвычайно самодовольным.
Так падок на лесть? И это многословие вдобавок… Неужели все-таки глуповат?
– Чего-чего, а превосходства над людьми в некоторых, казалось бы, исконно человеческих умениях у нашей расы не отнимешь, – сообщил между тем мсье Кракен и глубоко затянулся. – Кстати, – он красиво выпустил из ноздрей струи дыма и приподнял бровь, – мне обязательно сейчас напоминать вам, что я чудовище, монстр? Демонстрировать свою анатомию и так далее?
– Вовсе нет, – торопливо сказал я, представив, как он расстегивает рубашку, а там – жирно блестящие плоские розовые черви. Извиваются. – Я в курсе.
– Вы в курсе, – задумчиво повторил он. – Конечно. Видели, знаете… Послушайте, чужое соитие… подсматривать за ним… Лично вас это возбуждает?
В его голосе слышался неподдельный интерес, а я почувствовал, что стремительно краснею.
– Судя по залившей вас краске, видимо, да! – удовлетворенно заключил Арест Прозорливович. – Но, между нами, Поль, я отнюдь на вас не зол. Посторонний взгляд, насколько помню, благотворно действовал на мой, выражаясь изящно, тонус. Отчего вы не курите?
– Расхотелось, – сказал я и добавил отчаянно: – Да и табачок, честно говоря, поганенький. Как будто плесенью пахнет.
Жухрай у себя в углу прямо покатился.
– А вы наглец, Поль, мои аплодисменты! – Мсье Кракен, сверкнув глазами, похлопал по крышке портсигара кончиками пальцев и изобразил еще одну узкую улыбку. – Не страшно с огнем играть?
– С огнем? У меня все под контролем. – Я демонстративным щелчком захлопнул крышку зажигалки, прилично уже нагревшейся. – Так чем могу быть полезен?
– Ну, раз вы, отбросив страх перед неведомым, рветесь в бой, считаю, что с преамбулой покончено. Поэтому не буду разводить турусы на колесах. Сразу о бычках.
– О бычках? – переспросил я. Развитая у моих гонителей склонность к иносказаниям время от времени ставила меня в тупик. То Корчагин был, то теперь вот бычки какие-то.
– Да. Возьмем их за рогалики, – усмехнулся Арест Аллегориевич.
– А, в этом смысле…– усмехнулся я в ответ. – Ну, быков, вопреки распространенному заблуждению, разумней брать все-таки за ноздри. Но для начала следует вогнать между ними кольцо.
– За ноздри, горло, жабры и прочие органы, имеющие отношение к дыханию, мы держим вас, mon ami, – тепло заметил мсье Кракен и пристально посмотрел мне в глаза.
Взгляд этот красноречивей всяких слов сообщил, что все его предыдущие кривляния были не более чем игрой в дурачка. И, увы, с дурачком. С самоуверенным простофилей. «Какая досада! – подумал я, – При таком раскладе даже не заблефуешь. Во-первых, правила другие, а во-вторых, все тузы лежат на одних руках. Вместе с козырями. Вот тебе и „червовый марьяжик“!»
Кракен посопел пахитоской и метнул самую мелкую свою козырочку:
– Понимаете, чем это может для вас обернуться? Возьмем, к примеру, нашего нетерпеливого товарища Жухрая. («А не надсадишься?» – отреагировал толстяк, горделиво похлопав себя по животу, за что был вторично награжден протестующим взмахом руки.) Он ведь только о том и мечтает, как бы поскорей пережать вам кислород…– Кракен придал лицу скучливое выражение. – Вспомните об этом, пожалуйста, когда в следующий раз надумаете опасно острить…
Крыть было нечем. Я опустил глаза. Возле ноги притулился печальный Жерар. С него можно было лепить аллегорическую фигуру Безнадежности.
Однако хвостик его задорно торчал вверх.
Вздохнув, я повторил ковбойский фокус с зажигалкой и принялся раскуривать эксклюзивную «RGR Nabisco». Как бы не закашляться с непривычки.
– Вижу, вы наконец созрели для серьезного разговора. Плодотворного и без ненужной рисовки, – удовлетворенно сказал Кракен.
Жерар тихонечко гавкнул.
– Побеседуем тет-а-тет? – спросил я вполголоса, возвращая зажигалку, и выразительно стрельнул глазами в сторону товарища Жухрая.
– К чему такая таинственность? – столь же негромко поинтересовался заинтригованный мсье Кракен.
– Присутствие вашего сурового друга крайне нервирует собачку, – пояснил я уклончиво и осторожно прикоснулся к разбитой губе. – Меня, собственно, тоже.
Арест Добросердович кивнул понимающе:
– Да, методы у него слегка жестковаты. Хорошо, он уйдет. Надеюсь, в его отсутствие вы будете благоразумны.
– Не извольте сомневаться, – уверил я.
Глава седьмая
ПУТЕШЕСТВИЕ СИЗИФА ОТ САПФО ДО МЭРИ ШЕЛЛИ
В десятом часу вечера возле известного клуба «Скарапея» остановился темно-зеленый «Шевроле-Блейзер». Ничего примечательного в этом не было: «Скарапея» заведение особое, здесь и семиметровый лимузин – не редкость. Стоящий перед входом в клуб рослый швейцар в бархатном берете с пером, в красивом бархатном камзоле, из-под которого виднелись ноги в чулках и туфлях с пряжками, имеющий в левой руке церемониальный жезл, увитый лентами, а на физиономии высокомерное выражение, удостоил автомобиль не более чем секундным взглядом. Но когда из «Блейзера» появился пассажир, монументальная фигура швейцара стала как будто чуть меньше ростом. Так оно, в общем, и было. Гигант – еле заметно, с соблюдением собственного достоинства, разумеется, – поклонился пассажиру…
Кто же был этот удивительный человек, заслуживший уважение двухметрового бородатого детины, похожего суровостью не то на викинга, не то на правофлангового швейцарской гвардии французских королей? Уважение богатыря, не склонного, кажется, кланяться кому бы то ни было? А человек был как человек. Очень молодой человек, почти юный. Роста чуть выше среднего, тонкий в кости, со смазливой и чуточку наивной мордашкой этакого херувимчика или скорее Адониса. Светлый узкий пиджак с ватными плечами и двумя шлицами (в петлице черная орхидея), брюки табачного цвета, черная блестящая рубашка с отложным воротом, черные остроносые лаковые штиблеты. Модно зачесанные вперед мягкие волосы пепельного цвета. На открытой стройной шее цепь с каббалистическим медальоном. То ли бандитец средней руки, то ли сынок банкирский, то ли сам по себе ферт. Стилист-визажист-фотохудожник-дорогой-мальчик-по-вызову. На руках ферт нес крошечную большеглазую левретку. Хвост у левретки был почему-то не купирован.
Следом за Адонисом из «Блейзера» вылез квадратный тип, по первому впечатлению настолько сонный, что было странно, отчего он не падает на ходу. Рожа у сонного была столь же бесцветная и незапоминающаяся, как и костюм. Зато грудь мощная и выпуклая, будто у штангиста. Он отошел в сторонку, прислонился к литому фонарному столбу, сунул в рот жвачку и, кажется, наконец задремал.
«Шевроле» отъехал на стоянку.
Я оглянулся на прилипшего к столбу кракена-надсмотрщика (или как это: топтуна? филера?). Внутрь он, похоже, не собирался. Не имеет такого задания или осторожничает? – начал я строить предположения. А какая мне, в сущности, разница? Даже если второе, его вполне можно понять. Тому, кто не склонен к сомнительным приключениям, могущим иметь еще более сомнительные финалы, предстоящей ночью от «Скарапеи» следовало держаться подальше.
Как бы мне этого хотелось – держаться от «Скарапеи» подальше…
Я погладил Жерарчика, поправил орхидею и вихлявой походкой двинулся к клубу.
– О! Вы полюпилли наше сааведение… У вас отменный вкуус…– еще издали забасил бархатный викинг. Выходит, запомнил.
– По-моему, швейцару полагается быть безмолвным, – тявкнул мне на ухо бес.
– Дура, молча заработаешь вдвое меньше денег, – шепнул я в ответ.
– Мне нравятся ваши программы. – Подойдя, я привычно махнул рукой с VIP-приглашением и чаевыми. Сегодня денежка была крупней впятеро. Исчезла она опять совершенно незаметно. Пускай подавится, орясина. Все равно бабки казенные. – Возможно, я даже соберусь купить членство в клубе. К кому посоветуете обратиться?
Викинг потупился:
– Клупп сакрыттый…
– Ну вы подумайте недельку, поспрашивайте, – зевнул я. – Сумеете устроить, отблагодарю не скупясь. Надеюсь на вашу («жадность», – подумал я, и швейцар, конечно, это понял)… искушенность. А что, много сегодня интересных людей?
– Очень много, – доверительно сообщил викинг. Акцент его куда-то запропастился. – Ожидается аншлаг. Как и в прошлый раз. Но, скажу по секрету, – он, оглядевшись, наклонился ко мне, – вы тогда вовремя ушли. Была безобразная сцена. Драка. На меня напал какой-то безумец. И еще… за кухней нашли умершего от передозировки наркомана. Китае…
Кто же был этот удивительный человек, заслуживший уважение двухметрового бородатого детины, похожего суровостью не то на викинга, не то на правофлангового швейцарской гвардии французских королей? Уважение богатыря, не склонного, кажется, кланяться кому бы то ни было? А человек был как человек. Очень молодой человек, почти юный. Роста чуть выше среднего, тонкий в кости, со смазливой и чуточку наивной мордашкой этакого херувимчика или скорее Адониса. Светлый узкий пиджак с ватными плечами и двумя шлицами (в петлице черная орхидея), брюки табачного цвета, черная блестящая рубашка с отложным воротом, черные остроносые лаковые штиблеты. Модно зачесанные вперед мягкие волосы пепельного цвета. На открытой стройной шее цепь с каббалистическим медальоном. То ли бандитец средней руки, то ли сынок банкирский, то ли сам по себе ферт. Стилист-визажист-фотохудожник-дорогой-мальчик-по-вызову. На руках ферт нес крошечную большеглазую левретку. Хвост у левретки был почему-то не купирован.
Следом за Адонисом из «Блейзера» вылез квадратный тип, по первому впечатлению настолько сонный, что было странно, отчего он не падает на ходу. Рожа у сонного была столь же бесцветная и незапоминающаяся, как и костюм. Зато грудь мощная и выпуклая, будто у штангиста. Он отошел в сторонку, прислонился к литому фонарному столбу, сунул в рот жвачку и, кажется, наконец задремал.
«Шевроле» отъехал на стоянку.
Я оглянулся на прилипшего к столбу кракена-надсмотрщика (или как это: топтуна? филера?). Внутрь он, похоже, не собирался. Не имеет такого задания или осторожничает? – начал я строить предположения. А какая мне, в сущности, разница? Даже если второе, его вполне можно понять. Тому, кто не склонен к сомнительным приключениям, могущим иметь еще более сомнительные финалы, предстоящей ночью от «Скарапеи» следовало держаться подальше.
Как бы мне этого хотелось – держаться от «Скарапеи» подальше…
Я погладил Жерарчика, поправил орхидею и вихлявой походкой двинулся к клубу.
– О! Вы полюпилли наше сааведение… У вас отменный вкуус…– еще издали забасил бархатный викинг. Выходит, запомнил.
– По-моему, швейцару полагается быть безмолвным, – тявкнул мне на ухо бес.
– Дура, молча заработаешь вдвое меньше денег, – шепнул я в ответ.
– Мне нравятся ваши программы. – Подойдя, я привычно махнул рукой с VIP-приглашением и чаевыми. Сегодня денежка была крупней впятеро. Исчезла она опять совершенно незаметно. Пускай подавится, орясина. Все равно бабки казенные. – Возможно, я даже соберусь купить членство в клубе. К кому посоветуете обратиться?
Викинг потупился:
– Клупп сакрыттый…
– Ну вы подумайте недельку, поспрашивайте, – зевнул я. – Сумеете устроить, отблагодарю не скупясь. Надеюсь на вашу («жадность», – подумал я, и швейцар, конечно, это понял)… искушенность. А что, много сегодня интересных людей?
– Очень много, – доверительно сообщил викинг. Акцент его куда-то запропастился. – Ожидается аншлаг. Как и в прошлый раз. Но, скажу по секрету, – он, оглядевшись, наклонился ко мне, – вы тогда вовремя ушли. Была безобразная сцена. Драка. На меня напал какой-то безумец. И еще… за кухней нашли умершего от передозировки наркомана. Китае…