Страница:
Сколько-то конечностей исцарапанный, но пока серьезно не пострадавший Танкист прижимал к себе, да только силы у него быстро кончались. Вот один «бамбук» высвободился, скользнул у него между ног, за спину, и без перерыва рванулся назад и вверх, вспоров тело, точно полотном работающей цепной пилы. Охранник скорее с досадой, чем с болью сказал «мама», потом «ой, мамочка», а потом был отброшен во тьму и там захныкал – все тише и тише.
Трилобит издал торжествующий клич-скрежет и переключился на Голема. Сбил его с толку и отвлек внимание мельтешением конечностей, оттеснил к стене и очень быстро раздробил ему ногу молотом. А когда дико кричащий гард, упав, схватился за переломленную голень, чудовище многократным штрихующим движением ножного крюка раскровенило бедолаге лоб. Крик перешел в вибрирующий вой.
Я чуть было не выронил фонарь. До меня стала доходить вся логика этой абсурдной схватки. Взбесившийся трилобит с молотком – Сулейманов «паучок Ананси»! Шеф в ночь гибели Сю Линя посылал некоего раба (кстати, напоминающего геодезический штатив с паучьими глазками!) добыть черепки от головы Голема. Настоящего глиняного кадавра, «нового Прометея», сооруженного доктором Франкенштейном. «Поди туда, не знаю куда, добудь то, незнамо что» – вот чем было его задание. Сул всего-то хотел поскорее избавиться от назойливого невольника, явившегося не вовремя, а тот воспринял задание всерьез. И в конце концов отыскал требуемое! Кому и быть глиняным гомункулусом, как не этому гиганту-акромегалику. Вдобавок сделавшему по глупости столь «рулевую» тату. И именно на лбу. Сейчас «паучок Ананси» соскреб первую букву татуировки с его невысокого чела и ждет, когда Голем окаменеет. Но охранник-то живой и грудой черепков не обернется!
Что начнет вытворять рассерженный трилобит, когда поймет, что ошибся?
Вряд ли целовать свидетелей.
Откуда-то появились силы. Фонарь был отброшен. На четвереньках, по-рачьи, только отнюдь не с рачьей скоростью я попятился, не выпуская «паучка Ананси» из виду.
Вспыхнувший свет (добрались наконец и до районной подстанции, отметил я мельком) озарил выросшие в дальнем конце коридора фигуры. Одна, две, три… Впереди спешил Джулия. Никаких париков и кринолинов – он был в истинном своем обличье человека-змеи. Взбешенного и неудержимого. Следом ползли, нет – неслись, летели – две ламии калибром поменьше, но столь же решительно настроенные.
– Папа, скорей! – умоляюще вскрикнул увидевший подмогу Голем.
В тот же миг лицо его начало стремительно меняться и сереть. К моменту, когда ламии приблизились, вместо могучего гарда на перепачканном кровью ковре лежало грубо вылепленное, потрескавшееся идолище. Колода, почти ничем не напоминающая человека.
Кошмарный молот «паучка Ананси» с глухим стуком опустился глиняной кукле на лоб. Брызнули осколки. Поднялось облачко бурой пыли, похожее на атомный гриб.
Ламии пронзительно завизжали.
Трилобит-переросток схватил несколько черепков, сунул под панцирь, подскочил и тотчас оказался на потолке, кверху лапами, прилюдно поимев фундаментальный закон всемирного тяготения. Джулия, каким-то чудом успевший обвить хвостом одну из его конечностей, повис под ним гигантским полипом. Он плевался, шипел, завывал, неистово извивался и молотил в ярости кулаками по стенам и панцирю противника. «Паучок Ананси» широко, от стены до стены, растопырил ноги, прижался брюхом к потолку и тяжело побежал в мою сторону, тряся плененной лапой. Соплеменники Джулии устремились следом.
Безумная компания вихрем промчалась мимо, не обратив на меня ни малейшего внимания. Я вскочил на ноги и дал деру.
Дверь к свободе оказалась замкнутой на ключ.
– Кривая, – простонал я. – Миленькая, ну последний раз!..
Однако лимит мой был, как видно, исчерпан до дна. Створки (да и стены тоже) не только не пропускали, но прямо-таки отталкивали меня, как будто в каждой находился скрытый до поры мощный биологический магнит одинаковой со мною полярности. Наверное, начало сказываться столкновение с Големом – когда он мне воткнулся со всей глиняной дури плечом в башку, сбив какие-то тончайшие внутренние настройки. Не навсегда ли? Совершенно уже ошалев от ужаса, я начал метаться по лабиринтам «Скарапеи», дергая все дверные ручки подряд. Ворвался в первую же незапертую комнату (к счастью, она оказалась пустой), отыскал за плотными портьерами окно, распахнул его и кулем вывалился на улицу.
Это было что-то вроде хозяйственного двора. Мощно пахло кухней. На составленных в рядок и покрытых картоном ящиках из-под фруктов восседал дядечка в джинсовом комбинезоне и осоловело пялился на возникшего голыша. Рядом валялся проволочный крюк, каким грузчики в продуктовых магазинах таскают пирамиды коробок. В одной руке дядечка держал красивую коньячную бутылку (наверное, стащил, пользуясь неразберихой), в другой – надкусанный бутерброд с семгой. Мятая джинсовая кепка с вышитой по козырьку надписью «Скарапея» была у него лихо сдвинута к затылку, открывая невысокий морщинистый лобик.
Широко улыбаясь, я подошел к нему, пожелал приятного аппетита (он неуверенно кивнул) и попросил:
– Землячок, дай коньячку хлебнуть. А то озяб, понимаешь…
Он с безропотностью приговоренного к расстрелу протянул пузатую емкость. «Camus X.O. Borderfes» – значилось на этикетке. Точно таким обещал меня как-то угостить шеф, да так и не угостил. Похоже, и сегодня толком испробовать не удастся.
– Ой, не по средствам живете, мил человек, – сказал я мужичку укоризненно.
После чего заткнул горлышко пальцем и приложился бутылкой к его черепушке…
Глава восьмая
Трилобит издал торжествующий клич-скрежет и переключился на Голема. Сбил его с толку и отвлек внимание мельтешением конечностей, оттеснил к стене и очень быстро раздробил ему ногу молотом. А когда дико кричащий гард, упав, схватился за переломленную голень, чудовище многократным штрихующим движением ножного крюка раскровенило бедолаге лоб. Крик перешел в вибрирующий вой.
Я чуть было не выронил фонарь. До меня стала доходить вся логика этой абсурдной схватки. Взбесившийся трилобит с молотком – Сулейманов «паучок Ананси»! Шеф в ночь гибели Сю Линя посылал некоего раба (кстати, напоминающего геодезический штатив с паучьими глазками!) добыть черепки от головы Голема. Настоящего глиняного кадавра, «нового Прометея», сооруженного доктором Франкенштейном. «Поди туда, не знаю куда, добудь то, незнамо что» – вот чем было его задание. Сул всего-то хотел поскорее избавиться от назойливого невольника, явившегося не вовремя, а тот воспринял задание всерьез. И в конце концов отыскал требуемое! Кому и быть глиняным гомункулусом, как не этому гиганту-акромегалику. Вдобавок сделавшему по глупости столь «рулевую» тату. И именно на лбу. Сейчас «паучок Ананси» соскреб первую букву татуировки с его невысокого чела и ждет, когда Голем окаменеет. Но охранник-то живой и грудой черепков не обернется!
Что начнет вытворять рассерженный трилобит, когда поймет, что ошибся?
Вряд ли целовать свидетелей.
Откуда-то появились силы. Фонарь был отброшен. На четвереньках, по-рачьи, только отнюдь не с рачьей скоростью я попятился, не выпуская «паучка Ананси» из виду.
Вспыхнувший свет (добрались наконец и до районной подстанции, отметил я мельком) озарил выросшие в дальнем конце коридора фигуры. Одна, две, три… Впереди спешил Джулия. Никаких париков и кринолинов – он был в истинном своем обличье человека-змеи. Взбешенного и неудержимого. Следом ползли, нет – неслись, летели – две ламии калибром поменьше, но столь же решительно настроенные.
– Папа, скорей! – умоляюще вскрикнул увидевший подмогу Голем.
В тот же миг лицо его начало стремительно меняться и сереть. К моменту, когда ламии приблизились, вместо могучего гарда на перепачканном кровью ковре лежало грубо вылепленное, потрескавшееся идолище. Колода, почти ничем не напоминающая человека.
Кошмарный молот «паучка Ананси» с глухим стуком опустился глиняной кукле на лоб. Брызнули осколки. Поднялось облачко бурой пыли, похожее на атомный гриб.
Ламии пронзительно завизжали.
Трилобит-переросток схватил несколько черепков, сунул под панцирь, подскочил и тотчас оказался на потолке, кверху лапами, прилюдно поимев фундаментальный закон всемирного тяготения. Джулия, каким-то чудом успевший обвить хвостом одну из его конечностей, повис под ним гигантским полипом. Он плевался, шипел, завывал, неистово извивался и молотил в ярости кулаками по стенам и панцирю противника. «Паучок Ананси» широко, от стены до стены, растопырил ноги, прижался брюхом к потолку и тяжело побежал в мою сторону, тряся плененной лапой. Соплеменники Джулии устремились следом.
Безумная компания вихрем промчалась мимо, не обратив на меня ни малейшего внимания. Я вскочил на ноги и дал деру.
Дверь к свободе оказалась замкнутой на ключ.
– Кривая, – простонал я. – Миленькая, ну последний раз!..
Однако лимит мой был, как видно, исчерпан до дна. Створки (да и стены тоже) не только не пропускали, но прямо-таки отталкивали меня, как будто в каждой находился скрытый до поры мощный биологический магнит одинаковой со мною полярности. Наверное, начало сказываться столкновение с Големом – когда он мне воткнулся со всей глиняной дури плечом в башку, сбив какие-то тончайшие внутренние настройки. Не навсегда ли? Совершенно уже ошалев от ужаса, я начал метаться по лабиринтам «Скарапеи», дергая все дверные ручки подряд. Ворвался в первую же незапертую комнату (к счастью, она оказалась пустой), отыскал за плотными портьерами окно, распахнул его и кулем вывалился на улицу.
Это было что-то вроде хозяйственного двора. Мощно пахло кухней. На составленных в рядок и покрытых картоном ящиках из-под фруктов восседал дядечка в джинсовом комбинезоне и осоловело пялился на возникшего голыша. Рядом валялся проволочный крюк, каким грузчики в продуктовых магазинах таскают пирамиды коробок. В одной руке дядечка держал красивую коньячную бутылку (наверное, стащил, пользуясь неразберихой), в другой – надкусанный бутерброд с семгой. Мятая джинсовая кепка с вышитой по козырьку надписью «Скарапея» была у него лихо сдвинута к затылку, открывая невысокий морщинистый лобик.
Широко улыбаясь, я подошел к нему, пожелал приятного аппетита (он неуверенно кивнул) и попросил:
– Землячок, дай коньячку хлебнуть. А то озяб, понимаешь…
Он с безропотностью приговоренного к расстрелу протянул пузатую емкость. «Camus X.O. Borderfes» – значилось на этикетке. Точно таким обещал меня как-то угостить шеф, да так и не угостил. Похоже, и сегодня толком испробовать не удастся.
– Ой, не по средствам живете, мил человек, – сказал я мужичку укоризненно.
После чего заткнул горлышко пальцем и приложился бутылкой к его черепушке…
Глава восьмая
СОКОЛИНАЯ ОХОТА
С хозяйственного двора я выбрался без особых приключений, будучи уже одетым, обутым и в кепке с надвинутым на глаза козырьком. Комбинезон, взятый взаймы у грузчика, припахивал рыбой пряного посола и фруктовой гнильцой, штанины были коротки, а футболка под мышками пропиталась чужим потом до солевых разводов – но это была все ж таки одежда. И одежда как раз такая, какая мне требовалась. Маскирующая. Идет себе рабочий человек после поздней смены домой. Что с него взять?
Не без труда поборов сорочье желание посмотреть, что творится у парадного входа, я поспешил к ближайшему проулку. С районом, прилегающим к трижды злосчастному «сакрыттому клуппу», знакомство мое было не так чтобы очень тесным, но заблудиться я не боялся. На расстоянии прямой видимости, приблизительно в полукилометре, а то и меньше, пролегает один из центральных проспектов, где, возможно, до сих пор трамваи бегают. Уж такси-то наверняка.
В переулке, однако, меня поджидали. Из первой же арки растянувшегося на весь квартал дома-«корабля», точно чертик из коробочки, выскочил человек в милицейской форме. Поманил зажатой в руке папкой. Ох, и оробел же я! Что за жизнь такая пошла собачья? Из огня да в полымя. Милиции-то какого рожна от меня понадобилось? Привлечь за совершение разбойного нападения на скарапеевского грузчика? Так ведь я всего лишь легонько оглушил его. Даже не до крови. Ну, может быть, и выступила капелька-другая. С другой стороны, шишка у него на головенке получилась ничего себе, страшненькая. Да и одежду я забрал. Это на сколько же потянет «по совокупности»?
Лет на пять общего режима, сказал я себе и горестно вздохнул.
Тут напугавший меня мент вышел под фонарь, снял фуражку, я разглядел знакомый светлый бобрик и знакомые торчащие ушки и понял, что это мой добрый знакомый, молодцеватый участковый Стукоток. От сердца чуточку отлегло. Но все-таки пребывание его здесь, за тридевять земель от подопечной территории, показалось мне странным. Даже, пожалуй, подозрительным. Неужели, насторожился я, нарочно поджидает? И как только умудрился очутиться в нужном месте? Минуту назад я и сам толком не знал, куда побегу. Прям не рядовой мент, а гений проницательности и предусмотрительности. Эраст Фандорин какой-то.
– Павел Викторович, – окликнул он. (Точно, меня выслеживал!) – Не пугайтесь, ради бога. Мы с вами знакомы. Старший лейтенант Стукоток, помните?
Я кивнул.
– Да.
– Вот и замечательно, – просиял Стукоток. – А я по вашу душу.
Ого, никакой это, оказывается, был не Фандорин, а самый что ни есть Мефистофель! Старший душегуб от инфернальности, вариант XX века. Вместо пышного плаща с кровавым подбоем – серенькие погончики, вместо шпаги – резиновая дубинка. Н-да, измельчало сатанинское воинство. Интересно, какая нынче цена за бессмертную субстанцию? Штука «у. е.»?
– Не продается, – гордо отвечал я.
– Что? Уточните. – Смутить Стукотка оказалось не так просто.
– Душа, – сказал я. – Не продается.
– Шутки шутим, – без улыбки констатировал лейтенант. – А между тем я располагаю достоверными сведениями, что у вас возникли неприятности.
– Ну и?..
– Мне поручено позаботиться о вашем ближайшем будущем.
– Ага. Значит, будете арестовывать, – сделал я вывод.
– Павел Викторович! – В голосе его вдруг зазвучала почти отеческая нежность. – Вы напрасно ершитесь. Понимаете, для человека в форме гораздо больше реальных возможностей отдельные скользкие вопросики порешать. Не выходя за рамки служебных действий. Понимаете? – спросил он опять.
По-моему, в вопросе слышался явный подтекст.
– Угу, – сказал я с нахлынувшим облегчением. Наконец-то, кажется, мне начало везти. А шеф-то – какой умница! Решил действовать законным путем.
– Да не стойте вы посреди улицы, как столб, – сказал Стукоток. – Отойдемте сюда, здесь скамеечка.
– Вас послал Сулейман? – на всякий случай уточнил я, приближаясь.
Участковый иронично хмыкнул.
– Кто это? Не имею счастья знать. Но в свете последних событий могу сделать вывод, что послал он вас, дорогой Павел Викторович. Желаете, продиктую приблизительный адрес?
Адрес я знал, причем точный, а поэтому насупился.
– Тогда зачем вы здесь?
– Есть такая профессия, – сказал он с грустной торжественностью, – Родину защищать.
– Ну! – восхитился я, как будто чуточку даже позавидовав его жертвенности и верности долгу. Подумать только, находятся еще богатыри-пассионарии в наше смутное время! Восхищение, однако, не помешало мне затормозить и даже податься назад. В голову, откуда ни возьмись, возвратилась мысль, что кроме старины Сула существуют и другие лица, заинтересованные в моем пленении. На горизонте опять замаячили пять лет общего режима.
– Баранки гну, – неожиданно грубо отреагировал Стукоток. – Это благородное служение ждет тебя, гражданин Дезире.
– Что-то не возьму в толк, о чем это вы…– сказал я почти уже сердито.
– А что неясно? Заканчивается весенний призыв в вооруженные силы. На моем участке катастрофический недобор. Начальство, естественно, в бешенстве. Хоть из-под земли нарой им полный комплект военнообязанных юношей, иначе…– Тут он, как я понимаю, воспроизвел слова начальства, живописующие, что со старшим лейтенантом Стукотком произойдет, если требуемый комплект рекрутов не наберется. Слова были сочные, образные – такие, знаете ли, документально-кинематографические. Беспощадные крупные планы, глубокие и резкие перспективы, бритвенная острота раскадровки и напористая динамика… Изображали они главным образом различные половые извращения. – Вот я и рою, аки большой роторный экскаватор последней модели. Без сна, понимаете ли, без отдыха. Пятерых уже откопал. Такие молодцы бравые, один к одному! Ты шестой будешь. Короче говоря, ждет тебя медкомиссия, призывник Дезире. Сапоги, портянки, ать-два левой… Здорово живем! Пришла беда, откуда не ждали.
– У меня отсрочка, – проговорил я, торопливо прикидывая, не лучше ли удрать, заорав «на помощь!». Кракены, право слово, начали мне казаться едва ли не ангелами.
– Про отсрочку ты, Павел Викторович, товарищу военкому поведаешь, – строго сказал Стукоток. – Только он слушать тебя вряд ли станет. Универ, к твоему сведению, дал отмашку: академический отпуск студента Дезире благополучно закончился. По причине отчисления оного из сплоченных рядов императрицынского студенчества. Взялся учиться – учись. Не желаешь – скатертью дорога. Так что собирайся в путь, господин призывник! «Как будто ветры с гор трубят солдату сбор, дорога от порога далека…» – Он подмигнул.
Замешательство мое достигло наивысшей отметки. Я никак не мог понять, гонит мне тут Стукоток напропалую или всерьез всю эту чешую разводит? То «вы» и «реальная возможность скользкие вопросики порешать», то «ты» и «ать-два левой». Или это, говоря образно, звенья одной цепи? Кандальной. В каковую заковывают настигнутых беглецов от священного долга? Может, у милиции принято таким вот способом над отловленными призывниками потешаться? Играть вроде как кошка с мышью. Корпоративный юмор и тому подобное. Потом я сообразил, что мне, в общем-то, предложен пусть не самый комфортный, но вполне приемлемый выход. Не я первый спасаюсь бегством под защиту ВС. Ситуация-то почти классическая.
– Повестку покажите, – сказал я.
– Повесточку – это беспременно… Не токмо покажу, но и…– Он полез в свою планшетку, впрочем, ни на секунду не выпуская меня из виду. – Вручу под роспись. Ага, вот она, родимая.
В момент, когда он с довольным видом извлек из планшетки некий розоватый бумажный листок, раздался гул мотора, и переулок осветили мощные фары. Темно-зеленый «Шевроле-Блейзер» с намертво тонированными стеклами прямо по тротуару подкатил к нам и резко затормозил. Плечистые братцы-кракены (вот бы кого в хаки обрядить, мелькнула мысль) бесцеремонно и безмолвно отпихнули ничего не понимающего Стукотка, а меня почти зашвырнули в машину. Быстро впрыгнули сами. Джип тут же начал разворачиваться, недовольно взрыкивая. Тротуар для маневра этому мастодонту был явно узковат.
– Снимай одежду, – сухо скомандовали мне.
– Идите вы…– огрызнулся я.
Не больно-то и жалко мне было этих тряпок, но принцип…
Под носом у меня материализовался крайне убедительный кулак. Костяшки пальцев были точно шляпки заклепок, которыми скрепляли броневые листы линкоров лет сто назад. Такие же огромные и твердые. После столь веского довода мне не осталось ничего иного, как скоренько забить на принципы и послушно начать раздеваться. Места в «Блейзере» имелось предостаточно. Через минуту благоухающая рыбой униформа грузчика полетела в окно.
– Одевайся.
Это был мой собственный костюм. Тот самый, в котором я прибыл в «Скарапею». И штиблеты остроносые не потерялись. Выходит, кто-то все-таки присматривал за мной внутри клуба. Да так качественно, что я ничего не заметил. Очень хотелось надеяться, что, сосредоточившись на слежке за человеком, наблюдатель упустил из виду бегство зверька.
Я принялся натягивать трусы, с брезгливостью отметив появление на них каких-то подозрительных влажных пятен. Но кажется, это была всего-навсего вода. Взялся за брюки. Тоже намокли.
– Сначала доложись.
Пришлось разыскать в ворохе одежды пиджак. Орхидея была целехонька.
– Здесь Сизиф, – буркнул я в микрофон. – Задание выполнил. Полностью. Но был шум. Противник понес потери… И собака пропала, – добавил я после недолгой паузы. – Пока все.
Водитель что-то проворчал раздраженно, резко закрутил руль. Джип начал тормозить, остановился. Я решил, что это Стукоток сумел-таки применить власть (кажется, водились у него в планшетке не только наручники да повестки, но и рация типа уоки-токи), и не сдержал злорадной ухмылки. Здесь вам не средневековая Европа, господа компрачикосы, подумал я. Похищать детей на глазах у милиции хрен позволят. Особенно, если умыкаемый ребенок – призывник.
В предвкушении скорого освобождения я начал сгребать одежду под мышку.
Сидящий рядышком кракен молниеносно запечатал мне рот огромной жесткой ладонью. От нее пахло «Эгоистом», ржавым железом и еще чем-то кислым – дрожжами, что ли. Вторая рука легла на затылок. Мощное давящее движение заставило меня сползти с сиденья вниз и там скрючиться в предельно неудобной позе. Я бессильно замычал. Пошевелиться и тем более вырваться не представлялось решительно никакой возможности.
В щель между спинками я увидел, как распахивается передняя дверца. Но возникло в ней почему-то не мужественное лицо стража порядка, а умильная рожица седенького скарапеевского пройдохи-привратника в золотых очочках. Тяжкий пресс кракенской длани тут же исчез. Я с трудом распрямился, сел. Шея ныла.
На колени мне шлепнулся теплый и живой комочек. Заскулил виновато.
Машина сорвалась с места.
Посчитав, что скрывать от мсье Кракена подробности экспедиции вряд ли будет рациональным, умолчать я решил лишь о частностях. О том, например, чем стал Русский Голем после принудительного редактирования налобной татуировки. Да о том еще, что приходилось мне встречаться с «паучком Ананси» и прежде. Соврал, будто впотьмах вообще не разглядел, кто напал на гардов, и справился, не Жухраев ли то был янычар, направленный мне на помощь. Мсье Кракен сказал, что он так не думает. Но, конечно, на всякий случай поинтересуется. «Поинтересуйтесь, поинтересуйтесь», – щедро плеснул я маслица в огонь. «Довольно этих глупых выдумок о каннибальских Жухраевых планах», – с досадой оборвал он. «Мне-то что, – безразлично сказал я. – Ваши проблемы».
– …Вот и выходит, что в самое ближайшее время начальство старшего лейтенанта Стукотка вступит-таки с ним в противоестественную связь. А Российская армия, как это ни печально, недосчитается одного воина, на которого искренне рассчитывала, – бодро завершил я рассказ. – Слушайте, да у вас просто талант раз за разом влезать в самые идиотские, самые опасные ситуации и выходить из них практически невредимым, – сказал мсье Кракен.
– Определенно, – скромно признал я. Он со вкусом захохотал.
– Итак, свиток уничтожен, – сказал он, отсмеявшись.
– Клянусь! – воскликнул я. (Зачем ему знать, что манускрипт всего лишь аккуратно разорван надвое?)
– Ну-ну, – отмахнулся он. – Давайте без ажитации и экзальтации. Проверять на полиграфе… полиографе… на детекторе лжи я вас все равно не стану. Но недельку-другую мы выждем, не обессудьте. Посидите покамест здесь. Место обжитое. Будете заперты, конечно.
Я скорчил недовольную гримасу.
– Это даже не обсуждается, – жестко отреагировал Кракен. Он замолчал, прошелся взад-вперед по каморке, шевеля губами и рубя ладонью воздух. Мина у него была на редкость озабоченной, а ссутуленные плечи – напряженными. Над макушкой вспорхнула и принялась барражировать одинокая янтарно светящаяся клякса. Щупальца под рубашкой заметно подергивались. В такт с этими пульсациями у меня екало под ложечкой. Впрочем, екать начало еще в скарапеевском заднем дворе, сразу после разбойного нападения на грузчика. Или даже раньше – после столкновения с охранником-кадавром. Нет, ребята, подумал я, перенапрягся я сегодня. Здорово перенапрягся.
Жерар из-под кровати следил за Кракеном с плохо скрытой ненавистью. Безостановочно рычал и временами, когда тот слишком уж приближался, склочно взлаивал. В «Скарапее» беса, кажется, слегка помяли, отчего сейчас он пребывал в самом дрянном настроении и сердился на весь свет.
– Дьявольщина! – вырвалось вдруг у Кракена. – Этот ваш таинственный янычар мне совсем не нравится.
– Такая же фигня, – ввернул я пришедшее на память выражение бедняги Т-34. – Тем более, он не мой. Я уже…
– Да-да, конечно, – остановил меня протестующим взмахом руки Кракен. – Вы уже. Великолепно об этом помню. Не начинайте свою бодягу заново. Жухрай вне всяких подозрений. И точка. – Он вновь углубился в тревожные думы и снова заметался из угла в угол, нервно восклицая: – Фигня!.. Боюсь, это вовсе не фигня… Далеко не фигня… Настолько не фигня, что будьте любезны… Ну, ладно. – Он резко остановился, тряхнул головой, отгоняя мрачные мысли. Клякса нырнула в волосы и там бесследно растворилась. – Вы уже решили, куда хотите отправиться… по истечении?
– Во Францию, пожалуй, – сказал я. – Родные корни, то, се…
– Родные корни… Угу. То, се… Угу, угу. А у вас, Поль, губа не дура… Но дело в том, что Франция вам решительно противопоказана. Как и Европа вообще.
Сами должны понимать. Может быть, устроит Новая Зеландия? Аргентина? Там все гуляют в белых штанах и так далее…
– А может быть, собака? А может быть, ворона? – раздраженно проговорил я. – Кончайте наконец прикидываться. Врать кончайте, хорошо?! От вашего ненаглядного борова Малюты Скуратова я уже знаю о своем ближайшем будущем. Новая Зеландия… Белые штаны. Как бы не так! Сначала этот жирный скот собирается изуродовать меня, потом «опустить» по всем правилам колонии строгого режима, а после окончательно уничтожить. Сознание засунуть обратно в видеокамеру, тело – трахать до победного конца. Белые штаны… А не белые ли тапочки?! А…
– Тихо! – прикрикнул на меня Кракен.
Я в сердцах ухнул простуженным филином и умолк. Кракен сказал:
– Он, по-видимому, шутил. У него довольно… своеобразное чувство юмора, это я заметил. Вы его не бойтесь. Во-первых, он ярко выраженный гетеросексуал и с редкостной брезгливостью относится к половым перверсиям. Это зафиксированный документально факт. Досье на него я вам показывать, конечно, не стану, уж поверьте на слово. Поэтому тело ваше пребудет в неприкосновенности ровно столько, сколько вы сами того желаете. А засунуть куда-либо сознание… Такой кунштюк не под силу ни Жухраю, ни даже мне.
– Опять врете, – с горечью сказал я, тыкая обвинительно перстом в направлении видеокамеры. – А я ведь там был. Был, понимаете? И больше не стремлюсь. Там плохо. Там настолько скверно…
– Поль, – сказал он мягко. – Успокойтесь. Хотите чаю? Желтого, лунцзинского, из самой долины Мэйцзя-вэй. Мартовского сбора. Напиток китайских императоров. Вы такого, ручаюсь, не пробовали.
Все еще кипя, я сказал, что да. Чаю хочу и чего-нибудь съесть. А в камеру – нет.
Он выглянул за дверь, распорядился, чтобы подавали чай. Потом мы пили из пузатых зеленовато-жемчужных чашек ароматнейший напиток янтарного цвета и непередаваемого, тончайшего вкуса (а я вдобавок лопал холодные, но все равно обалденно вкусные расстегаи с лососиной), и Кракен говорил. Как всегда высокохудожественно, красуясь – будто не перед пленником выступал, а многолюдную, настроенную скептически аудиторию покорял.
Прибыльность бизнеса зависит от множества факторов. Одним из главнейших является доверие потребителя к потребляемому продукту. Я доверяю парфюму только от «Живанши», автомобилям «Порше», электронике «Сони», обуви «Моресчи», а одежде «Пьер Карден», говорит один. Я не мыслю себя без кирзачей, настоящего тельника, привезенного племяшом-мичманом с «Балт-флота», и без самогонки от тетки Тамары, утверждает другой. А мне все по боку, лишь бы «железо» в компе стояло от «Асус» и «Креатив», заявляет третий. Четвертый доверяет депутату от партийного блока «Производители. Инвесторы. Землевладельцы. Демократическая Альтернатива» Сикеленкову да тульской двустволке двенадцатого калибра. Пятый – табакам «RGR Nabisco», элитному лунцзинскому чаю (запивать коим пироги, между прочим, настоящее преступление!) и антипатичному для окружающих начальнику собственной службы безопасности. Казалось бы, ничто и никогда не примирит этих столь разных людей. Но это не совсем так. Лишь только речь зайдет о здоровье, например, об ухудшении зрения, большинство из рассмотренных нами «типичных представителей» кинутся в клинику имени доктора Федорова. Потому что слепота одинаково страшна для каждого, а имя Федорова синонимично имени античного бога медицины Асклепия. Вообще, доверие к врачам – это то, что должно присутствовать в человеке императивно. Иначе успех излечения более чем сомнителен. Отсюда лемма: «доверяй лечащему тебя, излечившему – доверяй вдесятеро». Ее следует принять к сведению, мы к ней еще вернемся.
Теперь далее. На рынке компьютерной техники и бытовых микропроцессоров роли сегодня в основном распределены между крупнейшими и сильнейшими игроками, уже владеющими доверием потребителя. Вклиниться туда новичку, пусть даже предлагающему товар, многократно превосходящий аналоги, производимые соперниками, почти невозможно. Особенно в короткий срок. Сделать «Гугол» лидером способно только чудо. И такое чудо фирмой «СофКом» готовится! Отменное, «раскрученное» топовыми библейскими персонажами чудо прозрения слепых. Чудотворцем выступит крошечный, почти невесомый прибор, несущий в себе видеокамеру, оборудованную процессором «Гугол». Это устройство бесконтактным, не требующим хирургического вмешательства способом будет соединяться с глазным нервом больного. Тысячи несчастных прозреют и превознесут «русское диво» до небес. Дальше – больше. Глухие, парализованные, импотенты – всем им найдется по соответствующему процессору-панацее. А это уже что? Правильно. Тихая победа, как она есть. Всемирное признание замечательного творения кракенов, от коего и до почти мистической веры недалеко. Смотри сформулированную выше лемму.
Не без труда поборов сорочье желание посмотреть, что творится у парадного входа, я поспешил к ближайшему проулку. С районом, прилегающим к трижды злосчастному «сакрыттому клуппу», знакомство мое было не так чтобы очень тесным, но заблудиться я не боялся. На расстоянии прямой видимости, приблизительно в полукилометре, а то и меньше, пролегает один из центральных проспектов, где, возможно, до сих пор трамваи бегают. Уж такси-то наверняка.
В переулке, однако, меня поджидали. Из первой же арки растянувшегося на весь квартал дома-«корабля», точно чертик из коробочки, выскочил человек в милицейской форме. Поманил зажатой в руке папкой. Ох, и оробел же я! Что за жизнь такая пошла собачья? Из огня да в полымя. Милиции-то какого рожна от меня понадобилось? Привлечь за совершение разбойного нападения на скарапеевского грузчика? Так ведь я всего лишь легонько оглушил его. Даже не до крови. Ну, может быть, и выступила капелька-другая. С другой стороны, шишка у него на головенке получилась ничего себе, страшненькая. Да и одежду я забрал. Это на сколько же потянет «по совокупности»?
Лет на пять общего режима, сказал я себе и горестно вздохнул.
Тут напугавший меня мент вышел под фонарь, снял фуражку, я разглядел знакомый светлый бобрик и знакомые торчащие ушки и понял, что это мой добрый знакомый, молодцеватый участковый Стукоток. От сердца чуточку отлегло. Но все-таки пребывание его здесь, за тридевять земель от подопечной территории, показалось мне странным. Даже, пожалуй, подозрительным. Неужели, насторожился я, нарочно поджидает? И как только умудрился очутиться в нужном месте? Минуту назад я и сам толком не знал, куда побегу. Прям не рядовой мент, а гений проницательности и предусмотрительности. Эраст Фандорин какой-то.
– Павел Викторович, – окликнул он. (Точно, меня выслеживал!) – Не пугайтесь, ради бога. Мы с вами знакомы. Старший лейтенант Стукоток, помните?
Я кивнул.
– Да.
– Вот и замечательно, – просиял Стукоток. – А я по вашу душу.
Ого, никакой это, оказывается, был не Фандорин, а самый что ни есть Мефистофель! Старший душегуб от инфернальности, вариант XX века. Вместо пышного плаща с кровавым подбоем – серенькие погончики, вместо шпаги – резиновая дубинка. Н-да, измельчало сатанинское воинство. Интересно, какая нынче цена за бессмертную субстанцию? Штука «у. е.»?
– Не продается, – гордо отвечал я.
– Что? Уточните. – Смутить Стукотка оказалось не так просто.
– Душа, – сказал я. – Не продается.
– Шутки шутим, – без улыбки констатировал лейтенант. – А между тем я располагаю достоверными сведениями, что у вас возникли неприятности.
– Ну и?..
– Мне поручено позаботиться о вашем ближайшем будущем.
– Ага. Значит, будете арестовывать, – сделал я вывод.
– Павел Викторович! – В голосе его вдруг зазвучала почти отеческая нежность. – Вы напрасно ершитесь. Понимаете, для человека в форме гораздо больше реальных возможностей отдельные скользкие вопросики порешать. Не выходя за рамки служебных действий. Понимаете? – спросил он опять.
По-моему, в вопросе слышался явный подтекст.
– Угу, – сказал я с нахлынувшим облегчением. Наконец-то, кажется, мне начало везти. А шеф-то – какой умница! Решил действовать законным путем.
– Да не стойте вы посреди улицы, как столб, – сказал Стукоток. – Отойдемте сюда, здесь скамеечка.
– Вас послал Сулейман? – на всякий случай уточнил я, приближаясь.
Участковый иронично хмыкнул.
– Кто это? Не имею счастья знать. Но в свете последних событий могу сделать вывод, что послал он вас, дорогой Павел Викторович. Желаете, продиктую приблизительный адрес?
Адрес я знал, причем точный, а поэтому насупился.
– Тогда зачем вы здесь?
– Есть такая профессия, – сказал он с грустной торжественностью, – Родину защищать.
– Ну! – восхитился я, как будто чуточку даже позавидовав его жертвенности и верности долгу. Подумать только, находятся еще богатыри-пассионарии в наше смутное время! Восхищение, однако, не помешало мне затормозить и даже податься назад. В голову, откуда ни возьмись, возвратилась мысль, что кроме старины Сула существуют и другие лица, заинтересованные в моем пленении. На горизонте опять замаячили пять лет общего режима.
– Баранки гну, – неожиданно грубо отреагировал Стукоток. – Это благородное служение ждет тебя, гражданин Дезире.
– Что-то не возьму в толк, о чем это вы…– сказал я почти уже сердито.
– А что неясно? Заканчивается весенний призыв в вооруженные силы. На моем участке катастрофический недобор. Начальство, естественно, в бешенстве. Хоть из-под земли нарой им полный комплект военнообязанных юношей, иначе…– Тут он, как я понимаю, воспроизвел слова начальства, живописующие, что со старшим лейтенантом Стукотком произойдет, если требуемый комплект рекрутов не наберется. Слова были сочные, образные – такие, знаете ли, документально-кинематографические. Беспощадные крупные планы, глубокие и резкие перспективы, бритвенная острота раскадровки и напористая динамика… Изображали они главным образом различные половые извращения. – Вот я и рою, аки большой роторный экскаватор последней модели. Без сна, понимаете ли, без отдыха. Пятерых уже откопал. Такие молодцы бравые, один к одному! Ты шестой будешь. Короче говоря, ждет тебя медкомиссия, призывник Дезире. Сапоги, портянки, ать-два левой… Здорово живем! Пришла беда, откуда не ждали.
– У меня отсрочка, – проговорил я, торопливо прикидывая, не лучше ли удрать, заорав «на помощь!». Кракены, право слово, начали мне казаться едва ли не ангелами.
– Про отсрочку ты, Павел Викторович, товарищу военкому поведаешь, – строго сказал Стукоток. – Только он слушать тебя вряд ли станет. Универ, к твоему сведению, дал отмашку: академический отпуск студента Дезире благополучно закончился. По причине отчисления оного из сплоченных рядов императрицынского студенчества. Взялся учиться – учись. Не желаешь – скатертью дорога. Так что собирайся в путь, господин призывник! «Как будто ветры с гор трубят солдату сбор, дорога от порога далека…» – Он подмигнул.
Замешательство мое достигло наивысшей отметки. Я никак не мог понять, гонит мне тут Стукоток напропалую или всерьез всю эту чешую разводит? То «вы» и «реальная возможность скользкие вопросики порешать», то «ты» и «ать-два левой». Или это, говоря образно, звенья одной цепи? Кандальной. В каковую заковывают настигнутых беглецов от священного долга? Может, у милиции принято таким вот способом над отловленными призывниками потешаться? Играть вроде как кошка с мышью. Корпоративный юмор и тому подобное. Потом я сообразил, что мне, в общем-то, предложен пусть не самый комфортный, но вполне приемлемый выход. Не я первый спасаюсь бегством под защиту ВС. Ситуация-то почти классическая.
– Повестку покажите, – сказал я.
– Повесточку – это беспременно… Не токмо покажу, но и…– Он полез в свою планшетку, впрочем, ни на секунду не выпуская меня из виду. – Вручу под роспись. Ага, вот она, родимая.
В момент, когда он с довольным видом извлек из планшетки некий розоватый бумажный листок, раздался гул мотора, и переулок осветили мощные фары. Темно-зеленый «Шевроле-Блейзер» с намертво тонированными стеклами прямо по тротуару подкатил к нам и резко затормозил. Плечистые братцы-кракены (вот бы кого в хаки обрядить, мелькнула мысль) бесцеремонно и безмолвно отпихнули ничего не понимающего Стукотка, а меня почти зашвырнули в машину. Быстро впрыгнули сами. Джип тут же начал разворачиваться, недовольно взрыкивая. Тротуар для маневра этому мастодонту был явно узковат.
– Снимай одежду, – сухо скомандовали мне.
– Идите вы…– огрызнулся я.
Не больно-то и жалко мне было этих тряпок, но принцип…
Под носом у меня материализовался крайне убедительный кулак. Костяшки пальцев были точно шляпки заклепок, которыми скрепляли броневые листы линкоров лет сто назад. Такие же огромные и твердые. После столь веского довода мне не осталось ничего иного, как скоренько забить на принципы и послушно начать раздеваться. Места в «Блейзере» имелось предостаточно. Через минуту благоухающая рыбой униформа грузчика полетела в окно.
– Одевайся.
Это был мой собственный костюм. Тот самый, в котором я прибыл в «Скарапею». И штиблеты остроносые не потерялись. Выходит, кто-то все-таки присматривал за мной внутри клуба. Да так качественно, что я ничего не заметил. Очень хотелось надеяться, что, сосредоточившись на слежке за человеком, наблюдатель упустил из виду бегство зверька.
Я принялся натягивать трусы, с брезгливостью отметив появление на них каких-то подозрительных влажных пятен. Но кажется, это была всего-навсего вода. Взялся за брюки. Тоже намокли.
– Сначала доложись.
Пришлось разыскать в ворохе одежды пиджак. Орхидея была целехонька.
– Здесь Сизиф, – буркнул я в микрофон. – Задание выполнил. Полностью. Но был шум. Противник понес потери… И собака пропала, – добавил я после недолгой паузы. – Пока все.
Водитель что-то проворчал раздраженно, резко закрутил руль. Джип начал тормозить, остановился. Я решил, что это Стукоток сумел-таки применить власть (кажется, водились у него в планшетке не только наручники да повестки, но и рация типа уоки-токи), и не сдержал злорадной ухмылки. Здесь вам не средневековая Европа, господа компрачикосы, подумал я. Похищать детей на глазах у милиции хрен позволят. Особенно, если умыкаемый ребенок – призывник.
В предвкушении скорого освобождения я начал сгребать одежду под мышку.
Сидящий рядышком кракен молниеносно запечатал мне рот огромной жесткой ладонью. От нее пахло «Эгоистом», ржавым железом и еще чем-то кислым – дрожжами, что ли. Вторая рука легла на затылок. Мощное давящее движение заставило меня сползти с сиденья вниз и там скрючиться в предельно неудобной позе. Я бессильно замычал. Пошевелиться и тем более вырваться не представлялось решительно никакой возможности.
В щель между спинками я увидел, как распахивается передняя дверца. Но возникло в ней почему-то не мужественное лицо стража порядка, а умильная рожица седенького скарапеевского пройдохи-привратника в золотых очочках. Тяжкий пресс кракенской длани тут же исчез. Я с трудом распрямился, сел. Шея ныла.
На колени мне шлепнулся теплый и живой комочек. Заскулил виновато.
Машина сорвалась с места.
Посчитав, что скрывать от мсье Кракена подробности экспедиции вряд ли будет рациональным, умолчать я решил лишь о частностях. О том, например, чем стал Русский Голем после принудительного редактирования налобной татуировки. Да о том еще, что приходилось мне встречаться с «паучком Ананси» и прежде. Соврал, будто впотьмах вообще не разглядел, кто напал на гардов, и справился, не Жухраев ли то был янычар, направленный мне на помощь. Мсье Кракен сказал, что он так не думает. Но, конечно, на всякий случай поинтересуется. «Поинтересуйтесь, поинтересуйтесь», – щедро плеснул я маслица в огонь. «Довольно этих глупых выдумок о каннибальских Жухраевых планах», – с досадой оборвал он. «Мне-то что, – безразлично сказал я. – Ваши проблемы».
– …Вот и выходит, что в самое ближайшее время начальство старшего лейтенанта Стукотка вступит-таки с ним в противоестественную связь. А Российская армия, как это ни печально, недосчитается одного воина, на которого искренне рассчитывала, – бодро завершил я рассказ. – Слушайте, да у вас просто талант раз за разом влезать в самые идиотские, самые опасные ситуации и выходить из них практически невредимым, – сказал мсье Кракен.
– Определенно, – скромно признал я. Он со вкусом захохотал.
– Итак, свиток уничтожен, – сказал он, отсмеявшись.
– Клянусь! – воскликнул я. (Зачем ему знать, что манускрипт всего лишь аккуратно разорван надвое?)
– Ну-ну, – отмахнулся он. – Давайте без ажитации и экзальтации. Проверять на полиграфе… полиографе… на детекторе лжи я вас все равно не стану. Но недельку-другую мы выждем, не обессудьте. Посидите покамест здесь. Место обжитое. Будете заперты, конечно.
Я скорчил недовольную гримасу.
– Это даже не обсуждается, – жестко отреагировал Кракен. Он замолчал, прошелся взад-вперед по каморке, шевеля губами и рубя ладонью воздух. Мина у него была на редкость озабоченной, а ссутуленные плечи – напряженными. Над макушкой вспорхнула и принялась барражировать одинокая янтарно светящаяся клякса. Щупальца под рубашкой заметно подергивались. В такт с этими пульсациями у меня екало под ложечкой. Впрочем, екать начало еще в скарапеевском заднем дворе, сразу после разбойного нападения на грузчика. Или даже раньше – после столкновения с охранником-кадавром. Нет, ребята, подумал я, перенапрягся я сегодня. Здорово перенапрягся.
Жерар из-под кровати следил за Кракеном с плохо скрытой ненавистью. Безостановочно рычал и временами, когда тот слишком уж приближался, склочно взлаивал. В «Скарапее» беса, кажется, слегка помяли, отчего сейчас он пребывал в самом дрянном настроении и сердился на весь свет.
– Дьявольщина! – вырвалось вдруг у Кракена. – Этот ваш таинственный янычар мне совсем не нравится.
– Такая же фигня, – ввернул я пришедшее на память выражение бедняги Т-34. – Тем более, он не мой. Я уже…
– Да-да, конечно, – остановил меня протестующим взмахом руки Кракен. – Вы уже. Великолепно об этом помню. Не начинайте свою бодягу заново. Жухрай вне всяких подозрений. И точка. – Он вновь углубился в тревожные думы и снова заметался из угла в угол, нервно восклицая: – Фигня!.. Боюсь, это вовсе не фигня… Далеко не фигня… Настолько не фигня, что будьте любезны… Ну, ладно. – Он резко остановился, тряхнул головой, отгоняя мрачные мысли. Клякса нырнула в волосы и там бесследно растворилась. – Вы уже решили, куда хотите отправиться… по истечении?
– Во Францию, пожалуй, – сказал я. – Родные корни, то, се…
– Родные корни… Угу. То, се… Угу, угу. А у вас, Поль, губа не дура… Но дело в том, что Франция вам решительно противопоказана. Как и Европа вообще.
Сами должны понимать. Может быть, устроит Новая Зеландия? Аргентина? Там все гуляют в белых штанах и так далее…
– А может быть, собака? А может быть, ворона? – раздраженно проговорил я. – Кончайте наконец прикидываться. Врать кончайте, хорошо?! От вашего ненаглядного борова Малюты Скуратова я уже знаю о своем ближайшем будущем. Новая Зеландия… Белые штаны. Как бы не так! Сначала этот жирный скот собирается изуродовать меня, потом «опустить» по всем правилам колонии строгого режима, а после окончательно уничтожить. Сознание засунуть обратно в видеокамеру, тело – трахать до победного конца. Белые штаны… А не белые ли тапочки?! А…
– Тихо! – прикрикнул на меня Кракен.
Я в сердцах ухнул простуженным филином и умолк. Кракен сказал:
– Он, по-видимому, шутил. У него довольно… своеобразное чувство юмора, это я заметил. Вы его не бойтесь. Во-первых, он ярко выраженный гетеросексуал и с редкостной брезгливостью относится к половым перверсиям. Это зафиксированный документально факт. Досье на него я вам показывать, конечно, не стану, уж поверьте на слово. Поэтому тело ваше пребудет в неприкосновенности ровно столько, сколько вы сами того желаете. А засунуть куда-либо сознание… Такой кунштюк не под силу ни Жухраю, ни даже мне.
– Опять врете, – с горечью сказал я, тыкая обвинительно перстом в направлении видеокамеры. – А я ведь там был. Был, понимаете? И больше не стремлюсь. Там плохо. Там настолько скверно…
– Поль, – сказал он мягко. – Успокойтесь. Хотите чаю? Желтого, лунцзинского, из самой долины Мэйцзя-вэй. Мартовского сбора. Напиток китайских императоров. Вы такого, ручаюсь, не пробовали.
Все еще кипя, я сказал, что да. Чаю хочу и чего-нибудь съесть. А в камеру – нет.
Он выглянул за дверь, распорядился, чтобы подавали чай. Потом мы пили из пузатых зеленовато-жемчужных чашек ароматнейший напиток янтарного цвета и непередаваемого, тончайшего вкуса (а я вдобавок лопал холодные, но все равно обалденно вкусные расстегаи с лососиной), и Кракен говорил. Как всегда высокохудожественно, красуясь – будто не перед пленником выступал, а многолюдную, настроенную скептически аудиторию покорял.
Прибыльность бизнеса зависит от множества факторов. Одним из главнейших является доверие потребителя к потребляемому продукту. Я доверяю парфюму только от «Живанши», автомобилям «Порше», электронике «Сони», обуви «Моресчи», а одежде «Пьер Карден», говорит один. Я не мыслю себя без кирзачей, настоящего тельника, привезенного племяшом-мичманом с «Балт-флота», и без самогонки от тетки Тамары, утверждает другой. А мне все по боку, лишь бы «железо» в компе стояло от «Асус» и «Креатив», заявляет третий. Четвертый доверяет депутату от партийного блока «Производители. Инвесторы. Землевладельцы. Демократическая Альтернатива» Сикеленкову да тульской двустволке двенадцатого калибра. Пятый – табакам «RGR Nabisco», элитному лунцзинскому чаю (запивать коим пироги, между прочим, настоящее преступление!) и антипатичному для окружающих начальнику собственной службы безопасности. Казалось бы, ничто и никогда не примирит этих столь разных людей. Но это не совсем так. Лишь только речь зайдет о здоровье, например, об ухудшении зрения, большинство из рассмотренных нами «типичных представителей» кинутся в клинику имени доктора Федорова. Потому что слепота одинаково страшна для каждого, а имя Федорова синонимично имени античного бога медицины Асклепия. Вообще, доверие к врачам – это то, что должно присутствовать в человеке императивно. Иначе успех излечения более чем сомнителен. Отсюда лемма: «доверяй лечащему тебя, излечившему – доверяй вдесятеро». Ее следует принять к сведению, мы к ней еще вернемся.
Теперь далее. На рынке компьютерной техники и бытовых микропроцессоров роли сегодня в основном распределены между крупнейшими и сильнейшими игроками, уже владеющими доверием потребителя. Вклиниться туда новичку, пусть даже предлагающему товар, многократно превосходящий аналоги, производимые соперниками, почти невозможно. Особенно в короткий срок. Сделать «Гугол» лидером способно только чудо. И такое чудо фирмой «СофКом» готовится! Отменное, «раскрученное» топовыми библейскими персонажами чудо прозрения слепых. Чудотворцем выступит крошечный, почти невесомый прибор, несущий в себе видеокамеру, оборудованную процессором «Гугол». Это устройство бесконтактным, не требующим хирургического вмешательства способом будет соединяться с глазным нервом больного. Тысячи несчастных прозреют и превознесут «русское диво» до небес. Дальше – больше. Глухие, парализованные, импотенты – всем им найдется по соответствующему процессору-панацее. А это уже что? Правильно. Тихая победа, как она есть. Всемирное признание замечательного творения кракенов, от коего и до почти мистической веры недалеко. Смотри сформулированную выше лемму.