Страница:
Я поморщился. Швейцар осознал, что спровоцированный денежным вливанием припадок откровенности занес его явно не туда, куда следовало. И что подобная откровенность вполне может стоить ему места. А то и чего похуже. Он заторопился. По-своему, конечно, по-прибалтийски:
– Но вы не волнуйтесь, такое у нас случилось впервые. И, уверяю вас, не повторится.
Я кивнул и нетерпеливо постучал ножкой.
Он повернулся всем телом и величественно простер руку с жезлом к дверям. Двери распахнулись. Седой, в золотых очочках и бородка клинышком, что встречал посетителей внутри, засуетился. Я решил не обманывать его ожиданий, как в прошлый раз, и наградил тоже. И тоже полусотней. Его личико стало масляно-благостным. Он шепнул:
– Наши гости – наше все. Может быть, вам хочется, чтобы тот квадратный паренек возле фонаря незаметно куда-нибудь исчез? Кажется, вы не очень рады его присутствию? Мы относимся с пониманием к желанию наших гостей быть стопроцентно, совершенно свободными. Даже от присмотра собственных…– он замялся, – телохранителей.
Ох, человечек. Не иначе, из каких-нибудь бывших. Глаз – ватерпас. Мигом разобрался, что к чему. А идея была недурная. Заманчивая такая идея. Отстегнуть этому остроглазому прохиндею сотню-другую, подождать, пока кракена нейтрализуют, и смыться. Однако я был вовсе не уверен, что этот наблюдатель – единственный. То есть я был абсолютно уверен в обратном. Седой в очочках истолковал мое молчание по-своему.
– Мы также можем показать вам запасной выход и вызвать такси…
– Я пришел отдохнуть, – сказал я с сомнением. – Дальше видно будет.
– К вашим услугам, – улыбнулся искуситель и поклонился. Гораздо ниже, чем викинг. – Если вдруг возникнет необходимость, чтобы за вашим любимцем присмотрели…– Он сделал движение, будто хотел коснуться Жерара. Тот оскалился. Седой в очочках опасливо отдернул руку, но слащавость голоса не снизил ни на калорию. – Обратитесь к обслуге. Все равно к кому. О нем позаботятся. Позвольте вас проводить…
На этот раз прелестные римские патрицианки завсегдатаям «Скарапеи» не обещались, увы, а обещалась отечественная поп-дива Лейла. То ли племянница «алюминиевого герцога» Аскерова, то ли любовница. То ли первое и второе одновременно. Впрочем, не стану врать, будто я был категорически против того, чтобы посмотреть ее выступление. Пусть даже часть. Тем более на халяву. Скорее наоборот. Следует признать, что подать себя публике Лейла умела. Использовала она для этих целей весь набор восточных женских хитростей: рискованную «обнаженку», танец живота, манипуляции с острыми кинжалами, огнем и ядовитыми змеями – и использовала на пять с плюсом. Голосом играла, будто негритянская исполнительница рэггей. Получалось, ей-богу, славно. Созерцал я ее пару раз по телевизору – заводная штучка. Пройдя недлинным коридором, отделанным змеевиком, малахитом и панбархатом в тон змеиной шкуре, я очутился сразу в VIP-зале. Внимательно осмотрелся с порога. Присутствие рыжей щучки-нимфоманки было мне. сегодня вовсе некстати. «Или, – подумал я вдруг, – наоборот?» Она вполне могла вывезти нас с Жерарчиком отсюда. И даже, возможно, обмануть кракенских наблюдателей. Особенно скооперировавшись с седеньким прохиндеем.
Правда, цена…
Щучки, однако, покамест не было видно. Не было видно пока и чаровницы Лейлы. На сцене демонстрировал чудеса Древнего Востока горбоносый факир при смокинге и чалме. В момент моего появления у него что-то красочно вспыхнуло, дамы в зале вскричали «ах!», кавалеры захохотали. По-моему, облегченно. По привычке я направился к бару. Меня переполняли дурные предчувствия. Заливать дурные предчувствия спиртным – последнее дело. Я заказал апельсиновый сок. Какой-то вертлявый хлюст явно лакейской породы и, следовательно, имеющий отношение к администрации клуба, спросил, не желаю ли я присесть за столик. Имеется неплохое местечко. Пусть и не у сцены, зато в компании двух милейших барышень. «Уж не Лада ли с Лелей?» – с тайной надеждой подумал я и сказал, что, пожалуй, желаю.
Барышни были красивы искусно наведенной и выпестованной в дорогих салонах красотой, но, к сожалению, успели нагрузиться до полной потери морального облика. Наше прибытие они встретили в высшей степени индифферентно. Как целовались взасос, размазывая по лицам помаду и гладя друг дружке коленки, так и продолжали целоваться.
– Вот, – сказал хлюст, пританцовывая от желания сорваться с места. – Прошу любить и жаловать. С короткой стрижкой – Лола. Блондинка – Ирэн. Собеседницы интереснейшие, весь городской бомонд знают, как собственную ладонь. – Он наклонился ко мне ближе и прошептал: – Поэтессы а-ля Сапфо.
– Кажется, мое присутствие будет не слишком удобно, – сказал я с сомнением.
– Что вы, что вы! – горячо отозвался хлюст. – Напротив. Лолочка с Ирэн просто обожают дразнить мужчин.
Пока я соображал, как относиться к тому, что меня за здорово живешь используют для развлечения каких-то там… поэтесс, хлюст, пискнув «приятного вечера», ретировался.
Делать нечего. Не возвращаться же к бару. Тем более место было довольно удобное: зал виден отлично, сцена и вход тоже. Не на виду опять же.
– Глупо было бы уйти, – тявкнул бес, развеяв последние колебания.
– Bon soir[25], – сказал я, садясь. – Не помешаю? Дама, что была ко мне лицом, оттолкнула подругу и пьяно расхохоталась:
– Посмотри, Лола, какая прелесть!
– Это мальчик? – поинтересовалась Лола, пытаясь водрузить на вздернутый носик крошечные очки. Очки никак не хотели слушаться. В конце концов она бросила их в полупустой бокал. Привстала, перегнувшись через столик, уставилась на меня.
Полуобнаженная, не знающая оков бюстгальтера Лолина грудь притягивала взгляд с чудовищной силой. Соски… Я вздрогнул и заставил себя смотреть ей в лицо. С близкого расстояния стало видно, что дама прилично косит. Должно быть, когда она пребывала в трезвом виде, подкрашенная и в очках, это было не слишком заметно. Но под хмельком глаза у нее разбегались здорово.
Позвольте, куда же она смотрит? Неужели на ширинку? А ведь я слегка того… Черт! Но такая грудь и святого заставит вспомнить о скоромном!..
– Да, – сказал я, поспешно забрасывая ногу на ногу. – Мальчик. Кобелек. Его зовут Жерар.
– Его зовут Жерар, – распевно сообщила Лола подруге. – Он кобелек.
Ирэн сделала большие глаза и спросила:
– Послушайте, кобелек Жерар, а ваш пес (она навела указательный пальчик с предлинным бело-фиолетовым ногтем на Жерара) не кусается?
Дамы счастливо расхохотались, сквернавец бес тоже мелко затрясся, довольно подвывая. Лола подтолкнула ко мне початую бутылку ликера «Амарула» – коричневую, с желтым шнурком вокруг горлышка и ушастым слоном на этикетке. Сказала примирительно:
– Ну-ну, не дуйтесь, Жерар, лучше выпейте. Это знаменитая «Африканская икона», незаменимая вещь для поднятия настроения.
Лобызания возобновились и, кажется, даже обрели новую силу.
Я с независимым видом отвернулся (впрочем, на мой вид последовательницам Сапфо было откровенно начхать) и наклонился к орхидее.
– Сизиф на вахте, – тихо сказал я прямо в цветок.
Мсье Кракен слушал меня рассеянно, попыхивал пахитоской и, казалось, следил не за ходом рассуждений, а за эволюциями дымных клубов. Когда я замолчал, он еще некоторое время задумчиво курил, потом спохватился:
– Вы закончили?
– В общем, да, – сказал я.
Он вполне дружелюбно улыбнулся и сказал, что мысли мои занятны. Занятненьки и любопытненьки… Значит, сказал он, предостерегаете… Подозреваю, сказал он, в своих рассуждениях вы руководствовались вовсе не горячей любовью к нашей расе и ко мне лично. Однако должен признать, заметил он, выглядят сии рассуждения достаточно убедительными и непротиворечивыми. Но!..
После такого «но», как нетрудно догадаться, начался методичный разгром наших с Жераром логических построений. Для сметания бастионов мсье Кракен не жалел красок и аллегорий. Мне постоянно хотелось воскликнуть: «Аркадий, не говори красиво!» – но я, помня про опасные остроты, жабры и кислород, помалкивал. Кракен же поучал.
– Вы допустили целый ряд просчетов. Например, сочли команду – мою команду, специально подобранную и подготовленную для работы в чуждом окружении! – сборищем легкомысленных энтузиастов. Глупейшая ошибка. Если первыми, случается, и ступают на вновь открытый материк удачливые авантюристы, то приводят в цивилизованное состояние диких туземцев все-таки солдаты. Профессионалы, готовые к жесткой, даже жестокой борьбе. Все эти, простите за эрудицию, кондотьеры, конкистадоры, землепроходцы и прочие прогрессоры. Способные помимо прочего точно выделить из среды аборигенов потребные для собственных нужд фигуры, приручить их и посадить на цепь.
– Под такой фигурой подразумевается Жухрай? – уточнил я.
– Конечно. Мне продолжать?.. – спросил он.
– Да, пожалуйста, – кивнул я, выдув изо рта струйку дыма.
Затягиваться глубоко все еще не хватало духу – голова и без того кружилась прилично. Курильщик из меня, конечно… Слезы одни… Однако пускание дыма в глаза сопернику в ряде случаев тактически и психологически выгодно. Спросите любого преферансиста. Ради этого стоило потерпеть.
– Только умоляю, – не утерпел-таки я, – поменьше пафоса.
Он слегка нахмурился.
– А вы наглец! Забываетесь, – следующее слово он отчеканил: – Пленник.
– В самом деле, – спохватился я. – Простите, господин кондотьер. Кстати, наглецом вы меня уже называли. А у нас, диких аборигенов этого материка, бытует странное представление, будто наглость – второе счастье. Причем, как ни поразительно, сплошь и рядом оно оказывается справедливым. Вы знали?
– Догадывался, – рассмеявшись, сказал Кракен и объявил: – Подумать только, этот мальчишка начинает мне нравиться!
Я сказал «взаимно», почти не покривив душой. Обходительность и терпимость кракена принесли ему желаемые плоды. Как хотите, но трудно всерьез считать смертельным врагом собеседника, позволяющего иронически относиться к собственной персоне. Конечно, я вполне отдавал себе отчет, что его благожелательность является всего лишь одним из элементов обработки вербуемого сотрудника. Но и моя в большой степени была того же сорта.
Я повторил «взаимно». После чего сказал, что, как раз потому, что чувствую к нему душевное расположение, категорически не соглашусь с трактовкой роли Жухрая как злобного, но послушного пса сидящего на крепкой цепи. Жухрай – волчище. Вдобавок не воспитанный кракенами со щенячьего возраста, а заматеревший на воле. Такого сколько ни корми отборными мослами и масляной кашей, все равно лучше живого мяса он лакомства не знает. А уж если пробовал на вкус кровушку человечью… Да и дома он. Оглянитесь-ка, мсье прогрессор. Вокруг русская тайга. В ней медведь хозяин, а вовсе не пришлые удальцы. Поэтому аналогии с конкистой лично я – пусть «трусишка зайка серенький», но зайка-русачок – считаю неуместными. Погубит Жухрай всю их камарилью. И милейшую Софью Романовну погубит.
Вот только если конкистадоры кракены готовы к сражениям и гибели, то беззащитного нонкомбатанта Сонечку мне, например, искренне жаль. Лучше бы господам пришельцам избавиться от толстяка поскорей да с государством концессию образовать. Прибыль будет меньше, зато надежность значительно выше.
С досадливым вздохом Кракен сообщил, что проще всего было бы сейчас послать меня к черту. Или куда там аборигены посылают в таких случаях. Потому что отчитываться перед пленником в тактике и стратегии – это нонсенс. Но раз уж он признался в собственной симпатии, то будет последовательным.
С государством дело иметь нельзя, сказал он твердо. Государство непременно захочет подмять все под себя. Оно, по сути, и есть упомянутый медведь, настоящий хозяин тайги. Кракенам же нужна неограниченная – в самом широком смысле этого слова – свобода. Плюс, разумеется, кое-какие ресурсы. Научные, производственные, интеллектуальные. Учитывая собственные интересы кракенов, еще и природные. Но свобода – в первую очередь. Без всяких условий, без какого бы то ни было диктата. Именно поэтому для осуществления проекта «Гугол» оптимальным вариантом была признана Россия с ее до сих пор полутеневым сектором частной экономики. Страны же высокоразвитые, учитывая тамошний негласный, но абсолютный контроль над всем и вся, – отвергнуты. Сейчас хорошо видно, что ошибки в подобном выборе не было. Кракенам удалось создать гибкую, эффективную и управляемую систему, находящуюся в состоянии устойчивого равновесия. Выражаясь фигурально, эта система напоминает массивный шар, покоящийся на дне вогнутой поверхности. Выведение его из начального состояния требует огромных трудозатрат… и все-таки усилия тратятся напрасно. Колебания со временем затухают, шар возвращается на место.
– Давайте рассмотрим для примера вас. – Мсье Кракен протянул развернутую кверху ладонь, как бы предлагая мне сейчас же на ней устроиться. С раскинутыми для удобства препарирования конечностями. – Шпионили, вынюхивали, растрачивали на эту грязь уникальный дар проникновения сквозь предметы. Очаровывали доверчивую Софью Романовну, заставляли терять бдительность. Довольно талантливо изображали эдакого наполовину педераста (я от неожиданности поперхнулся едким дымом), наполовину гермафродита. То есть существо как бы изначально безопасное. Отмечу, кстати, ваша находка с животным-спутником в своем роде превосходна. Одного не пойму, зачем вы его побрили?
– Из гигиенических соображений, – отмахнулся я. – Летом у него почему-то всегда блохи заводятся. Пришлось принять превентивные меры.
– Гм, блохи?.. – насторожился Кракен. – Блохи, тогда конечно…
По-моему, его слегка передернуло. Подумаешь, впечатлительный какой, подумал я. И в тот же момент у меня самого вдруг мерзостно зазудело под волосами и в паху. Будто десятки каких-то маленьких, твердых тварей с коготками на лапках и остренькими алчными рыльцами-хоботками начали там ползать, ходить и даже подскакивать, выискивая местечко, где кожица потоньше, а кровушка поближе. Захотелось поджать пальцы ног и почесаться. Вместо этого я сжал зубы и демонстративно потрепал Жерара по спине.
– Послушайте… а как дело обстоит сейчас?.. – Кракен потерся шеей о воротник, стараясь, чтобы получилось как можно более непринужденно, и нервно затянулся пахитоской. – Он заразен?
– Сейчас нет. Средство радикальное, – поморщившись, сказал я. Меня раздражало, что мною же выдуманная дурацкая блошиная тема неуклонно уводит разговор куда-то в сторону. Не хватало еще, чтобы Арест Брезгливович сорвался с места и скорее пули помчался под душ, чиститься и дезинфицироваться. Я вновь обозначил интересующее меня направление: – Ну ладно, все понятно, мои попытки поколебать вашу сверхустойчивую систему провалились. Тем не менее вы должны признать, что кое-что мне удалось.
Кракен кивнул и якобы в задумчивости поскреб за ухом.
– Безусловно.
– А ведь я всего-навсего любитель, новичок в шпионских играх. Приготовишка. Где салага сумел мало, там опытный профи…
– Профи? – воскликнул Кракен, запуская сразу обе руки в шевелюру. Азартно почесался, потом спохватился, раздосадованно сказал «а, ч-черт!» и, высвободив пальцы из порушенной прически, заявил: – В том-то и дело, что разницы между вами и гипотетическим «профи» нет никакой. Работали вы на весьма приличном уровне. Учтите, это не комплимент. И кое-что вам действительно удалось. Другому пусть удастся чуть больше… Ну и что с того? Это будет тот же самый сизифов труд. И финал будет таким же. Гарантирую, рано или поздно ваш «профи» будет точно так же, как вы, стоять навытяжку перед чужеродной тварью, ловко маскирующейся под человека. Может быть, так же неумело будет пытаться курить предложенный ею табак, который, вполне возможно, и не табак вовсе, а, положим, сушеная цикута (я поперхнулся дымом вторично). И не будет у него, как и у вас, никакой уверенности, что тварь эта позволит ему дожить хотя бы до завтрашнего дня. – Мсье Кракен выставил вперед ладонь, медленно сжал ее в кулак, точно что-то сминая, и хищно осклабился. – Только представьте, зову я сейчас Жухрая и говорю: «Давай-ка, товарищ, узнай у мальчишки, кто его к нам подослал да кто дублирует, да какие надо слова приговаривать, чтобы сквозь стены ходить. И не стесняйся в методах дознания. Цель, брат, все средства оправдывает, все грехи списывает – вплоть до смертоубийства». Жухрай, понятно, отвечает: «С удовольствием» – и…
– Прекратите, – умоляющим тоном сказал я.
– Что? А, конечно…– спохватился он, разжал кулак и игриво пошевелил пальцами. – Ну-ну, не бледнейте, Поль. Насчет пыток – всего лишь шутка. Вы мне живьем нужны.
Он выудил из бокового кармана небольшой плоский лаковый футляр с неизменным рубенсовским сюжетом и что-то там на нем нажал. В футляре хрустнуло, он приоткрылся на пару миллиметров, после чего его заклинило. Сопя, Кракен начал ковырять его ногтем. Футляр долго не давался, а потом вдруг рывком раскрылся, до крови оцарапав кракенский палец выскочившим проволочным обломком. Оказалось, это пижонская карманная пепельница с подпружиненной крышкой. Пепельный столбик, ради которого затевалась вся эта показушная возня (действительно длинный в начале манипуляций), давно уже благополучно отвалился, но Кракен все равно постучал пахитоской о краешек пепельницы и спросил:
– Итак, что мы видим?
– У вас красная кровь, – сказал я.
– Разумеется, – удивился он и лизнул пораненный палец. – Кроме того, я являюсь млекопитающим, теплокровным, дышу смесью кислорода с азотом. Мочиться предпочитаю стоя, а спать – лежа. Количество хромосом в моих клетках в точности равняется вашему… к сожалению, не помню, сколько это будет по счету… ну и так далее. Но я говорю не о том. Равновесие системы! Оно восстановлено. Шар вновь недвижим. Наш Сизиф пусть не раздавлен его тяжестью, но заключен в узилище и имеет исключительно бледный вид… Да бросьте вы, Поль, наконец, пахитоску! – с кривой гримасой сказал он. – Все одно вам от нее никакого удовольствия. Чего травиться понапрасну?
Опять он был прав.
Кракен. Был. Кругом. Прав.
Жерар, может, и выкрутился бы, нашел, как повернуть беседу в потребном направлении, но я сдался. Затушил окурок и спросил:
– Так на что вам сдался пленный Сизиф?
…Прошло полчаса.
Факир глотал огонь и шпаги, заставлял бегать туда-сюда гуся с отрубленной головой и метал кинжалы в худенькую помощницу, облаченную только в прозрачную вуалетку, газовые шальвары да мониста. Под конец совсем разошелся: заставил бедняжку лезть в разрисованную звездами длинную коробку и с необыкновенно веселой гримасой продемонстрировал зрителям блестящую пилу. «Маньяк!» – подумал я.
Дамы лизались. Жерар томился. Я допивал четвертый стакан сока.
«Опустошение – это то, что приносит пользу».
Пока что не приносило. Может, опустошаю не то, что следует?
– Останься, – шепнул я бесу. – В случае чего знаешь, где меня искать. Он кивнул.
В туалете я решительно направился к знакомой кабинке, заперся в ней и вытащил из карманов пакет, скотч, листок бумаги. Пакет я оставил внутри (он мне пригодится позже), а сам вышел. Кабинку запер. Скотчем надежно залепил задвижку и приклеил к дверце листок. На листке было крупно отпечатано: «НЕ РАБОТАЕТ!» Надеюсь, этого достаточно. В будущем мне понадобится именно эта кабинка, и не хотелось бы, чтобы какой-нибудь посетитель занял ее для своих нужд в самое неподходящее время.
К моменту моего возвращения факир со сцены успел испариться вместе с безголовым гусем и распиленной ассистенткой. За опущенным занавесом таскали что-то громоздкое. По потолку метались цветные кольца, кудрявые арабские буквы – это осветители, тактично направив прожектора вверх, пробовали фильтры.
Занавес всколыхнулся, и появился Джулия с микрофоном.
Он ослепительно улыбался.
У меня немедленно возникло страстное желание срочным порядком вернуться в сортир. Кишки мои помнили, оказывается, все: и Сю Линя, и грот с черепахами, и ласковое змеиное «кто там?». Завертело их так, что караул. Я прислонился к стеночке, глубоко вдохнул, сосчитал до десяти, выдохнул. Спокойно, Паша. Обосраться сегодня ты еще успеешь. И может быть, даже неоднократно. Спешить некуда. Вдох… выдох. Ты знал, на что идешь. Вдох… выдох. У тебя здесь куча сообщников. Вдох… выдох. А задание – пустяк. Вдох… выдох. Выполнишь – и спи, отдыхай.
В животе побулькало-побулькало да и успокоилось.
Вот какой я волевой человек.
Соседки забавлялись метанием в Жерара бумажных комочков, сооруженных из салфеток. Жерар (он забрался или был посажен на столик) ловко ловил комочки зубами и сплевывал в тарелочки и бокалы поэтесс. Поэтессы хохотали.
Лола попыталась угодить очередным шариком и в мой рот, но не добросила.
Холодно улыбнувшись, я подхватил беса, после чего осведомился, известно ли дамам, насколько мерзок бывает ликер, когда проливается на одежду? Мне-то отлично известно. Ибо я катастрофически неуклюж, постоянно за столом что-нибудь опрокидываю.
– И хоть бы раз на себя…– посетовал я, садясь. Дамы оказались не настолько пьяны, чтобы не понять намека. Скривили уничтожающие гримасы. Отлично слышимым презрительным шепотом назвали меня хамом, свиньей, а еще скопцом и кобелем. Отвернулись. Лесбиянки, подумал я в отместку. И стихи у них наверняка бездарные.
Настроение испортилось окончательно.
Скорей бы Лейла появилась, что ли.
– …История восхождения нашей сегодняшней гостьи на эстрадный Олимп вполне заслуживает отдельного повествования, – заливался между тем Джулия. – Вы возразите мне, конечно, что много раз слышали ее, читали в журналах, однако уверяю – ни разу не была она рассказана полностью. Мы же не утаим от вас ничего! Вы, господа, станете первыми, кто узнает новые, поистине интимные подробности этой авантюрной и одновременно трогательной сказки. Да-да, сказки! Итак, все началось более пяти лет назад, когда господина Аскерова взорвали в собственном автомобиле. К счастью, машина была бронированной, поэтому владелец приличного числа уральских и сибирских заводов по производству «крылатого металла» уцелел. Хоть и был крепко контужен. Пролежал он в коме года три с половиной. За это время капитал его мало не удесятерился; кроме того, вошла в возраст прекрасная племянница, обладательница чарующего чувственного голоса. Со всем пылом юности девушка мечтала о славе. Однако была барышней не только хорошенькой, но и умненькой. Она понимала, что слава – это в первую очередь деньги, во вторую и третью тоже деньги и только в пятую—десятую – талант. Деньги были у дядюшки, который, клятвенно обещали врачи, вот-вот восстанет от летаргии. Лейла решила действовать. Первым, что увидел очнувшийся от трехлетнего беспамятства «алюминиевый герцог», были ее огромные заплаканные от радости глаза. Дальше – ясно. Сердце господина Аскерова наполнила любовь. Отцовская или (мы же с вами взрослые люди!) не совсем. Не важно. Важно, что была она искренней и горячей. «Хочешь, я куплю тебе корону Мисс мира? – спросил Аскеров. „Мое призвание – петь“, – скромно сказала дядюшке Лейла и в мгновение ока стала звездой.
Джулия на миг умолк. Зал ждал продолжения. Джулия вцепился в микрофон, как в шею врага, подтянул его к размалеванной пасти и проговорил:
– Вы думаете – и это сказка?.. Вы думаете – и в чем тут сказка?.. Вы думаете – да она же хищница!.. Проза, думаете вы раздраженно, а Джулия, обещавший нам чудеса, – лжец!.. Если так, сладенькие мои, вы не правы! Сказка уже начиналась. Она подкралась к нашим героям как рысь, улыбнулась, как Чеширский кот, и… И Лейла по-настоящему полюбила дядюшку. Дочерние те чувства или (мы же с вами взрослые люди!) не совсем, не важно.
Важно, что они пламенны. Помните Библию? «Стрелы ее – стрелы огненные…» Пламя это сжигает наших героев, а сейчас, коснувшись, поглотит и вас! Итак, встречайте!.. Звезда Востока! Шемаханская царица!! ЛЕЙЛА!!!
Джулия, аплодируя, удалился за кулисы. Занавес разошелся, четверо мускулистых невольников вынесли на сцену открытые носилки с Шемаханской царицей.
Шоу началось.
Я снова приник к орхидее:
– Здесь Сизиф. Вышла. Отсчет.
Посмотрел на часы. 22.17. Плюс пятнадцать минут. 22.32. Успеет ли стемнеть по-настоящему? Пол-одиннадцатого… Нет, не помню. Ну ладно. Зритель-то за четверть точно успеет весь подтянуться. И втянуться. Так что праздношатающихся на моем пути быть не должно. Надеюсь, бедра Лейлы заинтересуют и часть секьюрити.
Десять минут закончились удивительно быстро. Оставалось пять. В самый раз.
Я поднялся.
Зал был околдован. Лейла безо всяких факирских штучек выдавала такое, что даже официанты забыли о своих обязанностях, даже поэтессы разинули рты – и, забрось я им сейчас туда по бумажному шарику, вряд ли заметили бы.
Умница Кракен рассчитал верно: на мой уход действительно никто не обратил внимания.
Путь до сортира занял еще две минуты.
Возле двери, ведущей в закрытую для публики часть заведения, торчали знакомые мне акромегалии. Долг и любопытство почти зримо разрывали гигантов надвое. Отходить от двери более чем на пару шагов им, видимо, запрещалось категорически. Однако и пропустить выступление такой знойной и фигуристой девицы казалось им непозволительной глупостью. Страдальцы вставали на цыпочки, тянули бычьи шеи, чтобы увидеть сцену, и, должно быть, что-то все-таки видели. Гоготали.
– Но вы не волнуйтесь, такое у нас случилось впервые. И, уверяю вас, не повторится.
Я кивнул и нетерпеливо постучал ножкой.
Он повернулся всем телом и величественно простер руку с жезлом к дверям. Двери распахнулись. Седой, в золотых очочках и бородка клинышком, что встречал посетителей внутри, засуетился. Я решил не обманывать его ожиданий, как в прошлый раз, и наградил тоже. И тоже полусотней. Его личико стало масляно-благостным. Он шепнул:
– Наши гости – наше все. Может быть, вам хочется, чтобы тот квадратный паренек возле фонаря незаметно куда-нибудь исчез? Кажется, вы не очень рады его присутствию? Мы относимся с пониманием к желанию наших гостей быть стопроцентно, совершенно свободными. Даже от присмотра собственных…– он замялся, – телохранителей.
Ох, человечек. Не иначе, из каких-нибудь бывших. Глаз – ватерпас. Мигом разобрался, что к чему. А идея была недурная. Заманчивая такая идея. Отстегнуть этому остроглазому прохиндею сотню-другую, подождать, пока кракена нейтрализуют, и смыться. Однако я был вовсе не уверен, что этот наблюдатель – единственный. То есть я был абсолютно уверен в обратном. Седой в очочках истолковал мое молчание по-своему.
– Мы также можем показать вам запасной выход и вызвать такси…
– Я пришел отдохнуть, – сказал я с сомнением. – Дальше видно будет.
– К вашим услугам, – улыбнулся искуситель и поклонился. Гораздо ниже, чем викинг. – Если вдруг возникнет необходимость, чтобы за вашим любимцем присмотрели…– Он сделал движение, будто хотел коснуться Жерара. Тот оскалился. Седой в очочках опасливо отдернул руку, но слащавость голоса не снизил ни на калорию. – Обратитесь к обслуге. Все равно к кому. О нем позаботятся. Позвольте вас проводить…
На этот раз прелестные римские патрицианки завсегдатаям «Скарапеи» не обещались, увы, а обещалась отечественная поп-дива Лейла. То ли племянница «алюминиевого герцога» Аскерова, то ли любовница. То ли первое и второе одновременно. Впрочем, не стану врать, будто я был категорически против того, чтобы посмотреть ее выступление. Пусть даже часть. Тем более на халяву. Скорее наоборот. Следует признать, что подать себя публике Лейла умела. Использовала она для этих целей весь набор восточных женских хитростей: рискованную «обнаженку», танец живота, манипуляции с острыми кинжалами, огнем и ядовитыми змеями – и использовала на пять с плюсом. Голосом играла, будто негритянская исполнительница рэггей. Получалось, ей-богу, славно. Созерцал я ее пару раз по телевизору – заводная штучка. Пройдя недлинным коридором, отделанным змеевиком, малахитом и панбархатом в тон змеиной шкуре, я очутился сразу в VIP-зале. Внимательно осмотрелся с порога. Присутствие рыжей щучки-нимфоманки было мне. сегодня вовсе некстати. «Или, – подумал я вдруг, – наоборот?» Она вполне могла вывезти нас с Жерарчиком отсюда. И даже, возможно, обмануть кракенских наблюдателей. Особенно скооперировавшись с седеньким прохиндеем.
Правда, цена…
Щучки, однако, покамест не было видно. Не было видно пока и чаровницы Лейлы. На сцене демонстрировал чудеса Древнего Востока горбоносый факир при смокинге и чалме. В момент моего появления у него что-то красочно вспыхнуло, дамы в зале вскричали «ах!», кавалеры захохотали. По-моему, облегченно. По привычке я направился к бару. Меня переполняли дурные предчувствия. Заливать дурные предчувствия спиртным – последнее дело. Я заказал апельсиновый сок. Какой-то вертлявый хлюст явно лакейской породы и, следовательно, имеющий отношение к администрации клуба, спросил, не желаю ли я присесть за столик. Имеется неплохое местечко. Пусть и не у сцены, зато в компании двух милейших барышень. «Уж не Лада ли с Лелей?» – с тайной надеждой подумал я и сказал, что, пожалуй, желаю.
Барышни были красивы искусно наведенной и выпестованной в дорогих салонах красотой, но, к сожалению, успели нагрузиться до полной потери морального облика. Наше прибытие они встретили в высшей степени индифферентно. Как целовались взасос, размазывая по лицам помаду и гладя друг дружке коленки, так и продолжали целоваться.
– Вот, – сказал хлюст, пританцовывая от желания сорваться с места. – Прошу любить и жаловать. С короткой стрижкой – Лола. Блондинка – Ирэн. Собеседницы интереснейшие, весь городской бомонд знают, как собственную ладонь. – Он наклонился ко мне ближе и прошептал: – Поэтессы а-ля Сапфо.
– Кажется, мое присутствие будет не слишком удобно, – сказал я с сомнением.
– Что вы, что вы! – горячо отозвался хлюст. – Напротив. Лолочка с Ирэн просто обожают дразнить мужчин.
Пока я соображал, как относиться к тому, что меня за здорово живешь используют для развлечения каких-то там… поэтесс, хлюст, пискнув «приятного вечера», ретировался.
Делать нечего. Не возвращаться же к бару. Тем более место было довольно удобное: зал виден отлично, сцена и вход тоже. Не на виду опять же.
– Глупо было бы уйти, – тявкнул бес, развеяв последние колебания.
– Bon soir[25], – сказал я, садясь. – Не помешаю? Дама, что была ко мне лицом, оттолкнула подругу и пьяно расхохоталась:
– Посмотри, Лола, какая прелесть!
– Это мальчик? – поинтересовалась Лола, пытаясь водрузить на вздернутый носик крошечные очки. Очки никак не хотели слушаться. В конце концов она бросила их в полупустой бокал. Привстала, перегнувшись через столик, уставилась на меня.
Полуобнаженная, не знающая оков бюстгальтера Лолина грудь притягивала взгляд с чудовищной силой. Соски… Я вздрогнул и заставил себя смотреть ей в лицо. С близкого расстояния стало видно, что дама прилично косит. Должно быть, когда она пребывала в трезвом виде, подкрашенная и в очках, это было не слишком заметно. Но под хмельком глаза у нее разбегались здорово.
Позвольте, куда же она смотрит? Неужели на ширинку? А ведь я слегка того… Черт! Но такая грудь и святого заставит вспомнить о скоромном!..
– Да, – сказал я, поспешно забрасывая ногу на ногу. – Мальчик. Кобелек. Его зовут Жерар.
– Его зовут Жерар, – распевно сообщила Лола подруге. – Он кобелек.
Ирэн сделала большие глаза и спросила:
– Послушайте, кобелек Жерар, а ваш пес (она навела указательный пальчик с предлинным бело-фиолетовым ногтем на Жерара) не кусается?
Дамы счастливо расхохотались, сквернавец бес тоже мелко затрясся, довольно подвывая. Лола подтолкнула ко мне початую бутылку ликера «Амарула» – коричневую, с желтым шнурком вокруг горлышка и ушастым слоном на этикетке. Сказала примирительно:
– Ну-ну, не дуйтесь, Жерар, лучше выпейте. Это знаменитая «Африканская икона», незаменимая вещь для поднятия настроения.
Лобызания возобновились и, кажется, даже обрели новую силу.
Я с независимым видом отвернулся (впрочем, на мой вид последовательницам Сапфо было откровенно начхать) и наклонился к орхидее.
– Сизиф на вахте, – тихо сказал я прямо в цветок.
Мсье Кракен слушал меня рассеянно, попыхивал пахитоской и, казалось, следил не за ходом рассуждений, а за эволюциями дымных клубов. Когда я замолчал, он еще некоторое время задумчиво курил, потом спохватился:
– Вы закончили?
– В общем, да, – сказал я.
Он вполне дружелюбно улыбнулся и сказал, что мысли мои занятны. Занятненьки и любопытненьки… Значит, сказал он, предостерегаете… Подозреваю, сказал он, в своих рассуждениях вы руководствовались вовсе не горячей любовью к нашей расе и ко мне лично. Однако должен признать, заметил он, выглядят сии рассуждения достаточно убедительными и непротиворечивыми. Но!..
После такого «но», как нетрудно догадаться, начался методичный разгром наших с Жераром логических построений. Для сметания бастионов мсье Кракен не жалел красок и аллегорий. Мне постоянно хотелось воскликнуть: «Аркадий, не говори красиво!» – но я, помня про опасные остроты, жабры и кислород, помалкивал. Кракен же поучал.
– Вы допустили целый ряд просчетов. Например, сочли команду – мою команду, специально подобранную и подготовленную для работы в чуждом окружении! – сборищем легкомысленных энтузиастов. Глупейшая ошибка. Если первыми, случается, и ступают на вновь открытый материк удачливые авантюристы, то приводят в цивилизованное состояние диких туземцев все-таки солдаты. Профессионалы, готовые к жесткой, даже жестокой борьбе. Все эти, простите за эрудицию, кондотьеры, конкистадоры, землепроходцы и прочие прогрессоры. Способные помимо прочего точно выделить из среды аборигенов потребные для собственных нужд фигуры, приручить их и посадить на цепь.
– Под такой фигурой подразумевается Жухрай? – уточнил я.
– Конечно. Мне продолжать?.. – спросил он.
– Да, пожалуйста, – кивнул я, выдув изо рта струйку дыма.
Затягиваться глубоко все еще не хватало духу – голова и без того кружилась прилично. Курильщик из меня, конечно… Слезы одни… Однако пускание дыма в глаза сопернику в ряде случаев тактически и психологически выгодно. Спросите любого преферансиста. Ради этого стоило потерпеть.
– Только умоляю, – не утерпел-таки я, – поменьше пафоса.
Он слегка нахмурился.
– А вы наглец! Забываетесь, – следующее слово он отчеканил: – Пленник.
– В самом деле, – спохватился я. – Простите, господин кондотьер. Кстати, наглецом вы меня уже называли. А у нас, диких аборигенов этого материка, бытует странное представление, будто наглость – второе счастье. Причем, как ни поразительно, сплошь и рядом оно оказывается справедливым. Вы знали?
– Догадывался, – рассмеявшись, сказал Кракен и объявил: – Подумать только, этот мальчишка начинает мне нравиться!
Я сказал «взаимно», почти не покривив душой. Обходительность и терпимость кракена принесли ему желаемые плоды. Как хотите, но трудно всерьез считать смертельным врагом собеседника, позволяющего иронически относиться к собственной персоне. Конечно, я вполне отдавал себе отчет, что его благожелательность является всего лишь одним из элементов обработки вербуемого сотрудника. Но и моя в большой степени была того же сорта.
Я повторил «взаимно». После чего сказал, что, как раз потому, что чувствую к нему душевное расположение, категорически не соглашусь с трактовкой роли Жухрая как злобного, но послушного пса сидящего на крепкой цепи. Жухрай – волчище. Вдобавок не воспитанный кракенами со щенячьего возраста, а заматеревший на воле. Такого сколько ни корми отборными мослами и масляной кашей, все равно лучше живого мяса он лакомства не знает. А уж если пробовал на вкус кровушку человечью… Да и дома он. Оглянитесь-ка, мсье прогрессор. Вокруг русская тайга. В ней медведь хозяин, а вовсе не пришлые удальцы. Поэтому аналогии с конкистой лично я – пусть «трусишка зайка серенький», но зайка-русачок – считаю неуместными. Погубит Жухрай всю их камарилью. И милейшую Софью Романовну погубит.
Вот только если конкистадоры кракены готовы к сражениям и гибели, то беззащитного нонкомбатанта Сонечку мне, например, искренне жаль. Лучше бы господам пришельцам избавиться от толстяка поскорей да с государством концессию образовать. Прибыль будет меньше, зато надежность значительно выше.
С досадливым вздохом Кракен сообщил, что проще всего было бы сейчас послать меня к черту. Или куда там аборигены посылают в таких случаях. Потому что отчитываться перед пленником в тактике и стратегии – это нонсенс. Но раз уж он признался в собственной симпатии, то будет последовательным.
С государством дело иметь нельзя, сказал он твердо. Государство непременно захочет подмять все под себя. Оно, по сути, и есть упомянутый медведь, настоящий хозяин тайги. Кракенам же нужна неограниченная – в самом широком смысле этого слова – свобода. Плюс, разумеется, кое-какие ресурсы. Научные, производственные, интеллектуальные. Учитывая собственные интересы кракенов, еще и природные. Но свобода – в первую очередь. Без всяких условий, без какого бы то ни было диктата. Именно поэтому для осуществления проекта «Гугол» оптимальным вариантом была признана Россия с ее до сих пор полутеневым сектором частной экономики. Страны же высокоразвитые, учитывая тамошний негласный, но абсолютный контроль над всем и вся, – отвергнуты. Сейчас хорошо видно, что ошибки в подобном выборе не было. Кракенам удалось создать гибкую, эффективную и управляемую систему, находящуюся в состоянии устойчивого равновесия. Выражаясь фигурально, эта система напоминает массивный шар, покоящийся на дне вогнутой поверхности. Выведение его из начального состояния требует огромных трудозатрат… и все-таки усилия тратятся напрасно. Колебания со временем затухают, шар возвращается на место.
– Давайте рассмотрим для примера вас. – Мсье Кракен протянул развернутую кверху ладонь, как бы предлагая мне сейчас же на ней устроиться. С раскинутыми для удобства препарирования конечностями. – Шпионили, вынюхивали, растрачивали на эту грязь уникальный дар проникновения сквозь предметы. Очаровывали доверчивую Софью Романовну, заставляли терять бдительность. Довольно талантливо изображали эдакого наполовину педераста (я от неожиданности поперхнулся едким дымом), наполовину гермафродита. То есть существо как бы изначально безопасное. Отмечу, кстати, ваша находка с животным-спутником в своем роде превосходна. Одного не пойму, зачем вы его побрили?
– Из гигиенических соображений, – отмахнулся я. – Летом у него почему-то всегда блохи заводятся. Пришлось принять превентивные меры.
– Гм, блохи?.. – насторожился Кракен. – Блохи, тогда конечно…
По-моему, его слегка передернуло. Подумаешь, впечатлительный какой, подумал я. И в тот же момент у меня самого вдруг мерзостно зазудело под волосами и в паху. Будто десятки каких-то маленьких, твердых тварей с коготками на лапках и остренькими алчными рыльцами-хоботками начали там ползать, ходить и даже подскакивать, выискивая местечко, где кожица потоньше, а кровушка поближе. Захотелось поджать пальцы ног и почесаться. Вместо этого я сжал зубы и демонстративно потрепал Жерара по спине.
– Послушайте… а как дело обстоит сейчас?.. – Кракен потерся шеей о воротник, стараясь, чтобы получилось как можно более непринужденно, и нервно затянулся пахитоской. – Он заразен?
– Сейчас нет. Средство радикальное, – поморщившись, сказал я. Меня раздражало, что мною же выдуманная дурацкая блошиная тема неуклонно уводит разговор куда-то в сторону. Не хватало еще, чтобы Арест Брезгливович сорвался с места и скорее пули помчался под душ, чиститься и дезинфицироваться. Я вновь обозначил интересующее меня направление: – Ну ладно, все понятно, мои попытки поколебать вашу сверхустойчивую систему провалились. Тем не менее вы должны признать, что кое-что мне удалось.
Кракен кивнул и якобы в задумчивости поскреб за ухом.
– Безусловно.
– А ведь я всего-навсего любитель, новичок в шпионских играх. Приготовишка. Где салага сумел мало, там опытный профи…
– Профи? – воскликнул Кракен, запуская сразу обе руки в шевелюру. Азартно почесался, потом спохватился, раздосадованно сказал «а, ч-черт!» и, высвободив пальцы из порушенной прически, заявил: – В том-то и дело, что разницы между вами и гипотетическим «профи» нет никакой. Работали вы на весьма приличном уровне. Учтите, это не комплимент. И кое-что вам действительно удалось. Другому пусть удастся чуть больше… Ну и что с того? Это будет тот же самый сизифов труд. И финал будет таким же. Гарантирую, рано или поздно ваш «профи» будет точно так же, как вы, стоять навытяжку перед чужеродной тварью, ловко маскирующейся под человека. Может быть, так же неумело будет пытаться курить предложенный ею табак, который, вполне возможно, и не табак вовсе, а, положим, сушеная цикута (я поперхнулся дымом вторично). И не будет у него, как и у вас, никакой уверенности, что тварь эта позволит ему дожить хотя бы до завтрашнего дня. – Мсье Кракен выставил вперед ладонь, медленно сжал ее в кулак, точно что-то сминая, и хищно осклабился. – Только представьте, зову я сейчас Жухрая и говорю: «Давай-ка, товарищ, узнай у мальчишки, кто его к нам подослал да кто дублирует, да какие надо слова приговаривать, чтобы сквозь стены ходить. И не стесняйся в методах дознания. Цель, брат, все средства оправдывает, все грехи списывает – вплоть до смертоубийства». Жухрай, понятно, отвечает: «С удовольствием» – и…
– Прекратите, – умоляющим тоном сказал я.
– Что? А, конечно…– спохватился он, разжал кулак и игриво пошевелил пальцами. – Ну-ну, не бледнейте, Поль. Насчет пыток – всего лишь шутка. Вы мне живьем нужны.
Он выудил из бокового кармана небольшой плоский лаковый футляр с неизменным рубенсовским сюжетом и что-то там на нем нажал. В футляре хрустнуло, он приоткрылся на пару миллиметров, после чего его заклинило. Сопя, Кракен начал ковырять его ногтем. Футляр долго не давался, а потом вдруг рывком раскрылся, до крови оцарапав кракенский палец выскочившим проволочным обломком. Оказалось, это пижонская карманная пепельница с подпружиненной крышкой. Пепельный столбик, ради которого затевалась вся эта показушная возня (действительно длинный в начале манипуляций), давно уже благополучно отвалился, но Кракен все равно постучал пахитоской о краешек пепельницы и спросил:
– Итак, что мы видим?
– У вас красная кровь, – сказал я.
– Разумеется, – удивился он и лизнул пораненный палец. – Кроме того, я являюсь млекопитающим, теплокровным, дышу смесью кислорода с азотом. Мочиться предпочитаю стоя, а спать – лежа. Количество хромосом в моих клетках в точности равняется вашему… к сожалению, не помню, сколько это будет по счету… ну и так далее. Но я говорю не о том. Равновесие системы! Оно восстановлено. Шар вновь недвижим. Наш Сизиф пусть не раздавлен его тяжестью, но заключен в узилище и имеет исключительно бледный вид… Да бросьте вы, Поль, наконец, пахитоску! – с кривой гримасой сказал он. – Все одно вам от нее никакого удовольствия. Чего травиться понапрасну?
Опять он был прав.
Кракен. Был. Кругом. Прав.
Жерар, может, и выкрутился бы, нашел, как повернуть беседу в потребном направлении, но я сдался. Затушил окурок и спросил:
– Так на что вам сдался пленный Сизиф?
…Прошло полчаса.
Факир глотал огонь и шпаги, заставлял бегать туда-сюда гуся с отрубленной головой и метал кинжалы в худенькую помощницу, облаченную только в прозрачную вуалетку, газовые шальвары да мониста. Под конец совсем разошелся: заставил бедняжку лезть в разрисованную звездами длинную коробку и с необыкновенно веселой гримасой продемонстрировал зрителям блестящую пилу. «Маньяк!» – подумал я.
Дамы лизались. Жерар томился. Я допивал четвертый стакан сока.
«Опустошение – это то, что приносит пользу».
Пока что не приносило. Может, опустошаю не то, что следует?
– Останься, – шепнул я бесу. – В случае чего знаешь, где меня искать. Он кивнул.
В туалете я решительно направился к знакомой кабинке, заперся в ней и вытащил из карманов пакет, скотч, листок бумаги. Пакет я оставил внутри (он мне пригодится позже), а сам вышел. Кабинку запер. Скотчем надежно залепил задвижку и приклеил к дверце листок. На листке было крупно отпечатано: «НЕ РАБОТАЕТ!» Надеюсь, этого достаточно. В будущем мне понадобится именно эта кабинка, и не хотелось бы, чтобы какой-нибудь посетитель занял ее для своих нужд в самое неподходящее время.
К моменту моего возвращения факир со сцены успел испариться вместе с безголовым гусем и распиленной ассистенткой. За опущенным занавесом таскали что-то громоздкое. По потолку метались цветные кольца, кудрявые арабские буквы – это осветители, тактично направив прожектора вверх, пробовали фильтры.
Занавес всколыхнулся, и появился Джулия с микрофоном.
Он ослепительно улыбался.
У меня немедленно возникло страстное желание срочным порядком вернуться в сортир. Кишки мои помнили, оказывается, все: и Сю Линя, и грот с черепахами, и ласковое змеиное «кто там?». Завертело их так, что караул. Я прислонился к стеночке, глубоко вдохнул, сосчитал до десяти, выдохнул. Спокойно, Паша. Обосраться сегодня ты еще успеешь. И может быть, даже неоднократно. Спешить некуда. Вдох… выдох. Ты знал, на что идешь. Вдох… выдох. У тебя здесь куча сообщников. Вдох… выдох. А задание – пустяк. Вдох… выдох. Выполнишь – и спи, отдыхай.
В животе побулькало-побулькало да и успокоилось.
Вот какой я волевой человек.
Соседки забавлялись метанием в Жерара бумажных комочков, сооруженных из салфеток. Жерар (он забрался или был посажен на столик) ловко ловил комочки зубами и сплевывал в тарелочки и бокалы поэтесс. Поэтессы хохотали.
Лола попыталась угодить очередным шариком и в мой рот, но не добросила.
Холодно улыбнувшись, я подхватил беса, после чего осведомился, известно ли дамам, насколько мерзок бывает ликер, когда проливается на одежду? Мне-то отлично известно. Ибо я катастрофически неуклюж, постоянно за столом что-нибудь опрокидываю.
– И хоть бы раз на себя…– посетовал я, садясь. Дамы оказались не настолько пьяны, чтобы не понять намека. Скривили уничтожающие гримасы. Отлично слышимым презрительным шепотом назвали меня хамом, свиньей, а еще скопцом и кобелем. Отвернулись. Лесбиянки, подумал я в отместку. И стихи у них наверняка бездарные.
Настроение испортилось окончательно.
Скорей бы Лейла появилась, что ли.
– …История восхождения нашей сегодняшней гостьи на эстрадный Олимп вполне заслуживает отдельного повествования, – заливался между тем Джулия. – Вы возразите мне, конечно, что много раз слышали ее, читали в журналах, однако уверяю – ни разу не была она рассказана полностью. Мы же не утаим от вас ничего! Вы, господа, станете первыми, кто узнает новые, поистине интимные подробности этой авантюрной и одновременно трогательной сказки. Да-да, сказки! Итак, все началось более пяти лет назад, когда господина Аскерова взорвали в собственном автомобиле. К счастью, машина была бронированной, поэтому владелец приличного числа уральских и сибирских заводов по производству «крылатого металла» уцелел. Хоть и был крепко контужен. Пролежал он в коме года три с половиной. За это время капитал его мало не удесятерился; кроме того, вошла в возраст прекрасная племянница, обладательница чарующего чувственного голоса. Со всем пылом юности девушка мечтала о славе. Однако была барышней не только хорошенькой, но и умненькой. Она понимала, что слава – это в первую очередь деньги, во вторую и третью тоже деньги и только в пятую—десятую – талант. Деньги были у дядюшки, который, клятвенно обещали врачи, вот-вот восстанет от летаргии. Лейла решила действовать. Первым, что увидел очнувшийся от трехлетнего беспамятства «алюминиевый герцог», были ее огромные заплаканные от радости глаза. Дальше – ясно. Сердце господина Аскерова наполнила любовь. Отцовская или (мы же с вами взрослые люди!) не совсем. Не важно. Важно, что была она искренней и горячей. «Хочешь, я куплю тебе корону Мисс мира? – спросил Аскеров. „Мое призвание – петь“, – скромно сказала дядюшке Лейла и в мгновение ока стала звездой.
Джулия на миг умолк. Зал ждал продолжения. Джулия вцепился в микрофон, как в шею врага, подтянул его к размалеванной пасти и проговорил:
– Вы думаете – и это сказка?.. Вы думаете – и в чем тут сказка?.. Вы думаете – да она же хищница!.. Проза, думаете вы раздраженно, а Джулия, обещавший нам чудеса, – лжец!.. Если так, сладенькие мои, вы не правы! Сказка уже начиналась. Она подкралась к нашим героям как рысь, улыбнулась, как Чеширский кот, и… И Лейла по-настоящему полюбила дядюшку. Дочерние те чувства или (мы же с вами взрослые люди!) не совсем, не важно.
Важно, что они пламенны. Помните Библию? «Стрелы ее – стрелы огненные…» Пламя это сжигает наших героев, а сейчас, коснувшись, поглотит и вас! Итак, встречайте!.. Звезда Востока! Шемаханская царица!! ЛЕЙЛА!!!
Джулия, аплодируя, удалился за кулисы. Занавес разошелся, четверо мускулистых невольников вынесли на сцену открытые носилки с Шемаханской царицей.
Шоу началось.
Я снова приник к орхидее:
– Здесь Сизиф. Вышла. Отсчет.
Посмотрел на часы. 22.17. Плюс пятнадцать минут. 22.32. Успеет ли стемнеть по-настоящему? Пол-одиннадцатого… Нет, не помню. Ну ладно. Зритель-то за четверть точно успеет весь подтянуться. И втянуться. Так что праздношатающихся на моем пути быть не должно. Надеюсь, бедра Лейлы заинтересуют и часть секьюрити.
Десять минут закончились удивительно быстро. Оставалось пять. В самый раз.
Я поднялся.
Зал был околдован. Лейла безо всяких факирских штучек выдавала такое, что даже официанты забыли о своих обязанностях, даже поэтессы разинули рты – и, забрось я им сейчас туда по бумажному шарику, вряд ли заметили бы.
Умница Кракен рассчитал верно: на мой уход действительно никто не обратил внимания.
Путь до сортира занял еще две минуты.
Возле двери, ведущей в закрытую для публики часть заведения, торчали знакомые мне акромегалии. Долг и любопытство почти зримо разрывали гигантов надвое. Отходить от двери более чем на пару шагов им, видимо, запрещалось категорически. Однако и пропустить выступление такой знойной и фигуристой девицы казалось им непозволительной глупостью. Страдальцы вставали на цыпочки, тянули бычьи шеи, чтобы увидеть сцену, и, должно быть, что-то все-таки видели. Гоготали.