– Хорошо. Я произнесу заклинание, которому учил меня Мырддин. Но если от него тебе станет плохо, не обижайся – сам просил. Называется «мантра». Слушай: «Харе Рама, харе Кришна, Рама Рама, харе харе, харе Рама, харе Кришна, Кришна Кришна, харе, харе».
Это был полнейший экспромт, наглая отсебятина, никакого отношения к Мырддину не имеющая, но, как и бывает всегда в таких случаях, кришнаитское «заклинание» подействовало сильнее, чем какой-нибудь гейс на родном языке великана. Урхаган схватился за голову, может быть, ему действительно стало плохо, а потом глянул на рыцаря широко раскрытыми глазами, как если бы вдруг узнал в нем старого знакомого, и прошептал:
– Сдаюсь.
– Хорошо, – еще более строго проговорил Тристан. – А что я предъявлю моему хозяину Сигурду Отважному в качестве боевого трофея?
– Это не проблема! – засуетился Урхаган. – Сейчас принесу. – Он ринулся к кораблю с невероятной резвостью и притащил из трюма грязный мешок. – Смотри!
В мешке лежал джентльменский набор: отсеченная голова великана и отсеченная же правая рука. Габариты расчлененки вопросов не вызывали. И рожа зарубленного была вполне подходящей, даже похожей на Урхаганову.
– Откуда? – удивился Тристан.
– Что значит «откуда»? У нас в Гренландии все такие. Как убьют кого-нибудь на поединке, мы заморозим голову и руку, ну и возим с собой. На всякий случай. Рыцари очень охотно покупают. За хорошие деньги, между прочим. Ну а иногда вот так получается, как сегодня. Мы ведь с Морганой работаем только в тех регионах, которые еще не охвачены Мырддином. Но без накладок не обходится. Ты вот пришел, объяснил все как положено – и мы уходим. Никаких проблем.
Проблем действительно никаких. Хеппи-энд. Но один маленький вопросик все же мучил Тристана. Как они от Гренландии и почти до Зелены Гуры довезли человечину в замороженном виде? Может, Фея Моргана и не самая сильная колдунья, но промышленные холодильники делать она уже научилась.
– Послушай, – решился он спросить, раз уж разговор стал окончательно мирным. – А где вы держите на корабле эти руки, ноги и бошки заледенелые?
– Как где? В холодном отсеке, разумеется.
– А не покажешь мне, как он устроен? – вкрадчиво поинтересовался Тристан.
– Да пошел ты знаешь куда! – неожиданно взбеленился побежденный громила. – Не было такого уговора! Понял? Не было!!!
И так он громко начал вдруг орать, что даже Курнебрал из кустов вылез, сочтя нештатную ситуацию приравненной к условному сигналу хозяина. Тристан раздраженно махнул рукой на своего оруженосца, а Урхагана принялся успокаивать:
– Да ладно тебе, друг, ну чего ты, перестань…
Великан, продолжая ворчать, пыхтеть и обиженно отплевываться, забрался по пояс в трюм, оттолкнулся веслом от берега и наконец крикнул:
– Ладно. Прощай, Тристан, я на тебя обиды не держу. Возвращайся к хозяину, и все будет в порядке.
– Прощай, Урхаган.
– Силен мужик, о-о-ох силен! – с уважением протянул Курнебрал, уже стоявший сзади и провожавший глазами корабль, который быстро уплывал вниз по течению.
Встретили Тристана с почетом, но не как в родном Тинтайоле, более сдержанно. Такой уж стиль был у герцога Жилина. Опять же, если формально взглянуть, велика ли победа? Всего лишь герцогство спас – не королевство. А желаешь почестей от польского короля – дуй до Кракова.
Но Тристан собирался дунуть совсем в другую, можно сказать, противоположную сторону. Почести ему обрыдли еще много-много лет назад, а вот без Изольды он скучал с каждым днем все сильнее. И тут уж никто – ни люди, ни Бог, ни дьявол – помочь не смог бы. Просто настало время возвращаться к любимой. Он понял это по дороге от места «битвы» до Зеленогурского замка и, едва войдя, сообщил о решении хозяину.
– Я служил тебе верой и правдой, – сказал Тристан, – я был тебе вассалом, но пришел момент вспомнить, что я свободный человек, вольный странствующий рыцарь. Не серчай, друг, я покидаю тебя сегодня. А в награду за долгую службу и последний совершенный мною подвиг прошу у тебя сущую безделицу – твою волшебную собачку Лоло-ци-Ци.
Лицо герцога Жилина приобрело цвет благородных серых шелков, какие носят уэльские королевы. Он выдохнул свистящим шепотом:
– Только не это!
И едва не лишился чувств.
– Уговор дороже денег, Сигурд, – напомнил Тристан.
– Возьми мой меч! – предложил герцог в отчаянии.
– У меня есть свой, – возразил Тристан. – А вот собачки такой у меня нет.
– Но зачем она тебе?! – буквально возопил Сигурд.
– Ответить честно? Отвечу. Я подарю ее своей любимой. Ведь ей гораздо труднее, чем мне, переносить долгую нашу разлуку.
– Хорошо, – смирился Жилин. – Забирай, только оставь мне колокольчик. Ведь я теперь не смогу без него. Я так привык!..
– Ты с ума сошел, брат мой во Христе! Да разве не сам ты объяснял, что собачка и колокольчик связаны неразрывно? Как можешь ты предлагать такое?
– Конечно, ты снова прав, Трыщан, конечно, – проговорил герцог очень тихо и вдруг заплакал настоящими крупными слезами.
Это было полнейшее сумасшествие.
«Детский сад какой-то! – думал Тристан. – Он что, надеется разжалобить меня? Убийца сотен людей пытается разжалобить крокодиловыми слезами другого убийцу, пусть не сотен, но уж десятков людей – точно! Смешно, ребята. Просто смешно!»
Тристан почти не лгал. Он действительно собирался послать собачку Изольде. Только вместе с собою. И разумеется, не для того, чтобы глушить тоску. Это было бы несерьезно. Тоска тоске рознь. Ну, скажем, вместо водки использовать сиамского кота и радиоприемник еще так-сяк можно, хотя и несколько странно, а вместо женщины, тем более вместо любимой женщины – помилуйте, о чем тут говорить! Даже если б собачка Лоло-ци-Ци оказалась сложнодействующим наркотиком, а такая гипотеза у Тристана возникала после разговора с корчмарем, даже тогда он не согласился бы с возможностью задушить свое нежное чувство ядовитой потусторонней дурью. Во-первых, еще не факт, что эта дурь подействовала бы, а во-вторых, любая наркомания – та же смерть, только медленная. Уж лучше сразу головой о камни! Но это мы еще успеем. Мырддин как будто обещал устроить в лучшем виде, а пока… В дорогу!
Герцог Жилин Зеленогурский плакал, надо отдать ему должное, всего каких-нибудь полминуты. Потом, очевидно, вспомнил, что он еще и Сигурд Отважный, убоялся внезапного вторжения в покои заботливых и любопытных своих вассалов или слуг и решительно смахнул с лица все остатки недавней истерики.
– Обещай мне одно, – попросил он Тристана. – Обещай не уничтожать мою любимую игрушку, если вдруг она надоест тебе или твоей Изольде. Обещай вернуть ее мне в таком случае. Помни, как дорога она была старику Жилину – как никому из вас!
Последняя фраза герцога прозвучала странно, он никогда раньше не называл себя стариком. Да и что бы это значило: «как никому из вас»? «Из кого – из нас?» – недоуменно спрашивал себя Тристан, но требовать объяснений у Сигурда не стал, а просто пообещал ему все то, о чем просил бывший сюзерен. Да, теперь уже бывший. Они хлопнули на прощание самогону из заветного кувшина и крепко пожали друг другу руки.
Корабль Тристана снарядили быстро. Нагрузили многочисленными дарами – вином, провиантом, посудой, оружием, дорогими тканями и заморскими зельями целебными. Дал им Жилин в дорогу и провожатого – опытного лоцмана, который знал каждую мель, каждое узкое место на Одре и должен был сойти на берег, только выведя корабль в море.
Подушечку с котом поместили на всякий случай в большую золоченую клетку. И не зря: кот очень нервничал, когда его выносили из замка, а уж когда стали на корабль сажать – и вовсе принялся по всей клетке шуровать, как трюкач-мотоциклист под куполом цирка, при этом «колокольчик» его наяривал голосом Филиппа Киркорова «Зайку мою» с такой неожиданной громкостью и четкостью, как будто артист из далекого века собственной персоной отплясывал сейчас на палубе и пел.
Луша тоже перепсиховала в момент отплытия. Чужеземного зверька Лоло-ци-Ци она встретила громким недовольным лаем и потом долго не могла успокоиться. Не последнюю роль сыграла тут и толпа провожающих горожан, среди которых большинство составляли, разумеется, обыкновенные зеваки, ни разу в жизни до этого не видавшие Трыщана Лотианского. В общем, на момент отплытия шум в гавани Зелены Гуры стоял изрядный, и даже смирные, хорошо воспитанные лошади еще не меньше получаса раздраженно били копытом в специальном трюме. Спасибо, доски у них под ногами были толстые-претолстые, а то бы наверняка пробили к чертям собачьим днище и корабль торжественно затонул бы возле самого города на глазах у восхищенной публики.
Весь путь до большой воды преодолели они спокойно, без приключений, если не считать нескольких перебранок, едва не перешедших в стычки, с набегавшими с западной стороны небольшими отрядами германских крестоносцев. Тристан вначале пытался объяснить бестолковым рыцарям, что время их еще не пришло, что первый Крестовый поход состоится никак не раньше чем лет через сто пятьдесят, однако туповатые псы-рыцари ни в какую не хотели этому верить. Тогда Тристан попробовал хотя бы отговорить их от бессмысленного разгрома Палестины. В ответ крестоносцы, разумеется, сделали все назло: собрались большой толпой и ломанули на юг. Тристану осталось только смотреть им вслед и цедить сквозь зубы: «Ладно, ребята, вот ужо Шурик-то Невский покажет вам кузькину мать на Чудском озере годочков через триста!..»
А на просторах Балтики, ну, то есть, по тем временам, Варяжского моря, конечно, сразу стало хорошо. Тихо, уютно, по-домашнему. Норвежские пираты каким-то чудом обходили их стороной, пару раз довязались удивительно волосатые и удивительно пьяные шведские купцы, пытались задорого какую-то дрянь Тристану втюхать – то ли акулий плавник, то ли китовый ус, то ли ворвань. Тристан толком не знал, что такое ворвань, а Курнебрал перевел ему как рыбий жир. Сочетание этих слов вызывало традиционно тошнотные ассоциации, и решено было ничего не покупать. Еды хватало вполне на всю дорогу аж до самой Британии, а к тому же они, безусловно, заходили в некоторые порты – и за свежей пресной водой, и просто из любопытства.
Кот Лоло (называть его полным именем Тристану было утомительно, а Курнебралу так и вовсе недоступно) за время путешествия полностью освоился в новой обстановке, подружился с Лушей и даже стал с ней на пару гонять по трюмам, а иногда и ловить здоровущих корабельных крыс. Кроме того, в хорошую погоду, когда светило солнышко и судно шло ровно, разрезая мелкие тихие волны, кот и собака устраивали на палубе замечательную возню на потеху всему экипажу. Луша как бы пыталась отгрызть Лоло голову, разевая свою немаленькую пасть, а тот, словно укротитель в цирке, отважно подставлялся, но в последний момент ускользал, уворачивался и, изящно размахнувшись, бил собаку лапой по морде. Бил, разумеется, шутя, практически не выпуская когтей. И конечно, звери при этом то и дело задевали верньер настройки приемника, так что морские дали оглашались то политическим комментарием к событиям конца двадцатого века, то чарующими звуками еще не сочиненных и потому непостижимо прекрасных мелодий.
Иногда ночами Тристан подолгу слушал радио, настроившись на российскую волну. При этом он, разумеется, избавлял кота от необходимости носить приемник на шее. Из очередной информационной программы он понял, что там уже тысяча девятьсот девяносто седьмой год. Изольда оказывалась права в своем странном и нелогичном предположении. Правда, у них тут, в десятом веке, прошло лет шесть или семь, а там (Черт, да где это там? Что за глупость?!) всего год с небольшим. Чеченская война не совсем ясным образом закончилась, точнее сказать, прекратилась, еще точнее – перестали стрелять каждый день и из тяжелых орудий, а мелкие стычки, теракты, захват заложников – все по-старому. Ольстер он и есть Ольстер. Изольда и в этом оказывалась беспощадно права.
Так он жил двойной жизнью на этом корабле среди северных холодных волн и был по-своему счастлив. Он вспоминал, как плыли они из Ирландии в Корнуолл, вспоминал те сказочные ночи и, слушая в программах «Русского радио» их любимые песни тех далеких московских лет, вдруг сделавшихся снова близкими здесь и сейчас, чувствовал себя героем сказки, а потому верил в добрую, хорошую концовку и физически ощущал, что сердце Изольды бьется рядом с его сердцем. Всегда и везде, как бы далеко друг от друга они ни находились.
И вообще как это здорово – плыть к ней навстречу и знать: они снова увидятся, снова будут вместе!
И вот однажды в подобную эйфорическую мешанину мыслей Ивана Горюнова неожиданно ворвался до жути знакомый голос. Знакомый-то знакомый, но чей? Диктора «Молодежного канала» радио «Юность» сменил его напарник и, читая какое-то письмо, пришедшее в студию, вдруг произнес:
– Иван, ты слышишь меня?
Тристан вздрогнул.
– Не расслабляйся, Иван. Тебя ждет еще много трудностей впереди. В качестве доблестного рыцаря Логрии Тристана Лотианского и Корнуолльского ты еще должен будешь совершить не один подвиг, прежде чем все закончится так, как мы хотим. И не торопись к своей милой. Привет тебе передает некто Витюшка Мырддин из города Урюпинска Волгоградской области. Помнишь, Иван, своего однополчанина? Ну, будь здоров! А мы продолжаем нашу программу. Через минуту – выпуск новостей…
«Ну, вот и ответ!» – сформулировал наконец Тристан первую внятную мысль, когда бешено заколотившееся сердце немного успокоилось и он, восстановив дыхание, рискнул открыть глаза.
Вокруг все было по-прежнему: и уютно свернувшийся калачиком кот Лоло, и спящая Луша, положившая голову на лапы, и потрескивающий факел в углу каюты, и матовый блеск маленького черного волшебника в руке.
«Вот и ответ. Мырддин не просто в курсе. Мырддин эту феньку и придумал, надо полагать. Значит, все идет по плану. Слава Богу. Однако не случайно же он вышел на экстренный сеанс связи. Едва ли было так просто вклиниться в радиоэфир девяносто седьмого года, даже волшебнику. Для этого наверняка потребовались веские причины. Попробуем понять какие.
Что ж, браток, вспоминай азы, полученные на занятиях по анализу информации. Начнем с поиска ключевой фразы. Очевидно, вот она: «Не расслабляйся, Иван». Предупреждение об опасности. Какой же? Ну, смелей, смелей, чему учил полковник Драговой? Вспоминай, шпион недоученный! Правильно тебя Машка прозвала. Чайник ты! Вышел в море, увидел, что нет пиратов, и почувствовал себя в отпуске на курорте. Нет, братишка, ты по-прежнему на войне, ты по жизни обречен воевать. И здесь и там. Так что соберись и подумай, откуда исходит опасность».
И тут он вспомнил, какая мелочь вот уже несколько дней не давала ему покоя в той дневной жизни – тоже веселой, кстати, но не такой прекрасной, как ночная – с музыкой, воспоминаниями, мечтами и новостями из будущего.
В дневной жизни он обнаружил «хвост» за своим кораблем. Небольшое суденышко уже трижды входило в те же гавани, что и они, а чей это кораблик, выяснить Тристану не удалось. Иногда маячило что-то и в море, но разве разглядишь наверняка, тот ли объект за тобою движется. Он вообще сначала посмеялся над собственным предположением: шпионские страсти в десятом веке! Не иначе ты, Иванушка, слишком много наслушался новостей из будущего мира. Остынь.
Но теперь, после звонка Мырддина (как небрежно выскочило из глубин памяти это слово – «звонок»!), он склонен был гораздо серьезнее отнестись к проблеме возможного преследования. Собственно, вариантов существовало не много. Подумать на короля Марка, с которым не виделись так давно и который как будто бы все простил? Грешить на гренландских великанов или на случайно обиженных рыцарей с южных берегов? Уж скорее какие-нибудь неведомые маги, соперничающие с Мырддином, поднимают голову. А вероятнее всего, это герцог Жилин снарядил в погоню своих ищеек. Ведь этот Сигурд Зеленогурский проявил большой, можно сказать, повышенный интерес к личности Тристана, да и сам он человек загадочный и непредсказуемый. Что ж, оставалось поймать польских филеров, прижать к стенке и вывести на чистую воду. Интересная задача. Для ее решения следует задержаться подольше в ближайшем порту.
Их корабль тем временем подплывал к берегам Арморики. Гавань Карэ лежала прямо по курсу.
Ребята, сошедшие с суденышка-хвоста, работали на удивление грамотно, но и Тристан напрягся, вспомнил все, чем владел много лет назад, и подловил-таки зеленогурского «дятла» в первом же портовом кабаке. Вот только не смог он прижать его к стене. Потому что никакой это был не дятел. А был это переодетый, с разукрашенным лицом и нахлобученным париком герцог Жилин собственной персоной, без ансамбля. Тристан узнал его практически сразу. И конечно, ничего не стоило догнать и схватить вчерашнего приятеля, но наш герой так обалдел от неожиданности, что решил до поры никаких резких шагов не совершать. Ведь и Сигурд тоже видел Тристана и, безусловно, понял, что узнан, но от общения предпочел уйти. Все это требовалось хорошенько обмозговать.
А Корнуолл уже был не за горами.
«Пошлю-ка я к Изольде Курнебрала с волшебной собачкой, – решил Тристан. – Сам же пока вместе с Лушей задержусь у местного сюзерена, или как его там. Дух переведу и спутаю все карты хитроумному поляку. Вот так».
И откуда такое решение выплыло? Не иначе, подействовал совет, ненавязчиво данный Мырддином: «Не расслабляйся, Иван, и не торопись к милой». Что ж, он и не стал торопиться.
Глава восемнадцатая,
посвященная королеве Изольде, тяжким страданиям души ее (и не только души) в одиночестве и тоске по Тристану, многочисленным, почти бесплодным попыткам скрасить унылую жизнь, а в итоге повествующая весьма подробно о бурной и даже веселой развязке всей этой печальной истории
Любовники не могли ни жить, ни умереть друг без друга. Жить им в разлуке было ни жизнь, ни смерть, но то и другое вместе».
Изольда вспомнила вдруг две эти фразы, в равной мере красивые и чудные, из какого-то древнего текста. Какого именно? А не все ли равно теперь? Мырддин еще когда велел не думать обо всякой филологической ерунде. И она действительно все реже и реже примеряла свою жизнь к поэтическим и прозаическим версиям легенды. Но эти две фразы всплыли из памяти помимо воли. Уж больно точно передавали они теперешнее состояние Изольды.
Месяц прошел или год? А может, два года с тех пор, как они расстались? Совершенно невозможно было понять. Ни жизнь, ни смерть, а то и другое вместе.
Древние авторы, понятное дело, предпочитали подробнее останавливаться на страданиях духа, а про томление грешной плоти, как правило, ничего не упоминали вовсе. Но это же несправедливо. И вообще мыслимо ли разорвать две эти ипостаси?
Король Марк как-то вдруг и очень стремительно постарел. Плотский интерес к жене просыпался в нем все реже и реже, грозя в самое ближайшее время угаснуть навсегда. В каком-то смысле это было хорошо – для Изольды одной проблемой меньше. Но с другой стороны, она вдруг поняла, что, несмотря на почти дочернее отношение к Марку, уже привыкла к известной регулярности их супружеских игр, и теперь ей чего-то стало не хватать. То есть даже не чего-то, а вполне конкретных, каждой молодой женщине необходимых ощущений. И оттого Изольда еще больше скучала по Тристану, скучала всем существом своим.
Был такой критический момент, когда королева подумывала даже, а не соблазнить ли – да чего там соблазнять! – не отдаться ли ей красавцу Перинису. Тем более что слухи о его небывалом таланте и выдающихся размерах мужского инструмента давно ходили по всему Тинтайолю. Перинис весьма возбуждал Изольду уже одним лишь полуобнаженным торсом своим и упругими ягодицами под облегающими штанами. И как-то раз королева специально подстроила, чтобы он занялся любовью с одной из служанок, а сама спряталась в соседней комнате и в щель между занавесками наблюдала весь процесс. Результат этого вуайеристского сеанса был несколько неожиданным: Изольда передумала, элементарно побоялась отдаваться Перинису. Все-таки его орудие наслаждений было чуточку слишком огромно, а к тому же ей вдруг подумалось, что именно с Перинисом измена Тристану будет особенно подлой и низкой. Но тело-то ее, истосковавшееся, измечтавшееся, разгоряченное до крайности, требовало разрядки, как набрякшая дождем грозовая туча – если вовремя не излиться, будет гром и молния, пожар, катастрофа… И королева совратила на греховные действия свою служанку – маленькую толстенькую хохотушку Марту, милую и самую верную. Познакомила девчонку со всеми прелестями лесбийской любви, и та очень скоро начала и сама получать удовольствие, а не только покорно исполняла волю хозяйки.
После они еще не раз и не два предавались этим утехам, когда Изольде вновь становилось совсем уж невмоготу, но, вспоминая Бригитту, королева не могла не взгрустнуть: Боже, разве их можно было сравнивать! Марте до Бригитты, как Бригитте… до Тристана. Да, именно так. Кроме шуток.
Два года прошло среди этих суррогатных радостей, среди торжественных приемов иностранных гостей, выездов на охоту и бесконечных занятий с юными придворными девицами. Все так скучно, так однообразно.
Последнюю весточку от Тристана, традиционно закамуфлированную под посылку от родственников из Темры или Ат-Клиата, Изольда получила больше полутора лет назад. Любимый тогда еще был совсем близко, в Камелоте, впрочем, нет, пожалуй, все-таки уже в Кастилии. А после ни один посыльный не примчался к ней с заветным кольцом, ни один купец не привез от Тристана письма или подарка. Лишь как-то раз заезжий шотландский жонглер, известный враль и весельчак, только что прибывший, по его собственным словам, из Византии, рассказал о беспримерных подвигах британского рыцаря Тристана на острове Крит. Но виделся ли этот тип с ее героем лично, или слава о нем дошла до жонглера через третьи руки, понять Изольде так и не удалось.
Другой менестрель, отправлявшийся в долгое путешествие по Южным морям, согласился взять у нее письмо и, разыскав Тристана, передать лично в руки, однако не прошло и недели, как Изольда увидела свой пергамент на столе короля. Лежал он развернутый и придавленный большим полушарием из розоватой яшмы. Это был любимый камень Марка, подаренный кем-то из его северноальбийской родни, и клал он под него только самые важные документы. По счастью, письмо свое составила она для конспирации и смеха ради на сикульском наречии, то есть на языке древних сицилийцев, и во всем королевстве некому было разобрать его смысл, Тристана же называла она исключительно Иваном и подписалась «Маша». Поэтому теперь с чистой совестью сделала круглые глаза: мол, она не только не диктовала никому этого послания, но и вообще представления не имеет, что это, кто это, кому это и по-каковски. Очевидно, просто не все еще вымерли идиоты из живучего племени злопыхателей, завистников и клеветников. И было бы странно, если б король Марк не поверил своей любимой жене и на этот раз. Он и поверил. Велел разыскать негодного менестреля, и бедняге, разумеется, отрубили голову, как только нашли. За подлый навет на самого дорогого королю человека могло быть наказание и пострашнее.
Изольда с удивлением отметила про себя, что даже муки совести ее уже не тревожат. Притерпелась, одичала, озверела. Ну и, разумеется, сделала вывод: доверять нельзя здесь никому. Кроме, конечно, Периниса, ну и, может быть, еще Марты. Вот только ни того, ни другую послать на поиски Тристана она никак не могла. Оставалось одно – терпеливо ждать, развлекаясь все теми же тихими играми: опостылевшей охотой, дурацким рукоделием (не путать с рукоблудием!), неправильным однополым сексом, да еще интеллектуальными беседами и занятиями с филидами-инвалидами, которые сообщали ей массу глупостей и откровенного вздора из истории разных народов, но попутно обучали новым языкам, а иногда и полезным навыкам, например, чтению по линиям руки или по звездам.
Но вот минуло очередное лето, и в особо тоскливые осенние дни появился все-таки у ворот Тинтайоля долгожданный гонец в темной монашеской одежде и велел передать королеве, что он от Курнебрала. Изольда призвала гонца к себе и узнала, что Курнебрал здесь, прячется на всякий случай на окраине города в лачуге бедняка, а везет оруженосец королеве большой и важный подарок от своего господина.
Король Марк в тот день, по счастью, пропадал опять в Сан-Любине, и Изольда, не долго думая и позвав с собою лишь Периниса, отправилась на встречу со старым другом.
Никто не преследовал их, петлять не пришлось, и Курнебрала нашли они быстро. Верный оруженосец Тристана выглядел очень утомленным, исхудавшим и постаревшим. Как показалось Изольде, лет на десять. Последнее нелегкое путешествие через Ла-Манш с бурями, нападениями пиратов и незапланированными заходами в чужие гавани сильно измотало его. А о Тристане Курнебрал рассказал королеве достаточно подробно. Ведь ей было интересно все, даже самые мелкие детали. Оруженосец только хитро замолчал всю историю с волшебной собачкой, приберегая ее на сладкое, а по поводу возможной встречи в ближайшее время высказался невнятно: мол, хозяин его живет теперь уже совсем недалеко от этих мест, однако некоторые трудности секретного, скажем так, характера заставляют его пока задержаться в Арморике. Но как только появится возможность, Тристан непременно прибудет в Корнуолл лично и даст о себе знать.
И после этих сбивчивых объяснений, не дожидаясь вопросов королевы, Курнебрал предложил ей пройти в соседнее помещение и там сразу сбросил покрывало с золоченой клетки, говоря при этом: