Страница:
А на утро я наконец получила телефон некоего Четриоло, знавшего Бернардо Фелоцци не только как Джинго, но и как Бернардо Фелоцци, позвонила ему и договорилась о встрече. Похоже было, что Четриоло (по-нашему «огурец») — это просто кличка. Ну что ж, каждый волен представляться, как хочет.
Было часов одиннадцать, не меньше, но Сергей еще спал и правильно делал. Ведь это я ждала важного звонка и была им разбужена, и вообще это я приехала в Неаполь работать, а Ясень хотел просто отдохнуть. Однако все-таки пришлось его растолкать.
— Сережа, вставай, мне надо срочно с тобой поговорить.
Он сладко зевнул, потер глаза и попросил:
— У нас там граппа осталась. Налей, пожалуйста.
— А без этого ты не можешь обойтись?
— Могу. Но не хочу.
— Ладно, — сказала я, доставая недопитую бутылку, — только при одном условии. Ты будешь совершенно серьезно отвечать на все мои вопросы.
— Годится.
Он хлебнул, я тоже — совсем чуть-чуть, за компанию, и мы начали.
— Существует ли архив службы ИКС?
— Разумеется.
— Ты имеешь к нему доступ?
— Очень ограниченный. Неограниченный имеют только три человека: Базотти, Спрингер и Кумахира. Возможно, еще Сиропулос. Ну и, наверно, есть личный архив Дедушки, к которому вообще никто доступа не имеет.
— А Ковальский?
— Анжей знает гораздо меньше, чем ты думаешь. Ему это все просто не нужно. Он далек от политики и интриг.
— Откуда взялся Кумахира?
— Кумахира — один из, говоря по-нашему, паханов якудзы, контрразведчик высочайшего класса и редкий интеллектуал. Дедушка искал такого человека долго и методично. Сегодня Кумахира — это реальный контроль над Японией и Китаем как минимум.
— Доверять ему можно?
— Нет, конечно. Доверять никому нельзя.
— И Дедушке?
Ясень сделал паузу и налил себе еще капельку по поводу такого вопроса.
— Это отдельная тема, — сказал он. — Если у нас сегодня обзорный брифинг, давай углубленное изучение проблем отложим на следующий раз.
— Давай, — согласилась я. — Это был не вопрос, а подколка. Поехали дальше. Кому ты звонил в Неаполь из Ясенева в ту ночь, когда мы познакомились?
— Роберто Пьяцци, одному из ведущих агентов Дедушки здесь, в Италии.
— С ним можно сейчас связаться?
— Разумеется. О чем ты хочешь его просить?
— Я хочу узнать все о Бернардо Фелоцци. О Джинго. Кстати, как его настоящее имя?
— Паоло Ферито.
— Забавная фамилия.
Ferito по-итальянски означает «раненый».
— Его убили? — решила я уточнить.
— Да, местные мафиози. Ему нельзя было возвращаться в Италию.
— Почему же он вернулся?
— Видишь ли, мы, конечно, были друзьями детства, но эту сокровенную тайну Бернардо мне не доверил.
— Я же просила серьезно. Сейчас граппу отниму.
— Отнимай, мне уже не надо. Я действительно ничего больше не знаю об этом итальянце. Тогда я навел о нем справки в самом общем виде и не для дела, а просто по привычке.
— Хорошо. Знал ли Дедушка Чистякова?
— Ничего себе перескок! Полагаю, что нет. Чистяков был резидентом в Португалии в те времена, когда Базотти еще только раскручивался, а уже в шестьдесят третьем году Анатолия Геннадиевича перевели в центральный аппарат, и до самого восемьдесят второго он сидел в Москве, если не считать нескольких краткосрочных командировок.
— Куда?
— Бразилия, Ангола, Германия, кажется, точно я не помню.
— Но это можно уточнить?
— Конечно, можно.
— Отлично. Встречался ли Дедушка с Андроповым?
— Да. В начале восемьдесят второго года. То есть это я считаю, что встречался. Ни документов, ни живых свидетелей этой встречи не существует.
— Ты хочешь сказать, что есть мертвые свидетели?
— Именно. С Дедушкой были два его лучших агента. Они убиты в том же январе командой гастролеров из Греции. Дедушка провел расследование и назвал заказчиком одного крупного перуанского торговца кокаином. Перуанец по сей день сидит в нашей далекой тюрьме, но тех двух убийств по-прежнему за собой не признает. И в данном случае я верю перуанцу. Дедушка сам убрал своих агентов.
— Ты же уверял меня, что с пятьдесят седьмого года Базотти никого не убивает.
— Да, но это было исключение.
— А может, было много исключений?
— Не думаю. Встреча с Андроповым — абсолютно уникальный случай в биографии Дедушки. Очевидно, в том разговоре он впервые в жизни потерпел фиаско. Может, просто не сумел договориться ни о чем — это уже удар, а может, и того хуже: почувствовал за собеседником непреодолимую силу, испытал давно забытое чувство страха и пусть совсем недолго, но выглядел жалким и слабым. Базотти из тех людей, кто не умеет проигрывать. Никто не должен знать, что он вообще бывает слабым. Вот почему те двое не имели права на жизнь.
— А ты когда-нибудь спрашивал Дедушку напрямую? Не о тех двоих, а просто о встрече с Андроповым?
— Спрашивал. И он ответил очень странно в не свойственной ему манере: «Сержо, давай ты не будешь больше задавать мне этот вопрос». И я больше не задавал. Я понял потом, что внутри службы ИКС принято считать, будто переговоры с советским лидером планировались, но не состоялись. А подтверждение своей догадки я получил через какое-то время от Нанды. Вот какой диалог состоялся между ним и Базотти в том же восемьдесят втором: «Нехорошо, Фернандо, у тебя повышенный тремор. Руки трясутся». — «Да ну, это что за тремор! Ты бы посмотрел, как они трясутся у Андропова». — «Я видел». — «Что ты видел? Ты видел на экране, а у русских телевидение хитрое, они большие доки по сокрытию своих недостатков…» Дедушка не мог случайно проговориться, с ним такого не бывает. Значит, что? Проверка Нанды на умение молчать? Странная проверка. Да Ковальский ее и не выдержал. Сказал мне. Возможно, не только мне. А я сказал тебе. Больше похоже на целенаправленную утечку информации.
— Почему ты не говорил об этом раньше?
— Ты не спрашивала. И потом вся эта история не имеет никакого отношения к твоей проблеме.
— Имеет, — сказала я уверенно. — Кто был с Андроповым на той встрече?
— Не знаю. Выяснить это практически не представляется возможным. Встреча ведь была строго конспиративной с обеих сторон.
— Думаю, выяснить можно и это. Но ты согласен, что во время разговора с настоящим бандитом Андропов предпочел бы иметь при себе не головастого референта-советчика, а в первую очередь хорошо подготовленного кадрового офицера с родной Лубянки?
— Пожалуй.
— Так вот. С Андроповым в тот день был Анатолий Геннадиевич Чистяков.
По-моему, Ясень просто обалдел. Сначала он хотел что-то сказать, но только открыл рот и этим ограничился. Затем поставил бокал на столик, выскочил из-под одеяла пробежался по комнате и заявил:
— Кажется, пора наливать по новой.
Я терпеливо ждала его серьезной реакции.
— Че-пу-ха, — проговорил он, так ничего и не налив. — Чепуха. Чистяков не был так близок к Андропову.
— Откуда ты знаешь?
— Откуда я знаю! Ты представляешь, сколько там было этих полковников?.. И потом его же убили только через год, а агентов Базотти сразу.
— Понятное дело, — сказала я, — до него труднее было добраться.
— Кому? Андропову?!
— Андропову-то он зачем? Базотти, конечно.
— Нет, вот теперь я точно выпью, и не местного пойла, а настоящего «Хэннеси», который у меня с собой, — быстро бормотал Ясень, уже копаясь в чемодане. — И вопросы теперь буду задавать я. Машка тоже присутствовала на той исторической встрече? Да? И Дедушка убрал ее как главного свидетеля своего позора? А за рулем грузовика сидел лично Тимоти Спрингер?
— Хватит! — крикнула я. — Кто сидел за рулем грузовика, я буду выяснять, когда вернусь в Москву. Хотя гораздо важнее знать, кто сидел за рулем «Жигулей». А сейчас мне нужно только одно — выяснить, зачем Бернардо, то есть Паоло, пытался наклеить меня в Москве.
— Еще раз и, пожалуйста, помедленнее. Кто кого пытался наклеить?
— Видишь ли, этот «раненый», без сомнения, профессионал, а профессионалы не роняют бумажников посреди улицы просто так.
— Однако! — Ясень уже налил себе коньяка, но, кажется, теперь ему расхотелось пить. — Я как-то не думал об этом. А ты молодец! Но обрати внимание: помогает старая добрая логика. А ваш с Нандой ассоциативно-интуитивный, шизоидно-параноидный метод заведет тебя черт знает куда.
— Это мы еще посмотрим, — ответила я с достоинством. — Наливай. За здоровье всех, кого еще не убили!
— Мрачноватый тост. Погоди, а какая связь Бернардо и Машкой? Ну, Дедушку с Чистяковым ты уже увязала. А этих-то как?
— Дай срок, — сказала я бодро и, залихватски опрокинув рюмку, добавила:
— Одевайся. Времени на завтрак уже не осталось. Я договорилась о встрече с каким-то. Огурцом или Огурцовым, в общем, Четриоло, который видел нашего Ферито в восемьдесят седьмом, аккурат за два дня до его смерти. По-моему, интересный персонаж. Поболтаем с ним, а уж потом с твоим Роберто.
Ясень тяжко задумался.
— Давай я все-таки позвоню Роберто. Пусть на всякий случай пришлет своих ребят. Во сколько нас ждет твой овощной приятель?
— В половине первого. Ты думаешь, это может быть ловушкой?
— Ничего я не думаю, просто соблюдаю элементарные меры предосторожности.
Потом я назвала Ясеню адрес, и он пошел в другую комнату звонить. Конечно, он был прав. Как всегда. Но что-то ужасно не нравилось мне во всей этой ситуации.
Мы подъехали к месту встречи почти минута в минуту и сразу узнали друг друга по описаниям: у нас — красный «Феррари», взятый накануне в прокате, у него — фиолетовый пиджак, темные очки и газета в правой руке. Мы вышли из машины, и он махнул нам этой газетой от дверей пиццерии.
— Вот сейчас заодно и позавтракаем, — сказала я.
Но позавтракать нам в этот день не удалось вовсе. Мы еще переходили улицу, когда аккурат между нами и Четриоло остановился черный джип с непрозрачными стеклами. Гулкая автоматная очередь разорвала полусонную тишину январского дня, джип взревел, буквально прыгая с места, а мы уже упали на асфальт и быстро перекатывались в сторону человека в фиолетовом пиджаке, оставшегося лежать на каменных плитах тротуара. Упали мы время: вторая очередь не очень прицельно, но все же была выпущена в нашу сторону. Ясень даже пытался стрелять по колесам отъезжающего джипа из вполне удобного положения лежа, а я на карачках подскочила к Четриоло. Весь в крови, от горла и до брючного ремня, он был еще жив каким-то чудом.
— Держитесь, сейчас приедет врач, — произнесла я обычные для такого случая слова, хотя у этого тела, почти разорванного в клочья, не было никаких шансов доехать до больницы. — Вы что-то хотели сказать мне, Четриоло?
— Да-да, Джинго… знал… самого Базотти… — просвистел и пробулькал этот живой труп.
Потом затих, два раза попросил: «Воды, воды», и тут кровь пошла у него изо рта. Когда подошел Ясень, разговаривать было уже не с кем. Вторыми к пиццерии подъехали карабинеры. И только третьими — наши доблестные ребята из службы ИКС. Кто такой Четриоло, они не знали. Паоло Ферито, правда, вспомнили и обещали дать максимум информации. Но для меня это было уже лишнее. Я могла теперь думать только об одном — о том, что Джинго знал самого Базотти. И еще о том, что Ясень не слышал этих слов. А значит, скажет (или, во всяком случае, подумает), что их и не было. Не многовато ли совпадений для одного человека? Ведь со своими мистическими наклонностями я, пожалуй, скоро начну слышать голоса давно умерших людей и видеть в небесах знамения. Конечный результат известен: белые стены, смирительная рубашка и аминозин под лопатку. Впрочем, о чем это я? У нас же теперь демократия…
Дедушке мы звонили из офиса Пьяцци со спецаппарата, гарантированного от прослушивания. Ясень поливал Роберто, который опоздал на встречу, что едва не стоило нам жизни, а Дедушка рвал и метал в наш адрес, называя обоих без различения половых признаков рогоносцами и педерастами. Высшее руководство советского филиала службы ИКС влезает в мелкие разборки неаполитанских мафиози! Позор! Бардак! Мудизмо! (Именно так он и произнес это русское слово.) Если подобное будет продолжаться, мы скоро растеряем лучших своих людей. Потом он немного остыл, и мы поговорили о последних словах убитого. Ясень, кстати, поверил мне, а вот Дедушка начал смеяться. Да-да, именно смеяться. Оказывается, одним из крестных отцов Неаполя восьмидесятых был некто Джулио Пассотти. Дедушка ни секунды не сомневался, что Четриоло в предсмертной фразе имел в виду именно его.
Я потом навела справки. Был такой Джулио Пассотти. Крупный авторитет. Поговорить бы с ним! Так вот ведь незадача какая: и его полгода назад зарезали. Базотти, Пассотти… Похоже? Ну конечно, похоже, особенно когда уже кровь горлом идет, но я-то точно помню, что он сказал, буквально слышу эти слова. Во второй раз тогда я не поверила Дедушке и во второй раз не сказала об этом Ясеню.
Мы улетали из Рима в тот же день, договорившись, что всю информацию получим шифровкой по электронной почте.
Глава девятая
Было часов одиннадцать, не меньше, но Сергей еще спал и правильно делал. Ведь это я ждала важного звонка и была им разбужена, и вообще это я приехала в Неаполь работать, а Ясень хотел просто отдохнуть. Однако все-таки пришлось его растолкать.
— Сережа, вставай, мне надо срочно с тобой поговорить.
Он сладко зевнул, потер глаза и попросил:
— У нас там граппа осталась. Налей, пожалуйста.
— А без этого ты не можешь обойтись?
— Могу. Но не хочу.
— Ладно, — сказала я, доставая недопитую бутылку, — только при одном условии. Ты будешь совершенно серьезно отвечать на все мои вопросы.
— Годится.
Он хлебнул, я тоже — совсем чуть-чуть, за компанию, и мы начали.
— Существует ли архив службы ИКС?
— Разумеется.
— Ты имеешь к нему доступ?
— Очень ограниченный. Неограниченный имеют только три человека: Базотти, Спрингер и Кумахира. Возможно, еще Сиропулос. Ну и, наверно, есть личный архив Дедушки, к которому вообще никто доступа не имеет.
— А Ковальский?
— Анжей знает гораздо меньше, чем ты думаешь. Ему это все просто не нужно. Он далек от политики и интриг.
— Откуда взялся Кумахира?
— Кумахира — один из, говоря по-нашему, паханов якудзы, контрразведчик высочайшего класса и редкий интеллектуал. Дедушка искал такого человека долго и методично. Сегодня Кумахира — это реальный контроль над Японией и Китаем как минимум.
— Доверять ему можно?
— Нет, конечно. Доверять никому нельзя.
— И Дедушке?
Ясень сделал паузу и налил себе еще капельку по поводу такого вопроса.
— Это отдельная тема, — сказал он. — Если у нас сегодня обзорный брифинг, давай углубленное изучение проблем отложим на следующий раз.
— Давай, — согласилась я. — Это был не вопрос, а подколка. Поехали дальше. Кому ты звонил в Неаполь из Ясенева в ту ночь, когда мы познакомились?
— Роберто Пьяцци, одному из ведущих агентов Дедушки здесь, в Италии.
— С ним можно сейчас связаться?
— Разумеется. О чем ты хочешь его просить?
— Я хочу узнать все о Бернардо Фелоцци. О Джинго. Кстати, как его настоящее имя?
— Паоло Ферито.
— Забавная фамилия.
Ferito по-итальянски означает «раненый».
— Его убили? — решила я уточнить.
— Да, местные мафиози. Ему нельзя было возвращаться в Италию.
— Почему же он вернулся?
— Видишь ли, мы, конечно, были друзьями детства, но эту сокровенную тайну Бернардо мне не доверил.
— Я же просила серьезно. Сейчас граппу отниму.
— Отнимай, мне уже не надо. Я действительно ничего больше не знаю об этом итальянце. Тогда я навел о нем справки в самом общем виде и не для дела, а просто по привычке.
— Хорошо. Знал ли Дедушка Чистякова?
— Ничего себе перескок! Полагаю, что нет. Чистяков был резидентом в Португалии в те времена, когда Базотти еще только раскручивался, а уже в шестьдесят третьем году Анатолия Геннадиевича перевели в центральный аппарат, и до самого восемьдесят второго он сидел в Москве, если не считать нескольких краткосрочных командировок.
— Куда?
— Бразилия, Ангола, Германия, кажется, точно я не помню.
— Но это можно уточнить?
— Конечно, можно.
— Отлично. Встречался ли Дедушка с Андроповым?
— Да. В начале восемьдесят второго года. То есть это я считаю, что встречался. Ни документов, ни живых свидетелей этой встречи не существует.
— Ты хочешь сказать, что есть мертвые свидетели?
— Именно. С Дедушкой были два его лучших агента. Они убиты в том же январе командой гастролеров из Греции. Дедушка провел расследование и назвал заказчиком одного крупного перуанского торговца кокаином. Перуанец по сей день сидит в нашей далекой тюрьме, но тех двух убийств по-прежнему за собой не признает. И в данном случае я верю перуанцу. Дедушка сам убрал своих агентов.
— Ты же уверял меня, что с пятьдесят седьмого года Базотти никого не убивает.
— Да, но это было исключение.
— А может, было много исключений?
— Не думаю. Встреча с Андроповым — абсолютно уникальный случай в биографии Дедушки. Очевидно, в том разговоре он впервые в жизни потерпел фиаско. Может, просто не сумел договориться ни о чем — это уже удар, а может, и того хуже: почувствовал за собеседником непреодолимую силу, испытал давно забытое чувство страха и пусть совсем недолго, но выглядел жалким и слабым. Базотти из тех людей, кто не умеет проигрывать. Никто не должен знать, что он вообще бывает слабым. Вот почему те двое не имели права на жизнь.
— А ты когда-нибудь спрашивал Дедушку напрямую? Не о тех двоих, а просто о встрече с Андроповым?
— Спрашивал. И он ответил очень странно в не свойственной ему манере: «Сержо, давай ты не будешь больше задавать мне этот вопрос». И я больше не задавал. Я понял потом, что внутри службы ИКС принято считать, будто переговоры с советским лидером планировались, но не состоялись. А подтверждение своей догадки я получил через какое-то время от Нанды. Вот какой диалог состоялся между ним и Базотти в том же восемьдесят втором: «Нехорошо, Фернандо, у тебя повышенный тремор. Руки трясутся». — «Да ну, это что за тремор! Ты бы посмотрел, как они трясутся у Андропова». — «Я видел». — «Что ты видел? Ты видел на экране, а у русских телевидение хитрое, они большие доки по сокрытию своих недостатков…» Дедушка не мог случайно проговориться, с ним такого не бывает. Значит, что? Проверка Нанды на умение молчать? Странная проверка. Да Ковальский ее и не выдержал. Сказал мне. Возможно, не только мне. А я сказал тебе. Больше похоже на целенаправленную утечку информации.
— Почему ты не говорил об этом раньше?
— Ты не спрашивала. И потом вся эта история не имеет никакого отношения к твоей проблеме.
— Имеет, — сказала я уверенно. — Кто был с Андроповым на той встрече?
— Не знаю. Выяснить это практически не представляется возможным. Встреча ведь была строго конспиративной с обеих сторон.
— Думаю, выяснить можно и это. Но ты согласен, что во время разговора с настоящим бандитом Андропов предпочел бы иметь при себе не головастого референта-советчика, а в первую очередь хорошо подготовленного кадрового офицера с родной Лубянки?
— Пожалуй.
— Так вот. С Андроповым в тот день был Анатолий Геннадиевич Чистяков.
По-моему, Ясень просто обалдел. Сначала он хотел что-то сказать, но только открыл рот и этим ограничился. Затем поставил бокал на столик, выскочил из-под одеяла пробежался по комнате и заявил:
— Кажется, пора наливать по новой.
Я терпеливо ждала его серьезной реакции.
— Че-пу-ха, — проговорил он, так ничего и не налив. — Чепуха. Чистяков не был так близок к Андропову.
— Откуда ты знаешь?
— Откуда я знаю! Ты представляешь, сколько там было этих полковников?.. И потом его же убили только через год, а агентов Базотти сразу.
— Понятное дело, — сказала я, — до него труднее было добраться.
— Кому? Андропову?!
— Андропову-то он зачем? Базотти, конечно.
— Нет, вот теперь я точно выпью, и не местного пойла, а настоящего «Хэннеси», который у меня с собой, — быстро бормотал Ясень, уже копаясь в чемодане. — И вопросы теперь буду задавать я. Машка тоже присутствовала на той исторической встрече? Да? И Дедушка убрал ее как главного свидетеля своего позора? А за рулем грузовика сидел лично Тимоти Спрингер?
— Хватит! — крикнула я. — Кто сидел за рулем грузовика, я буду выяснять, когда вернусь в Москву. Хотя гораздо важнее знать, кто сидел за рулем «Жигулей». А сейчас мне нужно только одно — выяснить, зачем Бернардо, то есть Паоло, пытался наклеить меня в Москве.
— Еще раз и, пожалуйста, помедленнее. Кто кого пытался наклеить?
— Видишь ли, этот «раненый», без сомнения, профессионал, а профессионалы не роняют бумажников посреди улицы просто так.
— Однако! — Ясень уже налил себе коньяка, но, кажется, теперь ему расхотелось пить. — Я как-то не думал об этом. А ты молодец! Но обрати внимание: помогает старая добрая логика. А ваш с Нандой ассоциативно-интуитивный, шизоидно-параноидный метод заведет тебя черт знает куда.
— Это мы еще посмотрим, — ответила я с достоинством. — Наливай. За здоровье всех, кого еще не убили!
— Мрачноватый тост. Погоди, а какая связь Бернардо и Машкой? Ну, Дедушку с Чистяковым ты уже увязала. А этих-то как?
— Дай срок, — сказала я бодро и, залихватски опрокинув рюмку, добавила:
— Одевайся. Времени на завтрак уже не осталось. Я договорилась о встрече с каким-то. Огурцом или Огурцовым, в общем, Четриоло, который видел нашего Ферито в восемьдесят седьмом, аккурат за два дня до его смерти. По-моему, интересный персонаж. Поболтаем с ним, а уж потом с твоим Роберто.
Ясень тяжко задумался.
— Давай я все-таки позвоню Роберто. Пусть на всякий случай пришлет своих ребят. Во сколько нас ждет твой овощной приятель?
— В половине первого. Ты думаешь, это может быть ловушкой?
— Ничего я не думаю, просто соблюдаю элементарные меры предосторожности.
Потом я назвала Ясеню адрес, и он пошел в другую комнату звонить. Конечно, он был прав. Как всегда. Но что-то ужасно не нравилось мне во всей этой ситуации.
Мы подъехали к месту встречи почти минута в минуту и сразу узнали друг друга по описаниям: у нас — красный «Феррари», взятый накануне в прокате, у него — фиолетовый пиджак, темные очки и газета в правой руке. Мы вышли из машины, и он махнул нам этой газетой от дверей пиццерии.
— Вот сейчас заодно и позавтракаем, — сказала я.
Но позавтракать нам в этот день не удалось вовсе. Мы еще переходили улицу, когда аккурат между нами и Четриоло остановился черный джип с непрозрачными стеклами. Гулкая автоматная очередь разорвала полусонную тишину январского дня, джип взревел, буквально прыгая с места, а мы уже упали на асфальт и быстро перекатывались в сторону человека в фиолетовом пиджаке, оставшегося лежать на каменных плитах тротуара. Упали мы время: вторая очередь не очень прицельно, но все же была выпущена в нашу сторону. Ясень даже пытался стрелять по колесам отъезжающего джипа из вполне удобного положения лежа, а я на карачках подскочила к Четриоло. Весь в крови, от горла и до брючного ремня, он был еще жив каким-то чудом.
— Держитесь, сейчас приедет врач, — произнесла я обычные для такого случая слова, хотя у этого тела, почти разорванного в клочья, не было никаких шансов доехать до больницы. — Вы что-то хотели сказать мне, Четриоло?
— Да-да, Джинго… знал… самого Базотти… — просвистел и пробулькал этот живой труп.
Потом затих, два раза попросил: «Воды, воды», и тут кровь пошла у него изо рта. Когда подошел Ясень, разговаривать было уже не с кем. Вторыми к пиццерии подъехали карабинеры. И только третьими — наши доблестные ребята из службы ИКС. Кто такой Четриоло, они не знали. Паоло Ферито, правда, вспомнили и обещали дать максимум информации. Но для меня это было уже лишнее. Я могла теперь думать только об одном — о том, что Джинго знал самого Базотти. И еще о том, что Ясень не слышал этих слов. А значит, скажет (или, во всяком случае, подумает), что их и не было. Не многовато ли совпадений для одного человека? Ведь со своими мистическими наклонностями я, пожалуй, скоро начну слышать голоса давно умерших людей и видеть в небесах знамения. Конечный результат известен: белые стены, смирительная рубашка и аминозин под лопатку. Впрочем, о чем это я? У нас же теперь демократия…
Дедушке мы звонили из офиса Пьяцци со спецаппарата, гарантированного от прослушивания. Ясень поливал Роберто, который опоздал на встречу, что едва не стоило нам жизни, а Дедушка рвал и метал в наш адрес, называя обоих без различения половых признаков рогоносцами и педерастами. Высшее руководство советского филиала службы ИКС влезает в мелкие разборки неаполитанских мафиози! Позор! Бардак! Мудизмо! (Именно так он и произнес это русское слово.) Если подобное будет продолжаться, мы скоро растеряем лучших своих людей. Потом он немного остыл, и мы поговорили о последних словах убитого. Ясень, кстати, поверил мне, а вот Дедушка начал смеяться. Да-да, именно смеяться. Оказывается, одним из крестных отцов Неаполя восьмидесятых был некто Джулио Пассотти. Дедушка ни секунды не сомневался, что Четриоло в предсмертной фразе имел в виду именно его.
Я потом навела справки. Был такой Джулио Пассотти. Крупный авторитет. Поговорить бы с ним! Так вот ведь незадача какая: и его полгода назад зарезали. Базотти, Пассотти… Похоже? Ну конечно, похоже, особенно когда уже кровь горлом идет, но я-то точно помню, что он сказал, буквально слышу эти слова. Во второй раз тогда я не поверила Дедушке и во второй раз не сказала об этом Ясеню.
Мы улетали из Рима в тот же день, договорившись, что всю информацию получим шифровкой по электронной почте.
Глава девятая
В Москве было очень холодно. Или просто так показалось. Уже в аэропорту я начала дрожать, а дома и вовсе расчихалась и раскашлялась. Ясень посмотрел на меня как на идиотку.
— Ты чего это? Не можешь преодолеть свое состояние? Раньше вроде умела.
— Могу, — огрызнулась я, — но не хочу.
— А-а-а, — протянул Ясень понимающе.
Из дома я не выходила два дня, испытывая патологическое удовольствие от простуды. Впрочем, уже на второй день сделала кучу звонков, а на третий с самого утра поехала в городскую прокуратуру на Новокузнецкой, оттуда — в Ленинградский районный суд, оттуда — в РУВД, на Лубянку, в спецбольницу, снова в РУВД, снова на Лубянку и наконец еще по нескольким частным адресам. Все это заняло целый день, а рулить по Москве, да еще зимой — удовольствие ниже среднего, даже на «Террано». Словом, я не пожалела, что за баранку посадила Лешку Ивлева, начальника нашей с Ясенем личной охраны. Теперь в новой, сильно переделанной лубянской структуре нам полагалось и такое. Вообще-то на охране настоял Тополь и был, очевидно, прав. В Италии мы это уже ощутили на собственной шкуре.
А в тот суетный зимний день я выяснила немало. Собственно, как раз тогда я и узнала все самое главное. Узнала, что Алексей Коротков — это Ринат Гинатуллин, узнала, что он жив, узнала его адрес в Питере и окончательно выяснила, что сознательный убийца — именно он, а не водитель грузовика старшина Толстиков. По следам старшины я топталась добрую неделю и почти зря. Во-первых, в тот трагический вечер он тоже сел за руль пьяным. Во-вторых, ему был строго определен маршрут и время движения, а про встречные «Жигули» Толстиков знать не знал и тем более не догадывался, кто в них сидит. В-третьих, старшина в этой поездке исполнял обязанности комвзвода — очень странное сочетание с функциями водителя. Наконец, в-четвертых, Толстиков в Подмосковье прослужил год, приехал вообще с Алтая и улицы в районе Речного знал так себе.
Направляясь из Бескудникова в Химки, сам бы он, глядя на карту, предпочел двигаться по Фестивальной, но приказали ехать именно по Флотской, и опаздывать было нельзя. В общем, Толстиков подумал, что на фестивальной просто перекрыто движение по техническим причинам, и приказ командира роты выполнил точно. Командир роты получил его от командира части, ну а командир части, разумеется, тоже был проинструктирован. Кем? Я и это выяснила. Заместителем начальника своего штаба, офицером Третьего управления КГБ Вербиловым.
С майором Вербиловым пообщаться не удалось, потому что он умер в восемьдесят пятом, и в Третьем главке мне не очень помогли — только туману напустили, поведав, что Вербилов был еще и сотрудником ГРУ. Сердечный приступ ему как раз оттуда устроили. Беседовать с грушниками, я знала, дело практически бесполезное, так что по этой линии расследование можно было считать закрытым.
А вот с информацией Гинатуллина все оказалось на много интереснее. Лейтенант Гусев из Седьмого управления, тот, что инструктировал и запугивал убийцу, оказался переведен в ПГУ и в настоящее время работал нелегалом в Танзании. Справку предоставил отдел кадров Лубянки.
Непосредственные начальники Гусева, по всем прямым и косвенным данным, получались абсолютно не замазаны в операции двенадцатого декабря. Ясное дело: задание ему выдавало совсем другое управление — обычная, кстати, практика при разработке тайных операций. И в отсутствие единой информационной базы мне оставалось только ехать в Африку, а там уже держать пальцы на шее Гусева. Но только это могло и не получиться без посторонней помощи: все-таки профессиональный разведчик — это вам не стукач-самоучка. К тому же, чтобы встретиться с нелегалом, необходимо заручиться поддержкой руководства ПГУ. Или как оно там теперь называлось — СВР, что ли?
Я занялась этим, и один из замов Примакова доверительно сообщил мне, что никакого Гусева в Танзании давно нет, убили его там местные африканы еще в восемьдесят шестом, но информация эта была строго засекреченной вплоть до прихода Бакатина, а почему — черт его разберет, особенно теперь… Так что в Танзанию я не поехала, просто связалась с представителем службы ИКС в Дар-эс-Саламе и попросила прислать мне тамошние газеты за апрель восемьдесят шестого.
Интересные оказались газеты. Капитана Гусева, ну то есть по газетам гражданина США Дэвида Олберти убили «случайно»: он почему-то сидел на работе в воскресенье, когда произошел взрыв в американском торгпредстве. Ответственность за террористический акт взяли на себя итальянские «Красные бригады». Подумать только — где Занбар и где Рим?! И потом: только один убитый, взрыв в Сходной день, торгпредство США — как это все не по-Краснобригадовски! Короче, я снова подняла итальянский архив, запросила все, что было известно службе ИКС о Краснобригадовцах, потом копнула сведения из открытой печати об этой организации, перелопатила данные итальянской контрразведки, КГБ, ЦРУ, БНД и, наконец, Моссада. На это угробилось еще недели три. Но я нашла что искала. Ма-а-аленькое недостающее звенышко.
Растрелянный на наших глазах Четриоло оказался краснобригадовцем, и весной восемьдесят шестого именно он по заданию вышестоящих товарищей выезжал куда-то в Африку. В Моссаде не знали, куда именно. Зато теперь это отлично знала я.
Возле моста у выезда с Нагорной случилась очень неприятная авария: грузовик, кажется, сто тридцать первый «ЗИЛ», въехал в троллейбус, рогатого развернуло аж на встречную полосу, и с полдесятка легковушек, пытаясь не таранить муниципальный транспорт, помяли друг друга. Движение перегородили капитально, я простояла в пробке минут сорок, а вдобавок еще хлестал дождь, не по-весеннему проливной, — в общем, все двадцать четыре удовольствия.
У меня появилось дополнительное время, чтобы подумать, о чем говорить Сергею, а о чем лучше помолчать, о чем советоваться с Дедушкой, а что оставить при себе и ни с кем не делиться. Разве что Нандой. Ведь картинка-то нарисовалась забавная.
Седой, как выяснялось теперь, стоял не только за спиной КГБ, но и за спиной «Красных бригад». Если, конечно, не предположить, что «Красные бригады» — это просто спецподразделение КГБ, что-то вроде легендарного управления «В» в составе ПГУ, из которого бежал в семьдесят первом любимец западных журналистов Олег Лялин.
Так вот, получалось, что человек, заправляющий всем террором в Италии и России, упорно охотится на юных, а также не совсем юных бывших фигуристок, словно какой-нибудь сексуальный маньяк. Сначала он гробит Машку, затем выходит на меня, но тут ему мешает Ясень. Совершенно случайно. Или… Нет-нет, это уже слишком.
Почему Седой убивает Анатолия Геннадиевича и его жену? Потому что тот знает, кто убил Машку. Почему он охотится за мной? Потому что я слышала их разговор? Он не может этого знать, ну, не может! Не дьявол же он, в конце концов, — просто человек. Проверить всех, кто был тогда в квартире на поминках? Глупость. И потом, я уже проверяла этих людей — ближайших друзей и родственников. Конечно, там было несколько кадровых гэбэшников, но они не занимались в тот вечер слежкой за мной, я просто уверена, что не занимались. Конечно, повсюду в квартире могли быть натыканы «жуки», но камеры следящие — это уж слишком!
Таким образом, тайна моя — до сих пор тайна. Для всех, кому я ее не поведала. И Бернардо хотел убрать меня через пять лет не как свидетеля. А вообще хотел ли? Очевидно, нет. Что, если Седой планировал вербовать меня? Я была ему интересна или… Я не знала, что «или», но чувствовала: есть еще какой-то нюанс.
Дождь затихал, но пробка рассасывалась медленно. На промокшего до нитки гаишника, пытающегося урезонить ополоумевших водителей, больно было смотреть.
Теперь о роли Дедушки во всей этой истории, продолжала рассуждать я. Делом Чистяковых он не хочет заниматься, полагая его рутинным политическим убийством эпохи Андропова, а в дело Фелоцци-Ферито не собирается вникать, так как считает его тривиальной мафиозной разборкой времен разгула «Красных бригад» и премьера… а, черт, никогда не помню этих фамилий, уж больно часто у них премьеры меняются. Да, так почему Дедушка во все это не влезает? Вариант номер раз: Дедушка прав. Все так и есть, а я просто дура больная с буйной фантазией. Вариант номер два: Дедушка работает на Седого. Все очень складно и убедительно. По фактам. А по сути это такой сюр, что, если в него поверить, дальше ничего невозможного уже не останется. Президент Клинтон может оказаться мальчиком на побегушках, а президент Ельцин — провинциальным статистом, говорящим «кушать подано». Нет, Дедушка, конечно, ни на кого не работает, Дедушка — это Дедушка. «Высшая инстанция. Апеллировать некому». На столе у Эйзенхауэра стояла, по слухам, такая кличка.
Итак, вариант номер три: Седой играет против Дедушки, но не в оборонительной манере, как все якудзы, наркосиндикаты международные, а в наступательной, причем тайной и подлой. Работает Седой широко, с размахом и предельно хитро. Денег таких, как у Дедушки у него очевидно, нет, да они ему и не нужны. У Седого другие козыри: он пользуется всей агентурной сетью бывшего СССР, которая — надо же это понимать — никуда не пропала, даже с приходом Бакатина. У Седого на вооружении два старых чекистских принципа — безграничная ложь и беспредельная жестокость. И еще третий, дополнительный — не считаться ни с какими потерями при выполнении задачи. Кто гибнет: свои, чужие — без разницы! Чужие — это враги, свои — просто человеческий материал, и тех, и других можно и нужно пускать в расход. Собственно, это творчески переработанный тезис небезызвестного Игнатия Лойолы. Итак, коммунистическая идеология, иезуитская мораль и профессиональная военная подготовка — вот тот безумный коктейль, против которого даже Дедушка со всеми его деньгами и хитростью оказывается бессилен. Против лома нет приема.
Ну и, конечно, люди Седого есть в службе ИКС, более того, они со всей очевидностью внедрены в ближайшее окружение Базотти. Иначе отчего Дедушка иногда так странно отвечает на некоторые наши вопросы? Например, по поводу полковника Чистякова. Или по поводу Андропова. Или по поводу Ферито. Седой хитрее Дедушки и показывает свои уши только в самых крайних случаях, то есть когда дело вдруг касается лично его. Тут-то и появляется ненавязчивый добрый советчик.
А в остальное время все его агенты работают себе тихо, незаметно и выжидают удобного момента для атаки. И только тех, кто им явно мешает, они отстреливают — так же потихонечку, так же незаметненько, чужими руками. Почему-то им мешал Чистяков. Теперь мешаем мы с Ясенем, и нам об этом уже намекнули. Господи, какой апокалипсис я тут насочиняла!
Крошечными тычками, сдвигаясь каждый раз на два-три метра, я уже добралась до следующего светофора на Зеленых горах, у стадиона, и дальше как будто бы можно стало ехать, а не ползти.
— Ты чего это? Не можешь преодолеть свое состояние? Раньше вроде умела.
— Могу, — огрызнулась я, — но не хочу.
— А-а-а, — протянул Ясень понимающе.
Из дома я не выходила два дня, испытывая патологическое удовольствие от простуды. Впрочем, уже на второй день сделала кучу звонков, а на третий с самого утра поехала в городскую прокуратуру на Новокузнецкой, оттуда — в Ленинградский районный суд, оттуда — в РУВД, на Лубянку, в спецбольницу, снова в РУВД, снова на Лубянку и наконец еще по нескольким частным адресам. Все это заняло целый день, а рулить по Москве, да еще зимой — удовольствие ниже среднего, даже на «Террано». Словом, я не пожалела, что за баранку посадила Лешку Ивлева, начальника нашей с Ясенем личной охраны. Теперь в новой, сильно переделанной лубянской структуре нам полагалось и такое. Вообще-то на охране настоял Тополь и был, очевидно, прав. В Италии мы это уже ощутили на собственной шкуре.
А в тот суетный зимний день я выяснила немало. Собственно, как раз тогда я и узнала все самое главное. Узнала, что Алексей Коротков — это Ринат Гинатуллин, узнала, что он жив, узнала его адрес в Питере и окончательно выяснила, что сознательный убийца — именно он, а не водитель грузовика старшина Толстиков. По следам старшины я топталась добрую неделю и почти зря. Во-первых, в тот трагический вечер он тоже сел за руль пьяным. Во-вторых, ему был строго определен маршрут и время движения, а про встречные «Жигули» Толстиков знать не знал и тем более не догадывался, кто в них сидит. В-третьих, старшина в этой поездке исполнял обязанности комвзвода — очень странное сочетание с функциями водителя. Наконец, в-четвертых, Толстиков в Подмосковье прослужил год, приехал вообще с Алтая и улицы в районе Речного знал так себе.
Направляясь из Бескудникова в Химки, сам бы он, глядя на карту, предпочел двигаться по Фестивальной, но приказали ехать именно по Флотской, и опаздывать было нельзя. В общем, Толстиков подумал, что на фестивальной просто перекрыто движение по техническим причинам, и приказ командира роты выполнил точно. Командир роты получил его от командира части, ну а командир части, разумеется, тоже был проинструктирован. Кем? Я и это выяснила. Заместителем начальника своего штаба, офицером Третьего управления КГБ Вербиловым.
С майором Вербиловым пообщаться не удалось, потому что он умер в восемьдесят пятом, и в Третьем главке мне не очень помогли — только туману напустили, поведав, что Вербилов был еще и сотрудником ГРУ. Сердечный приступ ему как раз оттуда устроили. Беседовать с грушниками, я знала, дело практически бесполезное, так что по этой линии расследование можно было считать закрытым.
А вот с информацией Гинатуллина все оказалось на много интереснее. Лейтенант Гусев из Седьмого управления, тот, что инструктировал и запугивал убийцу, оказался переведен в ПГУ и в настоящее время работал нелегалом в Танзании. Справку предоставил отдел кадров Лубянки.
Непосредственные начальники Гусева, по всем прямым и косвенным данным, получались абсолютно не замазаны в операции двенадцатого декабря. Ясное дело: задание ему выдавало совсем другое управление — обычная, кстати, практика при разработке тайных операций. И в отсутствие единой информационной базы мне оставалось только ехать в Африку, а там уже держать пальцы на шее Гусева. Но только это могло и не получиться без посторонней помощи: все-таки профессиональный разведчик — это вам не стукач-самоучка. К тому же, чтобы встретиться с нелегалом, необходимо заручиться поддержкой руководства ПГУ. Или как оно там теперь называлось — СВР, что ли?
Я занялась этим, и один из замов Примакова доверительно сообщил мне, что никакого Гусева в Танзании давно нет, убили его там местные африканы еще в восемьдесят шестом, но информация эта была строго засекреченной вплоть до прихода Бакатина, а почему — черт его разберет, особенно теперь… Так что в Танзанию я не поехала, просто связалась с представителем службы ИКС в Дар-эс-Саламе и попросила прислать мне тамошние газеты за апрель восемьдесят шестого.
Интересные оказались газеты. Капитана Гусева, ну то есть по газетам гражданина США Дэвида Олберти убили «случайно»: он почему-то сидел на работе в воскресенье, когда произошел взрыв в американском торгпредстве. Ответственность за террористический акт взяли на себя итальянские «Красные бригады». Подумать только — где Занбар и где Рим?! И потом: только один убитый, взрыв в Сходной день, торгпредство США — как это все не по-Краснобригадовски! Короче, я снова подняла итальянский архив, запросила все, что было известно службе ИКС о Краснобригадовцах, потом копнула сведения из открытой печати об этой организации, перелопатила данные итальянской контрразведки, КГБ, ЦРУ, БНД и, наконец, Моссада. На это угробилось еще недели три. Но я нашла что искала. Ма-а-аленькое недостающее звенышко.
Растрелянный на наших глазах Четриоло оказался краснобригадовцем, и весной восемьдесят шестого именно он по заданию вышестоящих товарищей выезжал куда-то в Африку. В Моссаде не знали, куда именно. Зато теперь это отлично знала я.
Возле моста у выезда с Нагорной случилась очень неприятная авария: грузовик, кажется, сто тридцать первый «ЗИЛ», въехал в троллейбус, рогатого развернуло аж на встречную полосу, и с полдесятка легковушек, пытаясь не таранить муниципальный транспорт, помяли друг друга. Движение перегородили капитально, я простояла в пробке минут сорок, а вдобавок еще хлестал дождь, не по-весеннему проливной, — в общем, все двадцать четыре удовольствия.
У меня появилось дополнительное время, чтобы подумать, о чем говорить Сергею, а о чем лучше помолчать, о чем советоваться с Дедушкой, а что оставить при себе и ни с кем не делиться. Разве что Нандой. Ведь картинка-то нарисовалась забавная.
Седой, как выяснялось теперь, стоял не только за спиной КГБ, но и за спиной «Красных бригад». Если, конечно, не предположить, что «Красные бригады» — это просто спецподразделение КГБ, что-то вроде легендарного управления «В» в составе ПГУ, из которого бежал в семьдесят первом любимец западных журналистов Олег Лялин.
Так вот, получалось, что человек, заправляющий всем террором в Италии и России, упорно охотится на юных, а также не совсем юных бывших фигуристок, словно какой-нибудь сексуальный маньяк. Сначала он гробит Машку, затем выходит на меня, но тут ему мешает Ясень. Совершенно случайно. Или… Нет-нет, это уже слишком.
Почему Седой убивает Анатолия Геннадиевича и его жену? Потому что тот знает, кто убил Машку. Почему он охотится за мной? Потому что я слышала их разговор? Он не может этого знать, ну, не может! Не дьявол же он, в конце концов, — просто человек. Проверить всех, кто был тогда в квартире на поминках? Глупость. И потом, я уже проверяла этих людей — ближайших друзей и родственников. Конечно, там было несколько кадровых гэбэшников, но они не занимались в тот вечер слежкой за мной, я просто уверена, что не занимались. Конечно, повсюду в квартире могли быть натыканы «жуки», но камеры следящие — это уж слишком!
Таким образом, тайна моя — до сих пор тайна. Для всех, кому я ее не поведала. И Бернардо хотел убрать меня через пять лет не как свидетеля. А вообще хотел ли? Очевидно, нет. Что, если Седой планировал вербовать меня? Я была ему интересна или… Я не знала, что «или», но чувствовала: есть еще какой-то нюанс.
Дождь затихал, но пробка рассасывалась медленно. На промокшего до нитки гаишника, пытающегося урезонить ополоумевших водителей, больно было смотреть.
Теперь о роли Дедушки во всей этой истории, продолжала рассуждать я. Делом Чистяковых он не хочет заниматься, полагая его рутинным политическим убийством эпохи Андропова, а в дело Фелоцци-Ферито не собирается вникать, так как считает его тривиальной мафиозной разборкой времен разгула «Красных бригад» и премьера… а, черт, никогда не помню этих фамилий, уж больно часто у них премьеры меняются. Да, так почему Дедушка во все это не влезает? Вариант номер раз: Дедушка прав. Все так и есть, а я просто дура больная с буйной фантазией. Вариант номер два: Дедушка работает на Седого. Все очень складно и убедительно. По фактам. А по сути это такой сюр, что, если в него поверить, дальше ничего невозможного уже не останется. Президент Клинтон может оказаться мальчиком на побегушках, а президент Ельцин — провинциальным статистом, говорящим «кушать подано». Нет, Дедушка, конечно, ни на кого не работает, Дедушка — это Дедушка. «Высшая инстанция. Апеллировать некому». На столе у Эйзенхауэра стояла, по слухам, такая кличка.
Итак, вариант номер три: Седой играет против Дедушки, но не в оборонительной манере, как все якудзы, наркосиндикаты международные, а в наступательной, причем тайной и подлой. Работает Седой широко, с размахом и предельно хитро. Денег таких, как у Дедушки у него очевидно, нет, да они ему и не нужны. У Седого другие козыри: он пользуется всей агентурной сетью бывшего СССР, которая — надо же это понимать — никуда не пропала, даже с приходом Бакатина. У Седого на вооружении два старых чекистских принципа — безграничная ложь и беспредельная жестокость. И еще третий, дополнительный — не считаться ни с какими потерями при выполнении задачи. Кто гибнет: свои, чужие — без разницы! Чужие — это враги, свои — просто человеческий материал, и тех, и других можно и нужно пускать в расход. Собственно, это творчески переработанный тезис небезызвестного Игнатия Лойолы. Итак, коммунистическая идеология, иезуитская мораль и профессиональная военная подготовка — вот тот безумный коктейль, против которого даже Дедушка со всеми его деньгами и хитростью оказывается бессилен. Против лома нет приема.
Ну и, конечно, люди Седого есть в службе ИКС, более того, они со всей очевидностью внедрены в ближайшее окружение Базотти. Иначе отчего Дедушка иногда так странно отвечает на некоторые наши вопросы? Например, по поводу полковника Чистякова. Или по поводу Андропова. Или по поводу Ферито. Седой хитрее Дедушки и показывает свои уши только в самых крайних случаях, то есть когда дело вдруг касается лично его. Тут-то и появляется ненавязчивый добрый советчик.
А в остальное время все его агенты работают себе тихо, незаметно и выжидают удобного момента для атаки. И только тех, кто им явно мешает, они отстреливают — так же потихонечку, так же незаметненько, чужими руками. Почему-то им мешал Чистяков. Теперь мешаем мы с Ясенем, и нам об этом уже намекнули. Господи, какой апокалипсис я тут насочиняла!
Крошечными тычками, сдвигаясь каждый раз на два-три метра, я уже добралась до следующего светофора на Зеленых горах, у стадиона, и дальше как будто бы можно стало ехать, а не ползти.