– Я вижу недоумение на лице твоем, Бодхисатва, – проговорил Гаутама. – Ты хочешь спросить меня о чем-то?
– Да, Татхагата.
Но я уже застеснялся своих мыслей и спросил о другом, сбиваясь и нервничая:
– Скажи, Просветленный, тот мир, который я покинул на Земле… мне стоит в него возвращаться? Или правильнее будет остаться здесь?
И сказал Гаутама:
– В мире нет ничего такого, к чему стоило бы стремиться, ибо все, что существует, когда это приобретаешь, оказывается недостаточным.
– А могу я не верить тебе, Сиддхартха? Ибо сейчас мне не хочется верить тебе.
И сказал Гаутама:
– Мое учение основано не на вере. Оно означает: приходи и посмотри.
Гаутама всегда говорил чуточку больше того, о чем его спрашивали.
– Я пришел, Шакья Муни. Я посмотрел. Но я хотел взять с собой тех людей, которых любил и люблю. Я хотел, чтобы ты тоже освободил их.
И сказал Гаутама:
– Я не освобождаю людей. Я только учу их тому, как надо освобождаться. И люди признают истинность моей проповеди не потому, что она исходит от меня, а потому, что, разбуженный моим словом, в их умах загорается собственный свет.
– Так скажи, Достигший Своей Цели, почему же любимые мною люди остаются на Земле навсегда?
И сказал Гаутама:
– Не существует во Вселенной ни одного живого существа, которое не обладало бы моей мудростью, мудростью Татхагаты. И только по причине суетных мыслей и привязанностей большинство существ не сознают этого.
И теперь по обе стороны от Будды стояли Марина Ройфман и Валька Бурцев.
Валька подмигнул мне, как только он один умел подмигивать, а Мара скорчила умильную рожицу.
– То есть бессмертны абсолютно все люди, не только Посвященные? – спросил я, надеясь, что правильно угадал его намек.
– Конечно, Бодхисатва.
– Почему ты зовешь меня Бодхисатвой?
– Потому что ты прошел девять уровней. Но Татхагатой становятся на следующем.
– А разве есть Десятый уровень, Учитель?
И сказал Гаутама:
– Две с половиной тысячи лет я учу вас правильно задавать вопросы. А вы по-прежнему интересуетесь глупостями и не видите истин.
Я снова застыдился и стал глядеть себе под ноги, а когда вновь поднял глаза, спутниками Будды были Юлька Соловьева и Майкл Вербицкий. Юлька томно закатила глаза и очень эротично показала мне язык. «Не обманул, стало быть, тесчим, – мелькнуло в голове. А Майкл, бросив свое обычное «приветик», веско добавил:
– Не встретиться здесь с тобою, Тим, было бы методологически неверно. Согласись, Миха.
Я согласился и тут же прикрыл глаза, гадая, кто будет следующим. Я уже понял, что сейчас увижу Вербу и Тополя, Симона Грая и Аню Неверову, Машу Чистякову и старика Базотти, Белку и Рюшика, Кречета и Булкина, а возможно, даже Лайзу Острикову и Валерия Лобачева из «Подземной империи»… Здесь могли ожить все, кто угодно: Пушкин, Магомет, Мойдодыр, Мерлин Монро, чудовище Франкенштейна, Микки Маус, – они могли ожить, взяться за руки и вместе пуститься в пляс. Здесь было покруче, чем в точке сингулярности, потому что Будда не просто находился в самом центре всех феноменов – он этими точками жонглировал, и они роились вокруг него, как пчелы, и гудели, и медвяный запах цветущего луга пьянил и будоражил память, и совсем не хотелось открывать глаза, и я слушал голос пророка сквозь этот летний звон в оранжевой дымке и тягучем приторном дурмане.
И сказал Гаутама:
– Глупо предполагать, что кто-то другой может сделать тебя счастливым или несчастным.
«Разве глупо?» – усомнился я в справедливости древнего буддийского тезиса. – А, по-моему, мы только для того и живем, чтобы делать друг друга счастливыми. Или несчастными.
Я вспомнил всех женщин, даривших мне счастье обладания, торжество победы и – счастье жертвенности, сладкую боль самоотдачи. А потом всех мужчин, которым мог доверять, на которых рассчитывал, как на себя. И еще других – которым завидовал, на которых равнялся, к которым ревновал. Дьявольский коктейль ощущений. Калейдоскоп лиц. Карусель мирового хаоса. Еще немножко, и укачает до тошноты. Захотелось остановиться.
И я открыл глаза.
Слева от Будды стояла Ланка Рыжикова. Справа стоял Эльф.
– Все, – услышал я голос Паши Гольдштейна, моего друга-челнока по Арабским Эмиратам, – этому больше не наливать.
И был вынужден согласиться.
Окружающий мир быстро растворялся в оранжевом тумане, но я еще успел увидать, как эти последние трое повернулись и стали уходить по дороге вверх, прямо на розовую скалу, все выше и выше, туда, где ее верхняя кромка упиралась в густое зеленое небо.
ПОСЛЕСЛОВИЕ К ЭПИЛОГУ
– Мишка, проснись, ну, проснись же ты, наконец, пьяная скотина!
Белка трясла меня за плечо, а рядом сидел кот Степан, и мордочка его выглядела уже совсем неплохо. Куда только подевалась страшнейшая гнойная язва?
– Проснись, Мишка, Степан будет жить. Лекарство подействовало. Видишь? Теперь он точно жить будет.
Я принял полувертикальное положение и спросил:
– Какое сегодня число?
– Пятое января, – ответила Белка.
– Ура! – выдохнул я. – Конец света не состоялся.
Примечания
1
О, простите, пожалуйста! (англ.)
2
Стихи Ксении Кулаковой
3
for good – навсегда (англ.), букв. – для хорошего; for bad – для плохого
4
Термин изобретен автором, в переводе с древнегреческого означает «промежуточное, срединное повествование» по аналогии с прологом и эпилогом, соответственно предваряющим и завершающим повествованием.