Страница:
Ни одно из этих занятий не вышибло из меня даже капли пота.
– Что это за дурацкая такая армия, чёрт возьми? – спросил я у «Старых пердунов» за ленчем.
– В этом гораздо больше смысла, чем можно предположить, – ответил, естественно, Гарри. – Вчера они изучали устройство наших мыслительной и эмоциональной сфер. Сегодня мы двигаемся без остановки. И мне снова кажется, что они интересуются той базой, на которой основывается сложная двигательная активность.
– Никогда не думал, что пинг-понг можно отнести к сложной физической активности, – огрызнулся я, поскольку не мог до конца понять, шутит он или говорит серьёзно.
– Координация между зрением и двигательной мускулатурой, – пояснил Гарри. – Расчёт времени. Точность.
– Конечно, никто не знает заранее, когда ему придётся отбить летящую в него гранату, – вставил Алан.
– Совершенно верно, – согласился Гарри. – Кстати, а чего вы хотели? Чтобы нас заставили бежать марафон? Да мы все попадали бы замертво ещё до конца первой мили.
– Не судите о других по себе, слабак! – возмутился Томас.
– Мне сообщили уточнённые данные, – произнёс Гарри голосом телекомментатора. – Наш друг Томас успеет до разрыва сердца пробежать почти шесть миль. Если только его раньше не скрутят судороги от переедания.
– Не говорите глупостей, – все так же энергично запротестовал Томас. – Всем известно, что перед забегом нужно как следует запастись энергией, а для этого лучше всего подходят углеводы. Вот потому-то я и схожу за порцией феттучини[4].
– Но ведь вам не нужно бежать марафон, Томас, – окликнула его Сьюзен.
– День ещё не кончился, – возразил тот.
– Что касается меня, – сказала Джесси, – то мой график исчерпан. И до конца дня у меня ничего не запланировано. А на завтра записано: «Завершающие физические усовершенствования» с шести до двенадцати и общее собрание новобранцев в двадцать ноль-ноль, после обеда.
– И у меня до завтра тоже ничего не предусмотрено, – ответил я.
Быстрого взгляда на соседей по столу хватило, чтобы понять, что их сегодняшняя программа тоже завершена.
– Как же мы будем развлекаться?
– Можно поиграть в шаффлборд, – предложила Сьюзен.
– У меня идея получше, – заявил Гарри. – У кого-нибудь уже есть планы на пятнадцать часов?
Все покачали головами.
– Вот и чудненько, – сказал Гарри. – В таком случае встретимся здесь же. Я предлагаю «Старым пердунам» совершить небольшую экскурсию.
– А нам можно здесь находиться? – насторожённо спросила Джесси.
– Конечно, – успокоил её Гарри. – Почему бы и нет? А хотя бы и нельзя, что они с нами сделают? Мы же ещё не военные. Нас даже нельзя отдать под трибунал.
– Верно. Зато, вероятно, можно выбросить в космос через воздушный шлюз, – предположила Джесси.
– Не говорите глупостей, – возмутился Гарри. – Поступить так означало бы потратить зря огромное количество хорошего воздуха.
Гарри привёл нас на обсервационную палубу в колониальной части корабля. Действительно, хотя никто не запрещал нам заходить на территорию колониальщиков, но никто ни разу и не сказал, что мы можем здесь бывать. Сейчас мы всемером стояли на безлюдной палубе и были заметны, как кучка школьников средних классов на закрытом просмотре порнофильма. Такими мы в некотором смысле и являлись.
– Во время наших сегодняшних спортивных развлечений я перекинулся несколькими словами с одним из колониальных деятелей, – поведал Гарри, – и он, между прочим, сказал, что «Генри Гудзон» совершит скачок сегодня в пятнадцать тридцать пять. Я прикинул, что, скорее всего, никто из нас никогда не видел, что же именно представляет собой скачок, и спросил его, куда можно было бы пойти, чтобы все хорошо посмотреть. Он посоветовал прийти сюда. Ну вот мы здесь. И, – Гарри посмотрел на свою ЭЗК, – у нас остаётся ещё четыре минуты.
– Простите, – сконфузился Томас. – Я совершенно не собирался никого задерживать. Феттучини было превосходным, но мой кишечник не смог справиться с ним с одного раза.
– Прошу вас, Томас, впредь постарайтесь не обременять нас подобной информацией, – взмолилась Сьюзен. – Мы всё же не настолько близко знакомы.
– Да, но как же ещё мы сможем познакомиться поближе?
Никто не удосужился ему ответить.
– Кто-нибудь знает, где мы находимся в данный момент? Я имею в виду, в какой части пространства? – спросил я через несколько секунд молчания.
– Все ещё в Солнечной системе, – ответил Алан и указал в окно. – Это совершенно точно, потому что мы видим знакомые созвездия. Вот, смотрите, это Орион. Если бы мы переместились на достаточно заметное расстояние, звезды изменили бы своё относительное положение в небе. Созвездия изменили бы свои очертания или же вообще изменились бы до неузнаваемости.
– А куда мы должны скакнуть? – поинтересовалась Джесси.
– В систему Феникса, – ответил Алан. – Но вам это ничего не скажет, потому что Феникс – это название даже не звезды, а планеты. Существует созвездие Феникс, мы его сейчас видим, вот оно, – он показал кучку звёзд за окном, – но планета Феникс не имеет отношения ни к одной из звёзд этого созвездия. Если я правильно помню, она вообще находится в созвездии Волка, это намного севернее, – он указал на другой, не столь яркий участок неба, – но нужную звезду мы отсюда не увидим.
– Вы так хорошо знаете созвездия, – восхитилась Джесси.
– Благодарю, – наклонил голову Алан. – В молодости я даже хотел стать астрономом, но слишком уж мало им платят. Поэтому я решил стать физиком-теоретиком.
– А что, выдумывание новых элементарных частиц приносит хорошие деньги? – удивился Томас.
– Конечно нет, – признался Алан. – Но я разработал теорию, позволившую компании, в которой я трудился, создать новую систему энергосбережения для военно-морских судов. У нас для поощрения сотрудников практиковался принцип разделения прибылей, и мне достался один процент. Чтобы было понятнее – намного больше денег, чем я смог израсходовать в течение жизни. А я, можете мне поверить, очень старался.
– Наверно, хорошо быть богатым, – мечтательно произнесла Сьюзен.
– Это было не так уж плохо, – признался Алан. – Конечно, теперь я уже не богат. Когда подписываешь контракт, теряешь все. И не только деньги, но и всё остальное. Примерно через минуту станет ясно, что все усилия, которые я в своё время потратил на запоминание созвездий, окажутся напрасными. Там, куда мы направляемся, нет ни Ориона, ни Малой Медведицы, ни Кассиопеи. Это может показаться глупым, но не исключено, что созвездий мне будет не хватать гораздо сильнее, чем денег. Деньги, в общем-то, можно сделать всегда. Но сюда мы уже больше никогда не вернёмся. Так что я в последний раз вижу этих моих старых друзей.
Сьюзен шагнула вперёд и взяла Алана под руку. Гарри, насупившись, смотрел на экран своей ЭЗК.
– Ну вот, сейчас, – сказал он и начал обратный отсчёт. Когда он дошёл до «один», мы все уставились в окно.
В событии не было ровно никакого драматизма. Только что мы смотрели на одно звёздное небо, в следующую секунду – на другое. Стоило моргнуть – и ты не заметил бы самого момента изменения. И всё же сразу было видно, что это чужое небо. Ни у кого из нас, естественно, не было глубоких познаний Алана по части созвездий, но большинство способно найти в звёздной толчее хотя бы пояс Ориона и ковш Большой Медведицы. И вот их больше не было – различие, возможно, эфемерное, но при этом весьма существенное. Я оглянулся на Алана. Он стоял, застыв как столб, под руку со Сьюзен.
– Мы поворачиваем, – заметил Томас. Всё ясно видели, как звезды начали смещаться против часовой стрелки, а это означало, что «Генри Гудзон» изменил курс. Внезапно над нами показалась синяя громадина планеты Феникс. А над нею (или под нею, если глядеть нашими глазами) находилась космическая станция, настолько большая, настолько массивная и настолько деятельная, что мы уставились на неё как зачарованные.
В конце концов молчание было нарушено. Ко всеобщему удивлению, это оказалась Мэгги.
– На это стоит посмотреть, – сказала она. Все повернулись к ней, и Мэгги смутилась.
– Я вовсе не немая, – сказала она. – Я просто не люблю много говорить. Но это заслуживает хоть какого-то комментария.
– Да, это не шутки, – согласился Томас, вновь переведя взгляд на космическое сооружение. Рядом с этой штукой колониальная станция кажется жалкой, словно лужица блевотины.
– Сколько кораблей вы видите? – спросила меня Джесси.
– Не знаю, – ответил я. – Десятки. Может быть, даже сотни – не хочу считать. Я даже не думал, что такое количество звездолётов вообще может существовать.
– Если кто-нибудь из нас всё ещё считает Землю центром человеческой вселенной, – сказал Гарри, – то сейчас самое время пересмотреть эту теорию.
Мы стояли и смотрели в огромное окно на наш новый мир.
Моя ЭЗК зазвучала в 5. 45, что было странно, поскольку я собственноручно набрал приказ разбудить меня ровно в шесть. Экран светился, и на нём имелось сообщение с пометкой «СРОЧНО». Я пробежал послание глазами:
ИЗВЕЩЕНИЕ
В промежутке с 6. 00 до 12. 00 мы будем проводить завершающую процедуру из цикла физического усовершенствования для всех новобранцев. Для гарантированного соблюдения графика все новобранцы обязаны оставаться в своих каютах до тех пор, пока официальные представители колониального персонала не явятся, чтобы проводить каждого в помещения, предназначенные для проведения процедур. Чтобы обеспечить запланированный ход работ, начиная с 6. 00 двери всех кают будут заблокированы. Будьте любезны использовать оставшееся в вашем распоряжении время для того, чтобы завершить все ваши персональные дела, требующие посещения туалетных комнат и других помещений, находящихся за пределами каюты, Если после 6. 00 вам потребуется воспользоваться туалетной комнатой, свяжитесь с представителем колониального персонала на вашей палубе через ЭЗК.
Вы получите уведомление за пятнадцать минут до назначенного для вас срока. Просим быть одетыми и готовыми к тому моменту, когда сопровождающие из числа колониального персонала постучат в вашу дверь. Завтрака сегодня не будет. Ленч и обед состоятся в обычное время.
Человеку моего возраста не требуется дважды напоминать о том, что с утра нужно помочиться. Я поспешил в уборную, чтобы завершить свои персональные дела (пользуясь эвфемизмами колониальщиков). После этого мне оставалось лишь надеяться, что моя фамилия стоит не слишком близко к концу расписания: совершенно не хотелось обращаться к надсмотрщикам с просьбой, чтобы меня вывели по нужде.
Моё время оказалось не слишком поздним и не слишком ранним. Ровно в девять часов ЭЗК предупредила о том, что надо собираться. А в 9. 15 в дверь резко постучали, и мужской голос назвал моё имя. Почти сразу же дверь открылась – за ней оказались двое колониальщиков. Они милостиво разрешили мне быстро посетить уборную, и мы направились с нашей палубы в знакомую мне комнату ожидания доктора Расселла. Через некоторое время мне разрешили войти в кабинет.
– Мистер Перри, рад снова видеть вас, – заявил доктор, протягивая мне руку.
Сопровождавшие меня колониальщики вышли через дальнюю дверь.
– Будьте любезны подойти к боксу.
– Когда я побывал там в прошлый раз, вы вколотили мне в голову несколько тысяч гвоздей. Поэтому я не испытываю слишком сильного восторга при мысли о том, что мне снова придётся лезть в этот гроб.
– Я вас понимаю, – ответил доктор Расселл. – Однако сегодня боли не будет. К тому же мы располагаем довольно ограниченным временем, так что… – Он направился к саркофагу.
– Если я почувствую хотя бы укол, то, смотрите, поколочу, – предупредил я, неохотно забираясь внутрь.
– Пожалуй, справедливо, – безмятежно отозвался доктор Расселл, закрывая за мной дверь.
Я, впрочем, заметил, что в отличие от прошлого раза он защёлкнул замок. Не исключено, что моя угроза была воспринята всерьёз. Ну и хорошо.
– Скажите, мистер Перри, – продолжил доктор, покончив с дверцей, – что вы думаете о нескольких последних днях?
– Они были странными и не слишком приятными, – честно сознался я. – Если бы я знал, что со мной будут обходиться как со слабоумным дошкольником, то, возможно, не стал бы подписывать контракт.
– Очень многие думают точно так же, как вы, – ответил доктор Расселл. – Поэтому позвольте мне вкратце объяснить вам, что и зачем мы делали. Датчики в вашу голову мы поместили по двум причинам. Во-первых, как вы, вероятно, догадались, для изучения вашей мозговой деятельности во время выполнения вами тех или иных основных функций и отслеживания переживаний ряда первичных эмоций. У всех людей мозг обрабатывает информацию и опыт более или менее одинаково, однако каждый человек использует некоторые совершенно уникальные методы и процессы. В качестве аналогии: у всех людей на руках по пять пальцев, но пальцы каждого имеют свои, строго индивидуальные отпечатки. Вот мы и старались сделать, если можно так выразиться, индивидуальный отпечаток вашего умственного «пальца». Вы понимаете, о чём я говорю? Я кивнул.
– Прекрасно. Значит, теперь вам ясно, для чего мы на протяжении двух дней заставляли вас делать всякие смешные и глупые вещи.
– Вроде беседы с обнажённой красоткой о том, как проходил праздник по поводу моего седьмого дня рождения. – заметил я.
– Этот тест дал нам много по-настоящему полезной информации, – веско сказал доктор Расселл.
– Не могу понять какой.
– Это скорее технические сведения, – уклонился Расселл от ответа. – Как бы там ни было, за минувшие два дня мы получили достаточно полное представление о том. как ваш мозг использует нейронные связи и воспринимает разнообразные стимулы. И эту информацию мы можем использовать в качестве шаблона.
Прежде чем я смог спросить: «Шаблона чего?», доктор Расселл продолжил свой монолог:
– Во-вторых, работа датчиков не ограничивалась только записью работы мозга. Они способны также транслировать в реальном масштабе времени точный ход процессов, происходящих в голове. Выражаясь по-другому, датчики запечатлели работу вашего сознания. Это важно, потому что в отличие от определённых умственных процессов сознание нельзя законсервировать. Для перемещения оно должно быть живым.
– Перемещения?
– Именно.
– Вы не обидитесь, если я спрошу, о какой такой чертовщине вы говорите?
Доктор Расселл улыбнулся.
– Мистер Перри, когда вы подписали контракт о вступлении в армию, вы же думали, что мы возвратим вам молодость, верно?
– Да, – согласился я. – И все так думали. Ведь нельзя же вести войну силами армии стариков. Вы должны иметь какой-то способ снова делать их молодыми.
– И как, по вашему мнению, мы это делаем? – поинтересовался доктор Расселл.
– Не знаю, – честно сказал я. – Генная терапия. Клонированные запасные части. Наверно, вы каким-то образом вынете из меня старые детали и поставите вместо них новые.
– Вы частично правы. Мы действительно прибегаем к генной терапии и используем клоны для замены. Но мы не заменяем ничего, кроме вас.
– Я вас не понимаю, – занервничал я: стало очень холодно и возникло ощущение, будто реальность, как коврик, выдёргивают у меня из-под ног.
– Ваше тело старое, мистер Перри. Оно действительно дряхлое и не сможет проработать сколько-нибудь долго. Нет никакого смысла сохранять его или модифицировать. Оно не из тех вещей, которые по мере старения превращаются из рухляди в антиквариат, и не имеет таких частей, замена которых позволяла бы ему работать как новенькому. Когда человеческое тело стареет, оно стареет все целиком. И поэтому мы намерены избавиться от него. От всего целиком. Единственное, что мы собираемся сохранить, – единственная часть вашего существа, которая не делается хуже в процессе старения, – ваш разум, ваше сознание, то, что называется вашим «я».
Доктор Расселл шагнул к дальней двери, в которую вышли два колониальщика, коротко постучал и повернулся ко мне.
– Посмотрите хорошенько на своё тело, мистер Перри, – сказал он, – потому что сейчас вам предстоит с ним попрощаться. Вы переселитесь в другое место.
– Куда же я переселюсь, доктор Расселл? – заплетающимся языком спросил я. Во рту у меня стало так сухо, что я с трудом мог говорить.
– А вот сюда, – ответил он и открыл дверь.
Из двери появилась та же пара колониалыциков, что доставила меня в кабинет. Один из них толкал перед собой инвалидное кресло, в котором кто-то сидел. Я вытянул шею, чтобы посмотреть. И меня затрясло.
Это был я сам.
Только пятьдесят лет назад.
5
– Что это за дурацкая такая армия, чёрт возьми? – спросил я у «Старых пердунов» за ленчем.
– В этом гораздо больше смысла, чем можно предположить, – ответил, естественно, Гарри. – Вчера они изучали устройство наших мыслительной и эмоциональной сфер. Сегодня мы двигаемся без остановки. И мне снова кажется, что они интересуются той базой, на которой основывается сложная двигательная активность.
– Никогда не думал, что пинг-понг можно отнести к сложной физической активности, – огрызнулся я, поскольку не мог до конца понять, шутит он или говорит серьёзно.
– Координация между зрением и двигательной мускулатурой, – пояснил Гарри. – Расчёт времени. Точность.
– Конечно, никто не знает заранее, когда ему придётся отбить летящую в него гранату, – вставил Алан.
– Совершенно верно, – согласился Гарри. – Кстати, а чего вы хотели? Чтобы нас заставили бежать марафон? Да мы все попадали бы замертво ещё до конца первой мили.
– Не судите о других по себе, слабак! – возмутился Томас.
– Мне сообщили уточнённые данные, – произнёс Гарри голосом телекомментатора. – Наш друг Томас успеет до разрыва сердца пробежать почти шесть миль. Если только его раньше не скрутят судороги от переедания.
– Не говорите глупостей, – все так же энергично запротестовал Томас. – Всем известно, что перед забегом нужно как следует запастись энергией, а для этого лучше всего подходят углеводы. Вот потому-то я и схожу за порцией феттучини[4].
– Но ведь вам не нужно бежать марафон, Томас, – окликнула его Сьюзен.
– День ещё не кончился, – возразил тот.
– Что касается меня, – сказала Джесси, – то мой график исчерпан. И до конца дня у меня ничего не запланировано. А на завтра записано: «Завершающие физические усовершенствования» с шести до двенадцати и общее собрание новобранцев в двадцать ноль-ноль, после обеда.
– И у меня до завтра тоже ничего не предусмотрено, – ответил я.
Быстрого взгляда на соседей по столу хватило, чтобы понять, что их сегодняшняя программа тоже завершена.
– Как же мы будем развлекаться?
– Можно поиграть в шаффлборд, – предложила Сьюзен.
– У меня идея получше, – заявил Гарри. – У кого-нибудь уже есть планы на пятнадцать часов?
Все покачали головами.
– Вот и чудненько, – сказал Гарри. – В таком случае встретимся здесь же. Я предлагаю «Старым пердунам» совершить небольшую экскурсию.
– А нам можно здесь находиться? – насторожённо спросила Джесси.
– Конечно, – успокоил её Гарри. – Почему бы и нет? А хотя бы и нельзя, что они с нами сделают? Мы же ещё не военные. Нас даже нельзя отдать под трибунал.
– Верно. Зато, вероятно, можно выбросить в космос через воздушный шлюз, – предположила Джесси.
– Не говорите глупостей, – возмутился Гарри. – Поступить так означало бы потратить зря огромное количество хорошего воздуха.
Гарри привёл нас на обсервационную палубу в колониальной части корабля. Действительно, хотя никто не запрещал нам заходить на территорию колониальщиков, но никто ни разу и не сказал, что мы можем здесь бывать. Сейчас мы всемером стояли на безлюдной палубе и были заметны, как кучка школьников средних классов на закрытом просмотре порнофильма. Такими мы в некотором смысле и являлись.
– Во время наших сегодняшних спортивных развлечений я перекинулся несколькими словами с одним из колониальных деятелей, – поведал Гарри, – и он, между прочим, сказал, что «Генри Гудзон» совершит скачок сегодня в пятнадцать тридцать пять. Я прикинул, что, скорее всего, никто из нас никогда не видел, что же именно представляет собой скачок, и спросил его, куда можно было бы пойти, чтобы все хорошо посмотреть. Он посоветовал прийти сюда. Ну вот мы здесь. И, – Гарри посмотрел на свою ЭЗК, – у нас остаётся ещё четыре минуты.
– Простите, – сконфузился Томас. – Я совершенно не собирался никого задерживать. Феттучини было превосходным, но мой кишечник не смог справиться с ним с одного раза.
– Прошу вас, Томас, впредь постарайтесь не обременять нас подобной информацией, – взмолилась Сьюзен. – Мы всё же не настолько близко знакомы.
– Да, но как же ещё мы сможем познакомиться поближе?
Никто не удосужился ему ответить.
– Кто-нибудь знает, где мы находимся в данный момент? Я имею в виду, в какой части пространства? – спросил я через несколько секунд молчания.
– Все ещё в Солнечной системе, – ответил Алан и указал в окно. – Это совершенно точно, потому что мы видим знакомые созвездия. Вот, смотрите, это Орион. Если бы мы переместились на достаточно заметное расстояние, звезды изменили бы своё относительное положение в небе. Созвездия изменили бы свои очертания или же вообще изменились бы до неузнаваемости.
– А куда мы должны скакнуть? – поинтересовалась Джесси.
– В систему Феникса, – ответил Алан. – Но вам это ничего не скажет, потому что Феникс – это название даже не звезды, а планеты. Существует созвездие Феникс, мы его сейчас видим, вот оно, – он показал кучку звёзд за окном, – но планета Феникс не имеет отношения ни к одной из звёзд этого созвездия. Если я правильно помню, она вообще находится в созвездии Волка, это намного севернее, – он указал на другой, не столь яркий участок неба, – но нужную звезду мы отсюда не увидим.
– Вы так хорошо знаете созвездия, – восхитилась Джесси.
– Благодарю, – наклонил голову Алан. – В молодости я даже хотел стать астрономом, но слишком уж мало им платят. Поэтому я решил стать физиком-теоретиком.
– А что, выдумывание новых элементарных частиц приносит хорошие деньги? – удивился Томас.
– Конечно нет, – признался Алан. – Но я разработал теорию, позволившую компании, в которой я трудился, создать новую систему энергосбережения для военно-морских судов. У нас для поощрения сотрудников практиковался принцип разделения прибылей, и мне достался один процент. Чтобы было понятнее – намного больше денег, чем я смог израсходовать в течение жизни. А я, можете мне поверить, очень старался.
– Наверно, хорошо быть богатым, – мечтательно произнесла Сьюзен.
– Это было не так уж плохо, – признался Алан. – Конечно, теперь я уже не богат. Когда подписываешь контракт, теряешь все. И не только деньги, но и всё остальное. Примерно через минуту станет ясно, что все усилия, которые я в своё время потратил на запоминание созвездий, окажутся напрасными. Там, куда мы направляемся, нет ни Ориона, ни Малой Медведицы, ни Кассиопеи. Это может показаться глупым, но не исключено, что созвездий мне будет не хватать гораздо сильнее, чем денег. Деньги, в общем-то, можно сделать всегда. Но сюда мы уже больше никогда не вернёмся. Так что я в последний раз вижу этих моих старых друзей.
Сьюзен шагнула вперёд и взяла Алана под руку. Гарри, насупившись, смотрел на экран своей ЭЗК.
– Ну вот, сейчас, – сказал он и начал обратный отсчёт. Когда он дошёл до «один», мы все уставились в окно.
В событии не было ровно никакого драматизма. Только что мы смотрели на одно звёздное небо, в следующую секунду – на другое. Стоило моргнуть – и ты не заметил бы самого момента изменения. И всё же сразу было видно, что это чужое небо. Ни у кого из нас, естественно, не было глубоких познаний Алана по части созвездий, но большинство способно найти в звёздной толчее хотя бы пояс Ориона и ковш Большой Медведицы. И вот их больше не было – различие, возможно, эфемерное, но при этом весьма существенное. Я оглянулся на Алана. Он стоял, застыв как столб, под руку со Сьюзен.
– Мы поворачиваем, – заметил Томас. Всё ясно видели, как звезды начали смещаться против часовой стрелки, а это означало, что «Генри Гудзон» изменил курс. Внезапно над нами показалась синяя громадина планеты Феникс. А над нею (или под нею, если глядеть нашими глазами) находилась космическая станция, настолько большая, настолько массивная и настолько деятельная, что мы уставились на неё как зачарованные.
В конце концов молчание было нарушено. Ко всеобщему удивлению, это оказалась Мэгги.
– На это стоит посмотреть, – сказала она. Все повернулись к ней, и Мэгги смутилась.
– Я вовсе не немая, – сказала она. – Я просто не люблю много говорить. Но это заслуживает хоть какого-то комментария.
– Да, это не шутки, – согласился Томас, вновь переведя взгляд на космическое сооружение. Рядом с этой штукой колониальная станция кажется жалкой, словно лужица блевотины.
– Сколько кораблей вы видите? – спросила меня Джесси.
– Не знаю, – ответил я. – Десятки. Может быть, даже сотни – не хочу считать. Я даже не думал, что такое количество звездолётов вообще может существовать.
– Если кто-нибудь из нас всё ещё считает Землю центром человеческой вселенной, – сказал Гарри, – то сейчас самое время пересмотреть эту теорию.
Мы стояли и смотрели в огромное окно на наш новый мир.
Моя ЭЗК зазвучала в 5. 45, что было странно, поскольку я собственноручно набрал приказ разбудить меня ровно в шесть. Экран светился, и на нём имелось сообщение с пометкой «СРОЧНО». Я пробежал послание глазами:
ИЗВЕЩЕНИЕ
В промежутке с 6. 00 до 12. 00 мы будем проводить завершающую процедуру из цикла физического усовершенствования для всех новобранцев. Для гарантированного соблюдения графика все новобранцы обязаны оставаться в своих каютах до тех пор, пока официальные представители колониального персонала не явятся, чтобы проводить каждого в помещения, предназначенные для проведения процедур. Чтобы обеспечить запланированный ход работ, начиная с 6. 00 двери всех кают будут заблокированы. Будьте любезны использовать оставшееся в вашем распоряжении время для того, чтобы завершить все ваши персональные дела, требующие посещения туалетных комнат и других помещений, находящихся за пределами каюты, Если после 6. 00 вам потребуется воспользоваться туалетной комнатой, свяжитесь с представителем колониального персонала на вашей палубе через ЭЗК.
Вы получите уведомление за пятнадцать минут до назначенного для вас срока. Просим быть одетыми и готовыми к тому моменту, когда сопровождающие из числа колониального персонала постучат в вашу дверь. Завтрака сегодня не будет. Ленч и обед состоятся в обычное время.
Человеку моего возраста не требуется дважды напоминать о том, что с утра нужно помочиться. Я поспешил в уборную, чтобы завершить свои персональные дела (пользуясь эвфемизмами колониальщиков). После этого мне оставалось лишь надеяться, что моя фамилия стоит не слишком близко к концу расписания: совершенно не хотелось обращаться к надсмотрщикам с просьбой, чтобы меня вывели по нужде.
Моё время оказалось не слишком поздним и не слишком ранним. Ровно в девять часов ЭЗК предупредила о том, что надо собираться. А в 9. 15 в дверь резко постучали, и мужской голос назвал моё имя. Почти сразу же дверь открылась – за ней оказались двое колониальщиков. Они милостиво разрешили мне быстро посетить уборную, и мы направились с нашей палубы в знакомую мне комнату ожидания доктора Расселла. Через некоторое время мне разрешили войти в кабинет.
– Мистер Перри, рад снова видеть вас, – заявил доктор, протягивая мне руку.
Сопровождавшие меня колониальщики вышли через дальнюю дверь.
– Будьте любезны подойти к боксу.
– Когда я побывал там в прошлый раз, вы вколотили мне в голову несколько тысяч гвоздей. Поэтому я не испытываю слишком сильного восторга при мысли о том, что мне снова придётся лезть в этот гроб.
– Я вас понимаю, – ответил доктор Расселл. – Однако сегодня боли не будет. К тому же мы располагаем довольно ограниченным временем, так что… – Он направился к саркофагу.
– Если я почувствую хотя бы укол, то, смотрите, поколочу, – предупредил я, неохотно забираясь внутрь.
– Пожалуй, справедливо, – безмятежно отозвался доктор Расселл, закрывая за мной дверь.
Я, впрочем, заметил, что в отличие от прошлого раза он защёлкнул замок. Не исключено, что моя угроза была воспринята всерьёз. Ну и хорошо.
– Скажите, мистер Перри, – продолжил доктор, покончив с дверцей, – что вы думаете о нескольких последних днях?
– Они были странными и не слишком приятными, – честно сознался я. – Если бы я знал, что со мной будут обходиться как со слабоумным дошкольником, то, возможно, не стал бы подписывать контракт.
– Очень многие думают точно так же, как вы, – ответил доктор Расселл. – Поэтому позвольте мне вкратце объяснить вам, что и зачем мы делали. Датчики в вашу голову мы поместили по двум причинам. Во-первых, как вы, вероятно, догадались, для изучения вашей мозговой деятельности во время выполнения вами тех или иных основных функций и отслеживания переживаний ряда первичных эмоций. У всех людей мозг обрабатывает информацию и опыт более или менее одинаково, однако каждый человек использует некоторые совершенно уникальные методы и процессы. В качестве аналогии: у всех людей на руках по пять пальцев, но пальцы каждого имеют свои, строго индивидуальные отпечатки. Вот мы и старались сделать, если можно так выразиться, индивидуальный отпечаток вашего умственного «пальца». Вы понимаете, о чём я говорю? Я кивнул.
– Прекрасно. Значит, теперь вам ясно, для чего мы на протяжении двух дней заставляли вас делать всякие смешные и глупые вещи.
– Вроде беседы с обнажённой красоткой о том, как проходил праздник по поводу моего седьмого дня рождения. – заметил я.
– Этот тест дал нам много по-настоящему полезной информации, – веско сказал доктор Расселл.
– Не могу понять какой.
– Это скорее технические сведения, – уклонился Расселл от ответа. – Как бы там ни было, за минувшие два дня мы получили достаточно полное представление о том. как ваш мозг использует нейронные связи и воспринимает разнообразные стимулы. И эту информацию мы можем использовать в качестве шаблона.
Прежде чем я смог спросить: «Шаблона чего?», доктор Расселл продолжил свой монолог:
– Во-вторых, работа датчиков не ограничивалась только записью работы мозга. Они способны также транслировать в реальном масштабе времени точный ход процессов, происходящих в голове. Выражаясь по-другому, датчики запечатлели работу вашего сознания. Это важно, потому что в отличие от определённых умственных процессов сознание нельзя законсервировать. Для перемещения оно должно быть живым.
– Перемещения?
– Именно.
– Вы не обидитесь, если я спрошу, о какой такой чертовщине вы говорите?
Доктор Расселл улыбнулся.
– Мистер Перри, когда вы подписали контракт о вступлении в армию, вы же думали, что мы возвратим вам молодость, верно?
– Да, – согласился я. – И все так думали. Ведь нельзя же вести войну силами армии стариков. Вы должны иметь какой-то способ снова делать их молодыми.
– И как, по вашему мнению, мы это делаем? – поинтересовался доктор Расселл.
– Не знаю, – честно сказал я. – Генная терапия. Клонированные запасные части. Наверно, вы каким-то образом вынете из меня старые детали и поставите вместо них новые.
– Вы частично правы. Мы действительно прибегаем к генной терапии и используем клоны для замены. Но мы не заменяем ничего, кроме вас.
– Я вас не понимаю, – занервничал я: стало очень холодно и возникло ощущение, будто реальность, как коврик, выдёргивают у меня из-под ног.
– Ваше тело старое, мистер Перри. Оно действительно дряхлое и не сможет проработать сколько-нибудь долго. Нет никакого смысла сохранять его или модифицировать. Оно не из тех вещей, которые по мере старения превращаются из рухляди в антиквариат, и не имеет таких частей, замена которых позволяла бы ему работать как новенькому. Когда человеческое тело стареет, оно стареет все целиком. И поэтому мы намерены избавиться от него. От всего целиком. Единственное, что мы собираемся сохранить, – единственная часть вашего существа, которая не делается хуже в процессе старения, – ваш разум, ваше сознание, то, что называется вашим «я».
Доктор Расселл шагнул к дальней двери, в которую вышли два колониальщика, коротко постучал и повернулся ко мне.
– Посмотрите хорошенько на своё тело, мистер Перри, – сказал он, – потому что сейчас вам предстоит с ним попрощаться. Вы переселитесь в другое место.
– Куда же я переселюсь, доктор Расселл? – заплетающимся языком спросил я. Во рту у меня стало так сухо, что я с трудом мог говорить.
– А вот сюда, – ответил он и открыл дверь.
Из двери появилась та же пара колониалыциков, что доставила меня в кабинет. Один из них толкал перед собой инвалидное кресло, в котором кто-то сидел. Я вытянул шею, чтобы посмотреть. И меня затрясло.
Это был я сам.
Только пятьдесят лет назад.
5
– А теперь мне нужно, чтобы вы расслабились, – сказал доктор Расселл.
Колониальщики подвезли младшего меня ко второму саркофагу и теперь запихивали тело туда. Оно (или он, или я – впрочем, не важно) не оказывало никакого сопротивления; с тем же успехом можно было предположить, что они возятся с больным, находящимся в коме. Или с трупом. Я был зачарован тем, что видел. И страшно испуган. Негромкий, слабенький голос в глубине моего мозга сказал, что я очень правильно поступил, что побывал в уборной перед тем, как явился сюда, а не то обязательно намочил бы штаны.
– Как… – начал было я и осёкся. Во рту пересохло – я не мог произнести ни слова.
Доктор Расселл что-то тихо сказал одному из своих помощников, тот выскочил и тут же вернулся со стаканом воды. Врач поднёс стакан к моим губам, что было очень хорошо, поскольку я сам вряд ли удержал бы его. Пока я пил, доктор говорил.
– Слово «как» обычно входит в состав одного из двух вопросов, – сказал он. – Первый: «Каким образом вам удалось сделать этот молодой вариант меня?» Ответ будет следующим: десять лет назад мы взяли генетический образец и использовали его, чтобы изготовить вам новое тело. Он убрал стакан.
– Клон, – выговорил я наконец.
– Нет, – ответил доктор Расселл. – Не совсем так. Ваша ДНК подверглась очень серьёзной модификации. Вы с первого взгляда сможете заметить самое очевидное различие: цвет кожи вашего нового тела.
Я снова повернул голову и понял, что под воздействием шока при виде омоложённого себя не заметил этого действительно бросающегося в глаза отличия.
– Он зелёный, – оторопел я.
– Вы хотите сказать: «Я зелёный», – поправил доктор Расселл. – Точнее, будете таким минут через пять. Это один распространённый вопрос, начинающийся с «как». Второй: «Как вы пересадите меня туда?» И на это есть ответ: мы переселим ваше сознание.
– Как? – беспомощно спросил я.
– Мы возьмём характеристику вашей мозговой деятельности, снятую при помощи датчиков, и передадим её – и вас самого вместе с нею – вон туда, – с готовностью объяснил доктор. – Мы взяли информацию, собранную за два минувших дня, и использовали её для подготовки вашего нового мозга к приёму вашего сознания, поэтому, когда мы переселим вас в новое тело, все покажется вам хорошо знакомым. Я, естественно, излагаю сильно упрощённую версию происходящего. На самом деле всё значительно сложнее. Но это произойдёт прямо сейчас. Так что давайте подключим вас.
Расселл протянул руку и начал поворачивать манипулятор саркофага к моей голове. Я дёрнулся.
– Сейчас мы ничего не будем внедрять в ваш организм, мистер Перри. Вместо инжекторной головки здесь стоит усилитель сигнала. Вам совершенно нечего бояться.
– Извините, – пробормотал я, возвращаясь в прежнее положение.
– Ничего, ничего, – отозвался доктор Расселл, надвигая чашу мне на голову. – Вы ведёте себя куда лучше, чем большинство наших подопечных. Парень, сидевший здесь перед вами, визжал как свинья и в конце концов упал в обморок. Нам так и пришлось пересаживать его в бесчувственном состоянии. С минуты на минуту он придёт в себя – молодой, зелёный и очень-очень напуганный. Можете мне поверить, вы просто куколка.
Я улыбнулся и посмотрел на тело, которое должно было вскоре стать мною.
– А где его шапочка?
– Она ему не нужна. – Доктор склонился к своей ЭЗК. – Я ведь уже сказал вам: это тело сильно модифицировано.
– Звучит довольно пугающе.
– Как только вы окажетесь в нём, то сразу заговорите по-другому. – Расселл закончил работать с ЭЗК и снова повернулся ко мне. – Что ж, мы готовы. Позвольте, я скажу вам, что будет происходить дальше.
– Прошу вас, – светски отозвался я. Он повернул ЭЗК ко мне.
– Когда я нажму эту кнопку, – указал врач, – все ваши датчики начнут транслировать вашу мозговую активность в усилитель. После поступления достаточно большой порции информации я соединю этот бокс со специализированным компьютерным банком. Одновременно аналогичная связь будет установлена с вашим новым мозгом. Как только наличие связи получит подтверждение, мы перешлём ваше сознание в ваш новый мозг. Когда же он возьмёт на себя выполнение мыслительных процессов, мы разорвём связь и вы окажетесь в новом мозгу и новом теле. Есть какие-нибудь вопросы?
– А при проведении этой процедуры бывают неудачи?
– Я ждал этого вопроса, – вздохнул доктор Расселл. – Ответ: да. В отдельных случаях что-то может пойти не так, как надо. Однако такое случается чрезвычайно редко. Я занимаюсь этим уже двадцать лет, совершил тысячи перемещений и потерял рабочий объект лишь однажды. У женщины прямо в процессе передачи случилось обширное кровоизлияние в мозг. Параметры мозговой деятельности стали хаотическими, и сознание не переместилось. Во всех остальных случаях всё прошло успешно.
– Значит, я буду жить до тех пор, пока не умру, – констатировал я.
– Интересное истолкование. Впрочем, да, вы совершенно правы.
– А как вы узнаете, что сознание переместилось?
– Мы узнаем через вот это, – доктор Расселл ткнул в свою ЭЗК, – и ещё потому, что вы нам об этом скажете. Поверьте, когда всё произойдёт, вы будете знать об этом наверняка.
– Но откуда вы это знаете? Или вы тоже когда-нибудь перемещались сами?
Он улыбнулся.
– Вообще-то да. Даже дважды.
– Но вы не зелёный.
– Это уже второе перемещение. Вовсе не обязательно оставаться зелёным навсегда, – задумчиво произнёс он, затем немного удивлённо заморгал и снова взглянул на свою ЭЗК. – Боюсь, мистер Перри, что нам придётся прекратить беседу, поскольку помимо вас у меня на очереди ещё довольно много народу. Ну, что, вы готовы начать?
– Чёрт возьми, конечно не готов! Мне так страшно, что я боюсь, как бы не навалить в штаны.
– Тогда позвольте мне поставить вопрос по-другому. Вы готовы покончить с этим?
– Видит бог, да.
– В таком случае за дело.
Доктор Расселл ткнул пальцем в кнопку своей ЭЗК.
Саркофаг, в котором я лежал, чуть заметно вздрогнул, как будто в нём включился какой-то механизм. Я скосил глаза на врача.
– Усилитель, – пояснил он. – Эта часть работы займёт примерно минуту.
Я невнятно хмыкнул, давая понять, что услышал, и взглянул на нового меня. Он лежал в своей коробке неподвижный, словно восковая статуэтка, которую кто-то во время отливки случайно окрасил зелёным, пролив краску в форму. Он походил на меня, каким я был много-много лет назад, – нет, намного лучше, чем я был тогда. Я был далеко не самым спортивным парнем в своём квартале. А этот «я» был мускулистым, как чемпион по плаванию. И на голове у него красовалась роскошная шапка волос.
Я не мог даже вообразить, каково будет находиться в этом теле.
– Максимум разрешения, – сказал доктор Расселл, обращаясь, по-видимому, к самому себе. – Связь установлена.
Его ЭЗК громко пискнула.
Я ощутил лёгкий толчок, а затем внезапно почувствовал себя так, будто в моём мозгу оказалась просторная пустая комната, по которой гуляет эхо.
– Ого! – невольно воскликнул я.
– Слышите эхо? – спросил доктор Расселл. Я кивнул.
– Это компьютерный банк, – пояснил он. – Ваше сознание воспринимает крохотный временной зазор между «здесь» и «там». Все в полном порядке, не волнуйтесь. Так открывается связь между новым телом и компьютерным банком.
ЭЗК снова запищала.
На другом конце комнаты новый я открыл глаза.
– Готово, – буднично сообщил доктор Расселл.
– У него же кошачьи глаза! – удивился я.
– У вас кошачьи глаза, – поправил меня доктор Расселл. – Обе связи устойчивы, без шумов. Сейчас я начну перемещение. Приготовьтесь почувствовать некоторую дезориентацию.
ЭЗК опять запищала… … И я полетел ааааааааааааай вниз (и при этом чувствовал себя так, будто меня – совершенно безболезненно – продавливали сквозь мелкое сито).
И все воспоминания, которые у меня когда-либо имелись, били меня по лицу, как кирпичи, вылетающие из огромной рушащейся стены.
Колониальщики подвезли младшего меня ко второму саркофагу и теперь запихивали тело туда. Оно (или он, или я – впрочем, не важно) не оказывало никакого сопротивления; с тем же успехом можно было предположить, что они возятся с больным, находящимся в коме. Или с трупом. Я был зачарован тем, что видел. И страшно испуган. Негромкий, слабенький голос в глубине моего мозга сказал, что я очень правильно поступил, что побывал в уборной перед тем, как явился сюда, а не то обязательно намочил бы штаны.
– Как… – начал было я и осёкся. Во рту пересохло – я не мог произнести ни слова.
Доктор Расселл что-то тихо сказал одному из своих помощников, тот выскочил и тут же вернулся со стаканом воды. Врач поднёс стакан к моим губам, что было очень хорошо, поскольку я сам вряд ли удержал бы его. Пока я пил, доктор говорил.
– Слово «как» обычно входит в состав одного из двух вопросов, – сказал он. – Первый: «Каким образом вам удалось сделать этот молодой вариант меня?» Ответ будет следующим: десять лет назад мы взяли генетический образец и использовали его, чтобы изготовить вам новое тело. Он убрал стакан.
– Клон, – выговорил я наконец.
– Нет, – ответил доктор Расселл. – Не совсем так. Ваша ДНК подверглась очень серьёзной модификации. Вы с первого взгляда сможете заметить самое очевидное различие: цвет кожи вашего нового тела.
Я снова повернул голову и понял, что под воздействием шока при виде омоложённого себя не заметил этого действительно бросающегося в глаза отличия.
– Он зелёный, – оторопел я.
– Вы хотите сказать: «Я зелёный», – поправил доктор Расселл. – Точнее, будете таким минут через пять. Это один распространённый вопрос, начинающийся с «как». Второй: «Как вы пересадите меня туда?» И на это есть ответ: мы переселим ваше сознание.
– Как? – беспомощно спросил я.
– Мы возьмём характеристику вашей мозговой деятельности, снятую при помощи датчиков, и передадим её – и вас самого вместе с нею – вон туда, – с готовностью объяснил доктор. – Мы взяли информацию, собранную за два минувших дня, и использовали её для подготовки вашего нового мозга к приёму вашего сознания, поэтому, когда мы переселим вас в новое тело, все покажется вам хорошо знакомым. Я, естественно, излагаю сильно упрощённую версию происходящего. На самом деле всё значительно сложнее. Но это произойдёт прямо сейчас. Так что давайте подключим вас.
Расселл протянул руку и начал поворачивать манипулятор саркофага к моей голове. Я дёрнулся.
– Сейчас мы ничего не будем внедрять в ваш организм, мистер Перри. Вместо инжекторной головки здесь стоит усилитель сигнала. Вам совершенно нечего бояться.
– Извините, – пробормотал я, возвращаясь в прежнее положение.
– Ничего, ничего, – отозвался доктор Расселл, надвигая чашу мне на голову. – Вы ведёте себя куда лучше, чем большинство наших подопечных. Парень, сидевший здесь перед вами, визжал как свинья и в конце концов упал в обморок. Нам так и пришлось пересаживать его в бесчувственном состоянии. С минуты на минуту он придёт в себя – молодой, зелёный и очень-очень напуганный. Можете мне поверить, вы просто куколка.
Я улыбнулся и посмотрел на тело, которое должно было вскоре стать мною.
– А где его шапочка?
– Она ему не нужна. – Доктор склонился к своей ЭЗК. – Я ведь уже сказал вам: это тело сильно модифицировано.
– Звучит довольно пугающе.
– Как только вы окажетесь в нём, то сразу заговорите по-другому. – Расселл закончил работать с ЭЗК и снова повернулся ко мне. – Что ж, мы готовы. Позвольте, я скажу вам, что будет происходить дальше.
– Прошу вас, – светски отозвался я. Он повернул ЭЗК ко мне.
– Когда я нажму эту кнопку, – указал врач, – все ваши датчики начнут транслировать вашу мозговую активность в усилитель. После поступления достаточно большой порции информации я соединю этот бокс со специализированным компьютерным банком. Одновременно аналогичная связь будет установлена с вашим новым мозгом. Как только наличие связи получит подтверждение, мы перешлём ваше сознание в ваш новый мозг. Когда же он возьмёт на себя выполнение мыслительных процессов, мы разорвём связь и вы окажетесь в новом мозгу и новом теле. Есть какие-нибудь вопросы?
– А при проведении этой процедуры бывают неудачи?
– Я ждал этого вопроса, – вздохнул доктор Расселл. – Ответ: да. В отдельных случаях что-то может пойти не так, как надо. Однако такое случается чрезвычайно редко. Я занимаюсь этим уже двадцать лет, совершил тысячи перемещений и потерял рабочий объект лишь однажды. У женщины прямо в процессе передачи случилось обширное кровоизлияние в мозг. Параметры мозговой деятельности стали хаотическими, и сознание не переместилось. Во всех остальных случаях всё прошло успешно.
– Значит, я буду жить до тех пор, пока не умру, – констатировал я.
– Интересное истолкование. Впрочем, да, вы совершенно правы.
– А как вы узнаете, что сознание переместилось?
– Мы узнаем через вот это, – доктор Расселл ткнул в свою ЭЗК, – и ещё потому, что вы нам об этом скажете. Поверьте, когда всё произойдёт, вы будете знать об этом наверняка.
– Но откуда вы это знаете? Или вы тоже когда-нибудь перемещались сами?
Он улыбнулся.
– Вообще-то да. Даже дважды.
– Но вы не зелёный.
– Это уже второе перемещение. Вовсе не обязательно оставаться зелёным навсегда, – задумчиво произнёс он, затем немного удивлённо заморгал и снова взглянул на свою ЭЗК. – Боюсь, мистер Перри, что нам придётся прекратить беседу, поскольку помимо вас у меня на очереди ещё довольно много народу. Ну, что, вы готовы начать?
– Чёрт возьми, конечно не готов! Мне так страшно, что я боюсь, как бы не навалить в штаны.
– Тогда позвольте мне поставить вопрос по-другому. Вы готовы покончить с этим?
– Видит бог, да.
– В таком случае за дело.
Доктор Расселл ткнул пальцем в кнопку своей ЭЗК.
Саркофаг, в котором я лежал, чуть заметно вздрогнул, как будто в нём включился какой-то механизм. Я скосил глаза на врача.
– Усилитель, – пояснил он. – Эта часть работы займёт примерно минуту.
Я невнятно хмыкнул, давая понять, что услышал, и взглянул на нового меня. Он лежал в своей коробке неподвижный, словно восковая статуэтка, которую кто-то во время отливки случайно окрасил зелёным, пролив краску в форму. Он походил на меня, каким я был много-много лет назад, – нет, намного лучше, чем я был тогда. Я был далеко не самым спортивным парнем в своём квартале. А этот «я» был мускулистым, как чемпион по плаванию. И на голове у него красовалась роскошная шапка волос.
Я не мог даже вообразить, каково будет находиться в этом теле.
– Максимум разрешения, – сказал доктор Расселл, обращаясь, по-видимому, к самому себе. – Связь установлена.
Его ЭЗК громко пискнула.
Я ощутил лёгкий толчок, а затем внезапно почувствовал себя так, будто в моём мозгу оказалась просторная пустая комната, по которой гуляет эхо.
– Ого! – невольно воскликнул я.
– Слышите эхо? – спросил доктор Расселл. Я кивнул.
– Это компьютерный банк, – пояснил он. – Ваше сознание воспринимает крохотный временной зазор между «здесь» и «там». Все в полном порядке, не волнуйтесь. Так открывается связь между новым телом и компьютерным банком.
ЭЗК снова запищала.
На другом конце комнаты новый я открыл глаза.
– Готово, – буднично сообщил доктор Расселл.
– У него же кошачьи глаза! – удивился я.
– У вас кошачьи глаза, – поправил меня доктор Расселл. – Обе связи устойчивы, без шумов. Сейчас я начну перемещение. Приготовьтесь почувствовать некоторую дезориентацию.
ЭЗК опять запищала… … И я полетел ааааааааааааай вниз (и при этом чувствовал себя так, будто меня – совершенно безболезненно – продавливали сквозь мелкое сито).
И все воспоминания, которые у меня когда-либо имелись, били меня по лицу, как кирпичи, вылетающие из огромной рушащейся стены.