Страница:
— Надеюсь, ты быстро бегаешь… еще успеешь… Двести метров по шоссе, до боковой дороги, но не сворачивай, еще метров тридцать прямо — и конец резервной зоны. Если сможешь, останови синюю машину, там моя жена и дети… Пошел, солдат! Спасибо… сынок…
Генерал открыл свой кейс, который по долгу службы неотлучно находился при нем, и набрал секретный код, известный кроме него, может быть, только десятку человек на планете. С третьей условной орбиты Сфакса к космопорту тут же устремились боевые станции, захороводили над ним, выстраиваясь в нужную позицию — чтобы нанести мгновенный и эффективный удар…
Задыхаясь от сильного бега, солдат навскидку стрелял по колесам синего автомобиля, выскочившего из сизого тумана. Времени действовать по-другому не было — на такой скорости можно и не заметить на широком мглистом шоссе человека, размахивающего руками.
По возможности он стрелял так, чтобы не снесло колеса, а только задело их по краям, но и от таких «нежных» выстрелов автомобиль резко развернуло в сторону, и он съехал прямо в поле, благо ограждений на дороге не было. Наверное, что-то случилось с рулевой системой, потому что машину все равно несло вперед, туда, откуда только что бежал солдат.
…С ужасающим свистом посыпались с неба черные квадратные контейнеры, укладывась концентрическими кругами, и в бешеном танце закружила в небе гигантская болванка станции, расплескивая мгновенно застывающий жидкий полипласт. Громадный непробиваемый купол-полусфера рос от макушки и вскоре накрыл зону космопорта, под ним взорвалось и забушевало пламя, выжигающее дотла все, что могло гореть, — строения, землю, дороги, воздух, модули, людей…
…Автомобиль ткнулся носом в проседающий в сожженную землю купол и откатился назад. Женщина, сидящая за рулем, оцепенело смотрела на пожар, стеной закрывающий и дорогу перед ней, и все небо, и не слышала, как ее о чем-то испуганно спрашивают две девочки в одинаковых спортивных костюмчиках…
— Где ты, дочка? Почему ты оказалась рядом с этим человеком? — в тревоге спросил Ион, но сразу понял, что смотрит запись и спрашивать бесполезно — никто не ответит.
— В «тринадцать»! Он снова проиграл! Как и тебе…
На экране появилось лицо Анахайма.
— Катастрофическое невезение… — удрученно проговорил он, но тут же словно вспомнил о чем-то приятном и веселом: — Не бойся, мы с Лавинией не подрались, как тогда с тобой.
— Конечно, — едко сказал Ион. — Она бы оторвала тебе башку.
— Я отправил твою дочь на Селон, — не слыша этих слов и усмехаясь, продолжал Анахайм. — Кажется, она страстно мечтала повзрослеть?..
…Ион позвонил Скальду в отель. Детектив сразу же приехал, и они вместе дважды просмотрели запись.
— Посмотрите, какой у него до странности торжествующий вид, — сказал Ион.
— Да… И дураку понятно, что лучше бы Лавинии не выигрывать никакого Селона…
— Па, — раздался вдруг голос Гиза по селекторной связи. — Служба доставки привезла подарок к твоему дню рождения. Большую коробку.
— Опять с мышами?
— Гладстон ее обнюхал, говорит, можно заносить.
— Тогда пусть заносят, — согласился Ион. — Но ведь…
— Да я говорил, что у тебя день рождения через месяц. Они сказали, что им по барабану. Главное, что деньги уплачены.
— Даритель, конечно, анонимный?
— Конечно. Мне можно к тебе?
— Ни в коем случае!
— Ну па-а…
— Конец связи.
…Нарядную и весьма внушительных размеров коробку служащие в желтой форме поставили, по знаку Иона, на пол. Молча переглянувшись с хозяином кабинета, Скальд приподнял и откинул крышку. Несколько мгновений они рассматривали содержимое коробки. Потом Ион взял новую сигару, а детектив прочистил горло.
В коробке, поджав ноги, сидя спал молодой мужчина в джинсовом костюме. Кто-то совсем недавно хорошенько почесал об него кулаки — лицо незнакомца представляло собой сплошной синяк, а светлые волосы стояли дыбом.
— Ну, а вы бы что предпочли, Ион? — задумчиво сказал Скальд. — Снова гоняться по саду за мышами?
Мужчина открыл глаза. Взгляд у него был бессмысленно-веселым, словно человек сильно пьян, но пребывает в хорошем настроении. Похож он был на шута горохового.
— Ой, мужики, — пробормотал он, увидев склоненных над ним Скальда и Иона. — Вблизи вы еще симпатичнее… Я не шучу… — Он предпринял безуспешную попытку подняться на ноги. — Господин Регенгуж, господин Икс, мое почтение…
— Откуда вы нас знаете? — спросил Скальд.
— Я о вас все знаю, — вздохнул мужчина. — Я ведь слежу за вами. Каждый день.
— И кто это решил сделать мне такой приятный подарок ко дню рождения? — с сарказмом спросил Ион.
Мужчина, довольно улыбаясь, объявил:
— Я сам. Закон Иваневича действует, ребята. Извините, что так прибыл… Не хотел светиться… Помогите мне выбраться из этой колыбельки, елочки зеленые…
Гость тяжело шлепнулся на диван и похлопал по карманам своей голубой куртки.
— Значит, я все еще живой, ребята?.. — рассмеялся он и достал из нагрудного кармана сложенный лист бумаги, исписанный огромными корявыми буквами. Руки у него тряслись, как у законченного алкоголика, листок упал на пол. — Возьмите… Кое-как накарябал, в машине, не знал, успею или нет…
Пока Скальд читал написанное, мужчина сидел, откинувшись на спинку дивана и дремал. Ион нервно курил сигару. Скальд дочитал и вздохнул.
— Радоваться или плакать?
— Что тут? — спросил Ион, беря листок.
— Механизм ясновидения, — хмыкнул Скальд. — И конечно же, Бог здесь ни при чем.
Закончив чтение, Ион хмуро спросил:
— Значит, он и сейчас слышит и видит все, что мы говорим или делаем?
— Не-а… — подал голос мужчина. — У вас тут особая территория. Все сигналы отсюда блокируются. Ваша псина молодец, та, которая все время блюет на ковры.
— Интересно, — протянул Ион. — Вы что-нибудь понимаете, Скальд?
— Начинаю понимать. Что с вашим лицом, господин?..
— Просто Хатч. Попал в аварию. И они меня потеряли из виду. Мое начальство не знает, где я нахожусь, елочки зеленые! Морда разбита, волосы торчком, но до сих пор живой… — Хатч засмеялся.
— Вы пьяны, что ли? — спросил Ион.
— Скорее это наркотик, — заметил Скальд.
— Порошок для поднятия настроения, — шмыгнул носом Хатч. — Тяжело все время быть под колпаком. А когда ты испытываешь кайф, интерес к твоей персоне резко падает, вы же читали. Им это неинтересно — когда мне хорошо.
— Но совсем потеряли вас из виду они не по этой причине? — уточнил Скальд. — С вами что-то произошло в аварии.
— Намагнитился! То есть полностью размагнитился, елочки зеленые! — Хатч захохотал во все горло.
— Лусена… — широко улыбнулся Скальд.
— Елочки зеленые! — смеялся Хатч.
— Ничего не понял, — встревоженно сказал Ион.
— Лусена, Ион, Лусена! Вам, Хатч, нужно вернуться в госпиталь и ни к коем случае не рассекречиваться. Ведите себя тихо, как мышка. Отсюда вас вывезут в контейнере для мусора, согласны?
— Не возражаю, чего там…
— Когда окажетесь в госпитале, сразу позвоните своему начальству. А про веселящие порошки надо забыть.
— И зубы почистить? — поморщился Хатч.
— Ну а как же?..
— Что вы собираетесь делать, Скальд? — спросил Ион, когда Хатча благополучно проводили.
— Естественно, что пробиться в правительство с нашей версией о сверхмогуществе Анахайма не удастся. Это займет слишком много времени, да и просто можем не успеть. Придется применить мой излюбленный прием: задействовать службу аудио-визуальной информации. Нужно, конечно, провести кое-какую подготовительную работу, чтобы по возможности охватить большее количество каналов. Кажется, через месяц состоится вручение всегалактической литературной премии «Созвездие»? За две минуты до начала шоу, когда интересующиеся уже будут в предвкушении зрелища, я выступлю, в записи, конечно, с неким литературным опусом, в котором будет изложено существо дела.
— Вы назовете имена?
— Ни одного. Слушатели и зрители сначала решат, что это просто остроумный ход организаторов.
— И все усилия пропадут втуне.
— Не думаю. Такая информация заинтересует и насторожит кого угодно, даже людей, ни разу в жизни не сталкивавшихся с Анахаймом. Когда станет понятно, что шоу премии «Созвездие» начинается после моего сообщения и не связано с услышанным, думаю, начнется тихая паника, народ бросится покупать магнитные пояса, серьги, браслеты, бусы — какую там еще дребедень вечно навязывает нам реклама?
— Тогда все решат, что это рекламный трюк.
— Ну и пусть. Надо расшатать эту махину. Умный, тот, кто уже пострадал от Анахайма, поймет сразу, что это впрямую относится к его проблемам, и его не нужно будет уговаривать «размагнититься». Часть населения, взбодренная рекламой, обязательно сделает покупки, другая заразится массовым психозом. Тогда правительство будет просто вынуждено прореагировать на это коллективное сумасшествие, тем более что подвергшихся давлению среди сильных мира сего — львиная доля от общей массы шантажируемых. Рядовые люди Анахайма ведь интересуют мало.
— По-моему, нужно срочно поговорить с Гладстоном, — сказал Ион. — У него всегда на все готов ответ. Вот и Хатч об этом же сказал… Ну почему я все время должен чувствовать себя круглым дураком рядом с этой собакой, которая все знает, но молчит, пока ее не спросят? Почему она молчит, а?!
— Воспитание… — улыбнулся Скальд.
Он быстро побежал по светящейся у него под ногами дорожке к старинному каменному дому, двери которого распахнулись при его приближении. Щенок возбужденно заскочил внутрь, остановился и удивленно оглядел огромную ярко-оранжевую тыкву, лежащую прямо посреди холла. Он обошел тыкву вокруг, попробовал укусить ее, и тут на него набросилась целая армия серых чистюль. В мгновение ока они растащили щенка по его крохотным составным частям в разные углы комнаты — он успел только тихо пискнуть.
Через некоторое время чистюли снова сбежались на середину холла и быстро слепились в странноватое существо, в котором черные блестящие детали чередовались с серыми, а с боков свисали пестрые неопрятные клочья, похожие на вылезшую шерсть. Хвоста у заметно подросшего щенка теперь не было, но он весело подпрыгнул, довольно оглядел себя со всех сторон и, забившись в темный угол, определил границы зоны, которую контролировали ассимилированные им чистюли. Только небольшая их часть продолжала посылать датчикам слежения сигналы о неприкосновенности границ поместья в узкой области южных ворот, в которые проскользнул щенок. Остальные отвечали за порядок в доме. Но ведь ему и не нужно открывать ворота полностью. Кроме того, сам он уже стал объектом, не вызывающим подозрения у системы слежения…
Хвостик вскочил на ноги, побежал вдоль темной дорожки назад, к южным воротам и послал сигнал в пространство за пределами поместья. Точно так же, как только что был впущен щенок, сюда проникла сквозь узкую щель в приоткрывшихся воротах длиннющая цепочка из крохотных чистюль. Хвостик побежал назад к дому, указывая безопасный путь бесконечной змейке из четырех триллионов чипов.
— Алло? — Голос был глуховатым, но очень знакомым.
— Кто говорит? — спросил Скальд.
— Это я…
Скальд хмыкнул.
— Понял. Ты где? Куда все подевались? Я уже весь день разыскиваю кого-нибудь из Регенгужей…
— Все здесь.
— Где это? Алло? Чего ты молчишь?
— Имбра, район шестьдесят три, восемь, пять… Жду.
Скальд понял, чего не хватает в ставшем вдруг таким отстраненным и лишенным эмоциональной окраски голосе механического пса. Его обычной жизнерадостности. Это открытие его не обрадовало.
Веселые боги, похожие на толстых младенцев со старческими лицами, улыбались с подсвеченных икон, под которыми сейчас, ночью, в плошках-тыквах курились сладкие благовония. «Да, ребята, не похожи вы на своего кумира, — подумал Скальд, — вам бы песни петь да вино пить, а не мечом карать…»
Скальд шел по темному прохладному дому, наполненному тонкими ароматами, и звуки его шагов тонули в толстом ворсе ковров. Световые сенсоры включались по пути его следования, но свет их был по-ночному приглушенным. Взгляд гостя везде натыкался на тыквы, священный плод для религии котти, для которых словно и был предназначен этот огромный дом.
Детектив прошел мимо одной раскрытой двери, и что-то вдруг словно кольнуло его. Он вернулся и встал на пороге. За столом у окна, положив руки перед собой, сидел человек. В полутьме комнаты нельзя было хорошо разглядеть его склоненное лицо, но мужчина очень был похож на Анахайма.
Скальд медленно подошел к нему. Мужчина медленно поднял голову. Это в самом деле был Анахайм, глаза у него были пустыми, какими-то мертвыми. Анахайма вдруг начала бить сильная дрожь, лицо исказила судорога, на глазах у Скальда он стал расти, меняться, словно в страшном сне. Заостренные черты его красивого лица все время зыбко расплывались.
Скальд отступил на шаг, хмуро разглядывая жуткого монстра, нависшего над ним. Огромная голова с шишковатым черепом, кривой нос, страшные зубы, тело все искореженное, какое-то морщинистое, темное…
— Так вот ты какой, цветочек аленький, — усмехнулся Скальд. — Черта с два я тебе поверил, голограмма недоделанная. Изображаем чужого с Селона?
Он разочарованно вздохнул и пошел дальше бродить по дому. Очень скоро заблудившись, Скальд тыкался в запертые двери, пересекал огромные залы, уставленные какими-то шкафами с коллекциями оружия, камней, кукол, насекомых, пуговиц и черт его знает чего еще — всякого-разного, нужного и ненужного. Дом все больше напоминал склад. Впереди замаячил неяркий свет, и Скальд прибавил шагу.
…Посреди большой залы стояли в ряд пять саркофагов-камер для анабиоза, обтянутых непрозрачным материалом, так похожим на плотную упаковочную бумагу… У Скальда тоскливо заныло в груди. На ватных ногах он подошел и ободрал с одного из саркофагов упаковку. Бумага рвалась с резким и неприятным звуком, который разносился далеко по пустынному темному дому. На саркофаге отсутствовало реле заморозки, это был просто черный гроб…
Скальд поднял крышку. Внутри лежала Ронда — в белом, как у невесты, платье, с чудесной прической и без кровинки в лице… Он закрыл ей глаза и медленно обвел взглядом пустые стены зала с застеленным огромным ковром полом.
Непослушными пальцами оборвав бумагу с остальных гробов, Скальд рассмотрел их всех — Иона, Зиру, Йюла, Гиза, одетых в свои обычные костюмы… Он смотрел на серьгу в виде якоря у Иона в ухе, и ему вспомнилось грозовое небо, черные птицы на гнущихся под ветром деревьях, неприветливый черный замок на горизонте… Это не дождь, понял он, прикоснувшись к каплям влаги на своем лице.
Какое-то тихое и быстрое шуршание у дальней стены, начавшись, тут же прекратилось. Черным размытым пятном перед ним возник Гладстон. Он сел рядом и смотрел на человека каким-то чужим, застывшим взглядом.
— Это муляжи, Гладстон? — смахнув слезы, спросил Скальд.
— Нет…
Скальд неверной рукой прикоснулся к его холодной, просто ледяной, голове и, тяжело переставляя ноги, бесцельно побрел по дому. Гладстон молча двинулся следом.
— У тебя есть оружие? — спросил детектив.
— Зачем тебе?
— Затем. Ты сам оружие, правда? Ты ведь смог бы его убить?
— Из мести? Это месть?
— Ты специально прикидываешься дураком, да? У меня нет сейчас настроения шутить и отвечать на твои тупые вопросы.
Пес не ответил. Внимание Скальда вдруг привлекли какие-то странные прозрачные предметы у стены. Их было штук двадцать. Он подошел поближе и, словно угадав его желание рассмотреть их получше, свет вспыхнул ярче.
…Скальд шел вдоль стены и боролся с приступами тошноты. В вертикально вытянутых емкостях, наполненных какой-то прозрачной жидкостью, находились обнаженные мужские тела. Здесь была представлен жизненный путь человека от состояния эмбриона до глубокой старости с его полной эволюцией эмоций — от детского радостного ощущения полноты бытия и чувства избыточного здоровья в молодом, сильном теле до мудрости в глазах пожившего и многое познавшего человека, жалкой немощи старца и его полного угасания…
У всех этих «людей», заключенных в прозрачные сосуды, было одно лицо — лицо человека, которого Скальд сейчас ненавидел сильнее всех на свете: вот Анахайм родился, вот он подросток, юноша, вот он взрослый, вот он уже умер…
Эмоциональная сила открывшегося зрелища была просто убойной. Неизбежность и некрасивость, отвратительность конца человеческой жизни были главным выводом, итогом панорамы. Жизнь — лишь краткий миг вечности. Человек наг, слаб и беззащитен перед стремительным бегом всеразрушающего времени…
— Это муляжи, Гладстон? — прошептал Скальд.
— Нет.
— Кто он, скажи!
Механический пес молчал.
— Впечатляет, правда? — Рядом со Скальдом вдруг появился Анахайм.
Внезапным резким рывком Скальд бросился на него, чтобы сомкнуть на его горле пальцы, но схватил только пустоту.
— Вот свинья… — искренне изумился Анахайм. Его голограмма запрыгала по залу, пока изображение снова не приобрело четкие очертания.
— Выходи поговорить, как мужчина с мужчиной, трусливая тварь, — тяжело дыша, сказал Скальд.
— Почему ты до сих пор не убил его, Гладстон? — возмущенно произнес Анахайм. — Что за сантименты? С Регенгужами ты не церемонился! Когда закончишь, позовешь. Надеюсь, будет интересно. Не забывай, ты должен отработать мои затраты.
— Продался, дешевка? — сказал Скальд псу.
— Разве ты не знаешь, что самое важное для личности — это ее саморазвитие? — ответил тот, не отводя немигающих глаз. — Господин Анахайм предложил мне такие перспективы моего роста, каких мне никогда не видеть от… от…
— Что заперхал? Язык не поворачивается назвать имя Гиза?
— Каких никогда не видеть от семейства господина Иона… Хадиса… Регенгужа… Ди-Монсараша… — глухо закончил пес. — Я должен тебя убить.
— Давно пора, — процедил Анахайм. В зале появился его двойник, встал неподалеку.
— И где только вас таких делают?.. — спросил Скальд пса, поглядывая на вошедшего.
— Я с Даррада.
Скальд невольно рассмеялся:
— Тогда это тебя извиняет.
— Почему? Не понял…
— Один мой знакомый назвал твою родную планету ублюдочной.
— Мне неизвестно такое слово…
— Сожалею. Надеюсь, что в процессе саморазвития твой словарный запас существенно обогатится.
Они оба обернулись на тихое шуршание — к ним приближался Хвостик, а за ним шел еще один Анахайм… С сердитым писком щенок вдруг бросился на Гладстона, намереваясь вцепиться ему в голову, но пес ударом лапы на лету сбил его, придавил и втянул в себя всех его черных и серых чистюль. Бока у механического пса сразу стали чуть круглее.
— Вот каннибал… — ахнул Скальд.
— Я должен тебя убить, — как заведенный, упрямо повторил Гладстон.
— Не будем тянуть, детка… — В голосе человека прозвучало такое сожаление, что пес вздрогнул.
— Почему ты назвал меня деткой?.. Зира так называла меня…
— Потому что ты доверчивый и наивный недоучка, не знающий жизни. Сущий младенец, которого не успели научить, как отличить хорошее от плохого… Ничего, детка, это бывает. Я прощаю тебя, — грустно улыбнувшись, сказал Скальд.
Гладстон заморгал глазами.
— Ты не должен меня жалеть… Я поступаю правильно… Важнее всего на свете — саморазвитие личности…
— Нет. Есть вещи более важные.
— Посмотрите только на него… — раздался раздраженный голос третьего Анахайма, появившегося последним. — Что дает вам ваша добродетель, которой вы так кичитесь, господин Икс?
— Самоуважение. Друзей.
«Первый» Анахайм-голограмма поморщился.
— Это все покупается. К тому же друзья в любой момент могут предать.
— Могут. Просто тогда они уже перестают быть друзьями. Слушайте, может, вы прекратите эти свои детские шуточки с голограммами? Не надоело? У меня в глазах от вас всех, Анахаймов, рябит.
— А так? — спросил Анахайм-второй.
Плавающие в прозрачных емкостях фигуры вдруг ожили, распрямились и устремили на детектива неприязненные взоры, все, даже эмбрион человека… Они шагнули со своих возвышений прямо сквозь стекло сосудов и окружили Скальда.
— А так я себя чувствую, словно на нудистском пляже, — оглядывая голые фигуры вокруг, недовольно сказал Скальд.
Повинуясь кивку головы хозяина, голограммы вернулись на свои места и застыли в прежней неподвижности.
— Неужели вы действительно считаете себя смелым человеком? — не без любопытства спросил Анахайм-третий. — Как-то надоела уже эта бравада — «Я не боюсь… Не будем тянуть время…»
— Не сомневаюсь, вам хотелось бы увидеть на моем лице выражение типа «овечка».
— А вы себе кажетесь тигром?
— Я себе кажусь человеком. С нормальным человеческим лицом. Это вы все время примеряете на себя маски, ясновидящий вы наш младенец из космоса.
— Ох, не дает вам покоя эта чушь.
— Почему же вы так боитесь обнародования сего факта? Вообще-то я понял: вы человек отнюдь не храброго десятка.
Анахайм сразу взъерошился:
— А вы знаете, что такое смелость! Зачем вы беретесь судить о вещах, вам непонятных?
— Почему же непонятных? Смелость есть надежда человека на то, что опасность скоро отступит благодаря его собственным решительным действиям.
— Смелость — это безумие смертных, знающих, что они все равно когда-нибудь умрут, что смерти не избежать! Так какая разница — раньше или позже? А скажите вы им, что бессмертие возможно, — будут ли они так безрассудно-бесстрашны?..
— Вот до чего договорились… Интересно…
— Захочется ли им рисковать своей жизнью? Что они выберут — вот это? — Анахайм показал рукой на сморщенное тело старика. — Или всему на свете предпочтут жизнь?
— Ну, да… Пусть скотина, зато живой.
— Что?
— Это из анекдота.
— Хватит. Гладстон, приступай.
— Мне захотелось убить тебя, а не его, — неожиданно сказал механический пес Анахайму. — Отключи пояс Рудайя, в котором находишься. Я не выпущу тебя отсюда. — Пес мотнул головой, и два Анахайма из трех исчезли. — Не дергайся и не делай резких движений. Все системы управления в доме — под моим контролем.
— Ты не терял времени… На что ты польстился? Что он пообещал тебе? — ничуть не встревожась, но все-таки недовольно спросил Анахайм.
— Я сам не понимаю. Не могу выразить словами, — нерешительно сказал пес. — Мне еще нужно развиваться…
Скальд вмешался:
— На самом деле Гладстон не имеет намерения убить вас, Анахайм. Никто не давал ему права лишать вас жизни — хотя вы заслуживаете этого больше, чем кто-либо другой.
— Ну и прекрасно.
— Не оказывайте сопротивления, мы сдадим вас властям. В разгаре следствие по делу об инфицировании вами Сфакса.
— Это дело закрыто за недоказанностью моего участия в этих событиях. Ваши угрозы просто смешны.
— Вы преступник, вас судить надо!
Анахайм вздохнул.
— Хотите, я куплю вас? За сведения о ваших родителях. Я знаю, кто они.
— Этих сведений у вас нет, ведь рождение ребенка — это положительные эмоции, а то, что вызывает у человека радость, вам не интересно…
— Роды — это боль, крик, кровь, страдание. Все на этот свет появляется в страшных муках. Соглашайтесь.
Скальд покачал головой.
— Я жил без родителей и сейчас живу. Так уж сложилась жизнь, теперь не переделаешь.
— Ну, а хотите, я воскрешу ваших любимых Регенгужей? — Лицо у Анахайма стало неприязненным.
— Он отправил их на Селон, — вмешался Гладстон. — Вслед за Лавинией.
— Ну что ты лезешь, псина? — сказал Анахайм. — Тебя просят?
— Почему ж ты врал, Гладстон? Чтоб тебя прихлопнуло! — возмутился Скальд.
— Анахайм сказал мне, что всегда нужно говорить только то, что выгодно тебе самому.
— Отменный из тебя получился ученик!
— Я люблю тебя, юноша…
— Я здесь явно лишний, — подал голос Анахайм и сделал шаг к двери.
— Не двигайся, — предупредил пес. — Ты в поясе Рудайя, а они такие ненадежные…
— Слушай, ты меня начинаешь злить!
— Верните Регенгужей, — хмуро сказал Скальд. — Они ведь еще не долетели до вашего Селона?
— Чего вы беспокоитесь? Что они без вас набьют карманы алмазами? Алмазов Селона хватит на всех, — усмехнулся Анахайм.
— Гладстон, скажи что-нибудь про Селон, успокой…
— Что знаю, то говорю, а о чем не знаю — молчу.
— Опять стихами говоришь?
— Но дорога туда мне известна.
— Вонючка, — злобно сказал Анахайм.
— Может, ты знаешь, где находится архив этого господина? — спросил Скальд.
— Я здесь со вчерашнего дня. Все изучил, все восемнадцать подземных этажей. Дом набит электроникой, но все на автономном управлении. Глупо…
— Я тебя про архив спросил. Чего кряхтишь?
Генерал открыл свой кейс, который по долгу службы неотлучно находился при нем, и набрал секретный код, известный кроме него, может быть, только десятку человек на планете. С третьей условной орбиты Сфакса к космопорту тут же устремились боевые станции, захороводили над ним, выстраиваясь в нужную позицию — чтобы нанести мгновенный и эффективный удар…
Задыхаясь от сильного бега, солдат навскидку стрелял по колесам синего автомобиля, выскочившего из сизого тумана. Времени действовать по-другому не было — на такой скорости можно и не заметить на широком мглистом шоссе человека, размахивающего руками.
По возможности он стрелял так, чтобы не снесло колеса, а только задело их по краям, но и от таких «нежных» выстрелов автомобиль резко развернуло в сторону, и он съехал прямо в поле, благо ограждений на дороге не было. Наверное, что-то случилось с рулевой системой, потому что машину все равно несло вперед, туда, откуда только что бежал солдат.
…С ужасающим свистом посыпались с неба черные квадратные контейнеры, укладывась концентрическими кругами, и в бешеном танце закружила в небе гигантская болванка станции, расплескивая мгновенно застывающий жидкий полипласт. Громадный непробиваемый купол-полусфера рос от макушки и вскоре накрыл зону космопорта, под ним взорвалось и забушевало пламя, выжигающее дотла все, что могло гореть, — строения, землю, дороги, воздух, модули, людей…
…Автомобиль ткнулся носом в проседающий в сожженную землю купол и откатился назад. Женщина, сидящая за рулем, оцепенело смотрела на пожар, стеной закрывающий и дорогу перед ней, и все небо, и не слышала, как ее о чем-то испуганно спрашивают две девочки в одинаковых спортивных костюмчиках…
8
— Папа, я выиграла Селон! — радостно говорила по видеофону Лавиния.— Где ты, дочка? Почему ты оказалась рядом с этим человеком? — в тревоге спросил Ион, но сразу понял, что смотрит запись и спрашивать бесполезно — никто не ответит.
— В «тринадцать»! Он снова проиграл! Как и тебе…
На экране появилось лицо Анахайма.
— Катастрофическое невезение… — удрученно проговорил он, но тут же словно вспомнил о чем-то приятном и веселом: — Не бойся, мы с Лавинией не подрались, как тогда с тобой.
— Конечно, — едко сказал Ион. — Она бы оторвала тебе башку.
— Я отправил твою дочь на Селон, — не слыша этих слов и усмехаясь, продолжал Анахайм. — Кажется, она страстно мечтала повзрослеть?..
…Ион позвонил Скальду в отель. Детектив сразу же приехал, и они вместе дважды просмотрели запись.
— Посмотрите, какой у него до странности торжествующий вид, — сказал Ион.
— Да… И дураку понятно, что лучше бы Лавинии не выигрывать никакого Селона…
— Па, — раздался вдруг голос Гиза по селекторной связи. — Служба доставки привезла подарок к твоему дню рождения. Большую коробку.
— Опять с мышами?
— Гладстон ее обнюхал, говорит, можно заносить.
— Тогда пусть заносят, — согласился Ион. — Но ведь…
— Да я говорил, что у тебя день рождения через месяц. Они сказали, что им по барабану. Главное, что деньги уплачены.
— Даритель, конечно, анонимный?
— Конечно. Мне можно к тебе?
— Ни в коем случае!
— Ну па-а…
— Конец связи.
…Нарядную и весьма внушительных размеров коробку служащие в желтой форме поставили, по знаку Иона, на пол. Молча переглянувшись с хозяином кабинета, Скальд приподнял и откинул крышку. Несколько мгновений они рассматривали содержимое коробки. Потом Ион взял новую сигару, а детектив прочистил горло.
В коробке, поджав ноги, сидя спал молодой мужчина в джинсовом костюме. Кто-то совсем недавно хорошенько почесал об него кулаки — лицо незнакомца представляло собой сплошной синяк, а светлые волосы стояли дыбом.
— Ну, а вы бы что предпочли, Ион? — задумчиво сказал Скальд. — Снова гоняться по саду за мышами?
Мужчина открыл глаза. Взгляд у него был бессмысленно-веселым, словно человек сильно пьян, но пребывает в хорошем настроении. Похож он был на шута горохового.
— Ой, мужики, — пробормотал он, увидев склоненных над ним Скальда и Иона. — Вблизи вы еще симпатичнее… Я не шучу… — Он предпринял безуспешную попытку подняться на ноги. — Господин Регенгуж, господин Икс, мое почтение…
— Откуда вы нас знаете? — спросил Скальд.
— Я о вас все знаю, — вздохнул мужчина. — Я ведь слежу за вами. Каждый день.
— И кто это решил сделать мне такой приятный подарок ко дню рождения? — с сарказмом спросил Ион.
Мужчина, довольно улыбаясь, объявил:
— Я сам. Закон Иваневича действует, ребята. Извините, что так прибыл… Не хотел светиться… Помогите мне выбраться из этой колыбельки, елочки зеленые…
Гость тяжело шлепнулся на диван и похлопал по карманам своей голубой куртки.
— Значит, я все еще живой, ребята?.. — рассмеялся он и достал из нагрудного кармана сложенный лист бумаги, исписанный огромными корявыми буквами. Руки у него тряслись, как у законченного алкоголика, листок упал на пол. — Возьмите… Кое-как накарябал, в машине, не знал, успею или нет…
Пока Скальд читал написанное, мужчина сидел, откинувшись на спинку дивана и дремал. Ион нервно курил сигару. Скальд дочитал и вздохнул.
— Радоваться или плакать?
— Что тут? — спросил Ион, беря листок.
— Механизм ясновидения, — хмыкнул Скальд. — И конечно же, Бог здесь ни при чем.
Закончив чтение, Ион хмуро спросил:
— Значит, он и сейчас слышит и видит все, что мы говорим или делаем?
— Не-а… — подал голос мужчина. — У вас тут особая территория. Все сигналы отсюда блокируются. Ваша псина молодец, та, которая все время блюет на ковры.
— Интересно, — протянул Ион. — Вы что-нибудь понимаете, Скальд?
— Начинаю понимать. Что с вашим лицом, господин?..
— Просто Хатч. Попал в аварию. И они меня потеряли из виду. Мое начальство не знает, где я нахожусь, елочки зеленые! Морда разбита, волосы торчком, но до сих пор живой… — Хатч засмеялся.
— Вы пьяны, что ли? — спросил Ион.
— Скорее это наркотик, — заметил Скальд.
— Порошок для поднятия настроения, — шмыгнул носом Хатч. — Тяжело все время быть под колпаком. А когда ты испытываешь кайф, интерес к твоей персоне резко падает, вы же читали. Им это неинтересно — когда мне хорошо.
— Но совсем потеряли вас из виду они не по этой причине? — уточнил Скальд. — С вами что-то произошло в аварии.
— Намагнитился! То есть полностью размагнитился, елочки зеленые! — Хатч захохотал во все горло.
— Лусена… — широко улыбнулся Скальд.
— Елочки зеленые! — смеялся Хатч.
— Ничего не понял, — встревоженно сказал Ион.
— Лусена, Ион, Лусена! Вам, Хатч, нужно вернуться в госпиталь и ни к коем случае не рассекречиваться. Ведите себя тихо, как мышка. Отсюда вас вывезут в контейнере для мусора, согласны?
— Не возражаю, чего там…
— Когда окажетесь в госпитале, сразу позвоните своему начальству. А про веселящие порошки надо забыть.
— И зубы почистить? — поморщился Хатч.
— Ну а как же?..
— Что вы собираетесь делать, Скальд? — спросил Ион, когда Хатча благополучно проводили.
— Естественно, что пробиться в правительство с нашей версией о сверхмогуществе Анахайма не удастся. Это займет слишком много времени, да и просто можем не успеть. Придется применить мой излюбленный прием: задействовать службу аудио-визуальной информации. Нужно, конечно, провести кое-какую подготовительную работу, чтобы по возможности охватить большее количество каналов. Кажется, через месяц состоится вручение всегалактической литературной премии «Созвездие»? За две минуты до начала шоу, когда интересующиеся уже будут в предвкушении зрелища, я выступлю, в записи, конечно, с неким литературным опусом, в котором будет изложено существо дела.
— Вы назовете имена?
— Ни одного. Слушатели и зрители сначала решат, что это просто остроумный ход организаторов.
— И все усилия пропадут втуне.
— Не думаю. Такая информация заинтересует и насторожит кого угодно, даже людей, ни разу в жизни не сталкивавшихся с Анахаймом. Когда станет понятно, что шоу премии «Созвездие» начинается после моего сообщения и не связано с услышанным, думаю, начнется тихая паника, народ бросится покупать магнитные пояса, серьги, браслеты, бусы — какую там еще дребедень вечно навязывает нам реклама?
— Тогда все решат, что это рекламный трюк.
— Ну и пусть. Надо расшатать эту махину. Умный, тот, кто уже пострадал от Анахайма, поймет сразу, что это впрямую относится к его проблемам, и его не нужно будет уговаривать «размагнититься». Часть населения, взбодренная рекламой, обязательно сделает покупки, другая заразится массовым психозом. Тогда правительство будет просто вынуждено прореагировать на это коллективное сумасшествие, тем более что подвергшихся давлению среди сильных мира сего — львиная доля от общей массы шантажируемых. Рядовые люди Анахайма ведь интересуют мало.
— По-моему, нужно срочно поговорить с Гладстоном, — сказал Ион. — У него всегда на все готов ответ. Вот и Хатч об этом же сказал… Ну почему я все время должен чувствовать себя круглым дураком рядом с этой собакой, которая все знает, но молчит, пока ее не спросят? Почему она молчит, а?!
— Воспитание… — улыбнулся Скальд.
9
Хвостик потоптался возле входной матовой панели поместья, поскреб лапкой ее убийственно неуязвимую поверхность и заскулил. Дождь заливал все вокруг. Щенок уже дважды падал, увлеченный бурлящими мутными потоками, но, побарахтавшись, упрямо возвращался к входной двери. Словно сжалившись над ним, дверь плавно отъехала в сторону — ровно настолько, чтобы он мог прошмыгнуть в нее. Хвостик немедленно воспользовался этой возможностью.Он быстро побежал по светящейся у него под ногами дорожке к старинному каменному дому, двери которого распахнулись при его приближении. Щенок возбужденно заскочил внутрь, остановился и удивленно оглядел огромную ярко-оранжевую тыкву, лежащую прямо посреди холла. Он обошел тыкву вокруг, попробовал укусить ее, и тут на него набросилась целая армия серых чистюль. В мгновение ока они растащили щенка по его крохотным составным частям в разные углы комнаты — он успел только тихо пискнуть.
Через некоторое время чистюли снова сбежались на середину холла и быстро слепились в странноватое существо, в котором черные блестящие детали чередовались с серыми, а с боков свисали пестрые неопрятные клочья, похожие на вылезшую шерсть. Хвоста у заметно подросшего щенка теперь не было, но он весело подпрыгнул, довольно оглядел себя со всех сторон и, забившись в темный угол, определил границы зоны, которую контролировали ассимилированные им чистюли. Только небольшая их часть продолжала посылать датчикам слежения сигналы о неприкосновенности границ поместья в узкой области южных ворот, в которые проскользнул щенок. Остальные отвечали за порядок в доме. Но ведь ему и не нужно открывать ворота полностью. Кроме того, сам он уже стал объектом, не вызывающим подозрения у системы слежения…
Хвостик вскочил на ноги, побежал вдоль темной дорожки назад, к южным воротам и послал сигнал в пространство за пределами поместья. Точно так же, как только что был впущен щенок, сюда проникла сквозь узкую щель в приоткрывшихся воротах длиннющая цепочка из крохотных чистюль. Хвостик побежал назад к дому, указывая безопасный путь бесконечной змейке из четырех триллионов чипов.
— Алло? — Голос был глуховатым, но очень знакомым.
— Кто говорит? — спросил Скальд.
— Это я…
Скальд хмыкнул.
— Понял. Ты где? Куда все подевались? Я уже весь день разыскиваю кого-нибудь из Регенгужей…
— Все здесь.
— Где это? Алло? Чего ты молчишь?
— Имбра, район шестьдесят три, восемь, пять… Жду.
Скальд понял, чего не хватает в ставшем вдруг таким отстраненным и лишенным эмоциональной окраски голосе механического пса. Его обычной жизнерадостности. Это открытие его не обрадовало.
Веселые боги, похожие на толстых младенцев со старческими лицами, улыбались с подсвеченных икон, под которыми сейчас, ночью, в плошках-тыквах курились сладкие благовония. «Да, ребята, не похожи вы на своего кумира, — подумал Скальд, — вам бы песни петь да вино пить, а не мечом карать…»
Скальд шел по темному прохладному дому, наполненному тонкими ароматами, и звуки его шагов тонули в толстом ворсе ковров. Световые сенсоры включались по пути его следования, но свет их был по-ночному приглушенным. Взгляд гостя везде натыкался на тыквы, священный плод для религии котти, для которых словно и был предназначен этот огромный дом.
Детектив прошел мимо одной раскрытой двери, и что-то вдруг словно кольнуло его. Он вернулся и встал на пороге. За столом у окна, положив руки перед собой, сидел человек. В полутьме комнаты нельзя было хорошо разглядеть его склоненное лицо, но мужчина очень был похож на Анахайма.
Скальд медленно подошел к нему. Мужчина медленно поднял голову. Это в самом деле был Анахайм, глаза у него были пустыми, какими-то мертвыми. Анахайма вдруг начала бить сильная дрожь, лицо исказила судорога, на глазах у Скальда он стал расти, меняться, словно в страшном сне. Заостренные черты его красивого лица все время зыбко расплывались.
Скальд отступил на шаг, хмуро разглядывая жуткого монстра, нависшего над ним. Огромная голова с шишковатым черепом, кривой нос, страшные зубы, тело все искореженное, какое-то морщинистое, темное…
— Так вот ты какой, цветочек аленький, — усмехнулся Скальд. — Черта с два я тебе поверил, голограмма недоделанная. Изображаем чужого с Селона?
Он разочарованно вздохнул и пошел дальше бродить по дому. Очень скоро заблудившись, Скальд тыкался в запертые двери, пересекал огромные залы, уставленные какими-то шкафами с коллекциями оружия, камней, кукол, насекомых, пуговиц и черт его знает чего еще — всякого-разного, нужного и ненужного. Дом все больше напоминал склад. Впереди замаячил неяркий свет, и Скальд прибавил шагу.
…Посреди большой залы стояли в ряд пять саркофагов-камер для анабиоза, обтянутых непрозрачным материалом, так похожим на плотную упаковочную бумагу… У Скальда тоскливо заныло в груди. На ватных ногах он подошел и ободрал с одного из саркофагов упаковку. Бумага рвалась с резким и неприятным звуком, который разносился далеко по пустынному темному дому. На саркофаге отсутствовало реле заморозки, это был просто черный гроб…
Скальд поднял крышку. Внутри лежала Ронда — в белом, как у невесты, платье, с чудесной прической и без кровинки в лице… Он закрыл ей глаза и медленно обвел взглядом пустые стены зала с застеленным огромным ковром полом.
Непослушными пальцами оборвав бумагу с остальных гробов, Скальд рассмотрел их всех — Иона, Зиру, Йюла, Гиза, одетых в свои обычные костюмы… Он смотрел на серьгу в виде якоря у Иона в ухе, и ему вспомнилось грозовое небо, черные птицы на гнущихся под ветром деревьях, неприветливый черный замок на горизонте… Это не дождь, понял он, прикоснувшись к каплям влаги на своем лице.
Какое-то тихое и быстрое шуршание у дальней стены, начавшись, тут же прекратилось. Черным размытым пятном перед ним возник Гладстон. Он сел рядом и смотрел на человека каким-то чужим, застывшим взглядом.
— Это муляжи, Гладстон? — смахнув слезы, спросил Скальд.
— Нет…
Скальд неверной рукой прикоснулся к его холодной, просто ледяной, голове и, тяжело переставляя ноги, бесцельно побрел по дому. Гладстон молча двинулся следом.
— У тебя есть оружие? — спросил детектив.
— Зачем тебе?
— Затем. Ты сам оружие, правда? Ты ведь смог бы его убить?
— Из мести? Это месть?
— Ты специально прикидываешься дураком, да? У меня нет сейчас настроения шутить и отвечать на твои тупые вопросы.
Пес не ответил. Внимание Скальда вдруг привлекли какие-то странные прозрачные предметы у стены. Их было штук двадцать. Он подошел поближе и, словно угадав его желание рассмотреть их получше, свет вспыхнул ярче.
…Скальд шел вдоль стены и боролся с приступами тошноты. В вертикально вытянутых емкостях, наполненных какой-то прозрачной жидкостью, находились обнаженные мужские тела. Здесь была представлен жизненный путь человека от состояния эмбриона до глубокой старости с его полной эволюцией эмоций — от детского радостного ощущения полноты бытия и чувства избыточного здоровья в молодом, сильном теле до мудрости в глазах пожившего и многое познавшего человека, жалкой немощи старца и его полного угасания…
У всех этих «людей», заключенных в прозрачные сосуды, было одно лицо — лицо человека, которого Скальд сейчас ненавидел сильнее всех на свете: вот Анахайм родился, вот он подросток, юноша, вот он взрослый, вот он уже умер…
Эмоциональная сила открывшегося зрелища была просто убойной. Неизбежность и некрасивость, отвратительность конца человеческой жизни были главным выводом, итогом панорамы. Жизнь — лишь краткий миг вечности. Человек наг, слаб и беззащитен перед стремительным бегом всеразрушающего времени…
— Это муляжи, Гладстон? — прошептал Скальд.
— Нет.
— Кто он, скажи!
Механический пес молчал.
— Впечатляет, правда? — Рядом со Скальдом вдруг появился Анахайм.
Внезапным резким рывком Скальд бросился на него, чтобы сомкнуть на его горле пальцы, но схватил только пустоту.
— Вот свинья… — искренне изумился Анахайм. Его голограмма запрыгала по залу, пока изображение снова не приобрело четкие очертания.
— Выходи поговорить, как мужчина с мужчиной, трусливая тварь, — тяжело дыша, сказал Скальд.
— Почему ты до сих пор не убил его, Гладстон? — возмущенно произнес Анахайм. — Что за сантименты? С Регенгужами ты не церемонился! Когда закончишь, позовешь. Надеюсь, будет интересно. Не забывай, ты должен отработать мои затраты.
— Продался, дешевка? — сказал Скальд псу.
— Разве ты не знаешь, что самое важное для личности — это ее саморазвитие? — ответил тот, не отводя немигающих глаз. — Господин Анахайм предложил мне такие перспективы моего роста, каких мне никогда не видеть от… от…
— Что заперхал? Язык не поворачивается назвать имя Гиза?
— Каких никогда не видеть от семейства господина Иона… Хадиса… Регенгужа… Ди-Монсараша… — глухо закончил пес. — Я должен тебя убить.
— Давно пора, — процедил Анахайм. В зале появился его двойник, встал неподалеку.
— И где только вас таких делают?.. — спросил Скальд пса, поглядывая на вошедшего.
— Я с Даррада.
Скальд невольно рассмеялся:
— Тогда это тебя извиняет.
— Почему? Не понял…
— Один мой знакомый назвал твою родную планету ублюдочной.
— Мне неизвестно такое слово…
— Сожалею. Надеюсь, что в процессе саморазвития твой словарный запас существенно обогатится.
Они оба обернулись на тихое шуршание — к ним приближался Хвостик, а за ним шел еще один Анахайм… С сердитым писком щенок вдруг бросился на Гладстона, намереваясь вцепиться ему в голову, но пес ударом лапы на лету сбил его, придавил и втянул в себя всех его черных и серых чистюль. Бока у механического пса сразу стали чуть круглее.
— Вот каннибал… — ахнул Скальд.
— Я должен тебя убить, — как заведенный, упрямо повторил Гладстон.
— Не будем тянуть, детка… — В голосе человека прозвучало такое сожаление, что пес вздрогнул.
— Почему ты назвал меня деткой?.. Зира так называла меня…
— Потому что ты доверчивый и наивный недоучка, не знающий жизни. Сущий младенец, которого не успели научить, как отличить хорошее от плохого… Ничего, детка, это бывает. Я прощаю тебя, — грустно улыбнувшись, сказал Скальд.
Гладстон заморгал глазами.
— Ты не должен меня жалеть… Я поступаю правильно… Важнее всего на свете — саморазвитие личности…
— Нет. Есть вещи более важные.
— Посмотрите только на него… — раздался раздраженный голос третьего Анахайма, появившегося последним. — Что дает вам ваша добродетель, которой вы так кичитесь, господин Икс?
— Самоуважение. Друзей.
«Первый» Анахайм-голограмма поморщился.
— Это все покупается. К тому же друзья в любой момент могут предать.
— Могут. Просто тогда они уже перестают быть друзьями. Слушайте, может, вы прекратите эти свои детские шуточки с голограммами? Не надоело? У меня в глазах от вас всех, Анахаймов, рябит.
— А так? — спросил Анахайм-второй.
Плавающие в прозрачных емкостях фигуры вдруг ожили, распрямились и устремили на детектива неприязненные взоры, все, даже эмбрион человека… Они шагнули со своих возвышений прямо сквозь стекло сосудов и окружили Скальда.
— А так я себя чувствую, словно на нудистском пляже, — оглядывая голые фигуры вокруг, недовольно сказал Скальд.
Повинуясь кивку головы хозяина, голограммы вернулись на свои места и застыли в прежней неподвижности.
— Неужели вы действительно считаете себя смелым человеком? — не без любопытства спросил Анахайм-третий. — Как-то надоела уже эта бравада — «Я не боюсь… Не будем тянуть время…»
— Не сомневаюсь, вам хотелось бы увидеть на моем лице выражение типа «овечка».
— А вы себе кажетесь тигром?
— Я себе кажусь человеком. С нормальным человеческим лицом. Это вы все время примеряете на себя маски, ясновидящий вы наш младенец из космоса.
— Ох, не дает вам покоя эта чушь.
— Почему же вы так боитесь обнародования сего факта? Вообще-то я понял: вы человек отнюдь не храброго десятка.
Анахайм сразу взъерошился:
— А вы знаете, что такое смелость! Зачем вы беретесь судить о вещах, вам непонятных?
— Почему же непонятных? Смелость есть надежда человека на то, что опасность скоро отступит благодаря его собственным решительным действиям.
— Смелость — это безумие смертных, знающих, что они все равно когда-нибудь умрут, что смерти не избежать! Так какая разница — раньше или позже? А скажите вы им, что бессмертие возможно, — будут ли они так безрассудно-бесстрашны?..
— Вот до чего договорились… Интересно…
— Захочется ли им рисковать своей жизнью? Что они выберут — вот это? — Анахайм показал рукой на сморщенное тело старика. — Или всему на свете предпочтут жизнь?
— Ну, да… Пусть скотина, зато живой.
— Что?
— Это из анекдота.
— Хватит. Гладстон, приступай.
— Мне захотелось убить тебя, а не его, — неожиданно сказал механический пес Анахайму. — Отключи пояс Рудайя, в котором находишься. Я не выпущу тебя отсюда. — Пес мотнул головой, и два Анахайма из трех исчезли. — Не дергайся и не делай резких движений. Все системы управления в доме — под моим контролем.
— Ты не терял времени… На что ты польстился? Что он пообещал тебе? — ничуть не встревожась, но все-таки недовольно спросил Анахайм.
— Я сам не понимаю. Не могу выразить словами, — нерешительно сказал пес. — Мне еще нужно развиваться…
Скальд вмешался:
— На самом деле Гладстон не имеет намерения убить вас, Анахайм. Никто не давал ему права лишать вас жизни — хотя вы заслуживаете этого больше, чем кто-либо другой.
— Ну и прекрасно.
— Не оказывайте сопротивления, мы сдадим вас властям. В разгаре следствие по делу об инфицировании вами Сфакса.
— Это дело закрыто за недоказанностью моего участия в этих событиях. Ваши угрозы просто смешны.
— Вы преступник, вас судить надо!
Анахайм вздохнул.
— Хотите, я куплю вас? За сведения о ваших родителях. Я знаю, кто они.
— Этих сведений у вас нет, ведь рождение ребенка — это положительные эмоции, а то, что вызывает у человека радость, вам не интересно…
— Роды — это боль, крик, кровь, страдание. Все на этот свет появляется в страшных муках. Соглашайтесь.
Скальд покачал головой.
— Я жил без родителей и сейчас живу. Так уж сложилась жизнь, теперь не переделаешь.
— Ну, а хотите, я воскрешу ваших любимых Регенгужей? — Лицо у Анахайма стало неприязненным.
— Он отправил их на Селон, — вмешался Гладстон. — Вслед за Лавинией.
— Ну что ты лезешь, псина? — сказал Анахайм. — Тебя просят?
— Почему ж ты врал, Гладстон? Чтоб тебя прихлопнуло! — возмутился Скальд.
— Анахайм сказал мне, что всегда нужно говорить только то, что выгодно тебе самому.
— Отменный из тебя получился ученик!
— Я люблю тебя, юноша…
— Я здесь явно лишний, — подал голос Анахайм и сделал шаг к двери.
— Не двигайся, — предупредил пес. — Ты в поясе Рудайя, а они такие ненадежные…
— Слушай, ты меня начинаешь злить!
— Верните Регенгужей, — хмуро сказал Скальд. — Они ведь еще не долетели до вашего Селона?
— Чего вы беспокоитесь? Что они без вас набьют карманы алмазами? Алмазов Селона хватит на всех, — усмехнулся Анахайм.
— Гладстон, скажи что-нибудь про Селон, успокой…
— Что знаю, то говорю, а о чем не знаю — молчу.
— Опять стихами говоришь?
— Но дорога туда мне известна.
— Вонючка, — злобно сказал Анахайм.
— Может, ты знаешь, где находится архив этого господина? — спросил Скальд.
— Я здесь со вчерашнего дня. Все изучил, все восемнадцать подземных этажей. Дом набит электроникой, но все на автономном управлении. Глупо…
— Я тебя про архив спросил. Чего кряхтишь?