Страница:
— Вы уже проиграли свою игру. Отдайте то, что принадлежит Иону, и оставьте нас в покое, — сказал Зира ровным голосом. — На вашей совести уже девять жизней ни в чем не повинных людей…
— Тринадцать, — спокойно поправил ее Анахайм. Зира побледнела. — Нет-нет, не беспокойтесь, что вы. С вашими близкими все в порядке. Мы ведь играли с Ионом в игру «Тринадцать»… Ну и я подумал, что было бы неплохо… для симметрии…
— Они были виноваты только в том, что стали свидетелями вашей слабости… но это так жестоко… это не имеет названия, — взволнованно произнесла Зира.
— Ну хорошо, хорошо, если вы настаиваете, больше никто не погибнет, — рассеянно сказал Анахайм. — Я согласен — это слишком скучно.
Зира смотрела на него и не могла найти слов. Анахайм взглянул на нее. Его равнодушное лицо немного оживилось. Он встал из-за стола и присел на краешек.
— Но все равно делать-то что-то нужно, — сказал он. — Я предложил вам отступные — вы упорно отказываетесь от них. И никакой это не безжизненный астероид — вполне приличная планетка, даже с атмосферой. Это Скальд мутит воду. Зачем вы его слушаете? Если приложить руки, климат там станет вполне сносным. Оборудуете планету под какой-нибудь развлекательный комплекс, там, кстати, есть горячие озера с редким видом мраморных рыб. Когда в полдень вода почти достигает точки кипения, рыбы краснеют, раздуваются и, чтобы выжить, начинают стаями высоко подпрыгивать над водой, пытаясь охладить поверхность своего тела. И выживают только самые выносливые. Вот так и нас самих иногда поджаривают — и тогда мы начинаем суетиться и подпрыгивать… Туристы валом повалят… Да что я вас уговариваю?
— Я сама удивляюсь, зачем вы нас уговариваете, — сказала Зира. — И голос ваш звучит как-то очень неубедительно.
Маска безразличия на лице Анахайма снова чуть дрогнула, и он неожиданно рассмеялся, потер пальцем переносицу.
— Вы проницательны, госпожа Регенгуж. Я неубедителен, потому что не хочу, чтобы вы соглашались на мои уговоры.
— Что?
— Мне нравится эта игра, в которую нас втянул случай. Я предлагаю вам продолжить ее.
— Нет, — категорически отказалась Зира.
Анахайм расстроился.
— Ну почему?!
— У вас руки в крови…
— Вы боитесь меня? — прищурился Анахайм.
— Наверное да. Я боюсь вашего психического нездоровья.
— Как странно слышать из ваших уст слова «Я боюсь…». И это говорит самый смелый из семьи? — Анахайм пристально смотрел на Зиру, и она снова почувствовала, как у нее начинают гореть щеки.
— Оставьте нашу семью в покое, господин Анахайм… — еле слышно проговорила женщина и, повернувшись, пошла к двери.
— Ты постарела, Эва, — негромко сказал он ей вслед.
Зира замерла. Сердце у нее заколотилось. Анахайм подошел к ней, взял за руку и развернул к себе. Он стоял совсем близко, и она отчетливо различала исходящий от него запах свежести, здоровья, молодости, знакомых до боли мужских духов… Он прикоснулся к ее лицу, осторожно разглаживая морщины. Она слабо отстранилась. Он усмехнулся, но в его глазах промелькнуло что-то слишком человеческое — слишком неестественное для такого равнодушного, пресыщенного лица.
— Ты была необыкновенной. Такой страстной, смелой… И в то же время очень ранимой. Если бы можно было все вернуть — море, горячий песок, твои губы и твои рассказы. — Он вздохнул. — Нет, ничто нельзя повторить дважды, иначе не о чем было бы вспоминать.
— Вы не смеете так со мной разговаривать, — задыхаясь, сказала Зира. — Эти воспоминания принадлежат не вам, а вашему отцу…
— Твои сказки были невероятно хороши. Из-за них я простил тебя, когда ты ушла. Ах, как мне хотелось в них верить — Роа, Браззаль… Ничего подобного я больше никогда не слышал. Я любил тебя, а ты любила меня. — Он говорил грустно. Зира плакала, ей хотелось ударить его по лицу, но не было сил.
— Ты вылитый отец, и не только внешне… Он тоже был горазд на всякие гадости…
— Теперь я наконец понял, почему я так любил тебя, — что бы ни случилось, чем бы ни грозила тебе судьба, ты всегда упрямо повторяла: «Я не боюсь!» — Анахайм удивленно покачал головой. — Поэтому я пощадил твоего сына. Почему же сейчас ты боишься? Ты состарилась, Эва?
Зира вытерла слезы и хотела что-то сказать, но Анахайм мягко прикрыл ей рот ладонью.
— Подожди. Вы все будете играть по моим правилам. Для начала, чтобы взбодрились твои мужчины, я заберу у тебя твою гордость, твою крошку Лавинию. Пусть суетятся, подпрыгивают, будто их поджаривают. А тебе по старой дружбе достанется самое простое — ты должна будешь ответить на вопрос, — Анахайм сделал эффектную паузу, — кто я. Тебе это будет сделать легче всех, не так ли?
— Я и так знаю, кто ты, — ты дьявол…
Анахайм довольно усмехнулся.
— Помнишь, ты говорила, что никто не целовал тебя так, как я?
Он резко привлек Зиру к себе и поцеловал в губы долгим поцелуем, от которого захватывает дух, потом разжал объятия. Она плакала, а он стоял рядом и улыбался, с интересом наблюдая за ней.
Зира закрыла лицо руками и побежала к двери, слыша за своей спиной его короткий довольный смешок…
Из модуля Зира сразу позвонила домой.
— Где Лавиния? — с тревогой спросила она.
— Мы все ждем тебя, мама, не расходимся, — встревоженный ее тоном, ответил Ион. — А что…
— Все хорошо, сынок. Я скоро буду. — Зира торопливо отключила связь.
Дома она оказалась уже через три минуты. Ион с Рондой и Скальдом сидели на диване, Йюл расхаживал по комнате, лохматя свою кудрявую темную шевелюру, а Гиз, пристроившись в уголке, читал про себя инструкцию. Гладстон, обняв лапами спящих кошек и спрятав нос, лежал на полу смирно, будто тоже спал. Лавиния, сидя перед визором в кресле, смотрела новости.
Зира без сил опустилась на диванчик.
— Дай мне попить, Йюл, будь так добр… Спасибо. Он очень опасен. Безумец. Совершенный безумец… Угрожает украсть Лавинию.
Мужчины переглянулись. Лавиния сидела в кресле неподвижно, будто не слышала, о чем говорят.
— Что же делать? — встревоженно произнесла Ронда.
— Защищать девочку изо всех сил, — сказал Скальд. — Йюл, нужно продумать все возможные пути его нападения. Думаю, дома Лавинию слишком опасно держать — Анахайм шутя проник сюда.
— Он пришел пешком, постучал в дверь. У него было приглашение, подписанное твоей рукой, Ион. Даже идентификатор не распознал подделку и впустил его. Ты не помнишь, на Чиль-Пансе ты не приглашал его к себе в дом? — сердито спросил Йюл.
— Как же, отлично помню, — ответил Ион. — Как только он плюнул мне в лицо, я сразу подписал и вручил ему приглашение на ужин.
— Доченька, на завтра занятия отменяются, — сказала Ронда.
— Хорошо, мама, — отозвалась девочка, вся поглощенная просмотром новостей.
Гладстон вдруг поднял голову, встал и подошел, принюхиваясь, к Лавинии.
— Фу! — почему-то испуганно воскликнула она и вскочила.
С грозным рычанием пес прыгнул на девочку. Ронда в ужасе вскрикнула. Но Гладстон пролетел сквозь Лавинию, словно через пустое место, и, опрокинув кресло, всей своей тяжестью обрушился на напольную глиняную вазу с цветами. С хрустом давя лапами мокрые осколки и сломанные цветы, он развернулся, выпустил из глаз два красных луча-рассеивателя, и девочка-голограмма исчезла…
— Она выходила за книгой! — взволнованно сказал Гиз, а Ронда зажала обеими руками рот, чтобы не закричать…
Наконец Баар поднял на Скальда глаза.
— Чему обязан? — Голос у него был сочным, очень приятным.
— Простите, вы женаты? — спросил Скальд, удивляясь собственной бестактности.
— Нет, — удивленно ответил Баар и тут же настороженно поинтересовался: — Чего вы хотите?
Скальд рассыпался в любезностях, объясняя путь своего появления в этом кабинете, а когда наконец прозвучало имя господина Иона Регенгужа-ди-Монсараша, Скальду показалось, что его собеседнику захотелось с головой утонуть в своем обширном кожаном кресле.
— Совсем недавно вы работали секретарем у господина Регенгужа, господин Баар. И на Чиль-Пансе произошла одна странная история.
— Я ничего не знаю об этом, — севшим голосом произнес Баар.
— Я хороший друг господина Регенгужа и готов предложить вам неплохую сумму за какие-либо подробности. Да что я говорю — неплохую. Очень хорошую сумму. Я готов купить у вас ваше рекламное агентство по цене, превышающей его рыночную стоимость в пять… шесть… — Скальд следил за выражением лица собеседника, — семь… восемь… десять… пятнадцать… двадцать. — Страх в глазах Баара постепенно вытеснялся алчностью. — В сорок пять раз. В пятьдесят. — Скальд остановился.
— Это невозможно, — страдающим голосом пробормотал Баар.
Скальд достал кредитную карточку.
— Одно движение моей руки, и вы очень богатый человек, — сказал он. — И больше не нужно суетиться каждый день, ломая голову над новыми рекламными роликами, не нужно более высокими, чем у конкурентов, гонорарами переманивать на свою сторону всех этих пресытившихся и избалованных поп-звезд, диск-жокеев, новомодных экстрасенсов и тупорылых спортсменов, которые не в состоянии вызубрить даже пять слов.
— Значит, вы понимаете меня? — оживился Баар. — Специфику этой работы?..
— Конечно. Они всегда опаздывают, срывают съемки, курят вам в лицо, стряхивают пепел вам на брюки, а когда разговаривают, фамильярно хлопают вас по плечу.
— Но с животными в рекламе работать еще хуже, — с отвращением сказал Баар.
— Этого больше не будет, — твердо пообещал Скальд.
Баар, всё еще колеблясь, включил четыре монитора в углах кабинета, должных помочь засвидетельствовать законность сделки, и заполнил типовой договор купли-продажи своего агентства. Когда покупатель перевел на его счет деньги и с формальностями было покончено, Баар откинулся на спинку кресла. Его бледное лицо постепенно розовело.
— Я должен уступить вам место? — нерешительно спросил он, приподнимаясь.
— Сидите. Скажите, господин Баар, вам угрожали впрямую? Если да, то каким образом и в чем заключалась суть угрозы?
— У каждого человека есть тщательно оберегаемые тайны, господин Икс, — взвешивая каждое слово, приглушенным голосом начал Баар. — И никто не хочет, чтобы о них узнали другие. Я раньше много думал над этим и пришел к выводу, что каждый все-таки имеет право на свои собственные секреты. Даже самым близким людям не всегда рассказываешь их. Они остаются в твоей памяти, в душе — или ранами, или грязными полосами, или ноющими, зудящими укусами… Одни из них ожесточают, другие тебя чему-то учат — если ты совестлив… А этот человек меня просто вывернул наизнанку… Он начал, как говорится, с моих младых ногтей и не упустил ни одного моего проступка или промаха. Все самое постыдное, даже грязное, пусть редкое, но все же случившееся в моей жизни стало ему каким-то образом известно. Все, все вспомнил, ничего не забыл — и украденные у матери две кредитки, и первый, неудачный, сексуальный опыт, и непорядочность по отношению к любимой женщине, которую я когда-то предал… Нет, он не уличал меня в некоторой моей нечистоплотности в отношениях с партнерами по бизнесу — кого этим сейчас проймешь? — он бил по больному, извлекал на божий свет то, чего я в самом деле стеснялся и хотел бы вымарать из своей жизни навсегда… Напомнил даже то, что я уже давно забыл. Он не угрожал, но дал понять, что пойди я против его воли, жизнь моя кончится, и я даже не предавался фантазиям на этот счет, не прогнозировал, потому что понял сразу и окончательно: она кончится во всех смыслах — как-то особенно позорно, постыдно, кончится физически, кончится морально, и не сразу, а что этот кошмар еще растянется… Он улыбался мне, а я, — Баар судорожно дернул шеей, — я сидел и чувствовал себя голым. Ничтожеством, нашкодившим мальчишкой, уличенным взрослыми. Да я бы и не то сделал, лишь бы никогда больше не слышать и не видеть его! Лишь бы никому больше не стала известна эта изнанка моей жизни. Знаете, когда умер мой отец, я был еще ребенком. Я очень любил его. Но первым делом — гнусно, конечно, но так и было! — с облегчением подумал, что вместе с отцом ушли некоторые мои маленькие тайны, известные только ему. Это был груз с плеч. А тут… Не презирайте меня, господин Икс…
— А другие? Вам что-нибудь известно об этом?
Баар отрицательно покачал головой.
— Я не обсуждал этого с ними. Это было легко — когда наступило завтра, все вокруг вели себя точно так же, как я… Конечно, господин Регенгуж не заслужил… Он всегда был очень порядочным… Но это сильнее…
Скальд поднялся и, кивнув на прощание, пошел к двери. Когда двери перед гостем плавно раздвинулись, Баар просяще произнес:
— Пожалуйста, никогда не упоминайте мое имя рядом с именем господина, — он судорожно вздохнул, — Анахайма…
Скальд тут же вернулся, так как забыл спросить, каким образом с ним связался Анахайм. Двери бесшумно распахнулись, и Скальд застыл на пороге: Баар сидел в кресле, сильно запрокинув назад голову. Глаза у него были широко раскрыты и неподвижны. Он был мертв.
Скальд осторожно оглянулся на озабоченно снующих по коридору людей и отступил назад, чтобы двери закрылись.
Брилли Эхт поджидала незнакомца возле своего двухместного автомобиля, остановившегося у самого пляжа. Теплое море, согретое огромным солнцем Имбры, лениво плескало на берег, чайки носились над белыми барашками волн, с резкими криками выхватывая из воды серебристых рыб.
Ветер шевелил длинные светлые волосы Брилли, она с удовольствием подставляла ему свое красивое, ухоженное лицо и наблюдала, как вишневый модуль человека, назначившего ей встречу в этом уединенном месте, фланирует в небе, завершая облет побережья. Наконец модуль сел у самой кромки воды, и Брилли наметанным глазом оценила простоту и элегантность летнего костюма, в который был одет светловолосый молодой мужчина, идущий ей навстречу по раскаленному песку. Вчера он связался с ней по ее личному номеру, что немного озадачивало, и с ходу предложил деньги — много денег. Она насторожилась, узнав, что речь идет о какой-то информации, которая интересует незнакомца, но сумма была слишком большой, и Брилли не смогла устоять. Кажется, мужчина назвался Скальдом…
— Прекрасно выглядите! — крикнул он издалека.
Она и сама это знала. Длинные молодые ноги, прелестные зеленые глаза, затененные широкополой соломенной шляпой, ослепительная улыбка — это была та убойная сила, что разила наповал всех мужчин в радиусе полукилометра. Брилли снисходительно улыбнулась.
Он подошел и галантно поцеловал ей руку. Вблизи он нравился ей еще больше.
Они побрели вдоль берега, бросая в воду камешки и рассматривая выброшенную волнами всякую морскую мелочь — раковины, рачков, остатки синих и красных водорослей.
— Знаете, Брилли, — говорил Скальд, — меня всегда поражало умение древних очень кратко выразить самую суть вечных и простых истин. Они точно знали, в чем смысл жизни, что им нравится, а что нет. Хуже всего на свете, говорили они, есть только три вещи: отплыть и остановиться в море, потому что стих ветер и повис парус, лечь спать — и не заснуть, ждать — и не дождаться…
— Еще они говорили, что смысл жизни — в освобождении от страданий, — улыбаясь, сказала Брилли. — А полное освобождение от страданий дает только смерть. Следовательно…
— …смысл жизни — в смерти? Я с этим не согласен.
— Так чего вы ждете от меня? — Она больше не улыбалась.
Они остановились. Скальд оглянулся. Вокруг был только пустынный пляж. Его вишневый модуль и ее желтый автомобиль были вдалеке едва различимы.
— Господин Ион Регенгуж-ди-Монсараш попал в неприятную историю, свидетелем и участником которой были и вы, Брилли…
На ее лице отразился ужас. Она повернулась и торопливо пошла назад, к автомобилю. Он шел за ней и быстро говорил ей в спину:
— У вас не было специального образования и вам еще не исполнилось семнадцати лет, но господин Регенгуж взял вас к себе на работу — редкий случай в мире всеобщего протекционизма. У вас совсем не было опыта, но был талант — госпожа Ронда Регенгуж взлелеяла его. Она опекала вас, сделала вас тем, что вы есть сейчас, помогла вам состояться как художнику, и целых пять лет вы находились в компании на самом привилегированном положении, а когда вы предали своих благодетелей, они простили вас — отпустили без всякого судебного разбирательства, после которого вы вряд ли устроились бы в такой фешенебельный дом моделей, как «Вази»!
Брилли остановилась и закрыла лицо руками.
— Я боюсь, разве вы не видите? Я страдаю… Клотильда уже умерла, она была тогда рядом со мной…
— Смысл жизни — в освобождении от страданий! — жестко сказал Скальд. — Так и будете всю жизнь бояться и страдать? Здесь никого нет, только море может услышать нас. Господин Регенгуж вошел в ваше положение и готов заплатить за любую, даже самую общую информацию об этом случае.
Всхлипывая, девушка опустилась на песок. Сквозь ее широкую прозрачную юбку изумрудно просвечивали песок и разноцветные камешки. Скальд сел рядом и пальцем написал на песке единицу.
— Припишите столько нолей, сколько сочтете нужным… Смелее. — Она подняла руку и, роняя слезы, стерла цифру. — Чем вас запугали? — мягко спросил Скальд.
Брилли молчала. Скальд написал на песке: «Они знают что-то из вашего прошлого?» Она кивнула и заплакала еще сильнее. — «У вас была личная беседа?» — «По видеофону». — «Он разговаривал с вами сам?» — «Кто — он?»
— Анахайм, конечно, — сказал Скальд.
Она отрицательно покачала головой, и вдруг лицо ее помертвело, глаза закатились, шляпа из белой соломки упала на песок, и девушка откинулась на спину. Скальд резко схватил ее за руку, склонился над ней, потом медленно закрыл ей глаза…
— Смысл жизни — смерть, — тихо и горестно произнес он, оглядывая пустой пляж и безмятежное голубое море. — Но я с этим не согласен!
Он поднялся и тяжело зашагал к модулю.
Сначала юноша бегал за псом по дому, но никаким уговорам Гладстон не поддавался. В результате такой бурной деятельности пса стало рвать какой-то черной массой, после чего он улегся посреди холла на первом этаже и долго лежал без движения, закрыв глаза и не реагируя на приказы хозяина. Гиз в ужасе помчался выискивать в инструкции причину болезни Гладстона, вызванную, безусловно, таким нездоровым поведением.
…Он прочел два новых абзаца, рассказывающих о принципах действия саморегулирующихся систем. За дверью внезапно раздался истошный кошачий ор, и в большую комнату Гиза, больше напоминающую мастерскую по ремонту компьютеров, ворвался Гладстон. В зубах он держал дымчато-серую красавицу Валькирию, любимую кошку Зиры. Несчастное животное, ухваченное за загривок железными челюстями, кричало так, что Гиз оцепенел.
Зато Гладстон, не тратя попусту времени, швырнул Валькирию на пол, деловито придавил ее лапой, уколол в голову иглой, выпущенной из другой лапы, и в мгновение ока острым когтем располосовал уснувшей кошке пушистый живот. Длинным языком он пошарился в ее внутренностях, потом поднял лапу и склеил рану. Пес осторожно перевернул неподвижную кошку на бок и вылизал капли крови, упавшие на ковер.
— Напрасно я не верил, когда папа говорил, что ты ешь кошек, — дрожащим голосом произнес Гиз. Гладстон поднял голову и добродушно гавкнул. Валькирия пришла в себя и слабо шевельнула головой. Пес лизнул ее в мордочку. — Но теперь я сам убедился…
Гладстон радостно завилял хвостом, застучал им по полу — стук был тяжеловатым, словно били молотком. Он подбежал к хозяину, так и не успевшему выпустить из рук толстый том инструкции, сел перед ним и, не раскрывая рта, глуховатым неуверенным голосом произнес:
— Я люб-лю те-бя, маль-чик, — И тут же поправился: — Юно-ша.
— Час от часу не легче, — уставясь на пса, как на привидение, пробормотал Гиз.
Когда Скальд, постучав, вошел в комнату, Гиз сидел в кресле и с загадочным видом улыбался.
— Пойдем, — пригласил Скальд. — Через пять минут собираемся у Зиры. Нужно посоветоваться. Кстати, к Йюлу в спортзал меня не пустили. Какой-то старик с лысой зеленой головой загородил мне грудью дорогу и сказал, что у Йюла сегодня особенный день. Ты не знаешь, в чем тут дело?
Гиз погрустнел.
— Знаю… Значит, он принял решение… — Гиз зябко повел плечами, встряхнулся и предложил: — Найдите Гладстона. Мы с ним играем в прятки.
Скальд наугад ткнул пальцем в потолок, где прямо над ним висела черная люстра. Лицо у Гиза вытянулось.
— Вы меня разочаровываете, Скальд… Ну, откуда вы все знаете?! Гладстон, ты обнаружен! Слышишь, двоечник?
Скальд вовремя отскочил в сторону — с потолка обрушился ливень чистюль. Оказавшись на полу, внушительная шевелящаяся гора очень быстро превратилась в добродушного пса, который подпрыгивал и норовил лизнуть Скальда в лицо.
— Тебе бы окраску сменить, — уворачиваясь, посоветовал ему Скальд. — Легче будет люстрой прикидываться.
— Нет проблем, — вдруг глуховатым голосом ответил пес и тут же из черного превратился в коричневого…
Верхняя половина наголо остриженной головы Йюла была выкрашена в зеленый цвет, грубое полотняное рубище серого цвета, в которое он был облачен, длинное, до самых пяток, больше напоминало женское платье, перехваченное на талии широким зеленым поясом. Сосредоточенно глядя прямо перед собой и не произнося ни слова, Йюл низко поклонился находящимся в комнате Зиры. Все встали и так же молча поклонились ему. Скальд проделал это с некоторым опозданием. Йюл со смиренным видом уселся на пороге и, устремив глаза в пол, замер.
Скальд взглянул на Иона, тот кивнул, давая понять, что можно говорить.
— Я хочу окончательно убедиться, господа, что вы не передумали, — сказал Скальд. — Похищение ребенка — тяжкое преступление. Не ошибаетесь ли вы все, отказываясь ставить в известность патруль? — Он взглянул на Ронду. Глаза у нее были покрасневшими. — Ронда, вы мать… Главное слово за вами.
— Разве в этой семье дети принадлежат матери? — горько произнесла женщина. — Когда меня кто спрашивал? — Скальд в некотором замешательстве посмотрел на Иона. Тот опустил глаза. — Мой удел — терпеть, любить и ждать. Ничего, господин Икс, я вытерплю. Это решение общее, и если семья считает, что нужно поступить именно так, я подчинюсь…
— Если ты будешь уверена в том, что все кончится плохо, то все кончится плохо, мама, — с укором сказал Гиз.
— Нет, я уверена, что все кончится хорошо, — стараясь говорить спокойно, ответила Ронда. Слезы побежали у нее по лицу.
— Детка, полиция только все испортит, — с сочувствием сказала ей Зира. — Ты же помнишь, что случилось с Риссером?.. — Ронда вытерла слезы и кивнула. — Каждый из нас сделает все, что сможет. Даже такой отпетый негодяй, как Анахайм, не сможет упрекнуть нас в трусости и бездействии. Я выяснила подробности гибели людей, предавших Иона. Вскрытие показало, что у каждого из них произошел мгновенный паралич сердца, господин Икс. Одних смерть застала, когда они были в компании друзей, другие встретили ее в уединении…
— Интересно, могли они, находясь наедине с собой, произносить имя господина Анахайма? — задумчиво произнес Скальд.
— Только если они были страстно влюблены в него, — буркнул Ион.
— Я читала протоколы, — сообщила Зира. — Начальник полиции точно ничего не говорил перед смертью — он брился. Двое других обедали. Один проводил совещание. Еще двое умерли в общественном транспорте.
— Бедные, — грустно произнесла Ронда.
— Баар и Брилли погибли, когда услышали имя Анахайма. Оно их поразило, как гром с неба, — сказал Скальд. — Тут два варианта. Первый. Это могло быть достигнуто через предварительный гипноз: на имя Анахайма организм срабатывал остановкой сердца. Но это довольно рискованно для нашего всемогущего господина. Люди по-разному реагируют на гипноз. Одни легко внушаемы, другие в этом плане практически неуязвимы — их вообще невозможно загипнотизировать. Кроме того, проходит время, человек может принимать какие-то медицинские препараты, посещать психотерапевта, и неизвестно, останется ли в таком случае прежняя установка в его подсознании неизменной. Одним словом, гипноз — это очень ненадежный способ для господина Анахайма контролировать человечество. Второй вариант — и он более вероятен — было произведено вживление капсулы с электронным устройством, реагирующим на внешнюю команду, в данном случае на слово «Анахайм». Яд, содержащийся в капсуле, вызвал мгновенную остановку сердца. В случае с другими погибшими была дана иная команда, извне. Если абстрагироваться от моральной стороны дела, гораздо интереснее другое — каким образом Анахайм был ознакомлен с самыми сокровенными тайнами Буфа Баара и Брилли Эхт? Эта загадка почище многих… Вообще существует много способов проникнуть в прошлое человека, в его личные тайны: свидетельства друзей, знакомых, документы, фиксирующие факты его биографии, личная переписка и, наконец, его собственные рассказы. У Анахайма не было времени, чтобы произвести какой-то предварительный опрос родных, знакомых или приятелей наших лжесвидетелей, потому что уже в течение ночи, последовавшей за дракой в отеле «У тетушки», все шестьдесят человек подверглись стремительному, ошеломившему и морально сломавшему их шантажу. Невероятно… Чтобы собрать компрометирующие сведения хотя бы на одного человека, потребуются месяцы кропотливой работы, да и не каждый согласится рассказать о близком человеке нелицеприятные факты — даже если он ими располагает.
— Тринадцать, — спокойно поправил ее Анахайм. Зира побледнела. — Нет-нет, не беспокойтесь, что вы. С вашими близкими все в порядке. Мы ведь играли с Ионом в игру «Тринадцать»… Ну и я подумал, что было бы неплохо… для симметрии…
— Они были виноваты только в том, что стали свидетелями вашей слабости… но это так жестоко… это не имеет названия, — взволнованно произнесла Зира.
— Ну хорошо, хорошо, если вы настаиваете, больше никто не погибнет, — рассеянно сказал Анахайм. — Я согласен — это слишком скучно.
Зира смотрела на него и не могла найти слов. Анахайм взглянул на нее. Его равнодушное лицо немного оживилось. Он встал из-за стола и присел на краешек.
— Но все равно делать-то что-то нужно, — сказал он. — Я предложил вам отступные — вы упорно отказываетесь от них. И никакой это не безжизненный астероид — вполне приличная планетка, даже с атмосферой. Это Скальд мутит воду. Зачем вы его слушаете? Если приложить руки, климат там станет вполне сносным. Оборудуете планету под какой-нибудь развлекательный комплекс, там, кстати, есть горячие озера с редким видом мраморных рыб. Когда в полдень вода почти достигает точки кипения, рыбы краснеют, раздуваются и, чтобы выжить, начинают стаями высоко подпрыгивать над водой, пытаясь охладить поверхность своего тела. И выживают только самые выносливые. Вот так и нас самих иногда поджаривают — и тогда мы начинаем суетиться и подпрыгивать… Туристы валом повалят… Да что я вас уговариваю?
— Я сама удивляюсь, зачем вы нас уговариваете, — сказала Зира. — И голос ваш звучит как-то очень неубедительно.
Маска безразличия на лице Анахайма снова чуть дрогнула, и он неожиданно рассмеялся, потер пальцем переносицу.
— Вы проницательны, госпожа Регенгуж. Я неубедителен, потому что не хочу, чтобы вы соглашались на мои уговоры.
— Что?
— Мне нравится эта игра, в которую нас втянул случай. Я предлагаю вам продолжить ее.
— Нет, — категорически отказалась Зира.
Анахайм расстроился.
— Ну почему?!
— У вас руки в крови…
— Вы боитесь меня? — прищурился Анахайм.
— Наверное да. Я боюсь вашего психического нездоровья.
— Как странно слышать из ваших уст слова «Я боюсь…». И это говорит самый смелый из семьи? — Анахайм пристально смотрел на Зиру, и она снова почувствовала, как у нее начинают гореть щеки.
— Оставьте нашу семью в покое, господин Анахайм… — еле слышно проговорила женщина и, повернувшись, пошла к двери.
— Ты постарела, Эва, — негромко сказал он ей вслед.
Зира замерла. Сердце у нее заколотилось. Анахайм подошел к ней, взял за руку и развернул к себе. Он стоял совсем близко, и она отчетливо различала исходящий от него запах свежести, здоровья, молодости, знакомых до боли мужских духов… Он прикоснулся к ее лицу, осторожно разглаживая морщины. Она слабо отстранилась. Он усмехнулся, но в его глазах промелькнуло что-то слишком человеческое — слишком неестественное для такого равнодушного, пресыщенного лица.
— Ты была необыкновенной. Такой страстной, смелой… И в то же время очень ранимой. Если бы можно было все вернуть — море, горячий песок, твои губы и твои рассказы. — Он вздохнул. — Нет, ничто нельзя повторить дважды, иначе не о чем было бы вспоминать.
— Вы не смеете так со мной разговаривать, — задыхаясь, сказала Зира. — Эти воспоминания принадлежат не вам, а вашему отцу…
— Твои сказки были невероятно хороши. Из-за них я простил тебя, когда ты ушла. Ах, как мне хотелось в них верить — Роа, Браззаль… Ничего подобного я больше никогда не слышал. Я любил тебя, а ты любила меня. — Он говорил грустно. Зира плакала, ей хотелось ударить его по лицу, но не было сил.
— Ты вылитый отец, и не только внешне… Он тоже был горазд на всякие гадости…
— Теперь я наконец понял, почему я так любил тебя, — что бы ни случилось, чем бы ни грозила тебе судьба, ты всегда упрямо повторяла: «Я не боюсь!» — Анахайм удивленно покачал головой. — Поэтому я пощадил твоего сына. Почему же сейчас ты боишься? Ты состарилась, Эва?
Зира вытерла слезы и хотела что-то сказать, но Анахайм мягко прикрыл ей рот ладонью.
— Подожди. Вы все будете играть по моим правилам. Для начала, чтобы взбодрились твои мужчины, я заберу у тебя твою гордость, твою крошку Лавинию. Пусть суетятся, подпрыгивают, будто их поджаривают. А тебе по старой дружбе достанется самое простое — ты должна будешь ответить на вопрос, — Анахайм сделал эффектную паузу, — кто я. Тебе это будет сделать легче всех, не так ли?
— Я и так знаю, кто ты, — ты дьявол…
Анахайм довольно усмехнулся.
— Помнишь, ты говорила, что никто не целовал тебя так, как я?
Он резко привлек Зиру к себе и поцеловал в губы долгим поцелуем, от которого захватывает дух, потом разжал объятия. Она плакала, а он стоял рядом и улыбался, с интересом наблюдая за ней.
Зира закрыла лицо руками и побежала к двери, слыша за своей спиной его короткий довольный смешок…
Из модуля Зира сразу позвонила домой.
— Где Лавиния? — с тревогой спросила она.
— Мы все ждем тебя, мама, не расходимся, — встревоженный ее тоном, ответил Ион. — А что…
— Все хорошо, сынок. Я скоро буду. — Зира торопливо отключила связь.
Дома она оказалась уже через три минуты. Ион с Рондой и Скальдом сидели на диване, Йюл расхаживал по комнате, лохматя свою кудрявую темную шевелюру, а Гиз, пристроившись в уголке, читал про себя инструкцию. Гладстон, обняв лапами спящих кошек и спрятав нос, лежал на полу смирно, будто тоже спал. Лавиния, сидя перед визором в кресле, смотрела новости.
Зира без сил опустилась на диванчик.
— Дай мне попить, Йюл, будь так добр… Спасибо. Он очень опасен. Безумец. Совершенный безумец… Угрожает украсть Лавинию.
Мужчины переглянулись. Лавиния сидела в кресле неподвижно, будто не слышала, о чем говорят.
— Что же делать? — встревоженно произнесла Ронда.
— Защищать девочку изо всех сил, — сказал Скальд. — Йюл, нужно продумать все возможные пути его нападения. Думаю, дома Лавинию слишком опасно держать — Анахайм шутя проник сюда.
— Он пришел пешком, постучал в дверь. У него было приглашение, подписанное твоей рукой, Ион. Даже идентификатор не распознал подделку и впустил его. Ты не помнишь, на Чиль-Пансе ты не приглашал его к себе в дом? — сердито спросил Йюл.
— Как же, отлично помню, — ответил Ион. — Как только он плюнул мне в лицо, я сразу подписал и вручил ему приглашение на ужин.
— Доченька, на завтра занятия отменяются, — сказала Ронда.
— Хорошо, мама, — отозвалась девочка, вся поглощенная просмотром новостей.
Гладстон вдруг поднял голову, встал и подошел, принюхиваясь, к Лавинии.
— Фу! — почему-то испуганно воскликнула она и вскочила.
С грозным рычанием пес прыгнул на девочку. Ронда в ужасе вскрикнула. Но Гладстон пролетел сквозь Лавинию, словно через пустое место, и, опрокинув кресло, всей своей тяжестью обрушился на напольную глиняную вазу с цветами. С хрустом давя лапами мокрые осколки и сломанные цветы, он развернулся, выпустил из глаз два красных луча-рассеивателя, и девочка-голограмма исчезла…
— Она выходила за книгой! — взволнованно сказал Гиз, а Ронда зажала обеими руками рот, чтобы не закричать…
4
Ожидая, пока сидящий перед ним полноватый темноволосый мужчина по имени Буф Баар закончит диктовать компьютеру текст, Скальд прикинул, сколько времени тот тратит ежедневно на то, чтобы поддерживать свою холеную, фигурно выстриженную бородку в таком идеальном состоянии, и неожиданно пришел к выводу, что господин Баар не женат. Кроме того, он одевается у очень дорогого портного и любит комфорт. Но сегодня почему-то нервничает — со слишком характерным нажимом проговаривает окончания фраз и энергично жестикулирует, обмахиваясь папкой с бумагами, хотя кондиционер в кабинете работает безупречно. Итак, не женат и нервничает…Наконец Баар поднял на Скальда глаза.
— Чему обязан? — Голос у него был сочным, очень приятным.
— Простите, вы женаты? — спросил Скальд, удивляясь собственной бестактности.
— Нет, — удивленно ответил Баар и тут же настороженно поинтересовался: — Чего вы хотите?
Скальд рассыпался в любезностях, объясняя путь своего появления в этом кабинете, а когда наконец прозвучало имя господина Иона Регенгужа-ди-Монсараша, Скальду показалось, что его собеседнику захотелось с головой утонуть в своем обширном кожаном кресле.
— Совсем недавно вы работали секретарем у господина Регенгужа, господин Баар. И на Чиль-Пансе произошла одна странная история.
— Я ничего не знаю об этом, — севшим голосом произнес Баар.
— Я хороший друг господина Регенгужа и готов предложить вам неплохую сумму за какие-либо подробности. Да что я говорю — неплохую. Очень хорошую сумму. Я готов купить у вас ваше рекламное агентство по цене, превышающей его рыночную стоимость в пять… шесть… — Скальд следил за выражением лица собеседника, — семь… восемь… десять… пятнадцать… двадцать. — Страх в глазах Баара постепенно вытеснялся алчностью. — В сорок пять раз. В пятьдесят. — Скальд остановился.
— Это невозможно, — страдающим голосом пробормотал Баар.
Скальд достал кредитную карточку.
— Одно движение моей руки, и вы очень богатый человек, — сказал он. — И больше не нужно суетиться каждый день, ломая голову над новыми рекламными роликами, не нужно более высокими, чем у конкурентов, гонорарами переманивать на свою сторону всех этих пресытившихся и избалованных поп-звезд, диск-жокеев, новомодных экстрасенсов и тупорылых спортсменов, которые не в состоянии вызубрить даже пять слов.
— Значит, вы понимаете меня? — оживился Баар. — Специфику этой работы?..
— Конечно. Они всегда опаздывают, срывают съемки, курят вам в лицо, стряхивают пепел вам на брюки, а когда разговаривают, фамильярно хлопают вас по плечу.
— Но с животными в рекламе работать еще хуже, — с отвращением сказал Баар.
— Этого больше не будет, — твердо пообещал Скальд.
Баар, всё еще колеблясь, включил четыре монитора в углах кабинета, должных помочь засвидетельствовать законность сделки, и заполнил типовой договор купли-продажи своего агентства. Когда покупатель перевел на его счет деньги и с формальностями было покончено, Баар откинулся на спинку кресла. Его бледное лицо постепенно розовело.
— Я должен уступить вам место? — нерешительно спросил он, приподнимаясь.
— Сидите. Скажите, господин Баар, вам угрожали впрямую? Если да, то каким образом и в чем заключалась суть угрозы?
— У каждого человека есть тщательно оберегаемые тайны, господин Икс, — взвешивая каждое слово, приглушенным голосом начал Баар. — И никто не хочет, чтобы о них узнали другие. Я раньше много думал над этим и пришел к выводу, что каждый все-таки имеет право на свои собственные секреты. Даже самым близким людям не всегда рассказываешь их. Они остаются в твоей памяти, в душе — или ранами, или грязными полосами, или ноющими, зудящими укусами… Одни из них ожесточают, другие тебя чему-то учат — если ты совестлив… А этот человек меня просто вывернул наизнанку… Он начал, как говорится, с моих младых ногтей и не упустил ни одного моего проступка или промаха. Все самое постыдное, даже грязное, пусть редкое, но все же случившееся в моей жизни стало ему каким-то образом известно. Все, все вспомнил, ничего не забыл — и украденные у матери две кредитки, и первый, неудачный, сексуальный опыт, и непорядочность по отношению к любимой женщине, которую я когда-то предал… Нет, он не уличал меня в некоторой моей нечистоплотности в отношениях с партнерами по бизнесу — кого этим сейчас проймешь? — он бил по больному, извлекал на божий свет то, чего я в самом деле стеснялся и хотел бы вымарать из своей жизни навсегда… Напомнил даже то, что я уже давно забыл. Он не угрожал, но дал понять, что пойди я против его воли, жизнь моя кончится, и я даже не предавался фантазиям на этот счет, не прогнозировал, потому что понял сразу и окончательно: она кончится во всех смыслах — как-то особенно позорно, постыдно, кончится физически, кончится морально, и не сразу, а что этот кошмар еще растянется… Он улыбался мне, а я, — Баар судорожно дернул шеей, — я сидел и чувствовал себя голым. Ничтожеством, нашкодившим мальчишкой, уличенным взрослыми. Да я бы и не то сделал, лишь бы никогда больше не слышать и не видеть его! Лишь бы никому больше не стала известна эта изнанка моей жизни. Знаете, когда умер мой отец, я был еще ребенком. Я очень любил его. Но первым делом — гнусно, конечно, но так и было! — с облегчением подумал, что вместе с отцом ушли некоторые мои маленькие тайны, известные только ему. Это был груз с плеч. А тут… Не презирайте меня, господин Икс…
— А другие? Вам что-нибудь известно об этом?
Баар отрицательно покачал головой.
— Я не обсуждал этого с ними. Это было легко — когда наступило завтра, все вокруг вели себя точно так же, как я… Конечно, господин Регенгуж не заслужил… Он всегда был очень порядочным… Но это сильнее…
Скальд поднялся и, кивнув на прощание, пошел к двери. Когда двери перед гостем плавно раздвинулись, Баар просяще произнес:
— Пожалуйста, никогда не упоминайте мое имя рядом с именем господина, — он судорожно вздохнул, — Анахайма…
Скальд тут же вернулся, так как забыл спросить, каким образом с ним связался Анахайм. Двери бесшумно распахнулись, и Скальд застыл на пороге: Баар сидел в кресле, сильно запрокинув назад голову. Глаза у него были широко раскрыты и неподвижны. Он был мертв.
Скальд осторожно оглянулся на озабоченно снующих по коридору людей и отступил назад, чтобы двери закрылись.
Брилли Эхт поджидала незнакомца возле своего двухместного автомобиля, остановившегося у самого пляжа. Теплое море, согретое огромным солнцем Имбры, лениво плескало на берег, чайки носились над белыми барашками волн, с резкими криками выхватывая из воды серебристых рыб.
Ветер шевелил длинные светлые волосы Брилли, она с удовольствием подставляла ему свое красивое, ухоженное лицо и наблюдала, как вишневый модуль человека, назначившего ей встречу в этом уединенном месте, фланирует в небе, завершая облет побережья. Наконец модуль сел у самой кромки воды, и Брилли наметанным глазом оценила простоту и элегантность летнего костюма, в который был одет светловолосый молодой мужчина, идущий ей навстречу по раскаленному песку. Вчера он связался с ней по ее личному номеру, что немного озадачивало, и с ходу предложил деньги — много денег. Она насторожилась, узнав, что речь идет о какой-то информации, которая интересует незнакомца, но сумма была слишком большой, и Брилли не смогла устоять. Кажется, мужчина назвался Скальдом…
— Прекрасно выглядите! — крикнул он издалека.
Она и сама это знала. Длинные молодые ноги, прелестные зеленые глаза, затененные широкополой соломенной шляпой, ослепительная улыбка — это была та убойная сила, что разила наповал всех мужчин в радиусе полукилометра. Брилли снисходительно улыбнулась.
Он подошел и галантно поцеловал ей руку. Вблизи он нравился ей еще больше.
Они побрели вдоль берега, бросая в воду камешки и рассматривая выброшенную волнами всякую морскую мелочь — раковины, рачков, остатки синих и красных водорослей.
— Знаете, Брилли, — говорил Скальд, — меня всегда поражало умение древних очень кратко выразить самую суть вечных и простых истин. Они точно знали, в чем смысл жизни, что им нравится, а что нет. Хуже всего на свете, говорили они, есть только три вещи: отплыть и остановиться в море, потому что стих ветер и повис парус, лечь спать — и не заснуть, ждать — и не дождаться…
— Еще они говорили, что смысл жизни — в освобождении от страданий, — улыбаясь, сказала Брилли. — А полное освобождение от страданий дает только смерть. Следовательно…
— …смысл жизни — в смерти? Я с этим не согласен.
— Так чего вы ждете от меня? — Она больше не улыбалась.
Они остановились. Скальд оглянулся. Вокруг был только пустынный пляж. Его вишневый модуль и ее желтый автомобиль были вдалеке едва различимы.
— Господин Ион Регенгуж-ди-Монсараш попал в неприятную историю, свидетелем и участником которой были и вы, Брилли…
На ее лице отразился ужас. Она повернулась и торопливо пошла назад, к автомобилю. Он шел за ней и быстро говорил ей в спину:
— У вас не было специального образования и вам еще не исполнилось семнадцати лет, но господин Регенгуж взял вас к себе на работу — редкий случай в мире всеобщего протекционизма. У вас совсем не было опыта, но был талант — госпожа Ронда Регенгуж взлелеяла его. Она опекала вас, сделала вас тем, что вы есть сейчас, помогла вам состояться как художнику, и целых пять лет вы находились в компании на самом привилегированном положении, а когда вы предали своих благодетелей, они простили вас — отпустили без всякого судебного разбирательства, после которого вы вряд ли устроились бы в такой фешенебельный дом моделей, как «Вази»!
Брилли остановилась и закрыла лицо руками.
— Я боюсь, разве вы не видите? Я страдаю… Клотильда уже умерла, она была тогда рядом со мной…
— Смысл жизни — в освобождении от страданий! — жестко сказал Скальд. — Так и будете всю жизнь бояться и страдать? Здесь никого нет, только море может услышать нас. Господин Регенгуж вошел в ваше положение и готов заплатить за любую, даже самую общую информацию об этом случае.
Всхлипывая, девушка опустилась на песок. Сквозь ее широкую прозрачную юбку изумрудно просвечивали песок и разноцветные камешки. Скальд сел рядом и пальцем написал на песке единицу.
— Припишите столько нолей, сколько сочтете нужным… Смелее. — Она подняла руку и, роняя слезы, стерла цифру. — Чем вас запугали? — мягко спросил Скальд.
Брилли молчала. Скальд написал на песке: «Они знают что-то из вашего прошлого?» Она кивнула и заплакала еще сильнее. — «У вас была личная беседа?» — «По видеофону». — «Он разговаривал с вами сам?» — «Кто — он?»
— Анахайм, конечно, — сказал Скальд.
Она отрицательно покачала головой, и вдруг лицо ее помертвело, глаза закатились, шляпа из белой соломки упала на песок, и девушка откинулась на спину. Скальд резко схватил ее за руку, склонился над ней, потом медленно закрыл ей глаза…
— Смысл жизни — смерть, — тихо и горестно произнес он, оглядывая пустой пляж и безмятежное голубое море. — Но я с этим не согласен!
Он поднялся и тяжело зашагал к модулю.
5
Гиз читал новый раздел инструкции по эксплуатации Гладстона под названием «Саморегулирующиеся системы» и только начал набирать на пульте управления первые комбинации кнопок, как вдруг механический пес пришел в состояние странного и сильного возбуждения и принялся рыскать по дому, тщательно обнюхивая каждый его уголок. Он лизал обивку кресел, диванов, нюхал складки ковров, без раздумья разбил в бабушкиной комнате два цветочных горшка, раскидал лапами землю и загнал под потолок всех кошек, существенно прибавив работы чистюлям.Сначала юноша бегал за псом по дому, но никаким уговорам Гладстон не поддавался. В результате такой бурной деятельности пса стало рвать какой-то черной массой, после чего он улегся посреди холла на первом этаже и долго лежал без движения, закрыв глаза и не реагируя на приказы хозяина. Гиз в ужасе помчался выискивать в инструкции причину болезни Гладстона, вызванную, безусловно, таким нездоровым поведением.
…Он прочел два новых абзаца, рассказывающих о принципах действия саморегулирующихся систем. За дверью внезапно раздался истошный кошачий ор, и в большую комнату Гиза, больше напоминающую мастерскую по ремонту компьютеров, ворвался Гладстон. В зубах он держал дымчато-серую красавицу Валькирию, любимую кошку Зиры. Несчастное животное, ухваченное за загривок железными челюстями, кричало так, что Гиз оцепенел.
Зато Гладстон, не тратя попусту времени, швырнул Валькирию на пол, деловито придавил ее лапой, уколол в голову иглой, выпущенной из другой лапы, и в мгновение ока острым когтем располосовал уснувшей кошке пушистый живот. Длинным языком он пошарился в ее внутренностях, потом поднял лапу и склеил рану. Пес осторожно перевернул неподвижную кошку на бок и вылизал капли крови, упавшие на ковер.
— Напрасно я не верил, когда папа говорил, что ты ешь кошек, — дрожащим голосом произнес Гиз. Гладстон поднял голову и добродушно гавкнул. Валькирия пришла в себя и слабо шевельнула головой. Пес лизнул ее в мордочку. — Но теперь я сам убедился…
Гладстон радостно завилял хвостом, застучал им по полу — стук был тяжеловатым, словно били молотком. Он подбежал к хозяину, так и не успевшему выпустить из рук толстый том инструкции, сел перед ним и, не раскрывая рта, глуховатым неуверенным голосом произнес:
— Я люб-лю те-бя, маль-чик, — И тут же поправился: — Юно-ша.
— Час от часу не легче, — уставясь на пса, как на привидение, пробормотал Гиз.
Когда Скальд, постучав, вошел в комнату, Гиз сидел в кресле и с загадочным видом улыбался.
— Пойдем, — пригласил Скальд. — Через пять минут собираемся у Зиры. Нужно посоветоваться. Кстати, к Йюлу в спортзал меня не пустили. Какой-то старик с лысой зеленой головой загородил мне грудью дорогу и сказал, что у Йюла сегодня особенный день. Ты не знаешь, в чем тут дело?
Гиз погрустнел.
— Знаю… Значит, он принял решение… — Гиз зябко повел плечами, встряхнулся и предложил: — Найдите Гладстона. Мы с ним играем в прятки.
Скальд наугад ткнул пальцем в потолок, где прямо над ним висела черная люстра. Лицо у Гиза вытянулось.
— Вы меня разочаровываете, Скальд… Ну, откуда вы все знаете?! Гладстон, ты обнаружен! Слышишь, двоечник?
Скальд вовремя отскочил в сторону — с потолка обрушился ливень чистюль. Оказавшись на полу, внушительная шевелящаяся гора очень быстро превратилась в добродушного пса, который подпрыгивал и норовил лизнуть Скальда в лицо.
— Тебе бы окраску сменить, — уворачиваясь, посоветовал ему Скальд. — Легче будет люстрой прикидываться.
— Нет проблем, — вдруг глуховатым голосом ответил пес и тут же из черного превратился в коричневого…
Верхняя половина наголо остриженной головы Йюла была выкрашена в зеленый цвет, грубое полотняное рубище серого цвета, в которое он был облачен, длинное, до самых пяток, больше напоминало женское платье, перехваченное на талии широким зеленым поясом. Сосредоточенно глядя прямо перед собой и не произнося ни слова, Йюл низко поклонился находящимся в комнате Зиры. Все встали и так же молча поклонились ему. Скальд проделал это с некоторым опозданием. Йюл со смиренным видом уселся на пороге и, устремив глаза в пол, замер.
Скальд взглянул на Иона, тот кивнул, давая понять, что можно говорить.
— Я хочу окончательно убедиться, господа, что вы не передумали, — сказал Скальд. — Похищение ребенка — тяжкое преступление. Не ошибаетесь ли вы все, отказываясь ставить в известность патруль? — Он взглянул на Ронду. Глаза у нее были покрасневшими. — Ронда, вы мать… Главное слово за вами.
— Разве в этой семье дети принадлежат матери? — горько произнесла женщина. — Когда меня кто спрашивал? — Скальд в некотором замешательстве посмотрел на Иона. Тот опустил глаза. — Мой удел — терпеть, любить и ждать. Ничего, господин Икс, я вытерплю. Это решение общее, и если семья считает, что нужно поступить именно так, я подчинюсь…
— Если ты будешь уверена в том, что все кончится плохо, то все кончится плохо, мама, — с укором сказал Гиз.
— Нет, я уверена, что все кончится хорошо, — стараясь говорить спокойно, ответила Ронда. Слезы побежали у нее по лицу.
— Детка, полиция только все испортит, — с сочувствием сказала ей Зира. — Ты же помнишь, что случилось с Риссером?.. — Ронда вытерла слезы и кивнула. — Каждый из нас сделает все, что сможет. Даже такой отпетый негодяй, как Анахайм, не сможет упрекнуть нас в трусости и бездействии. Я выяснила подробности гибели людей, предавших Иона. Вскрытие показало, что у каждого из них произошел мгновенный паралич сердца, господин Икс. Одних смерть застала, когда они были в компании друзей, другие встретили ее в уединении…
— Интересно, могли они, находясь наедине с собой, произносить имя господина Анахайма? — задумчиво произнес Скальд.
— Только если они были страстно влюблены в него, — буркнул Ион.
— Я читала протоколы, — сообщила Зира. — Начальник полиции точно ничего не говорил перед смертью — он брился. Двое других обедали. Один проводил совещание. Еще двое умерли в общественном транспорте.
— Бедные, — грустно произнесла Ронда.
— Баар и Брилли погибли, когда услышали имя Анахайма. Оно их поразило, как гром с неба, — сказал Скальд. — Тут два варианта. Первый. Это могло быть достигнуто через предварительный гипноз: на имя Анахайма организм срабатывал остановкой сердца. Но это довольно рискованно для нашего всемогущего господина. Люди по-разному реагируют на гипноз. Одни легко внушаемы, другие в этом плане практически неуязвимы — их вообще невозможно загипнотизировать. Кроме того, проходит время, человек может принимать какие-то медицинские препараты, посещать психотерапевта, и неизвестно, останется ли в таком случае прежняя установка в его подсознании неизменной. Одним словом, гипноз — это очень ненадежный способ для господина Анахайма контролировать человечество. Второй вариант — и он более вероятен — было произведено вживление капсулы с электронным устройством, реагирующим на внешнюю команду, в данном случае на слово «Анахайм». Яд, содержащийся в капсуле, вызвал мгновенную остановку сердца. В случае с другими погибшими была дана иная команда, извне. Если абстрагироваться от моральной стороны дела, гораздо интереснее другое — каким образом Анахайм был ознакомлен с самыми сокровенными тайнами Буфа Баара и Брилли Эхт? Эта загадка почище многих… Вообще существует много способов проникнуть в прошлое человека, в его личные тайны: свидетельства друзей, знакомых, документы, фиксирующие факты его биографии, личная переписка и, наконец, его собственные рассказы. У Анахайма не было времени, чтобы произвести какой-то предварительный опрос родных, знакомых или приятелей наших лжесвидетелей, потому что уже в течение ночи, последовавшей за дракой в отеле «У тетушки», все шестьдесят человек подверглись стремительному, ошеломившему и морально сломавшему их шантажу. Невероятно… Чтобы собрать компрометирующие сведения хотя бы на одного человека, потребуются месяцы кропотливой работы, да и не каждый согласится рассказать о близком человеке нелицеприятные факты — даже если он ими располагает.