Скотт Джастин. Месть

   Доннер предупреждающе поднял руку.
   — Это мой план. И вся вина — моя.
   — Я так и думал. — Шеф бросил взгляд на Вейнтрауба. Старик ответил ему безмятежной улыбкой.
   — Что вы о нем думаете? — спросил Доннер, увидев, что Вейнтрауб не собирается отвечать.
   — Безумие! — рявкнул шеф. — Мы цивилизованная нация, а цивилизованные нации не покровительствуют пиратству в открытом море.
   — Наша цивилизованность до сих пор ставится под сомнение врагами, — возразил Доннер.
   — А вы создаете нам новых врагов.
   Вейнтрауб нахмурился, и его лицо уже не казалось добродушным.
   — Это хороший план, — произнес он серьезным тоном. — Смелый план. Риска мало, а возможные выгоды огромны.
   — Даже если бы дело обстояло так, — возразил шеф, — этой операцией должен заниматься Отдел, а не глава секции или полевой агент.
   — Отдел об этом не думал, — заметил Доннер.
   — С вашим планом необходимо кончать.

* * *

   Доннер был ошеломлен. Он считал, что предстоит дискуссия, но не ожидал прямого осуждения.
   Он повернулся к Вейнтраубу. Цви успокаивающе улыбнулся.
   — План Майлса, — заявил он, — поставлен на повестку дня правительственного Комитета по безопасности и иностранным делам. Комитет примет окончательное решение.
   Шеф Моссада злобно поглядел на Вейнтрауба. Комитет состоял из премьер-министра и главных министров и советников. Вейнтрауб тоже был членом Комитета, как и нынешний глава Моссада. Старик вырвал из рук шефа решение вопроса внутренней политики.
   — Хорошо, — сказал шеф. — Чем скорее мы разберемся с этим делом, тем лучше. Потом можно будет поднять вопрос о вашей самодеятельности.
   Он поглядел Доннеру в глаза, затем опустил взгляд на бумаги на своем столе. Вейнтрауб подал Майлсу жест — настал момент дипломатично удалиться.
   Когда они вышли из здания на солнцепек, Вейнтрауб обнял Доннера за плечи.
   — Не беспокойся, — стал он уверять друга. — Я не отдам тебя ему на съедение, чем бы дело ни кончилось.
   Доннер кивнул без особого энтузиазма. Слова «чем бы дело ни кончилось» не внушали ему особых надежд. Они зашли в столовую, расположенную в Оборонительном комплексе. Доннер вспомнил с мрачной иронией, что именно здесь он и его нынешний шеф пережидали ночь накануне начала войны 1973 года, надеясь, что Моссад со вниманием отнесется к их сообщениям. Вейнтрауб заказал чай и стал расспрашивать о жизни в Англии. Доннер пытался перевести разговор на Хардена, но старый террорист не поддавался, и в конце концов Доннер понял: Вейнтрауб смущен тем, что принятие решения зависит не от него.
   — Мой план, конечно, не будет одобрен?
   Вейнтрауб пожал плечами.
   — Представить твой план на обсуждение Комитета было единственным способом не дать шефу принять решение единолично. Я уже разговаривал с некоторыми членами Комитета. Шанс у тебя есть.
   — Откуда шеф узнал?
   — Он следит за тобой.
   — Но даже мой штаб не знает. Только ближайшие...
   — Я бы на твоем месте пригляделся к твоему другу Грандигу.
   — Откуда вы...
   Вейнтрауб улыбнулся. Через час юный офицер военно-воздушных сил подошел к столику с телефонограммой. Вейнтрауба ждали в кабинете премьер-министра.
   — Вот увидишь, — заверил Вейнтрауб Доннера, — ты им понравишься.
   Большую часть конференц-зала занимал длинный стол. Комитет по безопасности и иностранным делам уже собрался. За столом сидели люди делового вида с усталыми глазами и запавшими ртами, уголки которых были опущены вниз, как будто на их лицах запечатлены тысячи разочарований. Большинство присутствующих были одеты в рубашки с отложными воротниками и бесформенные брюки — как одеваются все израильтяне, занимающиеся общественной деятельностью, — и Доннер чувствовал себя чужаком в своем элегантном тропическом костюме и шелковом галстуке.
   Он сидел в конце стола со сдержанным выражением лица, пока Вейнтрауб представлял его, не жалея похвал. Но в его голове бурлили мысли. По тому, как члены Комитета слушали Вейнтрауба, он видел, что старик оставался их последней связью с героическим прошлым. Этим людям редко доводилось слышать хорошие новости в те времена хрупкого мира, и за их терпением пряталась надежда на несколько минут развлечения.
   Доннер понял, что его ментор теряет свой авторитет и перестает быть нужным. Однако он заметил вспышку интереса у членов комитета, когда Вейнтрауб стал рассказывать о его британском прикрытии, назвал лондонские клубы, членом которых он состоял, его адрес на Керзон-стрит; Доннер был хорошо знаком с чувством любви-ненависти, которое жители бывших британских колоний испытывают к англичанам, и он знал, как использовать это чувство себе на пользу. Они до сих пор хранили воспоминания об английском снобизме и чувствовали себя в какой-то мере отмщенным, когда им предоставлялся шанс покомандовать англичанином.
   — Добрый день, — поздоровался он, поднимаясь и как можно более четко произнося слова. Он поблагодарил Вейнтрауба и Комитет за то, что они тратят на него свое время, заметил, как приятно снова посетить Израиль, и затем кратко и убедительно рассказал о своем плане.
   — Мой простой план противодействия терроризму заключается в том, что нужно нажать на страны, поддерживающие террористов. Мы будем поддерживать еврейских террористов, нападающих на уязвимые цели. И этими уязвимыми целями станут нефтяные танкеры, доставляющие арабскую нефть в Европу.
   Глаза министров засветились. Они не могли допустить, что производители нефти бросят на произвол судьбы террористов, которых финансируют. Кроме того, они поняли, что европейские страны, которые частенько спасают террористов от израильских агентов, сами примут меры против терроризма. На какой-то момент Доннеру показалось, что он убедил их.
   Но затем в их глазах появилось сомнение. Министры обменялись тревожными взглядами: никто из них не поверил, что такой простой рецепт подействует. Слово взял шеф Моссада.
   — План Доннера — безумие, — заявил он и, сжав губы, стал ждать, когда его попросят объяснить подробнее. — Наши самые сильные союзники, наши лучшие друзья зависят от поставок арабской нефти. Германия, Швеция, Голландия, Соединенные Штаты — мы не имеем права идти на риск вызвать их гнев. Вы же не станете ловить попутные машины минами.
   — Йес! — энергично выразился Вейнтрауб, влезая в дискуссию, пока никто не успел засмеяться, услышав неожиданную шутку шефа. — План Доннера превосходен. Одна лишь угроза нападения на танкеры заставит их принять меры.
   — Вы не можете угрожать, не выполнив угрозу хотя бы один раз, — возразил шеф.
   — Вот именно, — парировал Вейнтрауб. — Именно этим занимается Майлс. Он готовит весьма убедительную демонстрацию серьезности наших намерений.
   — Что именно вы готовите? — спросил премьер-министр, быстрым жестом заставив шефа Моссада замолчать.
   Доннер рассказал про Хардена.
   Премьер-министр безучастно слушал. Когда Доннер замолчал, он обратился к шефу Моссада:
   — Почему вы не сказали мне об этом?
   — Я сам только что узнал.
   Премьер-министр повернулся к Доннеру. Его глаза обычно прятались за очками в роговой оправе. Сейчас же, глядя на лицо премьера, Доннер был поражен его жесткостью. Премьер-министр выглядел как соучастник убийства.
   — Я так понимаю, что вы разработали свой план в одиночку?
   — Да, сэр.
   Вейнтрауб прервал его:
   — Господин премьер-министр, я постоянно находился в курсе дел.
   Премьер-министр ответил, не отводя взгляда от Доннера:
   — Но вы больше не сотрудничаете с Моссадом, Цви. Сейчас вы член моего кабинета, имеющий определенные полномочия в сфере безопасности, которые, однако, не включают шпионаж. Почему вы не сообщили в Моссад?
   Вейнтрауб был уязвлен, но премьер-министр не ждал от него ответа.
   — Доннер, почему вы не доложили об этом деле своему начальству?
   Доннер тщательно продумал ответ.
   — Мне было не о чем сообщать. Этот человек лично подготовился к операции.
   — Но вы снабдили его оружием.
   — Нет. Он сам достал себе оружие. Как я упоминал, именно поэтому мы вышли на него.
   — В чем же состоит ваша роль?
   — Я обещал сообщать ему по радио координаты танкера. Он принял мое предложение, главным образом, чтобы избавиться от меня.
   — Он знает, кто вы такой?
   — Он считает, что это не имеет значения. Он поглощен навязчивой идеей потопить танкер. Больше его ничто не интересует. Он не считает, что работает на Израиль.
   — И ваше участие в деле сводилось только к передаче сведений о местонахождении танкера?
   — Да. До прибытия Хардена в Кейптаун.
   Премьер-министр взглянул на озабоченные лица своих советников, на лицо шефа Моссада, на Вейнтрауба и снова на Доннера.
   — Что произошло в Кейптауне?
   — Каким-то чудом Харден уцелел в том же шторме, который едва не потопил танкер. Я подозревал, что он способен на такое.
   — Почему?
   — Он обладает невероятной живучестью. Это была...
   — Интуиция? — язвительно спросил премьер-министр.
   — Да, сэр. Я сумел спасти его спутницу от ласковых объятий южноафриканской полиции и...
   — Какую спутницу?
   — Молодую нигерийку по имени Ажарату Аканке, — сказал Доннер, глядя на министра по африканским делам.
   Тот поднял брови.
   — Дочь бригадира Аканке?
   — Да.
   — Я думал, что она сейчас в Англии.
   — Она уплыла с Харденом.
   Министр по африканским делам широко улыбнулся.
   — Чудесно! Бригадир Аканке может стать нашим верным другом. — Но его улыбка исчезла. — Почему вы не сообщили мне?
   — По соображениям безопасности, — ответил Доннер. — Я хотел дождаться, когда проект будет завершен. Генерал Аканке согласился подождать с благодарностями.
   — По соображениям безопасности? — рявкнул премьер-министр. — Кто еще знал о вашем плане?
   — Никто, даже Аканке. Я ничего не говорил ему о своих связях с Харденом. Затем я помог Хардену починить яхту и организовал доставку его яхты в Дурбан, чтобы он мог избежать сложных погодных условий у мыса Доброй Надежды. Он находился в очень неважной форме.
   — А что он делает в Дурбане?
   — Он отплыл из Дурбана в день прибытия.
   — Куда?
   — Не знаю.
   — Хорошо. Что он намеревается делать?
   — Потопить «Левиафан».
   — Где-то между Дурбаном и Аравией?
   Премьер-министр поглядел на карту, висевшую на стене. После затянувшейся паузы он произнес:
   — Четыре тысячи миль пути... Где именно он находится сейчас?
   — Не знаю, — сказал Доннер. — Я сообщил ему по радио дату отплытия «Левиафана». Харден не ответил на мой сигнал. Я предполагаю, что он либо в Мозамбикском проливе, либо у Рас-эль-Хадда. Скорее всего, первое. Он может действовать только в пределах ограниченного района.
   Премьер-министр помрачнел.
   — Не будете ли вы так любезны ненадолго покинуть нас? Мы вас позовем.
   Доннер встал и вышел из зала. Вейнтрауб проводил его обеспокоенным взглядом. Пока он ждал решения, симпатичная девушка в армейской форме принесла ему чай. Наконец его вызвали.
   Только Вейнтрауб, шеф Моссада и премьер-министр под его взглядом не опустили глаз. Все другие члены Комитета смотрели в стол. Вейнтрауб слегка пожал плечами и развел руками. Наконец премьер-министр заговорил.
   — Ваш друг Цви Вейнтрауб убедил нас, что для проведения успешных операций необходимо действовать храбро. Тем не менее Комитет опасается; что ваш план связан с большим риском и намного превышает возможные выгоды. Мы отвергаем его.
   Доннер злобно покачал головой и заговорил — терять ему было нечего:
   — Настанет время, когда вы пожалеете, что не воспользовались оружием, которое я предлагаю вам.
   — Благодарю вас за то, что нашли время посетить нас, — церемонно сказал премьер-министр.
   — А как быть с Харденом?
   — Мы остановим его, — сказал шеф Моссада.
   — Нет! — выразительно возразил Доннер.
   Все уставились на него.
   — Цви, — произнес Доннер. — Пожалуйста...
   Вейнтрауб поднялся.
   — Пусть Майлс выполняет свой план. У него есть право.
   — Слишком поздно говорить о его правах, — заявил шеф. — Мы не можем допускать новых ошибок.
   Вейнтрауб ударил кулаком по столу.
   — У Доннера есть право, господин премьер-министр. И он не допускает ошибок. Лучшего работника у нас нет.

Глава 21

   Муссон промчался над высокими прибрежными горами Юго-Восточной Аравии и откатился через Аравийское море к берегу Индийского субконтинента. Харден вышел из полосы муссона, обогнув высокий маяк и башню радара на песчаном мысе Рас-эль-Хадд, и вошел в Оманский залив.
   Воздух в заливе был горячим, вода спокойной. Всего час назад он плыл по бурному морю, а сейчас оказался в стоящей воде. Харден убрал тяжелые стаксели, которые несли яхту последние тысячу шестьсот миль, и поставил легкий парус. «Лебедь» направился на северо-запад, держась в двух милях от высоких и голых каменных утесов на побережье Восточной Аравии.
   Корпус яхты был покрыт коркой соли. Тучи брызг больше не досаждали Хардену, но воздух оставался таким же влажным. Поэтому, несмотря на жару, должно было пройти много дней, чтобы на вещах и продуктах не осталось следов плесени.
   Недели одиночества незаметно подтачивали дух Хардена, рассеивали внимание, повышали раздражительность. Маленькие неприятности, например необходимость постоянно прилаживать лопасть автопилота, вываливающуюся из гнезда, принимали непропорционально большие масштабы. Более крупные проблемы, скажем протекающий корпус, казались гигантскими. После плавания по бурным муссонным водам состояние яхты ухудшилось, и воображение Хардена, подстрекаемое одиночеством, рисовало яркие картины, как каюты наполняются водой и «Лебедь» идет ко дну, прихватив с собой и капитана.
   По иронии судьбы, суша тоже выводила Хардена из себя. Последние три месяца, не считая одной недели, он провел в открытом море, и присутствие близкого берега стало помехой для плавания.
   После полудня ветер затих и паруса лениво повисли. Каменистый берег по левому борту едва виднелся в дымке. По правому борту в нескольких милях от яхты двигался призрачный черно-серый силуэт танкера, направляющийся в Ормузский пролив — вход в Персидский залив. Становилось жарко, как в топке. Харден одновременно видел сразу несколько кораблей, идущих шеренгой.
   Вдруг он услышал громкие протяжные крики и, оглядев берег в бинокль, заметил красный каменный минарет в крохотной деревушке. Призыв к молитве громко разносился над неподвижной водой. Харден видел на побережье несколько поселений, расположенных там, где в залив впадали реки и ручейки. Большинство деревень с виду были слишком маленькими и отсталыми, чтобы можно было надеяться купить там дизельное топливо, да и, кроме того, у него не было денег султаната Оман, который владел этими берегами. В «Указаниях к мореплаванию» местная валюта именовалась «риал саиди» и упоминалось, что султанат имеет тесные связи с Великобританией. Харден очень хотел купить топливо, но боялся подходить к берегу.
   Дальше по побережью находился маленький порт Сур, но Харден не хотел рисковать. Вряд ли в этих водах плавает много частных яхт, и «Лебедь» наверняка сразу же заметят. Портовые власти потребуют от него визу и взятку и, вероятно, сообщат номер его паспорта в ближайшее американское консульство. Харден, озабоченный и разрываемый сомнениями, ждал, когда подует ветер.
   Наконец паруса начали хлопать. Но бриз дул с северо-запада — точно в нос яхте. Харден поднял генуэзский парус и направился на север. Дойдя до судоходной линии, он развернул яхту и новым галсом вернулся к берегу, заглядывая в «Указания к мореплаванию» в поисках глубоких мест у берега. Ветер, северо-западный шамаль, постепенно усиливался.
   Харден до вечера двигался против ветра, лавируя между берегом и фарватером. Когда он в очередной раз выполнял левый галс, на горизонте, пересекая его курс, появилась большая доу с красным корпусом. Арабское судно двигалось с северо-запада с попутным ветром, его высокий латинский парус поднимался как саблевидное облако. Матросы, десяток темнолицых людей с ястребиными носами, раскрыв рты, глазели на изящные очертания серебристо-белого «Лебедя», проплывающего мимо.
   К вечеру ветер немного стих. Харден изредка видел между берегом и холмами небольшие плоские низменности. На них выделялись зеленые пятна ферм и садов, но затем они резко исчезали и земля снова становилась бесплодной. Перед сумерками мимо него прошла вторая доу. Как и он, арабские парусники держались ближе к берегу, избегая гигантских танкеров.
   Он плыл всю ночь, то засыпая, то просыпаясь, чтобы взять новый галс, доверяя своим внутренним часам, будившим его до того, как он оказывался слишком близко к берегу или к оживленной судоходной линии. Три месяца назад он счел бы такое плавание безрассудством, но за прошедшее время он проплыл на «Лебеде» огромное расстояние и узнал о себе и о яхте многое из того, чего не знал раньше.
   К утру ветер стих, и над водой поднялся густой туман. Поскольку Харден находился в безопасности между берегом и судоходной линией, а течения здесь не было, он завернулся в штормовой парус, чтобы защититься от холодного сырого тумана, и заснул в кокпите, зная, что паруса разбудят его, если поднимется ветер.
   Он проснулся с острым чувством надвигающейся опасности и стал вглядываться в густой туман. Вдруг он уловил приглушенный скрежет двигателя. Харден не мог определить, откуда приходит звук, но он явно становился громче.
   Затем из тумана за кормой яхты вынырнул высокий нос арабской доу.
   Харден подпрыгнул на палубе и закричал впередсмотрящему на доу. Араб завопил испуганным голосом и отчаянно замахал руками, повернувшись лицом к корме стремительно надвигающегося судна.
   Харден ждал столкновения. Доу была так близко, что он мог разглядеть маленькую модель самолета, установленную на носу вместо носовой фигуры. Рев дизельного двигателя, запущенного на задний ход, сменился высоким воем. Хардена и впередсмотрящего на доу разделяло всего двадцать футов, когда высокий нос стал разворачиваться.
   — Привет! — прохрипел Харден. За пять недель он не произнес ни слова. Откашлявшись, он крикнул снова: — Привет!
   Арабский капитан наморщил лоб и повернулся к команде. Несколько минут продолжалась оживленная дискуссия, сопровождаемая жестами в сторону «Лебедя». Наконец, после того как какой-то седой старик указал на опущенную рею доу, капитан крикнул Хардену:
   — Салам!
   — Салам! — ответил Харден.
   Капитан развел руки, показывая размеры своего корабля. Доу была длиной более семидесяти футов, а ее водоизмещение, должно быть, составляло сотню тонн. Затем он усмехнулся и вытянул два пальца, показывая, что случилось бы с «Лебедем» при столкновении.
   Харден улыбнулся в ответ. Понимая, что запас универсальных жестов у них с капитаном быстро кончится, он указал на тонкую трубу над рубкой доу, из которой вырывался черно-синий дизельный выхлоп.
   — Дизель?
   — Дизель! — гордо повторил капитан. — Таали!
   Дизель — по-арабски «таали»? Харден улыбнулся и восхищенно кивнул, пытаясь придумать слово, обозначающее топливо.
   — Таали! — повторил капитан, приглашая Хардена подняться на борт.
   Значит, «таали» — «иди сюда». Харден колебался.
   Матросы кинули Хардену веревочный канат и подтащили яхту поближе, пока она не стала тереться бортом о красный корпус доу. Харден взобрался на крышу рубки, схватился за вытянутые руки матросов и поднялся на палубу судна. Его руки, загоревшие за многомесячное плавание, были почти такими же темными, как у арабов. Они долго разглядывали друг друга.
   В команде доу были люди всех возрастов. Некоторые с усами — выглядели они довольно свирепо, — другие гладко выбриты, а щеки капитана покрывала щетина. Разглядев их, Харден расслабился. За экзотическими одеждами он разглядел людей труда, моряков.
   Капитан закончил рассматривать Хардена и провозгласил с широкой улыбкой:
   — Англичанин!
   — Американец.
   Казалось, капитан разочарован.
   — Американец?
   — Вы говорите по-английски?
   — Да. Немного. Раньше больше. Привет, фунт, торговля. — Он нашел новое слово в своем словаре, и его лицо оживилось. — Дизель.
   Он провел Хардена мимо ящиков с грузом в рубку, расположенную на корме. Это было маленькое прямоугольное сооружение из окрашенных досок со стеклянными окнами. Одноглазый рулевой неподвижно сидел у штурвала, куря кальян. Рубку наполняли клубы табачного дыма.
   Капитан указал на люк в задней части рубки, под которым тарахтел на нейтральном ходу старый «камминс 4-71», опекаемый мальчиком с костлявыми запястьями и покрасневшими глазами, слезившимися в загазованном воздухе.
   — Дизельное топливо? — произнес Харден.
   Капитан угрюмо посмотрел на него, пытаясь понять вопрос. Затем его глаза посветлели, и он громко выкрикнул какой-то приказ. Матрос перелез через борт и привязал к носу «Лебедя» буксирный трос. Харден решил, что остановить его будет очень сложно.
   Капитан отдал новую команду, мальчик передвинул большой рычаг, и двигатель затарахтел. Еще один приказ, и шум усилился. Рулевой повернул штурвал. Матросы, державшие канат, вытравили его, и доу направилась на северо-запад, потащив за собой яхту, как ребенок новую игрушку.
   Харден спросил, куда они направляются, и показал на старый компас, прикрепленный к доске перед штурвалом. Рядом с ним лежали секстант и обшарпанная подзорная труба. Капитан взял с полки карту и расстелил ее на ящике. Сперва он показал на Оманское побережье, — по его мнению, доу находилась в двадцати милях к юго-востоку от Маската, — затем указал на саму столицу.
   Харден запаниковал. Качая головой, делая всевозможные отрицательные жесты и, наконец ткнув пальцем в точку в нескольких милях от города, он пытался объяснить, что не хочет входить в порт. Когда смысл его жестов дошел до капитана, тот посмотрел на него с недоверием. Он был каботажным торговцем, возил товары от одной гавани к другой, а Маскат был самым крупным портом между Суром к югу и Хор-Факканом у основания полуострова Мусандам, в ста восьмидесяти милях к северу.
   Араб провел рукой по карте. Тогда куда же американец направляется? Харден показал на верхнюю часть карты. Капитан достал другие карты, терпеливо разворачивая одну за другой, пока Харден не указал на Кувейт. Капитан взглянул на его дорогую яхту и понимающе кивнул. Кувейт и богатый американец в его глазах вполне сочетались друг с другом.
   Он показал Хардену свой груз, время от времени обращая его внимание на машины и холодильники. Затем матросы развернули на деревянной палубе яркие персидские ковры. Харден восхищенно воскликнул при виде великолепных цветов и встал на колени, чтобы пощупать узлы плетения.
   Араб поднял вверх пальцы: не желает ли Харден купить ковер? Харден развел руками, пытаясь объяснить, что ему это не по средствам, и печально покачал головой. Капитан подумал, что Харден торгуется, и с понимающей улыбкой пожал плечами. Его английский заметно улучшился.
   Но когда он стал разворачивать другие ковры, раскладывая их на палубе, Харден прервал его, повторив свой самый первый вопрос:
   — Топливо?
   Арат тупо смотрел на него.
   — Дизель?
   Похоже, капитан удивлялся, почему двигатель привлекает такое внимание.
   — Таали! — наконец сказал Харден, приглашая его на свою яхту.
   Капитан крикнул рулевому, который передал приказ в машинное отделение. Дизель замедлил обороты, и, пока нос доу по инерции двигался вперед, матросы подтянули яхту к борту судна. Харден спустился на крышу рубки и подал руку арабу, следующему за ним.
   Араб с интересом наблюдал, как Харден демонстрирует ему подъемную силу лебедки грот-фала, опуская парус, а затем поднимая его к вершине мачты. Он поразился при виде великолепного и компактного камбуза. Он повернул ручки на плите и зажег спичку, но горелки не зажигались. Харден показал ему пустой газовый баллон. Капитан крикнул что-то матросу, и через несколько мгновений тот спустил вниз свежий газовый баллон. Харден поблагодарил капитана и сменил баллон. Вместе они зажгли горелку. Затем Харден снял ступеньки с трапа и открыл кожух двигателя.
   Араб оценивающе кивнул при виде маленького двухцилиндрового двигателя.
   — Хорошо.
   — Дизель, — сказал Харден. Черт побери, как в Англии называется топливо? — Нефть.
   Капитан поднял руки, как будто смеясь над своим непониманием.
   — Нефть? Дизель!
   Харден живо кивнул.
   Капитан поднял голову и заговорил с матросами, нагнувшимися через борт доу, наблюдая за происходящим через открытый люк. С доу на «Лебедь» был протянут шланг. Харден вставил его в хромированную горловину для топлива на палубе, капитан махнул рукой, и через несколько секунд шланг задрожал — в трюме арабского корабля начал работать ручной насос.
   Когда топливо было перекачено, капитан пригласил Хардена на свой корабль выпить чаю. Харден предложил ему несколько южноафриканских фунтов в качестве платы за топливо, но араб отмахнулся от денег, повторял: «Чай».
   Харден вытащил из своего штурманского стола маленький деревянный ящик и взял его с собой. Корабль снова поплыл вперед, буксируя «Лебедь», и вся команда, за исключением рулевого и впередсмотрящего, принялась за чаепитие. Несколько матросов залезли в старый «мерседес», закрыли двери и окна и наполнили машину голубым дымом.