Впереди, на юге, лежала Большая Жемчужная банка — район мелей, островов, скал, сильных приливных течений и коралловых рифов. Она занимала большую часть огромной бухты в южной части Персидского залива, ограниченной Объединенными Арабскими Эмиратами на востоке и полуостровом Катар на западе. Джазират-Халул, пункт назначения «Левиафана», лежал в пятидесяти милях от Катара на северо-западной окраине бухты. Сейчас Харден находился почти точно к западу от Халула, но шквал гнал его на юг.
* * *
   — Я же говорил вам, что он должен быть в заливе! — воскликнул Огилви. Он хрипло рассмеялся, и на его розовом лице появилась широкая улыбка. — Его поймали?
   — Не знаю, — ответил иранец, собираясь уходить. — Сообщение было очень коротким. Наши корабли, конечно, направляются туда. Мы схватим его через несколько часов.
   — Естественно, — саркастически подтвердил Огилви.
   Иранский офицер направился к двери штурманской рубки, чтобы пройти к лифту. Он приостановился, как будто собираясь что-то сказать, но, видимо, передумал. Огилви смотрел офицеру вслед. Его подмывало отпустить шпильку по поводу их недавнего спора, но в то же время он был настроен благодушно из-за того, что так неожиданно оказался прав. Повинуясь импульсу, он последовал за иранцем и догнал его у лифта.
   — Я пройдусь с вами до вертолета.
   — В этом нет необходимости, — чопорно отказался иранец.
   — Мне хочется. Я хочу подышать свежим воздухом.
   — На палубе жарко. Вы пожалеете, что покинули помещение с кондиционером.
   Едва они вышли на палубу, на них дохнула жара. На мгновение Огилви представил себе долгий путь до вертолета и обратно, но отказываться было уже неудобно, поэтому он замедлил шаг и продолжил разговор с иранцем. Как он и подозревал, тот обучался в Америке в университете и там же прошел военную подготовку, служил в американском флоте и теперь мотался в Штаты каждый раз, как только янки изобретали новое оружие и желали продать его шаху. Наконец иранец замолчал, а они еще не дошли до вертолетной площадки. Огилви глядел вперед, восхищаясь размерами своего огромного корабля и думая о Хардене. Испытает ли он облегчение, когда его схватят и все кончится?
   Небо над головой как будто немного прояснилось. Это означало, что с северо-запада надвигался шамаль. Сегодня их ждет шторм, а завтра воздух будет кристально чистым и сухим. Нужно поблагодарить Аллаха за его милости, верно?
   Он не мог понять, как моряки, патрулировавшие в Персидском заливе до войны, могли обходиться без кондиционеров. Его рубашка была мокрой насквозь, и капли пота текли по щекам, как слезы. Нужно принять ванну и лечь в постель, как только черномазый уберется.
   Они обменялись вежливыми словами прощания. Пока иранец поднимался по лестнице в вертолет, Огилви повернулся лицом к корме. Потрясающая панорама огромного корабля была хорошей наградой за прогулку по палубе. Могучая надстройка «Левиафана» внушала благоговение, трубы поднимались к небу, как опоры гигантского подвесного моста.
   — Капитан!
   — Да?
   Огилви поднял глаза. Иранец открыл окно и высунул голову.
   — Вертолет, заметивший Хардена, потерял его в шквале.
   — Могу ли я быть уверен, что вы схватите его до завтрашнего вечера?
   Иранец неожиданно усмехнулся:
   — Наверняка схватим. Можете плыть дальше.
   Огилви промолчал. Ответив, он бы признал, что «Левиафан» продолжает плавание по воле иранцев. Винты машины завертелись. Огилви постучал ладонью по борту вертолета. Иранец высунулся в окно. Винты остановились.
   — В чем дело, капитан?
   — Скажите вашим людям, чтобы искали Хардена на Большой Жемчужной банке. Он будет прятаться среди рифов.
   — Я учту ваши пожелания, капитан. Хорошая идея.
   — Скажите мне... — произнес Огилви, не обращая внимания на слова иранца — тот явно хотел, чтобы его оставили в покое. — Вы передадите его американцам или будете судить сами?
   Он видел в очках иранца свое отражение.
   Ответ был уклончивым.
   — Видите ли, если бы мы знали наверняка, что он американец, мы могли бы выдать его соотечественникам. Но, конечно, его паспорт может пропасть во время захвата, и в этом случае им займется САВАК.
   — САВАК? — спросил Огилви, чувствуя, как у него по спине пробежал холодок. — Едва ли этим делом должна заниматься секретная полиция.
   — Мы сами разберемся со своими проблемами, — ответил иранец. — Производителям нефти нет нужды ни о чем беспокоиться. И капитанам тоже.

Глава 26

   Стрелка компаса безумно вертелась, неумолимо показывая на юг, когда «Лебедь» поворачивался кормой к ветру. Шквал много часов гнал яхту к югу.
   К югу — а Халул был на западе. К югу, на Большую Жемчужную банку. К югу, пока Харден не перестал понимать, где он находится.
   Не обращая внимания на бурные волны, он попытался развернуться и направиться в бейдевинд к ревущему и воющему северо-западному ветру. Крутые волны били яхту по носу, останавливая ее и отгоняя назад. Харден поправил штормовой стаксель, еще сильнее зарифил грот — благодаря дополнительным штормовым рифштертам, пришитым парусным мастером из Фоуэя, — и попытался осуществить задуманное, найдя компромисс между давлением ветра на яхту и волнами, мешающими плыть вперед.
   Через нос перехлестывали тучи брызг. На бак обрушились зеленые волны, заливая палубу до мачты. Вода смывала град, который молотил по рубке и покрыл дюймовым слоем пол кокпита. Лицо Хардена там, где его не защищала борода, было исхлестано до крови.
   Компас застыл на отметке 285 — пятнадцать градусов к северо-западу, — и тогда наконец «Лебедь» начал медленно двигаться вперед, к Халулу, все дальше удаляясь от места, где яхту нашел вертолет.
   Харден плыл курсом 285 в течение часа. Затем ветер задул с северо-востока, и он смог направить яхту прямо на север. «Лебедь» рассекал мутные поперечные волны, наверстывая потерянное расстояние. Потом Харден поднял большой стаксель.
   Его настроение улучшилось. После бесконечных дней одуряющей жары «Лебедь» летел, как птица в холодном ветре. Установив автопилот, Харден спустился вниз, чтобы проверить течь. В трюме плескалось небольшое количество воды. Заплата держалась.
   Небо постепенно светлело. В «Указаниях к мореплаванию» говорилось, что большая часть штормов в Персидском заливе продолжается недолго, и, видимо, этот шквал уже умирал; ветер слегка ослабел, хотя волны с виду были такими же высокими, как раньше.
   Вой ветра и грохот волн, бьющихся о яхту, перекрыл новый звук — приглушенный рокот впереди, не похожий на шум катера или самолета. Его можно было принять за прибой, но Харден находился по крайней мере в шестидесяти милях от побережья Катара и в тридцати от Джазират-Халула.
   Не понимая, что это значит, Харден прошел на бак и встал на носу, одной рукой вцепившись в штаг, а другой прикрывая глаза от дождя и брызг. Затем с запозданием он прицепил страховочный линь к штагу, разозлясь на себя за то, что странный звук отвлек его внимание. Он вгляделся в штормовой мрак. Вдруг из него вынырнуло что-то белое, и у Хардена по коже побежали мурашки.
   Он бросился к штурвалу.
   В двухстах ярдах впереди на свинцовой воде сверкала белая полоса. Волны разбивались о риф. Его занесло на Большую Жемчужную банку.
   «Лебедь» стремительно мчался к смертоносному камню. Положив руки на штурвал, Харден колебался. Скалы и коралловые рифы могли скрываться под водой со всех сторон. Он повернул в крутой бейдевинд, чтобы увести яхту в сторону. Иначе она пропорет себе брюхо, налетев на риф со скоростью пять с половиной узлов.
   Риф был от него так близко, что он мог разглядеть трещины в кораллах, по которым вода стекала назад в море. Харден направил яхту носом к самым большим волнам, чтобы быстрее остановить судно. Потом он встал на носу, который раскачивался и нырял, как раненая акула, и попытался оценить размеры рифа.
   В ясный день, как говорилось в «Указаниях к мореплаванию», рифы были хорошо видны под водой. Но сейчас ни темное небо, ни мутная вода не позволяли ему разглядеть подводную часть камня, облепленного кораллами, который встал на его пути.
   «Лебедь», подставив нос волнам, медленно дрейфовал назад. Харден вспомнил предупреждение, выделенное в «Указаниях к мореплаванию» жирным шрифтом: «Плыть после темноты рядом с рифами небезопасно». Через два часа наступит ночь.
   Харден ругал себя за то, что не понял сразу смысла чрезвычайной крутизны волн: он оказался на мелководье. Подумав об этом, Харден вздрогнул. Он находится на банке уже довольно много времени — ведь риф был с севера от него. Как ему удалось не сесть на мель?
   Риф по левому борту!
   Хардену показалось, что он услышал звонкий окрик впередсмотрящего, который часто имитировал его отец, рассказывая о плавании через коварные рифы архипелага Туамоту во время тайфуна в Тихом океане. Напрягая глаза, Харден едва смог разглядеть слева по борту очередной длинный и низкий силуэт. Когда ветер подогнал яхту ближе, он стал рассматривать контуры рифа, размышляя, как обогнуть препятствие.
   Риф, находившийся впереди, исчез, пока яхта дрейфовала кормой вперед. Харден снова услышал рев разбивающихся волн и, удерживая равновесие на качающейся палубе, стал искать, откуда доносится звук. Кораллы были впереди и слева по борту. Нужно либо разворачиваться, либо попробовать выполнить правый галс.
   Риф за кормой! Ему показалось, что он снова услышал пронзительный крик отца.
   Харден заплыл в тупик, в коралловый каньон. Просто чудо, что яхта не распорола днище, когда входила в него. И только чудом можно будет выйти отсюда против ветра, дующего с северо-востока.
   Он снова поднял грот и направил яхту левым галсом. Паруса наполнились ветром. Яхта перестала метаться на хаотической мелководной зыби и поплыла на восток, к выходу из ловушки.
   Риф с правого борта! Яхта стремилась повернуть к югу. Волны тащили ее вправо, к подводному рифу. Харден вернул судно на курс, взял правый галс и попытался вырулить на открытую воду. Но ветер гнал его на запад.
   Риф прямо по курсу! Может, мотор поможет? Харден боялся, что от вибрации вала винта трещина снова разойдется, и не хотел рисковать. Ветер тащил яхту назад.
   Риф по правому борту! Харден менял курс и снова пытался идти против ветра, но, как и раньше, волны оттаскивали яхту назад. Риф справа! Риф слева! Риф прямо по курсу!
   Ему уже казалось, что удалось выбраться, когда впереди внезапно вырос четвертый риф. Черт с ним! Он повернул штурвал, выполнил поворот через фордевинд и вышел на глубокую воду внутри коралловой ловушки. Затем он поставил нос против ветра и выбросил тяжелый якорь-плуг; якорный канат размотался на тридцать футов, прежде чем натянулся. Здесь яхте ничто не грозит, но что будет, если она отойдет на сотню ярдов в сторону?
   Убедившись, что якорь будет держать яхту, Харден приготовил запасной якорь, затем засек направления на рифы, расположенные впереди и по левому борту.
   Якорь удерживал яхту носом к волнам и не давал ей сильно раскачиваться. Харден открыл несколько консервных банок с рыбой и фруктами и съел их в кокпите, не обращая внимания на проливной дождь. Одним глазом он поглядывал на рифы, чтобы не упустить момент, когда яхту потащит на них.
   Небо светлело, и ветер дул уже не так сильно. Дождь постепенно прекращался. Видимость улучшилась, волны стали успокаиваться, переходя в легкую зыбь.
   Хардену повезло: риф, на который он наткнулся, находился на северном краю Большой Жемчужной банки. К счастью, между ним и глубоководьем, лежавшим дальше к северу, почти не было мелей и рифов.
   Моросящий дождь внезапно прекратился. Харден спустился вниз и проверил хронометр. До заката осталось меньше часа. Не надо было есть — после ужина он почувствовал усталость, которая мешала принимать решения.
   Нет, так не годится. Он никогда не выберется отсюда, если будет ждать до темноты. Он подошел к «Левиафану» очень близко, и нужно было рискнуть.
* * *
   Харден направил яхту между большим северным рифом и торчащими из воды скалами, пытаясь рассмотреть очертания их подводных зубцов. Сначала он ничего не видел, но постепенно вода становилась прозрачной. Впереди маячили темные очертания скал, и Харден повернул налево, чтобы «Лебедь» обогнул их. Потом показалось пятно отмели со светлым песком. Харден решил, что глубина в этом месте десять футов, и проплыл над мелью. Дальше дно ушло на глубину, и он перестал что-либо видеть.
   Затем почти у поверхности воды показалась вершина скалы, но она была слишком глубоко, чтобы затихающие волны могли разбиваться о нее. В поисках прохода Харден направил яхту вдоль гребня рифа. Гребень протянулся на триста ярдов, затем резко погружался в пучину. Харден проплыл над провалом и повернул на север.
   Воздух насыщался влагой, ветер и волны продолжали стихать. Тучи рассеивались и редели, позволяя отчетливее видеть рифы. Закатный свет пробивался сквозь дымку на западе. Быстро темнело.
   В четырех футах под поверхностью воды появился зубец разбитого коралла. Харден заметил его слишком поздно. Повернув штурвал, он задержал дыхание. «Лебедь» двигался прямо на риф. Кончик киля коснулся коралла. Харден схватился за штурвал, ожидая, что яхта напорется на риф и пробьет днище. Но она задрожала и освободилась.
   Минут десять он не замечал новых кораллов. Неужели он вышел из района рифов? Или движется над ними, ничего не видя в сгустившейся тьме? Харден напряженно всматривался в воду. Внезапно горизонт распахнулся, как занавес, и море открылось на много миль вперед.
* * *
   На севере, ниже слоя облаков и дыма от горящих газовых факелов, мерцали огни на нефтяных вышках, буровых установках и танкерах. Верхний край бледного, угасающего солнца утонул в заливе, и горящие газы отбрасывали на темнеющее небо красное сияние.
   Пораженный цепочкой электрических огней, протянувшейся с запада на восток насколько хватало глаз, Харден направил яхту по ветру и достал из кокпита бинокль. Его руки дрожали от усталости, и огни расплывались в окулярах. Он прижал бинокль к штагу и поставил резкость на бесконечность.
   Он находился на окраине Большой Жемчужной банки. Рифы остались позади. Халул был где-то слева. Впереди пролегал путь танкеров, проходящий через освещенные нефтяные поля.
   На краю судоходных линий выделялось необычно яркое скопление золотистых огней. Судя по всему, это была гигантская нефтяная платформа, высоко поднятая над водой и окруженная большим количеством буровых установок и вышек. В бинокль Харден увидел большой корабль на воздушной подушке, качающийся на волнах рядом с платформой. В небе над ним кружились вертолеты.
   Когда багровая тьма сгустилась, электрические огни и языки пламени засверкали ярче. Затихающий ветер наполнял влажный воздух запахом горящего газа. Вода отражала красные сполохи на небе. Повсюду раздавались еле слышные звуки двигателей.
   Харден оглядывал адскую сцену в поисках места, где можно спрятать яхту. Перед ним лежали поля, где добывалась нефть, — логово чудовища, смысл существования «Левиафана». Харден был здесь врагом. Его суденышко слишком мало, слишком белоснежно, чтобы находиться в этом месте красной воды и черной стали. Позади него, на Большой Жемчужной банке, в соблазнительной близости виднелись темные очертания островка.

Глава 27

   Шестеро обеспокоенных людей собрались в конференц-зале на вершине «Уэллхед-Один», нефтяной платформы в тринадцати милях к северу от Большой Жемчужной банки, в середине Персидского залива. Помещение было роскошным. Огромные панорамные окна с тяжелыми шторами образовывали внешние стены между низким потолком и полом, покрытым толстым ковром. В одном углу находился бар, заставленный бутылками, в другом — сложная коммуникационная панель. Большие окна излучали золотой свет в красное небо залива, увенчивая платформу ярким нимбом, который Харден видел с расстояния в двадцать миль.
   Платформа принадлежала консорциуму кувейтских, иранских, саудовских и швейцарских пайщиков и была, по сути, единственной нейтральной территорией в Персидском заливе. Братство нефтедобытчиков рассматривало Хардена как всеобщую угрозу, и управляющие платформы с готовностью предоставили помещение людям, охотившимся за ним.
   Иранский офицер, который утром приземлялся на «Левиафане», охотился за Харденом уже двадцать часов, и усталость, от которой бледная кожа вокруг его глаз покрылась морщинами, делала его старше, чем он был на самом деле.
   Его партнер из Саудовской Аравии тоже был в форме, но не в морской, а военно-воздушных сил. Араб был хрупким, жилистым человеком с блестящими глазами и каждый раз, упоминая Хардена, произносил его имя, как название опасной гадюки.
   В зале было еще два человека, очень непохожих друг на друга. Один из них — высокий, смуглый человек с ястребиным носом в свободных белых одеждах и бурнусе катарского принца. Он потягивал из стакана апельсиновый сок. Рядом с ним сидел низкорослый, бледный, пухлолицый американец в белой рубашке с узким черным галстуком. Он пил скотч со льдом и обильно потел, хотя работали кондиционеры и в зале было очень прохладно. Их глаза одновременно обращались к тому, кто в данный момент говорил, и они настороженно следили за спором, как будто при первом признаке опасности готовы были прижаться спиной к спине, как легионеры на вражеской территории.
   Американец был управляющим нефтяным терминалом на острове Халул; катарец — его боссом, исполнительным директором катарской нефтяной компании, которой принадлежал терминал. Время от времени они прерывали дискуссию, чтобы напомнить, что нефтехранилища и заправочные рукава Халула не менее важны, чем «Левиафан»; под конец американец заявил, что иранцы и саудовцы больше беспокоятся о своей чести, чем о защите Халула.
   Джеймс Брюс бросил в его сторону предупреждающий взгляд. У них и так уже слишком много неприятностей, и не стоит восстанавливать против себя военных. Брюс только что прилетел из Лондона в Бахрейн на «Конкорде»; нефтяная компания, зафрахтовавшая «Левиафан», предоставила ему вертолет, чтобы переправить на платформу. Устав от долгого пути и обалдев от шума вертолета, он с трудом мог уследить за перепалкой между иранцем и саудовцем и в конце концов обратился за помощью к шестому человеку в комнате — слава Богу, англичанину.
   Майлс Доннер проявлял чрезвычайную услужливость. Пока не прибыли остальные участники совещания, он предложил Брюсу отдохнуть полчаса в соседней комнате. Доннер разбудил его не через полчаса, а через час, сказав, что ничего важного пока не произошло, и дал ему чашку крепкого черного кофе с виски, после которого Брюс проснулся окончательно. Он по-прежнему не мог сосредоточиться на происходящем, но чувствовал, что Доннер позаботится о его интересах.
   Он не до конца понимал, какова роль Доннера в происходящих событиях. Очевидно, он был представителем Израиля. Именно секретная служба этого государства обнаружила, что Харден снова принялся за свое. Доннеру удалось взять в свои руки проведение совещания. Видимо, он знал о Хардене очень много и использовал свои сведения, чтобы не дать разгореться конфликту между арабами и иранцами.
   Брюс глядел в широкое панорамное окно на тускло-желтую дорожку на воде от заходящего солнца. Каждую ночь на нефтяных полях в Персидском заливе факелы горящего газа отбрасывали на небо багровые отблески более яркие, чем закатное сияние. Рядом с платформой качалось на высоких волнах огромное судно на воздушной подушке.
   Оно было построено в Англии, на верфях Саутгемптона, и вооружено ракетами класса «земля — земля» и «земля — воздух», пушкой и пулеметами. Но явные недостатки корабля не могли укрыться от глаз опытного моряка: он был чертовски неустойчив на высоких волнах. Несколько минут назад на корабле прибыл иранец. Боже, помоги иранцам, если им придется сражаться в шторм.
   Саудовский офицер прибыл на совещание на вертолете. На трех вертолетах, если быть точным. Его машина приземлилась, а два вертолета сопровождения, ощетинившись стволами, непрестанно кружили вокруг платформы. Каждые пятнадцать минут они сменялись новой парой боевых машин и улетали к лежащей за двести миль Саудовской Аравии на дозаправку.
   Майлс Доннер сделал паузу в своем разговоре с иранцем, посадил саудовского офицера рядом и заставил их говорить. Затем он медленно отступил, как человек, сделавший свое дело, и повел Брюса к бару, беззаботно заметив, что обитатели противоположных берегов Персидского залива так же неохотно соприкасаются друг с другом, как масло и вода, и налил соотечественнику новую порцию спиртного.
   В какой-то момент Брюс подумал, что может опьянеть, но решил, что еще одна рюмка не повредит. Он был удивлен отношением арабов к Доннеру. Никакого презрения к еврею, как можно было бы ожидать. Похоже, Доннер разгадал его мысли.
   — Жители стран Персидского залива более здраво мыслят, чем некоторые израильские соседи, — сказал он с улыбкой. — У нас с ними есть нечто общее.
   — Что именно? — спросил Брюс.
   — И нам и им есть что защищать.
   — О чем они разговаривают?
   — Судя по всему, — объяснил Доннер, — они ведут дискуссию о своих правах на Персидский залив. В действительности они спорят о том, кто главнее — арабы или иранцы, и этот спор продолжается еще с тех пор, как динозавры протянули ноги и превратились в нефть. — Его улыбка исчезла. — Послушать их было бы забавно, если бы где-то рядом не прятался Харден. Они теряют последний час дневного света на обсуждение территориальных претензий. — Доннер кивнул в сторону темно-красного моря. — Теперь все корабли на воздушной подушке и вертолеты в мире не найдут Хардена до рассвета, если только случайно на него не наткнутся — что вполне может случиться, учитывая, сколько их тут собралось. Извините меня, капитан. Я должен снова разнимать наших друзей.
   Он поспешил через зал, встал между арабом и иранцем, улыбнулся и предложил изучить втроем карты района и совместно выработать план поисков. Офицеры ответили, что должны поговорить со своими помощниками, ожидающими вызова на борту транспортных средств. Они взяли телефонные трубки на противоположных концах коммуникационной панели и быстро заговорили на своих языках. Тем временем Брюс следил за кружившимися в небе вертолетами, а Доннер расстелил на столе карты нефтяных полей Халула.
   Саудовец сообщил, что пилоту вертолета, который заметил яхту Хардена в Персидском заливе, показали фотографии, полученные по радиофаксимильной связи с финской верфи в Пиетарсаари. Пилот был уверен, что видел именно «Морского лебедя-38».
   Иранцы были не столь уверены. Хотя они бросили огромные силы на ночное патрулирование нефтяных полей Халула, они продолжали обшаривать берега Мусандумского полуострова в Оманском заливе. Однако обе стороны согласились в одном: завтра погода будет благоприятствовать поискам, день обещает быть ясным.
   — Это значит, что Хардену придется прятаться, — сказал Майлс Доннер, подводя офицеров к столу. — Где он может найти укрытие?
   Карты южной части Персидского залива сияли яркими красками в отличие от большинства сухих и бесстрастных адмиралтейских карт. Большая Жемчужная банка была усеяна мелями, островками и рифами, а также словами, напоминающими, что этот район не полностью нанесен на карты; за рифами, в радиусе двадцати пяти миль вокруг Халула, карта превратилась в безумный лабиринт, похожий на электрическую схему; она предупреждала моряков о морских буровых установках, нефтяных вышках, якорных стоянках, подводных и плавучих трубопроводах и местах загрузки танкеров. Все это представляло опасность для навигации.
   — Здесь, — заявил полковник военно-воздушных сил Саудовской Аравии и указал на скопление буровых установок. — Он спрячется среди катеров и баржей, чтобы его было трудно увидеть с воздуха.
   — Нет, — возразил иранец. — Он должен прятаться и от катеров.
   — Тогда где же?
   — Вот тут. — Иранец своим щегольским стеком указал на Большую Жемчужную банку. — В пределах банки, не далее чем в тридцати милях от судоходной линии на Халул.
   — Почему? — спросил Доннер.
   — По двум причинам. Здесь очень много маленьких островков, все они необитаемы и защищены рифами от патрульных катеров с глубокой осадкой. Я на месте Хардена встал бы в бухте рядом с песчаным пляжем и укрыл бы яхту белым парусом. Вам придется подойти вплотную, чтобы заметить яхту на фоне белого песка. — Он улыбнулся саудовскому офицеру. — И вы никогда не увидите меня с воздуха.
   — А ваш парус защитит вас от инфракрасных сенсоров? — презрительно спросил араб.
   — Парус будет отражать столько же тепла, сколько песок, — слишком поспешно парировал иранец.
   Доннер задумался над словами офицеров. Вопрос о тепловых сенсорах был вполне разумным, и иранец не знал точного ответа. Но знать ответ было необходимо.
   — А вторая причина, командир?
   — Я лично разговаривал сегодня с капитаном «Левиафана». Он хорошо знает этого Хардена. Он предсказал, что тот окажется в Персидском заливе еще до того, как мы получили сообщение пилота вертолета. Огилви знает образ мыслей этого человека.
   — Огилви сказал, где спрячется Харден? — спросил Доннер.
   — Да. Он сказал, что тот спрячется на банке и его надо искать среди рифов.