Страница:
Если он утопит «Дракон» и подождет до рассвета, то патрульный катер или танкер, прибывший на загрузку, подберут его. Конечно, предстоит пережить много неприятностей, но доказать никто ничего не сможет. Если он попадет в руки арабов или иранцев, ему придется несладко, но он не совершал против них никаких преступлений, и, если повезет, его выдадут американцам, обвиняющим его в краже «Дракона». А когда он окажется в Штатах, Билл Клайн запросто разделается со всеми обвинениями. Чистый послужной список, служба на флоте, выдающийся гражданин, бизнесмен, врач, потрясенный ужасной гибелью жены...
Да, все будет в порядке. Какие еще доказательства, кроме «Дракона»? Никаких. Разве что журнал... Харден поспешно пролистал журнал в поисках криминальных записей. Лучше всего сразу выбросить его за борт. Он так и сделал, и пока журнал летел в воду, из него вывалились письма Ажарату, заложенные между страницами. Одно упало в воду, другое на палубу. Это было второе письмо, то, которое он так и не прочел. Харден поднял его и развернул.
"Вчера я пыталась переубедить тебя. Сомневаюсь, что это мне удалось. Сегодня я сделала еще одну попытку, но в результате получилось любовное письмо. Я так тоскую о тебе, что чувствую то, чего никогда не чувствовала раньше, и говорю такие слова, каких никогда никому бы не сказала. Я люблю тебя так сильно, что не хватит всей жизни, чтобы выразить мою любовь.
Я люблю, как ты смотришь на меня, прикасаешься ко мне, я люблю твой запах.
Я люблю, как ты разбираешь меня на части и снова собираешь.
Я люблю, как ты держишь меня и как отпускаешь.
Я люблю тебя таким, какой ты есть, каким ты был и каким будешь.
Я люблю каждое мгновение, когда мы были вдвоем, каждый поцелуй, каждую ласку, каждое объятие.
Я люблю слезы, которые пролила, думая о тебе.
Я люблю твой смех и твои улыбки.
Я люблю все, что ты говорил мне.
Я люблю жизнь, которую ты показал мне.
Пожалуйста, верни все это мне".
В конце страницы она приписала:
«Я уверена, что мои слова звучат глупо. Возможно, что ничего такого я не чувствовала, а только почувствовала бы, если бы у нас было больше времени... Да поможет тебе Бог».
Харден положил письмо в ящик штурманского стола. В нем не содержалось ни одного слова, которое он не мог бы сказать Кэролайн.
Ее лицо плавало на поверхности багровой воды. Так отчетливо он не видел ее уже много недель. Глаза Хардена наполнились слезами. На какое-то мгновение ему почудилось, что катастрофа произошла только что, и опустошенность была такой же ужасной, как и охвативший его страх.
По-прежнему дрожа и чувствуя дурноту, Харден стал думать, как защититься от змей. Резиновый костюм был бы хорошей защитой от их клыков, но у него не было костюма для подводного плавания, потому что он терпеть не мог плавать под водой, и ему пришлось обшарить яхту в поисках какой-нибудь замены. Времени терять было нельзя. Яхту освещал фонарь на бакене, а «Левиафан» с каждой минутой подходил ближе.
Прорезиненная экипировка для плохой погоды могла бы защитить его от змеиных зубов, но она сидела на теле слишком свободно. Харден влез в брюки и обвязал слишком широкие штанины эластичной лентой. Затем он надел кроссовки и куртку и обвязал лентой манжеты. Но лодыжки, руки и лицо все равно оставались открытыми. Харден отрезал полоски материала от запасного комплекта прорезиненной одежды, которым пользовалась Ажарату, и обернул ими лодыжки. Он попытался вырезать маску, но ничего не получилось, а времени на вторую попытку не оставалось. Надев рабочие перчатки, Харден натянул капюшон штормовки на лоб и подбородок, так что открытыми были только глаза, нос и рот.
Харден прицепил к ленте на запястье три самых острых ножа и кусачки, обвязал вокруг пояса канат и заложил его за утку в кокпите. Переступив через леер, он уселся на планшире, не решаясь опуститься в воду. Его по-прежнему терзал страх, едва он думал о морских тварях.
Он пытался успокоить себя теорией, что животные не нападают на человека, пока их не спровоцируешь. Но у многих видов живых существ вторжение на чужую территорию считается самой крайней провокацией. Ему в голову пришла более мрачная, но успокаивающая мысль. Паралич после укуса змеи наступает через несколько часов; у него будет время потопить «Левиафан», даже если он будет укушен.
Глубоко вздохнув, Харден медленно опустился в воду, удивившись, что она оказалась почти такой же теплой, как воздух, хотя удивительного в этом ничего не было. Он некоторое время держался за планшир, потом отпустил его. Тяжелая одежда тянула его вниз. Харден поборол желание выбраться на поверхность и стал погружаться глубже.
Харден надеялся, что красное зарево проникает под воду, но там оказалась непроглядная тьма. Он включил фонарик. Тусклый луч едва пробивался сквозь воду. Батарейки слишком долго находились в сырости и разрядились. Нащупав корпус яхты, Харден по его изгибу понял, что погрузился недостаточно глубоко, и постарался нырнуть глубже.
Что-то тугое задело его лицо.
Харден отшатнулся, наугад ударил фонариком и вцепился в нож, подвешенный к поясу. Затем он снова почувствовал прикосновение и завопил от страха. Вода попала ему в рот. Отчаянно отталкиваясь от корпуса яхты, он выбрался на поверхность, откашливаясь, задыхаясь и дрожа от страха. Тяжелая прорезиненная одежда тянула его вниз, и его рот снова наполнился водой. Харден барахтался, шлепая по воде руками, и выронил фонарик. Его луч на мгновение осветил канат, привязанный к поясу.
Страховочный линь! Харден схватился за него и выбрался на поверхность, где выплюнул воду и пришел в себя.
Затем он отпустил канат и снова ушел под воду. Фонарик освещал что-то движущееся. Непонятный предмет извивался, шевелился. Харден подплыл к нему ближе и увидел оранжевый цвет. Кусок шланга, накрученный на винт. Харден схватился за него и затащил себя под яхту.
Луч фонарика проникал в воду всего на два фута, и винт пришлось искать скорее на ощупь. Осветив лопасти, вал и перо руля, Харден нашел место, где запутался изорванный шланг и где его нужно отрезать, но к тому времени у него кончился воздух.
Заставив себя не торопиться, он привязал свободный конец каната к валу винта. Затем устремился к поверхности, наполнил легкие воздухом и, снова нырнув, вернулся к винту, перебирая руками по натянутому тросу.
Выключив фонарик, он оставил его болтаться на запястье, чтобы работать обеими руками. Кроме того, Харден боялся, что свет может привлечь змей.
Шланг был сделан из прочного пластика. Харден пилил трубопровод, пока не кончился воздух, поднялся на поверхность, сделал вдох и вернулся. Первый нож быстро затупился, и, снова поднявшись на поверхность за воздухом, Харден зашвырнул его в яхту и вытащил второй нож. Шланг медленно поддавался — полоса за полосой, волокно за волокном. Он в очередной раз вынырнул, чтобы отдышаться, и, вернувшись к винту, включил фонарик, чтобы проверить результаты своей работы.
Что-то толкнуло его в руку. Харден отпрянул, подумав, что это змея, но затем оттолкнул предмет от себя, поняв, что это обрывок шланга, и поднял нож, чтобы резать дальше. Толчок повторился, на этот раз сильнее. Новый удар — теперь в грудь. Харден почувствовал прикосновение изгибающегося, мускулистого тела и осветил тварь фонариком.
В линзу фонарика ударилась голова размером с кулак, покрытая толстыми чешуйками. Морская змея с немигающими глазами, черными как уголь. Чешуйки раздвинулись, рот раскрылся, как на шарнирах, и она снова нанесла удар.
Харден отпрянул и ударился головой о корпус яхты. Змея ударила его снова, вдавливая открытый рот в резиновую штормовку. В желтом свете луча блестел зловещий ряд зубов, серебристых, как рыбьи кости. Змея ударялась ритмично, как кузнечный молот, вонзая ядовитые клыки в прорезиненную ткань.
Харден замахнулся на тварь ножом. Но вода амортизировала его удары, и змея, быстрая, как молния, отвечала тремя ударами на каждое его движение. Сумела ли она прокусить прорезиненную одежду? Харден не знал этого и продолжал размахивать ножом, пытаясь увернуться от смертоносной головы. Змея толкнула его в шею. Только сейчас Харден догадался закрыть свое незащищенное лицо рукой в перчатке.
Рот твари, невидимой в темноте, оказался на свету, ударил, исчез и ударил снова. Рано или поздно змея доберется до его лица.
Харден заставил себя прекратить борьбу. Он выключил фонарик и выронил нож. Затем закрыл лицо обеими руками, прижал страховочный линь пальцами к щеке, чтобы не утонуть, и постарался замереть. Одна ли змея? Или ей на подмогу спешат сородичи?
Он чувствовал, как змея бьет его по ногам. Вдруг она нашла место, где может прокусить резину? Мускулистое тело извивалось у его коленей, затем обернулось вокруг его бедер и опять ударило. Харден почувствовал, как напрягается его тело. Змея атаковала снова и проскользнула между его ног, извиваясь и содрогаясь. Затем ударила в пах.
Харден непроизвольно отпрянул. Змея ударила его по бедру. Он снова замер. Тварь потерлась о его запястье.
Его легкие были пусты. Сознание начало мутиться от недостатка кислорода, и сердце билось все чаще и чаще. Змея замедлила темп атаки, нападая неуверенно и не так часто. Она устала или только испытывала его оборону? Она ударила его в грудь, затем в плечо. Харден крепко прижал руки к лицу.
Чешуйчатая голова ткнулась в его пальцы. Харден крепко сомкнул их, разрываясь между почти непреодолимым побуждением схватить тварь и разорвать ее на клочки и твердой уверенностью, что он слишком медленно движется и тварь успеет улизнуть. Тупая голова снова попыталась пробраться между его пальцами.
Харден прижал ладони ко рту, чтобы не закричать.
Атака прекратилась. Харден ждал, мечтая о глотке воздуха. Неужели змея ушла? Едва он это подумал, змея несколько раз ударила выше пальцев, в лоб, закрытый резиновым капюшоном штормовки. Харден ждал нового нападения, чувствуя, как колотится сердце. Больше он не мог вынести.
По-прежнему прикрывая лицо рукой, Харден начал подниматься на поверхность, осторожно подтягиваясь по канату, чтобы не разозлить змею резкими движениями. Когда его голова оказалась на воздухе, он с наслаждением сделал несколько глубоких вдохов. Держась за канат одной рукой, другой он прикрывал лицо и ждал змею.
Неужели ей надоело? Она защитила право на свою территорию и удовлетворилась? Или инстинкты говорили ей, что искусанный противник все равно должен умереть? А может быть, она, как Харден, поднялась к поверхности за воздухом или по-прежнему ждала внизу, готовая продолжить битву.
Харден в последний раз сделал вдох и погрузился под воду, доставая очередной нож. Прижав лезвие к шлангу, он крепко натянул пластик и стал разрезать его короткими, ритмичными движениями. В воде было очень тихо. Харден слышал стук сердца и чувствовал вибрацию ножа, разрезающего материал. Делая надрез, он останавливался и ждал, как будто следил за бумажным барьером, через который было готово прорваться что-то ужасное.
Змея была здесь, где-то поблизости. Цепь, удерживающая буй на месте, или подводный трубопровод почти наверняка были ее домом. Почувствует ли она, что он вернулся? Харден зажал длинный конец шланга под мышкой, чтобы одной рукой защищать лицо.
Шланг резался неохотно, сопротивляясь ножу до конца. Воздух в легких снова кончался. Наконец нож прошел насквозь, поцарапав металлический винт. Харден отвязал страховочный линь от вала и вынырнул на залитую багровым заревом поверхность.
В страхе и замешательстве он забыл спустить с яхты трап. Корпус «Лебедя», скользкий от нефти, маячил над его головой. Он попытался собраться с силами, чтобы подтянуться. Нападение змеи и долгое пребывание без воздуха совершенно измотали его. Харден напряг мышцы рук и подтягивался до тех пор, пока его лицо не оказалось на уровне палубы. Выше подняться он не мог. Из его одежды лилась вода. Зацепившись локтями за релинг, он висел, держась одной силой воли, ожидая, когда выльется вся вода и его вес уменьшится. Наконец, отталкиваясь ногами от корпуса, он ухватился рукой за стойку леера и заполз в кокпит.
Он лег на сиденье, пытаясь отдышаться и глядя, как над головой мерцает багровое небо. Собравшись с силами, он сел и стянул с себя одежду. «Лебедь» дрейфовал, удаляясь от заправочного буя. Белый цилиндр буя находился уже в сотне ярдов от него и исчезал в ночи. Двигаясь на ощупь по темной каюте, Харден вытерся полотенцем и надел сухие шорты. Он не включал свет, боясь увидеть на своем теле крошечную ранку от змеиного укуса и понять, что обречен.
Взяв из главной каюты «Лебедя» рангоут, бухту троса, весла, стаксель и половицы, он подтянул резиновый ялик к борту яхты и закрепил половицы в днище. Одно весло он привязал поперек ялика, а другое — от носа к корме. Затем привязал багор к кресту, образованному веслами, и оттянул с кормы и боков тросом. Получилась мачта высотой в десять футов.
А через несколько минут у него уже был импровизированный латинский парус. Стоя на корме «Лебедя», Харден уложил парус вдоль реи и натянул все ванты. Затем он прикрепил запасное весло, выполнявшее одновременно роль руля и киля.
Закончив приготовления, он направился к судоходной линии, привязал к гику канат с блоком и укрепил «Дракон» в петле. Радио трещало без умолку. Передвинув канат с блоком в сторону, Харден спустился вниз и быстро прослушал все частоты. Каналы, используемые иранскими военно-морскими силами, были забиты. Это означало, что поблизости находится огромное число катеров и летательных средств.
Хардену снова приходилось полагаться на удачу. В любой момент на него мог натолкнуться патрульный катер или вертолет. И чем дальше, тем вероятность встречи возрастала. Сейчас было десять вечера, и он находился приблизительно в двадцати милях к востоку от якорной стоянки у Халула. Значит, «Левиафан», прибытие которого намечалось на 24.00, находился в тридцати двух милях от Халула и примерно в двадцати от него. Если ждать здесь, то он встретит чудовище через сорок пять минут — три четверти часа, и в любой момент его могут найти.
Нет, надо двигаться навстречу.
Харден поднял грот и направился на восток с попутным ветром. Шамаль ослабел, над водой поднимался сырой туман, казавшийся в свете горящих факелов красной дымкой. Харден поднял спинакер. Наполнившийся воздухом огромный парус поднял нос яхты из воды и помчал ее вперед. Разрезая багровые волны, яхта летела навстречу «Левиафану», и в ее кильватере качалась маленькая резиновая лодка.
Майлс Доннер пытался оценить огневую мощь ракетоносца. Тот то и дело переходил с фланга на фланг, но в темноте разглядеть что-либо было невозможно. Теперь же «Тенасити» выделился четким силуэтом на фоне газового факела. Ракеты были прикрыты брезентом. Доннер, разочарованный, снова обратил внимание на неосвещенный мостик флагманского корабля и на офицеров, собравшихся у экранов радаров.
В полумиле за спиной маячила огромная черная масса «Левиафана». Гигантский корпус танкера и высокие кормовые надстройки заслоняли мерцающие газовые факелы, как облако, затмевающее звезды. В двух тысячах ярдов справа от Доннера еще один аппарат на воздушной подушке прикрывал нос танкера. Два других аппарата шли за кормой. Корабли эскорта начали приближаться к танкеру, потому что впереди судоходная линия сужалась, проходя через нефтяное поле.
Занимая позицию перед носом «Левиафана», воды залива рассекал величественные фрегат. Доннер заметил, что иранский офицер находится на аппарате на воздушной подушке, а не на идущем впереди фрегате. Иранец переходил с корабля на вертолет, смотря какой аппарат больше подходил его намерениям, в полной уверенности, что коммуникационная система позволит ему осуществлять командование из любой точки в пространстве. Скорость, а не размер корабля — вот что главное на современном флоте.
Доннер был доволен собой. «Левиафан» находился в безопасности; правда, Хардена еще не поймали, но это только вопрос времени. Вдобавок он установил хорошие отношения с иранским офицером, опытным командиром, занимавшим высокое положение и, очевидно, еще не достигшим вершины своей карьеры. И кроме того, появилась возможность представить Моссаду подробный доклад об иранском флоте.
Один из офицеров вскрикнул. Остальные придвинулись к экранам радаров. Доннер протиснулся между ними.
— Что такое? — спросил он у командира.
— Цель в миле впереди.
Он отдал команду по-персидски. Аппарат взревел. Ракетный катер «Тенасити» врубил роллс-ройсовские газовые турбины, и оба корабля помчались бок о бок со скоростью сорок узлов.
Иранский офицер закончил разговор по радиотелефону и подал знак офицеру, стоящему за пультом управления. Аппарат еще быстрее рванулся вперед. «Шестьдесят пять узлов», — решил Доннер. Взгляд на спидометр показал, что даже больше. Оставив «Тенасити» в кильватере, они пролетели мимо фрегата, который, как можно было судить по вздымающейся носовой волне, сверкавшей в свете газовых факелов, тоже ускорил ход. Офицеры на мостике подняли трубки телефонов, чтобы связаться с артиллерийскими расчетами.
Доннер подошел ближе к радарному экрану. Яркими пятнами на экране были отмечены корабли, более тусклыми — вышки на нефтяных полях вокруг канала.
— Почему мы так неожиданно увидели его? — спросил он у командира. — Ведь яхта раньше не была видна на радаре.
— Возможно, это просто помеха. А может быть, другое судно.
— Вряд ли, — возразил Доннер. — Вы уже обшарили весь район. Это не может быть другое судно. Да и помехи обычно не держатся на экране так долго, верно?
— Через полминуты узнаем, — сказал командир.
Доннер наблюдал, как пятно на экране становится ярче. Внезапно он все понял.
— Это ракетница. Он поднял ее на палубу и стал готовиться к выстрелу.
Лицо иранца нахмурилось.
— Конечно.
— Он быстро сказал что-то по телефону.
— Я приказал открыть огонь, как только его увидят.
Доннер был удивлен, увидев на смуглом лице иранца отвращение, как будто его не радовала мысль о том, чтобы обрушивать огромную огневую мощь на одного человека. Израильтянин понимающе улыбнулся:
— Что поделаешь! Нельзя рисковать, если он сам готов стрелять.
Аппарат завывал, прыгая с волны на волну, как самолет, попавший в воздушные ямы. Расстояние между пятном и центром экрана радара быстро уменьшалось. Другие яркие точки на экране говорили о том, что иранские корабли выстраиваются для перекрестного огня.
Яхта Хардена должна была показаться через несколько секунд прямо по курсу: Доннер всматривался в багровую дымку, глядя поверх голов матросов, столпившихся у пулеметов на носу. С каждой стороны от мостика были установлены ракеты «земля — земля», готовые помчаться к цели.
— Вот он! — завопил Доннер.
Из багрового тумана вынырнула яхта Хардена, плывущая под всеми парусами. Спинакер, натянутый, как кожа на барабане, и блестящий от натяжения, казался в свете факелов малиновым. Грот поднимался за спинакером изящным полумесяцем.
Иранский командир прокричал приказ, и аппарат на воздушной подушке, сделав широкий разворот, содрогнулся от отдачи больших пулеметов, установленных на носу. Трассирующие пули, пролетев по дуге над водой, прошили яхту насквозь. Второй аппарат на воздушной подушке тоже открыл огонь. Яхту окружили фонтанчики разрывов. Паруса мерцали белым и красным, освещенные вспышками огня из пулеметов и пушек.
Доннер поднял бинокль. Он мог видеть фигуру Хардена, согнувшегося перед штурвалом в кокпите и пытающегося выстрелить. Тьму пронзил огненный выхлоп ракеты. Она прорвала спинакер и взорвалась в воде позади яхты. Над рубкой разорвался снаряд. Мачта упала вперед, окунув паруса в воду.
Они подплыли ближе, и Доннер увидел обломки, лежащие на крыше рубки. Пулеметные очереди прошили фибергласовый корпус от носа до кормы. Фигура, скорчившаяся в кокпите, взрывом была выброшена на палубу, а через несколько секунд оторвалась лопасть автоматического рулевого устройства, скользя, как крыло, отвалившееся от самолета. Взрыв разворотил крышу рубки, и за разбитыми стеклами мерцали языки пламени.
Иранец снова и снова кричал в телефон, а изувеченная яхта погружалась все глубже. Стрельба постепенно утихла.
Он сидел на дне резиновой лодки, прижавшись спиной к корме. «Дракон» одним концом опирался на его плечо, другим висел в петле, прикрепленной к мачте. Выйдя на судоходную линию из скопления нефтяных вышек, скрывавших его от радара, Харден позволил латинскому парусу нести лодку на восток. Она резво бежала по ветру, сама держа направление, под весом оружия глубоко погрузившись в воду. Небольшие волны все время угрожали захлестнуть корму.
Харден вглядывался в оптический прицел, но ничего не видел. Стрельба прекратилась. Сейчас они кружат вокруг места, где затонула яхта, ища его тело.
Он почувствовал, как на горизонте что-то изменилось, как будто темнота стала еще более непроницаемой. По одну сторону темного силуэта он увидел быстро приближающийся огонек. Корабль, плывущий навстречу ему. Это был фрегат, который должен был пройти по правому борту от ялика.
Тьма сгущалась. Затем факел на нефтяной вышке осветил белую корону мостика «Левиафана», невероятно высокую, как небоскреб, с двумя трубами, которые могли принадлежать только «Левиафану» и больше никому. Мостик находился еще очень далеко. Но гораздо ближе к Хардену была черная стена — нос «Левиафана».
Вода в каюте поднялась до уровня штурманского стола, загасив самые сильные очаги пламени.
Палубы «Лебедя» были разбиты, мачта оторвана и тащилась за яхтой, удерживаемая шкотами. Радарный отражатель, прикрепленный к штагу, лежал в воде под спинакером. Крыша рубки, люки и передняя палуба взрывом снаряда превращены в обломки. Корпус был продырявлен выше ватерлинии, и множество отверстий от пуль, выпущенных с более высокого уровня, оказались под водой.
Она должна была разломиться на части, но ее стрингеры упорно держались за корпус, и яхта по-прежнему была на плаву. Ее нос все еще указывал туда, куда Харден направил судно перед тем, как его покинуть.
Доннер быстро оглядел дымящиеся обломки. Его взгляд проникал в дыры, трещины в тиковой обшивке, упавший рангоут. Он вспомнил, как впервые увидел яхту в Ла-Манше, во время шторма, когда она блестела в прожекторах его катера, как дорогая игрушка. Затем — лишенную мачты, вплывающую в Столовую бухту. Но лоск и глянец смыло море, и Доннер увидел, что блеск обманул его. Перед ним был простой и крепкий корабль. Его глаза задержались на кокпите, остановились на парусных чехлах, разбросанных вокруг стойки штурвала. Одно из сидений оторвано, ящик для резиновой лодки был пуст.
— Нас провели! — завопил Доннер.
Харден приставил к глазам оптический прицел и навел оружие на центр черной стены. Затем, аккуратно и медленно, опустил дуло, пока перекрестье прицела не оказалось точь-в-точь над поверхностью воды.
Волны, разбивающиеся о гигантский нос, поблескивали, как будто зловеще ухмылялись. Вот его цель — единственное место корабля, выстрел в которое мог его потопить. От одного выстрела «Левиафан» не взорвется, но чудовищное давление его собственного импульса разворотит ему нос после того, как «Дракон» пробьет первую дыру.
«Левиафан» был меньше чем в полумиле от ялика — гигантская черная стена на фоне пылающего красного неба. Харден ждал. Стена надвигалась. Газовый факел позади судна сиял ореолом между двойных труб. Харден прицелился в белую линию на носу корабля и выстрелил.
Ракета вылетела из ствола с громким шипением. Закопченное стекло защитило глаза Хардена от блеска ракетного выхлопа, но все же на секунду он ослеп. Затем он нашел ракету в прицеле и стал манипулировать ручками управления, поворачивая ее влево, когда она стала отклоняться от центра, и поднимая ее, когда она грозила нырнуть в воду.
Внезапно прицел раскололся, поранив ему лицо осколками стекла и металла, и что-то обожгло руку. Вокруг ялика кипела вода. Что-то ударилось в борт лодки, и из нее со свистом начал выходить воздух. Харден услышал за спиной стрельбу. В резину попало еще несколько пуль, и лодка стала съеживаться.
Ракета мчалась к «Левиафану». Харден все еще пытался управлять ее полетом, когда через корму перекатилась волна, потопив лодку. Тяжелая ракетница тянула его под воду. Последнее, что он увидел, — ослепительно белый хвост «Дракона» на фоне черной стены танкера.
Да, все будет в порядке. Какие еще доказательства, кроме «Дракона»? Никаких. Разве что журнал... Харден поспешно пролистал журнал в поисках криминальных записей. Лучше всего сразу выбросить его за борт. Он так и сделал, и пока журнал летел в воду, из него вывалились письма Ажарату, заложенные между страницами. Одно упало в воду, другое на палубу. Это было второе письмо, то, которое он так и не прочел. Харден поднял его и развернул.
"Вчера я пыталась переубедить тебя. Сомневаюсь, что это мне удалось. Сегодня я сделала еще одну попытку, но в результате получилось любовное письмо. Я так тоскую о тебе, что чувствую то, чего никогда не чувствовала раньше, и говорю такие слова, каких никогда никому бы не сказала. Я люблю тебя так сильно, что не хватит всей жизни, чтобы выразить мою любовь.
Я люблю, как ты смотришь на меня, прикасаешься ко мне, я люблю твой запах.
Я люблю, как ты разбираешь меня на части и снова собираешь.
Я люблю, как ты держишь меня и как отпускаешь.
Я люблю тебя таким, какой ты есть, каким ты был и каким будешь.
Я люблю каждое мгновение, когда мы были вдвоем, каждый поцелуй, каждую ласку, каждое объятие.
Я люблю слезы, которые пролила, думая о тебе.
Я люблю твой смех и твои улыбки.
Я люблю все, что ты говорил мне.
Я люблю жизнь, которую ты показал мне.
Пожалуйста, верни все это мне".
В конце страницы она приписала:
«Я уверена, что мои слова звучат глупо. Возможно, что ничего такого я не чувствовала, а только почувствовала бы, если бы у нас было больше времени... Да поможет тебе Бог».
Харден положил письмо в ящик штурманского стола. В нем не содержалось ни одного слова, которое он не мог бы сказать Кэролайн.
Ее лицо плавало на поверхности багровой воды. Так отчетливо он не видел ее уже много недель. Глаза Хардена наполнились слезами. На какое-то мгновение ему почудилось, что катастрофа произошла только что, и опустошенность была такой же ужасной, как и охвативший его страх.
По-прежнему дрожа и чувствуя дурноту, Харден стал думать, как защититься от змей. Резиновый костюм был бы хорошей защитой от их клыков, но у него не было костюма для подводного плавания, потому что он терпеть не мог плавать под водой, и ему пришлось обшарить яхту в поисках какой-нибудь замены. Времени терять было нельзя. Яхту освещал фонарь на бакене, а «Левиафан» с каждой минутой подходил ближе.
Прорезиненная экипировка для плохой погоды могла бы защитить его от змеиных зубов, но она сидела на теле слишком свободно. Харден влез в брюки и обвязал слишком широкие штанины эластичной лентой. Затем он надел кроссовки и куртку и обвязал лентой манжеты. Но лодыжки, руки и лицо все равно оставались открытыми. Харден отрезал полоски материала от запасного комплекта прорезиненной одежды, которым пользовалась Ажарату, и обернул ими лодыжки. Он попытался вырезать маску, но ничего не получилось, а времени на вторую попытку не оставалось. Надев рабочие перчатки, Харден натянул капюшон штормовки на лоб и подбородок, так что открытыми были только глаза, нос и рот.
Харден прицепил к ленте на запястье три самых острых ножа и кусачки, обвязал вокруг пояса канат и заложил его за утку в кокпите. Переступив через леер, он уселся на планшире, не решаясь опуститься в воду. Его по-прежнему терзал страх, едва он думал о морских тварях.
Он пытался успокоить себя теорией, что животные не нападают на человека, пока их не спровоцируешь. Но у многих видов живых существ вторжение на чужую территорию считается самой крайней провокацией. Ему в голову пришла более мрачная, но успокаивающая мысль. Паралич после укуса змеи наступает через несколько часов; у него будет время потопить «Левиафан», даже если он будет укушен.
Глубоко вздохнув, Харден медленно опустился в воду, удивившись, что она оказалась почти такой же теплой, как воздух, хотя удивительного в этом ничего не было. Он некоторое время держался за планшир, потом отпустил его. Тяжелая одежда тянула его вниз. Харден поборол желание выбраться на поверхность и стал погружаться глубже.
Харден надеялся, что красное зарево проникает под воду, но там оказалась непроглядная тьма. Он включил фонарик. Тусклый луч едва пробивался сквозь воду. Батарейки слишком долго находились в сырости и разрядились. Нащупав корпус яхты, Харден по его изгибу понял, что погрузился недостаточно глубоко, и постарался нырнуть глубже.
Что-то тугое задело его лицо.
Харден отшатнулся, наугад ударил фонариком и вцепился в нож, подвешенный к поясу. Затем он снова почувствовал прикосновение и завопил от страха. Вода попала ему в рот. Отчаянно отталкиваясь от корпуса яхты, он выбрался на поверхность, откашливаясь, задыхаясь и дрожа от страха. Тяжелая прорезиненная одежда тянула его вниз, и его рот снова наполнился водой. Харден барахтался, шлепая по воде руками, и выронил фонарик. Его луч на мгновение осветил канат, привязанный к поясу.
Страховочный линь! Харден схватился за него и выбрался на поверхность, где выплюнул воду и пришел в себя.
Затем он отпустил канат и снова ушел под воду. Фонарик освещал что-то движущееся. Непонятный предмет извивался, шевелился. Харден подплыл к нему ближе и увидел оранжевый цвет. Кусок шланга, накрученный на винт. Харден схватился за него и затащил себя под яхту.
Луч фонарика проникал в воду всего на два фута, и винт пришлось искать скорее на ощупь. Осветив лопасти, вал и перо руля, Харден нашел место, где запутался изорванный шланг и где его нужно отрезать, но к тому времени у него кончился воздух.
Заставив себя не торопиться, он привязал свободный конец каната к валу винта. Затем устремился к поверхности, наполнил легкие воздухом и, снова нырнув, вернулся к винту, перебирая руками по натянутому тросу.
Выключив фонарик, он оставил его болтаться на запястье, чтобы работать обеими руками. Кроме того, Харден боялся, что свет может привлечь змей.
Шланг был сделан из прочного пластика. Харден пилил трубопровод, пока не кончился воздух, поднялся на поверхность, сделал вдох и вернулся. Первый нож быстро затупился, и, снова поднявшись на поверхность за воздухом, Харден зашвырнул его в яхту и вытащил второй нож. Шланг медленно поддавался — полоса за полосой, волокно за волокном. Он в очередной раз вынырнул, чтобы отдышаться, и, вернувшись к винту, включил фонарик, чтобы проверить результаты своей работы.
Что-то толкнуло его в руку. Харден отпрянул, подумав, что это змея, но затем оттолкнул предмет от себя, поняв, что это обрывок шланга, и поднял нож, чтобы резать дальше. Толчок повторился, на этот раз сильнее. Новый удар — теперь в грудь. Харден почувствовал прикосновение изгибающегося, мускулистого тела и осветил тварь фонариком.
В линзу фонарика ударилась голова размером с кулак, покрытая толстыми чешуйками. Морская змея с немигающими глазами, черными как уголь. Чешуйки раздвинулись, рот раскрылся, как на шарнирах, и она снова нанесла удар.
Харден отпрянул и ударился головой о корпус яхты. Змея ударила его снова, вдавливая открытый рот в резиновую штормовку. В желтом свете луча блестел зловещий ряд зубов, серебристых, как рыбьи кости. Змея ударялась ритмично, как кузнечный молот, вонзая ядовитые клыки в прорезиненную ткань.
Харден замахнулся на тварь ножом. Но вода амортизировала его удары, и змея, быстрая, как молния, отвечала тремя ударами на каждое его движение. Сумела ли она прокусить прорезиненную одежду? Харден не знал этого и продолжал размахивать ножом, пытаясь увернуться от смертоносной головы. Змея толкнула его в шею. Только сейчас Харден догадался закрыть свое незащищенное лицо рукой в перчатке.
Рот твари, невидимой в темноте, оказался на свету, ударил, исчез и ударил снова. Рано или поздно змея доберется до его лица.
Харден заставил себя прекратить борьбу. Он выключил фонарик и выронил нож. Затем закрыл лицо обеими руками, прижал страховочный линь пальцами к щеке, чтобы не утонуть, и постарался замереть. Одна ли змея? Или ей на подмогу спешат сородичи?
Он чувствовал, как змея бьет его по ногам. Вдруг она нашла место, где может прокусить резину? Мускулистое тело извивалось у его коленей, затем обернулось вокруг его бедер и опять ударило. Харден почувствовал, как напрягается его тело. Змея атаковала снова и проскользнула между его ног, извиваясь и содрогаясь. Затем ударила в пах.
Харден непроизвольно отпрянул. Змея ударила его по бедру. Он снова замер. Тварь потерлась о его запястье.
Его легкие были пусты. Сознание начало мутиться от недостатка кислорода, и сердце билось все чаще и чаще. Змея замедлила темп атаки, нападая неуверенно и не так часто. Она устала или только испытывала его оборону? Она ударила его в грудь, затем в плечо. Харден крепко прижал руки к лицу.
Чешуйчатая голова ткнулась в его пальцы. Харден крепко сомкнул их, разрываясь между почти непреодолимым побуждением схватить тварь и разорвать ее на клочки и твердой уверенностью, что он слишком медленно движется и тварь успеет улизнуть. Тупая голова снова попыталась пробраться между его пальцами.
Харден прижал ладони ко рту, чтобы не закричать.
Атака прекратилась. Харден ждал, мечтая о глотке воздуха. Неужели змея ушла? Едва он это подумал, змея несколько раз ударила выше пальцев, в лоб, закрытый резиновым капюшоном штормовки. Харден ждал нового нападения, чувствуя, как колотится сердце. Больше он не мог вынести.
По-прежнему прикрывая лицо рукой, Харден начал подниматься на поверхность, осторожно подтягиваясь по канату, чтобы не разозлить змею резкими движениями. Когда его голова оказалась на воздухе, он с наслаждением сделал несколько глубоких вдохов. Держась за канат одной рукой, другой он прикрывал лицо и ждал змею.
Неужели ей надоело? Она защитила право на свою территорию и удовлетворилась? Или инстинкты говорили ей, что искусанный противник все равно должен умереть? А может быть, она, как Харден, поднялась к поверхности за воздухом или по-прежнему ждала внизу, готовая продолжить битву.
Харден в последний раз сделал вдох и погрузился под воду, доставая очередной нож. Прижав лезвие к шлангу, он крепко натянул пластик и стал разрезать его короткими, ритмичными движениями. В воде было очень тихо. Харден слышал стук сердца и чувствовал вибрацию ножа, разрезающего материал. Делая надрез, он останавливался и ждал, как будто следил за бумажным барьером, через который было готово прорваться что-то ужасное.
Змея была здесь, где-то поблизости. Цепь, удерживающая буй на месте, или подводный трубопровод почти наверняка были ее домом. Почувствует ли она, что он вернулся? Харден зажал длинный конец шланга под мышкой, чтобы одной рукой защищать лицо.
Шланг резался неохотно, сопротивляясь ножу до конца. Воздух в легких снова кончался. Наконец нож прошел насквозь, поцарапав металлический винт. Харден отвязал страховочный линь от вала и вынырнул на залитую багровым заревом поверхность.
В страхе и замешательстве он забыл спустить с яхты трап. Корпус «Лебедя», скользкий от нефти, маячил над его головой. Он попытался собраться с силами, чтобы подтянуться. Нападение змеи и долгое пребывание без воздуха совершенно измотали его. Харден напряг мышцы рук и подтягивался до тех пор, пока его лицо не оказалось на уровне палубы. Выше подняться он не мог. Из его одежды лилась вода. Зацепившись локтями за релинг, он висел, держась одной силой воли, ожидая, когда выльется вся вода и его вес уменьшится. Наконец, отталкиваясь ногами от корпуса, он ухватился рукой за стойку леера и заполз в кокпит.
Он лег на сиденье, пытаясь отдышаться и глядя, как над головой мерцает багровое небо. Собравшись с силами, он сел и стянул с себя одежду. «Лебедь» дрейфовал, удаляясь от заправочного буя. Белый цилиндр буя находился уже в сотне ярдов от него и исчезал в ночи. Двигаясь на ощупь по темной каюте, Харден вытерся полотенцем и надел сухие шорты. Он не включал свет, боясь увидеть на своем теле крошечную ранку от змеиного укуса и понять, что обречен.
* * *
Тем временем «Левиафан» приближался. Нужно было вернуться к судоходной линии, выпустить ложную приманку и выйти на огневой рубеж.Взяв из главной каюты «Лебедя» рангоут, бухту троса, весла, стаксель и половицы, он подтянул резиновый ялик к борту яхты и закрепил половицы в днище. Одно весло он привязал поперек ялика, а другое — от носа к корме. Затем привязал багор к кресту, образованному веслами, и оттянул с кормы и боков тросом. Получилась мачта высотой в десять футов.
А через несколько минут у него уже был импровизированный латинский парус. Стоя на корме «Лебедя», Харден уложил парус вдоль реи и натянул все ванты. Затем он прикрепил запасное весло, выполнявшее одновременно роль руля и киля.
Закончив приготовления, он направился к судоходной линии, привязал к гику канат с блоком и укрепил «Дракон» в петле. Радио трещало без умолку. Передвинув канат с блоком в сторону, Харден спустился вниз и быстро прослушал все частоты. Каналы, используемые иранскими военно-морскими силами, были забиты. Это означало, что поблизости находится огромное число катеров и летательных средств.
Хардену снова приходилось полагаться на удачу. В любой момент на него мог натолкнуться патрульный катер или вертолет. И чем дальше, тем вероятность встречи возрастала. Сейчас было десять вечера, и он находился приблизительно в двадцати милях к востоку от якорной стоянки у Халула. Значит, «Левиафан», прибытие которого намечалось на 24.00, находился в тридцати двух милях от Халула и примерно в двадцати от него. Если ждать здесь, то он встретит чудовище через сорок пять минут — три четверти часа, и в любой момент его могут найти.
Нет, надо двигаться навстречу.
Харден поднял грот и направился на восток с попутным ветром. Шамаль ослабел, над водой поднимался сырой туман, казавшийся в свете горящих факелов красной дымкой. Харден поднял спинакер. Наполнившийся воздухом огромный парус поднял нос яхты из воды и помчал ее вперед. Разрезая багровые волны, яхта летела навстречу «Левиафану», и в ее кильватере качалась маленькая резиновая лодка.
* * *
Ракетоносец «Воспер-Торникрофт-Тенасити», построенный в Великобритании, тихо урча двигателями, поравнялся с флагманским аппаратом на воздушной подушке. Оба судна без всяких усилий держались рядом с «Левиафаном», двигавшимся со скоростью шестнадцать узлов. У спаренных пулеметов ракетоносца стояли иранские моряки в радиошлемах.Майлс Доннер пытался оценить огневую мощь ракетоносца. Тот то и дело переходил с фланга на фланг, но в темноте разглядеть что-либо было невозможно. Теперь же «Тенасити» выделился четким силуэтом на фоне газового факела. Ракеты были прикрыты брезентом. Доннер, разочарованный, снова обратил внимание на неосвещенный мостик флагманского корабля и на офицеров, собравшихся у экранов радаров.
В полумиле за спиной маячила огромная черная масса «Левиафана». Гигантский корпус танкера и высокие кормовые надстройки заслоняли мерцающие газовые факелы, как облако, затмевающее звезды. В двух тысячах ярдов справа от Доннера еще один аппарат на воздушной подушке прикрывал нос танкера. Два других аппарата шли за кормой. Корабли эскорта начали приближаться к танкеру, потому что впереди судоходная линия сужалась, проходя через нефтяное поле.
Занимая позицию перед носом «Левиафана», воды залива рассекал величественные фрегат. Доннер заметил, что иранский офицер находится на аппарате на воздушной подушке, а не на идущем впереди фрегате. Иранец переходил с корабля на вертолет, смотря какой аппарат больше подходил его намерениям, в полной уверенности, что коммуникационная система позволит ему осуществлять командование из любой точки в пространстве. Скорость, а не размер корабля — вот что главное на современном флоте.
Доннер был доволен собой. «Левиафан» находился в безопасности; правда, Хардена еще не поймали, но это только вопрос времени. Вдобавок он установил хорошие отношения с иранским офицером, опытным командиром, занимавшим высокое положение и, очевидно, еще не достигшим вершины своей карьеры. И кроме того, появилась возможность представить Моссаду подробный доклад об иранском флоте.
Один из офицеров вскрикнул. Остальные придвинулись к экранам радаров. Доннер протиснулся между ними.
— Что такое? — спросил он у командира.
— Цель в миле впереди.
Он отдал команду по-персидски. Аппарат взревел. Ракетный катер «Тенасити» врубил роллс-ройсовские газовые турбины, и оба корабля помчались бок о бок со скоростью сорок узлов.
Иранский офицер закончил разговор по радиотелефону и подал знак офицеру, стоящему за пультом управления. Аппарат еще быстрее рванулся вперед. «Шестьдесят пять узлов», — решил Доннер. Взгляд на спидометр показал, что даже больше. Оставив «Тенасити» в кильватере, они пролетели мимо фрегата, который, как можно было судить по вздымающейся носовой волне, сверкавшей в свете газовых факелов, тоже ускорил ход. Офицеры на мостике подняли трубки телефонов, чтобы связаться с артиллерийскими расчетами.
Доннер подошел ближе к радарному экрану. Яркими пятнами на экране были отмечены корабли, более тусклыми — вышки на нефтяных полях вокруг канала.
— Почему мы так неожиданно увидели его? — спросил он у командира. — Ведь яхта раньше не была видна на радаре.
— Возможно, это просто помеха. А может быть, другое судно.
— Вряд ли, — возразил Доннер. — Вы уже обшарили весь район. Это не может быть другое судно. Да и помехи обычно не держатся на экране так долго, верно?
— Через полминуты узнаем, — сказал командир.
Доннер наблюдал, как пятно на экране становится ярче. Внезапно он все понял.
— Это ракетница. Он поднял ее на палубу и стал готовиться к выстрелу.
Лицо иранца нахмурилось.
— Конечно.
— Он быстро сказал что-то по телефону.
— Я приказал открыть огонь, как только его увидят.
Доннер был удивлен, увидев на смуглом лице иранца отвращение, как будто его не радовала мысль о том, чтобы обрушивать огромную огневую мощь на одного человека. Израильтянин понимающе улыбнулся:
— Что поделаешь! Нельзя рисковать, если он сам готов стрелять.
Аппарат завывал, прыгая с волны на волну, как самолет, попавший в воздушные ямы. Расстояние между пятном и центром экрана радара быстро уменьшалось. Другие яркие точки на экране говорили о том, что иранские корабли выстраиваются для перекрестного огня.
Яхта Хардена должна была показаться через несколько секунд прямо по курсу: Доннер всматривался в багровую дымку, глядя поверх голов матросов, столпившихся у пулеметов на носу. С каждой стороны от мостика были установлены ракеты «земля — земля», готовые помчаться к цели.
— Вот он! — завопил Доннер.
Из багрового тумана вынырнула яхта Хардена, плывущая под всеми парусами. Спинакер, натянутый, как кожа на барабане, и блестящий от натяжения, казался в свете факелов малиновым. Грот поднимался за спинакером изящным полумесяцем.
Иранский командир прокричал приказ, и аппарат на воздушной подушке, сделав широкий разворот, содрогнулся от отдачи больших пулеметов, установленных на носу. Трассирующие пули, пролетев по дуге над водой, прошили яхту насквозь. Второй аппарат на воздушной подушке тоже открыл огонь. Яхту окружили фонтанчики разрывов. Паруса мерцали белым и красным, освещенные вспышками огня из пулеметов и пушек.
Доннер поднял бинокль. Он мог видеть фигуру Хардена, согнувшегося перед штурвалом в кокпите и пытающегося выстрелить. Тьму пронзил огненный выхлоп ракеты. Она прорвала спинакер и взорвалась в воде позади яхты. Над рубкой разорвался снаряд. Мачта упала вперед, окунув паруса в воду.
Они подплыли ближе, и Доннер увидел обломки, лежащие на крыше рубки. Пулеметные очереди прошили фибергласовый корпус от носа до кормы. Фигура, скорчившаяся в кокпите, взрывом была выброшена на палубу, а через несколько секунд оторвалась лопасть автоматического рулевого устройства, скользя, как крыло, отвалившееся от самолета. Взрыв разворотил крышу рубки, и за разбитыми стеклами мерцали языки пламени.
Иранец снова и снова кричал в телефон, а изувеченная яхта погружалась все глубже. Стрельба постепенно утихла.
* * *
Харден переживал то же чувство, как если бы слышал, что на улице происходит убийство: слишком далеко, чтобы бежать на помощь, но слишком близко, чтобы остаться в неведении. Яхта служила ему верой и правдой, несла его по водам трех океанов и на прощание подарила еще несколько ярдов, приближающих его к цели, еще несколько минут времени.Он сидел на дне резиновой лодки, прижавшись спиной к корме. «Дракон» одним концом опирался на его плечо, другим висел в петле, прикрепленной к мачте. Выйдя на судоходную линию из скопления нефтяных вышек, скрывавших его от радара, Харден позволил латинскому парусу нести лодку на восток. Она резво бежала по ветру, сама держа направление, под весом оружия глубоко погрузившись в воду. Небольшие волны все время угрожали захлестнуть корму.
Харден вглядывался в оптический прицел, но ничего не видел. Стрельба прекратилась. Сейчас они кружат вокруг места, где затонула яхта, ища его тело.
Он почувствовал, как на горизонте что-то изменилось, как будто темнота стала еще более непроницаемой. По одну сторону темного силуэта он увидел быстро приближающийся огонек. Корабль, плывущий навстречу ему. Это был фрегат, который должен был пройти по правому борту от ялика.
Тьма сгущалась. Затем факел на нефтяной вышке осветил белую корону мостика «Левиафана», невероятно высокую, как небоскреб, с двумя трубами, которые могли принадлежать только «Левиафану» и больше никому. Мостик находился еще очень далеко. Но гораздо ближе к Хардену была черная стена — нос «Левиафана».
* * *
Яхта не желала тонуть.Вода в каюте поднялась до уровня штурманского стола, загасив самые сильные очаги пламени.
Палубы «Лебедя» были разбиты, мачта оторвана и тащилась за яхтой, удерживаемая шкотами. Радарный отражатель, прикрепленный к штагу, лежал в воде под спинакером. Крыша рубки, люки и передняя палуба взрывом снаряда превращены в обломки. Корпус был продырявлен выше ватерлинии, и множество отверстий от пуль, выпущенных с более высокого уровня, оказались под водой.
Она должна была разломиться на части, но ее стрингеры упорно держались за корпус, и яхта по-прежнему была на плаву. Ее нос все еще указывал туда, куда Харден направил судно перед тем, как его покинуть.
Доннер быстро оглядел дымящиеся обломки. Его взгляд проникал в дыры, трещины в тиковой обшивке, упавший рангоут. Он вспомнил, как впервые увидел яхту в Ла-Манше, во время шторма, когда она блестела в прожекторах его катера, как дорогая игрушка. Затем — лишенную мачты, вплывающую в Столовую бухту. Но лоск и глянец смыло море, и Доннер увидел, что блеск обманул его. Перед ним был простой и крепкий корабль. Его глаза задержались на кокпите, остановились на парусных чехлах, разбросанных вокруг стойки штурвала. Одно из сидений оторвано, ящик для резиновой лодки был пуст.
— Нас провели! — завопил Доннер.
* * *
Черная стена закрыла все небо. Она оказалась огромнее, чем Харден видел в своих самых ужасных кошмарах. Ему казалось невозможным, что такой большой предмет мог двигаться. Но он двигался, и очень быстро, и с каждой секундой приближался все ближе и ближе.Харден приставил к глазам оптический прицел и навел оружие на центр черной стены. Затем, аккуратно и медленно, опустил дуло, пока перекрестье прицела не оказалось точь-в-точь над поверхностью воды.
Волны, разбивающиеся о гигантский нос, поблескивали, как будто зловеще ухмылялись. Вот его цель — единственное место корабля, выстрел в которое мог его потопить. От одного выстрела «Левиафан» не взорвется, но чудовищное давление его собственного импульса разворотит ему нос после того, как «Дракон» пробьет первую дыру.
«Левиафан» был меньше чем в полумиле от ялика — гигантская черная стена на фоне пылающего красного неба. Харден ждал. Стена надвигалась. Газовый факел позади судна сиял ореолом между двойных труб. Харден прицелился в белую линию на носу корабля и выстрелил.
Ракета вылетела из ствола с громким шипением. Закопченное стекло защитило глаза Хардена от блеска ракетного выхлопа, но все же на секунду он ослеп. Затем он нашел ракету в прицеле и стал манипулировать ручками управления, поворачивая ее влево, когда она стала отклоняться от центра, и поднимая ее, когда она грозила нырнуть в воду.
Внезапно прицел раскололся, поранив ему лицо осколками стекла и металла, и что-то обожгло руку. Вокруг ялика кипела вода. Что-то ударилось в борт лодки, и из нее со свистом начал выходить воздух. Харден услышал за спиной стрельбу. В резину попало еще несколько пуль, и лодка стала съеживаться.
Ракета мчалась к «Левиафану». Харден все еще пытался управлять ее полетом, когда через корму перекатилась волна, потопив лодку. Тяжелая ракетница тянула его под воду. Последнее, что он увидел, — ослепительно белый хвост «Дракона» на фоне черной стены танкера.