Страница:
Дом не был уничтожен окончательно – толстые земляные стены, мокрые от снега, не загорались, только сухая крыша была объята пламенем. Но удушливый дым было невозможно вынести, и Бренд понял, что необходимо немедленно отыскать женщин. Мышцы на шее викинга вздулись так, что, казалось, вот-вот лопнут, но он продолжал изо всех сил выкрикивать имя жены. Прижимая к лицу одеяло, он побежал обратно в дом, лихорадочно заглядывая во все углы.
– Уинсом, – окликал он. – Уинсом!
Где же она? Он пробирался через комнату, натыкаясь на опрокинутые скамьи и столы, но дым немилосердно слепил глаза. Огонь все разгорался, и Бренд едва успел увернуться от большого обломка горящей крыши. Отступив, он через мгновение рванулся вперед, хотя более мудрый и менее отчаявшийся человек поспешил бы уйти.
– Уинсом! – снова позвал Бренд. Ответа не было. Он снова двинулся вперед, но на пути встала огненная стена.
– Уинсом!
Бренд повернулся и заковылял к двери, кое-как выбрался наружу. Может, ей все-таки удалось спастись! Хоть бы это оказалось правдой!
– Уинсом! – кричал он, лихорадочно озираясь. – Уинсом!
Отчаянные крики почти перекрывали рев пламени.
– Бренд! Я здесь!
Уинсом бросилась навстречу мужу, и тот сжал ее в объятиях, осыпая поцелуями лицо.
– Уинсом, Уинсом, я думал, что потерял тебя!
– О Бренд, – всхлипывала Уинсом, уткнувшись в плечо мужа. – Ты жив! Я так боялась за тебя!
– Тише, мой Восторг, я жив и здоров. Главное, что с тобой ничего не случилось!
Слезы катились по его щекам, и он все сильнее стискивал жену. Как она дорога ему! Как он боялся, что потерял ее! Облегчение было настолько велико, что Бренд пошатнулся.
– Ты превратила меня в хнычущего младенца, – прошептал он. – Я, кажется, вот-вот сознание потеряю!
Уинсом, протянув руку, вытерла ему глаза.
– Слезы? – изумленно охнула она. – Ты плачешь из-за меня? О Бренд, ты меня любишь!
– Конечно!
– Правда?!
И внезапно все сомнения в его любви, страхи, что он предпочитает Ингу, растаяли, словно сгорев в пожаре. Этот человек любил ее, любил горячо, искренне, страстно. Разве не он только что рисковал жизнью, чтобы спасти ее из горящего дома?
Она приникла к нему еще теснее.
– О Бренд, я так люблю тебя!
Они целовались, не обращая внимания на грязь, сажу, перемазанную одежду и потрескивание огня. Только громкий, радостный крик Грольфа вернул их к реальности. Гордо толкая перед собой жирного обмякшего ярла, он остановился перед Брендом.
– Вот, привел ярла, – объявил он.
Бренд разъяренно уставился на человека, только сейчас уничтожившего его дом и замышлявшего убить его. Невысокий, средних лет, толстобрюхий, закутанный в дорогие меха.
– Разве настоящий мужчина будет сжигать женщин и стариков? – потребовал ответа викинг.
– Бабы и дряхлые развалины! Других сторонников тебе не найти, – ощерился ярл.
Бренд проницательно посмотрел на дядюшку.
– Пытался уничтожить нас в горящем доме, поскольку сомневаешься, что Тинг меня обвинит. Не очень-то ты уверен в себе!
Ярл на мгновение отвел глаза, но тут же уставился на Бренда.
– Так ты вправду убил моего сына, – рявкнул он, сверкая крохотными, полными ненависти глазками. – Хотел бы я видеть того свидетеля, о котором так много болтают!
Бренд повернулся к Торхоллу, лежавшему на оленьей шкуре, разостланной прямо на снегу. Ярл проследил за направлением его взгляда.
– Ага, значит, это Торхолл Храбрый! Я так и думал!
– Поздравляешь себя с мудрым решением расправиться с его семьей? – спокойно осведомился Бренд.
Ярл даже подпрыгнул от неожиданности.
– Замолчи!
– А тебе только этого и надо! – зарычал Бренд. – Хочешь, чтобы я рта не раскрывал, пока ты, желая отомстить за сына, убиваешь любого, кого заподозришь.
– Ты убил моего сына! – завопил ярл. – Если бы не ты, Эйрик был бы жив и здоров!
Бренд смотрел в сверкающие глаза врага. Душа ярла была так полна ненависти, что никакие слова и уверения не могли проникнуть через эту толстую стену. Он молча глядел на дядю, брата отца, пославшего убийц к племяннику, уничтожившего его дом.
Бренд с отвращением отвернулся и стал рассматривать пепелище. Теперь у Освальда и Ольги не осталось убежища, хотя у Бренда был еще один дом. Он всегда мог переехать туда. Но старики? У них ничего нет!
Бренд, нервно сузив глаза, вновь повернулся к ярлу.
– Отпусти его, – приказал он Грольфу. – А ты, дядя, убирайся! Путь до твоего дома неблизкий!
Ярл не двинулся с места.
– Встретимся на Тинге, – процедил он наконец, искоса глядя на женщин и мужчин, спокойно стоявших за спиной Бренда.
– Я хочу справедливости! Хочу заполучить твои земли, фермы, скот! Все! Но этого недостаточно, чтобы возместить мне смерть сына! Месть! Месть – вот что терзает мне душу!
Он почти визжал, бледно-голубые глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Бренд мрачно наблюдал за ним.
– Встретимся на Тинге, – повторил он. – Посмотрим, на чьей стороне окажется правосудие!
Он повернулся спиной к ярлу и отошел, устало вытирая лоб рукой. Необходимо как можно скорее устроить стариков. Они долго не выдержат на холоде без теплой одежды.
– Соберите все плащи и одеяла, какие сможете найти, – приказал Бренд, и Олаф побежал к дымящимся развалинам. Вскоре он вернулся с грязной, полуобугленной одеждой и раздал ее погорельцам, а потом вновь направился в дом и вынес оттуда мертвого пса Бьярни. Ольга и Освальд со слезами смотрели, как Олаф осторожно кладет труп животного на снег.
Бренд обнял за плечи Ольгу и Уинсом. Грольф поднял Торхолла. За ними последовала Инга с грудой истлевших одеял. Позади процессии, настороженно озираясь, шагали матросы Грольфа.
– Пойдем, – решил Бренд. – Переночуем в деревне. Больше ничего не остается.
Погорельцы медленно направились к Стевенджеру, осторожно обходя ярла, словно того не было здесь. Ярл наблюдал за ними горящими ненавистью глазами.
– Я уничтожил бы всех, – пробормотал он, – даже женщин.
Потом, топнув ногой, повернулся и зашагал в холодный одинокий дом.
ГЛАВА 42
ГЛАВА 43
– Уинсом, – окликал он. – Уинсом!
Где же она? Он пробирался через комнату, натыкаясь на опрокинутые скамьи и столы, но дым немилосердно слепил глаза. Огонь все разгорался, и Бренд едва успел увернуться от большого обломка горящей крыши. Отступив, он через мгновение рванулся вперед, хотя более мудрый и менее отчаявшийся человек поспешил бы уйти.
– Уинсом! – снова позвал Бренд. Ответа не было. Он снова двинулся вперед, но на пути встала огненная стена.
– Уинсом!
Бренд повернулся и заковылял к двери, кое-как выбрался наружу. Может, ей все-таки удалось спастись! Хоть бы это оказалось правдой!
– Уинсом! – кричал он, лихорадочно озираясь. – Уинсом!
Отчаянные крики почти перекрывали рев пламени.
– Бренд! Я здесь!
Уинсом бросилась навстречу мужу, и тот сжал ее в объятиях, осыпая поцелуями лицо.
– Уинсом, Уинсом, я думал, что потерял тебя!
– О Бренд, – всхлипывала Уинсом, уткнувшись в плечо мужа. – Ты жив! Я так боялась за тебя!
– Тише, мой Восторг, я жив и здоров. Главное, что с тобой ничего не случилось!
Слезы катились по его щекам, и он все сильнее стискивал жену. Как она дорога ему! Как он боялся, что потерял ее! Облегчение было настолько велико, что Бренд пошатнулся.
– Ты превратила меня в хнычущего младенца, – прошептал он. – Я, кажется, вот-вот сознание потеряю!
Уинсом, протянув руку, вытерла ему глаза.
– Слезы? – изумленно охнула она. – Ты плачешь из-за меня? О Бренд, ты меня любишь!
– Конечно!
– Правда?!
И внезапно все сомнения в его любви, страхи, что он предпочитает Ингу, растаяли, словно сгорев в пожаре. Этот человек любил ее, любил горячо, искренне, страстно. Разве не он только что рисковал жизнью, чтобы спасти ее из горящего дома?
Она приникла к нему еще теснее.
– О Бренд, я так люблю тебя!
Они целовались, не обращая внимания на грязь, сажу, перемазанную одежду и потрескивание огня. Только громкий, радостный крик Грольфа вернул их к реальности. Гордо толкая перед собой жирного обмякшего ярла, он остановился перед Брендом.
– Вот, привел ярла, – объявил он.
Бренд разъяренно уставился на человека, только сейчас уничтожившего его дом и замышлявшего убить его. Невысокий, средних лет, толстобрюхий, закутанный в дорогие меха.
– Разве настоящий мужчина будет сжигать женщин и стариков? – потребовал ответа викинг.
– Бабы и дряхлые развалины! Других сторонников тебе не найти, – ощерился ярл.
Бренд проницательно посмотрел на дядюшку.
– Пытался уничтожить нас в горящем доме, поскольку сомневаешься, что Тинг меня обвинит. Не очень-то ты уверен в себе!
Ярл на мгновение отвел глаза, но тут же уставился на Бренда.
– Так ты вправду убил моего сына, – рявкнул он, сверкая крохотными, полными ненависти глазками. – Хотел бы я видеть того свидетеля, о котором так много болтают!
Бренд повернулся к Торхоллу, лежавшему на оленьей шкуре, разостланной прямо на снегу. Ярл проследил за направлением его взгляда.
– Ага, значит, это Торхолл Храбрый! Я так и думал!
– Поздравляешь себя с мудрым решением расправиться с его семьей? – спокойно осведомился Бренд.
Ярл даже подпрыгнул от неожиданности.
– Замолчи!
– А тебе только этого и надо! – зарычал Бренд. – Хочешь, чтобы я рта не раскрывал, пока ты, желая отомстить за сына, убиваешь любого, кого заподозришь.
– Ты убил моего сына! – завопил ярл. – Если бы не ты, Эйрик был бы жив и здоров!
Бренд смотрел в сверкающие глаза врага. Душа ярла была так полна ненависти, что никакие слова и уверения не могли проникнуть через эту толстую стену. Он молча глядел на дядю, брата отца, пославшего убийц к племяннику, уничтожившего его дом.
Бренд с отвращением отвернулся и стал рассматривать пепелище. Теперь у Освальда и Ольги не осталось убежища, хотя у Бренда был еще один дом. Он всегда мог переехать туда. Но старики? У них ничего нет!
Бренд, нервно сузив глаза, вновь повернулся к ярлу.
– Отпусти его, – приказал он Грольфу. – А ты, дядя, убирайся! Путь до твоего дома неблизкий!
Ярл не двинулся с места.
– Встретимся на Тинге, – процедил он наконец, искоса глядя на женщин и мужчин, спокойно стоявших за спиной Бренда.
– Я хочу справедливости! Хочу заполучить твои земли, фермы, скот! Все! Но этого недостаточно, чтобы возместить мне смерть сына! Месть! Месть – вот что терзает мне душу!
Он почти визжал, бледно-голубые глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Бренд мрачно наблюдал за ним.
– Встретимся на Тинге, – повторил он. – Посмотрим, на чьей стороне окажется правосудие!
Он повернулся спиной к ярлу и отошел, устало вытирая лоб рукой. Необходимо как можно скорее устроить стариков. Они долго не выдержат на холоде без теплой одежды.
– Соберите все плащи и одеяла, какие сможете найти, – приказал Бренд, и Олаф побежал к дымящимся развалинам. Вскоре он вернулся с грязной, полуобугленной одеждой и раздал ее погорельцам, а потом вновь направился в дом и вынес оттуда мертвого пса Бьярни. Ольга и Освальд со слезами смотрели, как Олаф осторожно кладет труп животного на снег.
Бренд обнял за плечи Ольгу и Уинсом. Грольф поднял Торхолла. За ними последовала Инга с грудой истлевших одеял. Позади процессии, настороженно озираясь, шагали матросы Грольфа.
– Пойдем, – решил Бренд. – Переночуем в деревне. Больше ничего не остается.
Погорельцы медленно направились к Стевенджеру, осторожно обходя ярла, словно того не было здесь. Ярл наблюдал за ними горящими ненавистью глазами.
– Я уничтожил бы всех, – пробормотал он, – даже женщин.
Потом, топнув ногой, повернулся и зашагал в холодный одинокий дом.
ГЛАВА 42
– Уинсом, – прошептал Бренд. Они лежали наверху, в доме Бренда, на огромной резкой деревянной кровати. Внизу спали измученные Ольга, Олаф, Освальд и Арни.
– Это Большой Дом, – объяснил Бренд жене, – назван так, потому что принадлежал предкам отца, и к тому же очень велик – двухэтажный, выстроенный из дерева, и потолки повыше обычных.
Уинсом сразу понравилось новое жилище, выстроенное на вершине холма, возвышавшегося над окружающими полянами. Она долго в недоумении бродила по комнатам, не представляя, как будет здесь жить. Конечно, Уинсом предпочла бы, чтобы дом был круглым, как вигвамы в родной деревне, но, поскольку норвежцы таких вигвамов не строили, она попросту пожала плечами и смирилась с формой и видом «Гнезда Тора» – таково было настоящее название дома.
Бренд признался Уинсом, что не любит жить здесь, и даже подарил кровать родителей – высоко ценимое наследство – и велел сделать для себя новую, оставив только два вышитых матерью гобелена. Слишком много ужасных воспоминаний будили в нем эти комнаты: кровожадные коварные замыслы матери, готовой на все, чтобы стать хозяйкой этого места, долгие отлучки отца, жизнь у ярла на правах приемного сына…
Уинсом расслышала нотки грусти в голосе Бренда, когда тот рассказывал о своем детстве, и поклялась, что отныне муж будет знать одну лишь ласку, любовь и тепло. Но сначала они должны поговорить начистоту и все выяснить.
– Уинсом? – снова спросил Бренд. – Ты чем-то расстроена, мой Восторг?
Уинсом неохотно отвела глаза от искусно вышитого гобелена, изображавшего схватку между жеребцами: два скакуна схватились в смертельной битве, стараясь покусать и изувечить друг друга.
Зажженные свечи и красивые масляные светильники отбрасывали мягкий свет на стены комнаты, на резные деревянные сундуки, наполненные одеждой, которая, как сказал Бренд, предназначена для нее и добыта в набегах. На одном сундуке лежала открытая шкатулка с драгоценностями, подаренными мужем, – теперь Уинсом стала гордой владелицей прекрасного серебряного филигранного ожерелья, трех больших брошей – серебряной, с гранатами и янтарем. Но главным сокровищем оказались серебряные филигранные браслеты, усыпанные драгоценными рубинами, которые носили выше локтя. Когда Бренд преподнес ей браслеты, Уинсом с восторгом схватила их и надевала с тех пор при любой возможности. Даже теперь, сидя обнаженной на постели, Уинсом натянула украшения. Рубины таинственно поблескивали, и Уинсом против воли то и дело бросала восхищенные взгляды на кровавые камни.
Бренд не сводил глаз с жены. Как она прекрасна! Темные густые волосы разметались по плечам, огромные карие глаза радостно сверкают, голова чуть опущена… сердце его вновь наполнилось горячей любовью к этой женщине.
Наконец она взглянула на мужа.
– Ты просто ошеломил меня, Бренд, – вздохнула она, настороженно присматриваясь к нему.
– Чем же, дорогая женушка? – недоуменно спросил он.
– С тех пор как наш дом сожгли, и мы поселились здесь, ты только и знаешь, что делаешь мне подарки.
– И это тебе не по нраву, мой Восторг? – Бренд поднял светлые брови. – Не может быть, любовь моя. Многие женщины хотели бы иметь подобные затруднения!
Уинсом нерешительно улыбнулась, поняв, что муж шутит.
– Я… я просто… просто хотела знать. Ты вправду любишь меня?
Она затаила дыхание, боясь того, что может услышать сейчас, Бренд ударил ладонью по лбу.
– И ты еще спрашиваешь? Это после того, как я бросился за тобой в горящий дом? У тебя хватает духу говорить такое?..
– Ш-ш-ш, – прошептала Уинсом, зажимая рот ему ладонью. Бренд лизнул ее пальцы, и она, словно обжегшись, отдернула руку. – Я хочу знать. Я должна знать.
– Ja, я люблю тебя, – ответил Бренд и, задумчиво разглядывая жену, откинулся на мягкие подушки, заложив руки за голову. Уинсом нежно прижалась к нему.
– Я тоже люблю тебя, Бренд, – призналась она.
– Правда? – грустно спросил он.
Уинсом подняла глаза, встревоженная печальными нотками в голосе мужа.
– Да, конечно да, как ты можешь сомневаться?
– Ах, Уинсом, – вздохнул Бренд, – если бы я только мог все сделать по-другому…
– Только не говори, что не хотел жениться на мне! – воскликнула она.
– Нет-нет, Уинсом, совсем не то, – убеждал он, сжимая ее в объятиях. Сила его рук, сила любви, немного успокоила Уинсом, и она облегченно вздохнула.
– Я должен был поступить не так – нужно было не похищать тебя, а спросить, не хочешь ли ехать со мной.
Взгляды темно-карих и синих глаз встретились и застыли.
– Я поехала бы с тобой, Бренд, потому что ты лучший из всех, кого я встречала.
– Но ты не знала меня, – возразил он. – Мы так мало были вместе! И, боюсь, я причинил тебе ужасное зло…
– Какое? – охнула она.
– Тем, что лишил тебя родины, увез от родных…
– Бренд, – умоляюще начала она, взяв его за руку, – мы уже говорили об этом. Сначала я отправилась с тобой против воли, но потом все изменилось. Ты женился на мне, никогда ничем не обидел, обращался как с благородной дамой. Даже был уверен, что спасаешь меня.
Бренд грустно качнул головой.
– Именно так и было. Либо муж Фрейды, либо она сама обязательно расправились бы с тобой. Уинсом серьезно посмотрела на мужа.
– Ты прав. Мне грозила опасность, а ты пришел на помощь, – шепнула она, прижимая его руку к тому месту, где бешено билось ее сердце.
– О, какими словами мне убедить тебя в своей любви, в том, что мне никто не нужен, кроме тебя?
– Не знаю, Уинсом, – тяжело вздохнул Бренд, но тут же медленно расплылся в улыбке. – А что, если ты обнимешь меня покрепче и станешь ласкать, пока дух не перехватит? Тогда, может, поверю в силу твоей любви.
Уинсом уставилась на мужа. Хотя он явно шутил, было в его глазах что-то, заставившее принять его слова всерьез. Только сейчас поняла она, как сильно нуждался в любви этот несгибаемый воин, белокурый великан, просоленный морской волк.
Бренд смущенно откашлялся и сказал:
– Поверь, Уинсом, мне не так-то легко довериться женщине.
И, заметив вопросительный взгляд жены, добавил:
– Моя мать… видишь ли, мне было трудно довериться ей. Я обнаружил, что она не всегда говорила правду, а чаще просто лгала, и… боюсь, перенес недоверие к ней на тебя, по крайней мере вначале. Я почему-то все время ожидал, что ты будешь говорить одно, а думать другое.
– Знаю, – кивнула Уинсом.
Бренд упрямо сжал челюсти и нахмурился.
– Поэтому мне трудно поверить даже сейчас, что ты можешь любить меня и хотеть стать моей женой, ведь именно я увез тебя, не дав другого выбора.
Он пристально вглядывался в лицо жены.
– Скажи честно, Уинсом, все как есть, и, если хочешь, я дам тебе свободу. Ты в самом деле любишь меня? Хочешь остаться и жить со мной? Если нет, клянусь Тором, что отвезу тебя на родину, и никогда ни в чем не упрекну. Одно лишь слово – и все будет как пожелаешь.
Бренд ждал, затаив дыхание, чувствуя, как бьет в висках кровь. Он отчаянно любил жену, но не мог больше удерживать силой. Казалось, прошла вечность, вечность страданий и мук.
– Я люблю тебя, Бренд, всегда любила. И останусь с тобой.
– Ах, любовь моя, – хрипло выдохнул он, стиснув ее в объятиях. Он овладел бы этой прекрасной женщиной, единственной на свете, но она слегка отстранила его. Бренд почувствовал, как она отодвигается, и разжал руки. Лицо его вновь омрачилось.
– Бренд, – тихо начала Уинсом, – я хотела бы спросить тебя об одной вещи.
Бренд взглянул в глаза жены и наконец кивнул, убедившись, что она не отвергает его, а просто хочет убедиться в чем-то.
– Спрашивай, Уинсом.
Он вновь откинулся на подушки, скрестив руки на широкой груди, и стал ждать.
Уинсом чувствовала слабость при одном лишь взгляде на мужа. Он так красив. И неулыбчив. И она любит его больше жизни.
– Бренд, я говорила, что хочу остаться с тобой. Теперь я должна спросить тебя о том же.
Бренд удивленно нахмурился.
– Скажи, а ты… ты хочешь быть со мной? Или… Она запнулась, отвела глаза и нервно вцепилась в одеяло.
– Или собираешься оставить меня и жениться на Инге?
– Инге? – непонимающе переспросил Бренд. – При чем тут Инга?
– Но ты ведь любишь ее?
– Люблю, и что из этого?
– Значит, хочешь жениться на ней?
– Нет, – твердо заверил Бренд, снова сцепив зубы и недоуменно пожимая плечами, – вовсе нет. Зачем, спрашивается? Какой в этом смысл?
– Но… но если любишь ее, и… она так прекрасна…
– Ja, – согласился Бренд, – прекрасна. Но я знал Ингу с детства. И относился к ней, как к сестре. Это вовсе не то чувство, какое я испытываю к тебе.
И он, потянувшись к жене, осыпал ее поцелуями. Мысли Уинсом путались. Она не могла думать ясно, когда его губы оказывались повсюду!
– Но, Бренд! – воскликнула она наконец, – я говорю серьезно!
– Я тоже, – послышался приглушенный ответ.
Бренд зарылся лицом в ее волосы, а горячие губы медленно прокладывали дорожку к ее груди.
Придя в отчаяние, Уинсом вцепилась в белокурые пряди и приподняла его голову. Темные глаза блеснули пламенем, и Бренд на миг увидел перед собой неукротимую дикарку, истинного потомка индейцев-скрелингов.
– Как ты можешь любить калеку? – вскрикнула она.
И не успел звук ее голоса затихнуть, как Уинсом уставилась на мужа с невыразимым страхом.
– Нет, нет, – простонала она. – Я не должна была говорить это…
– Уинсом!
Бренд мгновенно вскочил и попытался отнять ее руки, прижатые к губам, словно она пыталась загнать обратно неосторожные слова.
– О, почему я проболталась, зачем…
– Значит, вот оно что, – медленно протянул Бренд. – Я должен был догадаться…
Уинсом полными ужаса глазами наблюдала за мужем.
Теперь он будет жалеть ее, скажет, что она права… Что-то холодное сжало сердце, и Уинсом поняла, что их любви настал конец.
– Бренд, – простонала она, закрыв лицо. – Уходи. Я не могу…
– Уинсом, взгляни на меня. Взгляни на меня! Он силой оторвал ее руки от лица.
– Я люблю тебя, слышишь?! И ногу твою люблю! И каждый кусочек тела! И не собираюсь покидать тебя и жениться на Инге только потому, что у нее обе ноги одинаковые!
– Собираешься, – жалобно всхлипнула Уинсом.
– Ни за что, – заверил Бренд и приподнял жену за локти. – Подумай сама, разве похоже, что я предпочитаю Ингу или любую другую женщину такой женщине, как ты, только потому, что у тебя одна нога короче?
Он презрительно фыркнул.
– Я знаю: так поступили твой отец и Храбрая Душа.
Уинсом покачала головой и что-то пробормотала.
– Знаю, – безжалостно продолжал Бренд. – Сама говорила. Он выбрал другую, Красную Утку, или что-то вроде этого.
Глаза Бренда зловеще блеснули.
– Ну так вот, это его ошибка, не моя. Я полюбил тебя, потому что ты прекрасна, и не только телом, но и духом… нет ничего лучше и добрее твоей души!
Оба, задыхаясь, уставились друг на друга, не зная, что делать дальше.
– Кроме того, я почти не помню о твоей ноге, – чуть мягче пояснил Бренд. – Просто вижу, что ты иногда прихрамываешь и быстро устаешь, но в моих глазах ты такая же, как и все остальные, здоровые женщины.
Уинсом, вздохнув, безмолвно протянула к нему руки. Бренд обнял жену.
– Ах, Уинсом, Уинсом, – прошептал он ей на ухо, притягивая к себе, – я так люблю тебя. И ни за что не покину ради другой. Только ты одна в моем сердце!
Бренд немного отстранил ее и, нагнувшись, откинул покрывало с левой ноги, покрывая поцелуями искалеченное бедро.
– Нет, нет! – вскрикнула Уинсом, пытаясь оттянуть его голову, – не надо!
Но силы были неравны. Бренд проложил влажную дорожку до самого колена и вниз, к щиколотке, и, превратив жену в плачущее беспомощное создание, проделал то же самое, только уже от щиколотки к бедру.
– Теперь видишь? – прошептал он. – Веришь, что люблю тебя? Никакие стройные ножки не смогут увести меня от тебя, понимаешь?
– Да, – прорыдала Уинсом, – понимаю.
– Вот и хорошо, – кивнул он, пытаясь перевести дыхание и немного успокоиться.
Уинсом самозабвенно бросилась ему на шею.
– О Бренд, – охнула она, – я чувствую твою любовь, чувствую каждым уголком души!
– Наконец-то, – улыбнулся Бренд. – Ах, Уинсом, мой Восторг, я благословляю шторм, забросивший меня в Стромфьорд.
– Шторм? – удивилась она.
– Именно шторм принес меня к тебе, моя неукротимая любовь.
А потом они любили друг друга, страстно, бурно, отчаянно, зная, что их сердца исцелились, а раны зажили.
– Это Большой Дом, – объяснил Бренд жене, – назван так, потому что принадлежал предкам отца, и к тому же очень велик – двухэтажный, выстроенный из дерева, и потолки повыше обычных.
Уинсом сразу понравилось новое жилище, выстроенное на вершине холма, возвышавшегося над окружающими полянами. Она долго в недоумении бродила по комнатам, не представляя, как будет здесь жить. Конечно, Уинсом предпочла бы, чтобы дом был круглым, как вигвамы в родной деревне, но, поскольку норвежцы таких вигвамов не строили, она попросту пожала плечами и смирилась с формой и видом «Гнезда Тора» – таково было настоящее название дома.
Бренд признался Уинсом, что не любит жить здесь, и даже подарил кровать родителей – высоко ценимое наследство – и велел сделать для себя новую, оставив только два вышитых матерью гобелена. Слишком много ужасных воспоминаний будили в нем эти комнаты: кровожадные коварные замыслы матери, готовой на все, чтобы стать хозяйкой этого места, долгие отлучки отца, жизнь у ярла на правах приемного сына…
Уинсом расслышала нотки грусти в голосе Бренда, когда тот рассказывал о своем детстве, и поклялась, что отныне муж будет знать одну лишь ласку, любовь и тепло. Но сначала они должны поговорить начистоту и все выяснить.
– Уинсом? – снова спросил Бренд. – Ты чем-то расстроена, мой Восторг?
Уинсом неохотно отвела глаза от искусно вышитого гобелена, изображавшего схватку между жеребцами: два скакуна схватились в смертельной битве, стараясь покусать и изувечить друг друга.
Зажженные свечи и красивые масляные светильники отбрасывали мягкий свет на стены комнаты, на резные деревянные сундуки, наполненные одеждой, которая, как сказал Бренд, предназначена для нее и добыта в набегах. На одном сундуке лежала открытая шкатулка с драгоценностями, подаренными мужем, – теперь Уинсом стала гордой владелицей прекрасного серебряного филигранного ожерелья, трех больших брошей – серебряной, с гранатами и янтарем. Но главным сокровищем оказались серебряные филигранные браслеты, усыпанные драгоценными рубинами, которые носили выше локтя. Когда Бренд преподнес ей браслеты, Уинсом с восторгом схватила их и надевала с тех пор при любой возможности. Даже теперь, сидя обнаженной на постели, Уинсом натянула украшения. Рубины таинственно поблескивали, и Уинсом против воли то и дело бросала восхищенные взгляды на кровавые камни.
Бренд не сводил глаз с жены. Как она прекрасна! Темные густые волосы разметались по плечам, огромные карие глаза радостно сверкают, голова чуть опущена… сердце его вновь наполнилось горячей любовью к этой женщине.
Наконец она взглянула на мужа.
– Ты просто ошеломил меня, Бренд, – вздохнула она, настороженно присматриваясь к нему.
– Чем же, дорогая женушка? – недоуменно спросил он.
– С тех пор как наш дом сожгли, и мы поселились здесь, ты только и знаешь, что делаешь мне подарки.
– И это тебе не по нраву, мой Восторг? – Бренд поднял светлые брови. – Не может быть, любовь моя. Многие женщины хотели бы иметь подобные затруднения!
Уинсом нерешительно улыбнулась, поняв, что муж шутит.
– Я… я просто… просто хотела знать. Ты вправду любишь меня?
Она затаила дыхание, боясь того, что может услышать сейчас, Бренд ударил ладонью по лбу.
– И ты еще спрашиваешь? Это после того, как я бросился за тобой в горящий дом? У тебя хватает духу говорить такое?..
– Ш-ш-ш, – прошептала Уинсом, зажимая рот ему ладонью. Бренд лизнул ее пальцы, и она, словно обжегшись, отдернула руку. – Я хочу знать. Я должна знать.
– Ja, я люблю тебя, – ответил Бренд и, задумчиво разглядывая жену, откинулся на мягкие подушки, заложив руки за голову. Уинсом нежно прижалась к нему.
– Я тоже люблю тебя, Бренд, – призналась она.
– Правда? – грустно спросил он.
Уинсом подняла глаза, встревоженная печальными нотками в голосе мужа.
– Да, конечно да, как ты можешь сомневаться?
– Ах, Уинсом, – вздохнул Бренд, – если бы я только мог все сделать по-другому…
– Только не говори, что не хотел жениться на мне! – воскликнула она.
– Нет-нет, Уинсом, совсем не то, – убеждал он, сжимая ее в объятиях. Сила его рук, сила любви, немного успокоила Уинсом, и она облегченно вздохнула.
– Я должен был поступить не так – нужно было не похищать тебя, а спросить, не хочешь ли ехать со мной.
Взгляды темно-карих и синих глаз встретились и застыли.
– Я поехала бы с тобой, Бренд, потому что ты лучший из всех, кого я встречала.
– Но ты не знала меня, – возразил он. – Мы так мало были вместе! И, боюсь, я причинил тебе ужасное зло…
– Какое? – охнула она.
– Тем, что лишил тебя родины, увез от родных…
– Бренд, – умоляюще начала она, взяв его за руку, – мы уже говорили об этом. Сначала я отправилась с тобой против воли, но потом все изменилось. Ты женился на мне, никогда ничем не обидел, обращался как с благородной дамой. Даже был уверен, что спасаешь меня.
Бренд грустно качнул головой.
– Именно так и было. Либо муж Фрейды, либо она сама обязательно расправились бы с тобой. Уинсом серьезно посмотрела на мужа.
– Ты прав. Мне грозила опасность, а ты пришел на помощь, – шепнула она, прижимая его руку к тому месту, где бешено билось ее сердце.
– О, какими словами мне убедить тебя в своей любви, в том, что мне никто не нужен, кроме тебя?
– Не знаю, Уинсом, – тяжело вздохнул Бренд, но тут же медленно расплылся в улыбке. – А что, если ты обнимешь меня покрепче и станешь ласкать, пока дух не перехватит? Тогда, может, поверю в силу твоей любви.
Уинсом уставилась на мужа. Хотя он явно шутил, было в его глазах что-то, заставившее принять его слова всерьез. Только сейчас поняла она, как сильно нуждался в любви этот несгибаемый воин, белокурый великан, просоленный морской волк.
Бренд смущенно откашлялся и сказал:
– Поверь, Уинсом, мне не так-то легко довериться женщине.
И, заметив вопросительный взгляд жены, добавил:
– Моя мать… видишь ли, мне было трудно довериться ей. Я обнаружил, что она не всегда говорила правду, а чаще просто лгала, и… боюсь, перенес недоверие к ней на тебя, по крайней мере вначале. Я почему-то все время ожидал, что ты будешь говорить одно, а думать другое.
– Знаю, – кивнула Уинсом.
Бренд упрямо сжал челюсти и нахмурился.
– Поэтому мне трудно поверить даже сейчас, что ты можешь любить меня и хотеть стать моей женой, ведь именно я увез тебя, не дав другого выбора.
Он пристально вглядывался в лицо жены.
– Скажи честно, Уинсом, все как есть, и, если хочешь, я дам тебе свободу. Ты в самом деле любишь меня? Хочешь остаться и жить со мной? Если нет, клянусь Тором, что отвезу тебя на родину, и никогда ни в чем не упрекну. Одно лишь слово – и все будет как пожелаешь.
Бренд ждал, затаив дыхание, чувствуя, как бьет в висках кровь. Он отчаянно любил жену, но не мог больше удерживать силой. Казалось, прошла вечность, вечность страданий и мук.
– Я люблю тебя, Бренд, всегда любила. И останусь с тобой.
– Ах, любовь моя, – хрипло выдохнул он, стиснув ее в объятиях. Он овладел бы этой прекрасной женщиной, единственной на свете, но она слегка отстранила его. Бренд почувствовал, как она отодвигается, и разжал руки. Лицо его вновь омрачилось.
– Бренд, – тихо начала Уинсом, – я хотела бы спросить тебя об одной вещи.
Бренд взглянул в глаза жены и наконец кивнул, убедившись, что она не отвергает его, а просто хочет убедиться в чем-то.
– Спрашивай, Уинсом.
Он вновь откинулся на подушки, скрестив руки на широкой груди, и стал ждать.
Уинсом чувствовала слабость при одном лишь взгляде на мужа. Он так красив. И неулыбчив. И она любит его больше жизни.
– Бренд, я говорила, что хочу остаться с тобой. Теперь я должна спросить тебя о том же.
Бренд удивленно нахмурился.
– Скажи, а ты… ты хочешь быть со мной? Или… Она запнулась, отвела глаза и нервно вцепилась в одеяло.
– Или собираешься оставить меня и жениться на Инге?
– Инге? – непонимающе переспросил Бренд. – При чем тут Инга?
– Но ты ведь любишь ее?
– Люблю, и что из этого?
– Значит, хочешь жениться на ней?
– Нет, – твердо заверил Бренд, снова сцепив зубы и недоуменно пожимая плечами, – вовсе нет. Зачем, спрашивается? Какой в этом смысл?
– Но… но если любишь ее, и… она так прекрасна…
– Ja, – согласился Бренд, – прекрасна. Но я знал Ингу с детства. И относился к ней, как к сестре. Это вовсе не то чувство, какое я испытываю к тебе.
И он, потянувшись к жене, осыпал ее поцелуями. Мысли Уинсом путались. Она не могла думать ясно, когда его губы оказывались повсюду!
– Но, Бренд! – воскликнула она наконец, – я говорю серьезно!
– Я тоже, – послышался приглушенный ответ.
Бренд зарылся лицом в ее волосы, а горячие губы медленно прокладывали дорожку к ее груди.
Придя в отчаяние, Уинсом вцепилась в белокурые пряди и приподняла его голову. Темные глаза блеснули пламенем, и Бренд на миг увидел перед собой неукротимую дикарку, истинного потомка индейцев-скрелингов.
– Как ты можешь любить калеку? – вскрикнула она.
И не успел звук ее голоса затихнуть, как Уинсом уставилась на мужа с невыразимым страхом.
– Нет, нет, – простонала она. – Я не должна была говорить это…
– Уинсом!
Бренд мгновенно вскочил и попытался отнять ее руки, прижатые к губам, словно она пыталась загнать обратно неосторожные слова.
– О, почему я проболталась, зачем…
– Значит, вот оно что, – медленно протянул Бренд. – Я должен был догадаться…
Уинсом полными ужаса глазами наблюдала за мужем.
Теперь он будет жалеть ее, скажет, что она права… Что-то холодное сжало сердце, и Уинсом поняла, что их любви настал конец.
– Бренд, – простонала она, закрыв лицо. – Уходи. Я не могу…
– Уинсом, взгляни на меня. Взгляни на меня! Он силой оторвал ее руки от лица.
– Я люблю тебя, слышишь?! И ногу твою люблю! И каждый кусочек тела! И не собираюсь покидать тебя и жениться на Инге только потому, что у нее обе ноги одинаковые!
– Собираешься, – жалобно всхлипнула Уинсом.
– Ни за что, – заверил Бренд и приподнял жену за локти. – Подумай сама, разве похоже, что я предпочитаю Ингу или любую другую женщину такой женщине, как ты, только потому, что у тебя одна нога короче?
Он презрительно фыркнул.
– Я знаю: так поступили твой отец и Храбрая Душа.
Уинсом покачала головой и что-то пробормотала.
– Знаю, – безжалостно продолжал Бренд. – Сама говорила. Он выбрал другую, Красную Утку, или что-то вроде этого.
Глаза Бренда зловеще блеснули.
– Ну так вот, это его ошибка, не моя. Я полюбил тебя, потому что ты прекрасна, и не только телом, но и духом… нет ничего лучше и добрее твоей души!
Оба, задыхаясь, уставились друг на друга, не зная, что делать дальше.
– Кроме того, я почти не помню о твоей ноге, – чуть мягче пояснил Бренд. – Просто вижу, что ты иногда прихрамываешь и быстро устаешь, но в моих глазах ты такая же, как и все остальные, здоровые женщины.
Уинсом, вздохнув, безмолвно протянула к нему руки. Бренд обнял жену.
– Ах, Уинсом, Уинсом, – прошептал он ей на ухо, притягивая к себе, – я так люблю тебя. И ни за что не покину ради другой. Только ты одна в моем сердце!
Бренд немного отстранил ее и, нагнувшись, откинул покрывало с левой ноги, покрывая поцелуями искалеченное бедро.
– Нет, нет! – вскрикнула Уинсом, пытаясь оттянуть его голову, – не надо!
Но силы были неравны. Бренд проложил влажную дорожку до самого колена и вниз, к щиколотке, и, превратив жену в плачущее беспомощное создание, проделал то же самое, только уже от щиколотки к бедру.
– Теперь видишь? – прошептал он. – Веришь, что люблю тебя? Никакие стройные ножки не смогут увести меня от тебя, понимаешь?
– Да, – прорыдала Уинсом, – понимаю.
– Вот и хорошо, – кивнул он, пытаясь перевести дыхание и немного успокоиться.
Уинсом самозабвенно бросилась ему на шею.
– О Бренд, – охнула она, – я чувствую твою любовь, чувствую каждым уголком души!
– Наконец-то, – улыбнулся Бренд. – Ах, Уинсом, мой Восторг, я благословляю шторм, забросивший меня в Стромфьорд.
– Шторм? – удивилась она.
– Именно шторм принес меня к тебе, моя неукротимая любовь.
А потом они любили друг друга, страстно, бурно, отчаянно, зная, что их сердца исцелились, а раны зажили.
ГЛАВА 43
Наступил день, когда Бренд должен был предстать перед Тингом. Как Уинсом боялась этого, с какой тоской ожидала! Бренд был спокоен, слишком спокоен, и большую часть времени проводил взаперти, вместе с Олафом и Торхоллом, совещаясь, как лучше поступить и что сказать судьям.
Уинсом только стискивала зубы. Она еще успеет поволноваться за мужа. Арни, Ольга и Освальд нехотя согласились остаться дома. Бренд не хотел подвергать их опасности, на случай если на Тинге начнется драка. Арни, надувшись, удалился в одну из комнат.
Уинсом должна была нарядиться ради такого события, но она все тянула, лениво слоняясь по дому, не желая вспоминать о том, что предстояло впереди им всем, особенно Бренду.
Она открывала один за другим сундуки, набитые теплыми одеялами, тончайшими тканями, подобных которым никогда не видела. Она поднесла отрез поближе к лампе, удивляясь, что рука просвечивает сквозь материю. Какое платье можно сшить из этого, и сколько слоев потребуется, чтобы не казаться голой?
Уинсом вспомнила все наряды, которые обычно носили норвежские женщины, но мысленно покачала головой. Да в такой одежде можно просто замерзнуть!
Уинсом отложила невесомую ткань и открыла другой сундук, но не смогла отыскать ничего подходящего к такому торжественному случаю. Может, стоит надеть платье из оленьей кожи… пусть поймут, что она чувствует – чужестранка в незнакомой стране, где нет ни друзей, ни знакомых. Да, лучше ничего не придумаешь!
Она пересекла большую, роскошно обставленную комнату, мельком замечая красивую резную кровать на возвышении, светильники тонкой работы, множество предметов, предназначенных для того, чтобы радовать глаз и тешить душу, отыскала индейский наряд под грудой норвежских туник, подаренных Брендом, – алых, желтых, фиолетовых, голубых. Замша платья потемнела, приобрела красивый коричневый оттенок, и Уинсом хорошенько встряхнула его, чтобы немного разгладить. Бахрома лежала на груди ровно, как любила Уинсом. Вынув из шкатулки большую брошь, усаженную гранатами, она приколола украшение на плече. Да, именно то, что нужно. Она, должно быть, неплохо выглядит. Брошь – единственная уступка норвежским обычаям. В остальном Уинсом будет следовать заветам беотаков, даже наденет мокасины.
Закончив одеваться, Уинсом провела по волосам деревянной расческой, тоже подаренной Брендом, и продолжала расчесываться до тех пор, пока густые длинные пряди не легли на плечи тяжелым водопадом, а отблески пламени из очага не заиграли на них черно-синими огнями.
Отложив гребень, Уинсом сделала шаг к двери, но тут же нерешительно остановилась. Так трудно покинуть эту уютную комнату! Конечно, она немного отвлеклась, пока готовилась предстать перед Тингом, но теперь тревожные мысли о Бренде не давали покоя.
Лгать себе Уинсом не могла: муж в беде, ужасная опасность грозит ему. Торхолл Храбрый не спасет Бренда, ведь мужчины твердо решили защищать Ингу. И ярл, уже не раз пытавшийся убить Бренда, не успокоится, пока не отомстит за смерть сына. Но каждый раз, когда Уинсом пыталась заговорить об этом, Бренд только улыбался, рассеянно гладил ее по плечу и уверял, будто знает, что делает.
Уинсом снова вздохнула, всем сердцем желая верить мужу и боясь, что он в самом деле знает, что делает, и пожертвует свободой и жизнью ради Инги.
Нет, она не ревновала к девушке, не опасалась соперничества. Ведь Бренд сказал, что только ее, Уинсом, любит и хочет видеть своей женой. Нет, самое страшное, если он решится пойти на все, чтобы девушке не грозила опасность, пожертвует собой, лишь бы спасти белокурую подругу детства.
Уинсом сжимала кулаки, пока не побелели костяшки пальцев. Если бы только она могла сказать всю правду перед Тингом, если бы только Бренда оправдали! Может, встать и объявить мужчинам, что не Бренд виновен в смерти Эйрика? Но тогда муж посчитает ее предательницей! О, что, что же ей делать?!
В эти последние ночи они любили друг друга с чувством, похожим на отчаяние, словно Бренд навсегда прощался с ней. И Уинсом с ужасом думала, что так и может быть, что настанет день, когда она больше не увидит его.
Наконец Уинсом услыхала, как Бренд окликнул ее, и, сгорбившись, неохотно встала, всей душой желая задержаться еще немного. Но нетерпение в голосе мужа подстегнуло ее. Значит, ему хочется поскорее покончить с этим? Уинсом понимала, что ярл тоже мечтает заполучить земли Бренда и убить его самого – недаром, не тратя времени, постарался собрать Тинг.
Спустившись вниз, Уинсом подошла к Бренду, и тот вручил жене нарядный плащ из белого меха. Она попыталась заставить себя улыбнуться, выглядеть бодрой и веселой ради мужа, но губы уродливо растягивались, и Бренд, конечно, понимал, как плохо Уинсом. О, каким усталым он выглядит!
Темные волосы Уинсом красиво выделялись на белом меху.
Она прекрасна, подумал Бренд. Но главное – такая верная, добрая и искренняя! Он ощущал, как становится благороднее в ее присутствии, и, если только жена будет рядом, Бренд готов сразиться хоть с сотней Тингов!
Бренд улыбнулся в застенчивые глаза жены и, накинув на нее белый плащ, осторожно обернул хрупкие плечи и нагнулся, чтобы поцеловать розовые губки.
– Как ты прелестна, – пробормотал он, – как прелестна… Носи на…
Бренд замолчал, слова застревали в горле. Как он мог пожелать ей долго носить этот плащ, не зная, увидит ли жену завтра, или его уже не будет в живых. О моя красавица! Помоги мне, Тор… как выпутаться из этой ужасной ловушки?
Не обращая внимания на стоявших рядом Олафа и Торхолла, Бренд нежно поцеловал жену в губы.
– Я люблю тебя, – пробормотал он прерывающимся голосом. – И всегда буду любить, что бы ни случилось. Запомни это.
Уинсом резко отшатнулась.
– Бренд!
Она умоляюще глядела в серьезные синие глаза, словно искала ответа.
– Бренд? – спросила она снова, задыхаясь.
Он покачал головой.
– Все в порядке, Уинсом, мой Восторг, все в порядке!
Олаф, поддерживая Торхолла, пошел к двери. Бренд и Уинсом последовали за ними. Уинсом, наблюдая, как тяжело шаркает ногами Торхолл, припомнила слова Ольги, сказавшей только вчера, что живот Торхолла сжимается и уже не такой большой, а опухоль усохла. Уинсом удивилась, но Ольга заверила, что такое бывает.
Уинсом обернулась, помахала старухе и Освальду, стоявшим на пороге. Вскоре к Бренду присоединились Грольф и двадцать самых сильных и закаленных матросов с обоих кораблей, вооруженных мечами или дубинками.
Уинсом без улыбки поздоровалась с Грольфом. Матросы охраняли Большой Дом со времени переезда Бренда и его домашних. Именно Грольф настоял на мерах предосторожности, сказав, что не доверяет ярлу, который может попытаться поджечь и второй дом с тем, чтобы уж наверняка расправиться с Брендом. Уинсом и Олаф согласились с ним и убедили Бренда в необходимости остерегаться врага. Правда. Уинсом показалось, что Бренд немного уязвлен тем, что приходится быть обязанным молочному брату за спасение в ночь пожара и за заботу об охране дома, но он только поблагодарил Грольфа и сделал, как тот предлагал.
Уинсом только стискивала зубы. Она еще успеет поволноваться за мужа. Арни, Ольга и Освальд нехотя согласились остаться дома. Бренд не хотел подвергать их опасности, на случай если на Тинге начнется драка. Арни, надувшись, удалился в одну из комнат.
Уинсом должна была нарядиться ради такого события, но она все тянула, лениво слоняясь по дому, не желая вспоминать о том, что предстояло впереди им всем, особенно Бренду.
Она открывала один за другим сундуки, набитые теплыми одеялами, тончайшими тканями, подобных которым никогда не видела. Она поднесла отрез поближе к лампе, удивляясь, что рука просвечивает сквозь материю. Какое платье можно сшить из этого, и сколько слоев потребуется, чтобы не казаться голой?
Уинсом вспомнила все наряды, которые обычно носили норвежские женщины, но мысленно покачала головой. Да в такой одежде можно просто замерзнуть!
Уинсом отложила невесомую ткань и открыла другой сундук, но не смогла отыскать ничего подходящего к такому торжественному случаю. Может, стоит надеть платье из оленьей кожи… пусть поймут, что она чувствует – чужестранка в незнакомой стране, где нет ни друзей, ни знакомых. Да, лучше ничего не придумаешь!
Она пересекла большую, роскошно обставленную комнату, мельком замечая красивую резную кровать на возвышении, светильники тонкой работы, множество предметов, предназначенных для того, чтобы радовать глаз и тешить душу, отыскала индейский наряд под грудой норвежских туник, подаренных Брендом, – алых, желтых, фиолетовых, голубых. Замша платья потемнела, приобрела красивый коричневый оттенок, и Уинсом хорошенько встряхнула его, чтобы немного разгладить. Бахрома лежала на груди ровно, как любила Уинсом. Вынув из шкатулки большую брошь, усаженную гранатами, она приколола украшение на плече. Да, именно то, что нужно. Она, должно быть, неплохо выглядит. Брошь – единственная уступка норвежским обычаям. В остальном Уинсом будет следовать заветам беотаков, даже наденет мокасины.
Закончив одеваться, Уинсом провела по волосам деревянной расческой, тоже подаренной Брендом, и продолжала расчесываться до тех пор, пока густые длинные пряди не легли на плечи тяжелым водопадом, а отблески пламени из очага не заиграли на них черно-синими огнями.
Отложив гребень, Уинсом сделала шаг к двери, но тут же нерешительно остановилась. Так трудно покинуть эту уютную комнату! Конечно, она немного отвлеклась, пока готовилась предстать перед Тингом, но теперь тревожные мысли о Бренде не давали покоя.
Лгать себе Уинсом не могла: муж в беде, ужасная опасность грозит ему. Торхолл Храбрый не спасет Бренда, ведь мужчины твердо решили защищать Ингу. И ярл, уже не раз пытавшийся убить Бренда, не успокоится, пока не отомстит за смерть сына. Но каждый раз, когда Уинсом пыталась заговорить об этом, Бренд только улыбался, рассеянно гладил ее по плечу и уверял, будто знает, что делает.
Уинсом снова вздохнула, всем сердцем желая верить мужу и боясь, что он в самом деле знает, что делает, и пожертвует свободой и жизнью ради Инги.
Нет, она не ревновала к девушке, не опасалась соперничества. Ведь Бренд сказал, что только ее, Уинсом, любит и хочет видеть своей женой. Нет, самое страшное, если он решится пойти на все, чтобы девушке не грозила опасность, пожертвует собой, лишь бы спасти белокурую подругу детства.
Уинсом сжимала кулаки, пока не побелели костяшки пальцев. Если бы только она могла сказать всю правду перед Тингом, если бы только Бренда оправдали! Может, встать и объявить мужчинам, что не Бренд виновен в смерти Эйрика? Но тогда муж посчитает ее предательницей! О, что, что же ей делать?!
В эти последние ночи они любили друг друга с чувством, похожим на отчаяние, словно Бренд навсегда прощался с ней. И Уинсом с ужасом думала, что так и может быть, что настанет день, когда она больше не увидит его.
Наконец Уинсом услыхала, как Бренд окликнул ее, и, сгорбившись, неохотно встала, всей душой желая задержаться еще немного. Но нетерпение в голосе мужа подстегнуло ее. Значит, ему хочется поскорее покончить с этим? Уинсом понимала, что ярл тоже мечтает заполучить земли Бренда и убить его самого – недаром, не тратя времени, постарался собрать Тинг.
Спустившись вниз, Уинсом подошла к Бренду, и тот вручил жене нарядный плащ из белого меха. Она попыталась заставить себя улыбнуться, выглядеть бодрой и веселой ради мужа, но губы уродливо растягивались, и Бренд, конечно, понимал, как плохо Уинсом. О, каким усталым он выглядит!
Темные волосы Уинсом красиво выделялись на белом меху.
Она прекрасна, подумал Бренд. Но главное – такая верная, добрая и искренняя! Он ощущал, как становится благороднее в ее присутствии, и, если только жена будет рядом, Бренд готов сразиться хоть с сотней Тингов!
Бренд улыбнулся в застенчивые глаза жены и, накинув на нее белый плащ, осторожно обернул хрупкие плечи и нагнулся, чтобы поцеловать розовые губки.
– Как ты прелестна, – пробормотал он, – как прелестна… Носи на…
Бренд замолчал, слова застревали в горле. Как он мог пожелать ей долго носить этот плащ, не зная, увидит ли жену завтра, или его уже не будет в живых. О моя красавица! Помоги мне, Тор… как выпутаться из этой ужасной ловушки?
Не обращая внимания на стоявших рядом Олафа и Торхолла, Бренд нежно поцеловал жену в губы.
– Я люблю тебя, – пробормотал он прерывающимся голосом. – И всегда буду любить, что бы ни случилось. Запомни это.
Уинсом резко отшатнулась.
– Бренд!
Она умоляюще глядела в серьезные синие глаза, словно искала ответа.
– Бренд? – спросила она снова, задыхаясь.
Он покачал головой.
– Все в порядке, Уинсом, мой Восторг, все в порядке!
Олаф, поддерживая Торхолла, пошел к двери. Бренд и Уинсом последовали за ними. Уинсом, наблюдая, как тяжело шаркает ногами Торхолл, припомнила слова Ольги, сказавшей только вчера, что живот Торхолла сжимается и уже не такой большой, а опухоль усохла. Уинсом удивилась, но Ольга заверила, что такое бывает.
Уинсом обернулась, помахала старухе и Освальду, стоявшим на пороге. Вскоре к Бренду присоединились Грольф и двадцать самых сильных и закаленных матросов с обоих кораблей, вооруженных мечами или дубинками.
Уинсом без улыбки поздоровалась с Грольфом. Матросы охраняли Большой Дом со времени переезда Бренда и его домашних. Именно Грольф настоял на мерах предосторожности, сказав, что не доверяет ярлу, который может попытаться поджечь и второй дом с тем, чтобы уж наверняка расправиться с Брендом. Уинсом и Олаф согласились с ним и убедили Бренда в необходимости остерегаться врага. Правда. Уинсом показалось, что Бренд немного уязвлен тем, что приходится быть обязанным молочному брату за спасение в ночь пожара и за заботу об охране дома, но он только поблагодарил Грольфа и сделал, как тот предлагал.