— Согласен.
Она взглянула на часы.
— Пока приедем, добрые люди в Душанбе, в Ташкенте начнут вставать. Всех обзвоним, все узнаем.
Денисов кивнул.
— Там, в зале, мои друзья. Режиссер, у которого снимается Сабир, — Сухарев Гена.
— Мы знакомы. Второй — в яркой куртке, в клетчатых брюках?..
— Это Аркадий. Не обращайте внимания. Ему нравится шокировать окружающих. Создает ситуации, потом их же описывает. — Она держалась и говорила свободно, не испытывая ни малейших затруднений. — Между прочим, известный драматург. Я вас с ним познакомлю, может, вы даже друг другу понравитесь. — Они двинулись в обратный путь. — Аркадий — человек напористый, за его спиной до определенной поры чувствуешь себя как в танке. Он автор сценария этого детектива, про поезд, в котором Сабир снимается. Мила — его жена, работает в АПН, моя подруга. — Энергичный настрой уже покидал ее. — Постараемся найти Сабира. Вы на машине?
— Да.
— Тогда мы уедем первыми. Аркадий все равно с «Жигулем»… — Жанзакова открыла сумочку. — Ключи здесь. А ребята получат вещи, приедут следом. Больше никого нам не надо, — она положила руку Денисову на локоть. — Есть какие-то частности, не нужно, чтобы и друзья их знали. Согласны, Денисов?
— Через Химки, потом по Кольцевой, — актриса не колеблясь села впереди, к шоферу. — И дальше через Кунцево. — Она что-то поискала в кабине рядом с дверцей, рассмеялась. — Показалось, что еду с «леваком» и надо накинуть предохранительный ремень. Девушка совсем потеряла голову…
Пожилой водитель-милиционер, соскучившись по разговору, спросил:
— Думали, двадцать второй таксопарк? — «Двадцать вторым» обозначали любителей заработать на «подвозе», в Москве официально значился двадцать один таксомоторный парк. — Отчаянные ребята! Особенно у аэропортов. Пользоваться не рекомендую…
Отъехали быстро, так же быстро гнали по шоссе.Город спал. Впереди тянулись к горизонту красные, словно фишки в детской игре, огни. Водителя охватил гоночный азарт, он весь подобрался: по правилам ночной игры надо было оставить все идущие впереди машины позади себя.
— Люблю профессиональную езду, — актриса вынула сигареты. Денисов достал спички. — Особенно по Кольцевой.
— Вы москвичка?
— Родилась в Душанбе. Но с шестнадцати лет, как закончила школу, в Москве. Дядю пригласили преподавать в университете. У меня была золотая медаль, я уехала с ним. Поступать во ВГИК…
— Потом?
— Вышла замуж. Муж был ленинградец, журналист. Почти пять лет прожили в Африке: Нджамена, Бамако, Дакар. В основном, во франкоязычных странах.
— Как там? — водитель ненадолго снизил скорость. — Интересно?
— В то время было много удивительного, я долго не могла привыкнуть. В Бамако, например, белой женщине не дадут на улице нести сумку. Кто-нибудь, совершенно незнакомый человек, обязательно поможет…
Денисов отвлек ее:
— Потом?
— Когда муж первый раз заболел, мы уехали в Ленинград. Московскую прописку я к тому времени потеряла. После его смерти вернулась в Душанбе. Воспитывала сына. Потом познакомилась с Сабиром. С первого дня знакомства мы вместе.
— Взаимоотношения?
— Подруга удивляется: «Сабир влюблен в тебя, как мальчишка!» Это точно. — Жанзакова затянулась, дым сигареты оказался легким, ароматизированным. — Учил французский язык, чтобы писать мне письма! Я как-то сказала, что Митя, мой муж, долгое время переписывался со мной только на французском. Сабир возит с собой на гастроли серебряный прибор — вилку, ложку. Вдруг я заеду! Крахмальные салфетки.
— А ваше отношение?
Она выпустила дым.
— Прошлое, если оно было прекрасным, как мое, нельзя зачеркнуть. Видимо, и нельзя повторить. Все другое. От брака у меня сын, он сейчас с родителями. В этом году заканчивает школу. Он и Сабир, больше у меня никого нет. И ни к кому я не отношусь лучше…
Казалось, она снова повторит в конце: «И все же — прошлое, если оно было прекрасным, как мое, нельзя зачеркнуть. Видимо, и нельзя повторить…»
Денисов больше не касался этой темы. Жанзакова время от времени сама возвращалась к ней.
— Сабир принимал меня как есть. С моими проблемами. Но и сколько я с ним повозилась! Вы бы видели, каким он был! Как себя вел, одевался, разговаривал… Что читал! А какие анекдоты рассказывал…
— Когда вы виделись в последний раз?
— В феврале я была в Москве, а через неделю он прилетел в Мурманск.
— Съемки в самом Мурманске?
— Там недалеко. Он прилетел выступать по линии пропаганды киноискусства. Режиссер дал машину, я его встречала.
— Долго пробыл?
— Три дня. У него было несколько выступлений. «Жанзаков, выходит, совершил в феврале довольно большое турне, — подумал Денисов. — Москва — Ухта — Мурманск. Снова Москва!»
— Кроме того, мы почти через день разговаривали по телефону. Дьявол!..
Встречная машина пронеслась у самого крыла.
— Как люди ездят!
Они выехали на Юбилейный проспект, после Ленинградского шоссе он казался безлюдным унылым проселком.
— Как он звонил вам? Заказывал или набирал по автомату?
— По автомату. Из центра…
«Пока я ни в чем особенно не ошибся. Вот и междугородная-автомат засветилась».
— Сабир избаловал меня звонками. Говорили по полчаса… Вообще в чем-то мне повезло в жизни… Наши отношения с Сабиром чисты, как слеза. Он принес мне счастье, когда уже ни на что не надеялась.
— Когда Жанзаков в последний раз звонил?
— Позавчера, в четверг. После восьми вечера. Быстрые звонки междугородной. Думаю, это он. Я была в ванной. Выбежала — уже поздно.
— И больше звонков не было?
— Он все равно бы не дозвонился. Я уже сдала номер в гостинице. Вчера и сегодня мы снимались в районе, ночевали в финских домиках. Там не было телефона. А разговаривали мы с ним накануне. В среду. Ничего такого, что могло бы насторожить.
— Он не говорил, что собирается оставить съемки?
— Ни разу.
— Может, предложили участие в каком-то фильме?
— Сабир бы сказал.
— У вас есть какое-нибудь объяснение случившемуся? Ссора, ревность…
— Нет. О ревности вообще не может быть речи… Мне все кажется, что он вот-вот даст знать о себе и все объяснит. И все окажется простым — только нам почему-то это не приходит в голову. Я привыкла: за ним как за каменной стеной.
— Не думаете, что с ним могло что-то произойти…
— Страшное? Нет. Физически Сабир очень сильный. Феноменально. В свое время занимался каратэ, кун-фу. Потом тхеквондо — корейской борьбой. Бывший председатель федерации считал, что он наиболее способный из учеников… За это я не боюсь.
— Нам прямо в Крылатское? — Водитель оторвал взгляд от дороги.
— До Рублевского шоссе. Там на улицу академика Павлова.
— Вам уже приходилось жить здесь?
— Куда мы сейчас едем? Конечно! По нескольку недель. Хозяйка — моя лучшая подруга. Сейчас она с мужем за границей. Ее и мужа я тоже знаю по Мали.
— Жанзаков тут жил?
— У него даже есть ключи. Он мог пользоваться квартирой: все равно стоит пустая. Правда, далеко ездить на съемки.
— В ваш приезд в Москву, в феврале, вы приезжали сюда?
— Я жила здесь вместе с Сабиром.
— А может, сейчас вы увидите его? — спросил вдруг шофер, которому по правилам водительской этики следовало делать вид, что он нем и глух.
— Все может быть, отступать некуда! — тон у нее внезапно стал неприязненным, жестким. Денисов понял: мысль о том, что актер по какой-то причине мог эти дни, пока его искали, находиться в Крылатском, приходила и к Жанзаковой, но актриса спешила от нее избавиться.
— Поворот, — она показала рукой.
Шофер понял свою ошибку — ничего не сказал.
— Этот длинный дом. Второй подъезд от угла. Спасибо.
Еще не выйдя из машины, актриса вскинула голову — было поздно, ни в одном из окон не горел свет.
— Ждать? — спросил водитель у Денисова.
— Пока да.
Они прошли в подъезд.
— Код? — поинтересовался Денисов.
— Кода нет. Лифтерша. Наверное, спит. Девятый этаж… — Жанзакова уже волновалась.
— Он знал, что вы прилетаете сегодня?
— Сабир ждет через неделю.
Останавливаясь на девятом, лифт громко щелкнул — мог разбудить весь дом. Тереза подошла к двери напротив, быстро вставила ключ, повернула.
Дверь не открылась.
— Внутренняя задвижка… — актриса побледнела.
Изнутри не доносился ни один звук.
— Лучше вы, — она уступила место Денисову. — Вдруг что-то случилось. Не могу. Выключатель справа — дерните шнур.
Дверь поддалась неожиданно легко. Еще входя, Денисов на весу поймал шнур выключателя, мягко потянул — в прихожей вспыхнул неяркий свет. Впереди была незакрытая дверь кухни, задернутое шторой окно.
Актриса уже взяла себя в руки, шумно ступая, прошла вперед, зажгла везде свет.
— Никого нет.
Квартира была двухкомнатная, улучшенной планировки, как и в большинстве здешних зданий. Мебель, показалось Денисову, куплена недавно, расставлена впопыхах, как попало. Повсюду на стенах висели африканские маски, довольно живописные, искусно вырезанные.
— Смотрите, — позвала Жанзакова из дальней комнаты, — Сабир приезжал сюда!
Денисов прошел в большую комнату. Прямо против двери стояла тахта, которую, уходя, забыли прибрать, подушки в изголовье были смяты, в ногах лежало ватное одеяло. Свежий пододеяльник был тоже измят.
— Я приберу, не против? — актриса, не снимая жакета, взялась за подушки. — И что-нибудь сготовим. В Мурманске мне подарили югославскую ветчину в банках. Вы голодны?
— Нет. Спасибо.
— Сейчас ребята подъедут. Аркадий, тот в любой момент хочет лопать, Милка готовить не любит… — Не переставая объяснять, она сбросила постель в тумбочку. — Кофе должен быть — я оставила две банки. Подкрепимся и начнем искать беглеца. Но сначала переоденусь.
— Я могу позвонить?
— Сколько угодно. Параллельный аппарат в той комнате.
Во второй комнате стояла еще оттоманка, секция с книгами, среди которых, похоже, не было ни одной читаной, все новые — только из издательства. Ни один клочок бумаги не валялся на глазах, нигде не было ни одной старой вещи, из тех, с которыми переезжают в новую квартиру без надежды расстаться.
Хозяева, безусловно, были людьми, лишенными сентиментальных предрассудков, — тем более удивил Денисова предмет, валявшийся рядом с оттоманкой. Денисов поднял его, осмотрел, сунул назад за тахту.
«Огрызок старого деревянного гребня!..»
Гребень был ручной работы, частый, расколовшийся от долгого употребления. Как он здесь оказался?
Телефон в дежурной части был свободен. Трубку взял оперуполномоченный Кравцов. Он подстраховывал Денисова.
— Проверь, заказывали ли отсюда переговоры по межгороду. — Денисов назвал номер, с которого звонил. — С кем? Когда? Кто?
— Вас понял, шеф. — Кравцов был моложе, работал недавно и сохранил манеры и жаргон выпускника Спортивной школы Олимпийского резерва, кем, в сущности, и оставался все это время. — Ждать вас к завтраку?
— Непременно.
Денисов осмотрелся.
Пыли — свидетельство того, что в квартире долгое время никого не было, — Денисов не увидел. В хлебнице на кухне лежал кусочек батона, не успевший до конца зачерстветь. На пустом пакете из-под молока стояла дата: «24».
— Вот и я! — Жанзакова была в вельветовых брюках, в безрукавке, надетой поверх кофточки. Лицо ее выглядело усталым. Денисов подумал, что она никак не моложе сорока. — Сейчас все сделаем…
Из кухонного серванта появилось блюдо, актриса принялась быстро заполнять его крохотными квадратными бутербродами с ветчиной, не забывая проткнуть каждый маленькой, словно игрушечной, шпажкой.
— Подкрепимся и будем звонить. Если бы кто-нибудь знал, как мне противопоказана нервотрепка и как часто именно со мной она происходит!
— У вашего мужа есть деньги?
— Конечно!
— На счете?
— В сберкассе. Одно время он не был в штате, зарплата не шла. Поэтому создавал сбережения. И жил на них, когда бывал в простое.
— У него одна сберкнижка?
— Несколько. Сабир не любит получать наличные. Или истратит, или выпросят — отказать не может.
— Суммы большие?
— Никогда не заглядывала. Во всяком случае, не бедствуем. И у меня тоже есть деньги.
— Предстояли ли ему какие-нибудь траты в ближайшее время?
— Крупные?
— Довольно крупные!
— Нет.
— Может, кто-нибудь попросил?
— Он мог взять деньги для первой жены. Я никогда не препятствовала. Это его дело — там ребенок, тем более девочка. Нужно то и другое. Сабир к ней очень привязан. — Тереза явно не знала о снятых со счета деньгах.
— Не собирались, например, покупать машину?
У меня есть «Жигули». В Душанбе. Правда, никак не приведем их в порядок. Одной машины нам хватит. — Она не придала значения вопросам, мысли ее заняты были другим: — Может, связаться со съемочной группой? Вдруг Сабир появился?
— Я проверю.
Для себя Денисов не делал ставку на звонки в съемочную группу.
«Все равно как человек, который потерял деньги. То и дело он заглядывает в пустой бумажник… Искать надо не там!»
Сухарев, кинодраматург Аркадий и его жена ввалились около трех ночи — голодные, усталые. Под самым Крылатским на Рублевском шоссе у них сломалась машина, около часа простояли на дороге.
— Сплошные напасти… — экзотически одетый кинодраматург снял очки-консервы, сразу же набросился на бутерброды. — От Сабира ничего?
— Нет пока.
— Аркадий, Милочка, — Тереза представила Денисову драматурга, его жену.
— Денисов, оперуполномоченный розыска.
— С Геннадием вы знакомы.
Сухарев церемонно, как перед тем в аэропорту, кивнул, отошел к окну.
— Никуда не звонили? — Аркадий хватал с блюда сразу по нескольку бутербродов.
— Первый звонок — своим. В три! Так я решила. Потом старикам Сабира, в Союз. Дальше как выйдет.
Актриса заварила кофе, в помещении, похожем на мебельный салон, запахло жильем.
— Я пока воспользуюсь телефоном. — Сухарев пошел в комнату.
— Хабибуло может что-то знать, — сказал драматург с набитым ртом. Он назвал еще несколько имен. — Подожди, надо записать всех.
— А Рахим? — спросил Сухарев.
— Мы звонили с Милой. Он в Ашхабаде.
— Тогда Рахим отпадает, — Тереза принялась разливать кофе.
— А вы почему не едите?
Жена драматурга уже несколько минут присматривалась к Денисову, ей не терпелось начать привычный треп.
— Какая ветчина! Как Тереза все красиво сделала! Я думаю, она для вас постаралась! Правда, Тереза? Что бы ни случилось, мужчина, тем более молодой, крепкий, должен есть! Без этого нельзя, вы согласны со мной?
Она чувствовала себя как рыба в воде в беспрестанном варьировании ни к чему не обязывающих полунамеков, недоговорок. Денисов в таком общении всегда проигрывал, как человек, для которого слово и дело были крепко и тяжело связаны, а любой намек становился поводом к наблюдениям и выводам.
— Вы действительно не едите ветчину? Между прочим, зря! Она совершенно свежая.
— Я знаю.
— В чем же дело?
Она делала вид, что не понимает его скованности, несвободы, нежелания есть с людьми неблизкими. Жена Жанзакова взглянула на часы:
— Три. В Душанбе шесть часов. Папа встал. Готовится сесть за письменный стол. — Она пояснила для Денисова: — Он писатель, — Тереза назвала незнакомую короткую фамилию. — Это псевдоним. Каждый день, что бы ни случилось, садится работать. И так на протяжении многих десятков лет.
— В каком он возрасте?
— Он у меня пожилой. Восемьдесят два года. Я была самой младшей в семье. А теперь мой сын.
— Ваши еще ни о чем не знают?
— Не хотела беспокоить. Расстроятся!
— На два дня исчез! — вмешалась Мила. — Аркадий неделями пропадает. Представляешь, сколько я могла подкинуть работы уголовному розыску в наше пятидесятое отделение? В «полтинник»!
— Разное отношение к мужьям, — заметил драматург, не переставая жевать.
— Ладно, — Мила смягчилась, — какая там сейчас погода, в Душанбе?
— Весна. В самом разгаре.
— Папе привет.
В дверь заглянул Сухарев: телефон освободился. Все перешли в большую комнату. Жена Жанзакова подсела к журнальному столику, набрала восьмерку, подождала, затем принялась быстро накручивать диск.
— Занято! Очень странно…
— Ты быстро вращаешь диск, — заметила жена драматурга.
Муж ее не замедлил вмешаться:
— Набирать номер следует совершенно бестрепетно. Спокойной рукой. Все равно как во время стрельбы. Неодушевленный предмет, а все чувствует.
— Пример телекинеза?
— Я наблюдал за одним типом в Лаг-Вегасе…
— Занято! Я же говорю! — Тереза успела набрать номер. — Отец с кем-то разговаривает.
— Дай я! Какой телефон? — Мила взяла трубку. Номер в Душанбе был занят.
— Куда он может звонить так рано?
— А может, ему звонят?
Актриса пожала плечами.
Несколько минут сидели молча, в стекле отражался незамысловатый интерьер с перекошенными лицами африканских колдунов в простенках.
Наконец Жанзаковой удалось дозвониться:
— Папа, это я. Из Москвы… — Тереза говорила по-русски, Денисов решил, что она не знает родного языка, либо не владеет им в совершенстве. — У вас все здоровы? Как ты? Тофик? — Денисов понял, что она спрашивает о сыне. — Как мама? У меня? Тоже, в общем, все в порядке… — Казалось, говорила она одна, а отец, успевал лишь вставлять отдельные слова. Такой разговор требовал навыка — слушать и говорить требовалось одновременно.
— Сабир не звонил? Нет, я его еще не видела. С кем ты сейчас разговаривал — у тебя было занято? — В этом месте Тереза сделала единственную паузу — молча выслушала ответ и повторила: — Звонки, как междугородный, берешь трубку — не отвечает. И сразу гудки. Занято! Три раза так. Папа! Ну, я кладу трубку. Может, перезвонят? Если Сабир, скажи что я у Эллы. У меня все в порядке. Я буду тебе еще звонить через час… У Тофика все нормально? Ну, ладно. Маме привет, Тахмине, Нигине, Джамиле… — Она положила трубку. — Кто-то звонит ему по междугородному, не может соединиться.
— Будем надеяться, что это Сабир, — сказала Мила.
— Я, пожалуй, выпил бы еще чашечку кофе, — осторожно сказал Сухарев.
— Я приготовлю, — Тереза поднялась.
Режиссер тоже встал, не ожидая, следом за ней отправился на кухню.
«С прилетом Жанзаковой, — подумал Денисов, — Сухареву ни на минуту не удалось переговорить с Терезой наедине. И вот теперь такая возможность впервые ему представилась».
ГЛАВА ПЯТАЯ
Она взглянула на часы.
— Пока приедем, добрые люди в Душанбе, в Ташкенте начнут вставать. Всех обзвоним, все узнаем.
Денисов кивнул.
— Там, в зале, мои друзья. Режиссер, у которого снимается Сабир, — Сухарев Гена.
— Мы знакомы. Второй — в яркой куртке, в клетчатых брюках?..
— Это Аркадий. Не обращайте внимания. Ему нравится шокировать окружающих. Создает ситуации, потом их же описывает. — Она держалась и говорила свободно, не испытывая ни малейших затруднений. — Между прочим, известный драматург. Я вас с ним познакомлю, может, вы даже друг другу понравитесь. — Они двинулись в обратный путь. — Аркадий — человек напористый, за его спиной до определенной поры чувствуешь себя как в танке. Он автор сценария этого детектива, про поезд, в котором Сабир снимается. Мила — его жена, работает в АПН, моя подруга. — Энергичный настрой уже покидал ее. — Постараемся найти Сабира. Вы на машине?
— Да.
— Тогда мы уедем первыми. Аркадий все равно с «Жигулем»… — Жанзакова открыла сумочку. — Ключи здесь. А ребята получат вещи, приедут следом. Больше никого нам не надо, — она положила руку Денисову на локоть. — Есть какие-то частности, не нужно, чтобы и друзья их знали. Согласны, Денисов?
— Через Химки, потом по Кольцевой, — актриса не колеблясь села впереди, к шоферу. — И дальше через Кунцево. — Она что-то поискала в кабине рядом с дверцей, рассмеялась. — Показалось, что еду с «леваком» и надо накинуть предохранительный ремень. Девушка совсем потеряла голову…
Пожилой водитель-милиционер, соскучившись по разговору, спросил:
— Думали, двадцать второй таксопарк? — «Двадцать вторым» обозначали любителей заработать на «подвозе», в Москве официально значился двадцать один таксомоторный парк. — Отчаянные ребята! Особенно у аэропортов. Пользоваться не рекомендую…
Отъехали быстро, так же быстро гнали по шоссе.Город спал. Впереди тянулись к горизонту красные, словно фишки в детской игре, огни. Водителя охватил гоночный азарт, он весь подобрался: по правилам ночной игры надо было оставить все идущие впереди машины позади себя.
— Люблю профессиональную езду, — актриса вынула сигареты. Денисов достал спички. — Особенно по Кольцевой.
— Вы москвичка?
— Родилась в Душанбе. Но с шестнадцати лет, как закончила школу, в Москве. Дядю пригласили преподавать в университете. У меня была золотая медаль, я уехала с ним. Поступать во ВГИК…
— Потом?
— Вышла замуж. Муж был ленинградец, журналист. Почти пять лет прожили в Африке: Нджамена, Бамако, Дакар. В основном, во франкоязычных странах.
— Как там? — водитель ненадолго снизил скорость. — Интересно?
— В то время было много удивительного, я долго не могла привыкнуть. В Бамако, например, белой женщине не дадут на улице нести сумку. Кто-нибудь, совершенно незнакомый человек, обязательно поможет…
Денисов отвлек ее:
— Потом?
— Когда муж первый раз заболел, мы уехали в Ленинград. Московскую прописку я к тому времени потеряла. После его смерти вернулась в Душанбе. Воспитывала сына. Потом познакомилась с Сабиром. С первого дня знакомства мы вместе.
— Взаимоотношения?
— Подруга удивляется: «Сабир влюблен в тебя, как мальчишка!» Это точно. — Жанзакова затянулась, дым сигареты оказался легким, ароматизированным. — Учил французский язык, чтобы писать мне письма! Я как-то сказала, что Митя, мой муж, долгое время переписывался со мной только на французском. Сабир возит с собой на гастроли серебряный прибор — вилку, ложку. Вдруг я заеду! Крахмальные салфетки.
— А ваше отношение?
Она выпустила дым.
— Прошлое, если оно было прекрасным, как мое, нельзя зачеркнуть. Видимо, и нельзя повторить. Все другое. От брака у меня сын, он сейчас с родителями. В этом году заканчивает школу. Он и Сабир, больше у меня никого нет. И ни к кому я не отношусь лучше…
Казалось, она снова повторит в конце: «И все же — прошлое, если оно было прекрасным, как мое, нельзя зачеркнуть. Видимо, и нельзя повторить…»
Денисов больше не касался этой темы. Жанзакова время от времени сама возвращалась к ней.
— Сабир принимал меня как есть. С моими проблемами. Но и сколько я с ним повозилась! Вы бы видели, каким он был! Как себя вел, одевался, разговаривал… Что читал! А какие анекдоты рассказывал…
— Когда вы виделись в последний раз?
— В феврале я была в Москве, а через неделю он прилетел в Мурманск.
— Съемки в самом Мурманске?
— Там недалеко. Он прилетел выступать по линии пропаганды киноискусства. Режиссер дал машину, я его встречала.
— Долго пробыл?
— Три дня. У него было несколько выступлений. «Жанзаков, выходит, совершил в феврале довольно большое турне, — подумал Денисов. — Москва — Ухта — Мурманск. Снова Москва!»
— Кроме того, мы почти через день разговаривали по телефону. Дьявол!..
Встречная машина пронеслась у самого крыла.
— Как люди ездят!
Они выехали на Юбилейный проспект, после Ленинградского шоссе он казался безлюдным унылым проселком.
— Как он звонил вам? Заказывал или набирал по автомату?
— По автомату. Из центра…
«Пока я ни в чем особенно не ошибся. Вот и междугородная-автомат засветилась».
— Сабир избаловал меня звонками. Говорили по полчаса… Вообще в чем-то мне повезло в жизни… Наши отношения с Сабиром чисты, как слеза. Он принес мне счастье, когда уже ни на что не надеялась.
— Когда Жанзаков в последний раз звонил?
— Позавчера, в четверг. После восьми вечера. Быстрые звонки междугородной. Думаю, это он. Я была в ванной. Выбежала — уже поздно.
— И больше звонков не было?
— Он все равно бы не дозвонился. Я уже сдала номер в гостинице. Вчера и сегодня мы снимались в районе, ночевали в финских домиках. Там не было телефона. А разговаривали мы с ним накануне. В среду. Ничего такого, что могло бы насторожить.
— Он не говорил, что собирается оставить съемки?
— Ни разу.
— Может, предложили участие в каком-то фильме?
— Сабир бы сказал.
— У вас есть какое-нибудь объяснение случившемуся? Ссора, ревность…
— Нет. О ревности вообще не может быть речи… Мне все кажется, что он вот-вот даст знать о себе и все объяснит. И все окажется простым — только нам почему-то это не приходит в голову. Я привыкла: за ним как за каменной стеной.
— Не думаете, что с ним могло что-то произойти…
— Страшное? Нет. Физически Сабир очень сильный. Феноменально. В свое время занимался каратэ, кун-фу. Потом тхеквондо — корейской борьбой. Бывший председатель федерации считал, что он наиболее способный из учеников… За это я не боюсь.
— Нам прямо в Крылатское? — Водитель оторвал взгляд от дороги.
— До Рублевского шоссе. Там на улицу академика Павлова.
— Вам уже приходилось жить здесь?
— Куда мы сейчас едем? Конечно! По нескольку недель. Хозяйка — моя лучшая подруга. Сейчас она с мужем за границей. Ее и мужа я тоже знаю по Мали.
— Жанзаков тут жил?
— У него даже есть ключи. Он мог пользоваться квартирой: все равно стоит пустая. Правда, далеко ездить на съемки.
— В ваш приезд в Москву, в феврале, вы приезжали сюда?
— Я жила здесь вместе с Сабиром.
— А может, сейчас вы увидите его? — спросил вдруг шофер, которому по правилам водительской этики следовало делать вид, что он нем и глух.
— Все может быть, отступать некуда! — тон у нее внезапно стал неприязненным, жестким. Денисов понял: мысль о том, что актер по какой-то причине мог эти дни, пока его искали, находиться в Крылатском, приходила и к Жанзаковой, но актриса спешила от нее избавиться.
— Поворот, — она показала рукой.
Шофер понял свою ошибку — ничего не сказал.
— Этот длинный дом. Второй подъезд от угла. Спасибо.
Еще не выйдя из машины, актриса вскинула голову — было поздно, ни в одном из окон не горел свет.
— Ждать? — спросил водитель у Денисова.
— Пока да.
Они прошли в подъезд.
— Код? — поинтересовался Денисов.
— Кода нет. Лифтерша. Наверное, спит. Девятый этаж… — Жанзакова уже волновалась.
— Он знал, что вы прилетаете сегодня?
— Сабир ждет через неделю.
Останавливаясь на девятом, лифт громко щелкнул — мог разбудить весь дом. Тереза подошла к двери напротив, быстро вставила ключ, повернула.
Дверь не открылась.
— Внутренняя задвижка… — актриса побледнела.
Изнутри не доносился ни один звук.
— Лучше вы, — она уступила место Денисову. — Вдруг что-то случилось. Не могу. Выключатель справа — дерните шнур.
Дверь поддалась неожиданно легко. Еще входя, Денисов на весу поймал шнур выключателя, мягко потянул — в прихожей вспыхнул неяркий свет. Впереди была незакрытая дверь кухни, задернутое шторой окно.
Актриса уже взяла себя в руки, шумно ступая, прошла вперед, зажгла везде свет.
— Никого нет.
Квартира была двухкомнатная, улучшенной планировки, как и в большинстве здешних зданий. Мебель, показалось Денисову, куплена недавно, расставлена впопыхах, как попало. Повсюду на стенах висели африканские маски, довольно живописные, искусно вырезанные.
— Смотрите, — позвала Жанзакова из дальней комнаты, — Сабир приезжал сюда!
Денисов прошел в большую комнату. Прямо против двери стояла тахта, которую, уходя, забыли прибрать, подушки в изголовье были смяты, в ногах лежало ватное одеяло. Свежий пододеяльник был тоже измят.
— Я приберу, не против? — актриса, не снимая жакета, взялась за подушки. — И что-нибудь сготовим. В Мурманске мне подарили югославскую ветчину в банках. Вы голодны?
— Нет. Спасибо.
— Сейчас ребята подъедут. Аркадий, тот в любой момент хочет лопать, Милка готовить не любит… — Не переставая объяснять, она сбросила постель в тумбочку. — Кофе должен быть — я оставила две банки. Подкрепимся и начнем искать беглеца. Но сначала переоденусь.
— Я могу позвонить?
— Сколько угодно. Параллельный аппарат в той комнате.
Во второй комнате стояла еще оттоманка, секция с книгами, среди которых, похоже, не было ни одной читаной, все новые — только из издательства. Ни один клочок бумаги не валялся на глазах, нигде не было ни одной старой вещи, из тех, с которыми переезжают в новую квартиру без надежды расстаться.
Хозяева, безусловно, были людьми, лишенными сентиментальных предрассудков, — тем более удивил Денисова предмет, валявшийся рядом с оттоманкой. Денисов поднял его, осмотрел, сунул назад за тахту.
«Огрызок старого деревянного гребня!..»
Гребень был ручной работы, частый, расколовшийся от долгого употребления. Как он здесь оказался?
Телефон в дежурной части был свободен. Трубку взял оперуполномоченный Кравцов. Он подстраховывал Денисова.
— Проверь, заказывали ли отсюда переговоры по межгороду. — Денисов назвал номер, с которого звонил. — С кем? Когда? Кто?
— Вас понял, шеф. — Кравцов был моложе, работал недавно и сохранил манеры и жаргон выпускника Спортивной школы Олимпийского резерва, кем, в сущности, и оставался все это время. — Ждать вас к завтраку?
— Непременно.
Денисов осмотрелся.
Пыли — свидетельство того, что в квартире долгое время никого не было, — Денисов не увидел. В хлебнице на кухне лежал кусочек батона, не успевший до конца зачерстветь. На пустом пакете из-под молока стояла дата: «24».
— Вот и я! — Жанзакова была в вельветовых брюках, в безрукавке, надетой поверх кофточки. Лицо ее выглядело усталым. Денисов подумал, что она никак не моложе сорока. — Сейчас все сделаем…
Из кухонного серванта появилось блюдо, актриса принялась быстро заполнять его крохотными квадратными бутербродами с ветчиной, не забывая проткнуть каждый маленькой, словно игрушечной, шпажкой.
— Подкрепимся и будем звонить. Если бы кто-нибудь знал, как мне противопоказана нервотрепка и как часто именно со мной она происходит!
— У вашего мужа есть деньги?
— Конечно!
— На счете?
— В сберкассе. Одно время он не был в штате, зарплата не шла. Поэтому создавал сбережения. И жил на них, когда бывал в простое.
— У него одна сберкнижка?
— Несколько. Сабир не любит получать наличные. Или истратит, или выпросят — отказать не может.
— Суммы большие?
— Никогда не заглядывала. Во всяком случае, не бедствуем. И у меня тоже есть деньги.
— Предстояли ли ему какие-нибудь траты в ближайшее время?
— Крупные?
— Довольно крупные!
— Нет.
— Может, кто-нибудь попросил?
— Он мог взять деньги для первой жены. Я никогда не препятствовала. Это его дело — там ребенок, тем более девочка. Нужно то и другое. Сабир к ней очень привязан. — Тереза явно не знала о снятых со счета деньгах.
— Не собирались, например, покупать машину?
У меня есть «Жигули». В Душанбе. Правда, никак не приведем их в порядок. Одной машины нам хватит. — Она не придала значения вопросам, мысли ее заняты были другим: — Может, связаться со съемочной группой? Вдруг Сабир появился?
— Я проверю.
Для себя Денисов не делал ставку на звонки в съемочную группу.
«Все равно как человек, который потерял деньги. То и дело он заглядывает в пустой бумажник… Искать надо не там!»
Сухарев, кинодраматург Аркадий и его жена ввалились около трех ночи — голодные, усталые. Под самым Крылатским на Рублевском шоссе у них сломалась машина, около часа простояли на дороге.
— Сплошные напасти… — экзотически одетый кинодраматург снял очки-консервы, сразу же набросился на бутерброды. — От Сабира ничего?
— Нет пока.
— Аркадий, Милочка, — Тереза представила Денисову драматурга, его жену.
— Денисов, оперуполномоченный розыска.
— С Геннадием вы знакомы.
Сухарев церемонно, как перед тем в аэропорту, кивнул, отошел к окну.
— Никуда не звонили? — Аркадий хватал с блюда сразу по нескольку бутербродов.
— Первый звонок — своим. В три! Так я решила. Потом старикам Сабира, в Союз. Дальше как выйдет.
Актриса заварила кофе, в помещении, похожем на мебельный салон, запахло жильем.
— Я пока воспользуюсь телефоном. — Сухарев пошел в комнату.
— Хабибуло может что-то знать, — сказал драматург с набитым ртом. Он назвал еще несколько имен. — Подожди, надо записать всех.
— А Рахим? — спросил Сухарев.
— Мы звонили с Милой. Он в Ашхабаде.
— Тогда Рахим отпадает, — Тереза принялась разливать кофе.
— А вы почему не едите?
Жена драматурга уже несколько минут присматривалась к Денисову, ей не терпелось начать привычный треп.
— Какая ветчина! Как Тереза все красиво сделала! Я думаю, она для вас постаралась! Правда, Тереза? Что бы ни случилось, мужчина, тем более молодой, крепкий, должен есть! Без этого нельзя, вы согласны со мной?
Она чувствовала себя как рыба в воде в беспрестанном варьировании ни к чему не обязывающих полунамеков, недоговорок. Денисов в таком общении всегда проигрывал, как человек, для которого слово и дело были крепко и тяжело связаны, а любой намек становился поводом к наблюдениям и выводам.
— Вы действительно не едите ветчину? Между прочим, зря! Она совершенно свежая.
— Я знаю.
— В чем же дело?
Она делала вид, что не понимает его скованности, несвободы, нежелания есть с людьми неблизкими. Жена Жанзакова взглянула на часы:
— Три. В Душанбе шесть часов. Папа встал. Готовится сесть за письменный стол. — Она пояснила для Денисова: — Он писатель, — Тереза назвала незнакомую короткую фамилию. — Это псевдоним. Каждый день, что бы ни случилось, садится работать. И так на протяжении многих десятков лет.
— В каком он возрасте?
— Он у меня пожилой. Восемьдесят два года. Я была самой младшей в семье. А теперь мой сын.
— Ваши еще ни о чем не знают?
— Не хотела беспокоить. Расстроятся!
— На два дня исчез! — вмешалась Мила. — Аркадий неделями пропадает. Представляешь, сколько я могла подкинуть работы уголовному розыску в наше пятидесятое отделение? В «полтинник»!
— Разное отношение к мужьям, — заметил драматург, не переставая жевать.
— Ладно, — Мила смягчилась, — какая там сейчас погода, в Душанбе?
— Весна. В самом разгаре.
— Папе привет.
В дверь заглянул Сухарев: телефон освободился. Все перешли в большую комнату. Жена Жанзакова подсела к журнальному столику, набрала восьмерку, подождала, затем принялась быстро накручивать диск.
— Занято! Очень странно…
— Ты быстро вращаешь диск, — заметила жена драматурга.
Муж ее не замедлил вмешаться:
— Набирать номер следует совершенно бестрепетно. Спокойной рукой. Все равно как во время стрельбы. Неодушевленный предмет, а все чувствует.
— Пример телекинеза?
— Я наблюдал за одним типом в Лаг-Вегасе…
— Занято! Я же говорю! — Тереза успела набрать номер. — Отец с кем-то разговаривает.
— Дай я! Какой телефон? — Мила взяла трубку. Номер в Душанбе был занят.
— Куда он может звонить так рано?
— А может, ему звонят?
Актриса пожала плечами.
Несколько минут сидели молча, в стекле отражался незамысловатый интерьер с перекошенными лицами африканских колдунов в простенках.
Наконец Жанзаковой удалось дозвониться:
— Папа, это я. Из Москвы… — Тереза говорила по-русски, Денисов решил, что она не знает родного языка, либо не владеет им в совершенстве. — У вас все здоровы? Как ты? Тофик? — Денисов понял, что она спрашивает о сыне. — Как мама? У меня? Тоже, в общем, все в порядке… — Казалось, говорила она одна, а отец, успевал лишь вставлять отдельные слова. Такой разговор требовал навыка — слушать и говорить требовалось одновременно.
— Сабир не звонил? Нет, я его еще не видела. С кем ты сейчас разговаривал — у тебя было занято? — В этом месте Тереза сделала единственную паузу — молча выслушала ответ и повторила: — Звонки, как междугородный, берешь трубку — не отвечает. И сразу гудки. Занято! Три раза так. Папа! Ну, я кладу трубку. Может, перезвонят? Если Сабир, скажи что я у Эллы. У меня все в порядке. Я буду тебе еще звонить через час… У Тофика все нормально? Ну, ладно. Маме привет, Тахмине, Нигине, Джамиле… — Она положила трубку. — Кто-то звонит ему по междугородному, не может соединиться.
— Будем надеяться, что это Сабир, — сказала Мила.
— Я, пожалуй, выпил бы еще чашечку кофе, — осторожно сказал Сухарев.
— Я приготовлю, — Тереза поднялась.
Режиссер тоже встал, не ожидая, следом за ней отправился на кухню.
«С прилетом Жанзаковой, — подумал Денисов, — Сухареву ни на минуту не удалось переговорить с Терезой наедине. И вот теперь такая возможность впервые ему представилась».
ГЛАВА ПЯТАЯ
Ночной разговор о мастерстве
Минуты неуверенности и раздумья закончились. Денисов сосредоточился на драматурге и его жене.
— Когда вы в последний раз видели Жанзакова у себя?
— Сабира? По-моему, он был у нас в марте? — Мила взглянула на мужа. — Ты тогда уже вернулся из Братиславы…
Для всех словно существовало два разных человека: «Жанзаков» и «Сабир», и прежде чем ответить, большинство производило в уме простой, но важный обмен.
«Жанзаков» был популярным актером, лауреатом республиканской и ведомственных премий, он снимался в характерных ролях, закончил высшие режиссерские курсы, «Сабир» был другом всех и вся, спортсменом, рубахой-парнем, у него не было комплексов, самозабвенно любил свою вторую жену, эта любовь сказывалась благотворно на его облике, манерах: в последние годы актер стал мягче, интеллигентнее…
«И мало кто знает про его раздвоенность, — подумал Денисов, — то, о чем рассказал бритоголовый. Мальчик-боксер, одержав победу в восьмом раунде, женившись на дочери менеджера, не получил то, о чем мечтал. Потерял дар легко привлекать сердца, истинных друзей, дочь…» — Денисову показалось, что он нашел верную модель.
— Из Брно, — драматург двинул кресло, — не из Братиславы.
— Все едино, — возразила жена. — Значит, это был уже март.
Они сидели втроем вокруг журнального столика. Светать за окном и не думало.
Из кухни, где режиссер все еще пил кофе, не доносилось ни одного звука. Сухарев и жена Жанзакова разговаривали почти неслышно.
— Он пришел к вам один?
— Один. Потом появился оператор со студии Горького… Коля… Он сейчас в отъезде. Сидели, разговаривали…
— О чем? Помните?
— О Будде, махатмах…
Денисов не понял. Аркадий пояснил:
— Коля большой специалист по Индии, увлекается буддизмом, дзенбуддизмом.
— Он шутит, — Мила пересела на тахту. — Знаний там никаких. Все на уровне брошюр атеистической серии.
— Я забыл, что оперуполномоченный может об этом не знать.
Аркадий расстегнул сорочку — под подбородком на шее блеснула довольно толстая цепочка. Животом он налег на журнальный столик, отодвигая кресло назад.
— Махатмы — сейчас общее увлечение…
— Больше никого в тот вечер не было?
— Нет. Посмотрели телевизор. Попили чай. Все по-домашнему.
— Жанзаков о чем-нибудь говорил?
— Больше молчал. По-моему, он ушел первым.
— Лишь уходя, — вмешался драматург, — Сабир поверг Колю в легкий транс. Когда тот демонстрировал осведомленность в древнейшей религии, Сабир процитировал кого-то из наисовременнейших исследователей. Коля так и отпал.
— Вы заходили к нему в вагон?
— Неоднократно. И я, и Мила.
— Кого-нибудь видели из тех, кто может сейчас помочь?
— Жанну Рудь… С ней тоже стоит поговорить. Подруга Терезы.
— В комнате было жарко.
— Вы не откроете окно? — попросила Мила. Денисов поднялся, приоткрыл форточку.
— Так?
— Да, — она сбросила туфли, устроилась поудобнее. — Вам часто приходится вот так, ночами, вести розыск?
— Бывает…
— Как интересно!
Присмотревшись, жене драматурга можно было дать лет пятьдесят и больше, тем не менее морщин на ее лице видно не было, а в какой-то момент оно казалось даже юным.
«Словно маска, — подумал Денисов. — И неизвестно, что за человек за ней. Как относится к тому, что ты говоришь».
— Жена, наверное, вас совсем дома не видит…
Денисов не поддержал тему.
— Чем Жанзаков занимался в свободное время? Как проводил вечера?
— Читал. Я привозил ему книги. У него очень широкий диапазон чтения. Психология творчества, восточная медицина, наука, спорт. Огромный круг интересов. Пожалуй, я еще с таким не сталкивался. Художественной литературы, правда, он читал мало. Ромен Роллан, Маркес. Из последних — Чингиз Айтматов. Гусейнов. Взял из библиотеки Валентина Сидорова — «Семь дней в Гималаях».
Денисов взглянул на часы. Было начало пятого. Надеяться на то, что Жанзаков, дозвонившись до тестя в Душанбе, свяжется сразу с квартирой в Крылатском, не приходилось.
«Профессии юриста и врача похожи, — говорит один из старых оперуполномоченных, наставник и друг Денисова. — Но в отличие от врачей, юрист не может надеяться на то, что человеческая природа в случае казуса обойдется без него и здоровый организм победит болезнь. Под наш лежачий камень вода не подтечет никогда…
— Съемки, вообще работа над фильмом увлекала его? Что он говорил?
Аркадий достал сигарету, огромный живот его колыхнулся:
— Вам приходилось раньше сталкиваться с кинопроизводством?
— Односторонне. Я летал в Бухару в связи с убийством администратора картины. Несколько допросов. Все.
— Не знаю, смогу ли я вас убедить. Говорить об увлечении трудно. Специфичность работы. Сегодня может сниматься конец фильма, а завтра начало или середина.
Сплошная мозаика. От актера требуется высокий профессионализм. Вы не смотрели материал, который мы отсняли? Сценарий тоже не читали?
— Когда он мог увидеть, дорогой! — Мила на тахте пожала плечами.
— Конечно же. «Что-то с памятью моей стало…» Очень интересный сценарий. Мила может подтвердить.
— Твои сценарии — самые интересные, дорогой.
— Спасибо, Милочка. Так вот по поводу фильма. Речь идет о раскрытии преступления, что-то вроде «Восточного экспресса» Агаты Кристи. Сотрудники анализируют преступный почерк и выходят на убийцу. Я месяца два ходил в ваше управление транспортной милиции каждый день. Как на работу…
«Я неточно сформулировал вопрос…» — подумал Денисов. Это не могло его интересовать. И упоминание термина, кочевавшего из одной легкой пьесы в другую, звучало безмерно фальшиво.
— В общем, да.
Так в свое время в уголке Дурова шокировал его ученый ворон, когда скрипучим совершенно человеческим голосом четко произнес:»Во-ло-дя!»
«О чем можно узнать за два даже полных месяца хождений в контору? — Денисов пожал плечами. — Что можно почувствовать, когда не отвечаешь за результат розыска, не обязан ни искать, ни запоминать, ни ломать голову. Не знаешь температуры милицейских отношений?»
— Трудная у него роль?
— Я сторонник сложного. Тогда актеру есть что играть… Когда-то давно я сам играл в детском театре. В «Печальном однолюбе» Симона Соловейчика у меня была роль учителя рисования. Там я рассказываю о том, как даю задание ученикам. Я говорю им: «Человек гуляет с котом. Нарисуйте, что человек думает о коте. А потом — что кот думает о человеке». И они садятся и прекрасно рисуют… Мы привыкли к последовательному показу проблем. Поэтапному. Но, представьте, проблемы накладываются одна на другую. Замкнутый круг. Понимаете?
— Что, это применительно к роли, которую играет Жанзаков?
— Когда вы в последний раз видели Жанзакова у себя?
— Сабира? По-моему, он был у нас в марте? — Мила взглянула на мужа. — Ты тогда уже вернулся из Братиславы…
Для всех словно существовало два разных человека: «Жанзаков» и «Сабир», и прежде чем ответить, большинство производило в уме простой, но важный обмен.
«Жанзаков» был популярным актером, лауреатом республиканской и ведомственных премий, он снимался в характерных ролях, закончил высшие режиссерские курсы, «Сабир» был другом всех и вся, спортсменом, рубахой-парнем, у него не было комплексов, самозабвенно любил свою вторую жену, эта любовь сказывалась благотворно на его облике, манерах: в последние годы актер стал мягче, интеллигентнее…
«И мало кто знает про его раздвоенность, — подумал Денисов, — то, о чем рассказал бритоголовый. Мальчик-боксер, одержав победу в восьмом раунде, женившись на дочери менеджера, не получил то, о чем мечтал. Потерял дар легко привлекать сердца, истинных друзей, дочь…» — Денисову показалось, что он нашел верную модель.
— Из Брно, — драматург двинул кресло, — не из Братиславы.
— Все едино, — возразила жена. — Значит, это был уже март.
Они сидели втроем вокруг журнального столика. Светать за окном и не думало.
Из кухни, где режиссер все еще пил кофе, не доносилось ни одного звука. Сухарев и жена Жанзакова разговаривали почти неслышно.
— Он пришел к вам один?
— Один. Потом появился оператор со студии Горького… Коля… Он сейчас в отъезде. Сидели, разговаривали…
— О чем? Помните?
— О Будде, махатмах…
Денисов не понял. Аркадий пояснил:
— Коля большой специалист по Индии, увлекается буддизмом, дзенбуддизмом.
— Он шутит, — Мила пересела на тахту. — Знаний там никаких. Все на уровне брошюр атеистической серии.
— Я забыл, что оперуполномоченный может об этом не знать.
Аркадий расстегнул сорочку — под подбородком на шее блеснула довольно толстая цепочка. Животом он налег на журнальный столик, отодвигая кресло назад.
— Махатмы — сейчас общее увлечение…
— Больше никого в тот вечер не было?
— Нет. Посмотрели телевизор. Попили чай. Все по-домашнему.
— Жанзаков о чем-нибудь говорил?
— Больше молчал. По-моему, он ушел первым.
— Лишь уходя, — вмешался драматург, — Сабир поверг Колю в легкий транс. Когда тот демонстрировал осведомленность в древнейшей религии, Сабир процитировал кого-то из наисовременнейших исследователей. Коля так и отпал.
— Вы заходили к нему в вагон?
— Неоднократно. И я, и Мила.
— Кого-нибудь видели из тех, кто может сейчас помочь?
— Жанну Рудь… С ней тоже стоит поговорить. Подруга Терезы.
— В комнате было жарко.
— Вы не откроете окно? — попросила Мила. Денисов поднялся, приоткрыл форточку.
— Так?
— Да, — она сбросила туфли, устроилась поудобнее. — Вам часто приходится вот так, ночами, вести розыск?
— Бывает…
— Как интересно!
Присмотревшись, жене драматурга можно было дать лет пятьдесят и больше, тем не менее морщин на ее лице видно не было, а в какой-то момент оно казалось даже юным.
«Словно маска, — подумал Денисов. — И неизвестно, что за человек за ней. Как относится к тому, что ты говоришь».
— Жена, наверное, вас совсем дома не видит…
Денисов не поддержал тему.
— Чем Жанзаков занимался в свободное время? Как проводил вечера?
— Читал. Я привозил ему книги. У него очень широкий диапазон чтения. Психология творчества, восточная медицина, наука, спорт. Огромный круг интересов. Пожалуй, я еще с таким не сталкивался. Художественной литературы, правда, он читал мало. Ромен Роллан, Маркес. Из последних — Чингиз Айтматов. Гусейнов. Взял из библиотеки Валентина Сидорова — «Семь дней в Гималаях».
Денисов взглянул на часы. Было начало пятого. Надеяться на то, что Жанзаков, дозвонившись до тестя в Душанбе, свяжется сразу с квартирой в Крылатском, не приходилось.
«Профессии юриста и врача похожи, — говорит один из старых оперуполномоченных, наставник и друг Денисова. — Но в отличие от врачей, юрист не может надеяться на то, что человеческая природа в случае казуса обойдется без него и здоровый организм победит болезнь. Под наш лежачий камень вода не подтечет никогда…
— Съемки, вообще работа над фильмом увлекала его? Что он говорил?
Аркадий достал сигарету, огромный живот его колыхнулся:
— Вам приходилось раньше сталкиваться с кинопроизводством?
— Односторонне. Я летал в Бухару в связи с убийством администратора картины. Несколько допросов. Все.
— Не знаю, смогу ли я вас убедить. Говорить об увлечении трудно. Специфичность работы. Сегодня может сниматься конец фильма, а завтра начало или середина.
Сплошная мозаика. От актера требуется высокий профессионализм. Вы не смотрели материал, который мы отсняли? Сценарий тоже не читали?
— Когда он мог увидеть, дорогой! — Мила на тахте пожала плечами.
— Конечно же. «Что-то с памятью моей стало…» Очень интересный сценарий. Мила может подтвердить.
— Твои сценарии — самые интересные, дорогой.
— Спасибо, Милочка. Так вот по поводу фильма. Речь идет о раскрытии преступления, что-то вроде «Восточного экспресса» Агаты Кристи. Сотрудники анализируют преступный почерк и выходят на убийцу. Я месяца два ходил в ваше управление транспортной милиции каждый день. Как на работу…
«Я неточно сформулировал вопрос…» — подумал Денисов. Это не могло его интересовать. И упоминание термина, кочевавшего из одной легкой пьесы в другую, звучало безмерно фальшиво.
— В общем, да.
Так в свое время в уголке Дурова шокировал его ученый ворон, когда скрипучим совершенно человеческим голосом четко произнес:»Во-ло-дя!»
«О чем можно узнать за два даже полных месяца хождений в контору? — Денисов пожал плечами. — Что можно почувствовать, когда не отвечаешь за результат розыска, не обязан ни искать, ни запоминать, ни ломать голову. Не знаешь температуры милицейских отношений?»
— Трудная у него роль?
— Я сторонник сложного. Тогда актеру есть что играть… Когда-то давно я сам играл в детском театре. В «Печальном однолюбе» Симона Соловейчика у меня была роль учителя рисования. Там я рассказываю о том, как даю задание ученикам. Я говорю им: «Человек гуляет с котом. Нарисуйте, что человек думает о коте. А потом — что кот думает о человеке». И они садятся и прекрасно рисуют… Мы привыкли к последовательному показу проблем. Поэтапному. Но, представьте, проблемы накладываются одна на другую. Замкнутый круг. Понимаете?
— Что, это применительно к роли, которую играет Жанзаков?