— Домой, — Голлюбика улегся в траву, пятиугольно раскинувшись ("Шестиугольно, — поправила Лайка, — прикройся. — Она порылась в джипе и выкинула ему шорты).
— Но где наш дом? — аукнулось Наждаком.
— Повсюду, — Голлюбика отрешенно вздохнул. Он пристально разглядывал небо. Занимался рассвет.
Часть вторая. Статика: Лента Mru
— Ну и духота, — пробормотала она. И, чуть помедлив, спросила: — Как твое ухо?
— Окно не открою, — отрезал Марат.
— Чуть-чуть, — попросила Тамара. — Веди потише, и тебе не надует.
— Потише, — передразнил ее Марат, машинально берясь за ухо. — Ты стрелку видишь? Если через минуту… через секунду… я не увижу заправки…
Тамара звякнула браслетами, которые она часа полтора назад приобрела у цыгана — тот, толстый, расхристанный, обливавшийся потом, бросился чуть ли не под колеса; его «девятка» с разверзшимся задом наполовину зарылась в кювет. В общем, этот цыган, переваливаясь на манер своего излюбленного родового и плясового животного, подбежал к машине, разбросавши руки: купите! Купите! Застряли, денег нет на бензин — вот, пожалте, чистое золото, рубликов восемьсот восемьдесят. И начал совать, они, ошеломленные натиском, малодушно купили; итак, браслеты звякнули, а лицо Тамары потемнело. Она бы убила Марата, как муху, но не умела водить.
Марат в пятидесятый раз вывернул рулевое колесо, и тут их глазам, уже привыкшим к безнадежности серых петель и черного ельника, открылась сверкавшая красным, синим и белым бензозаправочная станция.
— Вот, — впервые за последние полтора часа Марат улыбнулся. Он проурчал это слово, почти отрыгнул, и Тамара, хотя она не меньше мужа обрадовалась бензину, посмотрела на него с неприкрытым отвращением. Ей все чаще и чаще становилось противно ощущать себя прекрасной половиной этого стриженного под ежик, плечистого хама в мокрой рубахе и затхлых шортах.
— Сука, — сказал Марат через секунду, отчего Тамара испытала малопонятное торжество. Она проследила за взглядом Марата и увидела белую картонку: далекий, еще неразличимый по своему содержанию картонный квадратик в оконце, сам по себе совершенно безобидный, но, в силу неизменного свойства всех квадратиков во всех оконцах, имевший недвусмысленно зловещее значение.
— Топлива нет, — изрек Марат отчаянным голосом и резко притормозил возле ближайшей башенки.
Тамара повела темными очками, как слепая стрекоза:
— Только не выступай. Ты слышишь меня? Я тебя очень прошу, избавь меня от своих безумных припадков. В конце концов, они же не виноваты, что у них закончился бензин.
— А мы в чем виноваты? — казалось, что квадратное лицо Марата прохудилось, и из дыр, вот-вот готовых образоваться, сейчас польется ядовитая кислота, замешанная на гное гнева.
Он оттолкнулся от руля и неуклюже выбрался из машины. Тамара осталась сидеть — прямая, словно черная королева. Средняя часть ее лица была вдавлена, как будто ее вмяли сапогом, тогда как лоб и подбородок выступали далеко вперед. Фигура, доставшаяся в жульнической партии жлобу, любителю хапать. Ей очень хотелось выйти на воздух, но Тамара не двигалась с места. Она поправила косынку и безучастно уставилась на мятое оцинкованное ведро, забытое кем-то на обочине бесстрастно-серого шоссе.
Марат вразвалочку, пригнувши светло-колючую голову, приближался к оконцу — источнику разочарования и вероятному ответчику за все прошлые и будущие злоключения. Гравий, по которому он ступал, хрустел, будто выбитые зубы. Он чуть не сбил с ног щуплого человека в стандартном комбинезоне. Марат остановился в дециметре от этого вспомогательного существа. Не говоря ни слова, он выставил палец в направлении квадратика, на котором уже вполне отчетливо, в подтверждение самым безрадостным мыслям, читалось: «Бензина нет».
— Что за на хер? — Марат приступил к человеку, грозя смести его с дороги вопреки всяким разумным доводам, ибо если и была для них какая надежда, то она заключалась именно в этом создании без возраста и пола. — На сотню километров ни литра горючего, так? Вы совсем оборзели в вашей деревне?
Человек же в ответ повел себя с неожиданным достоинством.
— Отойдите от меня, — сказал он обиженно. — Сдайте на пару шагов. В чем, собственно, дело? В пяти километрах есть еще одна заправка. Нам не повезло, мы оказались первыми на этой трассе — все приезжают и все предъявляют какие-то претензии.
Это «все» охладило Марата. Он машинально шагнул назад и принял менее воинственную позу.
— В пяти километрах? — переспросил он с сомнением. — Это точно?
Человек в комбинезоне сердито мотнул картофельной головой:
— Чего мне врать-то? Ну, может, в семи, но не больше. Никто туда, знаете, с угломером не ходил.
Марат, не уверенный в уместности угломера, сунул руку в карман шортов, вынул пачку, выщелкнул сигарету, прикурил.
— Здесь нельзя курить! — вскинулся служитель заправки.
— Почему же? — с издевательской иронией осведомился Марат, своим курительным действием нимало не реагируя на запрет. — Ведь нет же бензина!
— Нельзя! Что я буду вам объяснять, — вздохнул заправщик. — Лучше бы вам отсюда уехать. Говорю вам, в восьми километрах…
— Ах, уже восемь! — воскликнул Марат и выдохнул дым в гладкое, больное лицо. — Ну и дела творятся в глубинке!
Человек в комбинезоне помолчал.
— У вас совсем нет бензина? — спросил он вдруг. — Я хочу сказать… если вам не проехать эти самые восемь километров…
— Я пятьдесят проеду, — надменно отрезал Марат. — Но не больше, мужик. Не больше пятидесяти. Короче, если я правильно тебя понял — в общем, сколько?
— Да нет, — запротестовал заправщик, который отчего-то растерял непозволительный гонор так же внезапно, как и приобрел. — У меня сущая капля. Капля, для личных нужд. Если вам хватит на пятьдесят километров, вы запросто попадете на Ленту…
— На какую, к лешему, ленту? — скривился Марат, проклиная себя за разговоры с ничтожеством.
Служитель заправки зачем-то сделал себе ладонь козырьком и повернулся к закату, хотя кровавое солнце никак не могло резать ему глаза.
— На Ленту, — повторил он. — Я должен вас предупредить, что там очередь.
Марат поиграл брелоком, усугубляя игрой неотвратимую угрозу, которая исходила от него, будучи адресованной всему вокруг, но прежде всего — беззащитному работнику бензозаправки. Он уже приготовился повысить голос и малость встряхнуть этого недоумка, когда тот разродился неуважительным, даже хамским вопросом:
— А вы далеко едете?
Марат усмехнулся, дивясь такому бесстыдному интересу. Какое, черт побери, этому хорьку дело до их путешествия, которое и так уже непозволительно затянулось?
Но вместо того, чтобы поставить шестерку на место и напомнить, что тузы не обязаны перед ней отчитываться, Марат послушно буркнул:
— В Лагуну.
— В Лагуну? — изумился заправщик. — Но это же совсем в другой стороне.
— Я знаю, — процедил Марат. — Мы сбились с пути, пока искали этот чертов бензин.
— Тогда вам одна дорога — на Ленту, — заправщик сопроводил эту непонятную фразу решительным вздохом.
Марат уставился сперва на него, потом на «пежо», в котором смутно различалась Тамара, и, наконец, на сумеречное шоссе.
— Что ты понты гонишь, — сказал он сердито. — Не можешь говорить по-человечески? «На ленту», — передразнил он бензинщика. — Будто на Марс. Это что, деревня какая-нибудь?
Заправщик утомленно вздохнул:
— Нет, это не деревня. Мы так называем трассу, она проходит километрах в семи отсюда.
— И на хрена она мне?
— Вы не попадете на заправку, если не выберетесь на Ленту. Это самый короткий путь.
Марат мрачно спросил:
— Большая там очередь?.
— Как знать. Мне рассказывали, что приличная. Да не в ней дело.
— А в чем? Какое дело? Кто рассказывал? Когда? Почему рассказывал? Ты разве сам не видел?
— Нет, — расплылся в улыбке заправщик. — Это же Лента! Куда нам, сирым. Бог с ней, мы как-нибудь здесь управимся.
Марат смерил его испепеляющим взором, от которого, будь на заправке бензин, непременно случился бы голливудский взрыв. В какой-то миг ему страшно захотелось схватить этого придурка за бледный водянистый нос и поводить вправо-влево, но это желание быстро прошло. Марат повернулся и, ничего не сказав, пошел к машине.
— Удивительно, — проронила Тамара, когда он втиснулся обратно за руль.
— Что?
— Ничего. Удивительно, говорю, что человек остался жив.
Марат резко, насколько позволил ему солидный живот, развернулся к Тамаре лицом и поднял палец:
— Послушай сюда. Если ты. Еще раз. Позволишь себе разинуть свою пасть и сказать мне гадость, я вышвырну тебя голую на обочину, как последнюю суку, и можешь потом ползти к своему человеку. Пусть он дерет тебя, дуру, с утра до вечера, здесь и сдохнешь…
Тут Марат охнул и схватился за ухо, про которое забыл и в котором снова разразилась канонада.
Тамара насмешливо хмыкнула, благо привыкла к беспомощным угрозам — в них было хамство, все то же осточертевшее, одинокое, отмороженное хамство, и никакого дела.
— Ты трус, — она полезла в аптечку, вынула пенталгин и протянула пластинку Марату. — Ты боишься меня больше, чем этого горемыку, — Тамара мотнула головой в направлении бензозаправки. — Вообще, тебе нужно к врачу. Я совершенно серьезно тебе говорю: с ушами не шутят. Нам не нужно в Лагуну, нам нужно в городскую поликлинику.
— В Лагуне есть врач, — пробурчал Марат. Он бросил в рот пару таблеток, запил их теплой крем-содой. — Поехали. Этот придурок сказал, что через семь километров будет какая-то трасса, которую он величал Лентой. По ней надо чуток проехать, и будет другая заправка.
Он завел мотор. «Пежо», чего с ним почти никогда не случалось, чихнул, словно сопротивляясь.
Тамара утомленно вздохнула.
— Почему — лента? — спросила она, когда Марат выруливал с площадки. — В первый раз слышу, чтобы так называли шоссе.
— Они здесь, наверное, все с прибабахом, — отозвался Марат. — У этого гада где-то припасена пара канистр, печенкой чую. Почему не продал — не знаю. Что у меня, денег нет, что ли? Я купить не могу? Я заплатил бы этому козлу столько, сколько бы он сказал.
— Он тебе испугался сказать, — предположила Тамара.
— Ни хрена, — возразил тот. — Он только с виду такой пришибленный, а сам с норовом.
Оба замолчали. «Пежо» летел сквозь душный вечер — но нет, уже сквозь ночь: солнце скрылось за лесом. Пустынное шоссе подкладывало под брюхо машины полоску за полоской. Марат включил фары, и желтизна света сообщила надвигавшемуся однообразному пейзажу лунный оттенок.
— Мышастые туши, — задумчиво сказала Тамара. — Летучие мышцы, — добавила она, взглянув на бицепс Марата.
Тот поморщился: отвяжись. Не полагаясь на гримасу, он включил музыку, от которой казалось, будто неподалеку ворочается великан, распираемый газами.
Шоссе стлалось угодливо и мягко, елки брали на караул, машина мчалась.
— Скоро будем на месте, — с сомнением сказал Марат, обращаясь, скорее, к себе одному. — Если этот деятель мне наврал…
— Пять километров мы уже точно проехали, — заметила Тамара и сняла, наконец, очки. Глаза у нее оказались маленькими и прозрачными, как свежая вода в школьном аквариуме.
Марат не ответил и подался вперед. Послышался шорох: асфальт неожиданно закончился, и шины взвихрили пыль, ворвавшись на грунтовую дорогу. Тамара откинулась на сиденье и смерила Марата долгим немигающим взглядом. Тот ругнулся и притормозил.
— Сейчас оглядимся, — он выгрузился на свежий воздух, обогнул автомобиль и стал пристально всматриваться вдаль, где смыкались деревья, уже почти сливавшиеся с иссиня-черным небом. Мотор мерно рокотал, фары высвечивали размытый пятачок грунта.
Марат присел на корточки и принялся изучать землю.
Тамара вышла к нему; на миг она остановилась, вспомнив, что вот уже не один час мечтала проветриться, измученная жарой, смягчить которую не позволяло дурацкое ухо Марата, так некстати разболевшееся. Пан-Спортсмен боялся сквозняков. Стало легче, но чувствовалось, что духота лишь отступила, притаившись в сырой тени и дожидаясь первых лучей солнца.
— Что ты там нашел? — спросила Тамара, глядя, как Марат пристально всматривается в грязный песок.
— Этот тропка ползуеца папуларностью, — с глупым акцентом ответил муж. Он выпрямился и одернул рубаху. — Посмотри, сколько следов. Сплошные протекторы. Похоже, что здесь оживленное место.
Тамара всмотрелась и увидела, что дорога и вправду сплошь исчерчена следами шин всевозможного калибра — от толстых вдавлений, оставленных обремененными ношей фурами, до легких велосипедных росчерков.
— Не зря он, видно, распинался про очередь, — говорил между тем Марат и мрачнел с каждым словом, обнаруживая невиданные резервы скверного настроения. — Неровен час, проторчим там всю ночь.
— Мы не на границе, здесь не Брест, — голос Тамары звучал недоверчиво. — В конце концов, ты сможешь применить свои таланты… когда это ты стоял в очереди?
На эти лестные слова Марат лишь хрюкнул и полез за руль.
— Ладно, посмотрим, — пробормотал он с деловитой угрозой. — Садись!
Тамара устроилась рядом, и Марат, не дожидаясь, пока она сядет поудобнее, рванул с места. «Пежо» ахнул и понесся во мглу, где дорога, деревья и небо сливались в сплошное черное пятно.
— Это странно, — сказала Тамара и пристегнула ремень.
— Что странно?
— То, что мы здесь одни. Столько следов — и ни души.
— Кто не успел, тот опоздал, — горько усмехнулся Марат, намекая на себя. — Жрать охота, сил нет. Брось мне пакет.
Тамара перегнулась через спинку сиденья, нашарила пакет с давно остывшими гамбургерами и положила Марату на колени. Тот, не глядя, запустил свою лапищу внутрь, вынул мертвую булку с холодной подошвой внутри и впился в нее неразборчивыми зубами.
— Как в тебя это лезет, — не выдержала Тамара. — Эту помойку можно употреблять только в горячем виде. Чем горячее, тем лучше. И банку горчицы туда засандалить.
— Там есть горчица, — промычал Марат. Его губы мгновенно испачкались. Кружок лука плюхнулся на шорты, и Марат смахнул его на пол. Тамара инстинктивно подобрала ноги. Немного подумав, она забрала пакет, нашла в нем сыпучий коржик и присоединилась к трапезе.
— Вода осталасьь? — осведомился Марат.
— Четыре литра.
— Дай мне скорее запить.
Машину внезапно тряхнуло, и Тамара чуть не выронила двухлитровую пластиковую бутыль.
— Черт бы их взял! — крикнул Марат, уронивший гамбургер. — Собаки!…
И замолчал, потому что «пежо» вдруг пошел ровно и плавно: под колеса ему вновь струился асфальт. Фары высветили большой фанерный плакат на шесте, косо воткнутым в придорожную траву. Марат притормозил, и они прочитали: «Строительство объекта ведет компания братьев Хардвер и Софтуар. Начало работ — окончание работ». Сроки поставлены не были, а сам плакат выглядел побитым стихией.
— Какое-то шоссе, — безучастно сказала Тамара.
— Может быть, это и есть Лента, — предположил Марат, бездарно симулируя бодрость и оптимизм
Машина рассекала ночь, одна-одинешенька под оранжевой луной.
— Кто такие эти братья? — Тамара задумчиво накрутила локон на палец.
— Наверно, какая-нибудь фирма. Типа нашего СМУ или как его там.
— Позорище, — покачала головой Тамара. — Куда не посмотришь — всюду иностранцы вкалывают. Будто сами не можем.
— Это все бабки, — возразил Марат и влез туфлей в недоеденный гамбургер. — Они там глотку друг другу перегрызут за контракт. Им только дай.
Тамара подалась вперед.
— Смотри, что это там? — она выставила палец, и цыганские браслеты ответили ей вкрадчивым металлическим шорохом. — Светло, как днем!
— Вижу, — кивнул Марат. — Это, наверно, нехилые фонари. Приехали, там шоссе.
— Лучше, чем ничего, — рассудила Тамара. — Сейчас спросим кого-нибудь. Заброшенную трассу не будут так освещать.
Дорога, как нарочно, стала петлять. Асфальт резко свернул направо; еще через какие-то двести метров поменял направление и устремился в лес, откуда вывернул, не задерживаясь; Марат не проехал и минуты, как снова пришлось отклоняться, он только и делал, что подмигивал то правым, то левым поворотом — машинально, как всякий мало-мальски опытный водитель. Ловя себя на этом, он чертыхался, видя, что предупреждать ему некого, разве что безмозглых ежей и белок. А Тамара следила за небом, все больше убеждаясь, что дело не в фонарях. Занимался рассвет. Тамара посмотрела на часы: без пяти минут полночь.
— Что ты говоришь? — не поняла Тамара.
— Который час? — повторил Марат раздраженно.
— Двенадцать часов ночи, — ответила та с торжеством, которого сама не понимала.
— Тогда почему так светло?
Тамара поднесла часы к уху:
— Тикают. Может быть, они отстали?
Марат издал негодующий звук:
— По-твоему, получается, мы целую ночь проездили? Не смеши людей!
Смеяться было некому.
— Посмотри на счетчик, — не унимался Марат.
— Зачем на него смотреть, — огрызнулась Тамара, с беспокойством следя за разгоравшимся небом. — Я и так знаю, не дура еще.
Марат покосился в ее сторону, собираясь что-то сказать, но промолчал.
— Семь километров — это, видать, по прямой, — сообразил он чуть позже. — Урод! Вот же козлина! Я не я буду, если не вернусь, когда заправимся! Забью ему штуцер по самое не хочу, до старости будет мыкаться!
— Солнце, смотри, — перебила его Тамара. — Видишь, над елками?
Она могла бы не уточнять, Марат видел солнце.
— Давай и правда вернемся, — попросила жена. Она встревоженно покусывала дужку очков. — Мне почему-то не хочется ехать дальше. У меня такое чувство, будто это не солнце.
— А что же это? — Марат мрачнел на глазах. — Летающая тарелка? Альфа Центавра?
— Я не знаю. Я знаю только, что мы не за Полярным Кругом. Догадываюсь об этом, да? Согласен?
— Не ори.
— Ты себя не слышишь, «не ори», — передразнила Тамара. — Останови машину.
— Зачем?
— Мне надо выйти.
— Потерпишь.
Тамара отвернулась. Машина шла осторожным ходом, выжимая километров тридцать.
— Не стоит выходить, — Марат решил разъяснить свою неуступчивость. — Как будто мало пишут про аномалии. Солнце в полночь, взбесившиеся часы — мало ли, что там снаружи.
И он покосился на плотно закупоренные окна. Марат порадовался замкнутому пространству, не доверяя внешнему воздуху.
— Может быть, ты не зря про тарелку сказал? — в голосе Тамары слышалось презрение. — Ну, понятно. От зеленых человечков тебе не отбиться, это тебе не халдеи в шашлычной.
Марат вдруг усмехнулся и ударил по тормозам. «Пежо» коротко взвизгнул и остановился; в его окна постучалась ядовитая тишина.
— Выходи, — пригласил Марат. — Девочки направо. Мальчики, как всегда, налево, но я тут посижу.
Тамара не двигалась с места.
— Ну, что же ты? — удивился Марат. Восходящее солнце потянулось лучом к его золотому зубу, но не достало.
— Я не хочу выходить, — призналась Тамара. — Я просто хотела, чтобы ты остановился. Давай вернемся и кого-нибудь подождем. Ведь должен же кто-нибудь проехать, рано или поздно.
— А ты уверена, что там будет лучше? — пробормотал муж, барабаня по приборной панели.
Тамара не ответила. Марат снова посмотрел на солнце, сорвал с запястья часы и сунул в бардачок. Вид полуночных стрелок мешал ему принять решение, но Марат не прощал помехам. Без часов стало спокойнее; он взялся было за ручку, собравшись опустить стекло, и тут же передумал, хотя ему отчаянно хотелось принюхаться и прислушаться. Тишина была полной, какой она и должна быть глубокой ночью — птицы безмолвствовали, цикады им вторили, отсутствуя в лесу и обитая, вероятно, в полях и лугах: так казалось Марату, который много бы дал за карту окрестных полей и лугов, которую ему предлагали, а он высокомерно отказался, сославшись на интуицию. Она, объяснял Марат, никогда его не подводила; благодаря интуиции он до сих пор жив, и неплохо жив. Втолковывая это побледневшему торговцу, он говорил громко и не заботился, слышны ли его речи Тамаре.
— Что, если это второе солнце, — пробормотала Тамара. Она снова обмахивалась газетой.
— Какое еще второе? — по тону Марата было слышно, что приключение ему надоело и вскоре последует взрыв.
— Когда была авария на реакторе, люди видели два солнца.
— Здесь нет никаких реакторов.
— Откуда ты знаешь? Какой-нибудь секретный, может, и есть.
— И навернулся, да? — ехидно подхватил муж. — Беззвучно и плавно?
Тамара вздохнула. Она аккуратно положила газету на сиденье, отпила из бутылки и вдруг оплела руками маратову шею, из-за чего тот вздрогнул, но сразу расслабился и принял неприступный вид.
— Медведик, ну давай, уедем отсюда, — попросила Тамара, заглядывая ему в глаза. — Я так хочу. Ты всегда, когда пьяный, кричишь, что мое желание — закон. Даже из пистолета палишь. Вот тебе мое желание. Поедем назад.
— Ну-ну-ну, — Марат вытянул губы в идиотскую дудочку и взялся за рычаг. — Не бзди, прорвемся.
— До чего же я ненавижу, когда ты такой хам! — разомкнув руки, Тамара отстранилась. Она плюнула на пол. — Сколько раз тебе было сказано: оставь свои поганые выражения для друзей, для деловых партнеров, для сук твоих, а вот меня — избавь!
«Пежо» тихо тронулся с места. Марат сосредоточенно следил за дорогой, почти улыбаясь. Из всех нарождавшихся чувств, зачастую диаметрально противоположных, он выбрал азарт — состояние знакомое и приятное. Машина шла быстрее и быстрее, пока не помчалась вновь, подобная хищному зверю, который долго лежал, затаившись, в траве, и вот наступило время атаковать: он стелится по земле, подметая сор брюхом и набирая скорость; спустя мгновение он летит, неотвратимо настигая мышь, лань, антилопу, заправщика, солнце и самый мир. Планета вращается под его лапами, ускользая, но ему только радостнее и веселее, он знает, что пусть не догонит, его попытка все равно сохранится в памяти и пейзаже.
Из ловкого барса уподобившись глупой пробке, «пежо» вылетел на широкую трассу, открывшуюся внезапно; трасса была забита машинами под самый горизонт. Марат резко развернулся и чуть не угробил стоячий «фольксваген-пассат». Какой-то кретин выкрасил «фольксваген» в невозможный изумрудный цвет; Марат сдал назад, отъехал от замершего автомобиля на несколько метров и приготовился к остановке, но его личное вмешательство не понадобилось: мотор заглох сам, и фары «пежо» вопросительно уставились на чужой багажник.
— Че пялишься? — сказал Марат приборной доске. — Хочешь ему вдуть?
— Ну, мы и попали, — протянула Тамара, завороженно глядя на очередь.
— Мы не лохи, чтобы стоять, — рассеянно обронил Марат. Он проворачивал ключ, но зажигания не было. — Что за параша такая…
— Бензин кончился, — предположила жена.
— Черта с два, посмотри сюда. Хотя должен был.
Тамара перевела взгляд на приборную доску и увидела, что Марат прав. В глубине души Тамара надеялась, что с их четой случилось некое помрачение сознания: так, насколько она разбиралась в предмете, случается; человек может выполнять сложные операции, складно говорить и вообще вести себя обычнейшим образом за счет небольшого, неповрежденного мозгового островка. Большая же часть мозга погружена во тьму, и такой человек не помнит ни себя, ни своего прошлого. Это может длиться годами, он даже может начать совершенно новую жизнь. Почему бы такому folie a deux не поразить их чету? Они бы могли проездить несколько часов, кружа и петляя, пока не настало утро. С восходом солнца они пришли в себя, и только счетчик…
Марат прищурился:
— Охренеть, да и только. Как на таможне, мамой клянусь. И почему так воняет — помойка здесь, что ли, в лесу? Или сортир?
Тамара вдруг поняла, что ее беспокоит больше прочего: тишина. Было так же тихо, как и в лесу; моторы и птицы молчали. Метрах в двухстах от них стояли какие-то люди — не то водители, не то пассажиры. Но таких было мало, остальные отсиживались в салонах. Она увидела, как от группы отделился какой-то мужчина и направился в их сторону. В руке его что-то белело. Присмотревшись, Тамара узнала бумажный лист.
— По-моему, нам несут список, — сказала она.
— Список? Какой, к черту, список? — не понял Марат.
— Здесь очередь. Помнишь, раньше были списки? Перекличку еще устраивали, люди ночами стояли, костры жгли. За сапогами, за стенками…
— Не помню, я за сапогами никогда не стоял.
— Я тоже не стояла, мне рассказывали.
— Пусть подотрется своим списком, — Марат наблюдал, как человек приближался к «пежо». Незнакомец ненадолго отвлек его от заглохшего мотора.
Мужчина приближался. Седой молодящийся мудак лет шестидесяти, в джинсе и с пузом, перевалившимся перед ремень. Любитель перченой музыки да книжек про «похождения счастливой проститутки», полный рот золота и вонь изо рта, валидол в кармане. Тамара хорошо знала эту породу, но сейчас была рада даже такому собеседнику. Был ли рад Марат, она не знала; он набычился и напрягся.
— Но где наш дом? — аукнулось Наждаком.
— Повсюду, — Голлюбика отрешенно вздохнул. Он пристально разглядывал небо. Занимался рассвет.
Часть вторая. Статика: Лента Mru
Он лежал на диване, солнце
затопляло ему лоб, лицо и закрытые
глаза, уже западающие. Странная смерть.
Ростислав Клубков «Мартиролог»
Глава 1
Тамара обмахнулась газетой.— Ну и духота, — пробормотала она. И, чуть помедлив, спросила: — Как твое ухо?
— Окно не открою, — отрезал Марат.
— Чуть-чуть, — попросила Тамара. — Веди потише, и тебе не надует.
— Потише, — передразнил ее Марат, машинально берясь за ухо. — Ты стрелку видишь? Если через минуту… через секунду… я не увижу заправки…
Тамара звякнула браслетами, которые она часа полтора назад приобрела у цыгана — тот, толстый, расхристанный, обливавшийся потом, бросился чуть ли не под колеса; его «девятка» с разверзшимся задом наполовину зарылась в кювет. В общем, этот цыган, переваливаясь на манер своего излюбленного родового и плясового животного, подбежал к машине, разбросавши руки: купите! Купите! Застряли, денег нет на бензин — вот, пожалте, чистое золото, рубликов восемьсот восемьдесят. И начал совать, они, ошеломленные натиском, малодушно купили; итак, браслеты звякнули, а лицо Тамары потемнело. Она бы убила Марата, как муху, но не умела водить.
Марат в пятидесятый раз вывернул рулевое колесо, и тут их глазам, уже привыкшим к безнадежности серых петель и черного ельника, открылась сверкавшая красным, синим и белым бензозаправочная станция.
— Вот, — впервые за последние полтора часа Марат улыбнулся. Он проурчал это слово, почти отрыгнул, и Тамара, хотя она не меньше мужа обрадовалась бензину, посмотрела на него с неприкрытым отвращением. Ей все чаще и чаще становилось противно ощущать себя прекрасной половиной этого стриженного под ежик, плечистого хама в мокрой рубахе и затхлых шортах.
— Сука, — сказал Марат через секунду, отчего Тамара испытала малопонятное торжество. Она проследила за взглядом Марата и увидела белую картонку: далекий, еще неразличимый по своему содержанию картонный квадратик в оконце, сам по себе совершенно безобидный, но, в силу неизменного свойства всех квадратиков во всех оконцах, имевший недвусмысленно зловещее значение.
— Топлива нет, — изрек Марат отчаянным голосом и резко притормозил возле ближайшей башенки.
Тамара повела темными очками, как слепая стрекоза:
— Только не выступай. Ты слышишь меня? Я тебя очень прошу, избавь меня от своих безумных припадков. В конце концов, они же не виноваты, что у них закончился бензин.
— А мы в чем виноваты? — казалось, что квадратное лицо Марата прохудилось, и из дыр, вот-вот готовых образоваться, сейчас польется ядовитая кислота, замешанная на гное гнева.
Он оттолкнулся от руля и неуклюже выбрался из машины. Тамара осталась сидеть — прямая, словно черная королева. Средняя часть ее лица была вдавлена, как будто ее вмяли сапогом, тогда как лоб и подбородок выступали далеко вперед. Фигура, доставшаяся в жульнической партии жлобу, любителю хапать. Ей очень хотелось выйти на воздух, но Тамара не двигалась с места. Она поправила косынку и безучастно уставилась на мятое оцинкованное ведро, забытое кем-то на обочине бесстрастно-серого шоссе.
Марат вразвалочку, пригнувши светло-колючую голову, приближался к оконцу — источнику разочарования и вероятному ответчику за все прошлые и будущие злоключения. Гравий, по которому он ступал, хрустел, будто выбитые зубы. Он чуть не сбил с ног щуплого человека в стандартном комбинезоне. Марат остановился в дециметре от этого вспомогательного существа. Не говоря ни слова, он выставил палец в направлении квадратика, на котором уже вполне отчетливо, в подтверждение самым безрадостным мыслям, читалось: «Бензина нет».
— Что за на хер? — Марат приступил к человеку, грозя смести его с дороги вопреки всяким разумным доводам, ибо если и была для них какая надежда, то она заключалась именно в этом создании без возраста и пола. — На сотню километров ни литра горючего, так? Вы совсем оборзели в вашей деревне?
Человек же в ответ повел себя с неожиданным достоинством.
— Отойдите от меня, — сказал он обиженно. — Сдайте на пару шагов. В чем, собственно, дело? В пяти километрах есть еще одна заправка. Нам не повезло, мы оказались первыми на этой трассе — все приезжают и все предъявляют какие-то претензии.
Это «все» охладило Марата. Он машинально шагнул назад и принял менее воинственную позу.
— В пяти километрах? — переспросил он с сомнением. — Это точно?
Человек в комбинезоне сердито мотнул картофельной головой:
— Чего мне врать-то? Ну, может, в семи, но не больше. Никто туда, знаете, с угломером не ходил.
Марат, не уверенный в уместности угломера, сунул руку в карман шортов, вынул пачку, выщелкнул сигарету, прикурил.
— Здесь нельзя курить! — вскинулся служитель заправки.
— Почему же? — с издевательской иронией осведомился Марат, своим курительным действием нимало не реагируя на запрет. — Ведь нет же бензина!
— Нельзя! Что я буду вам объяснять, — вздохнул заправщик. — Лучше бы вам отсюда уехать. Говорю вам, в восьми километрах…
— Ах, уже восемь! — воскликнул Марат и выдохнул дым в гладкое, больное лицо. — Ну и дела творятся в глубинке!
Человек в комбинезоне помолчал.
— У вас совсем нет бензина? — спросил он вдруг. — Я хочу сказать… если вам не проехать эти самые восемь километров…
— Я пятьдесят проеду, — надменно отрезал Марат. — Но не больше, мужик. Не больше пятидесяти. Короче, если я правильно тебя понял — в общем, сколько?
— Да нет, — запротестовал заправщик, который отчего-то растерял непозволительный гонор так же внезапно, как и приобрел. — У меня сущая капля. Капля, для личных нужд. Если вам хватит на пятьдесят километров, вы запросто попадете на Ленту…
— На какую, к лешему, ленту? — скривился Марат, проклиная себя за разговоры с ничтожеством.
Служитель заправки зачем-то сделал себе ладонь козырьком и повернулся к закату, хотя кровавое солнце никак не могло резать ему глаза.
— На Ленту, — повторил он. — Я должен вас предупредить, что там очередь.
Марат поиграл брелоком, усугубляя игрой неотвратимую угрозу, которая исходила от него, будучи адресованной всему вокруг, но прежде всего — беззащитному работнику бензозаправки. Он уже приготовился повысить голос и малость встряхнуть этого недоумка, когда тот разродился неуважительным, даже хамским вопросом:
— А вы далеко едете?
Марат усмехнулся, дивясь такому бесстыдному интересу. Какое, черт побери, этому хорьку дело до их путешествия, которое и так уже непозволительно затянулось?
Но вместо того, чтобы поставить шестерку на место и напомнить, что тузы не обязаны перед ней отчитываться, Марат послушно буркнул:
— В Лагуну.
— В Лагуну? — изумился заправщик. — Но это же совсем в другой стороне.
— Я знаю, — процедил Марат. — Мы сбились с пути, пока искали этот чертов бензин.
— Тогда вам одна дорога — на Ленту, — заправщик сопроводил эту непонятную фразу решительным вздохом.
Марат уставился сперва на него, потом на «пежо», в котором смутно различалась Тамара, и, наконец, на сумеречное шоссе.
— Что ты понты гонишь, — сказал он сердито. — Не можешь говорить по-человечески? «На ленту», — передразнил он бензинщика. — Будто на Марс. Это что, деревня какая-нибудь?
Заправщик утомленно вздохнул:
— Нет, это не деревня. Мы так называем трассу, она проходит километрах в семи отсюда.
— И на хрена она мне?
— Вы не попадете на заправку, если не выберетесь на Ленту. Это самый короткий путь.
Марат мрачно спросил:
— Большая там очередь?.
— Как знать. Мне рассказывали, что приличная. Да не в ней дело.
— А в чем? Какое дело? Кто рассказывал? Когда? Почему рассказывал? Ты разве сам не видел?
— Нет, — расплылся в улыбке заправщик. — Это же Лента! Куда нам, сирым. Бог с ней, мы как-нибудь здесь управимся.
Марат смерил его испепеляющим взором, от которого, будь на заправке бензин, непременно случился бы голливудский взрыв. В какой-то миг ему страшно захотелось схватить этого придурка за бледный водянистый нос и поводить вправо-влево, но это желание быстро прошло. Марат повернулся и, ничего не сказав, пошел к машине.
— Удивительно, — проронила Тамара, когда он втиснулся обратно за руль.
— Что?
— Ничего. Удивительно, говорю, что человек остался жив.
Марат резко, насколько позволил ему солидный живот, развернулся к Тамаре лицом и поднял палец:
— Послушай сюда. Если ты. Еще раз. Позволишь себе разинуть свою пасть и сказать мне гадость, я вышвырну тебя голую на обочину, как последнюю суку, и можешь потом ползти к своему человеку. Пусть он дерет тебя, дуру, с утра до вечера, здесь и сдохнешь…
Тут Марат охнул и схватился за ухо, про которое забыл и в котором снова разразилась канонада.
Тамара насмешливо хмыкнула, благо привыкла к беспомощным угрозам — в них было хамство, все то же осточертевшее, одинокое, отмороженное хамство, и никакого дела.
— Ты трус, — она полезла в аптечку, вынула пенталгин и протянула пластинку Марату. — Ты боишься меня больше, чем этого горемыку, — Тамара мотнула головой в направлении бензозаправки. — Вообще, тебе нужно к врачу. Я совершенно серьезно тебе говорю: с ушами не шутят. Нам не нужно в Лагуну, нам нужно в городскую поликлинику.
— В Лагуне есть врач, — пробурчал Марат. Он бросил в рот пару таблеток, запил их теплой крем-содой. — Поехали. Этот придурок сказал, что через семь километров будет какая-то трасса, которую он величал Лентой. По ней надо чуток проехать, и будет другая заправка.
Он завел мотор. «Пежо», чего с ним почти никогда не случалось, чихнул, словно сопротивляясь.
Тамара утомленно вздохнула.
— Почему — лента? — спросила она, когда Марат выруливал с площадки. — В первый раз слышу, чтобы так называли шоссе.
— Они здесь, наверное, все с прибабахом, — отозвался Марат. — У этого гада где-то припасена пара канистр, печенкой чую. Почему не продал — не знаю. Что у меня, денег нет, что ли? Я купить не могу? Я заплатил бы этому козлу столько, сколько бы он сказал.
— Он тебе испугался сказать, — предположила Тамара.
— Ни хрена, — возразил тот. — Он только с виду такой пришибленный, а сам с норовом.
Оба замолчали. «Пежо» летел сквозь душный вечер — но нет, уже сквозь ночь: солнце скрылось за лесом. Пустынное шоссе подкладывало под брюхо машины полоску за полоской. Марат включил фары, и желтизна света сообщила надвигавшемуся однообразному пейзажу лунный оттенок.
— Мышастые туши, — задумчиво сказала Тамара. — Летучие мышцы, — добавила она, взглянув на бицепс Марата.
Тот поморщился: отвяжись. Не полагаясь на гримасу, он включил музыку, от которой казалось, будто неподалеку ворочается великан, распираемый газами.
Шоссе стлалось угодливо и мягко, елки брали на караул, машина мчалась.
— Скоро будем на месте, — с сомнением сказал Марат, обращаясь, скорее, к себе одному. — Если этот деятель мне наврал…
— Пять километров мы уже точно проехали, — заметила Тамара и сняла, наконец, очки. Глаза у нее оказались маленькими и прозрачными, как свежая вода в школьном аквариуме.
Марат не ответил и подался вперед. Послышался шорох: асфальт неожиданно закончился, и шины взвихрили пыль, ворвавшись на грунтовую дорогу. Тамара откинулась на сиденье и смерила Марата долгим немигающим взглядом. Тот ругнулся и притормозил.
— Сейчас оглядимся, — он выгрузился на свежий воздух, обогнул автомобиль и стал пристально всматриваться вдаль, где смыкались деревья, уже почти сливавшиеся с иссиня-черным небом. Мотор мерно рокотал, фары высвечивали размытый пятачок грунта.
Марат присел на корточки и принялся изучать землю.
Тамара вышла к нему; на миг она остановилась, вспомнив, что вот уже не один час мечтала проветриться, измученная жарой, смягчить которую не позволяло дурацкое ухо Марата, так некстати разболевшееся. Пан-Спортсмен боялся сквозняков. Стало легче, но чувствовалось, что духота лишь отступила, притаившись в сырой тени и дожидаясь первых лучей солнца.
— Что ты там нашел? — спросила Тамара, глядя, как Марат пристально всматривается в грязный песок.
— Этот тропка ползуеца папуларностью, — с глупым акцентом ответил муж. Он выпрямился и одернул рубаху. — Посмотри, сколько следов. Сплошные протекторы. Похоже, что здесь оживленное место.
Тамара всмотрелась и увидела, что дорога и вправду сплошь исчерчена следами шин всевозможного калибра — от толстых вдавлений, оставленных обремененными ношей фурами, до легких велосипедных росчерков.
— Не зря он, видно, распинался про очередь, — говорил между тем Марат и мрачнел с каждым словом, обнаруживая невиданные резервы скверного настроения. — Неровен час, проторчим там всю ночь.
— Мы не на границе, здесь не Брест, — голос Тамары звучал недоверчиво. — В конце концов, ты сможешь применить свои таланты… когда это ты стоял в очереди?
На эти лестные слова Марат лишь хрюкнул и полез за руль.
— Ладно, посмотрим, — пробормотал он с деловитой угрозой. — Садись!
Тамара устроилась рядом, и Марат, не дожидаясь, пока она сядет поудобнее, рванул с места. «Пежо» ахнул и понесся во мглу, где дорога, деревья и небо сливались в сплошное черное пятно.
— Это странно, — сказала Тамара и пристегнула ремень.
— Что странно?
— То, что мы здесь одни. Столько следов — и ни души.
— Кто не успел, тот опоздал, — горько усмехнулся Марат, намекая на себя. — Жрать охота, сил нет. Брось мне пакет.
Тамара перегнулась через спинку сиденья, нашарила пакет с давно остывшими гамбургерами и положила Марату на колени. Тот, не глядя, запустил свою лапищу внутрь, вынул мертвую булку с холодной подошвой внутри и впился в нее неразборчивыми зубами.
— Как в тебя это лезет, — не выдержала Тамара. — Эту помойку можно употреблять только в горячем виде. Чем горячее, тем лучше. И банку горчицы туда засандалить.
— Там есть горчица, — промычал Марат. Его губы мгновенно испачкались. Кружок лука плюхнулся на шорты, и Марат смахнул его на пол. Тамара инстинктивно подобрала ноги. Немного подумав, она забрала пакет, нашла в нем сыпучий коржик и присоединилась к трапезе.
— Вода осталасьь? — осведомился Марат.
— Четыре литра.
— Дай мне скорее запить.
Машину внезапно тряхнуло, и Тамара чуть не выронила двухлитровую пластиковую бутыль.
— Черт бы их взял! — крикнул Марат, уронивший гамбургер. — Собаки!…
И замолчал, потому что «пежо» вдруг пошел ровно и плавно: под колеса ему вновь струился асфальт. Фары высветили большой фанерный плакат на шесте, косо воткнутым в придорожную траву. Марат притормозил, и они прочитали: «Строительство объекта ведет компания братьев Хардвер и Софтуар. Начало работ — окончание работ». Сроки поставлены не были, а сам плакат выглядел побитым стихией.
— Какое-то шоссе, — безучастно сказала Тамара.
— Может быть, это и есть Лента, — предположил Марат, бездарно симулируя бодрость и оптимизм
Машина рассекала ночь, одна-одинешенька под оранжевой луной.
— Кто такие эти братья? — Тамара задумчиво накрутила локон на палец.
— Наверно, какая-нибудь фирма. Типа нашего СМУ или как его там.
— Позорище, — покачала головой Тамара. — Куда не посмотришь — всюду иностранцы вкалывают. Будто сами не можем.
— Это все бабки, — возразил Марат и влез туфлей в недоеденный гамбургер. — Они там глотку друг другу перегрызут за контракт. Им только дай.
Тамара подалась вперед.
— Смотри, что это там? — она выставила палец, и цыганские браслеты ответили ей вкрадчивым металлическим шорохом. — Светло, как днем!
— Вижу, — кивнул Марат. — Это, наверно, нехилые фонари. Приехали, там шоссе.
— Лучше, чем ничего, — рассудила Тамара. — Сейчас спросим кого-нибудь. Заброшенную трассу не будут так освещать.
Дорога, как нарочно, стала петлять. Асфальт резко свернул направо; еще через какие-то двести метров поменял направление и устремился в лес, откуда вывернул, не задерживаясь; Марат не проехал и минуты, как снова пришлось отклоняться, он только и делал, что подмигивал то правым, то левым поворотом — машинально, как всякий мало-мальски опытный водитель. Ловя себя на этом, он чертыхался, видя, что предупреждать ему некого, разве что безмозглых ежей и белок. А Тамара следила за небом, все больше убеждаясь, что дело не в фонарях. Занимался рассвет. Тамара посмотрела на часы: без пяти минут полночь.
Глава 2
Марат отпрянул, напуганный въездом в разгоравшееся зарево. Движение было инстинктивным, на лице появилось недоуменное и рассерженное выражение. Держа руль вытянутыми руками, он притормозил и что-то пробормотал.— Что ты говоришь? — не поняла Тамара.
— Который час? — повторил Марат раздраженно.
— Двенадцать часов ночи, — ответила та с торжеством, которого сама не понимала.
— Тогда почему так светло?
Тамара поднесла часы к уху:
— Тикают. Может быть, они отстали?
Марат издал негодующий звук:
— По-твоему, получается, мы целую ночь проездили? Не смеши людей!
Смеяться было некому.
— Посмотри на счетчик, — не унимался Марат.
— Зачем на него смотреть, — огрызнулась Тамара, с беспокойством следя за разгоравшимся небом. — Я и так знаю, не дура еще.
Марат покосился в ее сторону, собираясь что-то сказать, но промолчал.
— Семь километров — это, видать, по прямой, — сообразил он чуть позже. — Урод! Вот же козлина! Я не я буду, если не вернусь, когда заправимся! Забью ему штуцер по самое не хочу, до старости будет мыкаться!
— Солнце, смотри, — перебила его Тамара. — Видишь, над елками?
Она могла бы не уточнять, Марат видел солнце.
— Давай и правда вернемся, — попросила жена. Она встревоженно покусывала дужку очков. — Мне почему-то не хочется ехать дальше. У меня такое чувство, будто это не солнце.
— А что же это? — Марат мрачнел на глазах. — Летающая тарелка? Альфа Центавра?
— Я не знаю. Я знаю только, что мы не за Полярным Кругом. Догадываюсь об этом, да? Согласен?
— Не ори.
— Ты себя не слышишь, «не ори», — передразнила Тамара. — Останови машину.
— Зачем?
— Мне надо выйти.
— Потерпишь.
Тамара отвернулась. Машина шла осторожным ходом, выжимая километров тридцать.
— Не стоит выходить, — Марат решил разъяснить свою неуступчивость. — Как будто мало пишут про аномалии. Солнце в полночь, взбесившиеся часы — мало ли, что там снаружи.
И он покосился на плотно закупоренные окна. Марат порадовался замкнутому пространству, не доверяя внешнему воздуху.
— Может быть, ты не зря про тарелку сказал? — в голосе Тамары слышалось презрение. — Ну, понятно. От зеленых человечков тебе не отбиться, это тебе не халдеи в шашлычной.
Марат вдруг усмехнулся и ударил по тормозам. «Пежо» коротко взвизгнул и остановился; в его окна постучалась ядовитая тишина.
— Выходи, — пригласил Марат. — Девочки направо. Мальчики, как всегда, налево, но я тут посижу.
Тамара не двигалась с места.
— Ну, что же ты? — удивился Марат. Восходящее солнце потянулось лучом к его золотому зубу, но не достало.
— Я не хочу выходить, — призналась Тамара. — Я просто хотела, чтобы ты остановился. Давай вернемся и кого-нибудь подождем. Ведь должен же кто-нибудь проехать, рано или поздно.
— А ты уверена, что там будет лучше? — пробормотал муж, барабаня по приборной панели.
Тамара не ответила. Марат снова посмотрел на солнце, сорвал с запястья часы и сунул в бардачок. Вид полуночных стрелок мешал ему принять решение, но Марат не прощал помехам. Без часов стало спокойнее; он взялся было за ручку, собравшись опустить стекло, и тут же передумал, хотя ему отчаянно хотелось принюхаться и прислушаться. Тишина была полной, какой она и должна быть глубокой ночью — птицы безмолвствовали, цикады им вторили, отсутствуя в лесу и обитая, вероятно, в полях и лугах: так казалось Марату, который много бы дал за карту окрестных полей и лугов, которую ему предлагали, а он высокомерно отказался, сославшись на интуицию. Она, объяснял Марат, никогда его не подводила; благодаря интуиции он до сих пор жив, и неплохо жив. Втолковывая это побледневшему торговцу, он говорил громко и не заботился, слышны ли его речи Тамаре.
— Что, если это второе солнце, — пробормотала Тамара. Она снова обмахивалась газетой.
— Какое еще второе? — по тону Марата было слышно, что приключение ему надоело и вскоре последует взрыв.
— Когда была авария на реакторе, люди видели два солнца.
— Здесь нет никаких реакторов.
— Откуда ты знаешь? Какой-нибудь секретный, может, и есть.
— И навернулся, да? — ехидно подхватил муж. — Беззвучно и плавно?
Тамара вздохнула. Она аккуратно положила газету на сиденье, отпила из бутылки и вдруг оплела руками маратову шею, из-за чего тот вздрогнул, но сразу расслабился и принял неприступный вид.
— Медведик, ну давай, уедем отсюда, — попросила Тамара, заглядывая ему в глаза. — Я так хочу. Ты всегда, когда пьяный, кричишь, что мое желание — закон. Даже из пистолета палишь. Вот тебе мое желание. Поедем назад.
— Ну-ну-ну, — Марат вытянул губы в идиотскую дудочку и взялся за рычаг. — Не бзди, прорвемся.
— До чего же я ненавижу, когда ты такой хам! — разомкнув руки, Тамара отстранилась. Она плюнула на пол. — Сколько раз тебе было сказано: оставь свои поганые выражения для друзей, для деловых партнеров, для сук твоих, а вот меня — избавь!
«Пежо» тихо тронулся с места. Марат сосредоточенно следил за дорогой, почти улыбаясь. Из всех нарождавшихся чувств, зачастую диаметрально противоположных, он выбрал азарт — состояние знакомое и приятное. Машина шла быстрее и быстрее, пока не помчалась вновь, подобная хищному зверю, который долго лежал, затаившись, в траве, и вот наступило время атаковать: он стелится по земле, подметая сор брюхом и набирая скорость; спустя мгновение он летит, неотвратимо настигая мышь, лань, антилопу, заправщика, солнце и самый мир. Планета вращается под его лапами, ускользая, но ему только радостнее и веселее, он знает, что пусть не догонит, его попытка все равно сохранится в памяти и пейзаже.
Из ловкого барса уподобившись глупой пробке, «пежо» вылетел на широкую трассу, открывшуюся внезапно; трасса была забита машинами под самый горизонт. Марат резко развернулся и чуть не угробил стоячий «фольксваген-пассат». Какой-то кретин выкрасил «фольксваген» в невозможный изумрудный цвет; Марат сдал назад, отъехал от замершего автомобиля на несколько метров и приготовился к остановке, но его личное вмешательство не понадобилось: мотор заглох сам, и фары «пежо» вопросительно уставились на чужой багажник.
— Че пялишься? — сказал Марат приборной доске. — Хочешь ему вдуть?
— Ну, мы и попали, — протянула Тамара, завороженно глядя на очередь.
— Мы не лохи, чтобы стоять, — рассеянно обронил Марат. Он проворачивал ключ, но зажигания не было. — Что за параша такая…
— Бензин кончился, — предположила жена.
— Черта с два, посмотри сюда. Хотя должен был.
Тамара перевела взгляд на приборную доску и увидела, что Марат прав. В глубине души Тамара надеялась, что с их четой случилось некое помрачение сознания: так, насколько она разбиралась в предмете, случается; человек может выполнять сложные операции, складно говорить и вообще вести себя обычнейшим образом за счет небольшого, неповрежденного мозгового островка. Большая же часть мозга погружена во тьму, и такой человек не помнит ни себя, ни своего прошлого. Это может длиться годами, он даже может начать совершенно новую жизнь. Почему бы такому folie a deux не поразить их чету? Они бы могли проездить несколько часов, кружа и петляя, пока не настало утро. С восходом солнца они пришли в себя, и только счетчик…
Марат прищурился:
— Охренеть, да и только. Как на таможне, мамой клянусь. И почему так воняет — помойка здесь, что ли, в лесу? Или сортир?
Тамара вдруг поняла, что ее беспокоит больше прочего: тишина. Было так же тихо, как и в лесу; моторы и птицы молчали. Метрах в двухстах от них стояли какие-то люди — не то водители, не то пассажиры. Но таких было мало, остальные отсиживались в салонах. Она увидела, как от группы отделился какой-то мужчина и направился в их сторону. В руке его что-то белело. Присмотревшись, Тамара узнала бумажный лист.
— По-моему, нам несут список, — сказала она.
— Список? Какой, к черту, список? — не понял Марат.
— Здесь очередь. Помнишь, раньше были списки? Перекличку еще устраивали, люди ночами стояли, костры жгли. За сапогами, за стенками…
— Не помню, я за сапогами никогда не стоял.
— Я тоже не стояла, мне рассказывали.
— Пусть подотрется своим списком, — Марат наблюдал, как человек приближался к «пежо». Незнакомец ненадолго отвлек его от заглохшего мотора.
Мужчина приближался. Седой молодящийся мудак лет шестидесяти, в джинсе и с пузом, перевалившимся перед ремень. Любитель перченой музыки да книжек про «похождения счастливой проститутки», полный рот золота и вонь изо рта, валидол в кармане. Тамара хорошо знала эту породу, но сейчас была рада даже такому собеседнику. Был ли рад Марат, она не знала; он набычился и напрягся.