Смит Барбара Доусон. Одна безумная ночь

   – Я наняла кеб.
   – Не валяй дурака. Наверное, ты наняла одного из возничих, ожидавших у дома, ведь так? Он, должно быть, случайно услышал названный мною адрес.
   Шарлотта пожала плечами. Ей казалось, что в данном случае благоразумнее промолчать. Действительно, не могла же она признаться в том, что рылась в запертом ящике его письменного стола. Она перевела взгляд на сцену, где худощавый мужчина в белом принимал из рук своих ангелоподобных помощниц корзины с пожертвованиями. По опустевшему театру разносился звон монет.
   Покосившись на Брэнда, Шарлотта спросила:
   – Преподобный Паркинсон тоже был членом Лиги Люцифера?
   – Нет. Я здесь по поводу карточного долга, – ответил Брэнд.
   Шарлотта внимательно посмотрела на него и проговорила:
   – Что ж, тогда пойдем побеседуем с ним, пока он не ушел.
   Не дожидаясь ответа, Шарлотта зашагала по проходу, ведущему к сцене. Брэнд тотчас же последовал за ней. Внезапно он схватил ее за руку и проговорил:
   – Если хочешь подвергнуться опасности, пусть будет по-твоему. Но вопросы буду задавать я. Если же ты произнесешь хотя бы слово, я выдворю тебя отсюда. Ты меня поняла?
   Шарлотта молча кивнула; она поняла, что в случае ее неповиновения Брэнд немедленно приведет угрозу в исполнение. Тут она заглянула ему в глаза и вдруг почувствовала острое желание отдаться его власти. Да, ей захотелось довести его до исступления... и подвергнуться наказанию поцелуем.
   Его взгляд застыл на ее полуоткрытых губах – словно он прочитал ее мысли. Внезапно он отвернулся и зашагал к сцене. Шарлотта поспешила за ним. «Спокойно, не волнуйся, – говорила она себе. – Главное – не отвлекаться от цели». Она решила, что будет помалкивать и внимательно слушать, чтобы получить максимум информации. Ведь от этого, возможно, зависела жизнь ее бабушки.
   Они поднялись на сцену. Указав на пыльный малиновый занавес, Брэнд велел Шарлотте остановиться, и она, чтобы не вспылить, тут же сказала себе: «Успокойся, не возражай».
   Она заняла позицию в тени кулис, откуда могла все видеть и слышать. Брэнд же вышел на середину сцены и громко проговорил:
   – Паркинсон, подожди, не уходи!
   Преподобный сэр Джон Паркинсон вздрогнул и обернулся. Несмотря на белые одежды и Библию под мышкой, он даже отдаленно не напоминал священника. Ястребиные черты лица и длинные, до плеч, волосы могли бы скорее принадлежать кому-нибудь из придворного окружения Карла Второго.
   Паркинсон прищурился – словно плохо видел без очков.
   – Кто здесь? – В его голосе прозвучали нотки раздражения.
   Граф усмехнулся и ответил:
   – Дьявол собственной персоной.
   Ангелоподобные существа, стоявшие рядом с Паркинсоном, громко захихикали. При ближайшем рассмотрении оказалось, что они тоже выглядели не слишком добродетельными – во всяком случае, именно так подумала Шарлотта.
   – Фейвершем? – произнес Паркинсон с нескрываемым удивлением. Какое-то время он стоял, молча уставившись на графа. Затем приблизился к Брэнду и, крепко пожав ему руку, воскликнул: – Господь всемилостивый, это действительно ты! Какой неожиданный сюрприз небес! Ты пришел, чтобы спастись?
   Шарлотту поразила последняя фраза. При других обстоятельствах она, вероятно, позабавила бы ее.
   – Боюсь, ты ошибаешься, – ответил Брэнд.
   – Господь услышал мои молитвы, – продолжал Паркинсон. – Услышал и послал чудо, чтобы поддержать мои духовные изыскания. – Он кивнул своим помощницам. – Ангелы, возрадуйтесь вместе со мной. Сегодня воистину великий день. Нынешний день – могучий удар в нашей войне против зла. Брэнд Виллерз, порочный граф Фейвершем, пришел, чтобы покаяться в прегрешениях.
   Женщины с любопытством поглядывали на графа; причем глаза их светились отнюдь не праведным огнем.
   – Я здесь не для того, чтобы каяться, – заявил Брэнд. – Я хочу задать тебе несколько вопросов. Речь идет о твоих связях с Лигой Люцифера.
   Паркинсон испуганно замолчал и украдкой посмотрел на своих ошеломленных помощниц, потом прочистил горло.
   – О бывших связях, – поправил Паркинсон. – Это было давно, и я уже искупил свои грехи. Отец на небесах очистил от греха мою душу и омыл меня водами прощения. Аминь!
   – Аминь! – отозвались ангелы.
   – Пусть будет по-твоему, – кивнул Брэнд. – Но скажи, поддерживаешь ли ты связь с кем-либо из бывших приятелей?
   – Нет, разумеется. Как тебе могло такое прийти в голову? Я посвятил жизнь распространению слова Господня. Прошу прощения, одну минуту... – Паркинсон велел женщинам удалиться, указав на дверь в глубине сцены, потом снова повернулся к Брэнду: – Видишь ли, мои последовательницы знают далеко не все о моем прошлом, и мне очень не хотелось бы вызывать путаницу в их прелестных головках.
   «Что за лицемерие, – подумала Шарлотта. – Мало того что он делает из этого тайну, так он еще имеет наглость считать женщин глупыми». Шарлотта уже хотела возмутиться, но тут Брэнд пристально взглянул на нее, и она, вспомнив о своем обещании, промолчала.
   – Ты не один? Здесь есть еще кто-то? – спросил Паркинсон, глядя в сторону кулис. – Кто там? Женщина?
   – Это всего лишь моя любовница, – ответил Брэнд. – Не обращай на нее внимания. Она слишком глупа, чтобы придавать значение нашему разговору.
   Любовница? Глупа? Шарлотта едва не задохнулась от гнева. Она решила, что должна дать Брэнду отпор, но вовремя одумалась – момент для выяснения отношений был не самый подходящий.
   – Твоим шлюхам тут не место, – промолвил Паркинсон, неловко переминаясь с ноги на ногу. – Так же как и тебе. Если только ты не пришел сюда, чтобы покаяться.
   – Тогда позволь задать тебе несколько вопросов, и я немедленно уйду. Скажи, когда ты покинул Лигу?
   – Ты и сам это знаешь. Четыре года назад. Видишь ли, на последнем собрании у меня открылись глаза... С того момента я следую за светом надежды. Ты, Фейвершем, тоже должен стать на праведный путь. Оставь карты и женщин, пока еще не поздно.
   Брэнд вскинул брови:
   – Ты веришь, что Господь покарает членов Лиги?
   – Конечно! Это неизбежно! Если человек погряз в пучине греха, то рано или поздно подвергнется вечному проклятию.
   У Шарлотты по спине пробежали мурашки. Неужели перед ней стоял убийца? Неужели этот человек с горящими глазами рьяного поборника веры способен совершить убийство?
   – В таком случае скажи, слышал ли ты новости? – спросил Брэнд.
   – Новости?..
   – В декабре на дуэли погиб Меллингем. Две недели спустя Уоллис упал в лестничный пролет и свернул себе шею. Потом в январе в постели любовницы от сердечного приступа скончался Олдрич. А несколько недель назад Троубридж был убит шайкой подкарауливших его разбойников.
   Паркинсон в изумлении уставился на графа. Он прижал к груди Библию с такой силой, что костяшки пальцев побелели.
   – Боже всемилостивый. Ведь мы с Уоллисом вместе посещали Итон. А Троубридж... Когда-то каждую пятницу мы вместе ужинали у Уайта. Меллингема и Олдрича я плохо знал, но их смерть... Поверь, это кара Господа.
   – Или человека, – с усмешкой добавил Брэнд. – Насколько я знаю, ты навещал Уоллиса прошлой осенью.
   – Да, но... Я надеялся спасти его от беспутной жизни. Но он выгнал меня из дома и велел больше никогда у него не появляться. – В глазах Паркинсона блеснули слезы, и он опустился на табурет. Его голова поникла, и он провел ладонью по волосам, приводя свою гриву в еще больший беспорядок. – Теперь уже ничто его не спасет. Бедная душа.
   Сердце Шарлотты наполнилось состраданием. Если Паркинсон был невиновен, то очень тяжело переживал смерть этих людей. А если он виноват? Если виноват, то обладает удивительной изворотливостью.
   В свете факелов она видела профиль Брэнда – тот взирал на Паркинсона без всякого сочувствия.
   – Как это удачно, что мы сейчас стоим на сцене, – съязвил граф. – Ты блестяще сыграл свою роль.
   Паркинсон поднял голову:
   – Сыграл роль? Господи, о чем ты толкуешь?
   – Ты прекрасно знал этих людей, – продолжал Брэнд. – Знал их привычки и слабости. А теперь ты взял на себя миссию истребить всех членов Лиги. Всех до последнего.
   – Истребить?! – взвизгнул Паркинсон. На его лице отразился неподдельный ужас. – Уж не хочешь ли ты сказать... что кто-то убил Уоллиса и других?
   – Браво! Удивление удается тебе не хуже, чем горе. Священник вскочил на ноги и, потрясая перед носом Брэнда кулаками, закричал:
   – Как ты смеешь бросать мне такие обвинения?!
   Граф рассмеялся:
   – Вижу, и негодование ты прекрасно освоил.
   – Как ты смеешь?! Будь ты проклят! – кричал Паркинсон. Потом вдруг проговорил: – Если смерть Уоллиса – результат злого умысла, то сообщи подробности.
   – Дай мне свою Библию, – неожиданно сказал Брэнд.
   Паркинсон посмотрел на него с подозрением, но Библию протянул:
   – Вот, возьми, если тебе действительно нужна эта книга. Думаю, тебе давно уже следовало бы ее почитать. И обрати особое внимание на Откровения.
   – Спасибо за совет, но мне нужно только это. – Брэнд вытащил из Библии несколько листков.
   – Так это же моя проповедь! – воскликнул Паркинсон. Он попытался выхватить из рук Брэнда свое творение. – Я потратил на нее долгие часы.
   Брэнд сложил листки и сунул их во внутренний карман сюртука.
   – Я на время оставлю их себе. Хочу сравнить их с почерком записки, полученной Троубриджем перед смертью.
   – Троубридж получил записку?
   – Да. В ней было написано: «Ты следующий».
   – Если ты намекаешь, что я...
   – Ты правильно меня понял. – Граф вернул Библию Паркинсону. – Между прочим, тебе не помешает повторить десять заповедей, особенно пятую – «Не убий».
   Паркинсон сжал книгу в руках.
   – С меня хватит твоих чудовищных обвинений. Немедленно убирайся отсюда. И забери свою вавилонскую блудницу.
   – Ее? – Брэнд кивнул в сторону Шарлотты. – Она не из Вавилона, а из Йорка.
   Шарлотта наконец-то вышла из тени кулис и, приблизившись к мужчинам, проговорила:
   – Надо прояснить ситуацию. Я вовсе не любовница графа. Я приехала сюда, чтобы задать вам, преподобный, несколько вопросов. Скажите, Томас Рапсом и Клиффорд Бон тоже были членами Лиги?
   Этот вопрос застал Паркинсона врасплох.
   – Да, но... Господи всемилостивый, неужели и они убиты?
   – Нет, они пока что в полном здравии, – вмешался Брэнд. Стиснув руку Шарлотты, он потащил ее к ступенькам у края сцены. – А вот тебе в ближайшем будущем следует ожидать неприятностей, – прошептал он ей на ухо.
   – Ты сказал, что она глупа, – проворчал Паркинсон. – Но мне так не показалось.
   – Она слишком много говорит, – отозвался Брэнд. – Забудь о ней, она все равно завтра уезжает из Лондона. Отправляется к своим родителям, то ли в Китай, то ли в Индию. К счастью, мы ее больше не увидим.
   Спустившись со сцены, граф смерил Шарлотту негодующим взглядом. Она ответила ему тем же, хотя прекрасно знала: он солгал лишь для того, чтобы скрыть от предполагаемого убийцы ее имя.
   Оглянувшись, Шарлотта увидела, что Паркинсон по-прежнему стоял на сцене. Тени, отбрасываемые горящими факелами, придавали ему сходство с карающим ангелом.
   – Попомни мое слово, Фейвершем! – крикнул священник. – Пока жив, есть место надежде! Покайся в грехах – или будешь обречен на вечное проклятие!

Глава 9
ВСТРЕЧА НА КУХНЕ

   Брэнд усадил Шарлотту в свой экипаж и, пренебрегая условностями, сел с ней рядом. Как только карета тронулась с места, она, оправив юбки, проговорила:
   – Будь любезен, отодвинься на свою сторону.
   Брэнд покачал головой:
   – Ни за что. С этого момента можешь считать меня своим охранником.
   – Ты мне не опекун, не муж, не родственник. И уж конечно, не любовник. У тебя нет на меня никаких прав.
   Брэнд тяжко вздохнул. «Может, поцеловать ее, чтобы стала покорной?» – промелькнуло у него. Но он сдержался и сказал:
   – Если понадобится, я свяжу тебя и заткну рот кляпом. Пойми, ты не должна была уходить с приема. Люди начнут болтать лишнее, когда обнаружат, что мы оба отсутствуем.
   – Я сказала леди Поумрой, что у меня разболелась голова и ты отвезешь меня домой.
   Брэнд рассмеялся:
   – И ты полагаешь, она поверила? Проклятие, Шер! Ты совершенно ничего не понимаешь! И тебе не следовало заговаривать с Паркинсоном. Не исключено, что он убийца.
   – Не беспокойся, я способна о себе позаботиться.
   – И не исключено, что он сумеет тебя разыскать, если захочет, – продолжал Брэнд.
   При этой мысли граф похолодел. Он до сих пор не мог без содрогания вспоминать, как отважно Шарлотта вступила на освещенную сцену. Подобного мужества он не наблюдал у других женщин.
   Вот идиотка!
   – Я не назвала ему своего имени. К тому же ты сам во всем виноват. Поскольку ты отказывался говорить правду о Боне и Рансоме, мне пришлось самой докапываться до истины.
   Она еще имела дерзость его обвинять!
   – Ты очень рискуешь, – процедил Брэнд сквозь зубы. – Если Паркинсон – убийца, он может теперь начать охоту и на тебя.
   – Он не представляет для меня опасности, – возразила Шарлотта. – Благодаря тебе он думает, что я... шлюха из Йорка.
   Брэнд пожал плечами и пробормотал:
   – Неужели мои слова показались тебе оскорбительными, Шер? Неужели ты оскорбилась из-за того, что я назвал тебя своей любовницей?
   – Ты еще спрашиваешь? Думаю, ты прекрасно знал, что это выведет меня из себя. Поэтому ты так и сказал.
   – Это было самое логичное объяснение твоего присутствия.
   Она пристально посмотрела на него, и он вдруг подумал: «А что, если овладеть ею прямо здесь, в экипаже? Что, если задрать юбки и...»
   – Нет в этом никакой логики, Брэнд. И вообще, ты слишком... Ты ужасно скучный, вернее – предсказуемый.
   Он уставился на нее в изумлении. Его обвиняли во многих грехах, но «скучным» и «предсказуемым» никто никогда не называл.
   – Глупости, Шер!
   – Нет, это правда. Иначе как смогла бы я догадаться, что ты скажешь или сделаешь?
   – Это невозможно. Я никогда не следую общепринятым правилам. Я руководствуюсь... собственными принципами..
   – Уже одно это делает тебя предсказуемым. К примеру, сегодня я ожидала, что ты попытаешься улизнуть с музыкального вечера. И я не ошиблась.
   Брэнд нахмурился. Неужели она права? Ведь он всегда гордился своей свободой и независимостью и бежал от условностей как от чумы. Так неужели он в своих поступках столь же предсказуем, как старик, сидящий в кресле-качалке с трубкой в зубах? Нет, не может быть.
   – Мы сейчас говорим не обо мне, а о тебе, Шер. Вернее – о твоем поведении. Пойми, ты подвергаешься очень серьезной опасности...
   – Я еще не закончила, – перебила Шарлотта. – Ты всегда меня удивлял, Брэнд. Почему ты испытываешь потребность нарушать общепринятые нормы? Ведь тебя наверняка учили, как следует себя вести. Вот Джордж... Он был истинным джентльменом. Непонятно, как мог ты стать полной противоположностью своему брату.
   Брэнд помрачнел. Какого черта затронула она эту тему? Прошлое осталось в прошлом. Ну что с того, что старший брат получил прекрасное образование, в то время как младший был изгнан из Итона за то, что развлекался в своих покоях с горничной? Что с того, что Джордж выбрал прямой путь, в то время как он, Брэнд, пошел по нехоженой тропе?
   Сколько он себя помнил, его всегда считали в семье дурным семенем. Если Джордж неизменно удостаивался похвалы за свое безупречное поведение, то его, Брэнда, то секли ремнем, когда он убегал из церкви, то отправляли спать без ужина, когда он отказывался подчиняться гувернантке. «Всему виной его порочная натура», – однажды в сердцах выразился его отец. Брэнд так и не смог сравняться со своим старшим братом. Поскольку Джордж всегда был лучшим, Брэнд взял за правило быть худшим.
   И его испорченность стоила Джорджу и его сыну жизни. Брэнд невольно вздохнул. Он никогда не забудет об этом, и совесть всегда будет его мучить, во всяком случае, время от времени.
   Пристально глядя на Шарлотту, Брэнд сказал:
   – Мне кажется, ты постоянно уходишь от темы. Повторяю, мы говорим о тебе, о твоем безрассудном поведении.
   – Хорошо, давай поговорим о нашем расследовании. – Порывшись в ридикюле, Шарлотта извлекла из него листок бумаги и, развернув его, поднесла к окну экипажа. – Вот... Томас Рансом и Клиффорд Бон значатся в моем списке вместе с четырьмя жертвами убийцы. Паркинсона здесь нет, потому что он больше не играет в карты. Таким образом, остается... еще человек восемь.
   – Ты там бормочешь? – Брэнд выхватил листок у нее из рук. – Где ты это раздобыла?
   – Сама написала. Я составила этот список на основе твоего списка должников.
   Граф невольно вздрогнул:
   – Господи праведный! Ты рылась в моем столе?
   – У меня не было выбора. Ты ничего мне не рассказывал. А я не шутила, когда сказала, что на все готова ради бабушки. – Шарлотта немного помолчала, потом добавила: – Я сожалею, что мне пришлось пойти на это.
   Брэнд не мог вымолвить ни слова. «О Боже, – думал он, – неудивительно, что она знала, где меня искать». Да, теперь он понял: ей не нужно было опрашивать возничих, чтобы узнать, куда он направился. Она прочитала объявление, то самое, которое лежало у него на дне запертого ящика.
   Интересно, что еще она там увидела?
   От одной этой мысли у него пересохло в горле. Но спросить он не осмелился. Не осмелился привлечь ее внимание к миниатюре Эми. Шарлотта, несомненно, захочет узнать, почему он держит портрет дочери Майкла под замком. Она изведет его вопросами и не отстанет, пока не удовлетворит свое любопытство. Не дай Бог, она узнает, что это значит для него...
   Но этот свой секрет он никогда не выдаст. Никто, кроме него, Майкла и Вивьен, не знал правды об отце Эми. И никто никогда не узнает.
   – Проклятие, Шер!
   Брэнд порвал листок и, открыв окно, выбросил обрывки. Ледяной ветер тут же подхватил клочки бумаги и унес их во тьму. Однако этот мальчишеский поступок ничуть не ослабил обруча, теснившего его грудь.
   Шарлотта едва заметно улыбнулась и проговорила:
   – Я не сомневалась, что ты поступишь именно так. Но это не имеет значения, поскольку я запомнила имена.
   – Выходит, ты показала мне список только для того, . чтобы позлить?
   – Конечно, нет, – возразила Шарлотта. – Я хотела, чтобы ты осознал всю серьезность моих намерений. Имей в виду, я от своих планов не отступлюсь. Не отступлюсь, даже если ты рассердишься.
   Рассердится? Мягко сказано. Он кипел от ярости и с трудом сдерживал желание садануть кулаком в стенку экипажа. Следовало заставить ее замолчать. Но как? Брэнд знал только один верный способ...
   Он приблизил к ней лицо и тотчас же заметил, что глаза ее расширились.
   – Что ж, Шер, ты своего добилась. Вот тебе мой предсказуемый ответ.
   Брэнд еще ближе к ней придвинулся, и она, тихонько ахнув, попыталась отстраниться. Но уже в следующий момент он взял ее за плечи, привлек к себе и впился поцелуем в ее губы. Шарлотта не противилась, и он решил, что ее покорность вызвана замешательством. Но секунда проходила за секундой, а она, как ни странно, не делала попыток высвободиться. Более того, в какой-то момент он вдруг почувствовал, что ее пальцы впились ему в плечи, словно она хотела прижать его к себе еще крепче.
   Прошло еще несколько секунд, и тут она по-настоящему его удивила. Обвив руками его шею, Шарлотта ответила на поцелуй. Она сделала это не очень-то уверенно, но ее реакция была совершенно искренней – он нисколько не сомневался. И Брэнд тотчас же представил, что они с Шарлоттой обнаженные и он обучает ее искусству страсти.
   Проклиная плотные зимние одежды, разделявшие их тела, он запустил руку ей под ротонду и нашел ее груди. В глубине души Брэнд чувствовал себя мужланом, грубым мужланом... И, конечно же, он прекрасно понимал: чтобы соблазнить Шарлотту, одного поцелуя мало, следует проявить терпение.
   Но Брэнд уже не мог себя сдерживать. В следующее мгновение он запустил руку ей под юбку и нащупал подвязки. Потом его рука скользнула еще выше – и вдруг он почувствовал, как Шарлотта оттолкнула его.
   И почти тотчас же экипаж резко свернул за угол, так что Брэнд едва удержался на сиденье. Из открытого окна в лицо ему пахнуло холодным воздухом, и он, наконец-то, пришел в себя. Шарлотта же с невозмутимым видом расправляла юбки.
   Брэнд сознавал, что должен извиниться, но ее самообладание спровоцировало его на грубость.
   – Черт возьми, Шер, ты не должна была это делать.
   – И ты не должен был, – парировала она. – Хочешь совет? В другой раз не забудь спросить у леди разрешения.
   Говорила она тихо и ровно – в ее голосе не было ни намека на эмоции. Брэнд же с трудом переводил дыхание, и его сердце гулко стучало в груди. У него даже дрожали руки. Подумать только – дрожали руки! Когда женщина воздействовала на него подобным образом? Он не мог припомнить. Он вообще ни о чем не мог думать.
   Брэнд заставил себя усмехнуться и заявил:
   – Но ты ответила на мой поцелуй – значит, дала разрешение.
   У нее вырвался грудной смешок.
   – С моей стороны было бы глупо обсуждать эту тему. Но как бы то ни было, удовольствие было мимолетным.
   – Неужели, Шер? Нет, не верю. Ты не можешь отрицать, что между нами существует плотское влечение. Оно всегда существовало. И сейчас ты не могла его не почувствовать, согласись, Шер.
   – Что ж, если ты хочешь, чтобы я была предельно откровенной...
   Шарлотта внезапно умолкла. Оттолкнуть Брэнда ее заставила девичья скромность – ведь в свои двадцать девять лет она все еще была девственницей. Безмозглый грубиян! Он действовал чересчур поспешно.
   А Брэнд ждал признаний, он решил, что непременно ее соблазнит, даже если для этого придется умолять о прощении... Да, он соблазнит ее, он будет обладать Шарлоттой и сделает ее своей любовницей.
   Пауза затянулась, и Брэнд, не выдержав, проговорил:
   – Что же ты молчишь, Шер? Я тебя слушаю.
   – Хорошо, Брэнд. – Она коснулась его руки, но не со страстью влюбленной женщины, а скорее как друг, готовый принести извинения за неприятные откровения. – Поверь, я удивлена, что ты пользуешься такой популярностью у дам. Твоя слава искусного соблазнителя сильно преувеличена.
   Брэнд уставился на нее в изумлений; несколько мгновений ему казалось, что он ослышался. Экипаж остановился, и Шарлотта, выглянув в окно, нанесла по самолюбию графа еще один, завершающий удар:
   – Вот мы и дома. Как нельзя кстати. Я очень устала, а ты? Думаю, и тебе не терпится как следует выспаться.
   Нэн тайком пробралась из сада в погруженную в сумрак кухню и тотчас же поняла, что попала в ловушку.
   Огонь в очаге едва горел, освещая пустое кресло-качалку, в котором кухарка любила вздремнуть после обеда, но у противоположной стены горел какой-то огонек, и в дверном проеме стоял мужчина. Нэн сразу его узнала. Это был брюзга Джиффлз. Свеча в руке камердинера отбрасывала на его лицо резкие тени. На нем был подвязанный поясом серый халат, надетый поверх ночного белья. Нэн хотела пригнуться и спрятаться под столом, но тут же поняла, что Джиффлз ее уже заметил. Пристально глядя на нее, он проворчал:
   – Мисс, что вы делали в саду среди ночи?
   – Я... я выходила по нужде. – Нэн вскинула подбородок. Она давным-давно освоила искусство лжи. Главное правило – смело смотреть обвинителю прямо в глаза.
   – Но все удобства есть в доме, мисс, – сказал камердинер.
   Однако Нэн заметила, что щеки у него порозовели. Мысль о том, что она смутила Джиффлза, придала ей уверенности. При всем своем грозном виде он был всего лишь безобидный старый ворчун.
   Нэн решительно прошла мимо длинных разделочных столов и остановилась прямо перед камердинером.
   – Я предпочитаю уборную ночным вазам, – заявила она. – Видите ли, когда у девушки месячные...
   – Избавь меня от подробностей.
   – Но, сэр, я только хочу знать, что делать в другой раз. Может, в другой раз мне нужно просить разрешение?
   – Не дерзи. Другого раза не будет.
   Джиффлз еще больше покраснел – она могла бы поклясться.
   – Прошу прощения, сэр, но когда возникнет нужда...
   – С наступлением темноты ты не должна выходить наружу ни при каких обстоятельствах, – перебил ее Джиффлз. – Я ясно выразился?
   Нэн молча потупилась. «Похоже, старик мне не верит, – подумала она. – Но мне нужно было выйти из дома незамеченной. Ведь Дик проделал долгий путь до Лондона для того, чтобы только увидеться со мной». Через два дня у нее намечалась другая встреча, и если она не сделает то, о чем Дик ее просил, то он, возможно, свяжется с какой-нибудь другой девицей. Например, с той рыжеволосой шлюхой, которой восхищался в пабе...
   – Что же ты молчишь? – спросил Джиффлз.
   Нэн вздохнула и пробормотала:
   – Я слушаю вас, сэр.
   Камердинер внимательно посмотрел на нее и вдруг спросил:
   – Ты с кем-то встречалась?
   .Нэн снова потупилась. «Конечно же, старик не мог видеть меня с Диком, – подумала она. – Ведь мы расстались у конюшен, за кирпичной стеной».
   Нэн улыбнулась и сказала:
   – Что вы, сэр... С кем, по-вашему, может встречаться горничная из Йорка в графском саду? Тем более что ночь ужасно холодная...
   Джиффлз схватил ее за руку, и Нэн почувствовала, что этот старик еще очень силен. В мерцании свечи его глаза, казалось, пылали.
   – Говори правду, – потребовал он. – Ты с кем-то встречалась?
   У Нэн подкашивались ноги, сердце гулко стучало в груди. Она боялась, что не выдержит напряжения и упадет в обморок. Как ужасно она ошиблась – ведь ей казалось, что этого человека не стоит опасаться. Собравшись с духом, Нэн заявила: