Смит Дебора. Голубая ива

   — А Джулия? — поинтересовался Джеймс.
   — Тайфун Джулия найдет себе место, коснувшись земли. С ее-то интересом к менеджменту!
   Джеймс задумчиво замолчал.
   — А я? Где пригожусь я?
   — Здесь.
   Братья поднялись по стальной лестнице в комплекс офисов на веркнем этаже и остановились в пустом коридоре. Артемас жестом указал на керамический завод внизу:
   — Можешь считать, что этот проект твой.
   — Но у меня нет нужных связей.
   — Ничего, я позабочусь о политике, ты займешься производством.
   Джеймс сверкнул глазами.
   — Используя твое влияние, нам удастся получить крупные заказы. Я чертовски уверен в успехе. — Он с сомнением взглянул на Артемаса. — Обратись к сенатору, он наверняка может помочь.
   Артемас отвернулся и подошел к окну. Джеймс осторожно спросил:
   — Ты женишься на Гленде де Витт?
   Артемас похолодел:
   — Вероятно.
   — Ты счастлив с ней?
   — Да.
   — А женился бы на ней, если бы у тебя был выбор?
   Артемас стукнул кулаком по раме, обернувшись, кинул злой взгляд на Джеймса. Он никому не рассказывал о своем разговоре с сенатором.
   — На что ты намекаешь?
   — На то, что ты готов пожертвовать личной жизнью ради будущего семьи.
   — Никогда не поднимай эту тему, и чтобы я ничего не слышал по этому поводу от остальных. Это мое личное дело, и сомневаться в моих чувствах весьма несправедливо по отношению к Гленде. Я никому не позволю обижать ее, тем паче усомниться в ее месте в моей жизни.
   Джеймс приблизился и положил руку ему на плечо. В глазах Джеймса застыли восхищение и признательность:
   — Ты не понял. Я не сомневаюсь в твоей искренности, я предлагаю тебе свою поддержку. Все, что касается будущего «Коулбрук интернэшнл», имеет очень большое значение. Я никогда не сомневался, что интересы семьи для тебя превыше всего. Ты никогда не позволишь нам споткнуться, поэтому мы никогда не позволим споткнуться тебе.
   — Забудь о том, что я сказал.
   Джеймс кивнул, Артемас смягчился, но смотрел все так же гордо.

* * *

   — Подпиши. — Тетя Мод с материнской любовью похлопала Лили по плечу.
   Руки Лили тряслись. Все вокруг стало расплываться: слишком темно, слишком тесно и душно в этом офисе! Она смотрела пустую графу контракта, где через мгновение будет стоять ее подпись. Мистер Эстес и его адвокат молча ждали. Словно стосорокалетнюю историю Маккензи можно предать забвению простым росчерком пера!
   Она закрыла глаза, представила, как рвет контракт и выскакивает на улицу. А там… ее уже ждет Артемас, он утрясет недоразумение, даст ей заем, и они погорюют вместе о родителях. Она успокоится в его объятиях.
   Но когда она открыла глаза, контракты все еще лежали перед ней. Артемас забыл ее… хуже, намеренно игнорировал ее. Не осталось больше никакой надежды и никакого времени в запасе.
   Внутри все сжалось. Надо собраться, прекратить эту унизительную сцену.
   «Я когда-нибудь верну свой дом. И расквитаюсь с Артемасом».
   Она поставила подпись на толстом документе, затем подписала все копии.
   — У вас в запасе еще два месяца. — Мистер Эстес чувствовал себя превосходно. — Джо не вернется сюда до мая. Тетя Мод погладила ее по голове.
   — Летом ты побудешь у меня, а осенью поступишь в колледж в Атланте. Подумай как следует, Лили, у тебя после уплаты долгов за ферму кое-что еще останется.
   Лили выбежала из офиса на улицу. Глоток свежего воздуха отрезвил ее, она окинула взглядом город, который основали ее предшественники: маленький кирпичный суд помогали строить сыновья Элспет, за библиотеку боролась ее прабабушка, кто-то из дальних родственников посадил кизил вокруг площади.
   Она сидела на деревянной скамье у какого-то магазина и чувствовала себя опустошенной.
   «Я продала историю моей семьи, и в этом виноват Артемас Коулбрук».

* * *

   Артемас выскользнул из кровати и открыл жалюзи; первые майские лучи проникли в глубь темного пространства. Перед ним открылась величественная панорама арочных стальных мостов, промышленных зданий и офисов, развернувшихся в лабиринте узеньких улочек на противоположном берегу реки.
   Сегодня Элизабет возвращается домой. Доктора уверяют, что она уже способна обойтись без поддержки Касс и Джулии. Летом она вернется в колледж и получит степень бакалавра. Артемас закурил. Элизабет все еще отказывалась обсуждать с кем-либо из семьи причины, приведшие к инциденту. Он вынужден был поверить заключению психиатра о ее душевном здоровье.
   Теперь ему следовало с головой уйти в работу, пытаясь по возможности присмотреть за Элизабет.
   Раздалось какое-то шуршание. Оказывается, Гленда шевельнулась во сне и что-то забормотала. Он накрыл ее узкие плечи черным покрывалом и успокоился. Девушка казалась бледной и маленькой в его огромной кровати посреди спартанской комнаты.
   Он уже знал некоторые ее слабости: она любила, чтобы ее держали и качали, любила говорить и слушать, и у них были продолжительные беседы в постели, но ее аппетиты оказались такими же деликатными, как и здоровье. Его жизнь с ней походила на собирание хрупких фарфоровых фигурок. Было неоспоримое уважение, но никакого удивления, никакого вызова, никакого прелестного наваждения, которое бы хотелось ему видеть в женщине.
   Он принял душ и оделся в черный двубортный костюм, потом вернулся к кровати и присел на край, откидывая ее прекрасные черные волосы со лба. Она улыбнулась, открыла глаза.
   — Я спущусь в офис, — сказал он. — Ты не возражаешь?
   Она поцеловала его ладонь.
   — Я справлюсь. Я и так уже отнимаю у тебя слишком много времени. Прости, ты же начинаешь работать в полную силу. Я правда рада, что Элизабет поправилась. Я навещу ее утром на новом месте.
   — Передай ей, что я зайду вечером. — Он наклонился и поцеловал ее. — Не забудь принять инсулин.
   — Не забуду. Я люблю тебя, ты так заботлив. Ты обо всех заботишься. Я так хотела бы что-нибудь сделать для тебя!
   — Ты — моя тихая гавань в этом хаосе.
   — Гм-м… Спасибо.
   Он снова поцеловал ее и спустился на первый этаж. Там-берлайн уже ждал его в пустом офисе. Они всегда встречались задолго до прихода служащих. Ламье обычно появлялся первым за час до начала работы, разбирал письма и зажигал общий свет. Артемас кивнул Тамберлайну, и они направились в кабинет шефа. Кофейник, две кружки и тарелка уже стояли на столе. Тамберлайн всегда строго придерживался этого ритуала.
   — Это хорошо, что ты наконец приступаешь к делам, — многозначительно заметил Тамберлайн. Он держал у себя на коленях толстую папку со скоросшивателем, распухшим от всяких записок. Тамберлайн казался встревоженным, что в общем-то случалось редко.
   — В чем дело? — спросил Артемас.
   — Я должен кое-что рассказать тебе. Некоторые мартовские дела я отложил, поскольку в то время старался оградить тебя от маловажных дел. Так вот, несколько дней назад… Постой, я сейчас принесу посылку…
   Артемас недоумевающе нахмурился. Тамберлайн же неожиданно бросил папки на стол, резко поднялся и вышел. Он вернулся с объемной коробкой в руках, сел, положив коробку на колени, и мрачно посмотрел на Артемаса:
   — Ты писал кому-нибудь все эти годы… девушке по имени Лили Маккензи?
   Артемас на мгновение замер с горячим кофейником в руке. Отодвинув чашку, он удивленно произнес:
   — Да, но какое…
   — Как давно ты перестал отвечать на ее письма?
   Взяв себя в руки, Артемас ответил:
   — Я перестал читать их несколько месяцев назад.
   Он подался вперед, уставившись на коробку. Тамберлайн не сводил с него глаз.
   — Значит, я прав, предполагая, что ты больше не собираешься иметь с ней никаких дел?
   Артемас с ужасом воскликнул:
   — Боже, только не говори, что она искала со мной встречи!
   Тамберлайн не на шутку разволновался. Тихим, извиняющимся голосом он произнес:
   — Если бы я знал, мне бы в голову не пришло, что ты не намерен избегать ее…
   — Что ты сделал?
   Он со все возрастающим беспокойством слушал о тех ужасных минутах, когда Лили несколько раз пыталась связаться с ним и даже приехала в Нью-Йорк, чтобы увидеться.
   — Она нуждалась в деньгах? Ее родители умерли? — Артемас обхватил голову руками.
   Зи и Дрю уже нет. Лили одна, в горе, отчаявшись, пришла к нему за помощью…
   — Они погибли в автомобильной катастрофе. — Тамберлайн как-то неловко крякнул. — Я считал эту историю сомнительной выдумкой, — он положил коробку на стол Артемаса, — но когда пришла посылка, я решил вам рассказать.
   Он открыл коробку и вытащил из нее старинный чайник Коулбруков. Изящная картинка в восточном стиле — изображение Голубой Ивы, которое обеспечило головокружительный успех «Коулбрук чайна», — выделялась на белом фарфоре.
   — Никакой записки не было, — продолжил Тамберлайн. — Ты знаешь, что это значит?
   Артемас осторожно взял семейную реликвию.
   — Это значит «прощай».
   — Могу я чем-нибудь помочь?..
   — Закажи, пожалуйста, билет на первый рейс до Атланты.

Глава 11

   Лили закинула еще охапку сена на сеновал. В щели между крепкими старыми досками проникали веселые лучики солнца. В надежде получить корм беспрестанно мычали коровы с телятами. От жары запах сена смешивался с легкими весенними испарениями, проникавшими через открытую дверь. Здесь ей было так же хорошо, как и у себя в спальне, где она играла когда-то, работала и мечтала…
   На следующей неделе приезжает Джо Эстес. Теперь его отец был хозяином полей, дома, амбара, кладбища, ручья, ив, скота и этого душистого сена.
   Несколько месяцев назад Дрю договорился о поставке сена. И вот сегодня утром его привезли и равнодушно свалили посреди двора. Как же так, отца с матерью уже нет в живых, а их планы все еще выполняются?
   Итак, если уж ей суждено уехать, то она уедет с достоинством, доведя дело до конца. Чтобы ни Джо, ни кто-нибудь другой не упрекнул, что Маккензи забыли о чести и совести, утратив собственность.
   Грязь и пот струились по ее лицу. Руки в кожаных рукавицах горели, оголенные ноги, исколотые сеном, покраснели и покрылись царапинами.
   «Надо было надеть джинсы и рубашку с длинными рукавами. Отец отругает за…»
   Она вдруг осеклась. Нет, никогда больше отец не станет ворчать на нее скорее по привычке, чем по необходимости. Никогда уже не услышать ей и голоса матери! Перед глазами все поплыло. Она громко выругалась с досады, потом вернулась на сеновал. Осталось еще две копны. Она бросила сверху толстую веревку, прицепив предварительно к вороту, потом подцепила железным крюком обвязку сена во дворе. Поднялась обратно, подняла охапку наверх и втолкнула ее внутрь. Эта тяжелая, изнуряющая работа была единственным средством, отвлекающим ее от горестных раздумий о будущем. Она мало спала в последние две недели, упаковывая домашний скарб и переправляя в мансарду дома тети Мод. Джо получит меблированный дом, но ему не достанется его сердце — безделушки, книги, железные кастрюли и сковородки родителей, домотканые одеяла, инструменты отца, его пистолеты, подшивка сельскохозяйственных журналов, оставшаяся еще от дедушки — когда-нибудь придет время…
   Она вытащила пыльную, потрепанную картонную коробку и застыла в раздумье, уперши руки в бока.
   Надо было просто выбросить этот мусор — бросить в костер в поле за ручьем. В основном она отдала одежду родителей церкви: мать с отцом никогда не выбрасывали вещи, это могло пригодиться другим.
   Но все ненужное и бесполезное Лили сожгла.
   Наконец она решилась — опустилась на колени и раскрыла коробку. Внутри в черном полиэтиленовом пакете лежала пара плюшевых мишек и аккуратно сложенный кадетский сюртук Артемаса. Она спрятала эти дорогие сердцу вещи после той жуткой ночи, когда он приезжал повидать ее. Ей было так больно и стыдно тогда — позволить себя лапать этому лицемерному сукину сыну, Эндрю Хоулкому! Да еще в тот самый вечер, когда приехал Артемас!
   Впрочем, никому нельзя позволять обращаться с собой подобным образом. Артемас тоже ничем не лучше! К черту детскую верность! Эта унизительная сцена в Нью-Йорке два месяца назад…
   И тем не менее от сердца отлегло, когда она прижала к себе эти милые вещицы. Почему-то подкосились ноги, и девушка безвольно опустилась на сено. Стало хорошо-хорошо, и она задремала.
   Звук хлопнувшей дверцы автомобиля разбудил ее.
   Лили встала пошатываясь и наскоро поправила волосы. Неужели Джо Эстес пришел побродить вокруг своего нового дома? Тогда она вытащит большой пистолет и оставит ему такой же шрам, как у себя, на память. Джо, неотесанный здоровяк в модных джинсах и дорогих ковбойских ботинках, какой-то неестественно бледный после тюрьмы, смотрел на эту ферму с презрением, словно не принимая всерьез затею своего отца.
   Девушка высунулась наружу и замерла, в ярости сжав кулаки и открыв рот от изумления.
   «Артемас!»
   Он растерянно оглядывался по сторонам, запрокинув большую красивую голову с копной густых черных волос. Белоснежный пуловер облегал его широкую грудь, кремовые брюки подпоясывал коричневый ремень. Юноша широко расставил ноги в тяжелых туристских ботинках, оперся рукой о капот седана последней модели, взятого напрокат. Он прямо-таки искрил энергией с выражением тревоги и нетерпения на лице, и лишь благодаря большим темным глазам он казался более притягательным, чем был на самом деле.
   Лили словно остолбенела. Его уверенность, прекрасное телосложение, физическая сила и в то же время некая грациозность завораживали: она могла бы стоять так всю жизнь.
   Все ее чувства мгновенно всколыхнулись, голова была неприлично пуста, по телу разлилось непонятное тепло. Эта утрата контроля над собой ужаснула и разозлила ее. Она не могла двинуться с места. Ожидая, что он придет — всю свою жизнь она ожидала этого, — Лили поэтому ненавидела его.
   Артемас оглядывал коробки на крыльце старого дома, При взгляде на открытую входную дверь его охватило волнение. Голубовато-зеленые ивы высились в нескольких ярдах за домом, образуя величественный фон, который прекрасно сохранился в его памяти. Ветер шелестел верхушками деревьев, и по берегам ручья дружно квакали лягушки.
   Смутное предчувствие заставило его затаить дыхание. Где она? Надо найти ее и сделать все от него зависящее.
   «Я всегда буду возвращаться сюда к Лили. Снова и снова», — печально подумал Артемас.
   Он медленно повернулся, обозревая двор и поля, не в силах стряхнуть какую-то истому. Дыхание перехватило от неясного предчувствия.
   Блуждающим взглядом юноша окинул старый амбар с остроконечной жестяной крышей и… ощутил острую боль.
   «Лили!»
   Он видел всего лишь одну фотографию испуганной и потому особенно привлекательной девочки, но нисколько не сомневался, что высокая стройная девушка на сеновале, с вызовом глядевшая на него, — Лили. Он быстро пошел, почти побежал к ней, зная, что она не сводит с него глаз.
   С каждым шагом выявлялись милые мелочи: волосы, сохранившие цвет фантастической лилии, толстой косой заброшенные за плечо, полная грудь, крутые бедра. Свободные шорты в сочетании с обычной тенниской, облегающей ее фигуру, лишь придавали ей привлекательности, оттеняя женственность и непримиримую силу.
   Она следила за его приближением коварным, опаляющим взглядом блестящих голубых глаз, нахмурившись и стиснув зубы. Все в ее позе внушало угрозу. Величественная осанка полностью разрушила ее образ, все то, что он ожидал и к чему себя готовил.
   Артемас выдержал осуждающий взгляд.
   — Тебе исполнилось всего шесть лет, когда я видел тебя в последний раз. — Голос его охрип от волнения.
   Она все так же гневно смотрела на него, не произнося ни слова. Он поборол желание крикнуть, оправдаться перед ней.
   — Ты рассердилась, потому что не поняла ситуации, а я не знал, как лучше объяснить. Ты была ребенком… как и я, но теперь мы не дети. Я не разочаровал тебя раньше, не разочарую и теперь. Спускайся, давай поговорим.
   Она спокойно поставила ногу на крюк ворота и дернула туго натянутую веревку. Артемас затаил дыхание. Лебедка скрипнула в последний раз, она ступила на землю рядом с ним. От неожиданной близости атмосфера наэлектризовалась. С мертвенной бледностью на лице, не считая розовых пятен на щеках, она отшвырнула веревку в сторону и посмотрела на него в упор, дрожа от негодования.
   Неожиданная искра чувственности, вспыхнувшая между ними, уничтожила все слова. Девушка была на грани срыва, молниеносно, с какой-то дикой свирепостью она ударила его. Тяжелая кожаная рукавица ничуть не смягчила бы удара, но он перехватил ее руку. Удар пришелся ему по голове. Ее лицо исказилось от досады, девушка снова замахнулась.
   На этот раз он вынужден был действовать: обхватил ее за плечи и встряхнул с такой силой, что у нее перехватило дыхание. Резким движением он привлек ее к себе, вывернул руки, а другой рукой схватил за косу. Она пыталась вырваться, хрипя от негодования и пиная по лодыжкам.
   Артемас уже ощущал ее дыхание, взгляды их встретились.
   — Я не знал, — прошипел он сквозь стиснутые зубы. — Не знал, что нужен тебе. Я никогда бы так не поступил.
   — Лгун! Проклятый лгун! На самом деле тебе наплевать!
   Она боролась изо всех сил, стараясь его руками причинить себе ощутимый вред.
   — Прекрати! — прорычал он. — Послушай.
   Она перестала вырываться, но смотрела по-прежнему недоверчиво и с видимым отвращением.
   Он тяжело вздохнул:
   — Тамберлайн — он говорил с тобой в Нью-Йорке — имел указание отшивать любых посетителей. Вот почему он сказал, что я не хочу тебя видеть. Это не так.
   Ее глаза презрительно сощурились.
   — Но я писала тебе, и ты мне не ответил. Писала, что мои родители погибли. Твоя дружба мне куда дороже, чем деньги.
   — Я перестал читать твои письма. Я не знал, что ты потеряла родителей и нуждаешься в деньгах. Я не имел понятия о том, что ты приезжала в Нью-Йорк два месяца назад, и узнал об этом только сегодня утром. Поверь.
   Он все еще не отпускал ее, словно таким образом мог укротить; она все еще смотрела вызывающе, но вместе с тем в глазах Лили застыли боль и удивление.
   — Узнал бы, если бы захотел, — настаивала она. — Почему ты больше не писал мне?
   Правда о его хладнокровной сделке с сенатором де Вит-том навсегда бы похоронила его в ее душе. Пришлось объясняться, нелепо, жестоко — но объясняться.
   — Я теперь не один и хотел в конце концов написать тебе о ней.
   — Ты не читал моих писем, чтобы избавиться от ревности той, что живет с тобой теперь? — Она стремительно повернулась, но попытка не увенчалась успехом, она глухо застонала. — Думаешь, я буду сидеть и ждать, пока ты вернешься и женишься на мне из-за какого-то чертова обещания, которое дал мне, будучи ребенком? — От частого дыхания грудь ее конвульсивно вздымалась, губы скривились в презрительной усмешке. — У тебя дурной вкус, если ты подцепил такую, которая не слишком доверяет тебе, чтобы позволить иметь друзей. Или ты самый соблазнительный мужчина в Нью-Йорке?
   — Твой лексикон походит на мусорную свалку.
   — Я набралась от тебя, когда мне было шесть. Словечки приклеились навсегда.
   — Ты не виделась со мной двенадцать лет и до сих пор помнишь?
   — Я помню все, — огрызнулась она. — Какой ты замечательный, думала я. Твои письма приходили как раз тогда, когда мне было особенно плохо, именно ты помог мне осознать себя! Вот почему я не могу теперь принять каких-то нелепых извинений.
   Он ослабил хватку, но все еще не отпускал.
   — Я проклинаю себя за то, что натворил, — выдохнул он. — И не такой уж я благородный рыцарь, как тебе казалось. Я совершаю ошибки, иду на компромиссы. Но сейчас я здесь, чтобы помочь тебе.
   Рот ее вновь скривился в ехидной ухмылке. Артемас потерял всякую надежду.
   — Может, дело в том, что ты не понимаешь, что за жизнь у меня теперь?
   — Да-а-а. — Она озлобленно протянула это слово. — Потому, что мне все еще хочется думать, что ты — Терпеливый принц — Она покраснела. — Потому, что тебе можно доверять, как это делали мои родители, — Голос ее задрожал. — После их гибели я считала, что есть еще Артемас! Боже, какой же я была дурой!
   — Лили… — Он словно хотел оправдаться, разжал руки, но все еще не отнимал их Она же отчужденно отстранилась. — Я приехал сразу же, как только узнал, в чем дело, — повторил он хрипло. — Зачем бы мне помогать теперь, если я намеренно избегал тебя прежде?
   Теперь глаза ее заблестели от смущения. Артемас чуть прижался щекой, вдыхая запах волос.
   — Я ничего не могу изменить, — прошептал он, — но хочу сделать то, что могу.
   Она тихо застонала от отчаяния:
   — Если бы желания исполнялись, нищие стали бы богатыми. Я была бы миллионершей.
   Обида и сомнение чувствовались в каждой клеточке ее тела.
   — Расскажи мне все, — настойчиво попросил он.
   Ей с трудом давалось каждое слово, в памяти были еще живы картины двухмесячной давности.
   — Когда это произошло?
   — В феврале.
   Артемас вздрогнул. Лили прошла через ад и за это время, кажется, могла бы смириться.
   — Ты приезжала в Нью-Йорк несколько недель спустя?
   — Да. Я, вероятно, сошла с ума. Поэтому я решила, что имеет смысл приковать себя цепью к двери офиса.
   Его сердце разрывалось от горя.
   — Я всегда знал, что ты храбрый человек.
   Ее смелость впечатляла: бездумная маленькая девочка превратилась в женщину с железной волей.
   — Отец был раздавлен грузовиком, — продолжала она дрожащим голосом. — Говорят, что у него не было шансов. Мать, ее… ее выбросило из кабины. Она умерла по дороге в больницу. Когда я приехала в морг, они выглядели так… будто были сломаны огромными руками.
   — Лили, прости меня. Я никогда их не забуду, они были так добры ко мне.
   Она внимательно посмотрела на него.
   — Верю, — вздохнула она, и остатки обиды растаяли.
   — Что стало с водителем? — поинтересовался Коулбрук.
   — Бог проклял его, он прожил только несколько дней. Я, видимо, действительно обезумела тогда, поскольку хотела убить его.
   Артемас притих в скорбном молчании. Наконец он произнес:
   — Я сделаю все, чтобы ты не потеряла ферму. Клянусь. Она похолодела.
   — Слишком поздно. Я уже продала ее.
   — Когда?
   — Вскоре по приезде из Нью-Йорка. Новый хозяин приедет на следующей неделе.
   — К чему было так спешить?
   — Мне представили счета к оплате.
   — Тогда мы выкупим Голубую Иву.
   Ее глаза широко раскрылись от изумления. Артемас мучительно старался справиться с собой. Подобный шаг неминуемо сталкивал его с суровой реальностью других обязательств: семья, будущий бизнес, верность Гленде, наконец, его соглашение с ее безжалостным отцом.
   Он кашлянул и отвернулся.
   — Я не могу задерживаться здесь более чем на пару дней. Если ты согласна, давай приступим. Нет больше времени обсуждать мои поступки.
   Видимо, бросив на чашу весов гордость и необходимость, она с минуту помолчала, затем произнесла:
   — Не хочется думать о том, что ты споткнешься. Я думаю, ты пробьешься.
   Грустный тон ее голоса расстроил его. Ее желание видеть в нем идеал выкристаллизовалось в какую-то неведомую силу.
   Он хотел снова взять ее за руку и поведать ей ужасные подробности своей жизни, хотел заполнить пробелы за все годы с тех пор, как проказник-мальчуган посвятил себя только что родившейся девочке и поклялся, что она будет принадлежать ему. Хотел узнать все, о чем она никогда не писала, и знать, кем она стала.
   Но смог лишь вымолвить:
   — В любом случае я могу только помочь тебе.
   — Мне не надо больше никакого сочувствия, — возразила она. — Ни к чему тратить время попусту и ждать чуда.
   — Лили, проклятие…
   — Я просто хочу, чтобы ты остался со мной, пока я не перееду к тете Мод.
   Наступила тишина. Она почувствовала на себе его взгляд и подняла глаза. Казалось, он изучает ее, напряженно и внимательно. Печаль и беспокойство застыли на его лице.
   — Зачем? — спросил он тихо.
   Он ненавидел, когда просили остаться.
   Вопрос болью отозвался в ее сердце. Она бросила на него безжалостный, требовательный взгляд:
   — Так мне будет что вспомнить. Так я узнаю тебя, по-настоящему узнаю. Это как раз то, чего я хотела все эти годы. Я не буду больше писать тебе, никогда не попрошу у тебя помощи. Отныне я стану рассчитывать только на саму себя. Ты вернешься в Нью-Йорк к дорогим тебе людям и приступишь к своим обязанностям, а в моей душе останется небольшой кусочек твоей жизни, и никто, слышишь, никто не отнимет его.
   — Ладно — Он, похоже, увидел в этом какой-то смысл.
   Она получила то, что желала. Словно в борьбе обрела удовлетворение, как если бы решилась прыгнуть с обрыва, не зная, выживет или нет. Резко кивнув, Лили поборола смущение. Она мучительно думала, что делать дальше.
   — Поедем проведаем тетю Мод, — объявила Лили. — Она никого не знает на этой ферме и подумает, что я приехала с незнакомцем.
   Артемас уныло согласился. От мужского запаха, от всей его фигуры и от их опасной близости мурашки пробежали у нее по спине. А они вместе всего лишь десять минут.